Текст книги "Зеркало Брахмы (ЛП)"

Автор книги: Атмананда Свами

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

Глава XI
ВНИЗ С ГОР, БЕЗ МУДРОСТИ

В сентябре 1974 я переехал в Деопрайаг, семьдесят два километра севернее Ришикеша. Это древнее селение брахманов прилепилось к берегу реки, в которую сливались потоки Бхагиратхи и Алакнанды. Там, где эти реки сливаются, река начинает называться «Ганга». В этих туманных окрестностях Гималаев я нашел тихий рай, который я искал в Ришикеше и Харидваре.

Я поселился в пещере около слияния. В первую же неделю я подружился с руководителем местной высшей школы, профессором Бхагват Прасад Кхотвалой. Культурный и гостеприимный джентельмен, преданный садху-севе (служению садху), Др. Кхотвала устроил так, что я точно не был голоден в Деопрайаге. В следующие пять месяцев это было моей базой.

Я часто ходил на прогулки с Д-ром Кхотвалой, его другом-астрологом, м-ром Джоши, и другими интеллигентными людьми Деопрайага. Однажды на прогулке к нам присоединился большой черный пес. Джентельмены дружески относились к собаке, Д-р Кхотвала покормил ее бадам (жареным арахисом). Я заметил, что другие собаки, которых я видел в Деопрайаге, были шелудивые и заброшенные. Д-р Кхотвала улыбнулся и сказал, "Но эта собака – садху, а мы – садху-севаки". Все засмеялись, и я подумал, что это шутка.

На следующий день Д-р Кхотвала взял меня с собой посмотреть на йога-бабу, который жил на берегу реки Бхагиратхи. Мы проспотыкались на пути вниз по скользкой насыпи сквозь толстый кустарник к жилищу йога, норе в земле, затемненная растительностью. Он вышел, чтобы поздороваться с нами с сердечной улыбкой. Набедренная повязка и спутанные волосы, как я и ожидал увидеть, но вместо того, чтобы быть истощенным физически из-за своего аскетизва, это йог был полным и мускулистым, как атлет. Кхотвала прикоснулся к его стопам, я предложил пранаму, и Кхотвала представил меня как "Мадраси Баба" (южноиднийский баба).

"Ну, Мадраси Баба," – начал йог, "почему ты пришел сюда? Почему ты не пошел в Ашрам Шивананды?" – "Я там был, это бесполезно". Он засмеялся и предложил мне зайти в его берлогу. Кхотвала извинился и ушел. Места там еле хватало нам двоим, сидя на корточках, но я заметил, что это было по крайней мере убежище от дождя. Его владения состояли из спальника, сумки для одежды и латунной камандары (сосуда садху для воды).

"Итак, ашрам Шивананды ты счел бесполезным", продолжил он дружеским тоном, когда мы уселись внутри. "Да, это бесполезно. И ты тоже бесплезен, по крайней мере в отношении йоги. У тебя нет тела йога, я это вижу сразу. Поэтому эти люди говорят тебе достигать всего в уме. Но умом ты никогда не можешь ни наслаждаться этим миром, ни освободиться от него. Все, что ты можешь, это думать, как свои мысли, или мысли других. Но размышления это просто размышления".

"Свами в Ришикеше думают: "Я – Брахман", но когда становится холодно, то их здоровье нарушается, и их ученики везут их в больницу. Они думают, что они освобождены уже в этой жизни, но даже не могут должным образом поддерживать тело в этой жизни, как же они могут достичь освобождения, которое выше чем тело? Они не в состоянии сделать малое, как же они могут большее? Они сидят, и думают: "Я повсюду, и все во мне". Но все, что в тебе, это три вещи: капха, питтха и вайу (слизь, желчь и воздух)". Я спросил, какова его садхана. "Я воспеваю имя Рамы сто тысяч раз в день. Я также делал полную программу йоги. Я перестал это делать, потому что не мог найти ученика, который был бы способен полностью научиться этому. Я научился йоге с детских лет от своего отца, который был великим учителем системы Патанджали. Но йога имеет смысл только для сильных людей, которые решились порвать связь с миром чувств. Я не нашел ни одного человека, достаточно сильного или достаточно отреченного, чтобы научиться этому. Это непрактично. Поэтому сейчас я просто сосредоточился на Рама-наме. Об этом также рассказал мне отец. Он сказал, что это все, что действительно необходимо. Но либо при помощи йоги, либо при помощи мантры, нужно выйти за пределы ума. Это думание, думание, думание – бесполезно".

