Сказки старого дома

Текст добавлен: 12 октября 2016, 05:44

Текст книги "Сказки старого дома"

Автор книги: Ася Кравченко

Жанр:

Сказки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Назад к карточке книги

Там, за углом, дом 4, квартира 7

– Нельзя поверить в невозможное!

– Просто у тебя мало опыта.

Алиса в Зазеркалье

В одном старом переулке стоял дом. Переулок столько раз переименовывали, что никто не помнил его настоящего названия и говорили просто «там, за углом». Дом давно хотели снести, и жильцы уже мечтали о новых квартирах. А пока в доме жили загадочные звуки, несколько странных историй и старый домовой.

Домовой жил в квартире номер семь, на антресолях, до потолка заваленных старым хламом. Поселился он там много лет назад вместе с одной дамой, с которой был в большой дружбе. Соседи поговаривали, что незадолго до смерти дама выжила из ума и спрятала свои драгоценности, чтобы они не достались большевикам. Спрятала и забыла куда. Её родственники не раз переворачивали всё вверх дном, обыскивая дом. Старуху это очень забавляло.

– Хотите знать, куда я спрятала драгоценности? Я тоже! Не помню! – хохотала она.

Прошло немало лет, и все стали забывать старуху, перестали верить в домовых и искать клады. И домовой неоднократно подумывал покинуть дом, в котором никому не был нужен. Конечно, он по-прежнему исправно выполнял свои обязанности: шаркал по ночам в коридоре, ухал в вентиляционные отверстия, стучал по трубам и завывал под дверью. Но работа не доставляла ему никакого удовольствия.

В свободное время он лежал у себя на антресолях, почитывал книжку «Домоводство», разглядывал фотографии в старых журналах, которыми был завален коридор, и слушал, что происходит внизу.

Внизу жили: папа Лев Владимирович, мама Марина Николаевна, дочь Наталья Львовна и кот Монах.

Глава семьи, Лев Владимирович, был редактор. Ему всегда было некогда – он никак не поспевал за современностью. С утра он запирался в своей комнате и работал. Оттуда доносилась тихая музыка. Когда подходило время обеда, папа выскакивал из комнаты, крича, что опаздывает. На ходу запихивал в рот бутерброд и убегал.

Мама, Марина Николаевна, была певица. Она служила в театре. Утром Марина Николаевна уходила на репетиции, а вечером на концерты и спектакли. Домовой помнил славные времена, когда Наталья Львовна была маленькая, и Марина Николаевна репетировала дома. Домовой свешивался с антресолей и подпевал.

– В этом доме невозможно репетировать! Такое гулкое эхо! – сердилась Марина Николаевна.

Наталью Львовну звали Ташка. Ташке тоже было некогда – с утра она уходила по делам и возвращалась к вечеру.

Кота два месяца назад сосед Серёжа подобрал на пустыре возле церкви. Подобрал и принёс Ташке. Кот был чёрным как ночь и ушлым, как всякий бродяга. Марина Николаевна поморщилась, но кота оставили и назвали Монах. Монаху вывели блох, и он стал благонадёжным домашним котом.

Лев Владимирович любил весёлые компании и свежие новости, Марина Николаевна любила чистоту, Ташка – сказки.

А домовой любил эту семью, ведь Марина Николаевна была внучкой его приятельницы, той самой, про которую рассказывали всякие странные истории.

Любил, но держался в стороне. Дело в том, что нынешние хозяева квартиры, во всяком случае взрослые, совершенно не верили в домовых. Они вообще с детства ни во что не верили.

Жили они шумно и дружно.

– Нет! Как вам нравится название статьи «Чистота помыслов»? – спрашивал Лев Владимирович.

– Блестяще! Только не раскидывай свои грязные вещи по всей квартире! Неряха!.. – восклицала Марина Николаевна прекрасным меццо-сопрано.

– Блестяще? Это же пошлость! Сама неряха! – отвечал Лев Владимирович бархатным баритоном.

– Это я неряха?!

Домовой в такие минуты садился на край антресолей и гадал, кто победит: меццо-сопрано или баритон.

– Название будет «Чёрная дыра».

– Боже мой! Я так и умру: в чёрной дыре и безвестности! – однажды воскликнула Марина Николаевна, возвела глаза к потолку… и увидела домового.

