Текст книги "Авиация и космонавтика 2012 09"

Автор книги: Авиация и космонавтика Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

За пять первых дней работы выставку посетило более 120 тысяч бизнес-посетителей, за последние два дня общего доступа было продано более 130 тысяч билетов. В статике и в полете демонстрировалось 152 летательных аппарата. Выставку посетило 70 делегаций из 44 стран, на ней было аккредитовано 1816 журналистов. В ходе авиасалона было заключено контрактов на общую сумму 47 млрд. долл.

Авиасалон «Фарнборо-2012»

Фото Дмитрия Пичугина и Ивана Кудишина

Отважные аэронавты

Геннадий Черненко

Теперь такой профессии уже нет. Она осталась в далеком прошлом – профессия странствующих аэронавтов-парашютистов. А было время, когда на их выступления собирались многотысячные толпы, и бесстрашие этих смельчаков поражало воображение.

История зрелищного воздухоплавания еще не написана, поскольку оно оказалось как бы на ничейной «территории». Историки воздухоплавания всегда обходили его стороной, считая чем-то несерьезным, не заслуживающим внимания, скорее, цирком под открытым небом. В то же время «звезды» цирка также не считали аэронавтов– парашютистов своими. Так и осталось зрелищное воздухоплавание не изученным, никому не нужным, а те, кто совершал эти полеты и прыжки с примитивными парашютами на глазах многочисленных зрителей, были несправедливо забыты. Несправедливо, потому что, рискуя жизнью, они на себе отрабатывали средства спасения, так понадобившиеся потом авиаторам.

Французский воздухоплаватель Жак Гарнерен

Немного истории

Первый в мире прыжок с парашютом был совершен французским воздухоплавателем Жаком Гарнереном 22 октября 1797 года над парком Монсо в Париже. «Это выглядело столь устрашающе, – рассказывал очевидец, академик Жозеф Лаланд, – что крик ужаса пронесся в толпе». Но парашют быстро раскрылся, падение резко замедлилось. Воздухоплаватель, стоя в корзине, размахивал национальным флагом. И хотя при спуске парашют сильно раскачивался, опасный опыт окончился вполне благополучно.

Потом Жак Гарнерен демонстрировал прыжки с парашютом еще не раз, и не только во Франции. Летом 1803 года он приехал в Россию и трижды поднимался в воздух (в Петербурге и Москве), но с парашютом не прыгал. Это сделал немного позже, и снова в обеих столицах, его ученик, воздухоплаватель Александр.

Один из москвичей так описывал это событие: «Билеты разом расхватали, а мне достать не пришлось. Смотрел я с огорода Девичьего монастыря. Шар поднимался все выше и выше, а Александр махал флагами и стрелял из пистолета. Потом он оторвался от шара и, прежде чем парашют расправился, три раза перекувыркнулся в воздухе. Слышно было, как ужасно кричали в саду».

После Александра в 1805 и 1806 годах в Петербурге и Москве совершал прыжки с парашютом француз Мишо. А затем наступил долгий перерыв.

Прошло более восьмидесяти лет. В начале июня 1889 года на берега Невы прибыл американский аэронавт и парашютист Шарль Леру. Прыгать с парашютом он начал за два года до приезда в Россию, в Филадельфии. После чего стал ездить по Америке и демонстрировать за деньги свое опасное искусство.

Весной 1889 года он впервые приехал в Европу, имея на своем счету уже более двухсот прыжков с парашютом. Леру с успехом выступал в Англии, Австро-Венгрии, Германии. В Берлине с ним встретился антрепренер Георг Парадиз, содержавший в Москве свой театр. Он пригласил отважного аэронавта в Россию, очевидно, надеясь на его выступлениях неплохо заработать.

Сначала Леру побывал в Петербурге. Газеты писали, что он приходится племянником самому Аврааму Линкольну и даже в детстве стал очевидцем покушения на президента.