"Свамиджи, Вы такой полный и сильный. Как ты достаешь себе пищу?"

"Собаки тоже едят", сказал он весело.

"Нет, но ты ведь не ходишь в город собирать бхикшу, или кто-то приходит сюда и приносит тебе пищу?"

"Посмотри вон туда", он указал в направлении ближайшего дерева. Присмотревшись к подлеску, я увидел большую черную собаку, спящую под деревом, которую я встретил за день до этого,

"Ты ешь через рот своего тела", продолжил он. "Я ем через рот тела собаки".

Я упомянул о Бала Йоги и его кобре.

"Да, он делает то же самое. Существует метод получения энергии от тела домашних животных. Тогда больше не нужно тратить время на свой живот. В этом нет ничего особенного. Все индусы предлагают подношения своим покойным родственникам, ставя пищу птицам. Задумывался ли ты когда-нибудь, что это действительно означает? Эти умершие родственники едят через этих птиц, при помощи мистической связи. Миллионы индусов верят в это, но только несколько йогов знают настоящую науку за этим. Это приходит с Питрилоки (планеты предков). Но люди, подобные тебе, должны искать пищу на садалоке (человеческое общество)".

Я рассказал ему о йоге, которого я встретил возле Нилаканды Махадевы, и его рекомендации мне идти в Бадринатх, чтобы найти блаженство. "Да, иди туда. Если ты это сделаешь, то ты больше никогда не захочешь ходить туда снова". Он засмеялся.

"Свамиджи, а Вы достигли блаженства?" спросил я его.

"Я сижу здесь, воспеваю имя Рамы и смотрю на реку. Я считаю дни до оставления этого мира, вот и все. Мать Ганга заберет меня в блаженство".

До конца сентября я пристал к группе военного патруля к Бадринатху в верхних Гималаях. Паломников уже почти не было, сезон закончился, и окружающие вершины уже побелели от снека, и было очень холодно. Солнце выглядывало из-за курящихся гор только в 11 часов, и исчезало из вида в 2.30.

Бадринатх – одно из наиболее древних и священных мест индуизма, отмечает порог Бадарикашрама, загадочной области, расположенной где-то в холодных пустынях выше восприятия обычных живых существ. Семьсот лет назад ученый филосов-вайшнав Мадхва оставил своих учеников в Бадринатхе, и вошел один в эту запретную область. Спустя много дней он вернулся с комментариями на Бхагавад-гиту, которые он написал, консультируясь с великим мудрецом Вьясой, составителем ведических писаний, который удалился в Бадрикашрам пять тысяч лет назад. Мадхва также поговорил с Нарой и Нарайаной Риши, двумя учителями йоги и отречения. Они дали ему указание написать комментарии к Шримад Бхагаватам. Но за исключением таких чистых душ, как Мадхва, Бадарикашрам остается недоступным. Паломники, которые ныне приходят только в храм Бадринатхи, поклоняются Нара-Нарайане Риши и Вьясе в их формах Вишну мурти.

Посетив храм, я пошел дальше по дороге, выше в горы, думая о том, где мне остановиться. Я был голоден и замерз до костей. Вскоре я увидел маленький каменный дом. Дымок из трубы и запах пищи привели меня ближе. Пожилая женщина-брахман открыла на мой стук и усадила меня на соломенный коврик внутри. Через пять минут я ел горячую пищу, приготовленную по южноиндийски, досы (оладьи) и кокосовое чатни.

Между кускамы я пытался рассказать ей что я только что пришел и мне нужно место для ночлега, но она просто клала ещё одну досу на мою тарелку и говорила, "Ешь. Это все, что тебе сейчас нужно. Не надо рассказывать мне о твоей медитации и духовных поисках и всем этом. Все самое важное для тебя находится в твоей тарелке. Не дай ему остыть".