– Крыса! – закричала Марина Николаевна, указывая на антресоли.

– Где? – оживился Лев Владимирович.

– Вон же, вон!

– Крыса! Крыса! – в восторге закричала Ташка.

– Я с вами поседею! Крыса! Нужно срочно выкидывать весь старый хлам! – воскликнула Марина Николаевна.

– Это живая история! – пропел баритон.

– Либо живая история, либо живая я! – крикнула мама, переходя на колоратурное сопрано, и ушла в комнату.

Ташка и Лев Владимирович переглянулись.

– Лучше живая мама, – тихо сказала Ташка.

– Придётся выбрасывать! – сказал Лев Владимирович и уставился на корешки журналов. – Нет, только не это! Моя лучшая публикация! – Откуда-то из середины стопки он выхватил журнал и нежно прижал его к груди.

И вдруг десятилетиями копившаяся груда закачалась, подумала и лавиной посыпалась…

– О! – застонал папа. – Что же теперь делать?

– Убирать, – предложила Ташка.

И тогда Лев Владимирович решительно взял тряпку.

– Мы начинаем новую жизнь! – объявил он в глубь квартиры. – Жизнь без прошлого!

Папа протёр под зеркалом и стал скидывать газеты и журналы на середину комнаты.

– Выбрасывай, Ташка, выбрасывай! – приговаривал он.

– Папа, комиксы!

– Надо жить сегодняшним днём!

– Французский журнал! – кричала Ташка.

– Вон! – рычал папа, размахивая тряпкой…

С замиранием сердца наблюдал домовой за действиями хозяина. Дом давным-давно отвык от уборки: первый слой пыли был заложен ещё в славные времена прабабушки, той самой, с которой домовой был в большой дружбе. А уж когда Лев Владимирович стал пихать на антресоли лыжи, он не выдержал.

– Только лыж мне тут не хватало! – рассердился домовой, упёрся ногами и не пускает. Ну и Лев не отпускает – всё пихает и пихает свои лыжи.

– Что-то мешает! – крикнул папа наконец.

– Посмотри, что мешает, – отозвалась мама, которая уже давно с интересом наблюдала за уборкой.

– Сейчас я вам задам! – решил домовой. И, когда папа повис на краю антресолей, укусил его за палец. Лыжи загрохотали вниз.

– А! Она кусается! – закричал Лев Владимирович.

– Кто?

– Крыса!

– Я же говорила! – победно воскликнула Марина Николаевна.

Лев Владимирович долго бегал по комнате с поднятым кверху пальцем. Марина Николаевна бегала за ним и уговаривала продезинфицировать. Наконец Лев Владимирович замотал палец тряпочкой и стал держать с женой совет, что делать. Через некоторое время на антресолях появился кот. Монах лениво окинул взглядом антресоли:

– Не помешаю?

Домовой молчал.

– Не сердитесь, – примирительно сказал Монах. – Надо переждать это неспокойное время, и всё пойдет по-старому. Если хотите, можете почесать мне за ухом. Говорят, успокаивает.

– Давайте ухо! – сварливо сказал домовой и стал чесать.

Монах заурчал.

– Слышишь, урчит, – донеслось снизу. – Наверное, поймал уже.

– Теперь придётся антресоли разбирать, крысиные остатки убирать, и зачем ты только этого дурацкого кота туда запихнул, что он, что ты, два сапога пара.

– Сама – пара!

– Вот! – затосковал домовой. – Этого ещё не хватало! У меня всё было в образцовом порядке – нет, всё выкидывают. А теперь ещё грозятся антресоли разбирать.

– Обойдётся, – проурчал Монах в ответ.

– Переезжать, срочно переезжать!

– У вас есть какое-нибудь жильё на примете? – спросил Монах.

– Нет! Но здесь оставаться нет никакой возможности.

– Бросьте! Поверьте старому бродяге, здесь не так уж плохо. И хозяева в общем ничего. Возьмите хозяйку: при всей её страсти к порядку…

– Прекрасное меццо-сопрано, – закивал домовой.

– Или хозяина…

– Светлая голова.

– Или Ташку…

– Хотел бы я с ней познакомиться, но стесняюсь.

