Текст книги "Кати в Италии"

Автор книги: Астрид Линдгрен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

VI

«За год многое может случиться!» – сказал Ян, и я все усердней ждала, когда же наконец все начнется. Идти по водосточному желобу, спасая запертый в квартире гуляш, я вовсе не считала «событием», так же как и то, что Ева выскочила на ходу из автобуса, упала, оцарапав лицо о землю, и потом долго не осмеливалась показываться на людях.

– Разве это не событие? – горько вопрошала Ева. – Чего тебе, собственно говоря, надо? Может, ты признала бы «событием» ужасное кораблекрушение?

Она недовольно смотрелась в зеркало. Вся ее левая щека представляла собой один сплошной большой синяк. Ева считала, что в ближайшее время внешние контакты ей совершенно противопоказаны. Естественно, ей необходимо было ходить в контору, но все остальное время она большей частью сидела дома, к великому горю и досаде толпы энергичных молодых воздыхателей, которые звонили ей, приглашая провести с ними вечер. Она вообще отказывалась встречаться с людьми.

Единственный, кого она, несмотря на все попытки, не смогла удержать на расстоянии, был Альберт. У него появилась привычка бродить по нашей квартире, словно он огромный добрый сенбернар. Как только Альберт освобождался от своих фильмов, он располагался у нас, явно собираясь делать это и в дальнейшем, даже если бы Ева вся превратилась в один сплошной синяк.

Он принес с собой несколько алых роз и спел своим красивым баритоном: «Red roses for a blue lady» [34]34
  Алые розы для синей леди (англ.).Игра слов: «blue» означает и «синяя», и «печальная».


[Закрыть].

Ева, ворча, поставила цветы в вазу и прекратила борьбу. Яну тоже нельзя было отказать от дома, и поэтому мы все четверо вели некоторое время тихую домашнюю жизнь, пока синяк Евы не прошел.

Оба они – и Ян, и Альберт – были страстными футбольными болельщиками. Они болтали об «Общешведской футбольной команде», делали на нее ставки и были увлечены так, что нам с Евой это жутко надоело. Однажды они получили восемь крон пятьдесят эре за одну ставку, сочли это выдающимся, единственным в своем роде подвигом и не переставали им хвастаться.

– Восемь крон пятьдесят эре, – высокомерно заявила Ева, – есть из-за чего поднимать такой шум! Думаю, это вам, мальчики, не по зубам. Поставим и мы с Кати, тогда вы увидите, что из этого получится!

И мы поставили, едва отзвучали залпы надменного хохота. Мы ничегошеньки не знали ни об одной из команд. Но полагались на женскую интуицию.

– Команда «Мальмё Ф. Ф.» [35]35
  Футбольная команда с юга Швеции.


[Закрыть], – сказала я. – Звучит честно и приятно. Эти мальчуганы из Сконе [36]36
  Южная провинция Швеции.


[Закрыть], ясное дело, выиграют. Поставь им крестик, Ева!

– Глупышка! – сказал Ян. – Если ты думаешь, что они выиграют, поставь им в этом случае два крестика.

И тогда мы с Евой поставили по два крестика всем, про кого мы думали, что они выиграют. И нам посчастливилось. Мы угадали двенадцать раз. Понадобилась целая неделя, прежде чем Ян и Альберт нас простили.

– В ставках должны быть своего рода порядок и система, – поучительно сказала Ева.

Это было уже потом, когда мы немного успокоились. Вначале в угаре успеха мы только бегали кругами и кричали. Мы получили примерно три тысячи крон за наши двенадцать правильных ставок. Явно кроме нас было еще много тех, кто делал ставки по разумной системе.

– О! – сказала Ева. – С тремя тысячами крон можно многое сделать! Их можно положить в банк. Или начать грандиозную светскую жизнь, часто посещать рестораны. Или поехать в Италию!

– Да, – сказала я. – С тремя тысячами крон можно поехать в Италию.

– Да, но… ты в самом деле думаешь, что?.. – заколебавшись, спросила Ева.