Американский воздухоплаватель– парашютист Шарль Леру

Прыжок Леру в Петербурге был назначен на 1 1 июня из сада «Аркадия» на Новодеревенской набережной. Задолго до полета, объявленного на восемь часов вечера, улицы, прилегающие к саду, набережные Большой Невки заполнили тысячи петербуржцев. Немало их собралось и в самом саду.

К намеченному времени воздушный шар был наполнен светильным газом и мерно покачивался, удерживаемый у земли мешками с песком. Ровно в восемь на взлетной площадке появился Шарль Леру – среднего роста, худощавый, в желтом трико циркового акробата. Он собственноручно прикрепил к боку шара купол парашюта и ловко, по– цирковому красиво вскочил на трапецию, висевшую под шаром. Упали балластные мешки, и аэростат, получив свободу, плавно пошел вверх.

Напряжение зрителей росло. Воздушный шар поднимался все выше и выше. Когда он был на высоте метров трехсот-четырехсот, Леру оставил его. Тяжестью своего тела он оторвал купол парашюта от шара. Маленькая фигурка, все убыстряясь, понеслась к земле, а над нею белой полоской тянулся купол еще не раскрывшегося парашюта.

Хлопок, и купол наполнился воздухом.

Опустился Леру в Большую Невку, в четырехстах метрах от сада. Тотчас к нему двинулись десятки яликов, дежуривших на воде. Один из них подобрал аэронавта, и скоро Леру уже встречали в саду аплодисментами и криками «браво!».

На следующий день в газетах появились подробные сообщения о полете. Писали, будто при падении «у Леру выступает кровь из горла и ушей», что во время прыжка он теряет сознание и даже вследствие частых полетов «у него образовалась горловая чахотка».

Эти нелепости и небылицы удивляли аэронавта. «В полете, – говорил Леру корреспонденту столичной газеты, – я чувствую себя прекрасно. Страх мне не знаком. Да, в сущности, и бояться нечего. Нужно иметь только немного силы воли и крепкие нервы, вот и все».

В Петербурге Шарль Леру совершил один-единственный прыжок, а затем уехал в Москву. Там его полеты происходили из сада «Эрмитаж» и сопровождались таким всеобщим возбуждением и непомерными скоплениями людей на улицах, что после третьего полета прыжки Леру были полицией запрещены.

Из Москвы путь его лежал в Харьков, далее – в Одессу, Варшаву, Лодзь, Ригу, Либаву. И везде Леру ждал шумный успех. Наконец, к осени он добрался до Ревеля, как тогда назывался Таллин (город, входивший в состав Российской империи). Воздухоплавателя сопровождал Георг Парадиз, импресарио, в обязанность которого входила организация выступлений аэронавта.

Ревельцы узнали о предстоящем зрелище, какого еще не бывало в их городе, за неделю до приезда Шарля Леру и с большим интересом ждали знаменитого воздухоплавателя-парашютиста. Не удивительно, что в день полета, 12 сентября, в центре Ревеля, на холме Харью,собралась огромная толпа. В пять часов шар поднялся в воздух и через пару минут виднелся в небе небольшим мячом.

Ветер понес его в сторону порта. Очевидно, стремясь уйти от городских построек, Леру долго не покидал шара. Он отделился с парашютом, когда находился уже совсем рядом с Ревельской бухтой.

Снижаясь над ней, парашют раскачивался, подобно огромному маятнику. Одни очевидцы рассказывали, что при последнем взмахе воздухоплаватель сильно ударился о воду. Другие, напротив, утверждали, что он бросил парашют, находясь еще довольно высоко над водой. Секунду-другую Леру был виден на поверхности моря, а затем скрылся среди волн.

Ни дежурных катеров, ни лодок в районе спуска аэронавта не оказалось. Импресарио Парадиз, видно, поскупился их нанять, а случайные лодки подошли слишком поздно. На воде не было видно ни парашютиста, ни парашюта.

Через два дня после катастрофы местные жители разыскали тело Шарля Леру на дне бухты, в версте от берега. В двадцати метрах от погибшего воздухоплавателя лежал его парашют.