– Могу представить при случае…

– Спасибо. Может, я сам.

– А уборка, продолжал кот, – как и всё на свете, когда-нибудь кончается.

– Вы думаете?

– Давайте лучше в карты сыграем, – предложил Монах.

– Давайте!

– Простите, вас как зовут? – спросил Монах. – Мы хоть и соседи, но всё как-то не встречались.

– Хм, у меня было столько имён, – задумался домовой, а потом предложил: – Зовите, как хотите.

– Что ж, придумаем что-нибудь, – промурлыкал кот. – Меня зовут Монах. И сели они играть в карты.

Стоит наш дом сто лет, сто лет,
Он пережил немало бед, —

замурлыкал Монах.

– Пики!

Пусть всё идет наискосок,
Крепки в нём стены, потолок, —

подхватил домовой.

– Крыто!

Пусть даже будет всё вверх дном,
Тебе и мне уютно в нём…

Сидят они, играют, и вдруг кот говорит:

– Э, сосед, жульничаешь!

Домовой растерялся, а потом бросился коту на шею и расцеловал его в чёрные усатые щёки:

– Спасибо! Какое отличное имя ты мне придумал!

И с тех пор представлялся как Сосед.

А до антресолей руки у хозяев так и не дошли.

Ёжа, Боб и Нина Петровна

Перед домом номер четыре, в том самом переулке «Там, за углом», был старый двор и старый сад. Ташка там часто гуляла с Ёжей.

Ёжа – сосед снизу. Вообще-то его зовут Сергей, мама зовёт его Серёжа, а Ташка – Ёжа. Потому что Ёжа – это Ёжа, а вовсе не Сергей и даже не Серёжа.

Сад облетал, потому что близилась осень.

Однажды Ташка и Ёжа гуляли и кидались листьями.

И вдруг во двор влетело нечто. Оно пересекло двор и кинулось в подъезд. Ташка и Ёжа повернулись было посмотреть что это, но тут у входа во двор показался мужик. Размахивая дубиной и выкрикивая непонятные слова, он оглядел двор, подозрительно посмотрел на Ёжу, плюнул и побежал дальше.

Ташка и Ёжа кинулись к подъезду.

За дверью стоял взъерошенный пёс. Из его пасти что-то торчало.

– Удрал? Или украл? – спросил Ёжа.

Пёс посмотрел на Ёжу с подозрением.

– Тебя как зовут? – вмешалась Ташка.

– Блоб, блоб, – пёс пытался заглотать то, остатки чего всё ещё торчали из пасти.

– Его зовут Боб, – поняла Ташка.

– Блоб, блоб, – давилась собака.

– Ты знаешь, что нельзя поворачиваться спиной и удирать? – спросил Ёжа. – Потому что тогда всем ясно, что за тобой нужно бежать.

– Знаю, – вдруг ответил пёс. – Я смотрел ему прямо в глаза. А потом он схватил палку.

– Чего вдруг?

– Он сидел, пил пиво. Авоська валялась рядом. Из неё торчала колбаса. Я взял.

– То есть украл?

– Нет! Я подумал, если он так её бросил, то она ему не нужна. Оказалось, нужна. И он заорал, что меня прибьёт.

– И что ты теперь собираешься делать, Боб?

Пёс мрачно молчал, моргая.

– Кстати, тебе нравится имя Боб?

– Уж лучше, чем Бобик и Шарик.

Ёжа обожает всякую живность. Особенно дикую живность. Будь Ёжина воля, он бы поселил у себя медведя, дикобраза и парочку обезьян. Но Ёжина мама не разрешает никого заводить. А Ёжа чуть не через день притаскивает домой то кошку, то собаку, то крысу, то ежа. Когда мама очередной раз говорит «нет», Ёжа появляется в дверях Ташкиной квартиры.

– Пошли пристраивать, – говорит Ёжа. – У тебя вид более жалобный.

И они идут по квартирам.

– Вам котёнок, собачка, попугайчик не нужен? – начинает Ёжа.

– Попугайчик говорящий, – вторит ему Ташка.

– Что же он молчит?

– Стесняется. Подождите, привыкнет и будет вам стихи Тютчева читать.

– Ой, мне не надо Тютчева.

– Хорошо, не будет.

