355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Аслан Шатаев » Письмо из будущего » Текст книги (страница 1)
Письмо из будущего
  • Текст добавлен: 14 сентября 2016, 23:10

Текст книги "Письмо из будущего"


Автор книги: Аслан Шатаев



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Шатаев Аслан
Письмо из будущего

«Среди неизвестного в окружающей нас природе самым неизвестным является время, ибо никто не знает, что такое время и как им управлять» – Аристотель.



Глава 1

Раньше я считал, время не подвластно человеку. Время – это прямая линия, идущая только в одном направлении. И никто или ничто не способно остановить его, или повернуть вспять. Я понял, что ошибался.

Я много читал научной литературы о времени. Однако нигде не нашел ответа на свои вопросы. Самый терзающий меня вопрос, на который не могли ответить никакие книги на земле, – почему именно я?

Не могу сказать, когда именно все началось. Еще в детстве я чувствовал, как время "зависает". Время буквально замедлялось, даже звуки становились замедленными. Или же наоборот, время ускоряло свой темп. Чаще этот недуг у меня появлялся во время повышенной температуры. Ощущение при этом бывало весьма мерзким. Пространство вокруг словно давило на меня. Не знаю, как точно описать это состояние. Я тогда думал, что все это признаки болезни. Я рассказывал об этом матери. Та лишь качала головой и пожимала плечами. Еще мне снился часто повторяющийся один и тот же кошмарный сон. Я двигаюсь по какой-то прямой дороге (иду? лечу? парю?). И тут дорога начинает идти зигзагами, неровностями. Вокруг грязно, неприятно. И меня преследует неприятное ощущение. После пробуждения, опять это чувство "зависания".

Я не особо удивился, когда мой друг рассказал, что с ним происходило нечто подобное. С возрастом у него это прошло. Значит, так бывает, посчитал я. Однако с возрастом у меня эти ощущения только усиливались.

Мое первое, настоящее замедление времени, проявилось в четырнадцать лет.

До этой истории я познал ужас войны.

26 ноября 1994 года, в 3 часа ночи, я проснулся от прогремевших мощных взрывов. Я не мог понять, что происходит. Сначала принял это за грозу, так как за взрывами последовали вспышки. Но взрывы гремели одна за другой. Раздалась автоматная очередь. Отец, мать и брат тоже проснулись. Мы с ужасом глядели в окно, наблюдая за всем этим. Впрочем, смотреть было не на что, кроме вспышек и трассеров. Света не было. Его отключили. В последнее время его часто отключали. Почему же именно сегодня? Может, подорвали электростанцию…?

Где-то завыла сирена, предвещавшая о начале военных действий. Взрывы и стрельба продолжались довольно долго. Через какое-то время наступило затишье. Так мне, по крайней мере, казалось, потому что я заснул. Хотя не сразу. Только под утро.

За один день город словно пропустили через мясорубку. На местном телевидении показывали разрушения и трупы людей. Точнее их останки. После просмотров фильмов ужасов, которых я видел немало, мне казалось, меня ничто уже не может напугать. Но реальность была хуже. Намного хуже.

Повсюду в городе стояли подбитые танки российских войск. Некоторые танки еще горели. Никогда не думал, что груда металла может так гореть. Одних русских солдат взяли в плен. А большая их часть была уничтожена.

Война на какое-то время затихла, но это было только начало. Буквально через несколько дней все повторилось. На этот раз с большим масштабом. Я не мог понять, почему по российским СМИ это называли наведение конституционного порядка? Это была даже не война, а самое настоящее искоренение чеченского народа. Мирные жители разве боевики? А старики и дети, которых немало погибло, вплоть до грудных детей? В СМИ военные часто оправдывали свои действия, например, тем, что авиационные удары могут быть неточными, и без жертв никак не обойтись. Интересно, а наш частный сектор, находившийся в километрах пяти от дислокации боевиков, тоже стал жертвой неточных авиационных ударов?