О трагической гибели отважного аэронавта писали все газеты России. Обвиняли в случившемся Парадиза, не принявшего на случай спуска на воду никаких мер предосторожности. Леру не имел на себе даже пробкового пояса или спасательного жилета. После гибели аэронавта Парадиз просто сбежал в Москву.

Прыжок Шарля Леру в Берлине

Шарль Леру был предан земле в Ревеле. На кладбище Теллископли его провожали тысячи горожан. Похоронная процессия растянулась на три километра. Позже на могиле появился красивый гранитный обелиск с изображением воздушного шара, аэронавта, спускающегося под куполом парашюта, и надписью на четырех языках – английском, русском, французском и немецком: «В память воздухоплавателя Шарля Леру, погибшего в Ревельской бухте 12-го сентября 1889 года».

В то время никто не мог даже предположить, что после полетов и гибели Леру у него в России появится столько приверженцев и последователей, что начнется настоящий «парашютный бум».

Последний полет Шарля Леру в Ревеле

Памятник на могиле Шарля Леру

Опасный спуск с парашютом

Турне Августа Годрона

Летом 1889 года в Москве появился новый воздухоплаватель-парашютист, англичанин Август Годрон. «Опять воздушные сферы, опять полет! Знать, уж такое летательное лето выпало на долю москвичей, – писала газета „Новости дня“. – Да и то сказать, от такой жары только и впору или ногами в воду, или головой в облака».

Август Годрон был не только опытным воздухоплавателем, но и знающим техником, компаньоном лондонской фабрики по изготовлению воздушных шаров. До приезда в Москву он совершил более двухсот полетов, включая длительные воздушные путешествия, вроде перелета из Лондона в Париж. Однажды шар Годрона опустился в открытом море, и воздухоплавателю пришлось в течение двадцати минут держаться на воде, пока его не подобрал случайный пароход.

Ко времени приезда в Россию Годрону было не более тридцати лет.

С парашютом он прыгал значительно реже, чем летал.

В Москве он собирался прыгнуть всего в двенадцатый раз. Первый его полет в московском небе состоялся 16 июля из загородного сада «Ренессанс». Аэронавт появился перед публикой в синем мундире со светлыми пуговицами и в фуражке с золотым кантом.

Наполнение шара водородом продолжалось почти целый день. Газ вырабатывался (в результате химической реакции железных опилок с серной кислотой) здесь же, в саду, при помощи громоздкого аппарата, состоявшего из пятнадцати бочек.

Только к восьми часам вечера шар был готов к полету, и Годрон смог занять место на трапеции. Он поднялся значительно выше, чем поднимался Леру. Подхваченный сильным воздушным течением, его шар был унесен далеко от места взлета, и многочисленная публика, собравшаяся в саду, стала уже беспокоиться о судьбе аэронавта.

Но эти волнения оказались напрасными. Годрон отделился с парашютом и через несколько минут благополучно достиг земли около какой-то рощи. Через полчаса он возвратился в сад, где его встретили, как героя. Все сходились во мнении, что английский аэронавт превзошел американского.

В Москве Август Годрон совершил еще три полета, а затем уехал в Нижний Новгород. Дважды поднимался он с нижегородского ипподрома и перед тем, как оставить шар, сбрасывал с высоты листовки с рекламой знаменитого цирка Никитина.

«Зрелище это вызвало массу толков в народе, – писала газета "Волжский вестник". – Простой люд, видимо, немало удивлен смелым полетом Годрона. Разговорам не было конца».

Август Годрон прибыл в следующий город, Ростов-на-Дону, всего через несколько дней после того, как стало известно о гибели в Ревеле Шарля Леру. Это трагическое событие не только подняло интерес к полетам английского аэронавта, но и вызвало критику и даже осуждение их.

Ростовская газета «Донская пчела» писала, что прыжки с парашютом – зрелище, «развращающее публику». Она упрекала аэронавта в том, что «скорбная участь собрата (имелся в виду, конечно же, Шарль Леру), очевидно, нисколько его не смутила». Газета восклицала: «Какое страшное и возмущающее душу зрелище! Поощряя таких "артистов", мы, несомненно, дойдем до того, что будем спускаться с высоты трех тысяч футов без парашюта, так как и парашют ведь скоро надоест, потребуется что-нибудь еще более ужасное».

