Текст книги "Пляска смерти"

Автор книги: Август Юхан Стриндберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Жан (окует сигару). У меня? Еще бы! У меня сноровка, мой неслыханный опыт, знание языков! Неплохой, я думаю, капиталец!

Фрекен. На который не купишь и железнодорожного билета.

Жан. Совершенно справедливо-с; потому мне и нужен антрепренер, который бы меня снабдил деньгами.

Фрекен. Где же его так скоро найдешь?

Жан. Это уж вам искать, если вы хотите быть моим компаньоном!

Фрекен. Нет, это я не могу, и у самой у меня ничего нет.

Пауза.

Жан. Тогда предприятие рушится… Фрекен. И?..

Жан. И все будет по-прежнему!

Фрекен. Неужто вы думаете, что я останусь в этом доме – вашей наложницей? И буду смотреть, как в меня тычут пальцами! И осмелюсь взглянуть в глаза своему отцу! Нет! Прочь отсюда, от унижения, позора! Ох, что я наделала! Господи! Господи! (Плачет.)

Жан. Ну вот, начинается! Что вы такое наделали? Не вы первая, не вы последняя.

Фрекен (кричит, сама не своя). И вы же и презираете меня! Я падаю, падаю!

Жан. Падайте на меня, я вас подниму!

Фрекен. Какой страшной властью меня к вам влекло? Что это было? Тяготенье слабого к сильному? Падающего к восходящему? Или то была любовь? И это – любовь? Да знаете ли вы, что такое любовь?

Жан. Я-то? О, уж не сомневайтесь! Думаете, я до вас и не был ни с кем?

Фрекен. Какие слова, какие мысли!

Жан. Так уж я учен, таков уж я есть! Ну, не будем нервничать и благородство корчить, мы ведь одним миром мазаны! Послушай-ка, милочка, иди-ка сюда, я тебя винцом попотчую! (Открывает ящик стола, вынимает вино; наливает в немытые стаканы.)

Фрекен. Откуда у вас это вино?

Жан. Из погреба!

Фрекен. Бургундское моего отца!

Жан. А для зятя его слишком жирно? Как?

Фрекен. А я пью пиво!

Жан. Это доказывает лишь одно – что вкус ваш грубее моего.

Фрекен. Вор!

Жан. Желаете на меня донесть?

Фрекен. Ох! Пособница домашнего воришки! Уж не напилась ли я, не во сне ли я все это сделала? Иванова ночь! Праздник невинных забав…

Ж а н. Да уж, невинных!

Фрекен (ходит по кухне). Есть ли сейчас на свете человек несчастнее меня?

Жан. Отчего это вы так несчастны? После эдакой победы? Подумали б хоть про Кристину! У нее ведь тоже небось чувства есть!

Фрекен. Да, раньше я так думала, теперь уж не думаю. Нет, плебей остается плебеем!

Жан. А шлюха – шлюхой!

Фрекен (падает на колени, ломает руки). Ох, Господи, возьми Ты у меня эту ненужную жизнь! Возьми меня из грязи, в которой я увязаю! Спаси меня! Спаси меня! Господи!

Жан. Не скрою, мне вас жаль! Когда я лежал на грядке с луком и смотрел, как вы гуляете среди роз, у меня.» теперь-то уж можно признаться… были точно такие же нечистые мысли, как и у любого другого мальчишки.

Фрекен. Ивы хотели из-за меня умереть!

Жан. От бузины-то? Да это я так, наболтал.

Фрекен. Вы солгали?

Жан (сонно). Вроде того! Собственно, я вычитал в газете историю про одного трубочиста, который улегся в дровяной ларь, набитый сиренью, когда его приговорили к уплате денег на ребенка…

Фрекен. Вот вы, значит, какой…

Жан. А что мне было еще придумать; женщины, известное дело, падки на разные побрякушки!

Фрекен. Негодяй!

Жан. Дрянь!

Фрекен. Да, увидали ястреба со спины-с…

Жан. Ну почему же со спины…

Фрекен. Ия оказалась первой веткой…

Жан. Ветка-то гнилая…

Фрекен. И мне назначалось стать отельной вывеской…

Ж а н. А мне – отелем…

Фрекен. Сидеть за вашей конторкой, приманивать ваших клиентов, писать фальшивые счета..

Жан. Это я бы уж и сам…

Фрекен. Какой же грязной может быть душа человеческая!

Жан. Вот бы и постирали ее!

Фрекен. Лакей, слуга, встать, когда я с тобой говорю!