В конце декабря мы с семьей уехали в Курчалой. Там было более или менее безопасно. Мы поселились в пустовавшем доме рядом с домом дедушки. Света, воды и газа не было. Чтобы не замерзнуть, разжигали печку. Пришлось осваивать рубку дров. Вода не шла. Ее мы брали из колодца. Благо, их в селе было немало. Отец поехал в город и на нанятом КамАЗе привез некоторые вещи с дома. Все это уместилось в одной большой пустовавшей комнате.

Через месяц приехал дядя и сказал, чтобы мы поехали в Хасавюрт, мол, там безопаснее. Мы так и поступили. В Хасавюрте снимали квартиру наши родственники, тоже сбежавшие от войны. У них мы и остановились. Было тесновато, но никто не жаловался. Все же лучше, чем сидеть в Чечне и думать, упадет ли следующая ракета на твой дом.

Там мы тоже пробыли недолго. Приехал наш родственник и предложил переехать к знакомым кумыкам. Чуть больше месяца спустя мы опять собрали вещи и переехали в большой двухэтажный дом, там же, в Хасавюрте. Хозяйка была мать-одиночка с тремя детьми. Она охотно приняла нас в свой дом.

На новом месте мне понравилось больше, чем в Курчалое, потому что здесь был свет, газ и вода. Через день приехал отец с груженым КамАЗом. Теперь домашние вещи были в надежном месте, поскольку находились за пределами Чечни. Практически все, что мне нужно было, теперь находилось здесь: моя игровая приставка, видеомагнитофон, синтезатор, на котором я часто играл, и даже придумал кое-что свое. В общем, мне уже было чем себя занять. О войне я вспоминал лишь когда смотрел телевизор. У меня появился и друг. Это был сын хозяйки дома.

Как-то отец с матерью решили поехать домой, в Грозный, посмотреть, все ли там в порядке. Их не было дня четыре, что заставило нас с братом изрядно поволноваться. Наконец, они появились. Мать сказала, что все у нас дома было перевернуто вверх дном, двери сломаны, подвал, который отец замуровал, спрятав там некоторые бытовые вещи, был вскрыт. Все соления (их было немало) съедены. В моем чемодане, который там остался, были обнаружены фекалии. Соседи говорили, что видели, как там часто ошивались солдаты федеральных войск.

Через какое-то время мать с отцом решили вернуться в Грозный, взяв нас с братом с собой. В городе теперь стало не так опасно, как раньше. Мой друг уговаривал моих родителей оставить меня. Я сам был не прочь остаться. Зачем возвращаться? Там все перевернуто вверх дном. Ни света, ни газа, ни воды. Чем мне там заниматься?

Меня оставили. Брат уехал вместе с родителями. Только вещи еще не увезли. Рано.

Я стал скучать. По родителям, по брату, по дому, по друзьям, по старой жизни. Мне уже надоели эти ежедневные просмотры фильмов и видеоигры. Каждый день одно и то же. Ничего не менялось. Чтобы как-то отвлечься, я выходил и гулял по центру Хасавюрта. Но я тут никого не знал. Хотелось вернуться домой. Пусть хоть не такой, каким он был прежде, но все же домой.

Я раздумывал над тем, как быстро мы всего лишились. Мы жили богато, ни в чем себе не отказывая. У меня было много друзей. Не буду вдаваться в подробности, что у нас было и что не было. Одним словом, мы жили полноценной жизнью. Кто-то жаловался, ругал власть, Дудаева. Говорили, что жизнь стала хуже после отделения от России. Мне почему-то так не казалось. Наоборот, мы после отделения наши дела пошли в гору. Ине только у нас. Бывали, конечно, какие-то беспорядки, но все это наверняка были козни тех, кому не выгодно отделение Чечни.

И тут, в ноябре 1994 года перед нами возникла огромная пропасть. Все наше счастье провалилось в эту бездну. Остались только мы, у края пропасти, держась как можно сильнее, чтобы не упасть вниз. Придется все начинать сначала. Только как долго мы будем вставать на ноги? И когда начнется это начало? И когда закончится эта война?

В начале лета я поехал домой. На этот раз я не думал возвращаться назад. Нет уж! Увольте!