В 1891 году Август Годрон снова приехал в Россию. В октябре он прибыл в Тифлис. К этому времени уже стали известны имена первых российских воздухоплавателей– парашютистов. Однако интерес к полетам Годрона не пропал. Тифлисцы с нетерпением ожидали, когда он поднимется в воздух. А сильный ветер все не позволял приступить к наполнению шара. Годрон ждал благоприятной погоды, но, так и не дождавшись, решил смириться с обстоятельствами и зазимовать в Тифлисе.

Только весной 1892 года ему удалось совершить два полета. Перед первым полетом, 19 апреля, едва не произошло ужасное несчастье. В предстартовой спешке аэронавт оступился и упал в емкость с раствором серной кислоты. К счастью, ему помогли быстро выбраться из чана. И, хотя он получил ожоги ног, полета не отменил.

После Тифлиса была Астрахань, а к середине лета 1892 года Годрон снова приехал в хорошо знакомую ему Москву. Он пробыл там около месяца, но совершил только один прыжок с парашютом, зато несколько раз отправлялся в дальние полеты вместе с директором увеселительного сада за Тверской заставой, любителем воздухоплавания Шарлем Омоном.

Последним городом на территории России, в котором летал Август Годрон, была Варшава. Во время полета в холодный октябрьский день он простудился, заболел и был вынужден прервать свое турне. Приближалась зима. Годрон вернулся в Англию, но воздухоплавание, разумеется, не оставил. Накануне нового, XX века, он разработал конструкцию дирижабля с металлическим остовом, фактически опередив графа Цеппелина. В октябре 1907 года известная английская газета «The Daily Graphics» организовала перелет на огромном воздушном шаре из Лондона в Сибирь. Пилотом аэростата стал Август Годрон, а его спутниками – корреспондент газеты Ч. Тюрнер и владелец шара И. Таннер. К сожалению, перелет закончился неудачей. Из-за технических неполадок его пришлось прервать, не долетев даже до границ России.

Еще позже, в 1913 году, неутомимый Годрон создал парашют оригинального типа и организовал первый в мире прыжок с дирижабля капитана Майтланда, покинувшего воздушный корабль на высоте 700 метров.

Объявление в тифлисской газете «Иверия» о полете А. Годрона

Участники перелета Англия – Россия: Годрон, Тюрнер и Таннер

Объявление о полете Леона Аэра в Петербурге

Под псевдонимом «Леон Аэр»

Многим может показаться удивительным, что такой псевдоним имел всем известный лейтенант Петр Петрович Шмидт.

Все, кто близко знал Шмидта, кто служил с ним, отмечали его крайне неуравновешенный и вспыльчивый характер. Брак Петра Шмидта, морского офицера, с женщиной легкого поведения поверг в шок не только его родных, но и сослуживцев. Чтобы не доводить дело до скандала, ему было позволено уволиться с военной службы по болезни. В июне 1889 года отставка была утверждена.

Тем временем у молодой четы родился сын. Беспокоясь о благополучии своей семьи, Петр Петрович принял решение, опять удивившее всех: зарабатывать на жизнь демонстрацией полетов на воздушном шаре и прыжков с парашютом.

К такому решению Шмидта, несомненно, подтолкнул пример Шарля Леру, полет которого в Петербурге в июне 1889 года он мог видеть. Оставалось научиться воздухоплавательному делу.

И Шмидт отправился в Париж к опытному аэронавту Эжену Годару, чтобы под его наблюдением совершить несколько учебных полетов. Он возвратился в Россию в начале мая 1890 года и превратился из моряка Петра Шмидта в аэронавта Леона Аэра.

