Текст книги "Кати в Италии"
Автор книги: Астрид Линдгрен
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]
Астрид Линдгрен
Кати в Италии
I
– Великолепно! – воскликнул Ян. – Раз так, мы сейчас же поженимся!
– Правда? – удивилась я, задумчиво склонив голову.
Я буквально сию минуту рассказала ему, что Тетушка уехала и вышла замуж за своего старого поклонника из Чикаго. Да, именно Тетушка, заменившая мне мать! Тетушка, с которой я делила двухкомнатную квартиру на улице Каптенсгатан [1]1
В одном из центральных районов Стокгольма – Эстермальме.
[Закрыть]. И теперь я стала обладательницей этой маленькой квартирки на четвертом этаже! Более того, я внезапно стала богатой невестой! Лучше две комнаты с кухней и с Кати на улице Каптенсгатан, чем маленькая отвратительная меблированная комната у грубиянки вдовы на Кунгсхольмене [2]2
Один из центральных островов Стокгольма, также район Эстермальма.
[Закрыть]. Ею Ян вынужден был Довольствоваться, а для молодого многообещающего архитектора это не так уж и много. Неудивительно, что он счел просто великолепным переехать ко мне домой. Он долго и без перерыва говорил, как это чудесно будет. Но мне все время казалось, что чудесна моя двухкомнатная квартирка, а вовсе не я. В конце концов я спросила Яна, слышал ли он известную историю об агрономе, поместившем брачное объявление в газете:
«Молодой агроном, рассчитывая на возможную женитьбу, ищет знакомства с дамой – владелицей трактора. Пришлите в ответ фотографию трактора!»
– Что ты имеешь в виду? – раздраженно спросил Ян.
– Мне кажется, ты похож на этого агронома.
Но Ян не понял.
– Не мели чепуху, надевай плащ и пойдем дадим объявление о помолвке! – воскликнул он.
– О нет, дорогой Ян, мне страшно идти за тебя. В один прекрасный день ты, возможно, встретишь другую с тремякомнатами и кухней, и тогда я останусь с носом.
Ух как Ян рассердился. Он сказал, что если я так глупа, отвергая любовь благородного человека, то сама буду виновата, если останусь старой девой, а он не станет мне больше докучать.
Он и не стал мне докучать. Целых два дня. Все эти два дня я судорожно размышляла. Он сказал «старая дева»! Я начала осторожно привыкать к этой мысли. Можно завести себе маленького мопса и несколько канареек, совершенно не обязательно иметь при себе Яна. Да, чем больше я думала о Яне, тем сильнее склонялась к мопсу. Мне было двадцать два года, и с девятнадцати лет я постоянно встречалась с Яном. Да, так легко влипнуть в беду со скороспелым замужеством! А я не желала влипнуть в беду с замужеством, которое не считала надежным. Ах, откуда знать, какое замужество надежно?
Не завести ли какую-нибудь «волшебную лозу» [3]3
Прутик ивы, проволока и прочие предметы, указывающие «лозоходцу», где рыть колодец.
[Закрыть], чтобы испытывать всех своих поклонников? (У меня, разумеется, был всего один, но все-таки…) Если бы такая «волшебная лоза» опустилась внезапно на чью-то голову, то можно было бы сразу уверенно сказать: «Это он!» Кто знает, быть может, где-то в мире есть кто-то совсем другой, не такой, как Ян, который только и делает, что ждет, когда моя «волшебная лоза» укажет на него, Единственного и Настоящего. Я иногда сомневаюсь, что Ян и есть тот самый Единственный и Настоящий! Правда, Ева утверждала, что мужчины существуют лишь для того, чтобы закалять нас, и с этой точки зрения Ян, возможно, настоящая находка. Ян действительно был чрезвычайно склонен к тому, чтобы меня закалять или, скажем, изменить. Он постоянно пытался сделать меня другой, не такой, какая я на самом деле. Мне не следовало быть слишком веселой, потому что тогда Ян считал меня примитивной, мне не следовало быть слишком серьезной, потому что за маленькими выпуклыми девичьими лобиками не должно скрываться слишком много «мыслей и обрывков мыслей». Но мне следовало интересоваться всем на свете, чтобы он мог обсуждать со мной ту или иную проблему. Он должен говорить со мной о работе. Разумеется, о своейработе. Не о моей же! Стоило мне хоть когда-нибудь случайно попытаться рассказать ему о моей увлекательной жизни стенографистки в адвокатской конторе, как он сразу впадал в рассеянность, и разговор кончался тем, что я, вздохнув, говорила:
– All right!Поговорим лучше о твоих эскизах. Как ты представлял себе северный фасад народной школы в Пюттокре?