По дороге я смотрел на разрушенные дома и ужасался. Какая же это антитеррористическая операция? Такое впечатление, что войну вели с мирными жителями, а не с боевиками.

Грозный вообще невозможно было узнать. Площадь "Минутка", по которой мы с друзьями и одноклассниками любили ходить, превратилась в одни руины. Раньше это было самое оживленное после центрального рынка место. А сейчас оно пустовало. Я видел много съемок разрушенного города по новостям. В реальности все было иначе. То, что ты испытываешь при виде разрушений, вместо знакомых и полюбивших тебе мест, не передать словами.

Несмотря ни на что, я рад был вернуться. Прошло полгода, как меня не было дома. А казалось, прошло полвека.

Улица наша тоже изменилась. Из соседей здесь мало кто остался. Да и обросло все травой и бурьяном. Еще я заметил, что и живости прибавилось. Пустые дворы и обросшие места заселили всякого рода мелкие животные: белки, хомяки, птицы. Видно, они сбежали с гор, где война не прекращалась ни на минуту.

Я ожидал увидеть наш дом полуразрушенным. Мать говорила до этого, что во дворе у нас взорвалась ракета. Мне-то подумалось, взрыв зацепил дом. Но он стоял целехонький. Только крышу задело осколками. В доме тоже все было в порядке. Относительно в порядке. Потолок и стены местами потрескались, стекла на окнах, заклеенные скотчем, повреждены, решетки и двери сломаны. Отцу с братом пришлось немало потрудиться, чтобы все исправить. Поменять стекла, починить двери. Потолок и стены пришлось оставить до лучших времен.

Из соседей остался один мой друг. За эти полгода он подрос. Мы с ним гуляли на улице (в пределах нашей улицы конечно), сидели на скамейке и грызли семечки. Дома я читал все, что под руку попадется. Другого занятия я и не находил. Света, газа и воды не было. Что не говори, дома лучше, чем в гостях.

Вскоре я начал ходить в школу. Точнее, продолжил учебу. Нашу старую школу разрушили до основания, а в рядом стоящей, так и оставшейся недостроенной школе, устроили базу федеральные войска. Весь состав средней школы? 5 находился теперь в школе для глухонемых. Потом нас перевели в школу? 42. На первой смене учились дети с 42 школы, а на второй – наши.

Школа была не ахти какая. Почти пол здания было в копоти. Остальная часть – в нашем распоряжении. Со школьными книгами у нас проблем не возникало. С торца здания находилась заброшенная библиотека. Там все было завалено шкафами, под которыми и находились книги. Только книги эти официально нам не вручали. Мы сами пробирались через решетку и брали то, что нам нужно.

В конце июля по новостям объявили, что будет произведен вывод федеральных войск из Чечни. Начались мероприятия по разминированию. Каждый день слышались их взрывы. Война заканчивается, думал я. Скоро начнется мирная жизнь.

Мать с отцом поехали в Хасавюрт, забрать вещи. Приехали поздно. К сожалению, привезли не все. В основном вещи домашнего обихода.

Добывали мы себе на пропитание тем, что отец продавал оставшийся после войны товар в Хасавюрте. В последнее время он часто туда ездил.

В середине августа дали воду. Мы очень обрадовались. До этого приходилось с канистрами ездить по городу в поисках воды. Газ дали чуть раньше. Хотя он был очень слабый.

Начались "зачистки". Мы ждали прибытия российских солдат как палачей. В домах, где они проводили свои "зачистки", слышались то взрывы, то автоматная очередь. "Что они там делают? – думал я – Хозяев расстреливают что ли?"

Тетя Марина, наша соседка, поведала нам, что закрытые двери они открывают выстрелом из автомата, а в "подозрительные объекты" закидывают гранату.

Пришла наша очередь. С нами со всеми поздоровались и без приглашения вступили в наш дом. Тут же солдат заинтересовала комната моего отца, напичканная всякой техникой.

– Ого-гооо, – потянул старший из них по званию, – сколько у вас тут краденой аппаратуры!

– Ничего она не краденная! – вступилась за нас тетя Марина, находившаяся в это время у нас как страховка, поскольку она была русская. Мы считали, солдаты не будут к нам придираться, увидев "свою".