Его дебют как воздухоплавателя-парашютиста должен был состояться в Петербурге. Стремясь использовать громкую славу своего предшественника, Шмидт объявил себя в афишах «известным преемником Шарля Леру» (хотя известности никакой не имел), заказал похожий «воздухоплавательный» костюм и даже шар свой назвал «Шарль Леру».

Первый полет Леона Аэра был назначен на воскресенье 20 мая в саду «Озерки», в окрестностях столицы. Тысячи зрителей ждали полета нового аэронавта. Воздухоплаватель сел на трапецию и дал команду пустить наполненный водородом шар. Но аэростат, вместо того, чтобы взлететь, лег на бок. Водород начал выходить из него. За считанные минуты подъемная сила шара настолько уменьшилась, что о полете не могло быть и речи.

Публика зароптала. Раздались возмущенные голоса. Ничего не оставалось, как возвратить плату за входные билеты, а устроителям неудавшегося полета – подсчитывать убытки.

Шмидт хотел устроить вторую попытку подняться из сада «Озерки», но организаторы зрелища уже потеряли веру в «преемника Леру» и отказали ему. Пришлось Леону Аэру перебираться в другой город.

О его приезде в Ригу было объявлено заранее. В назначенный день, 27 мая, живописный Верманский парк заполнили зрители, желавшие посмотреть полет Леона Аэра. Но результаты его выступления в Риге оказались не намного лучше, чем в Петербурге.

Отпущенный шар, едва оторвавшись от земли, налетел на стоявший невдалеке музыкальный павильон. Отталкиваясь ногами, воздухоплаватель ненадолго ушел от препятствия. Но затем одна из веревок шара зацепилась за карниз эстрады. Парашют оторвался. Аэр успел спрыгнуть на крышу павильона, где был подхвачен стоявшими там людьми. Облегченный шар, кувыркаясь, полетел дальше и запутался в ветвях деревьев.

«Аэр разбил себе лицо и руку. Вообще, вчерашнее зрелище оказалось неутешительного свойства. Больше полетов г. Аэра в Верманском саду допущено не будет», – писала газета «Рижский вестник». Эти неудачи, казалось бы, должны были насторожить Шмидта, заставить его попрактиковаться в воздухоплавании не публично, набраться опыта. Но нет, он, видно, хотел разом «схватить быка за рога» и уже неделю спустя объявил о своем выступлении в Москве.

Однако словно какой-то злой рок тяготел над Шмидтом-Аэром. Взлететь он должен был из сада «Эрмитаж», но и здесь все закончилось конфузом. Шар, наполненный светильным газом, тоже отказался лететь. Раздались крики: «Обман! Деньги назад!».

Чтобы разгрузить шар, Аэр предложил совершить полет без парашюта. Это было опасно. Аэростат не имел газового клапана и на большой высоте мог лопнуть. Поразмыслив, Аэр благоразумно отказался от своей рискованной идеи, и воздушное представление отменили вообще.

Зрители, поругивая организаторов полета и «бесстрашного воздухоплавателя», поспешили к кассе за своими кровными.

«Репутация моя в России окончательно погублена! – жаловался газетному репортеру Шмидт-Аэр, убитый очередной неудачей. – Но я пошел по этому пути и не сверну с него, пусть даже погибну. Один теперь выход – ехать за границу».

Но за границу Шмидт не поехал. Он решил еще раз попытать счастья на родине, для чего в середине июня того же 1890 года отправился в Киев.

Стартовать оказалось удобнее прямо с просторной усадьбы газового завода.

Шар удалось наполнить довольно быстро, но когда Аэр занял место под шаром, тот опять лететь не пожелал, а только колыхался из стороны в сторону. Было заметно, что аэростат быстро теряет газ, вероятно, через какие– то прорехи.

Не прошло и получаса, как оболочка его съежилась. Конечно, подъем стал невозможен, о чем и сообщили разочарованной публике.

Снова все окончилось шумным скандалом.

Да, непростым делом оказались полеты на аэростате, а тем более прыжки с парашютом. Кстати, после неудачи в Москве одна газета писала: «Если правда, что г. Аэр был когда-то моряком, то можно ему посоветовать и впредь быть мореплавателем, а не аэронавтом». И Шмидт последовал этому совету. Дядя-адмирал помог своему племяннику вернуться на военно-морскую службу.

