Текст книги "Хранитель (СИ)"
Автор книги: Ася Вакина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
ЧАСТЬ 2. ГЛАВА 1
Это место было со всех сторон окружено горами и непроходимым лесом. Мертвый терновник, когда-то посаженный монахинями, окружал монастырь со всех сторон. Чтобы не было возможности любопытному путнику пойти той стороной и случайно наткнуться на деревянные постройки, попроситься на ночлег, да тем самым и нарушить размеренный, спокойный уклад жизни оного количество женщин, по разным, самым странным причинам очутившихся здесь.
Колючие ветки терновника плотно переплетались между собой. Разрубить? Да кому же это придет в голову? Разве что самому безумному путнику.
А как добраться до монастыря? В случае крайней необходимости, тем, кто знает. Может, по воздуху? Нет. Ведь люди же – не птицы.
Единственно возможный способ проникновения пролегал через пещеры горы Ануши, где множественные лабиринты могли заводить того самого безумца из тупика в тупик, где за неисчисляемое количество лет оставили свои уставшие и ищущие чего-то тела такие же, как и он, путники.
Только гора Ануши прерывала десятиметровый естественный забор из колючего кустарника. Но и вход в нее был предусмотрительно закрыт мшистым камнем. Разве придет в голову кому-то, что этот самый вход такой маленький? Только под рост ребенка лет пяти-шести. Но, подумать только, если бы он был больше, то как удалось бы сдвинуть заросший изумрудным мохом камень?
Так кому же и зачем нужно было прятаться подобным образом? Может, монахини скрывали какие-то древние сокровища? В подвалах и подземельях? Или укрывали беглых преступников?
Что ж, фантазия наша бесконечно богата. Пора бы познакомиться и с настоятельницей монастыря…
Из угла в угол она расхаживала, неприятно шмыгая по деревянному полу. Сомкнув в замок за спиной руки, сухими пальцами нервно перебирала коричневые четки. Настоятельница была напряжена до предела, просто натянута, словно струна. Она думала о том, что каждое сказанное ею слово может неприятным или нужным образом повлиять на девочку. Как быть, когда душа радуется благоразумию и скромности этого растущего цветка, а долг требует совершить что-то страшное, чтобы загубить ее на корню.
– Матушка, я выучила все, что вы мне вчера поручили, – тихо произнесла миловидная девушка. – Желаете ли проверить?
– Нет, дитя мое, нет, – ласково ответила женщина, продолжая расхаживать, изредка поглядывая, как за окном, вопреки всем установленным правилам, играют в догонялки две молоденькие послушницы. – Что же мне с тобой делать? – задумавшись, посетовала настоятельница.
– Сделаю все, что прикажете, – с жаром ответила девушка, небесно-голубыми глазами глядя снизу вверх.
– Вычисти все клетки кроликов… Да не забудь в приличном виде быть на вечерней молитве.
– Хорошо, матушка. Я могу идти?
– Да, детка. И позови ко мне этих богохульниц, – махнула рукой в сторону окна.
Поклонившись, послушница вышла, бесшумно закрыв за собой дверь. А настоятельница остановилась у окна и, широко окрестив себя, внимательно и хмуро посмотрела на еще зеленую лужайку, кое-где украшенную желто-красными кленовыми листами. Мысли матушки были целиком и полностью заняты только что покинувшей келью девушкой. Сама же старалась, больше времени ей уделяла, словно дочь, укачивала, когда та болела, читала ей перед сном молитвы. И как теперь разом перечеркнуть все, чтобы смять сей прекрасный райский цветок, вытащив из ангельской души семя раздора. Это предстояло сделать именно ей.
Нельзя было не сделать. И так слишком затянула она свою доброту. В нерешительности сотворить грех несколько ночей подряд молилась. Плакала у образа Богородицы, просила заступничества для своей девочки. Сил для себя и прощения для всех двенадцати послушниц. В чем они были виноваты? Просто готовились единожды сыграть мерзкую роль…
Все эти дни настоятельница прислушивалась ко всем звукам, доносящимся со стороны Ануши. Ждала. И сегодня шел последний день. Она должна решиться…
В коридоре послышались быстрые шаги. Пришли, беспутные.
– Звали, матушка? – сходу, улыбаясь, спросила одна из девочек.