Однажды мама разрешила Ёже завести варана. Но под видом варана Ёже подсунули крокодильчика. Ёжа очень обрадовался. Крокодила называли Тимоша. Вскоре Тимоша подрос и стал косить голодным глазом на всех, кто проходил мимо. Мама не на шутку перепугалась и велела Тимошу куда-нибудь деть.

С тех пор мама говорит «нет» ещё решительнее.

– И как ты собираешься жить дальше? – Ёжа сел перед Бобом на корточки. – Я так понимаю, что в свой двор ты возвратиться уже не сможешь.

Боб сидел, понурив голову.

– Давай его попробуем устроить к кому-нибудь, – предложила Ташка.

Оба понимали, что это вряд ли возможно. У всех уже кто-нибудь был.

– Давай по второму кругу?

– Меня убьют. А точно у всех уже есть?

– Осталась Нина Петровна, – подумав, сообщила Ташка.

Нина Петровна жила на третьем этаже. Говорили, что она помнила революцию, а может, не революцию, а захват Москвы французами. Если Нина Петровна сидела на балконе – а сидела она там часто, – то даже взрослые проходили через двор на цыпочках.

– Вы к кому идёте? – строго спрашивала она незнакомых. – Ну-ну, идите!

– Что-то вас долго не было, – приветствовала она знакомых. – Не боитесь квартиру надолго оставлять? Ну-ну. Как бы не обокрали. Ваши дети сегодня опять по деревьям лазили. Ну-ну. Поломают. И деревья, и шею.

– Может, не надо к Нине Петровне? – спросила Ташка.

– А она что? – заинтересовался Боб.

– Она, ну как тебе сказать… она ведьма, – сообщила Ташка.

– Подумаешь, ведьма, – легкомысленно заявил Боб, – я знал одну тётку, так она вообще сторожем с ружьём работала.

– Пойдём попробуем.

Ёжа долго жал на звонок, пока не понял, что звонок не работает.

Тогда они с Ташкой стали стучать.

– А может, она померла?

– С чего вдруг?

Ёжа облокотился на дверь, и дверь со скрипом приоткрылась.

Ёжа засунул голову внутрь и позвал:

– Нина Петровна!

– Кто там? Заходите! – раздался бас из глубины квартиры.

Ёжа, Ташка и Боб по очереди протиснулись в небольшую щель.

Посередине коридора стоял огромный заплесневелый комод. На нём громоздились коробки. За коробками виднелся лабиринт книжных полок. Сверху свисал велосипед. Под потолком торчали оленьи рога.

– Давайте сюда! – опять донеслось откуда-то.

Узенькая дорожка, по которой можно было пройти только по одному, вела сквозь залежи вещей в глубь квартиры.

– Обычно ко мне приходят либо газ проверять, либо подписи собирать, так что я делаю вид, что меня нет дома. Ну-ну. Зачем пришли?

Гостиная тоже была вся заставлена. В центре комнаты щерил жёлтые зубы рояль. Из-за рояля торчала огромная голова Нины Петровны, с причёской, похожей на гнездо. На шкафу сидела серая сова и не мигая смотрела на Боба огромными жёлтыми глазами.

Гости потоптались в растерянности.

– Нина Петровна, скажите, пожалуйста, а велосипед ваш? – начал Ёжа светскую беседу.

– А чей же ещё?

– И вы умеете кататься?

– Естественно.

– И я! – сообщил Ёжа. – Только у меня велосипед сломан.

– Ну-ну!

Помолчали.

– Нина Петровна, мы по делу, – сказала Ташка.

– Ну-ну, – вновь зазвучала Нина Петровна. – Давайте я вам на рояле сыграю.

– «Марсельезу»? – предположила Ташка (ей давно хотелось проверить, помнит ли Нина Петровна захват Москвы французами).

– А хоть и «Марсельезу».

Алон анфан де ла Патри
Ле жур де глоар ет ариве…

– Какие у нас могут быть дела?

– Вы не хотите взять собачку?

– Бесплатно, – поспешно добавила Ташка. – Она будет вас охранять.

– Ну-ну, – Нина Петровна усмехнулась. – А кто будет охранять собачку?

Ташка и Ёжа не знали ответа на этот вопрос.