Потом была первая русская революция, бунт на крейсере «Очаков» во главе со Шмидтом, арест его и после суда расстрел на острове Березань.

Этим Петр Шмидт вошел в историю. А незадачливую попытку стать аэронавтом-парашютистом его многочисленные биографы старательно замалчивали. Понятно, она портила приглаженную биографию «красного лейтенанта».

Афиша Леона Аэра (лейтенанта П.П. Шмидта)

Варшавские аэронавты

Этот «бум» возник в Варшаве. Напомним, что Варшава, как и все Царство Польское, входила тогда в состав Российской империи. Варшавяне видели полеты Шарля Леру. Он побывал здесь в конце июля – начале августа 1889 года. Невиданное зрелище произвело на зрителей, собравшихся на Мокотовском поле, в предместье Варшавы, поразительное впечатление.

Репортер газеты «Варшавский дневник» рассказывал о прыжке Леру 30 июля: «Аэронавт, взявшись обеими руками за кольцо парашюта, соскочил со своего воздушного сиденья. Парашют оторвался от шара, и Леру стремглав полетел к земле. Этот момент самый интересный и волнующий, но так краток, что зритель не успевает еще отдать себе отчет в ужасе, охватывающем душу при виде падающего человека, как парашют уже раскрывается».

Через неделю, повторив полет, Леру уехал, а около месяца спустя в Варшаву пришла весть о гибели американского аэронавта.

Не прошло и года после этой трагедии, как вдруг в Варшаве один за другим начали появляться последователи погибшего воздухоплавателя. Первым из них стал Иосиф Дзиковский.

О Дзиковском газеты писали, что ему не более тридцати пяти лет и до того, как увлечься воздухоплаванием, он работал наборщиком в типографии.

Сообщалось, что он приобрел шар и парашют Шарля Леру, усовершенствовал последний, а затем в Петербурге под наблюдением «офицеров воздухоплавательного батальона» весьма успешно произвел свои пробные полеты и прыжки.

Первый публичный полет Дзиковского был назначен на воскресенье, 19 мая 1891 года из загородного сада "Марцелин" за Бельведерской заставой.

Несмотря на высокую стоимость входных билетов, зрителей на месте взлета, вокруг шара, собралось несколько тысяч, а ближайшие улицы и площадь возле сада были загромождены частными экипажами. «Такое громадное стечение публики, – писала газета "Варшавский дневник", – может быть объяснено и тем, что аэронавт является согражданином варшавян и что первый публичный опыт он решил начать в родном городе» Дзиковский взлетел почти в точно обещанное время – около восьми часов вечера. Парашют его был прикреплен не по способу Леру, то есть, не на боку шара, а под шаром. Сам же аэронавт висел еще ниже, на стропах парашюта.

Когда после благополучного прыжка и приземления на ближайшей поляне Дзиковский возвратился в сад, то удостоился, по словам газеты, «таких восторженных и даже неистовых оваций, какими награждаются немногие». В толпе говорили, что Дзиковский оставил позади самого Леру.

Через неделю, 25 мая, Дзиковский повторил полет из того же сада. И опять его ждали не меньший успех и громкие аплодисменты.

Все лето аэронавт готовился к турне по России. Его выступления начались в Нижнем Новгороде, где Дзиковский в августе 1891 года совершил два полета с ярмарочного ипподрома, и продолжились в Москве.

Полеты в Первопрестольной были намечены из сада «Эрмитаж» (в котором больше года назад так неудачно «выступил» Леон Аэр). Вот что писал корреспондент газеты «Новости дня» о Дзиковском перед первым его полетом в Москве 1 сентября: «Было очень холодно. Публика невольно ежилась и с нетерпением ожидала полета. Шар, казалось, готов, парашют прикреплен – нет только самого героя дня.