Настоятельница оглянулась и обвела девушек серьезным взглядом. Шалости с детства. А теперь по глазам видно, что похоть поселилась в их душах. Мерзко. Но за них можно было не волноваться. Лишь приглядывать, чтобы не натворили чего, поддавшись чувствам. Все перемены в них естественны, а страх пока неведом. Распустятся бутоны их тел окончательно, а там и замуж, Бог даст, выйдут. Забудется все, что происходило.
– Что это вы устроили на заднем дворе? – спросила настоятельница, слегка наклонившись вперед.
– Мы… ничего… – выговорила девушка, которую звали Один.
– Больше не будем, – подтвердила Два.
У них не было имен настоящих. Этого не требовалось. При рождении их назвали числами. А крещены девочки не были, но об этом знала только настоятельница. После возьмут себе имена, какие захотят. Сейчас же так было нужно.
– Идите. И ведите себя впредь скромнее, дабы не нарушать быт и правила монастыря, – матушка уже привыкла к этой ежедневной формальной процедуре: вызывала, отчитывала и отпускала с миром. Так было нужно.
После того, как послушницы вышли, настоятельницу вновь поглотили тяжелые мысли. Она снова заходила по комнате, шаркая и глубоко вздыхая. Загибала пальцы на руках, считая.
Все девушки были с детских лет расселены по кельям парами. Нельзя так по правилам. Но тут настоятельница сослалась на отсутствие такого количества свободных комнат. Не гостиница же. А скромный небольшой монастырь.
Один и Два по утрам прячутся в библиотеке, где, кроме религиозной литературы, неизвестным образом появились маленькие книжонки для леди, содержащие весьма откровенные сцены любовных утех. Но матушке было известно, откуда это чтиво, ибо она сама же и выбирала его, тайно выезжая в город ночью. С вечера просила утром не беспокоить, прикинувшись нездоровой. А на следующий же день монастырская библиотека пополнилась. И девочки заинтересовались, будто случайно найдя греховные пособия во время уборки в библиотеке. А вечером, в темноте скромной монашеской кельи, они учились целоваться друг с другом. От этих воспоминаний настоятельница брезгливо вздрогнула. Неслучайно. Все шло по плану.
Три и Четыре так однажды натрудились, работая на грядках, что все мышцы ломило и жгло огнем. А кто-то вскользь упомянул массаж, с помощью которого можно быстрее избавиться от боли. Конечно, пришлось раздеваться. И дотрагиваясь до тела друг друга, девушки открывали для себя мир непознанного, но волнующего и приятного. Да и где написано, что трогать друг друга запрещено. Это ведь просто массаж, так тело исцеляется.
Пять и Шесть слишком часто проводят омовения друг друга, тайно получая удовольствие от хвойных масел редкого дерева сиши. Якобы для смягчения кожи девушки наносили это масло. Даже друг дружке не признавались в необычном эффекте, оставляемом им на коже. И необычных снах после его применения. Конечно, ночные стоны матушка не могла не слышать. Но знала про страх в их душах. Эти две воспитанницы ни за что на свете не признаются в тайных наслаждениях даже самим себе. Не говоря уже о ней. Обе трудолюбивые и благодарные. Когда-нибудь непременно станут хорошими женами. А сейчас все шло по плану. Раз в несколько месяцев матушка привозила из города ароматное масло, в подарок девочкам. Они густо краснели, чего настоятельница старалась не замечать, но с благодарностью принимали дарения.
Любимицу матушки звали Семь. И именно она представляла для будущего дела самую серьезную опасность. Буквально грозила все сорвать. Поэтому надо было познакомить девочку с грехом собственноручно. Потому что на рассказы других наставниц она не поддавалась. Закрывала уши, убегала, ничего не желая знать. Не пускала ни в свои мысли, ни в свою душу. Иной раз настоятельница даже думала о том, как бы заменить ее на кого-то из монахинь. Но как обмануть всадников, собственноручно восемнадцать лет назад доставивших в монашескую обитель двенадцать младенцев-девочек? Невозможно.
Матушка тяжело и обреченно вздохнула. Спасти ее не получится. Одинокая слеза скатилась по щеке женщины. И она смахнула ее резким уверенным движением тыльной стороны ладони.