Об этом я размышляла все два дня, пока Ян не давал о себе знать. Но было еще одно: мне, как я уже говорила, исполнилось двадцать два года, и все-таки до сих пор я ходила, держась за Тетушкину юбку. Я никогда и не пыталась стать самостоятельной. Жизнь была полна практических мелочей, о которых я и понятия не имела. Нужно было подавать декларацию о доходах, и вешать платья в специальных мешках, предохраняющих от моли, и смотреть в оба, не жилистый ли кусок мяса покупаешь, и внимательно следить, не истекает ли срок страховки, и знать, как вести себя, чтобы денег на еду хватило на целый месяц. Все это делала для меня Тетушка. Я была не в состоянии выполнить все сама. Мне надо было этому научиться. Я не моглапрямо из Тетушкиных объятий перекочевать в объятия Яна теперь, когда я наконец получила возможность стоять на собственных ногах.
В самом мягком тоне я попыталась объяснить это Яну, когда мы встретились вновь.
– Похоже, ты не хочешь меня больше знать! – бесконечно оскорбленный, сказал он.
Нет, это было не так. Частенько внушала я себе, что влюблена в Яна. Во всяком случае частенько думала, что он и есть тот самый Единственный и Настоящий. Но мне хотелось удостовериться в этом. Мне нужно было немного времени.
– Дай мне год! – попросила я Яна.
– Делай как хочешь, – мрачно ответил он. – Но за год многое может случиться!
Я допускаю, что в этих словах таилась угроза, но для моих ушей они прозвучали как обещание чего-то светлого в будущем.
После того как Ян ушел, я долго стояла у открытого окна, задумчиво глядя на пунктир редких звезд в ночном летнем небе за рядами домов на улице Каптенсгатан.
– Многое может случиться за год, – в ожидании чего-то светлого в будущем сказала я себе. А потом пошла и позвонила Еве.
– Хочешь один год делить со мной холостяцкое хозяйство? – спросила я.
– Что делить? – переспросила Ева.
Я повторила свое предложение. В трубке наступила полная тишина.
– Ты слышишь меня? – нетерпеливо спросила я. – Почему ты не отвечаешь?
– Я упаковываю вещи, – сказала Ева.
II
Да, Ева, что можно сказать о Еве? Она блондинка, и очень любит поговорить, и довольно остроумна. И все это плюс известная склонность к капризам и переменчивость ее настроений сливаются в своего рода весенний апрельский шарм, перед которым не в силах устоять многие несчастные юнцы.
– С любовью я определеннопокончила… временно, – часто говорила она.
Ева то и дело влюблялась, но любовь эта быстро кончалась. А объекты ее любви так быстро менялись, что от одного вида этого кружилась голова. Пока я встречалась со своим старым Яном, храня ему верность, Ева уже назавтра после новой встречи не знала, к кому питает вечную любовь.
безжалостно заявила она исполненному надежд юноше, который позвонил ранним утром в четверг и напомнил ей все нежные любовные слова, сказанные ему накануне вечером. Но ему оставалось только винить самого себя за то, что он позвонил Еве до девяти часов утра – до того как она попила чаю.