Жан. Лакейская полюбовница, подружка слуги, заткни глотку и проваливай. Ты еще будешь упрекать меня в низости! Уж так низко, как ты себя сегодня вела, ни одна бы из простых девушек себе не позволила. Думаешь, наши девушки так лезут к мужчинам? Видала ты когда, чтоб девушка из простого звания так предлагалась? Такое я видел только у зверей да потаскух!

Фрекен (потерянно). Да, правда, бей меня, топчи. Я лучшего не заслужила Я дрянь. Но помоги мне. Помоги мне из этого выбраться, если только возможно!

Жан (мягче). Ну соблазнил я вас, да, не стану отнекиваться от эдакой чести. Но неужто же вы думаете, что человек в моем положении осмелился бы на вас даже глаза поднять, если б вы сами его не поощряли! Я до сих пор изумлен…

Фрекен. И горд…

Жан. Отчего бы нет? Хотя, должен признаться, победа далась мне чересчур легко, чтобы как следует опьянить.

Фрекен. Добивайте!

Жан (встает). Нет! Напротив, вы уж извините мне все, что я тут наговорил! Я не бью безоружного, тем более женщину. Не буду отрицать, мне даже приятно было увидеть, что золото, ослеплявшее нас, оказалось сусальным, что спина-то у ястреба тоже серенькая, что нежные щечки напудрены, под полированными ноготками траур, что платочек-то хоть надушен, а грязноват… Но, с другой стороны, я разочарован, что предмет моих воздыханий не оказался повыше, покрепче, я с тоскою гляжу на то, как низко вы пали, стали ниже гораздо вашей кухарки; с тоскою гляжу, будто на моих глазах сорвало ветром осенние цветы и они смешались с грязью.

Фрекен. Вы так говорите, будто вы уже выше меня.

Жан. А что же? Я бы еще мог из вас сделать графиню, а вы меня графом никогда.

Фрекен. Зато я рождена от графа, а это уж вам не дано!

Жан. Верно. Но от меня могли бы родиться графы – если б…

Фрекен. Но вы вор. А я нет.

Жан. Вор – это еще не самое худшее! Бывает похуже! К тому же, когда я служу в доме, я себя почитаю в некотором роде членом семейства, я тогда как бы его чадо, и разве это воровство, если чадо сорвет одну ягодку с пышного куста! (В нем вдруг снова пробуждается страсть.) Фрекен Жюли! Вы дивная женщина, вы чересчур для меня хороши! Вы оказались во власти опьянения и хотите скрыть от себя свою ошибку, воображая, будто любите меня! Не любите вы меня, ну разве что привлекает моя внешность… а тогда любовь ваша ничуть не лучше моей… но я-то никогда не соглашусь быть для вас просто животным, любви же вашей истинной мне не вызвать вовек.

Фрекен. Вы убеждены?

Жан. Вы хотите сказать, что это возможно! То, что я мог бы вас полюбить, – о да, это несомненно! Вы такая красивая, изящная (подходит и берет ее за руку), образованная, обходительная, когда пожелаете, и уж кто воспылает к вам, тот никогда не погаснет. (Обнимает ее за талию.) Вы как горячее вино с пряностями, один ваш поцелуй… (Пытается увести ее; она тихонько высвобождается.)

Фрекен. Пустите меня! Уж этак-то вы меня не завоюете!

Жан. Но как же? Не этак! Не лаской, не красивыми словами. Не заботой о будущем, спасеньем от позора! Как же?

Фрекен (воспрянув). Бежать? Да, бежим! Но я так устала! Дайте мне стакан вина!

Жан наливает вино. Она смотрит на часики.

Но прежде поговорим; у нас есть еще немного времени. (Выпивает вино; снова протягивает ему стакан.)

Жан. Нельзя так много пить, напьетесь пьяная!

Ф р е к е н. Ну и что же?

Жан. И что же? Это плебейство – напиваться! Так о чем вы хотели поговорить?

Фрекен. Бежать! Бежать! Но сначала нам нужно поговорить, то есть это я буду говорить, вы уже достаточно наговорили. Всю свою жизнь рассказали, ну а теперь я расскажу вам свою, нам нужно хорошенько друг друга узнать, прежде чем вместе пускаться в странствие.

Жан. Минуточку! Простите! Подумайте, как бы вам потом не раскаяться, что выдали тайны вашей жизни!

Фрекен. Разве вы не друг мне?

Жан. В некотором роде! Но не следует вам на меня полагаться.