– А вы что, их защитница? – съязвил тот. – Семенов, проверь наверху.

Я проводил молодого солдата на второй этаж. Он не стал ступать на ковер, поскольку был в сапогах. Стоял на лестнице и заглянул в открытые двери соседних комнат. В зале было еще больше аппаратуры. Она могла заинтересовать военных не меньше. Это был товар, который отец реализовывал до войны. Попробуй им это доказать. Сразу объявили бы его краденным.

– Не стану подниматься, – сказал молодой солдат. – Там что-нибудь есть?

– Э-э-э… нет, – выдавил я.

И он спустился вниз.

В это время старшего заинтересовал закрытый сейф.

– Что там? – спросил он молодого.

– Там все чисто, – ответил он.

– Где ключи? – обратился он уже к нам, постучав по полуметровому сейфу.

– Ключей нет, – ответила мать. – Муж поехал в город, а ключи забрал с собой.

– А внутри что?

– Его личные вещи. В основном – видеосъемки.

– Ага, рассказывайте. – Он отошел от сейфа. – Так, освобождаем комнату. Сейчас будем взрывать.

– Что?? – удивилась мать. – Как взрывать? Зачем?

– Откуда мы знаешь, что там лежит? Может, целый арсенал? Короче, не мешайте! Забросим гранату – и всего-то дел.

– Вы что, с ума сошли? – заговорила тетя Марина. – Вы же всю аппаратуру уничтожите!

– Два зайца поймаем! Уничтожим краденую аппаратуру и вскроем сейф!

– Я сейчас с вашим капитаном поговорю! Посмотрим, что он скажет.

Тот недовольно скривил лицо.

– Говорите, что хотите! – парировал он. – Гранату я все равно закину.

Тетя Марина решительно пошла на улицу, где и ждал их капитан. Вскоре показался мужчина лет пятидесяти.

– В чем дело? – спросил он.

– Да вот, товарищ капитан, сейф хотим вскрыть.

– С помощью грубой силы?

Тот не нашел что ответить.

– Дело в том, – стала объяснять ему мать, – что муж забрал ключ сейфа с собой.

Капитан подошел к сейфу и сказал:

– Семенов, помоги-ка мне.

Семенов подошел, и они вместе потянули угол двери сейфа на себя. Дверь сейфа под их тяжестью согнулась, и можно было теперь увидеть, что находится внутри.

– Ну, – произнес капитан, – видите, что там?

– Видеокассеты и какие-то шмотки, – ответил ему Семенов.

Они отпустили дверцу. Та с грохотом встала на свое место.

– Все чисто – подытожил капитан. – Теперь пошли. У нас еще много работы.

Капитан со своей свитой вышел на улицу.

Так закончился день зачисток.

В конце августа приехал из Москвы мой друг Идрис. Я был очень рад его видеть. В последний раз мы виделись до войны. Мы с ним просидели на улице до вечера, общаясь, вспоминая былое. На следующий день мы решили с ним поехать на речку, искупаться. Раньше я не умел плавать. Благодаря Идрису, я научился. Он же научил меня прыгать в воду с высокой горки. Он выглядел таким возбужденным после прыжка. Потом и меня стал уговаривать прыгнуть. Я категорически отказывался, ссылаясь на несуществующую боль в спине. Я просто боялся. Горка была слишком высокой, к тому же глубина не очень большая. А вдруг я ударюсь о дно?

– Эх ты, трус! – засмеялся он.

Это меня задело.

Другие же прыгают – и ничего, думал я. Если с ними ничего не случается, что со мной может случиться?

И я прыгнул.

Тогда я понял всю прелесть прыжков. Меня невозможно было остановить. Я все прыгал и прыгал. Впервые, за столь долгое время, мне было действительно хорошо.

В дальнейшем мы стали ходить с Идрисом на речку почти ли не каждый день. Матери не очень это нравилось, поскольку в незнакомых местах мы могли подорваться на мине. Я успокаивал мать, говоря, что там людно, и по незнакомым местам мы не ходим.