– Блохастая небось? – спросила Нина Петровна, пристально посмотрев на Боба.

Боб попятился и спрятался за Ёжины ноги.

– В какой подворотне подобрали?

– Да что вы, Нина Петровна. Это собака породистая. Вы с ней на выставках прославитесь.

– Мне только по выставкам ходить. Ну-ну.

– Можно и без выставок, – поспешил заверить Ёжа.

– А собачка ко мне хочет?

– Конечно, хочет, – сказал Ёжа, подпихивая Боба вперёд.

И тут Боб дёрнул к выходу.

– Осторожно! – крикнула Нина Петровна.

Но было поздно: Боб шарахнулся под ноги Ташке, Ташка села на стопку бумаг, стопка поехала, за ней закачалась соседняя, за соседней следующая, и всё это вместе с Ташкой вывалилось в коридор. В довершение со шкафа свалилась сова.

Ёжа пытался хоть что-нибудь поймать, но не получилось.

– Извините, – говорил Ёжа, пятясь к выходу. – Сейчас он вернётся. Отличный пёс, только немного стесняется.

– Ну-ну, – донеслось им вслед.

Боб сидел у подъезда и мелко-мелко дрожал.

– Зря ты дал дёру, она уже почти согласилась. – Ёжа даже плюнул от досады.

– Она натравила на меня сову, – пожаловался Боб.

– Это было чучело, а не сова. Ты же его и свалил. Пойдём, я тебя хоть покормлю.

Когда пришла мама, Боб лежал возле двери. Он так объелся, что не мог двинуться с места.

– Опять! – сказала Ёжина мама.

Боб и ухом не повёл.

– Пёс, давай договоримся: ты сейчас поешь и пойдёшь, – обратилась мама к собаке.

Боб с тоской смотрел мимо. А Ёжина мама приговаривала:

– Прости, пёс, что мой сын тебя обнадёжил. Мы не можем позволить себе завести собаку.

– Мам, он будет охранять дом. Мы всё-таки на первом этаже живём. К нам любой залезть может.

– Полезут они сюда! Что им здесь делать? – мама чувствовала, что от этого пса Ёжа уже не откажется. Поэтому решила говорить прямо с собакой. – Не сердись, пёс, но охранять у нас нечего. Вот тебе две котлеты, будешь? Странно, он совсем не интересуется котлетами.

– Потому что его интересую только я.

– Что ж, пёс, если ты не хочешь есть, тогда… тогда уходи! – и Ёжина мама распахнула входную дверь. – Приходи, может быть, завтра, я тебя ещё покормлю. А лучше послезавтра.

Боб по-прежнему лежал и грустно смотрел вдаль.

– Он глухой! – испугалась мама.

– И что?

– Как же он дом будет охранять – даже не услышит, как воры залезут.

– Наоборот. Воры залезут, и тут он их заметит и как наскочит! Исподтишка. Это раз… Мама, мы последние в доме, у кого нет ни собаки, ни кошки. Это два. Мам, мы его оставим! Я так решил! Это три!

– Была бы хоть собака нормальная, породистая…

– Нормальную собаку и другие люди возьмут.

– Глухой, кому он нужен?

– Мне! Ты понимаешь? Только мне!

Боба оставили до утра.

А потом до вечера.

А потом ещё до утра.

А потом…

– Чем его лучше кормить? – спросила Ёжина мама.

– Лучше мясом! Я – хищник, – ответил Боб.

Когда родителям некогда

Ташка и Монах лежали на подоконнике и высматривали папу.

– Эй, куда опять потащился? – донеслось с балкона этажом выше. Это Нина Петровна приветствовала соседа Михалыча.

Михалыч играет в переходе на аккордеоне. Мама говорит, что он пьёт и потому играет в переходе. Папа говорит, что он играет в переходе и потому пьёт. А Ташке всё равно, потому что в переходе эхо.

– Опять в свой переход на гармошке пиликать? – Нина Петровна сверху.

– Да, мой генерал! – Михалыч, похоже, был сегодня пьяненький.

– Ну-ну!

У Ташки зазвонил телефон.

– Мама дома? – это был папа. – Передай, что я задержусь, сдаю номер.

– Ты же обещал прийти пораньше!

– Сегодня никак. Извини.

И повесил трубку.

– Дети, лишённые родительской опеки, быстро попадают под дурное влияние, начинают пить, курить и ругаться, – заметил Монах.

Ташка набрала папин номер.

– Папа!

– Мне некогда.

– Папа, если ты не приедешь, я начну пить, курить и ругаться.

– И правильно! Целую! – ответил папа и опять повесил трубку.

– А мне что прикажете делать? – всплеснула руками мама. – У меня спектакль! С кем я ребёнка оставлю?!

– Ребёнок – это я, – уточнила Ташка.

– Ты! И тебе уже не три года. Придётся тебе самой. Попрошу, чтобы Нина Петровна зашла тебя проведать.

– Только не Нина Петровна.

– Почему?

– Лучше возьми меня с собой в театр.

– Куда я тебя дену в театре? Взрослый спектакль, поздно кончится.

– Ну и что?

– Ну и вот. В девять ты должна быть в постели. Обещаешь?

– А я могу не обещать?

– Нет! – и мама побежала собираться.

– Мам, я начну пить, курить и ругаться.

– Не дури!

Вечер вползал в комнату. Ташка снова сидела на подоконнике.

– Я ушла! – донеслось из прихожей. – Будь умницей. И не корми Монаха колбасой. У него от колбасы шерсть лезет.

Хлопнула дверь.

Мама прошла через двор, махнула рукой и скрылась.

– Давай не будем принимать мамины слова всерьёз! – предложил Монах.

Кот обожал колбасу. Ради колбасы он был готов стать совсем лысым.

– Я думаю, если ты отрежешь совсем маленький кусочек, никто ничего не заметит.

И они пошли в кухню.

– Ты плохо отрезала, – критиковал Монах. – Надо поровнее. А то заметят…

Когда от колбасы остался лишь маленький хвостик, кот заглотал его целиком.

– Ну, что уж там оставлять, – и грустно добавил. – Эх, опять тебя ругать будут.

Возвращались домой после работы соседи.

– И никому до меня нет дела! – думала Ташка. – Если бы папа меня любил, он бы бросил свой журнал, пришёл и сказал: «Давай, я тебе почитаю». А если бы мама меня любила, она бы отменила свой спектакль, она бы спросила: «Что тебе приготовить?» Неужели они не понимают, что оставлять ребёнка дома одного небезопасно. Могут заявиться грабители.

У нас масса ценных вещей – например, пианино. Грабители станут вытаскивать его в окно и задавят меня. А пианино упадёт со второго этажа и разобьётся. Обо мне и пианино напишут в газетах. Но будет уже поздно.

– Уйду, – вдруг решила Ташка.

И картины одна ярче другой пронеслись перед её глазами. Проходит много лет. И вот беспечные родители встречают её на улице в разорванном платье, дрожащую от холода и голода. Мама в ужасе: что сделала она с ребёнком! Для того ли она этого ребёнка рожала?! Папа тоже в ужасе, но мама особенно. «Я вас ни в чём не виню!» – грустно говорит Ташка.

Нет, лучше не так.

После долгих скитаний Ташка становится знаменитой певицей. И вот мама с папой, уже старенькие, случайно приходят на концерт, узнают её и плачут.

Наверное, надо оставить письмо: «Не ищите меня» или «Я вас ни в чём не виню». Нет, «я вас ни в чём не виню» она скажет через много лет. А сейчас просто уйдёт.

Ташка накинула куртку.

– Ты куда? – спросил Монах.

– Ухожу.

– Надолго?

– Навсегда.

– Куда?

– В певицы.

– Но в девять ты должна спать.

Ташка впрыгнула в туфли.

– Не пускайте ребёнка одного, – заскрипел старый шкаф.

– Совсем с ума сошли! – зашуршали старые обои.

– Куда на ночь глядя? – заныли дверные петли.

А Ташка уже бежала по ступенькам.

Ахнула внизу дверь.

– Здравствуй, Наташенька, – это Нина Петровна с балкона. – Куда так поздно?

– Недалеко.

– Пускают ребёнка одного. Да ещё в такое время. Ну-ну.

Ташка выскочила за ворота.

И тут оказалось, что идти совершенно некуда.

Ташка села на лавочку и стала разглядывать дом.

Приветливо горели окна, за окнами проплывали тени.

Подошёл Боб и сел рядом.

– Чего сидим?

– Я из дома ушла.

– И я.

– Я – навсегда.

– И я.

– А ты-то чего? Тебе что, у Ёжи плохо было?

– Я выбрал свободу!

Помолчали.

– Ну что, пойдём?

– Куда?

– Куда глаза глядят.

И они пошли.

– Куда идти человеку, который убежал из дома? – тоскливо рассуждала Ташка. – Один, голодный, холодный, болтается он на улице. А всё потому, что кто-то поленился подумать о тех, кто убегает из дома. Я бы на каждой улице поставила указатели: «Если ты убежал из дома, тебе сюда».

– Что-то кушать хочется, – задумчиво сообщил Боб.

Фонари склонялись пониже, заглядывая в лица прохожих.

– Вечером. Одна. Такая маленькая, – шелестели тополя.

– Она с собакой, – отвечали фонари.

– Я денег не взяла, – спохватилась Ташка.

– В крайнем случае я всегда могу продать свой хвост, – бодро сообщил Боб.

– Кому нужен твой хвост?

– Ты думаешь, почему щенкам хвосты отрезают? Потому что этим хвостам цены нет! Знавал я одного спаниеля, который так продал свой хвост, что не только себя, но и хозяина обеспечил.

– А я, наверное, буду певицей. Буду петь в переходе. С Михалычем.

– В переход не пойду, – мотнул головой Боб. – Много народу. На лапы наступают.

– А куда ты пойдёшь?

– Домой.

– Ты же ушёл навсегда.

– Всё когда-то кончается. Навсегда тоже.

Михалыч был на месте. Ташка прошла мимо, постояла невдалеке. Потом вернулась и устроилась неподалёку на ящике из-под яблок. В переходе было холодно, сыро. Люди гнали ботинками жидкую грязь. Уныло и монотонно катились «Дунайские волны» Михалыча. Никто его не слушал. Ташке вдруг стало ужасно жалко Михалыча, и себя, и вообще всех, кто шёл в этом мёрзлом переходе.

– Девочка, ты что здесь делаешь? – над Ташкой навис милиционер.

Аккордеон смолк.

– Почему одна?

– Она со мной, – сказал Михалыч.

Милиционер отошёл. А Ташка придвинулась к музыканту.

– Так что ты тут делаешь? – спросил старик.

– Слушаю эхо.

– Слушай, – разрешил Михалыч и стал наигрывать «Пусть бегут неуклюже».

– Скажите, вы пьёте потому, что играете в переходе или играете в переходе потому, что пьёте?

– Я играю в переходе потому, что здесь моё место.

Пешеходы по лужам…
А вода по асфальту рекой…

– Тебя, кажется, Натальей зовут?

Ташка кивнула.

– Друзья зовут меня Ташкой.

– Ташка – пташка – воробей. Слушай, а твоя мама не волнуется, что ты здесь?

– Она вообще за меня никогда не волнуется.

– Не холодно?

Михалыч накрыл Ташку своей телогрейкой.

– Хочешь, я тебе спою французскую песню? Её пела певица, все называли её Пиаф. Кстати, Пиаф по-французски – воробей. Она жила на улице и распевала песни. Однажды ей предложили выступить в концертном зале. Пиаф было не в чем выйти на сцену, и она стала быстро вязать себе платье. Но не успела довязать один рукав. «Ничего, – решила Пиаф, – буду держать руку за спиной».

Она вышла на сцену и начала петь.

«Под небом Парижа летит песня…»

И так увлеклась, что забыла про свой рукав и подняла обе руки.

Ташка представляла французскую певицу, похожую на воробья. Она выходила на край сцены, взмахивала крыльями. Вместо одного крыла у неё была рука.

– Чего это так тихо? – спросил домовой Монаха, слезая с антресолей. – Где все?

– Лев сдаёт номер, Марина поёт, Ташка ушла из дома.

– Как ушла?

– Топ-топ и ушла. Навсегда.

– А ты куда смотрел?

– Я ей сказал, что в девять она должна спать. Ташка не возражала.

– С этим домом надо срочно что-то делать! Отныне воспитывать ребёнка буду я!

– Чтобы ребёнка воспитывать, его надо сначала найти.