Но вот и он. В красной фуфайке, украшенной каким– то бантом, в кепи австрийского образца – он сразу приковывает к себе внимание. В его фигуре нет ничего, что намекало бы на "высокое стремление". Нет ничего воздушного. Совершенно даже напротив. Просто "коротенький" человечек с большими усами и некоторым предрасположением к полноте. В лице ни тени беспокойства. Спокоен, убийственно спокоен».

В Москве Дзиковский поднимался трижды. Корреспондент газеты попросил аэронавта рассказать о том, как он готовится к своему выступлению. Оказалось, что накануне и в день полета воздухоплаватель долго спит.

Почти ничего не ест. За несколько минут до пуска шара выпивает большую рюмку коньяку.

А потом, увидя старт шара и прыжок Дзиковского с парашютом, репортер с восхищением писал: «Все это проделывается с такой безукоризненной ловкостью, такой беззаветной смелостью, которым нельзя не удивляться».

И чувство удивления неизменно возникало, где бы ни совершал свои полеты отважный аэронавт. Тем более что опасные моменты были, и не раз. Например, в Киеве, в октябре 1891 года, уже в воздухе закрутились стропы парашюта. Отделяться от шара было рискованно, парашют мог раскрыться не полностью. С земли, с Печерского плаца, откуда взлетел шар, было заметно, как, находясь на большой высоте, смельчак борется с неполадкой.

«Публика видела всю затруднительность положения аэронавта, – писала газета "Киевлянин", – и многие уже были уверены в неизбежности трагического исхода воздушной экскурсии». Но Дзиковскому удалось в конце концов раскрутить стропы и благополучно опуститься с парашютом.

В Новочеркасске он чуть не погиб, поскольку парашют раскрылся, как писала местная газета, лишь «в нескольких саженях от земли».

Турне Иосифа Дзиковского продолжалось и в 1892 году. На его счету было уже около сотни прыжков. Со своим монгольфьером он побывал в Харькове, Екатеринославе, Ростове-на-Дону, Воронеже и других городах. Наконец, в середине лета он приехал демонстрировать свое бесстрашие в столицу, в Санкт-Петербург.

Местом взлета стал сад «Аркадия», тот самый, из которого в июне 1889 года совершил свой единственный в Петербурге полет безвременно погибший потом американец Шарль Леру. Пожаловаться на невнимание столичной публики Дзиковский никак не мог. В день его первого полета, 14 июля, народу в саду собралось много. Среди зрителей были замечены воздухоплаватель Рудольф, в свое время увеселявший петербуржцев своими полетами, и знаменитый начальник русской военной аэронавтики, тогда штабс-капитан, а в будущем генерал– майор А.М. Кованько.

С парашютом Дзиковский опустился на Каменном острове, на чьей-то даче, сев прямо на дерево. Когда же он возвращался в «Аркадию», по всей дороге его приветствовали аплодисментами, а уж в самом саду загремели настоящие овации. «Через несколько минут, – писала газета, – Дзиковский восседал за столиком ресторана и пил шампанское с директором сада, празднуя благополучный исход своего смелого воздушного путешествия».

После 1892 года имя Иосифа Дзиковского было совершенно забыто. Как сложилась его дальнейшая судьба – неизвестно.

После первого прыжка Дзиковского, в сентябре 1891 года поднялся в воздух и совершил прыжок Станислав Древницкий. Весной следующего года отправился в полет и прыгнул с парашютом Эдуард Лискевич.

Потом – еще несколько человек. «Варшаву скоро можно будет назвать городом воздухоплавателей», – писала газета «Варшавский дневник».

По-разному сложилась судьба варшавских аэронавтов. Воздухоплавание для большинства из них оказалось лишь временным увлечением. В отличие от Станислава Древницкого, для которого оно было призванием, страстью и делом всей его короткой жизни.

Газетное объявление о полете Иосифа Дзиковского в Нижнем Новгороде

Прыжок с парашютом Иосифа Дзиковского в Петербурге летом 1892 года

Первый прыжок в Варшаве венчал подготовку, полученную Древницким за границей. Решив стать аэронавтом-парашютистом, он отправился в Германию, в Берлин, к известному немецкому воздухоплавателю Фолькману. Его сопровождал младший брат Юзеф.