Колыбель Евы качалась в Омоле [5]5
Городок в Западной Швеции. Символ маленького городка, где никогда ничего не случается.
[Закрыть]. В двадцать лет она отправилась в столицу. Должно быть, в Омоле тогда стало ужасно тихо!
Мы с Евой служили в одной конторе и всегда хорошо ладили друг с другом. Никого, кроме Евы, я бы не хотела видеть в бывшей Тетушкиной комнате, а она была в восторге, что может туда переехать. Уже два года она жила в Стокгольме. За эти два года ей довелось пожить в семи разных местах, где ей было почти так же «уютно и приятно», как Дрейфусу [6]6
Дрейфус Адольф(1859–1935) – офицер французского генерального штаба, против которого в 1894 г. было сфабриковано дело по обвинению в шпионаже в пользу Германии. Приговорен к пожизненной каторге и поселению на Чертовом острове в Карибском море. Помилован в 1899 г. под давлением общественного мнения.
[Закрыть]на Чертовом острове, утверждала она.
Сейчас Ева снимала комнату на улице Дебельнсгатан [7]7
В центре Стокгольма, в Васастане.
[Закрыть]. Там стояли кровать, стол и две огромные пальмы в кадках.
– Когда окно открыто, листья пальм шелестят, и я представляю себе, что здесь Средиземное море, – говорила Ева. – По-другому, вероятно, мне никогда не доведется побывать на Средиземном море, – добавляла она.
Время от времени по ночам на подушке Евы обнаруживался какой-нибудь заблудившийся клоп. Она тут же ловила его и запирала в специальную маленькую коробочку, которую называла «клоповня» и хранила возле кровати. Утром она исправно передавала коробочку хозяйке, утверждавшей, что вредных насекомых в квартире нет. Хозяйке совсем не нравилось, когда ей приносили «клоповню». Она поджимала губы, и выражение лица у нее становилось такое, словно она подозревала, что у Евы есть собственный клоповник, а коробочка представляет собой своего рода клоповореставрационный питомник, где Ева выращивает особо выдающиеся особи.
– Два года страданий сделали меня абсолютно беспардонной по отношению к теткам, сдающим комнаты с полным пансионом, – предупредила меня Ева.
– Звучит многообещающе! – ответила я. – Одно, во всяком случае, точно: ты не переступишь порог моей квартиры, пока не пройдешь основательную санобработку.
Уже на следующий вечер, преисполненная ожиданий и, по ее собственным уверениям, абсолютно продезинфицированная, Ева поднялась ко мне на четвертый этаж в сопровождении носильщика, который тащил все ее земное имущество.
Я живу в старом, слегка модернизированном доме, где нет и намека на лифт. С тех пор как я в шестилетнем возрасте причалила у Тетушки, я бегала вниз-вверх по этим лестницам. Вот была бы работа статистикам – сосчитать, сколько раз обежала я вокруг Земли лишь по этим ступенькам!
– Только поэтому ты такая стройная и злющая, – говорила Ева.
Как мы веселились в тот вечер, когда она переехала ко мне! Сначала мы произвели осмотр всех покоев. Много времени на это не потребовалось, потому что Двухкомнатная квартира совсем невелика. Да, более того, она мала, расположена на самом верху дома и по-старомодному уютна со своим скошенным потолком и оконными нишами. В одной комнате – маленький альков. А кухонька, должно быть, самая маленькая во всем Эстермальме.
В квартире, естественно, бросается в глаза след, оставленный Тетушкой, чрезвычайно мрачный след – табачно-коричневый, но мы решили как можно скорее покончить с этим.
Усевшись в оконной нише, мы начали строить планы. Ели и строили планы. В Омоле родители Евы были абсолютно уверены, что их крошка дочурка умрет с голоду в столице, если время от времени не присылать ей посылку с домашними припасами. Такую посылку с домашней колбасой, жареным цыпленком и печеньем она получила как раз сегодня.