В комнате с Семь жила Восемь – полная ее противоположность. Ленивая и безразличная ко всему происходящему мечтательница. Молилась, потому что все делали так. Улыбалась, когда улыбались все. И только ночью, когда все спали, девочка жила, открывая на своем теле неизведанные зоны. Наблюдая за ней, матушка обо всем догадывалась. Не мешала. Не пресекала тайное увлечение. Все шло по плану.
Кто ее действительно беспокоил, так это Девять. Девушка засматривалась на садовника, причем не только в саду. Она всячески преследовала его, где бы он ни находился. Когда молился и когда спал, когда мылся и оправлялся. Ее влюбленность была маниакальной. Она, будто нечаянно заправляла за пояс монашескую рясу сзади. Чтобы он обратил внимание на тонкую ткань нижнего белья и того, что находилось под ним. Не того выбрала. Ох, не того. Садовник Валиан совершенно не реагировал на людей. Он жил в мире цветов и растений, считая и себя в какой-то мере ЧАСТЬю сада. К тридцати пяти годам он был невероятно красив и мужественен. Однако даже элементарных зачатков разума у него не наблюдалось. Все, что просило его тело, он получал от своих растений, бережно ухаживая за ними. Не раз Девять пыталась с ним заговорить, но получала только снисходительные улыбки в ответ. А после Валиан продолжал влюблено смотреть на свои розы, нежно целуя ароматные лепестки. Как же Девять хотела быть той розой, чтобы красивые и сильные мужские руки гладили ее тело, медленно лаская и перебирая пальцами. Чтобы он касался губами ее шеи, а она с радостью предоставила бы ему всю себя без остатка…
Настоятельница шумно выдохнула. В Валиане она была полностью уверена. Он не тронет девочку даже, если она пойдет на крайние меры, полностью покрыв свое обнаженное тело розовыми лепестками. Откуда она это знала? Ее маленькая тайна.
Настоятельница загнула последний палец на левой руке. Кулаки были сжаты. Десять. Всегда находит время для ухищрений. Ей не о чем разговаривать с Девять. О любви садовника к цветам? И потому она давно подружилась с Одиннадцать, такой же взбалмошной авантюристкой. Представить только, они вместе пытались убежать из монастыря. Стащив ночью ножницы Валиана, обкромсали ими существенную ЧАСТЬ тернового ограждения. Были вовремя пойманы и отправлены на подвальные работы с усиленным режимом молитв. Каково же было удивление матушки, когда однажды на полуденной молитве девушек не оказалось. Самолично пошла их искать. И увидела совершенно нагих в дальней беседке. Десять, откинув голову назад, сидела на лавочке с широко расставленными ногами и теребила упругие соски. Одиннадцать, тоже обнаженная, стояла перед ней на коленях и языком ласкала ее между ног. У настоятельницы аж кольнуло в сердце, словно кто-то ножом ударил. Она бы непременно высекла их розгами, пристыдила, заставила бы неустанно молить о прощении… при других обстоятельствах. Теперь же матушка понимала, что главная ее задача не мешать проникновению в Святую Обитель самого Дьявола. Не мешать. Но как же это было трудно.
Пальцы на руках кончились. Но она не забыла про Двенадцать. Эту девочку трудно было разгадать. Вроде бы никакие соблазны на нее не влияли. Но оказалось, все решилось само собой. Случайно она увидела, как одна из монахинь, всю жизнь тайно влюбленная в пастуха, но сопротивляющаяся также всю жизнь… почти… за исключением отдельных моментов, стояла перед ним на коленях и ласкала его – там, – губами. А он двигался неровно, входя ей в рот все глубже, при этом сбивчиво дышал и кряхтел, сцепив руки за головой. Монахиня при этом плакала, но оторваться от незатейливых действий не могла. И Двенадцать, будто была на ее месте. Безотрывно смотрела и тоже плакала, при этом ощупывая языком внутри рта, как бы представляя то самое, что находилось во рту монахини. А дальше эта мысль просто начала ее сводить с ума. Как содрогалось все тело от приятных и стыдливых волн, охватывающих все тело девушки. Как приятно стало между ног. Как хотелось ей снова повторения этого происшествия. Сначала она думала, что монахиня непременно совершит этот поступок снова. Но потом, закрыв глаза, стала представлять себя на ее месте. Даже подумывала пойти к пастуху и прямо предложить ему это сделать. Но, видимо, в силу молодости и осторожности, не решалась.