Можно только предполагать, какие именно уроки брал Станислав Древницкий в Берлине. Во всяком случае, домой он возвратился с основным своим достоянием – монгольфьером, воздушным шаром, наполняемым нагретым воздухом. Позже об этом шаре «берлинской работы» одна провинциальная газета писала: «Шар довольно красивый, из особой материи, специально приготовляемой для воздушных шаров».

Тут стоит остановиться, и сказать несколько слов о том, как обычно выполнялся полет и прыжок.

Прежде всего, на взлетной площадке строили из кирпича печь метра по полтора длиной, шириной и высотой. Открытый верх ее затягивали густой металлической сеткой, задерживавшей искры. По сторонам печи, на расстоянии метров десяти от нее, вкапывали два толстых шеста высотой около двадцати метров. На самом верху шестов были укреплены блоки, через которые протягивали веревку. К середине ее подвешивали пустую оболочку шара.

В нижней части шара имелось большое, трехметровое отверстие. Через него оболочкой накрывали печь. Внутрь нырял истопник и разводил в печи огонь. Это была ответственная работа. Требовалась большая опытность, чтобы в процессе наполнения случайно не поджечь материю шара.

В печи жгли солому, которую перед полетом привозили на взлетную площадку. А соломы требовалось немало. На один полет тратилось не менее десятка пудов.

Солдаты прижимали шар к земле и в то же время старались растянуть нижние его края. Нагретый воздух и дым постепенно наполняли оболочку. Сначала надувалась верхняя часть шара, потом начинали округляться и его бока.

Если погода была теплая и безветренная, наполнение длилось около получаса, самое большое – час. Перед окончанием наполнения солому слегка смачивали спиртом для усиления огня.

Удерживать наполняющийся горячим воздухом шар становилось все труднее. Когда шар уже был готов к полету, отвязывали веревку, протянутую между шестами, освобождая шар. Солдаты снимали его с печи и относили в сторону.

Воздухоплаватель цеплял парашют. Концы строп, идущих от купола парашюта, прикреплялись к перекладине (трапеции), но чаще к металлическому кольцу.

Звучала последняя команда солдатам: «Пустить шар!». Монгольфьер взмывал ввысь. При взлете одной рукой аэронавт держался за трапецию или кольцо для строп, а взмахами другой как бы прощался с теми, кто остался на земле. Казалось, что только рука связывает его с парашютом. На самом деле еще на земле, перед подъемом, он специальными крючками пристегивал к кольцу два прочных шнура, идущих от широкого брезентового пояса, скрытого под одеждой.

Публика не успевала прийти в себя, как бесстрашный аэронавт был уже высоко над землей. В афишах для усиления впечатления нередко указывалась высота подъема в одну, две, а то и три тысячи метров. Зрители «на глаз» не могли это определить и принимали объявленную высоту на веру. Между тем шар редко поднимался выше трехсот – трехсот пятидесяти метров. Для прыжка с парашютом этого было вполне достаточно.

«Зрелище красивое и жуткое», – писали газеты. Все напряженно ждали главного момента. И вот он наступал. Аэронавт отрывался от шара и, словно камень, несся к земле с нераскрытым еще парашютом. Но проходила секунда, другая, и в небе возникал красивый, цветной зонт. Плавно раскачиваясь, он вместе с аэронавтом плыл к земле.

В эти же мгновения облегченный шар рывком поднимался еще выше, но затем наклонялся набок, переворачивался нижним отверстием вверх и, потеряв форму, оставляя за собой черный шлейф дыма, летел вниз, обгоняя спускающегося аэронавта.

Пустая оболочка падала в самых разных местах: на крыши домов, деревья, в реки, озера, но случаев падения ее на людей, причинения серьезных повреждений домам или деревьям не было отмечено ни разу.

А теперь вновь вернемся к прыжкам с парашютом подданных Российской империи…