Через какое-то время приехали еще двое моих друзей. Теперь я стал пропадать на улице чаще. Наши соседи тоже приезжали. На улице становилось люднее. Кто-то восстанавливал свой разрушенный дом, кто-то очищал улицу от бурьяна. Жизнь, может, не полностью, но кое-как начинала вновь закипать.

Начало осени. Отец взял в аренду помещение и собирался открыть в нем магазинчик. Помещение требовало капитального ремонта. К концу осени мы планировали уже запустить магазин.

Федеральные войска понемногу уходили из Чечни. Электричества до сих пор не было. Для этого сначала надо было провести провода. Власти почти ли не каждый день кормили нас обещаниями провести их.

В тот день я лег спать с повышенной температурой. Видно, ночью простудился. Меня мучили кошмары. Я видел прямую дорогу, о которой уже рассказывал. Двигаюсь ли по ней сам, или она движет мной – не могу сказать. Идти по ней очень неприятно. Может, это даже не дорога, а тропа. Иногда эта тропа имеет другой вид. Например, вид какой-то полосы или луча. В общем, почти каждый раз картина меняется. Суть остается – некий прямой путь, и я по нему двигаюсь. При этом меня сопровождает какой-то странный свистящий звук, отдававшийся у меня в мозгу. Он не дает мне покоя. За прямой дорогой начинает идти грязная, замусоренная кривая дорога, или тропа, или полоса, или луч. И всем своим нутром, телом и душой чувствуешь себя омерзительно. Представьте себе, что вы едите грязных живых червяков, или вы вдыхаете запах сдохшей неделю назад кошки, или кто-то перед самым вашим ухом скребет гвоздем по стеклу. Все ваши чувства отвращения и страхи вместе взятые, пожалуй, можно отнести к тому, что чувствовал я. Казалось бы, ну дорога, ну кривая, ну грязная. И что такого? Неприятные чувства сами приходят, вместе с грязной дорогой. Словно, дорога та и есть само воплощение неприятных и омерзительных ощущений. Словами то не опишешь. Это было что-то запредельное.

Дальше я встречаю кого-то на этой дороге. Я как бы знаком с ним. Он просит меня что-то сделать. А я иду выполнять его поручение.

И просыпаюсь. Я находился в каком-то полудреме. Меня сопровождали чувство давления, зависания и бесконечности. Только сумасшедший мог бы описать так свои ощущения, но по-другому я это объяснить не могу. Мне становится плохо. Неприятные ощущения с пробуждением чуть ослабли, однако совсем не прошли. Особенно на меня давит чувство бесконечности. Попробую описать это состояние. Представьте, что вы сидите и смотрите в одну точку. Теперь представьте, что вы вынуждены сидеть так бесконечно. Примерно то же самое чувство. Возможно, кто-то из вас испытывал нечто подобное.

Я встаю. В голове слышу голос, который уже не просит, а приказывает сделать что-то. Только я до сих пор не могу вспомнить, что именно. Голос говорил как бы быстро. Звучит он вроде обычно, а мне кажется, что он очень быстрый. Мне от этого противно. Так противно, что больно. Только боль эта другая. Не телесная. Повторюсь: нечто запредельное.

Помню, я что-то еще отвечал голосу. И тоже говорил очень быстро. Должно быть, я говорил это про себя, иначе мать, спящая в соседней комнате, проснулась бы. Не только голоса, но и мои движения были быстрыми.

Я ходил взад-вперед. В голову лезли посторонние мысли. Сон и бодрствование переплелись. Тиканье настенных часов действовало мне на нервы. Они словно били прямо в мой мозг. Часы тоже тикали быстро. Я закрыл уши, чтобы не слышать этого. Мне казалось, будто я стал очень тяжелым. Это чувство вкралось в каждую клеточку моего тела. Когда я касался своей руки, казалось, я зажимал ее в тисках. Стоило мне хотя бы слегка прикоснуться к какому-нибудь предмету, возникало ощущение, будто я надавил на этот предмет очень сильно. Я словно попал в тело какого-то пришельца, у которого абсолютно другие ощущения.