Мы ели, сидя в оконной нише, и, держа в руке цыплячью ножку, я расписывала те изменения, которые собиралась сделать в квартире.
– Взорвем все ради воздуха и света! – сказала я, а Ева согласно кивнула.
Через открытое окно мы слышали звуки шагов внизу на уличной мостовой. Ах, только шаги звучат так по-летнему! Только летом так весело звучат шаги на улицах Стокгольма! Теплый вечерний воздух овевал наши лбы, а ландыши в вазе на подоконнике обдавали нас порой самыми опьяняющими волнами аромата. Все вместе было очень приятно!
– Как чудесно будет сегодня спать! – сказала Ева. – Без шелеста пальм и клоповни.
III
Каждой женщине необходимо когда-нибудь устроить собственный дом – не важно при этом, замужем она или нет. Живущее в ее душе стремление подрубать полотенца, скупать маленькие грубые огнеупорные формы для печенья, украшать настенные полки кружевными оборками должно быть, вне всякого сомнения, удовлетворено независимо от ее гражданского состояния. Как это часто бывает, девушка, стремясь окутать себя всей этой мишурой, легко может внушить себе, что влюблена в какого-нибудь парня, который может принести ей только несчастье. В любого парня, который даст ей возможность удовлетворить свою жажду обустройства и покупки мебели и одновременно назовет ее женой, что, разумеется, не менее важно.
По вечерам, подшивая с Евой занавески, я излагала свои взгляды.
– Желание обустроить дом и удостоиться звания жены погубило многих девушек! – уверенно заявила я. – Да, да, и это, возможно, не так уж странно.
– Да, – согласилась Ева, – не так уж странно сделаться вдруг, к примеру, фру [8]8
Госпожа (шв.).
[Закрыть]Юханссон! А бедняге Юханссону, должно быть, станет не очень весело, когда до него дойдет, что в каком порядке приобретала его жена. Сначала полотенца, потом кофейный сервиз, потом довольно долго совсем ничего и только потом уж Юханссон!
Нам было несказанножалко этого незнакомого господина Юханссона, и мы были очень довольны своими великолепными взглядами и тем, что намнет необходимости принуждать мужчин к браку, на самом деле стремясь воплотить потаенную мечту о тюлевых занавесках в крапинку. Кроме того, мы сохранили чудесную, никем не нарушаемую свободу пришивать воланы к занавескам. Мы делали это чрезвычайно основательно, и выходило нарядно. Шили метр за метром. Да, и не только это! Мы переоборудовали всю двухкомнатную квартиру, да так, что у Тетушки, увидь она это, обозначилась бы строгая морщинка у рта. Ян, мой милый, правда немного ожесточившийся, Ян помогал мне. Ему, наверное, было не слишком весело вечер за вечером клеить обои или, сидя на четвереньках, покрывать лаком пол, постоянно думая о том, что, не будь я так упряма, сюда переехал бы он, а не Ева. Он считал меня ужасной дурочкой и постоянно говорил мне об этом, энергично обрабатывая малярной кистью мрачные Тетушкины стены. И хотя он вообще-то хорошо относился к Еве, он, конечно, не мог слишком радужно воспринимать ее переезд в мою двухкомнатную квартиру.
– Через год ты съедешь отсюда, заруби себе это на носу! – уверял он ее.
– За год многое может случиться! – отвечала ему Ева.
Когда я вновь услышала эту фразу, во мне что-то дрогнуло в тайном ожидании, хотя я никоим образом не могла тогда предвидеть свое будущее.
Но я быстро отбросила все мысли о том, что может случиться, и сосредоточилась на том, чтобы как можно уютнее разместить старый Тетушкин диван времен Карла XIV Юхана [9]9
Карл XIV Юхан(1763–1844) – шведский король (1818–1844), основатель династии Бернадотов. Был маршалом Франции. В 1810 г. уволен Наполеоном и избран наследником шведского престола.
[Закрыть]и расставить книги на новой полке, сделанной Яном. Мои дорогие старые книги!
– Не читай так много, Кати! – частенько говаривала мне Ева. – Лучше живи!
Но ее призывы были тщетны. Я как была книжным червем, так им и останусь. Жизнь, описываемая в книгах, была для меня более реальной, чем сама реальная жизнь. Сколько себя помню, я собирала книги и теперь с чувством тихой внутренней радости перенесла их в новое хранилище.
Июньские вечера были долгими и светлыми, и мы работали допоздна. Но все-таки не уставали, – должно быть, потому, что нам было так весело! Нам так долго было весело! Каждый день, когда часы били пять, мы с Евой поднимали усталые головы над пишущими машинками, бросали блокноты со стенограммами в ящик, накидывали курточки, бросались в сутолоку движения на улице Кунгсгатан [10]10
Одна из центральных улиц Стокгольма.
[Закрыть]и как можно быстрее мчались домой, в наше гнездышко. У нас едва оставалось время для еды. Мы запустили все остальные дела.
Стояла пора белых ночей, благословенных белых ночей! Расчет доброго Господа Бога, когда Он создавал стокгольмские белые ночи, состоял, конечно, в том, чтобы молодые мужчины и женщины, крепко обнявшись, медленно прогуливались летней ночной порой под сенью дубов Юргордена [11]11
Остров, на котором расположен Скансен – этнографический Музей под открытым небом.
[Закрыть], мечтательно странствовали вдоль тихих синих вод. А мы? Что делали мы? Мы шили занавески! По вечерам к восьми часам приходил Ян, поначалу немного угрюмый, чуть ершистый, но потом мало-помалу его захватывал архитекторский энтузиазм – переделать две маленькие мрачные каморки в мансарде во что-то светлое и просторное, в квартиру, где можно дышать. Часов в двенадцать ночи мы пили чай и обсуждали итоги дня, а потом Ян шел домой, к своей вдове на Кунгсхольмен. И, слыша, как звуки его шагов постепенно затихают на лестнице, я всякий раз испытывала угрызения совести, но недолго.
В конце концов все было готово, и в один прекрасный вечер мы пригласили Яна отметить окончание ремонта. Я обнаружила, что готовить еду вообще-то не так уж трудно, если только пунктуально следовать указаниям поваренной книги. А у Евы были врожденные кулинарные способности.
– Самое лучшее у Евы – ее котлетки! – заявил Ян, положив себе на тарелку целую гору котлеток.
Он не сказал, что самое лучшее – мои тушеные сморчки, но я-то сама считала, что они фантастически хороши. И настроение у нас тоже было хорошее. Даже Ян расслабился и хохотал так, что стекла звенели. В самый разгар веселья в дверь позвонили. Я открыла. Предо мной стоял абсолютно незнакомый молодой человек с веселыми голубыми глазами, держа в руках лютню. Он быстренько вторгся в наше общество и сказал:
– Какой тут шум, смех и болтовня, дорогие друзья! И почему меня никогда не бывает там, где царит веселье?! И почему меня не приглашают к столу?
– Мы думали, вы уже поели, – сказала я.
– А кроме того, мы думали, что от тушеных сморчков у вас начнутся колики, – сказала Ева. – А между прочим, кто вы такой, собственно говоря?
– Альберт конечно, – весело сообщил голубоглазый. – Уже несколько недель я ваш ближайший сосед!
– Приятно! – сказала Ева.
– Я довольно долго сидел и слушал, как вы веселитесь, – продолжал Альберт. – Могу вас уверить, вас замечательно слышно со всех сторон! Но потом какой-то коварный негодник так понизил голос, что я не все мог разобрать, а в таком случае теряется смысл происходящего. И я подумал, что лучше мне прийти сюда.
– Совершенно правильно, – подтвердила Ева.