Они все были готовы. Кроме малышки Семь…
Вечер спустился на тихую обитель монастыря. Солнце спряталось за горами. И осенняя прохлада окутала все непроходимые чащи. Послушницы и монахини разбрелись по кельям, готовясь к вечерней молитве. В маленьких комнатках, похожих одна на другую, словно капли воды, напротив входной двери находилось маленькое зарешеченное окошко, по верхним углам от него висели образа, внизу стояли лавочки для молитвы. Вдоль стен располагались две кровати, аккуратно застеленные серыми выцветшими одеялами. И один, утопленный в стене, небольшой шкаф для небогатого гардероба девушек.
В это время, перебирая желтые страницы, послушницы готовились встать на два часа на молитву. Кому-то это приносило душевный покой и радость. Кто-то воспринимал, как наказание свыше.
Наскоро закончив банные процедуры, из деревянной купели вышла настоятельница. Как хороша она была без рясы. Как упруго было чистое женское и еще молодое тело, не тронутое жизненными перипетиями, сохраненное в строжайшей диете и жестком режиме. Она стала матушкой, когда ей едва минуло восемнадцать. Странно. Но справедливо, как единогласно сочли все монахини и непосредственно покровитель монастыря.
Он первый выдвинул ее кандидатуру. И она согласилась. Боясь не оправдать возложенных на нее надежд. С жаром приводила в порядок запущенное с болезнью прежней настоятельницы хозяйство. Рьяно принимала решения по поводу разведения новых пород кроликов. Она думала, что он выбрал ее за нее саму…
А через неделю он приехал с двенадцатью всадниками и привез с собой двенадцать девочек-младенцев. И рассказал, зачем выбрал именно ее…
Как можно монахине, настоятельнице монастыря так безнадежно влюбиться в колдуна? Можно. К сожалению.
Он приезжал теперь каждый год, чтобы в тени яблоневых ветвей услышать ее подробный рассказ о том, как растут его пленницы. А она. Рассказывала и безнадежно тонула в сером омуте его холодных глаз. Тайком осматривала красивую мужскую фигуру, одежду и обувь, чтобы запомнить и целый год после вытаскивать перед сном этот сильный безупречный образ из своей памяти. Он приехал впервые почти мальчишкой и возмужал на ее глазах, как и она – повзрослела под его строгим присмотром.
Настоятельница собиралась в этот вечер вызвать к себе Семь, чтобы после молитвы… Нет. Не могла об этом думать. Не хотела. Дьявол не смог найти места в ее сердце, хоть Обитель давно погрязла в его кознях. Со всем она могла бороться, но грязную животную похоть у монахинь победить никак не могла.
Распущенные длинные темные волосы волнами упали на лицо матушки, когда она присела на кровать и, закрыв руками лицо, заплакала. Нет. Она не корила судьбу за посланное испытание. Просто так переживала боль. Близилось время молитвы. И в очередной раз, шумно выдохнув, настоятельница встала на колени перед образами.
ГЛАВА 2
Выйдя, наконец, из темной пещеры, он радостно упал на траву, раскинув руки в разные стороны. Изо рта вырывался дикий смех, способный привести в ужас самого спокойного скептика.
– Дьявол, – выругался мужчина. – Я добрался…
Закрыв глаза, он снова захохотал. Знал, что в столь позднее время рядом уже никого не могло находиться. Альтобато Сальконе только что попал на территорию затерянного среди колючего кустарника, гор и обрывов женского монастыря и чрезвычайно был удовлетворен данным обстоятельством. Подумал сначала: жаль, что не дожил Берне. Но потом махнул рукой на сей факт и быстро поднялся на ноги. В конце концов он предупреждал друга о побочных действиях подобных контрактов. Девушку он возжелал. Дурень.
Смачно сплюнул, темнокожий мужчина двинулся по направлению к деревянным строениям монастыря, попеременно останавливаясь и прислушиваясь больше по привычке, чем по необходимости. Ведь внутреннее чутье еще ни разу не подводило Сальконе – в окрестностях никого не было. А почему? Конечно. Все ж на молитве. Прекрасно. А потом, перед сном, одна из воспитанниц, но пожелает прогуляться на свежем воздухе. А тут он – ждет с распростертыми объятьями. Раз… Взвизгнуть не успеет. И будет одной девочкой меньше. А это серьезная потеря. Только времени оставалось все меньше. Нужно было поторапливаться.
Из окон и вправду доносились протяжные переливы женских голосов. Через маленькие окошечки Альтобато наблюдал, как монахини, стоя на коленях, подняли освещенные свечами лица к образам. Крестятся. Молятся. Может даже, прощение просят за то, чего еще не совершали…
Сладкие девочки, ладные.
Сальконе просматривал один за другим окна, будто высматривая нужную жертву. А вот и она. Светленькая, будто ангелочек. И конечно, потому особенно вкусная.
Черный мужчина что-то прошептал и довольно потер руки, когда девушка, закашлявшись, вынуждена была покинуть место молитвы. Дверь хлопнула, значит, она вышла. Сальконе уцепился за красную нить на запястье левой руки и сильно потянул на себя. Руку перетянуло так, что от нити образовался белый круг, а сама рука начала синеть.
Через несколько секунд входная дверь монастырской обители распахнулась и на лужайку, держась обеими руками за горло, выбежала светлая девушка, облаченная в одну длинную мешковатую рубашку. Длинные ее волосы волнами разбросались по плечам. Девушка задыхалась.
Сальконе резко дернул за нить на запястье, и послушница упала на траву в тени раскидистого дерева.
– Попалась птичка, – прокомментировал черный мужчина и тотчас кинулся к ней.
Навалился, закрыв ей рот рукой и, ловко поймав оба запястья, перетянул ихз веревкой.
– Не кричи, детка, и я, возможно, сохраню тебе жизнь, – процедил сквозь зубы Сальконе, – если будешь хорошо себя вести.
Мужчина убрал руку от ее губ, быстро шмыгнул в карман дорожной куртки, доставая внушительных размеров металлический кол.
– А будешь кричать, засажу его тебе прямо в голову, – усмехнулся Сальконе, при этом, сильно размахнувшись, засадил кол плотно в землю. Затем он приподнял связанные руки девушки и насадил их петлей на тот самый кол. – Только, милая, нам нужно очень поторопиться, потому как времени у нас с тобой совсем в обрез.
– Что вы хотите со мной сделать? – чуть слышно после сильного удушья пролепетала Семь. – Убить?.. Я не хочу… Не надо, слышите?..
– Ты мне еще про грех напомни, – усмехнулся Альтобато, враз разорвал на груди девушки сорочку. Послушница взвизгнула, от чего тут же получила оплеуху наотмашь от черного мужчины. – Заткнись, – прошипел он, приблизив свое яростное лицо к ее.
Девушка видела его полные злобы глаза, но почему-то не боялась. Щека горела от недавней пощечины. Она дернула руками в надежде отделаться от металлического кола. Безуспешно. Огромная черная ладонь легла поверх ее маленькой не вполне сформировавшейся груди.
– Нет… – вырвалось у девушки, а из глаз брызнули слезы.
– Да… – протянул Сальконе, сжимая прохладную девичью грудь. Одним движением задирая длинный подол сорочки, и коленом раздвигая девушке ноги, он с восхищением обнаружил, что трусики на послушнице попросту отсутствовали. – Забыла? – и он наигранно покачал головой. Дыхание черного мужчины сбилось. Девушка пыталась бить ногами, но безуспешно. В мгновение, будто откуда-то сверху спустившийся страх, абсолютно сковал ее движения. Ноги безвольно раскинулись, позволяя злодею совершать все, что ему заблагорассудится. А что он мог с ней сделать, девушка даже не подозревала. Потому как никогда не задавала лишних вопросов, предпочитая все узнавать сама из рекомендованных матушкой книг. И, конечно, там ни слова не значилось о возможных неприятностях.
Сальконе поспешно приспустил штаны, обнажая эрегированный член, о коем Семь не имела никакого представления. Он несколько раз оттянул на нем кожу. Глаза девушки расширились от ужаса. Она не могла говорить, лишь протяжно и глухо мычала. И когда Сальконе уже уперся своим окаменевшим огромным членом в бедро послушницы, вдруг раздался сильный удар, от которого тело черного мужчины безвольно придавило девушку.
– Матушка, – во весь голос вскрикнула Семь, пытаясь спихнуть с себя мужчину.
– Тише, девочка моя… Не хватало еще всю Обитель перепугать. – Наставница, тоже пребывающая в одной ночной рубашке, изо всех сил толкнула мужчину, и он перекатился на спину. Вытащила кол из земли и развязала руки девушки. – Срам прикрой, – сердито скомандовала, кивком головы указывая на открытую рваной сорочкой грудь.
– Что он хотел со мной сделать, матушка? – спросила Семь.
– Обесчестить, – просто ответила настоятельница. – Видишь, это его орудие, – и она показала на большой и все еще стоящий член. – Он хотел удовлетворить своего внутреннего зверя… Проник бы в тебя, причиняя жуткую боль, потому как сам Дьявол в него вселился…
– Вы его… убили? – робко спросила девушка.
– Думаю, что нет… – матушка подошла и боязливо протянула руку к черной, как смоль, шее злодея. – Оглушила просто… Нам нужно срочно запереться в стенах монастыря и начать молиться определенным образом, – она уже тащила девушку, по пути размышляя, как в дальнейшем поступить.
Оставались считанные часы до приезда всадников. Она это знала, потому не боялась. Нужно просто эти считанные часы пережить. Придет защита, а вместе с ней и покой.
Этот черный мужчина совсем не случайно оказался именно здесь. Он прошел долгий путь через Ануши. И только самому Дьяволу известно, как он это сделал. Но он искал именно их, ее послушниц. И насилие хотел совершить не под действием взбунтовавшейся плоти. Отнюдь. Ему это было необходимо сделать по какой-то другой причине…
Однако в душе настоятельницы родилось противоречащее всему произошедшему чувство благодарности к этому черному мужчине. Совершенный им поступок отбросил прочь необходимость в планируемых ею грязных действиях. Он заменил ее. Да, не выйди она на улицу вовремя, ведомая непонятной силой, весь восемнадцатилетний план ее покровителя мог бы попасть под удар.
Кстати, про удар. Она ударила его по голове ломом, небрежно оставленным садовником у двери. Или тоже провиденье?
– Всем продолжать молитву, – приказала она высыпавшим в коридор монахиням. – Послушнице Семь сделалось нехорошо, вот и вышла на улицу… Сейчас все в порядке… Но необходимо прочитать три раза молитву от злых сил…
Все разошлись по своим кельям.
– Пойдем ко мне, дитя, переоденешься, – почти шепотом произнесла настоятельница Семь.
И когда дверь кельи плотно закрылась, настоятельница, внимательно вслушиваясь в монотонное песнопение, проговорила:
– Ты должна мне все рассказать… Без утайки. Считай, что это исповедь.
– Я постараюсь, – отозвалась послушница, нервно всхлипнув.
Переодевшись, она встала на колени перед образами и, широко перекрестившись, поведала матушке о том, как сковало ей горло во время молитвы и о том, как неведомая сила потянула ее на улицу. Рассказала о том, как поначалу совсем не испугалась, а потом все ее тело сковало бессилием. И даже язык не поворачивался, чтобы позвать на помощь. А потом черный мужчина порвал на ней одежду…
– Что ты почувствовала? – вспыхнула настоятельница, чем очень перепугала девушку. – Правду говори. Не осужу… Мне надо знать… – последние слова матушка произнесла на грани отчаяния.
– Мне было страшно… и приятно… от… его ладони, накрывшей мою грудь… – девушка заикалась и заливалась пунцовой краской, но говорила правду. Она никогда не лгала ни себе, ни матушке. – А потом он… снял штаны… и я снова испугалась… сильно… и даже показалось на секунду, будто совсем не удержалась… так мокро сделалось между ног… показалось, наверное, со страху…
Матушка закрыла лицо руками, чтобы втайне улыбнуться. Черный мужчина, казалось, посланный самим Дьяволом, исполнял волю Всевышнего? Помогал ей? Спасал ее от греха? Это не укладывалось в ее голове. Но было правдой.
– А теперь читай молитву, дитя… читай…
Совершенно обессилев, матушка откинулась на кровати, одними губами шепча слова благодарности.