Накормив меня, она поела. Потом она вымыла все, подбросила угля в печку для обогрева дома и укрыла меня лоскутным одеялом. Под конец она села и сказала: "Ну, теперь рассказывай, что ты делаешь здесь, наверху".

"Ну, прямо сейчас я ищу место, где переночевать. А вообще я ищу гуру, который научил бы меня садхане".

"Откуда ты?"

"Из Тамилнаду" – ответил я ей.

Мы говорили на Хинди, но когда она услышала это, то засмеялась и перешла на тамильский – очевидно, ее родной язык. " Ада пави ! Ты глупый парень ! Весь этот путь, который ты прошел, просто напрасная потеря времени. Что за дурак сказал тебе, что здесь есть гуру?"

"Но, матушка, а Вы почему здесь?"

"Не для садханы, это точно. Я пришла сюда двадцать шесть лет назад, чтобы уехать от моей семьи в Мадрасе. Я продола мою собственность, приехала сюда с деньгами и купила этот дом за бесценок. Остальные деньги в банке, и на них я буду жить до самого конца моих дней".

"Я рассказала тебе правду про себя, это гораздо больше, чем ты услышишь от местных садху. Они также пришли по другим причинам, не для садханы. Выше, на дороге есть голый баба, который приехал с группой туристов из Гуджарата. Его ограбил садху, и он потерял все, даже свою одежду. Его пожалели военные и сделали к нему электропроводку от своего поста. А ещё они дают ему кешью. И он голый сидит в домике. Люди думают: "Такой йог, голый в Гималаях". Они не видят, что за ним электрообогреватель, а рядом с ним полная жестянка кешью".

"Но, матушка, здесь Шанкарачарья из Джьоти Матха. Ты не можешь говорить, что он здесь не для садханы".

"Прекрасно", сказала она, "но если бы они сделали Шанкарачарьей меня, я могла бы делать садхану так же успешно, как он. Ты просто сиди на сиденье и автоматически ты – гуру нескольких тысяч людей. И они приходят и падают к твоим стопам. Я тоже могу сидеть на сиденье и благословлять людей. Почему бы и нет? Шанкарачарья говорит, что все едино, значит я – то же самое, что и он. Но я слишком занята хозяйством".

"Ма, я хочу научиться каким-либо специальным тапам и получить высшее знание о Боге. Я хочу научиться у садху, настоящих садху, которые знают, как жить садханой".

"Посмотри, мальчик, ты дрожишь", сказала она. "Тебе холодно под двумя одеялами. Какие тапы ты собираешься совершать? Те садху, которых можно найти здесь, живут только на горячих источниках, а не садханой. Если бы не была тепла, ты думаешь, они бы остались? Сейчас уже стало так холодно, что без теплой одежды ты не сможешь выжить дольше одного часа на улице. Мне шестьдесят лет, и я живу здесь по крайней мере половину своей жизни. И я не видела никого, подобного тому, о ком ты мечтаешь".

Не видя больше причин оставаться, на следующий день я подсел в военную машину, идущую обратно в Деопрайаг. Я давал лекции в школе Д-ра Кхотвала, и у меня появились последователи среди молодежи. Хотя я грелся в лучах их одобрения, я чувствовал себя самозванцем. В феврале 1975 меня пригласили читать лекцию в школе для девочек в Руркии. Я использовал эту возможность уехать в Гималаи.

Из Руркии я отправился в Курукшетру, помня о том, что Мунишананда сказал мне, что я найду там то, что ищу. Но в то время я потерял все надежды. Мои высокие духовные амбиции выродились в цинизм служения себе.

В городе я встретил профессора лет тридцати, который преподавал в Университете Курукшетры. Он был из Кералы и сразу потеплел ко мне, когда я перешел на Малайалам. Я рассказал ему про мою жизнь и мои путешествия в ученом и философском стиле. На него все это произвело впечатление, до этого он никогда не встречал настолько обаятельного садху, и он настойчиво пригласил меня дать лекцию о йоге на следующий день в классе, где он читал в университете. Я фыркнул, "Йога? Йога означает спать – осознать Бога при помощи сна, и Бог также спит". Это только подогрело его интерес: "Тогда научи нас этому!"