Больше этого выносить я не мог. Мне надо было выйти на свежий воздух.

Тихо, чтобы не разбудить никого, я пошел к выходу. Сколько времени – я не знал. На улице стояла ночь. Думаю, время глубокой ночи.

Я не мог понять, куда иду. Выйдя в коридор и надев тапочки, вспомнил, что мне надо было выйти. А для чего – забыл.

Наконец, оказался на улице. Вдохнул ночной свежий воздух, правда, перемешанный с гарью. Где-то как всегда что-то горело. Тем не менее, меня это немного вернуло к реальности. Посторонние мысли больше не лезли в голову.

Тут я заметил, что что-то не так. Ночное пение кузнечиков было необычным. Я прислушался и понял в чем дело. Звуки стали замедленными.

– Что происходит…? – услышал я собственный искаженный голос, прозвучавший как на замедленной пленке.

Перед глазами пролетела какая-то мошка. Точнее, не пролетела, а двигалась лениво и медленно. Я даже видел, как крылья насекомого двигаются то вверх, то вниз. Мне тут же вспомнились документальные фильмы про животный мир, в которых точно так же показывали летящих насекомых в замедленном темпе.

"Что это значит? – недоумевал я. – Мне это кажется, или как?"

Я сделал шаг. То было похоже на лунный шаг. Медленный. Значит, не только все кругом двигалось медленно, но и я сам. До этого все текло очень быстро, и тут все с точностью до наоборот. Я не раз чувствовал это замедление во время "зависания". Но так явно я его еще ни разу не ощущал.

Я сделал еще шаг. Еще. Движения мне давались нелегко. Словно я был под водой. Чувствовалось какое-то сопротивление.

Мне захотелось бежать, освободиться от этого сопротивления. Освободиться от времени. И я побежал. Опять же, замедленно. Обычно так бывает во сне. Ты пытаешься убежать от какой-то опасности, но у тебя ничего не получается. Движения твои скованы, медлительны. Как бы ты не пытался бежать быстрее, ничего не выходит. Однако я смог. Сон это или нет – я смог. Тяжесть тела пропала вместе с сопротивляемостью. Теперь я двигался быстро. Можно сказать, быстрее, чем обычно. Вместе со мной весь мир ускорил свой темп. Меня знобило. Температура еще не прошла. Даже усилилась. Но меня сейчас это мало волновало.

Мир кругом перестал для меня существовать. Остались только чувства. Несмотря на неприятные ощущения, я чувствовал какой-то подъем, свободу. Мне казалось, что я смогу свернуть горы. Будто весь мир был в моих руках.

Голова вдруг закружилась. Меня затошнило. Я остановился в конце улицы и меня вырвало. Быстрое пение кузнечиков замедлилось и стало обычным. Время вернулось в обычный темп. Все странные и неприятные ощущение разом исчезли. Будто я только что пробудился ото сна.

Я стоял посреди дороги, рядом с парком, пытаясь понять, что со мной произошло. "Зависания" проявляли себя по-разному. Такого еще не было. И вообще, понятие "зависание" я сам придумал, и ничего сверхъестественного оно не означало. Лишь какая-то болезнь, природу которой я не мог понять.

Мысли мои оборвал какой-то шорох в парке. Я разглядел несколько человеческих фигур, двигающихся в мою сторону.

Стоять посреди ночи на дороге у парка было небезопасно. Тем более что рядом находилась комендатура федеральных войск. Тебя непременно примут за боевика, откроют огонь и даже не спросят. А если не выстрелят, предупреждением "не шляться по ночам где попало" не отделаешься. Они обязательно прихватят тебя с собой в свою обитель и будут пытать, требуя сказать, где находятся боевики. Не важно, знаешь ты или нет ответы на их допросы. Лишь бы был повод для членовредительства. И если ты выберешься оттуда живым – считай, тебе повезло.

У меня не было сомнений, что сие фигуры – российские военные. Уж точно не гражданские. И не боевики. Боевиков уже давно не было слышно в городе. Бои в основном велись где-нибудь в горах, где и прятались боевики.