– Ева, – ответила я, – согласно статистике, в этом году в Италию ездили шестьдесят семь тысяч шведов. И то, что достаточно хорошо для шестидесяти семи тысяч шведов, пожалуй, хорошо и для меня.

– Ну ладно, – согласилась Ева, – позвони в Центральное статистическое бюро или тому, кто там теперь этим занимается, и скажи, чтобы изменили цифру на шестьдесят семь тысяч ноль-ноль два.

Затем, обхватив друг друга за талию, мы, обезумев от радости, исполнили воинственный танец. Отпуск мечты – теперь он станет реальностью! Италия – небесная, солнечная Италия!

Многое может случиться за год! А путешествие в Италию было «событием», да, несомненно!

– Надо начинать учить итальянский, – сказала Ева. – Самые необходимые фразы, например: «Удивительно, какой у вас пламенный взгляд, синьор!» Или что-нибудь в этом роде!

VII

Ева упрямо настаивала на том, чтобы мы учили итальянский.

– Дорогая Кати! – со строгим видом говорила она. – Если собираешься ехать в чужую страну, необходимо хотя бы немного знать язык.

– Начнем зубрить грамматику? – спросила я. – Что-нибудь вроде: «Я любила бы…» – и в этом же роде?

– Не будь дурочкой, – сказала Ева. – Я имею в виду только то, что нам надо выучить самые употребительные фразы. Так мы получим гораздо большую пользу от поездки. Коренное население просто теряет голову от восторга, когда говорят на его собственном прекрасном родном языке. Хотя бы немного!

– Охотно! – согласилась я.

Ева немного торопилась, так что покупку необходимых учебников я взяла на себя. По дороге домой я завернула в магазин старой книги и приобрела несколько итальянских разговорников и словарей.

Прошло несколькодней, прежде чем у нас появилось время для занятий, но однажды в воскресенье, еще до полудня, когда шел дождь, Ева сочла, что торжественный миг настал. Мы как раз только что выпили утренний кофе и сидели в одних пижамах на диване в комнате Евы.

– А теперь посмотрим, – сказала Ева, жадно хватая верхнюю книгу из купленной стопки. Это была старая честная книга Кунце «Полиглот». – «Новый легко усваиваемый метод – сразу же начать говорить по-итальянски без учителя. Содержит все необходимые для повседневных нужд слова и обороты речи», – прочитала она. – Но это же великолепно, как раз то, что нам нужно!

Довольная, она откусила кусочек венской булочки и стала листать книгу.

– Посмотрим! – снова сказала она.

Некоторое время Ева молчала, но глаза ее медленно расширялись.

– Mi arrichi i baffi – дерни меня за усы, – прочитала она.

– Превосходно! – сказала я. – Мы не можем ехать в Италию, не овладев этим оборотом речи – таким емким искренним выражением чувств.

– Может, это выражение в стиле нашего «Поцелуй Карлссона»? [37]37
  Карлссон– очень распространенная фамилия в Швеции.


[Закрыть]– спросила Ева. – В таком случае его, вероятно, можно употреблять.

– Читай дальше, – потребовала я.

И она так и сделала:

– «К вашим услугам, синьор, будьте так любезны подняться со мной наверх!»

– Думаю, это выражение нам лучше не учить, – сказала я. – Если мы начнем приглашать итальянских синьоров подняться с нами наверх, это повлечет сплошные недоразумения.

– Ты думаешь? – протянула Ева. – Во всяком случае, мне кажется, это лучше, чем предложить им спуститься с нами вниз, что могло бы означать «покатиться по наклонной плоскости» и так далее. Ну ты знаешь!

– Пусть господин Кунце нас извинит, но думаю, мы совершенно проигнорируем это крайне необходимое выражение, – ответила я, – тогда ты наверняка найдешь что-нибудь получше.

Ева перевернула страницу.

– Что скажешь об этом? – спросила она. – «Мне хочется приобрести пару сапог – это очень хорошие сапоги!»

– Звучит неплохо, – ответила я. – Мы поедем в Италию и купим там по паре сапог, которые нам, видимо, необходимы!

– Но они стоят денег! – воскликнула Ева.

– Сколько? – спросила я.

– Не знаю. Но скажи только: «Пожалуйста, счет!» – и сразу узнаешь, – уверила меня Ева.

– Ни одного дурного слова о господине Кунце, – заявила я, – он наверняка человек чести, но не кажется ли тебе, что его слова и обороты речи, пожалуй, чуточку опередили свое время? Перейдем лучше к этой книге!

Я схватила следующую книгу из стопки – это был разговорник, напечатанный в 1934 году.

– Что ни говори, – заметила Ева, – а разговорники интересны. Более или менее намеренно они многое разоблачают в той стране, о которой идет речь.

– В самом деле? – спросила я, испуганно глядя в разговорник. – Тогда нам лучше остерегаться Италии. Послушай-ка: «Этот человек украл у меня часы». «Я не могу найти свой железнодорожный вагон». «Здесь нет ночного горшка». «Ночью меня жутко мучили блохи…» В самом деле, какая опасная страна!

– Да уж! Взять хотя бы «Нет ночного горшка»! – возмущенно произнесла Ева. – И туда едут добровольно!

– Да, Ева, – продолжала я. – А население Италии производит впечатление людей грубых и навязчивых. Послушай-ка, что значится в рубрике «Чаевые»: «Если вы такой бессовестный, вы вообще ничего не получите… Если вы не оставите меня в покое, я вызову полицию!»

– Становится страшно, – резюмировала Ева.

– Все эти итальянские мужчины и назойливы, и плутоваты, уж поверь мне, – сказала я и продолжила чтение: – «Этот человек без всякого повода оскорбил меня – он только притворяется глухим».

– Почему он притворяется глухим? – со свойственной ей любознательностью спросила Ева. – Почему,во имя неба?

– Этого в разговорнике нет, – ответила я. – Очевидно, это часть какого-то коварного и ужасного плана. В решающий момент наверняка выяснится, что он, этот остолоп, слышит как нельзя лучше.

– Все это настораживает, – сказала Ева, наливая по рюмочке ликера. – Предлагаю прекратить занятия итальянским, а не то мы наберемся такого страху, что побоимся ехать.

– О нет! – сказала я. – Ты послала меня купить книги, и теперь уж я позабочусь о том, чтобы ты все-таки выучила итальянский и смогла обходиться без посторонней помощи в чужой стране. Как ты сама сказала: только самые необходимые фразы!

– Например? – спросила Ева.

– Например, вот эта, – ответила я, предварительно заглянув в книгу. – «Могу я попросить у вас понюшку табака?»

– Да, да, – глухо сказала Ева. – Ужасно, если бы мне пришлось блуждать по Венеции обезумевшей из-за отсутствия нюхательного табака. И все только из-за того, что я не знаю, как он называется по-итальянски.

– Такого случиться не должно, – решила я. – Ты совершенно спокойно подойдешь к пожилому синьору на пьяцце [38]38
  Площадь (ит).


[Закрыть], трогательно посмотришь на него и совершенно непринужденно скажешь: «Mi favorirebbe ипа presa?» – «Могу я попросить понюшку табака?»

Ева кивнула:

– Это разумная просьба, на которую нельзя не откликнуться.

– Да, а туземцы совершенно обалдеют от восторга, если с ними станут разговаривать на их собственном прекрасном родном языке, ведь ты так сказала, верно? Старикашка сбагрит тебе целую табакерку нюхательного табака, уж поверь мне!

Глаза Евы засверкали от восторга.

– Я начинаю думать, – сказала она, – что мы здорово повеселимся в Италии. Но одно меня удивляет: что за люди составляют эти разговорники?

Я не ответила. Потому что нашла в книжке кое-что очень интересное: список «наиболее распространенных болезней». Начинался он очень многообещающе – алкогольным отравлением и кончался совершенно логично почечной коликой. Опасная страна эта Италия! Сразу видишь, до чего в Италии доводит неудержимая страсть к пьянству.

Я углубилась в названия болезней. Болезнь может быть либо «ereditaria», то есть наследственная, либо « di corso lento» – вялотекущая, либо «uncurabile»– неизлечимая, объяснял словарь-разговорник. Я тотчас же принялась зубрить все эти слова и выражения.

Но Ева сочла такое усердие преувеличенным.

– К чему это? – спросила она.

– К чему? – переспросила я. – Ты ведь сама сказала, что мы должны учить итальянский. А если в Италии я заболею, то, думаю, смогу сказать врачу на звучном итальянском: я подозреваю, что у меня вялотекущая почечная колика.

– Дерни меня за усы и поцелуй Карлссона, – сказала Ева, швырнув разговорник на пол.

VIII

Два Рыцаря Печального Образа [39]39
  Рыцарь Печального Образа —так называл героя своего великого романа «Дон Кихот» испанский писатель Мигель Сервантес де Сааведра (1547–1616). Впоследствии это стало именем нарицательным.


[Закрыть]стояли на перроне. Это были Ян и Альберт. При скудном освещении оба казались бледно-серыми и немного обиженными судьбой.

– Они производят такое же бодрое и смешное впечатление, как главные герои современного романа, – сочувственно сказала я.

– В то время как мы, напротив, кипим и прыгаем от радости, словно герои эпохи Ренессанса [40]40
  Ренессанс– период в культурном и идейном развитии стран Западной и Центральной Европы (XIV–XVI вв.).


[Закрыть], – сказала Ева.

Ян с упреком смотрел на окно нашего купе.

– Послушай-ка, Кати! – сказал он. – Надеюсь, ты не слишком будешь прыгать от радости. Шведских девушек, которые, стоит им выехать за границу, срываются с тормозов, и без тебя хватает!

– И я, конечно, тоже сорвусь, – сказала я. – Все мои тормоза отпадут, как остатки кожи, которая шелушится после скарлатины.

Но в этот миг поезд тронулся, и если Ян и высказывал еще какие-то предостережения, то я, во всяком случае, не расслышала. Он исчез из поля зрения, и я его больше не видела. Некоторое время я по-прежнему стояла у окна, погрузившись в размышления. Почему-то я почувствовала, что Ян исчез не только из поля моего зрения, но и из моей жизни вообще. Я не хотела этого, но тут уж ничего не поделаешь! Я не могла избавиться от ощущения, будто оставляю нечтобезвозвратно прошедшее. Это немного испугало и опечалило меня.

– Прости меня, Ян, – прошептала я, прижавшись лицом к стеклу.

Ведь если даже иногда его предупреждения надоедали мне и я чувствовала себя чуточку оскорбленной его недостаточным вниманием к моему внутреннему «я», все же он был всегда так добр ко мне! И я дружила с ним целых три года. Мне вовсе не нравилось это новое ощущение, словно он ускользает от меня.

Но Ева не оставила мне ни минуты для подобных размышлений. Ведь мы были на пути к солнечной Италии, и радость Евы, ее восхищение были слышны всему поезду. Еще долго после того, как мы влезли на полки в спальном вагоне, она хихикала, и болтала, и журчала, и ворковала, так что пассажиры соседнего купе, которые явно не были людьми эпохи Ренессанса, в конце концов стали стучать в стенку, чтобы заставить ее замолчать.

В Копенгагене светило солнце и уличные торговки предлагали нам фиалки, а Ева сказала, что всем телом ощущает, как мы приблизились к континенту и как тормоза уже начинают отказывать, так что… бедный Ян, если бы он только знал!

Мы пообедали у «Лорри», в ресторане Драхмана [41]41
  Большой центр с ресторанами и кафе во Фредриксхавне, где есть и комнаты Драхмана. Драхмап Хольгер(1846–1908) – датский лирик, прозаик и драматург. Ресторан Драхмана оформлен в стиле 2-й половины XIX в.


[Закрыть], где два милых маленьких старичка с серебряными волосами пели нам песни Бельмана [42]42
  Бельман Карл Микаэль(1740–1795) – знаменитый шведский поэт, автор застольных песен «Послания Фредмама» (1790), «Песни Фредмана» (1791).


[Закрыть], так что глаза наши увлажнились слезами, и, почувствовав себя патриотами, мы задались вопросом, не слишком ли мы поторопились, оставив наше любезное отечество, где жили такие поэты?!

В ресторане было очень людно. Неподалеку от нас сидел веселый господин в сером полосатом костюме. Он пил водку «Ольборг» и пиво «Карлсберг» и становился все веселее. Он действительно соответствовал цитате из Драхмана, вырезанной на одной из живописных потолочных балок: «Здесь мое чело разгладилось так, что уже никакие морщины не в силах были избороздить его».

Нет, у этого господина в самом деле никаких морщин на лбу не было. Он с головы до пят был одно сплошное солнечное сияние.

В тот момент, когда мы в Евой накинулись на жаркое из свинины с красной капустой, он поднялся и подошел к нашему столику.

– Густафссон, – представился он и поклонился. – Вижу, дамы обедают здесь в полном одиночестве?

– Нет, мы здесь играем в карты с братом, – холодно ответила я, потому что, если даже Бельман и настроил нас на патриотический лад, все же наш патриотизм не распространялся на первого попавшегося шведа, заблудившегося в чужой стране.

Господин Густафссон совершенно не обратил внимания на мою убийственную иронию. Он по-прежнему весь сиял.

– Как приятно слышать за границей шведскую речь, – продолжал он. – Мне кажется, о ней можно по-настоящему тосковать.

Снедающую его тоску только долгое изгнание могло объяснить, и Ева сочувственно спросила господина Густафссона:

– Давно вы из Швеции?

– С сегодняшнего утра, – ответил господин Густафссон.

Мы онемели.

– Я еду в туристическую поездку в Италию, – продолжал он, хотя никто его об этом не спрашивал.

Ева поперхнулась. Нашатуристическая группа должна была отправиться из Копенгагена на другой день, и мы еще не видели будущих спутников.

Но мы немало размышляли о том, какими они будут. Ева оптимистка и все время была непоколебимо уверена в том, что большинство из них окажутся молодыми, статными, широкоплечими мужчинами, которые смогут защитить нас во мраке катакомб [43]43
  Системы подземных помещений, обычно искусственного происхождения, служившие в древности убежищем для христиан и захоронений.


[Закрыть]и вместе с нами будут мечтать под венецианской луной. Я отчетливо увидела, как при словах господина Густафссона жгучее сомнение начало закрадываться в ее душу. Подумать только! Что если он едет с пашейтуристической группой! Подумать только! Что если с нами не будет нескольких молодых, статных, широкоплечих мужчин, а только такие, как господин Густафссон! Да, разумеется, Форум Романум [44]44
  Форум– в Древнем Риме рыночная площадь, ставшая центром политической жизни. Главный форум Рима – Форум Романум, развиваясь с VI в. до н. э., превратился в парадный архитектурный ансамбль.


[Закрыть]– он всегда Форум Романум, но видеть некоего господина Густафссона, четко вырисовывающегося на фоне разрушенных колонн и выветрившихся руин, она явно не хотела. Это было заметно. Она так поникла, что бедный господин Густафссон в конце концов недовольно вернулся к своему столику. У нас было впечатление, что мы сильно испортили ему вечер.

– Ах, на свете столько туристических поездок, не надо думать, что все толстяки мира поедут вместе с нами, – все-таки молвила мне в утешение Ева, когда он уже не мог нас слышать.

Мы закончили трапезу, а затем вышли в сладостную осеннюю тьму. То был один из последних вечеров, когда Тиволи [45]45
  Парк со всевозможными аттракционами в Дании и Швеции. В Копенгагене – в центре города, близ железнодорожного вокзала и ратуши. Парк Тиволи был основан в 1843 г. лейтенантом Георгом Карстенсеном.


[Закрыть]был еще открыт, и мы решили пойти туда. Ева хотела сначала пойти в Нюхавн [46]46
  Портовый район города, пользовавшийся дурной славой еще в 1940-е гг.


[Закрыть]. Но я отказалась, заявив, что если уж меня где-нибудь похитят, то пусть это будет в Неаполе, и, подумав хорошенько, Ева признала мою правоту. Жаль, если бы наше путешествие в Италию закончилось, еще даже не начавшись, в Нюхавне.

Ева никогда раньше не была в Копенгагене, так что мне пришлось показывать дорогу в Тиволи. Способность ориентироваться была у меня не на высоте, но это меня ничуть не беспокоило. Я взяла Еву под руку, и мы двинулись туда, где, как я полагала, находится Тиволи. Несколько раз я спрашивала, как туда пройти, но поскольку я обладаю сказочной способностью, задавая подобные вопросы, натыкаться на городских идиотов, то случилось то, что случилось. Мы причалили на узенькой, сумрачной и безлюдной улице, где еще никогда не ступала моя нога.

– Это и есть знаменитый копенгагенский Тиволи, о котором я столько слышала? – спросила Ева. – Развлечения, песни и танцы… – добавила она.

И в самом деле! Из ближайшего дома вырывались развеселые звуки. Открытая дверь вела в какой-то кабачок. Мы осторожно заглянули туда. Там было полным-полно людей, которые, казалось, необычайно веселились. В основном это были дородные матроны и квадратные веселые дяденьки, вертевшиеся на крохотном тесном пятачке. Но там мелькали и молодые люди, и все казалось так весело и уютно!

– Публика здесь не особо элегантная, – сказала я Еве. – Но зато весело! Давай зайдем! Когда приезжаешь за границу, нужно смешиваться с толпой, это-то и создает атмосферу!

И мы нырнули в толпу, чтобы создать себе атмосферу. Деньги за вход в этот примитивный ночной клуб платить явно было не надо. Мы просто вошли туда и расположились за маленьким столиком. В кабачке стало заметно тише. Все смотрели на нас, широко раскрыв глаза.

– Мы, наверное, чуточку слишком элегантны и сенсационно-вызывающе одеты для этого кабака, – сказала Ева, удовлетворенно поглаживая свое платье из фая [47]47
  Шелковая ткань с поперечными рубчиками.


[Закрыть]. – Но они быстро к нам привыкнут.

За всеми остальными столиками пили кофе, а мы всегда, куда бы ни пришли, придерживаемся местных обычаев.

– Официант! – громко окликнула я. – Две чашечки кофе! Будьте любезны!

Да, он хотел оказать нам любезность. Хотя видно было, что вначале жутко колебался.

Танцы продолжались. Мы с Евой уселись поудобней, чтобы сразу же вскочить, как только нас пригласят.

Но нас не пригласили. Никто к нам не подошел.

– Они не осмеливаются, – сказала Ева. – Надо им показать, что мы простые и веселые и ничего не имеем против их примитивных танцев.

Потому что было абсолютно ясно, в какой культурный центр с полькой и старомодным вальсом мы попали: никаких более современных ритмов, которые куда лучше подошли бы нам с Евой. Но мы, как уже говорилось, придерживаемся обычаев тех мест, где появляемся. Заиграли умопомрачительную польку, и я пригласила Еву на танец. Мы пустились в пляс прямо поперек комнаты, стремясь слиться с народным весельем, и все другие пары испуганно шарахнулись в сторону. Приободренные успехом, мы еще больше ускорили темп, – пусть датчане увидят, как танцуют польку в Швеции! Мы пели и подпевали «тра-ля-ля», а иногда Ева выкрикивала душераздирающее «эгей!».

– Не надо больше орать «эгей!», – задыхаясь после восьми кругов по залу, сказала я Еве. – Если они еще и теперь не поняли, насколько мы близки к народу, пусть пеняют на себя!

Совершенно обессиленные, опустились мы возле нашего столика и стали ждать, что будет дальше. Но подумать только, какие тугодумы эти датчане! Они совершенно не оценили наш демократический настрой. Нас так никто и не пригласил! Глубоко возмущенные, мы уже подумывали было удалиться, но тут как раз должно было начаться всеобщее пение.

– Все будут петь – прекрасно! – сказала Ева. – Пение объединяет людей, было бы странно в конце концов не познакомиться поближе с нашим любимым братским народом.

У всех присутствующих были в руках маленькие тетрадки с напечатанным на машинке текстом. И они все вдруг поднялись и запели. Все, кроме одной пожилой дамы, спокойно сидевшей у столика, она, верно, устала, бедняжка! Мы с Евой тоже встали. Никакой тетрадки у нас не было, так что мы заглядывали в текст через плечо милого пожилого дяденьки, стоявшего к нам ближе всех. А он стал вертеться, словно мы причиняли ему беспокойство, и все время, пока пел, бросал на нас косые взгляды, стараясь отодвинуться как можно дальше. Но не тут-то было! Мы с Евой неотступно следовали за ним, упорно заглядывая в его тетрадку… Да, потому что нам необходимо былосблизиться с братским народом.

Мелодия, которую они пели, была такая знакомая: «Тра-лле-ри, тра-лле-ра». Но датский текст, разумеется, был совершенно не похож на тот, к которому мы привыкли.

«Нашей бабушке сегодня исполняется семьдесят… – пели мы с Евой, да так, что только звон стоял: – Тра-лле-ри, тра-лле-ра!»

У Евы было чистое, высокое сопрано, и мой скромный альт был тоже преступно красив. Мы часто изображали «сестер Эндрю» [48]48
  Популярное трио американской эстрады.


[Закрыть], и здесь у нас появилась великолепная возможность проявить наши таланты. Мы так тралялякали, что это привлекло всеобщее внимание. Песня была длинная, в четырнадцать куплетов, так что мы могли развернуться как следует. Каждая строфа начиналась совершенно одинаково: «Нашей бабушке сегодня исполняется семьдесят…» О, песня была в целом такая юмористическая, что я подумывала, уж не ввести ли нам этот текст в Швеции.

Но когда все приступили к четырнадцатой строфе и мы приготовились в последний раз грянуть изо всех сил: «Нашей бабушке сегодня исполняется семьдесят!» – я случайно бросила взгляд на пожилую даму, которая осталась сидеть за столиком. Она мило улыбалась и кивала в такт песне. Рядом с ней на столике лежало множество тортов, украшенных взбитыми сливками. И на одном из них я с ужасом прочитала белоснежную, выведенную сливками надпись: «70 лет».

Тут внезапно и беспощадно мнеоткрылась ужасающая правда: пожилая дамаи была та бабушка, которой исполнилось семьдесят лет, и мы попали на совершенно частную вечеринку в честь дня рождения. Я смолкла, и самое последнее «тра-лле-ра», булькнув, замерло у меня в горле. Но Ева, совершенно счастливая, пела так, что стены дрожали.

– Пой же! – прошипела она мне.

Но я дернула ее за платье.

– Ева, осталось несколько секунд! – шепнула я ей. – Бежим изо всех сил! Речь идет о нашей жизни!

И мы так и сделали. Мы рванули в дверь и оказались в безопасности, прежде чем отзвучали последние слова песни, посвященной бабушке. Ева хотела услышать от меня, почему мы бежали так поспешно. И, узнав, в чем дело, прислонилась к стене и захохотала так, что смех перешел в крик. Я втолкнула ее в такси, и мы спаслись в нашем отеле.

– Будьте любезны, разбудите нас завтра утром в половине восьмого! – серьезно сказала Ева портье.

Но секунду спустя она расхохоталась так, что напугала этого несчастного до полусмерти.

– Что случилось? – взволнованно спросил он.

– Я смеюсь потому, что нашей бабушке исполнилось семьдесят лет, – сказала Ева и, икая от хохота, вошла в лифт.