Но тут пробудился к жизни Ян. Смерив пришельца с ног до головы бодрящим, как открытая могила, взглядом, он было начал:
– По какому праву…
– Минутку, Ян, – предупреждающе сказала я. – Это мой дом, и я охотно приглашаю Альберта отведать тушеных сморчков.
– Во имя святого соседства, – подтвердила Ева и поставила на стол чистую тарелку.
– Да, спасибо, раз вы так настаиваете… – поблагодарил Альберт.
Отставив лютню в сторону, он без всяких церемоний сел за стол. Веселый, ничуть не смущающийся, шумный, он совершенно не обращал внимания на то, что Ян был поначалу немного мрачен.
Альберт рассказал, что снял комнату у пожилой супружеской пары, жившей рядом с нами. Он артист и недавно вернулся из длительных гастролей по провинции. Мы вспомнили, что видели в газетах его фотографии. Он сказал, что играл Отца [12]12
Главная роль в одноименной пьесе Августа Юхана Стриндберга (1849–1912), известнейшего шведского писателя.
[Закрыть].
Ян заметил, что если несчастная провинциальная публика узрела Альберта в роли Отца, то скука в провинции стала от этого еще более удручающей. Но Альберт только расхохотался и взял еще одну котлетку.
Все это время лютня стояла в углу, словно мрачная Угроза нашему веселью.
– Думаешь, он будет петь? – боязливо прошептала я Яну.
– Не представляю, как тебе удастся ему помешать, – прошептал мне в ответ Ян.
Вообще-то звуки лютни – чудесны… только потому, что, когда она замолкнет, наступает благословенно прекрасная тишина. Но большая часть поющих под лютню обычно как можно дальше отодвигает этот сладостный момент. И у меня всегда становится тоскливо на душе, когда огромные сильные парни, по виду профессиональные боксеры, встают в позу и возвещают: «Я девушка, что бродит в лохмотьях вокруг…» – а затем до бесконечности: «Сходим-ка мы за пивом, за пивом, за пивом, хопп-сан-са…»
Но Ева, видимо почувствовав к Альберту известный интерес и зная, как лучше польстить мужчине, пока мы с Яном ставили на стол кофейные чашки, явно улучила момент, чтобы подстрекнуть его спеть что-нибудь. Потому что Альберт, внезапно поднявшись, с наигранным смущением сказал:
– Кое-кто просил меня спеть!
– Кто этот идиот?.. – спросил Ян.
Но Альберт не позволил сбить себя с толку! А Ева сидела рядом с ним с горящими глазами, и в конце концов он и в самом деле перешел к песне: «Сходим-ка мы за пивом, за пивом, за пивом, ХОПП-сан-са…» – но тут мы с Яном вышли на кухню и поставили кипятить воду для кофе. А Ян поцеловал меня и сказал, что если бы я не была такая глупенькая и непонятливая маленькая дурочка, то мы могли бы быть уже женаты и иметь свой дом без всяких там певцов с лютней и все было бы хорошо.
И как раз в этот момент я почувствовала, что по-настоящему влюблена в Яна. И он держал меня в своих объятиях, пока кофе не сбежал, а я подумала, что, возможно, поступила неправильно. В комнате Альберт по-прежнему «ходил за пивом», а я сказала Яну, что об этом усердном хождении следовало бы, вероятно, доложить в Общество трезвости.
Но если не считать пения под лютню, Альберт был совершенно нормален и по-настоящему мил и приятен. И даже Ян стал в конце концов привыкать к нему. Мы завели граммофон и танцевали, пока не стало совсем светло. Потом сели в машину и покатили в Юргорден и мерзли, сидя там на скамейке на террасе Русендальского дворца [13]13
Дворец, построенный шведским королем Карлом XIV Юханом.
[Закрыть], пока солнце не выползло из тумана за Йердетом [14]14
Йердет– поле в Эстермальме, где проходили военные маневры.
[Закрыть], а маленькая певица малиновка совсем рядом не рассыпала первую трель наступающего дня.