"Если Вы этого и правда хотите, Профессорджи, то Вы это получите". В классе было около тридцати студентов. "Я слышал, вы интересуетесь йогой", начал я. "Я не буду объяснять теорию. Я просто попрошу вас поучаствовать в демонстрации и самим испытать, что такое йога". Я сказал всем лечь на пол. Профессор и студенты отодвинули стулья к задней стороне комнаты, освободив место, где они послушно улеглись на спины.

"Сосредоточьте мысленный взор на кончиках ваших пальцев рук и ног", сказал я медоточивым голосом. "Медленно переместите мысленный взгляд к запястьям и лодыжкам… теперь к локтям и коленям, внутрь туловища. Когда ваш мысленный взор движется внутри, пусть он поглотит все напряжение из каждого участка вашего тела, оставляя их расслабленными. Внутрь, погрузитесь глубже, пока не сосредоточились на желудке. Сейчас вы осознаете только желудок. Все ваше напряжение там. Все остальное плавает в полном расслаблении и умиротворении. Теперь сконцентрируйтесь на пупке. Теперь как бы выйдите из пупка. Вы плаваете над вашим телом. Поднимайтесь, поднимайтесь, теперь посмотрите вниз. Посмотрите на свое тело и другие тела вокруг – и осознайте, что вы отличаетесь от вашего тела".

Я прочитал стихи из Йога Сутры на медленную сонную мелодию. Все заснули, и некоторые даже захрапели. Я тихо вышел.

Позже в этот день я зашел к профессору в его кабинет и забрал оплату за мою "лекцию". "Это было замечательно", сказал он когда отдавал мне деньги. "Свамиджи, Вы такой могущественный. Ты можешь быть кем только хочешь, новым Вивеканандой!". Я завязал деньги в свою одежду, благословил его абхая-мудрой, и ушел.

Я отправился в Джоти Сар, священный пруд, указывающий место, где Шри Кришна поведал Арджуне Бхагавад-гиту. Я сел на каменные ступеньки, ведущие к темной воде, и стал смотреть на мое отражение. Оно немного рябило на воде.

"Кришна", я вслух молился, "что Ты хочешь от меня? Ты не сделал меня ни преданным, ни демоном. Я никогда сознательно не желал поступать неправильно. В Салеме я стал жертвой неконтролируемых чувств. Я был слаб. Но я не плохой человек. Я просто не знаю, что мне делать. Пожалуйста, дай мне знак. В каком направлении я должен действовать?"

Я прочитал одиннадцатую главу Бхагавад-гиты, и Тысячу Имен Вишну, и спел песни, прославляющие Кришну, которые я знал. Потом я обошел кругом Джоти Сар. Почти в трансе, я пристально смотрел на разбросанные бусинки отраженного солнечного света, которые молча танцевали на темно-синей поверхности пруда. Каждая капля была круглой вселенной, мерцающей внутри и вовне существования на поверхности вечности, и в каждой вселенной я видел себя, ищущего. Но что я ищу? После Бадринатха я был уверен в том, что искать "себя как Бога" – пустая трата времени. И какой же смысл был сейчас в моей жизни садху? Профессор сказал, что я могу быть кем только захочу. Но в сердце я был уверен, что не хочу быть обманщиком. Хотя большинство людей хотят, чтобы садху обманывали их, изображая Бога. Я знал все навыки обманщика – но мое сердце не хотело этого. В мире обманщиков и обманутых было не больше смысла, чем в дрожащем мерцании воды Джьоти Сара.

Со вздохом я повернулся и пошел прочь. В нескольких шагах от Джьоти Сара был газетный киоск, который обслуживал небритый, придурковатый человек, одетый как санньяси. Поскольку я шел мимо, он предложил мне журнал "Голос земли". Я пролистал его и нашел статью, озаглавленную: "Не надо совершать паломничество, не надо искать Бога". Указывая пальцем на эти слова, я спросил санньси: "Тогда что же делать искателям истины, если не это?"

Его пресная ухмылка открыла полный рот неплотно сидящих, пятнистых гнилых зубов. "Здесь имеется в виду, что ты – Бог", проворчал он. "Зачем Его где-то искать? Ты уже и есть Тот, кого ты ищешь".