Фрекен. Это вы только так говорите. Да и к тому же – тайны мои ни для кого не секрет. Знаете ли – мать моя не из дворян, она из совсем простой семьи. Она воспитывалась в духе своего времени, была напичкана идеями о равенстве, свободе женщины и тому подобном и питала просто отвращение к браку. И когда отец посватался к ней, она ответила, что никогда не выйдет за него замуж, но согласна стать его любовницей. Он возражал, что не хочет, чтобы любимая им женщина пользовалась меньшим уважением, чем он сам. Она объясняла, что не дорожит уважением света, и, под влиянием страсти, он принял ее условия. Но он лишился привычных своих знакомств, вынужден был ограничить жизнь домашним кругом и стал томиться. Я появилась на свет, насколько могу понять, вопреки воле матери. И вот она принялась меня воспитывать как дитя природы, да вдобавок учила еще всему тому, чему учат мальчиков, чтобы на моем примере, значит, доказать, что женщина не хуже мужчин. Меня одевали как мальчика, учили ходить за лошадьми и близко не подпускали к скотному; я чистила лошадей, запрягала, я ездила на охоту, занималась земледелием, даже скот забивала – какая мерзость! И вообще, у нас мужчины делали женскую работу, а женщины – мужскую, и скоро имение наше начало разоряться, а вся округа смеялась над нами. В конце концов отец прозрел и восстал, и все переменилось по его воле. Родители потихоньку обвенчались. Мать заболела – что это за болезнь, не знаю, но у нее часто бывали судороги, она пряталась на чердаке, в саду, иногда по целым ночам там оставалась. И тогда-то случился пожар, про который вы слышали. Дом сгорел, конюшни, скотный, и обстоятельства наводили на мысль о поджоге, потому что несчастье произошло на следующий же день после того, как вышел срок квартальному платежу по страховке, а взнос, посланный отцом, задержался по нерадивости посыльного. (Наполняет стакан и пьет.)

Жан. Больше не пейте!

Фрекен. Ах, да не все ль равно! Мы всего лишились, мы ночевали в каретах. Отец не знал, где раздобыть денег, чтобы отстроить дом, ведь он раззнакомился со старыми друзьями, и они забыли его. И тут мать дает ему совет взять взаймы у одного ее друга юности, хозяина кирпичной фабрики, тут неподалеку. Отец берет взаймы, и, к его великому изумлению, с него не требуют никаких процентов. Так и отстроили дом! (Снова пьет.) А знаете, кто поджег?

Жан. Госпожа матушка ваша!

Фрекен. А знаете, кто был хозяин кирпичной фабрики?

Жан. Любовник вашей матушки?

Фрекен. А знаете, чьи были деньги?

Жан. Постойте-ка… Нет, не знаю.

Фрекен. Моей матери!

Жан. Стало быть, и графа, ведь так по брачному договору?

Фрекен. Брачного договора нет никакого. У матери было свое небольшое состояние, она не хотела, чтоб отец наложил на него руку, и потому отдала… другу.

Жан. Который все и слямзил!

Фрекен. Совершенно справедливо! Он оставил деньги себе! И вот все доходит до сведения отца, но не может же он начинать тяжбу, не платить любовнику жены, доказывать, что деньги ее! Он тогда застрелиться хотел! Говорили, даже пытался, но неудачно! Но он остается жить, а мать расплачивается за свои поступки. В этом прошло пять лет моей жизни! Я любила отца, но была на стороне матери, я же ничего не знала. Она и научила меня презирать и ненавидеть мужчин – сама-то она, как вы сейчас слышали, их ненавидела, – и я ей поклялась, что никогда не стану рабой мужчины.

Жан. То-то вы и обручились с фогтом!

Фрекен. Именно, чтобы сделать его своим рабом.

Жан. Ну а он не захотел?

Фрекен. Очень даже захотел, да не вышло у него. Он мне надоел!

Жан. Да, я все видел – в конюшне.

Фрекен. Что вы видели?

Жан. А то и видел, как он помолвку порвал.

Фрекен. Ложь! Это я порвала! Неужто он, подлец, утверждает, будто бы он порвал?

Жан. Никакой он не подлец! Вы, фрекен, ненавидите мужчин?

Фрекен. Да, обычно! Но иногда, когда на меня находит слабость, ох!..

Жан. И меня, стало быть, ненавидите?

Фрекен. Безмерно! Я бы вас велела пристрелить, как зверя…

Жан. «Преступник осуждается к двум годам каторжных работ, а зверь пристрелен!» Не так ли?

Фрекен. Именно так!

Жан. Но прокурора нет. Да и зверя здесь нет! Что ж нам делать?

Фрекен. Бежать!

Жан. Чтоб вконец истерзать друг друга?

Фрекен. Нет, чтобы два дня, восемь дней – сколько сможем – наслаждаться, а после – умереть…

Жан. Умереть? Какие глупости! Лучше уж открыть отель!

Фрекен (продолжает, не слушая его).…на озере Комо, где зеленеет лавр на Рождество и апельсины рдеют.

Жан. На озере Комо вечно хлещут дожди, апельсины я там видел только в лавках зеленщиков; зато иностранцам там раздолье, влюбленным парочкам охотно сдают виллы, и это весьма выгодно – знаете отчего? О, контракт они заключают на полгода, а съезжают недели через три!

Фрекен (простодушно). Почему же недели через три?

Жан. Да расходятся. А все равно платят! Виллу сразу же сдают снова. И так без конца – любви хватает, хоть она всякий раз и коротенькая!

Фрекен. Вы не хотите умереть вместе со мной?

Жан. Я вообще не хочу умирать! Поскольку я люблю жизнь, а кроме того, я считаю самоубийство грехом против Провидения, даровавшего нам жизнь.

Фрекен. И вы – вы – в Бога веруете?

Жан. Конечно верую! Я каждое воскресенье в церковь хожу. Но, говоря откровенно, я уже от всего этого устал, и сейчас я иду спать.

Фрекен. И вы полагаете, я это допущу? Знаете ли вы, в каком долгу мужчина перед женщиной, которую он обесчестил?

Жан (вынимает из бумажника и швыряет на стол серебряную монету). Вот! Не хочу оставаться в долгу!

Фрекен (стараясь не замечать оскорбления). Знаете ли вы, к чему обязывает закон…

Ж а н. К сожалению, закон не наказывает женщину, которая соблазнила мужчину!

Фрекен. Видите ли вы какой-то иной выход, кроме того, чтоб нам уехать, обвенчаться и развестись?

Ж а н. А если я уклонюсь от такого мезальянса?

Фрекен. Мезальянса…

Жан. Да, для меня! Сами поймите: мой род благороднее вашего, у нас поджигателей не было!

Фрекен. Откуда вам знать?

Ж а н. Но и противоположного нельзя знать, у нас нет родословного древа – разве что в полиции! Зато насчет вашей родословной я вычитал в дворянском справочнике. Знаете, кто основал ваш род? Мельник, с женой которого провел одну ночь, король во время датской войны. Нет, у меня-то нет таких предков! У меня и вообще-то нет предков, я зато сам могу предком стать!

Фрекен. Вот мне – за то, что я открыла сердце недостойному, предала фамильную честь…

Жан. Выдала позор семейный! Видите – я же говорил! Нечего пить, от спиртного язык развязывается. А кое-кому не следовало бы болтать!

Фрекен. О, как я казню себя! Как раскаиваюсь! И если бы вы хоть любили меня!

Ж а н. В последний раз спрашиваю – чего вам от меня надо? Рыдать мне, прыгать через хлыст, целовать вас, умыкнуть на три недели к озеру Комо, а после… Так, что ли? Чего вам надо? Это уже делается несносно! Да, нечего было совать нос в бабьи дела! Фрекен Жюли! Я вижу – вы несчастны, я вижу – вы мучаетесь, но я не могу вас понять. У нас этих тонкостей не водится; но у нас и ненависти этой нет!

Для нас любовь – игра, когда время позволяет, только мы же не болтаемся без дела день и ночь, как вы!

Фрекен. Вы не должны меня обижать; и наконец-то вы заговорили как человек.

Жан. Да, но будьте сами-то человеком! Сами на меня плюете, а не даете утереться – об вас!

Фрекен. Помоги мне, помоги. Только скажи – что мне делать? Куда деваться?

Жан. Господи Иисусе, если б я знал!

Ф р е к е н. Я рехнулась, я с ума сошла, но неужто же мне нет никакого спасения!

Жан. Оставайся тут и успокойся! Никто ничего не знает!

Фрекен. Нельзя! Люди знают! Кристина знает!

Жан. Ничего они не знают, они б даже и не поверили!

Фрекен (запинаясь). Но ведь это может повториться!

Жан. Верно!

Фрекен. А последствия?

Жан (испугавшись). Последствия! И где была моя голова! Да, тогда только одно – подальше отсюда! Сейчас же! Я с вами не еду, не то все пропало, езжайте одна – куда угодно!

Фрекен. Одна? Куда? Не моту!

Ж а и Надо! И скорей, пока не вернулся граф! Останетесь – сами знаете, что из этого выйдет! Кто однажды согрешил, станет рабом греха… И будет все смелей и смелей, и глядишь – попался! Скорей уезжайте! А после напишете графу и покаетесь во всем, только меня не выдавайте! Сам он не догадается! Да и не очень-то ему надо дознаваться!

Фрекеи Я еду, если вы со мною!

Жан. С ума вы, что ль, сошли? Фрекен Жюли удрала с лакеем! Послезавтра газеты все пропечатают, и графу этого не пережить!

Фрекен. Не моту я ехать! И остаться не моту! Помоги! Я устала, я так безмерно устала… Приказывай! Подтолкни меня! Я уж ни думать, ни действовать больше не могу!..

Жан. Видите, какие вы скоты! И зачем только пыжиться и носы задирать, будто вы творцы мирозданья! Ладно! Приказываю! Идите к себе, оденьтесь. Захватите денег на дорогу и спускайтесь обратно!

Фрекен (тихо). Пойдем со мной!

Жан. В вашу комнату? Ну вот, опять вы с ума сходите! (Секунду помедлив.) Нет! Живо идите! (Выводит ее за руку со сцены.)

Фрекен (на ходу). Жан! Не надо так со мной говорить!

Жан. Приказ – всегда грубость! Пора и вам это узнать! Пора!

Жан один. Он испускает вздох облегчения; садится к столу; вынимает блокнот и перо; вслух что-то подсчитывает; затем немая мимическая игра, пока не входит Кристина. Она приоделась, собирается в церковь, в руке у нее манишка и белый галстук.

Кристина. Господи Иисусе! Ну и картина! Что это вы тут делали?

Жан. A-а, это фрекен людей зазвала. Ты что – так спала крепко? Неужели не слыхала ничего?

Кристина. Спала как убитая!

Жан. И уже для церкви разрядилась?

Кристина. И-и! А ведь и ты обещался со мной нынче к исповеди пойти!

Жан. Что верно, то верно! Ты уж, гляжу, мне и облачение принесла! Иди-ка сюда! (Садится.)

Кристина прилаживает на нем манишку и белый галстук.

Пауза.

(Говорит сонно.) Какое сегодня Евангелие?

Кристина. Да будто б про усекновение главы Иоанна Предтечи!

Жан. Ух, это такая тягомотина! Ой, не царапайся! Ах, как спать хочется, как хочется спать!

Кристина. И чего это ты всю ночь-то не ложился? Аж зеленый весь.

Жан. Я тут сидел и беседовал с фрекен Жюли. КристинаАейи невдомек, как полагается прилично себя вести!

Пауза.

Жан. Послушай-ка, Кристина!

Кристина. Ну, чего?

Жан. Да просто удивления достойно, как подумаешь… Она!

Кристина. Что – удивления достойно?

Жан. Да все!

Пауза.

Кристина (видит на столе стаканы с остатками вина). Так вы тут вдвоем выпивали?

Жан. Да!

Кристина. Фу-ты! А ну глянь-ка мне в глаза!

Жан. Да!

Кристина. Неужели же? Неужели?

Жан (подумав). Да! Именно!

Кристина. Ух! Вот уж не гадала! Нет! Ух!

Жан. Ты ведь меня к ней не ревнуешь?

Кристина К ней-то! Да будь это Клара или Софи – уж я б тебе глаза повыцарапала! Такие дела А почему – и сама не знаю. Ух, гадость-то какая!

Жан. Ты что – злишься на нее?

Кристина Да на тебя же! Нехорошо, ах, как нехорошо! Бедная! Нет, знаешь что! Не хочу я больше жить в этом доме, если тут не уважают собственных хозяев.

Ж а н. А за что их уважать-то?

Кристина Да скажи-ка ты ведь у нас больно хитер! Небось и самому служить неохота тем, которые себя ведут неприлично? А? Даже стыдно, как я погляжу.

Ж а н. Да, но ведь это для нас утешенье, что другие ничуть нас не чище!

Кристина. Ничего не утешение; ведь если уж они не чище, так зачем и стараться-то почище стать. И про графа подумай! Сколько он, бедный, в свое время горя натерпелся! Нет, не хочу я больше оставаться в этом доме. Да вдобавок с таким, как ты! Добро бы еще с королевским фогтом; добро бы с кем почище…

Жан. Это еще что?

Кристина. Да! Да! Не так уж ты и плох, конечно, но нельзя же равнять людей со скотиной! Нет! Я этого никогда не забуду! Фрекен! Гордая фрекен, так всегда не любила мужчин, я уж думала, она вовек ни с кем и не будет… и вот на! Дианку, бедную, пристрелить хотела за то, что та с дворовым кобелем снюхалась! И надо же! Нет, не останусь я тут и к двадцать четвертому октября уберусь отсюда.

Жан. Ну а дальше что?

Кристина. Да, коли уж об этом речь зашла, пора бы тебе приискать себе что-нибудь, раз мы собираемся пожениться.

Жан. Чего приискивать? Другого такого места мне женатому не видать.

Кристина. Уж это само собою! Но можно в швейцары наняться или сторожем куда-нибудь на фабрику. На казенных хлебах не больно разъешься, зато вернее они, да и пенсия жене и детишкам положена…

Жан (поморщившись). Все это прелестно, но не в моем это духе – заранее думать о смерти ради обеспечения жены и детей. Признаться, у меня виды поинтересней.

Кристина. «Виды!» Скажите! У тебя небось и обязанности есть! Вот и подумай про них!

Ж а н. Не зли ты меня этими своими разговорами про обязанности. Без тебя знаю, что мне надо делать! (Прислушивается.) У нас еще будет время обо всем потолковать. Иди собирайся, и пойдем вместе в церковь.

Кристина. Кто там ходит наверху?

Жан. Не знаю. Может, Клара?

Кристина (уходя). Не граф же это, неужели же он вернулся – и чтоб никто не слыхал.

Жан (испуганно). Граф? Нет, не может быть, он бы сразу позвонил.

Кристина (уходя). Ох, Господи! Ну и дела.

Уже взошло солнце, осветило макушки деревьев; постепенно свет разливается и входит в окна. Жан идет к дверям и подает знак Фрекен входит, она в дорожном платье, несет птичью клетку, прикрытую платком, и ставит ее на стул.

Фрекен. Ну вот, я готова.

Жан. Тсс! Кристина проснулась!

Фрекен (всю последующую сцену она очевидно нервничает). Не догадалась?

Жан. Ничего не знает! Господи, что у вас за вид!

Фрекен. Что такое? Какой вид?

Жан. Вы бледная как смерть, и – прошу проще-нья-с, но у вас лицо грязное.

Фрекен. Так надо умыться! (Идет к умывальнику, умывается.) Дай мне полотенце! О! Уже и солнце встало!

Жан. И ночному троллю пришел конец!

Фрекен. Да, это все были его проделки! Но послушай меня, Жан! Едем вместе, у меня теперь есть средства!

Жан (неуверенно). И достаточные?!

Фрекен. Достаточные – для начала! Едем вместе, одна я не могу сегодня ехать. Подумай – праздник, переполненный вагон, толчея, и все будут глазеть на меня. И надо торчать на станциях, когда поскорее улететь хочется. Нет, не могу, не могу! И еще воспоминанья. Детские воспоминанья об этом празднике. Церковь убрана зеленью – березовыми ветками и сиренью. Потом обед за праздничным столом. Родственники, друзья. Вечер в саду, танцы, музыка, цветы, игры! Ох! Бежишь, а воспоминанья следуют за тобой в багажном вагоне, и раскаянье, и угрызения совести!

Жан. Хорошо, я еду. Но немедля, пока не поздно. Сейчас же!

Фрекен. Тогда собирайтесь. (Берет в руки клетку.)

Жан. И никакого багажа! Не то мы погибли!

Фрекен. Да, никакого. Только то, что можно взять вкупе.

Жан (берется за шляпу). Но что это у вас такое?

Фрекен. Это просто мой чижик! Я его не могу бросить!

Жан. Ну и ну! Тащить с собой птичью клетку! Да вы с ума сошли! Оставьте вы ее!

Фрекен. Единственное, что я беру с собою из дому; единственное живое существо, привязанное ко мне, ведь даже Диана предала меня! Не будь таким жестоким! Позволь мне взять его с собой!

Жан. Сказано – оставьте клетку! Да не надсаживайтесь вы так – Кристина услышит!

Фрекен. Нет, я не оставлю его в чужих руках! Уж лучше убейте его!

Жан. Ну, давайте сюда эту тварь, я сверну ей шею!

Фрекен. Только чтоб не больно! Нет… не могу я, нет!

Жан. Давайте! Я зато могу!

Фрекен (вынимает птичку из клетки и ирлует). Ох, Серина, миленькая моя, твоя же хозяйка тебя и убьет, да?

Жан. Премного буду вам обязан – не закатывайте мне тут сцен; речь идет ведь о вашей собственной жизни, о вашем благополучии! Ну, живей! (Вырывает птицу у нее из рук, несет к разделочной доске и берет кухонный нож.)

Фрекен отворачивается.

Вам бы научиться цыплят забивать, чем револьвером баловаться (рубит), тогда вы б не падали в обморок из-за одной капли крови.

Фрекен (кричит). И меня убейте! Убейте! Если вы недрогнувшей рукой можете убить невинное созданье. О, я ненавижу вас, вы мне гадки. Между нами – кровь! Будь проклят тот час, когда я вас увидела, будь проклят тот час, когда я родилась на свет!

Жан. Ладно, что толку проклинать! Идемте!

Фрекен (подходит к разделочной доске, будто ее тянет туда против воли). Нет, мне не пора еще. Я не могу… мне надо посмотреть… Тсс! Карета подъехала… (Прислушивается, не отрывая глаз от ножа и доски.) Так вы думаете, я не могу видеть крови? Думаете, я слабая… о! – увидеть бы твою кровь, твой мозг на плахе, увидеть бы, как все ваше проклятое семя плавает в таком вот море… так бы, кажется, и пила из твоего черепа, ноги мыла б в твоей грудной клетке, так бы зажарила целиком и сожрала твое сердце! Ты думаешь, я слабая, думаешь, я тебя люблю, раз нутро мое возжаждало твоего семени; думаешь, я стану носить под сердцем твое отродье и питать его своею кровью – рожу тебе ребенка и приму твое имя! Слышишь ты, как тебя там? Я в жизни и не слыхивала твоей фамилии – у тебя небось и нет ее! Я бы стала фру Сторож или мадам Лакей – ты пес, и ты носишь мой ошейник, ты холоп, заклейменный моим гербом, и чтоб я тебя делила со своей кухаркой, стала соперницей своей служанки! Ох! Думаешь, я струшу, я удеру! Нет, я останусь, и пусть ударит гром! Отец вернется… увидит взломанное бюро… хватится денег! Он позвонит – вот в этот самый звонок… позвонит два раза, призовет лакея, пошлет его за ленсманом… а я во всем признаюсь! Во всем! О, какое счастье – покончить со всем! Только бы покончить! С ним будет удар, он умрет! Вот и настанет конец™ и покой… и вечный мир! И над его гробом сломают наш герб – графский род угаснет… а лакейское отродье попадет в приют, будет пожинать лавры под забором и кончит за решеткой!

Жан. Ага, королевская кровь заговорила! Браво, фрекен Жюли! А мельника подальше упрячьте!

Входит Кристина, приодевшаяся для церкви, с молитвенником в руке. Фрекен бросается к ней на грудь, как бы ища у нее защиты.

Фрекен. Кристина, помоги! Спаси меня от этого человека!

Кристина (холодно, невозмутимо). Что это вы за представление затеяли в праздник! (Смотрит на разделочную доску.) И насвинячили-то как! Это зачем? А еще орете!

Фрекен. Кристина! Ты женщина, и ты мне друг! Берегись этого мерзавца!

Жан (несколько смутившись, робко). Если дамам угодно потолковать, я, пожалуй, пойду побреюсь. (Ускользает направо.)

Фрекен. Ты должна меня понять. И ты должна меня выслушать!

Кристина. Не пойму я никогда этого ничего. По мне – так надо себя блюсти. И чего это вы дорожное платье надели, куда собрались? А он тоже в шляпе! А?

Фрекен. Выслушай, Кристина! Выслушай меня, и я тебе все расскажу…

Кристина. Не хочу я этого знать…

Фрекен. Ты должна меня выслушать…

Кристина. Да про что речь? Про баловство про ваше с Жаном? Мне-то какое до этого дело? А вот если вы затеяли его за собой сманить – тут уж ничего у вас не получится!

Фрекен (очень нервно). Кристина! Постарайся успокоиться и выслушай меня! Я не могу здесь оставаться, и Жан не может здесь оставаться, значит, нам надо уехать…

Кристина. Гм…

Фрекен (вдруг ободрившись). Знаешь, что мне сейчас в голову пришло? Вот если б нам поехать всем вместе, втроем… за границу… в Швейцарию… И мы бы вместе открыли отель… знаешь, ведь у меня есть деньги… мы с Жаном вели бы все дело, а ты, я подумала, хозяйничала бы на кухне… Разве плохо! Скажи же – да! Едем вместе, и все устроится! Ну скажи – да. (Обнимает Кристину.)

Кристина (холодно и неуверенно). Гм…

Фрекен (все быстрей). Ты ведь никогда не путешествовала, Кристина, тебе надо увидеть мир. Ты не поверишь, Кристина, какая это радость – ехать в поезде… беспрестанно новые лица… новые места… и вот мы приедем в Гамбург, пойдем в Зоологический сад… тебе там понравится… потом в театр… в оперу… а потом приедем в Мюнхен – там ведь музеи, и там Рубенс, Рафаэль, два величайших художника, ты сама знаешь… Ты ведь слышала про Мюнхен, там жил король Людвиг, король, который еще потом с ума сошел… и мы увидим его замки, знаешь, у него замки совершенно как сказочные… а оттуда уже и до Швейцарии рукой подать, и там, подумай, там Альпы стоят под снегом среди лета, и там растут апельсины и лавры, они зеленые круглый год…

Жан показывается справа, он правит бритву, держа ремень зубами и левой рукой, он слушает и время от времени'одобрительно кивает.

(Гэворит еще быстрей.) И там мы откроем отель… я сижу за конторкой, а Жан стоит, принимает гостей… ну, ходит за покупками… письма пишет… О, это жизнь, поверь… то поезд свистит, то омнибус приходит, то в номерах звонят, то в ресторане… а я пишу счета, и уж я сумею их подперчить… ты не поверишь, как люди дрожат, когда берут в руки счета! А ты… ты сидишь королевой на кухне… Конечно, тебе не придется самой стоять у плиты… и ты сможешь показаться на люди нарядная и аккуратная… и с твоей внешностью… нет, я не лыцу… ты в один прекрасный день подцепишь мужа… богатого англичанина, знаешь, их ведь так легко (медленней) пленить… и вот мы богаты… мы строим виллу на озере Комо… там, правда, иногда дожди, но (совсем вяло) иной раз и солнце проглянет… хотя и пасмурно… а то… можно и домой вернуться… (пауза) сюда… или куда-нибудь еше…

Кристина. Послушайте! Сами-то вы в это верите?

Фрекен (уничтоженная). Верю ли я?

Кристина. Да!

Фрекен (устало). Не знаю. Я теперь ни во что, ни во что не верю. (Падает на скамью, облокачивается на стол и роняет голову на руки.) Ни во что! Ни во что!

Кристина (поворачиваясь направо, к Жану). Надо же! Удрать хотел!

Жан (резко). Будь любезна, выбирай выражения, когда говоришь в присутствии своей госпожи! Ясно?

Кристина. Госпожи!

Жан. Да!

Кристина. Ах, скажите! Послушайте его!

Жан. Нет, это ты послушай, а говори поменьше! Фрекен Жюли – твоя госпожа, а за то, за что ты ее презираешь, тебе бы следовало ведь и себя презирать!

Кристина. Себя-то я всегда так уважала…

Жан…что можешь презирать других!

Кристина…что никогда не роняла себя. Поди-ка кто скажи, что графская кухарка путалась с конюхом либо с пастухом! Скажи!

Жан. Ну, тебе достался кое-кто почище; тебе счастье подвалило!

Кристина. «Кое-кто почище!» Который овсом из графской конюшни торговал…

Ж а н. А теперь расскажи про того, кто наживался на овощах и получал взятки с мясника!

Кристина. Чего?

Ж а н. И ты еще будешь презирать своих хозяев? Ты! Ты!

Кристина. Идешь ты в церковь или нет? После эдаких подвигов добрая проповедь небось не повредит!

Жан. Нет, не пойду я сегодня. Иди сама, кайся в своих геройствах!

Кристина. А что ж, и покаюсь, и приду домой с отпущеньем грехов, так что и на тебя хватит! Спаситель терпел и умер на кресте за наши грехи, и если мы к Нему приближаемся со страхом Божиим и с верою, так Он весь наш грех берет на Себя.

Фрекен. Ты в это веришь, Кристина?

Кристина. Это моя живая вера, детская вера, я ее сохранила от юности моей, фрекен Жюли. Если грех велик – велика и милость Божия!

Фрекен. Ах, если бы только я могла в это верить…

Кр истина. Вера не дается просто так, а по великой милости Господней, и не каждому дано верить…

Фрекен. Но кому же дано?

Кр истина. Тайна сия велика есть, фрекен. И Господь людей не разбирает, просто последние станут первыми…

Фрекен. Значит, разбирает Он все-таки, кто же последний?

Кристина…и легче верблюду пройти в игольное ушко, чем богатому войти в Царствие Небесное! Вот как, фрекен Жюли! А я покамест пойду – одна – да скажу конюху, чтобы не давал лошадей, если кто захочет куда ехать, покуда граф не вернулся! Адье! (Уходит.)