Не знаю, что они делали там на ночь глядя. Может, патрулировали.

Я попятился назад. "Интересно, – подумал я, – они меня заметили?"

– Стоять! Стрелять буду! – услышал я явно русский говор.

Нелепо, но я вспомнил один анекдот:

" – Стоять! Стрелять буду!

– Стою!

– Стреляю!"

Анекдот не так далек от истины. Но испытывать судьбу я не стал и побежал со всех ног. За спиной послышался мат, и тут же автоматная очередь. Пули со свистом пролетели мимо, едва не задев меня.

Про себя стал проклинать себя за эту глупость. Зачем я вообще поплел к этому парку? Кто меня заставлял? На последний вопрос у меня был ответ. Меня заставил внезапный порыв. Сейчас его уже не было. Не знаю, что на меня нашло. Эти причуды, которые я вытворял во время "зависания", не раз удивляли меня самого. Иной раз даже пугали. Помниться, я вскочил как-то ночью с кровати, во время очередного "зависания", будучи спящим, и побежал за кем-то (или куда-то за чем-то, не помню). Остановил меня обозленный крик отца из своей комнаты, который тоже спал в это время. Видно, я разбудил его своим топотом. Я тут же опомнился и задался вопросом: "Куда меня понесло?" Не найдя ответа, пошел обратно спать. А на следующий день был удивлен своим поведением. Я посчитал, что это должно быть, лунатизм. Я прочел где-то, что лунатизм – это расстройство сознания, при котором во сне совершаются привычные действия. А ведь я не спал! Я проснулся, осознавал, что бодрствую, но при этом побежал неизвестно куда и для чего. Мне было интересно не столько то, зачем и куда я бежал, а то, куда бы я прибежал, не останови меня отец. Нечто похожее было и сейчас.

– Стоять я сказал! – не унимался голос за спиной. Снова раздалась автоматная очередь. Сердце в груди, и без того отдававшееся барабанным боем в груди, забилось еще сильнее. Словно вот-вот выскочит.

Я бежал чуть пригнувшись, чтобы в меня не попали. Пули, ударяясь о камни, заискрились у меня под ногами. Я не мог понять, попали они в меня или нет. Ног я своих не чувствовал. Удивительно, как я еще на ногах держался.

Либо в этот момент время опять замедлилось, либо это был поток адреналина, не знаю. Но я побежал быстрее. Бежал со всех ног.

Поравнявшись с нашим домом, я не стал забегать. Этим я мог подвергнуть опасности свою семью. Я побежал дальше. Преследователи продолжали мне кричать, чтобы я остановился, не забывая при этом открывать огонь. К счастью, они меня уже не видели. Я бежал огородами, чтобы пули меня не достали.

Не добежав до угла, я юркнул под слегка приоткрытую дверь ворот заброшенного дома и притих. Я не знал, заметили они это или нет.

Их топот приближался. Я затаил дыхание. Сердце билось очень сильно. Мне казалось, они могли это услышать. Приоткрытую дверь в темноте было не разглядеть. Они не должны ее заметить. Если только не увидели, как я сюда забежал.

Вскоре я услышал их топот прямо у ворот. Раздался выстрел и мат. Мое сердце остановилось. Ну, все, конец, думал я.

Солдаты пробежали мимо. Когда их топот утих, я вздохнул с облегчением. Но расслабляться еще рано. Надо пробраться домой, оставаясь незамеченным.

– Ты видишь его? – услышал я голос одного из них.

– Он скрылся!

– Найдите его! Он не мог далеко убежать! Возможно, где-то прячется!

Голоса были далеко. Пока что. Надо что-то делать.

Выходить сейчас опасно. Они меня непременно заметят. Можно попасть домой через дворы, перелезая через заборы. От моего дома меня разделяли три двора. В одном из них жили наши соседи. Остальные – пустовали.

Медлить нельзя. Они в любой момент могли заглянуть сюда.

Я на цыпочках миновал разрушенный дом. Растительность под ногами предательски хрустела. Но делать нечего. Добравшись до металлического забора, я встал на уступ и заглянул в соседний двор. За окнами дома стояла темнота. Видно, все спят.