Я не смог скрыть раздражения: "Почти девять месяцев назад я оставил в южной индии хорошую работу, чтобы искать Бога, потому что я был несчастен. Я принял образ жизни странствующего садху. Я разговаривал со многими гуру и божьими людьми. Почти все они говорили мне то же самое, что и ты – я и есть Тот, кого я ищу, я и есть Бог. Но я по-прежнему страдаю". Пока я говорил, сдерживаемое разочарование выливалось на этого одетого в оранжевое болвана. "Если я – Бог, тогда Бог несчастен. Это что, все что нужно понять дальше? Ты говоришь, что я должен быть доволен этим?" Я бросил журнал поверх стопки, из которой его взяли. "И если это твой совет всем, кто приехал сюда издалека чтобы почтить Кришну? "О, зачем вы приехали сюда? Отправляйтесь обратно – вы и есть Бог".

Испуганный, он косо смотрел на меня, его щеки дрожали, потом он выпалил: "А ты знаешь, кто сказал эти слова, которые ты прочитал? Вивекананда!"

"Вивекананда или твой дедушка, он мошенник. И ты торгуешь этой макулатурой даже здесь, где была поведана Бхагавад-гитой. Даже если бы у тебя было больше рассудка, ты бы и то был полоумным".

"Слушай, зачем ты меня критикуешь?" проскулил он. "Если тебе это не нравится, просто уходи".

Заставив его замолчать новым оскорблением, я продолжал выпускать на него мой гнев на все, что он представлял – мои собственные попытки стать Богом. Вокруг собралась небольшая толпа, с непониманием глазевшая на эту сцену. Перед тем, как удалиться, я повернулся к ним и сказал: "Он говорит, что я – Бог, и я даю ему мою милость".

Из Курукшетре я отправился в Калку, я хотел пойти в Симлу и вернуться в Гималаи. Хотя я видел очень мало шансов когда-либо найти удовлетворения в этой жизни, которую я вел, я не знал, что еще мне делать.

Я вышел из Калки по дороги в Симлу, когда я увидел квадратный домик с белеными стенами, развевался темно-бордовый треугольный флаг на высокой мачте рядом с железнодорожной развязкой, сразу возле окраины Калки. Флаг говорил о том, что эта хижина была ашрамом. Может быть, это тот самый знак, о котором я молился. Любопытство заставило меня свернуть с дороги и пойти по железнодорожным путям примерно метров триста, пока я не пришел к двери ашрама.

Внутри хижины на земле перед хомакундой (углубление размером с квадратный метр, в котором горел жертвенный огонь (хома)) сидел садху баба. У бабы были спутанные волосы и длинная борода, и он был одет в одежды цвета красного вина. На шее у него висели большие шершавые четки рудракша, спутанные павитры (красные и желтые гирлянды из шелковых нитей), и цепь из соединенных медных пластин, размером в дюйм и толщиной с бумагу, каждый из них украшен выгравированным узором янтры. Воспевая мантры богине Деви, он лил гхи из медного горшка в пламя. Алтарь был у стены напротив садху. На нем стояло маленькое черное мурти богини Кали, с тремя глазами и кроваво-красным языком, свешивающимся на грудь.

Я сел у входа и наблюдал за процедурой. Закончив подношение огню, он кивнул в моем направлении и спросил: "Ты знаешь какие-нибудь молитвы?" Я повторил пятьдесят стихов из Лалита-сахасра-намы, молитвы включающей тысячу имен Деви. Затем я перешел к стихам, прославляющим Дургу, сложенным Ади Шанкарой, которые я пропел на красивую мелодию.

Когда я закончил, бабаджи выразил удовольствие, благословив меня. Затем он спросил: "Какова твоя садхана?" Я указал на железнодорожный путь и пошутил: "До нынешнего времени сигнала не было. Стрелочник еще не пришел ко мне. Я жду сигнала на запасном пути, чтобы начать движение".

Он посмеялся, и внезапно стал серьезным, довольно долго он молча смотрел на меня, его глаза блестели в свете огня. Наконец он заговорил: "Я стрелочник. Оставайся со мной".

"Ну, я вообще-то шел в Симлу".

"А что ты обретешь в этом месте? Там только христиане и Теософское общество. Там не место шактам".

"Ну, я не шакта на самом деле", сказал я ему. "Я обучался, но не задержался на этом. Я изучал тантру, пранайаму, йогу и другие вещи, но я так и не нашел того, что искал".

"Это потому что никто не направил тебя на нужный путь. Оставайся здесь. Посмотри вокруг – здесь нет никого, кто отвлекает. Мой ашрам вне города, и у меня нет посетителей. Никаких беспокойств, кроме случайного поезда. Ты можешь заниматься своей йогой, повторять свои мантры, все, что ты хочешь. Я просто добавлю несколько вещей".

Он пристально посмотрел на мурти богини Кали в течение нескольких минут. Затем со вздохом он снова посмотрел на меня и мягко сказал: "Она тебя примет".

Я был тронут. С тех пор как я покинул южную индию, я ни разу не встречал садху, который проявил бы ко мне личный интерес. Я думал, была ли моя встреча с ним устроена свыше. Он так спокойно и уверенно сказал, что Кали меня примет, что мне стало любопытно посмотреть, насколько глубоко было его знание как о ней, так и обо мне. Может быть, всего лишь предположение, он и есть гуру, найти которого я молился в сердце.

"Я очень непрочь остаться с тобой", сказал я ему, "но мне бы хотелось получить знак от Ма".

"Тогда иди в храм Дурги в Калке", ответил он. "Приходи к божеству и проси ее благословения. Затем возвращайся сюда и скажи мне, каково твое решение". Я предложил пранамы и пошел обратно в Калку.

В храме я спросил пуджари, можно ли мне сделать прашну, способ задавать вопросы мурти. Он дал мне красный и желтый цветок. Я прикоснулся к ним, и отдал ему назад. Он положил их к божеству и сказал мне встать перед алтарем и думать о моем вопросе. Если упадет красный цветок, ответ отрицательный. Я пристально смотрел на форму Дурги, сложив ладони вместе, кончиками пальцев касаясь подбородка. "Оставаться ли мне с шакта-бабой?" Через две или три минуты упал красный цветок.

Я был разочарован. Но когда я вышел из храма я подбодрил себя. "Я могу проверить значение прашны, оставшись с бабой", подумал я. "Посмотрим, есть ли в этом правда. Кроме того, у меня нет никаких причин идти куда-либо еще. Прашна же не дала мне альтертативный способ действия". Я вернулся в ашрам и сказал Бабаджи, что остаюсь с ним.

Первые три дня моего пребывания там были без событий. Утром я повторял Вишну-сахасра-наму и делал пранайаму и мою медитацию тротак. Я пел молитвы, когда он совершал свои хомы Кали, и также делал простую работу, вроде сбора дров. Хотя Бабаджи не дал мне никаких конкретных указаний, как я ожидал от гуру, я видел, что у него есть какой-то конкретный план относительно меня. Я ждал, чтобы увидеть, что случится.

Трижды в день он уходил из ашрама с подносом предметов пуджи – благовоний, цветов и чашкой синдура – и возвращался примерно через полчаса. На утро второго дня он взял меня с собой. Мы шли вдоль путей в направлении Калки, пересекли дорогу Симла и шли еще несколько минут, пока не пришли к холму из песка и камней недалеко от рельсов. Бабаджи провел меня по тропинке наверх. Там он показал мне скалу, покрытую синдуром, где он сказал, что были капли крови Деви. В пуранах говорится, что богиня в своем воплощении Сати, покончила с собой, когда ее отец Дакша оскорбил ее мужа Шиву. Сходя с ума от горя, Шива танцевал поперек небес с ее мертвым телом, которое распалось и куски упали на землю. Существует сто восемь важных храмов Деви (деви-питхам) в Индии, и говорится, что они построены в тех местах, где упали части тела Сати. "Большинство людей не знает, что это место также питха", доверился мне Бабаджи. "Богиня открыла это место только мне. Здесь много силы". Он сказал это с такой убежденностью, что я поверил ему сразу и предложил мое почтение кроваво-красному камню. Он провел небольшую пуджу камню и мы вернулись. На четвертый день была амавасья (темный лунный день). Утром, уходя поклоняться питхе, Бабаджи сказал мне, что он пойдет в город на холме, чтобы принести ингредиенты для особого праздника, который будет сегодня вечером. Он также сказал мне, чтобы я ничего не ел сегодня. Когда он ушел, я прибрал ашрам. Он вернулся через несколько часов, с полной сумкой на плече.

После омовения Бабаджи сделал хому, на этот раз немного по-другому, чем раньше. Из металлического ящика он достал паранг (большой нож, вид оружия, который держит Кали), и положил его в кунду перед тем как зажечь огонь. Завершив огненное жертвоприношение, он приготовил восемнадцать видов подношений из компонентов, которые он принес – дутый рис, фрукты, леденцовый сахар, рисовые хлопья и так далее.

Он сказал мне, что мы будем проводить церемонию всю ночь в питхе, и я должен начиная с сумерек и до рассвета. Я был взволнован. Я был уверен, что он оценит мою пригодность на роль ученика по тому, как я буду вести себя. И я решил совершать свою часть церемонии с неослабевающим энтузиазмом. За час до захода солнца он выставил поднос с восемнадцатью чашечками, наполнив каждую подношениями. Поднос он вручил мне и сказал отнести это в питху. «Я скоро приду», сказал он. «Мне нужно подготовить паранг. С его помощью мы совершим сегодня в питхе особое поклонение».

Держа в руках поднос, я спустился по рельсам и поднялся на холм. Слегка моросил дождь. Я надеялся, что он не усилится и не помешает церемонии Бабаджи. Поставив поднос возле священного камня, я почувствовал, что мне нужно помочиться. Считая холм священным местом, я ушел оттуда и спустился к железной дороге, чтобы там помочиться. Рядом с холмом остановился грузовой поезд. Я как раз закончил свое дело, когда ко мне подошел человек с фонарем, обходивший поезд. Это был сигнальщик.

«Кон хаи тхум?» (Кто ты?) – спросил он.

«Я вместе с этим бабаджи, что живет у железной дороги» – ответил я с улыбкой. «Сегодня амавасья, и мы совершаем на холме особую пуджу. Мне бы надо руки помыть после того, как я помочился – у вас есть вода?»

Пораженный, он жутко уставился на меня. Вдруг он закричал: «Беги – прямо сейчас! Быстро, давай!»

Не понимая, что он имеет в виду, я снова спросил про воду. «Вода – это неважно» – заорал он, хватая меня за плечо. «Этот человек собирается убить тебя этой ночью, если ты не уйдешь отсюда. Иди по железной дороге до станции Калка. Там етсь вода. Скажи станционному смотрителю». И он подтолкнул меня.

Его возбуждение передалось мне, и я пробежал весь путь до станции. Что это за убийца, о котором предупредил меня сигнальщик? Я подумал, возможно сбежал какой-нибудь сумасшедший. Наконец, задыхающийся и уставший, я забрался с железнодорожных путей на платформу станции. Я увидел водопроводный кран, вымыл руки и умылся. После того как я как следует напился и освежился, я пошел искать станционного смотрителя.

В офисе я увидел человека в синей форме. «Извините», сказал я ему, «но меня к вам направил сигнальщик, который сказал, что кто-то хочет убить меня».

«Что вы говорите?» – ошеломленно спросил он.

«Понимаете, я живу с бабаджи, там дальше по железной дороге…»

Как только я сказал это, смотритель выбежал и закричал охраннику, одетому в хаки-униформу и с винтовкой на плече. «Будь здесь с ним», приказал он охраннику. «Я пойду в полицию. Не позволяй ему выходить, и никого не пускай в эту комнату». «О, Боже», подумал я про себя, когда смотритель убежал. «Во что я ввязался?»

Минут через пятнадцать станционный смотритель вернулся с полицейским инспектором, которого сопровождал водитель в форме. Инспектор приказал мне удостоверить мою личность и объяснить мое отношение с бабаджи. Я сделал это, но я настаивал, чтобы он сказал мне, что случилось.

«Да, я пришел реди этого. У нас есть причины подозревать, что этот человек хотел убить вас этой ночью. Если вы заявите на него, мы предпримем меры».

«Понимаете» – добавил смотритель, «в течение долгого времени железнодорожные рабочие замечали за этим бабаджи очень необычные вещи. У него до этого были помощники, вроде вас, не знакомые с этими практиками, и они просто исчезали один за другим».

Полицейский инспектор продолжал: «Мы несколько раз спрашивали его, и он всегда отвечает, что помощник просто внезапно ушел куда-то. Но на железной дороге около холма находили одежду с пятнами крови. Конечно, он отрицает что-либо, и нам нужно больше оснований, чтобы предпринять что-либо против него. Но мы подозреваем, что на вершине этого холма он совершает человеческие жертвоприношения. Ходят слухи, что он убил двенадцать или тринадцать человек таким образом, и что он хочет провести тысячу подобных жертвоприношений для того, чтобы обрести полный контроль над элементами природы».

Вспомнив паранг, я почувствовал как у меня по спине побежали мурашки. Но я не хотел быть замешанным в полицейском расследовании. Совершенно ясно было, что пора было идти дальше. «Нужно было сделать так, как сказала прашна» – пробормотал я про себя.

«Знаете», сказал я инспектору. «Я жил с ним 4 дня, и у меня нет оснований подозревать, что он хотел причинить мне какой-то вред. Но я вижу, что ваши подозрения обоснованы. Я больше не вернусь к этому бабаджи. Завтра я уеду в Симлу».

Станционный смотритель серьезно сказал: «Про него уже ходят сплетни. Люди ругают нас – железнодорожников и полицию – за то, что мы с ним ничего не делаем. Если бы вы согласились дать показания, мы могли бы что-то сделать с ним».

Я отказался. Было похоже, что подозрения против этого бабаджи были следствием всего лишь грязных слухов. В любом случае, лично против меня он ничего не сделал. Но я не знал, что бы произошло, если бы я не встретил стрелочника. Станционный смотритель, искренне беспокоясь о моей безопасности, позволил мне переночевать в его доме. На следующее утро он посадил меня в автобус до Симлы, бесплатно. От одного человека из Теософского Общества я узнал, что в Дхарамшалле находится сейчас Далай Лама.

В штаб-квартире Далай Ламы я увидел несколько монахов в пурпурных робах. Они воспевали Ом Мани Падме Хум, а другие играли в бадминтон. Я спросил молодого послушника, который немного говорил по-английски, можно ли мне получить аудиенцию у Его Святейшества. Парень категорически помотал головой. « Он Будда . С ним не получится встретиться”. Но он проводил меня к пожилому посвященному монаху, который говорил на хинди.

Монах показал мне монастырь. Я поклонился огромному мурти Будды, в три раза больше натуральной величины. В каждой из своих четырех рук он делжал символы Вишну. Монах привел меня в большой зал, в котором было множество других мурти Будды, а также буддийских святых и богинь. Все они были колоссальных размеров. Монах объяснил, что эти формы представляют разные уровни буддхатвы, то есть сознания Будды. Он подчеркнул, что они не поклоняются им как живым существам, так, как это делается в индуистских храмах. Тем не менее повсюду я видел знакомые принадлежности для тантрической пуджи.

Пришло время молитвы. Зал заполнился монахами, и мой проводник сказал мне, что я могу остаться и посмотреть. Ровное жужжание сотни человек Ом Мани Падме Хум, спокойные Будды, в которых колебался свет множества свечей, Тибетская символика и окружающая архитектура смешались в моем уме в виде ошеломляющего узора из красок и звуков.

Примерно через полчаса вошел Далай Лама, его приветствовали звоном колокольчиков и горящими лампадами. Воспевание прекратилось, и все, кроме Его Святейшества и шестерых монахов, вышли из зала. Было похоже, что будет какая-то закрытая церемония. Я прислонился к колонне в конце зала, никем не замеченный, и постепенно стал дремать. Внезапно я почувствовал, что кто-то дергает меня за одежду. Я открыл глаза и увидел, что монах жестами показывает мне, чтобы я подошел к Далай Ламе. Когда я вышел вперед, я увидел, что теперь Его Святейшество остался один. Я простерся перед ним на полу, как я видел это делали другие.