Текст книги "Кати в Италии"

Автор книги: Астрид Линдгрен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

IX

Туристические поездки имеют свои прелести, и нас действительно предупреждали об этом осмотрительные люди (то есть Ян и Альберт), прежде чем мы уехали из дома.

– Туристические поездки… – презрительно фыркнув, сказал Альберт. – Да, если жутко хочется тащиться через сотни церквей с толпой жирных теток в цветастых летних платьях, то лучше туристических поездок ничего не найти.

– А что плохого в цветастых летних платьях? – спросила Ева. – И вообще, с таким маленьким опытом путешествий, как у меня, гид необходим. Я совершенно растеряюсь, если придется пересаживаться из одного поезда в другой.

– Как, ты ведь не раз ездила в Омоль и обратно. И сама техника этого тебе известна, – напомнила я.

Альберт рассказал, что однажды в ранней юности ездил с туристической группой во Францию. Когда он вернулся домой, его товарищи, хитро подмигивая, спросили:

– Ну, что за девочки в Париже?

– Не имею ни малейшего представления, – ответил Альберт. – Но преподавательницы подготовительных классов народной школы в Маркарюде очаровательны.

Альберт уверял, что этим о туристических поездках все сказано.

– У вас не будет никакого контакта с итальянским народом, – предупредил он.

– Ха! – воскликнула я. – Ты не знаешь нас с Евой! Итальянский народ не успеет опомниться, как мы с ним подружимся.

Нет, у нас с Евой не было предвзятого мнения о туристических поездках, и мы с самыми радужными надеждами явились на Центральный вокзал, где у турникета при входе на перрон римского экспресса был назначен сбор группы. Первый, кого мы увидели, был господин Густафссон. Он тоже увидел нас. Солнечное сияние, озарявшее его в кабачке Драхмана, совершенно исчезло с чела этого туриста. Остались лишь красные следы от укусов комаров, которые при нашем приближении стали еще краснее. Господин Густафссон упорно смотрел в сторону. Рядом с ним стояла дама приятной, но весьма решительной внешности.

– Его жена, если не ошибаюсь, – сказала Ева.

– Ты так думаешь? – спросила я.

– Мой дорогой Ватсон! [49]49
  Друг и соратник Шерлока Холмса, героя многочисленных Детективных произведений английского писателя Артура Конан Дойла (1859–1930). Зд.: как имя нарицательное в значении «сыщик-любитель».


[Закрыть]Только жена может показать, что она управляет мужем, подняв брови всего на полсантиметра.

Но где же молодые широкоплечие мужчины, с которыми мы собирались мечтать под озаренным лунной венецианским небом? Здесь, во всяком случае, их не было! Здесь был, насколько нам удалось разглядеть, всего лишь один мужчина, да и тот гид. О нем в самом деле можно было сказать: «Он был силен, за его спиной стояли женщины!» И не только за его спиной, но и вокруг него, со всех четырех сторон, стояли женщины! Как изюмины в скудном пудинге, торчала то тут, то там одинокая мужская голова, но ни одна из них не была такой, чтобы непосредственно навести на мысль о ночных прогулках под луной в небе Венеции.

– Всегда переизбыток женщин! – вздохнула Ева.

– Ты что, не одобряешь свой пол? – спросила я.

– Да нет, конечно одобряю, – сказала Ева. – Но эти мужчины стали такие капризными и избалованными, что просто непереносимо! Я-то уж знаю, знаю. У самого никудышного парня, если его окружает дюжина женщин, которые непрерывно перед ним рисуются, рано или поздно случается приступ мании королевского величия.

С нашей стороны, во всяком случае, никакой готовности не будет. В этом мы с Евой были едины. С этим твердым намерением мы и вошли в зарезервированный для нас вагон вместе с будущими спутниками. Все втихомолку разглядывали друг друга. На пароме между Корсёром и Нюборгом [50]50
  До недавнего времени между городками Корсёр (остров Зеландия) и Нюборг (Фюн) ходил большой железнодорожный паром. Сейчас над центральным датским проливом Большой Бельт, соединяющим Балтийское море с проливом Каттегат, построен огромный красивый мост, значительно сокративший время проезда.


[Закрыть]мы ели ленч, и была всеобщая презентация. Все ходили и пожимали друг другу руки. Разумеется, и господин Густафссон подошел к нам вместе со своей женой и протянул нам свою маленькую, пухлую, как булочка, руку.

– Густафссон! – натянуто сказал он.

– Мы начинаем вам верить! – ответила Ева.

По вопросу о туристических поездках можно сказать то же самое, что Сторм Петерсен [51]51
  Петерсен Сторм(1882–1949) – датский писатель-юморист и художник.


[Закрыть]сказал об искусстве играть на контрабасе: «Самое трудное – транспортировка». Длинные железнодорожные перегоны, прежде чем прибудешь на место, могутнесколько изнурить, когда сидишь взаперти несколько суток в одном и том же вагоне и все время видишь вокруг себя одни и те же лица. Вначале туристы как бы застегнуты на все пуговицы и настороженны. Вежливы друг с другом, но не более того. Прежде чем начать выдавать какие-то сердечные тайны, все хотят удостовериться в том, что имеют дело с порядочными людьми. Но когда позади остается изрядная часть Германии, лед начинает трогаться. Все входят и выходят из купе, и болтают, и рассказывают, потому что уже знают: спутники у них – великолепнейшие люди. Все едят завтрак, ленч и обед вместе в вагоне-ресторане, и делятся бутылкой вина, и неожиданно узнают, что у них множество общих знакомых. Вытаскивают фотографии детей и фотографии виллы и летнего домика, чтобы каждый мог видеть: ты не первый встречный и имеешь солидный доход. И образуются мелкие кружки, компании, Которые сохраняются на протяжении всего маршрута.

Мы с Евой решили не примыкать слишком тесно к какой-нибудь компании. Мы хотели по приезде в Италию передвигаться совершенно самостоятельно. Мы были сами юными в этом обществе, состоявшем, вообще-то, либо из супружеских пар средних лет, либо средних же лет одиноких женщин. Во всей этой толпе, кроме гида, был еще одинхолостяк, это адъюнкт [52]52
  Преподаватель гимназии.


[Закрыть]Мальмин, очень нарядный и совершенно сухой по натуре господин лет сорока. Он называл нас с Евой «девчушки», но все же был очень любезен и обещал дать нам небольшое представление о культуре Италии, если у него, конечно, найдется для этого время.

Нельзя судить о людях по первому впечатлению. Когда мы с Евой обходили наших спутников, знакомясь с ними, тo, конечно, сначала решили, что это скопище старых болванов, в обществе которых нам нечего ждать удовольствия. И мы было подумали, уж не прав ли Альберт в вопросе о туристических поездках?! Но мало-помалу мы пришли к выводу, что большинство из наших «болванов» были по-настоящему человечны, приятны и просто занимательны. Даже господин Густафссон оказался милашкой. Он часто заходил в наше купе и рассказывал о своем «шефе». Господин Густафссон был главным бухгалтером в большой фирме, торговавшей луковицами цветов и семенами, а шеф этой фирмы отравлял жизнь господина Густафссона.

– И человек, который едва знает, как выглядит луковица тюльпана, является и вмешивается во все дела! – восклицал господин Густафссон, с тоской глядя нам в глаза и взывая к сочувствию.

И мы с Евой, содрогаясь от ужаса, говорили, что это просто безобразие, когда люди вмешиваются в чужие дела, не имея ни малейшего представления о луковицах тюльпанов. Господин Густафссон счел нас необычайно понятливыми для своего возраста и объявил свое мнение всему остальному обществу. Вообще многим казалось, что мы понятливы. Так думала и фру Берг. Она тоже приходила в наше купе и изливала душу. Фру Берг была весьма состоятельная дама, она владела большими домами в Стокгольме и ехала в Италию, только чтобы хоть чем-то заняться. У нее были черные, как вороново крыло, крашеные волосы, и когда-то она, должно быть, была красива. Но это было давным-давно. Теперь это была раздражительная старуха, которая жаловалась на высокие налоги и вероломных мужчин. Мужчины в ее жизни – это была постоянная тема разговора, и она перечисляла их Еве и мне так, словно речь шла о кабинете министров страны, годах правления и прочем.

– Какая поразительная откровенность! – сказала я, когда однажды фру Берг покинула наше купе.

– Какая поразительная память! – воскликнула Ева.

Но одна из наших спутниц была милее всех остальных, вместе взятых. Это была фрёкен Стрёмберг, Фрида Стрёмберг, ехавшая в свое первое заграничное путешествие. Она явилась прямо от кухонной плиты в пансионате, где была поварихой, и с бьющимся от волнения сердцем села в поезд, который должен был увезти ее в чудесный мир. Фрёкен Стрёмберг и в самом деле думала, что мир чудесен! В первый день она сидела, как маленький испуганный воробушек, не смея вымолвить ни слова. Но все достопримечательности, которые она видела из окна купе, приводили ее в такой безумный восторг, что она больше не могла молчать.

– Милые вы мои люди, как это чудесно! – закричала фрёкен Стрёмберг, когда мы миновали мост над Кильским каналом [53]53
  Кильский канал(Норд-Остзе канал). – канал в Германии, соединяет Балтийское и Северное моря. Открыт в 1895 г.


[Закрыть].

Она разражалась столь же ликующими восклицаниями даже тогда, когда никто другой не видел ничего поразительного или бросающегося в глаза. Фрёкен Стрёмберг была чрезвычайно начитанна. Она действительно кое-что знала об Италии, в отличие от большинства из нас. И у нее была детская способность радоваться увиденному.

– Подумать только, мы увидим Уффици! [54]54
  Знаменитая картинная галерея во Флоренции, в основу которой легла часть художественной коллекции семейства Медичи – фактических правителей Флоренции с 1434 по 1737 г. Крупнейшее собрание искусства эпохи Возрождения и западноевропейской живописи и графики. Здание 1560–1585 гг., архитектор Джорджо Вазари (1511–1574). С 1737 г. галерея Уффици открыта для всех желающих.


[Закрыть]Милые вы мои люди! Как это будет чудесно, – сказала Фрида, и ее светло-голубые глаза засияли так, что большое лицо поварихи стало по-настоящему прекрасным!

Мы оставили Германию позади и выехали в зеленую нарядную Швейцарию. В Сен-Готардеком туннеле [55]55
  Железнодорожный туннель в Альпах, в Швейцарии, длина около 15 км.


[Закрыть]у меня начало так стучать в ушах, что я, к сожалению, не смогла расслышать, что господин Густафссон собирался сказать своему шефу, как только представится подходящий случай. Но то, что он разберется с ним всерьез, мне, во всяком случае, стало ясно.

Но вот поезд подошел к Кьяссо, итальянской пограничной станции, и мы с Евой принялись изучать народную жизнь через окно купе. На перроне стояли двое парней и разговаривали между собой на языке знаков. Они делали удивительные жесты, тыкали пальцами и были необычайно подвижны.

– Посмотри, вот бедняги – глухонемые! – сказала я.

Честное слово, я думала,что они глухонемые. Но тут Ева расхохоталась и открыла окно, и я услышала их журчащие голоса. Не были они глухонемыми!

– Ты уже в Италии, моя девочка! – сообщила Ева.

X

О! Какое удивительное чувство – проснуться в чужом городе, в чужой стране! Проснуться в Италии! Конечно, всего лишь в Милане, но… тем не менее! Ну конечно, сам по себе Милан, вероятно, не «всего лишь» [56]56
  Линдгрен абсолютно права: достаточно вспомнить такие достопримечательности этого города, как знаменитый готический собор (XIV–XIX вв.), монастырь Санта Мария делла Грацие (XV в.), в трапезной которого – роспись «Тайная вечеря» Леонардо да Винчи (1452–1519), а также прославленный оперный театр «Ла Скала».


[Закрыть], но город этот не вопиет тающим от восторга голосом на каждой улице и в каждом переулке: «Италия!» Он почти такой же, как любой большой город.

– Но по сравнению с Омолем Милан, безусловно, имеет свои преимущества и свое очарование, – сказала Ева, когда мы вышли утром из отеля и увидели, как мельтешат перед глазами машины, и ощутили всеми фибрами души чужую атмосферу.

После Копенгагена мы практически нигде не побывали, только ехали на поезде, и, когда поздним вечером прибыли на гигантский Центральный вокзал Милана, тотчас направились прямо в отель и стремглав бросились в постель. Поэтому наш первый трепетный контакт с новой и незнакомой нам страной состоялся утром.

На свете, вероятно, немного впечатлений, сравнимых с чувством, испытываемым ранним утром на залитой солнцем улице, о которой ничего не знаешь, в городе, о котором ничего не знаешь, в толпе людей, о которых ничего не знаешь. В тебе бурлит радость открытия, ведь за ближайшим углом может случиться все, что угодно. С замиранием сердца ожидаешь чего-то, как в детстве, когда ты читала о сказочном принце: «И отправился он бродить по белу свету». Ах, мне всегда так нравилось, когда принц отправлялся бродить по белу свету, потому что тогда-то и начинались приключения, там можно было найти в траве золотое яблоко, а галоши счастья только и ждали, чтобы их надели на ноги [57]57
  Имеется в виду сказка Ханса Кристиана Андерсена «Калоши счастья» (1838).


[Закрыть].

Мы с Евой быстро пустились в путь по солнечной улице, уверенные, что найдем на дороге много золотых яблок. Нашли мы не совсем золотые яблоки, но персики уж точно!.. Огромные сочные персики, которые продавались почти даром. Маленький старичок во фруктовой лавке был первым итальянцем, с которым мы заговорили, и он чуть не сбился с ног, показывая нам дорогу к Пьяцца-дель-Дуомо [58]58
  Соборная площадь.


[Закрыть]. Мы поблагодарили его и пошли в ту сторону, куда он показал. Персиковый сок стекал у нас по подбородкам и пальцам.

Не успели мы сделать и нескольких шагов, как я схватила Еву за руку. Мы как вкопанные остановились в восторге перед потрясающим зрелищем. Нет, это был не Миланский собор! Это был полицейский – весь в белом! Он стоял посреди необычайно оживленного движения на большущей шляпной коробке с черно-белыми полосами и гигантским красным сердцем! Постамент этот был точно как коробка для шляп! Ах, как это было прелестно! Вскоре мы обнаружили, что в городе все полицейские – регулировщики движения стоят точно так же и что коробки для шляп – это реклама известного сорта кофе.

Мы с Евой обещали самим себе, что глаза наши будут открыты для хороших идей, которые мы привезем потом домой в Швецию. И вот она – первая! Немедленно поставить всю шведскую полицию на коробки для шляп! Немедленно, говорю я! Но на коробке обязательно должно быть и гигантское красное сердце! А затем начнем обсуждать вопрос и о более безопасном движении у Тегельбаккена [59]59
  В районе ратуши.


[Закрыть]и на площади Стуреплан [60]60
  Центр Стокгольма, в районе улицы Кунгсгатан.


[Закрыть].

– Красное сердце и любезные люди – это как предварительная реклама, – довольно сказала Ева.

Мы еще не пили кофе и поэтому завернули в небольшую мясную лавку и сели за столик. Это была в самом делемясная лавка, потому что на прилавке лежали зернистая колбаса салями, красная говядина для жаркого и розовая телятина. Был там и хлеб. А в углу находился бар, где несколько мужчин как раз осушали первые дневные бокалы Campari Bitter [61]61
  Кампари– сухой итальянский аперитив с чуть горьковатым привкусом.


[Закрыть]. И совсем рядом стояла пара столиков, там мы с Евой выпили кофе с чудесной выпечкой.

– Вот новая идея, – сказала Ева. – Так же уютно должно быть и в мясной лавке на улице Каптенсгатан!

– Удивительно, когда все так перемешано и все вверх дном, – сказала я. – Тогда чувствуешь себя хорошо!

Чувствуешь себя хорошо – вот именно! Я уже начинаю бояться: со мной что-то неладно. Куда бы я ни поехала, я чувствую себя как рыба в воде! Нахожу все восхитительным и не могу делать критические и колкие замечания. Думаю, как хорошо, как чудесно! И хотя теперь я заранее решила не терять голову от Италии и итальянцев – и все же через час была побеждена. С Евой, кажется, случилось то же самое.

– Думаешь, мы слишком добры и глупы? – тревожно спросила я ее, когда мы вышли из мясной.

Как раз когда мы опасались своей предполагаемой глупости, кое-что произошло. Появился юноша, который нес клетку из реек, битком набитую домашней птицей. У некоторых головки свисали между рейками. Сначала я не очень обратила на это внимание, считая, что куры, конечно, дохлые. Но одна из них вдруг слабо закудахтала и пошевелила гребешком.

Выяснилось совершенно точно, что мы с Евой вовсе не добры и не глупы. Мы злые, как шершни, вот мы какие! Если нас, конечно, рассердить!

Мы кинулись на юношу с клеткой (невысокого хилого беднягу с кротких лицом) и, дико жестикулируя, попытались заставить его понять, что мучить птиц нельзя, так набивая клету живыми курами.

– Давай сюда «Полиглота» Кунце! – закричала мне Ева. – И посмотри, нет ли у него примерно такой фразы: «Немедленно выпусти кур из клетки, хулиган, а не то я вызову полицию!».

Я усердно рылась в разговорнике, но смогла найти в спешке лишь такую: «Если хочешь хорошенько выучить язык, нужно использовать любую возможность говорить на нем». Но ведь это мы и делали. Показав на кур, мы закричали: «Troppo, troppo!» [62]62
  Слишком много! (ит.)


[Закрыть]– в надежде, что итальянец поймет: для такой маленькой клетки там слишком много кур! Однако лицо его было угрюмо и выражало полное непонимание.

–  Fa finta di essere sordo!Он только притворяется глухим! – сердито закричала я.

Теперь понятно, почему эта фраза есть в разговорнике! В Италии, разумеется, полным-полно таких глухих тетерь, которые слышат, только когда им это надо!

В конце концов мы сдались. Через несколько минут предстояла встреча в соборе с остальной группой, так что на защиту животных времени не было.

Мы искали собор, но он не показывался, и пришлось взять такси.

Не знаю, что подумал о нас шофер. Возможно, он счел, что нам позарез нужно в собор – застать священника и спешно получить последнее причастие. Во всяком случае, такси прогромыхало за поворот и помчалось со скоростью пожарной машины у нас в Швеции, примерно с такими же отвратительными сигналами и примерно с таким же шумом. Мы с Евой, бледные от страха, судорожно вцепились друг в друга. Ведь нашей жизни грозила опасность. Мы хотели выйти из машины. Я лихорадочно искала в разговорнике подходящую фразу, начинающуюся со слова «остановитесь…». И действительно, я тотчас обнаружила то, что надо: « Fermate! Voglio scendere!» —«Остановитесь, я хочу выйти!» Между тем автомобиль так трясло, что я заблудилась среди напечатанных мелким шрифтом строчек. И когда шофер в следующий момент против своей воли вынужден был остановиться из-за образовавшейся пробки, я нетерпеливо сказала:

–  Perché si ferma?Почему вы останавливаетесь здесь?

Да, шофер, конечно, тоже думал, что это совершенно не нужно, потому что в следующую секунду он снова рванул вперед, пробиваясь сквозь строй телег, велосипедов, автомобилей и пешеходов. Мы закрыли глаза и не осмелились их открыть до тех пор, пока такси, резко затормозив, не остановилось перед кафедральным собором. У шофера был довольный вид, как будто он думал: «Успели!»

Мы с Евой, шатаясь, вышли, чувствуя себя вполне созревшими для последнего причастия.

Но когда мы вошли в собор, нас осенили мир и покой. Стояла такая тишина! Мне понравилась маленькая набожная старушка, преклонившая колени перед образом Девы Марии. В мягком свете восковых свечей ее морщинистое лицо сияло от восторга. Мне понравились дети, поспешно вбегавшие в церковь и с серьезным лицом крестившиеся пред изображением Мадонны [63]63
  Мадонна (букв.: моя госпожа (ит.) – Богоматерь у католиков, а также Ее изображение в произведениях западноевропейских художников и скульпторов.


[Закрыть], прежде чем броситься к новым играм. Фрёкен Стрёмберг бродила, словно в садах Эдема [64]64
  В библейской мифологии страна, где обитали до грехопадения Адам и Ева; синоним рая.


[Закрыть]. Мне она тоже понравилась. Однако адъюнкт Мальмин мне не понравился. Он был из тех, кто хочет знать все: когда заложен фундамент, какова высота башни… все нужно было ему знать и все записать! Я сказала ему, что, если он собирается изучать Италию так детально, ему придется остаться здесь до конца жизни. Однако он проигнорировал мой выпад и продолжал мучить гида:

– Вы говорите, ренессансный фасад был завершен в девятнадцатом веке?

Не понимаю, как люди могут придавать такое значение фасадам! Может, мне надоело, что Ян столь часто и подолгу говорил о фасадах! Ах, я так устала от этих лекций! Совсем как один тугоухий старик. Когда пастор спросил его, как ему понравилась проповедь, он ответил: «Я плохо слышу, а понимаю еще меньше, но меня это не беспокоит».

Но не таков был господин Мальмин. Его это чрезвычайно беспокоило. Он не собирался возвращаться домой в Швецию, не узнав, что высота башни составляет сто восемь метров, и продолжал бомбардировать гида вопросами. Мы с Евой неодобрительно смотрели на него.

– Может, он был милым ребенком? – шепнула я Еве, честно пытаясь найти что-нибудь хорошее и в господине Мальмине.

– Наверняка, – ответила Ева. – Он был из тех детей, что будят маму в воскресенье в пять утра и спрашивают: «Мама, а Бог женат? И как сделать круглую жестяную банку?»

Моя добрая Тетушка прислала мне довольно много долларов, и они жгли мне карман. Поэтому я сочла, что мы с Евой можем позволить себе развлекаться самостоятельно в этот наш первый день в Италии. Мы попрощались со своими спутниками. Но до этого я отвела господина Мальмина в боковой неф [65]65
  Неф(букв.: корабль) – вытянутое помещение, часть интерьера (обычно базилики), ограниченная с одной или с обеих сторон рядом колонн или столбов.


[Закрыть]и сказала, что, насколько я слышала, высота башни собора благодаря поднятию грунта теперь составляет сто девять метров и я от всей души советую ему влезть наверх и проверить это.

Затем мы с Евой вышли к голубям на Пьяцца-дель-Дуомо. Не успели мы покинуть собор, как какой-то господин с фотоаппаратом накинулся на нас, безостановочно болтая и жестикулируя. Мы поняли, что он хочет нас сфотографировать.

– Ничего удивительного, ведь мы так прекрасны! – сказала Ева, принимая красивую позу. – Он наверняка из какого-нибудь иллюстрированного журнала!

– Девушки с обложки – да, благодарю, – произнесла я, вставая так же, как эти девушки. Я точно представила себе, как фотограф задумал обложку: наша своеобразная, чуть меланхоличная северная красота, вокруг белые трепещущие крылья голубей, на заднем плане собор – каменный гимн вечному стремлению человеческого духа в высшие сферы. О, эта фотография заставит людей останавливаться, испытывая сладостную боль.

Боже мой, как нас только не сфотографировали! Этот человек был честолюбив! Он снимал нас вблизи и издалека; и Еву одну, и меня одну; и Еву в профиль, и меня в фас; и Еву с голубями у ног, и Еву с голубем, сидящим на ее вытянутой руке, и меня с голубиным пометом на платье. Да, потому что не всеголуби сидели на земле, многие еще и летали…

В конце концов все было готово!

– Шесть тысяч лир! – сказал человек с фотоаппаратом.

Мы в восторге посмотрели друг на друга. Мы знали, что фотомоделям хорошо платят, но такая сумма была во всяком случае лучше, чем мы ожидали. Шесть тысяч лир – неплохая прибавка к нашей кассе, рассчитанной на путешествие!

Понадобилось довольно много времени, прежде чем мы поняли: это мы должны заплатить фотографушесть тысяч лир! Столько, оказывается, стоит снимок своеобразной северной красоты, увековеченной на Пьяцца-дель-Дуомо в Милане! Но это был наш первый день в Италии, так что мы даже не сообразили, что можно поторговаться. Я медленно вытащила шесть больших «кусков обоев» (как Ева упорно называла итальянские банкноты) и с печальным видом протянула их фотографу.

– Должно быть, он придворный фотограф! – утешая меня, сказала Ева.

– В таком случае это безумно дешево! – ответила я.

По-видимому, придворный фотограф никогда в жизни не встречал таких жутких идиоток, как мы! Его охватило чувство сострадания к нашей дурости, и он побежал следом за нами. Он хочет сделать побольше снимков!

–  Gratis, gratis! [66]66
  Бесплатно, бесплатно! (uт.).


[Закрыть]– повторял он.

– Что скажешь? – спросила Ева. – Разрешим мы ему нас фотографировать?

– Почему нет? – устало спросила я. – Меня еще не фотографировали с северо-западной стороны.

Мы получили фотографии – около пятидесяти – в отеле на следующий день. Наша северная красота на всех фотографиях предстала настолько своеобразной, насколько можно было пожелать! Как я себе и представляла – смотришь на фотографию и испытываешь чувство сладостной боли.

– Теперь нам хватит рождественских открыток на всю оставшуюся жизнь! – сказала Ева.