Упираясь о кирпичи разрушенного дома, я поднялся на забор. Под ногами была только земля. Можно спрыгнуть, не создавая шума. Когда же я спрыгнул вниз, забор за спиной загрохотал.

– Он здесь! – услышал я ликующий голос одного из преследователей.

Я побежал в сторону противоположного забора. К счастью, этот был кирпичный, и мне ничего не стоило его бесшумно перепрыгнуть. За спиной я услышал поднятый военными грохот. Они открыли ворота заброшенного двора, в котором я был. Послышалась стрельба. Видимо, прочищали путь.

Со следующим забором пришлось повозиться. Он был слишком высоким. Я, как мог, вскарабкался на него и оказался в следующем дворе. Ворота у него отсутствовали, поэтому с улицы весь двор был как на ладони. Можно было обойти двухэтажный дом сзади, чтобы пересечь двор незаметно, но по пути находилось слишком много металлолома. Без шума никак не обойтись. Тогда бы я точно привлек внимание преследователей.

Оказавшись на земле, я тихонько двинулся к противоположному забору, такому же высокому, настороженно оглядываясь на улицу.

Тут один из солдат пробежал рядом с домом, в сторону своих сослуживцев.

Я замер.

Заметил ли он меня? Бежал он, глядя вперед. В мою сторону не посмотрел. Но он мог увидеть меня краем глаза. Что, если он меня все-таки заметил? Он пойдет к остальным, расскажет об этом и они все придут сюда.

– Не нашли его? – донеслось до меня.

Стало быть, не заметил, подумал я, и двинулся дальше.

Добравшись до забора, я вскарабкался на него. Это был последний двор. Следующий – наш. Я слышал, как солдаты о чем-то переговариваются. Они все еще были в том дворе.

За забором следовала крыша нашего навеса. Стараясь не шуметь, я пошел по крыше, пригнувшись. Когда крыша закончилась, спрыгнул с нее вниз. Приземление было шумным. Хочется думать, мои преследователи этого не услышали.

Теперь оставалось сделать кое-что. Я оставил ворота, выходящие на улицу, открытыми. Если я их сейчас же не закрою, солдаты могут что-то заподозрить.

Я тихо пошел к воротам. Собрался закрыть их. Услышав чьи-то шаги, замер. Кто-то из военных стоял рядом с воротами. Он стоял какое-то время на месте. Потом сделал пару шагов. Опять остановился. Выдохнул. До меня донесся запах табака. Курит. Что он там интересно делает? Наблюдает? Прислушивается?

Он был совсем близко. Казалось, если бы не ворота, я бы дотянулся до него рукой. Я не смел шелохнуться. Даже не дышал. Сердце опять заколотилось в груди. Стоило мне сделать одно неверное движение – и он меня услышит. Бежать за мной не надо. Открыл дверь – и я перед носом. Странно, что он не заметил слегка приоткрытую дверь. Может он ее и заметил. Просто не счел это важным. Или же заметил и собирается зайти внутрь. Тогда мне конец. Я уже представлял себе картину, как военные уводят меня под дулом автомата, а мать с отцом, разбуженные криками, выходят из дома и уговаривают военных не забирать меня. Это в лучшем случае. В худшем – застрелят, как только увидят.

– Все! Уходим! – услышал я голос одного из солдат. Стоявший у наших ворот затопал прочь.

Я вздохнул с облегчением. Наконец-то они от меня отстали. Видимо, сдались. К тому же они понимали, что искать ночью кого-либо опасно.

Их шаги все удалялись и вскоре совсем затихли.

Я пригнулся и выглянул в щель на улицу убедиться, что никого не осталось.

Никого. Все ушли. На улицу выглядывать мне не хотелось. Поэтому я просто прикрыл ворота и закрыл на задвижку, стараясь не шуметь.

Когда я зашел, отец вышел из своей комнаты, видно, разбуженный стрельбой. На его вопрос, где я был, ответил, что выходил во двор. После чего велел мне больше не выходить.

Я долго не мог уснуть, думая о происшедшем.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю