Текст книги "Стихи (3)"
Автор книги: Артюр Рембо
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)
Стихотворения нет в автографе "сборника Демени".
"Возмездие Тартюфу" и следующие за ним вещи, написанные Рембо в сонетной форме, – это, строго говоря, не сонеты, а "вольные сонеты", или "четырнадцатистрочники", поскольку поэт не соблюдает сквозных рифм, которые должны объединять в подлинном сонете два катрена.
"Злые" – это терминология Тартюфа, мольеровского лицемера, лжеверующего, который клеймит так своих врагов, узурпируя у неба право определять, кто добр и кто зол. Мольер – по условиям века – не мог прямо вывести на сцену духовное лицо, но одел Тартюфа в черное, дав понять всем контекстом, кого он имеет в виду. Рембо ставит все точки над "i", но в новых условиях прямо продолжает Мольера, у которого в словах бойкой служанки Дорины содержится и намек, сколь мерзок был бы Тартюф, если его раздеть:
Et je vous verrais nu du haut jusques on bas
Que toute votre peau ne me tentarait pas (акт. III, сц. 2 {*}).
{* Явись вы предо мной в чем родила вас мать, Перед соблазном я сумела б устоять. (Перевод Мих. Донского).}
Последний стих Рембо – прямая цитация этой реплики Дорины, в которой содержится и ставшее важным в образной системе стихотворения слово "кожа" (la peau), конкретизированное Рембо в образ "вспотевшей кожи" настигнутого возмездием подлеца.
Другие переводы – П. Антокольского, Т. Левита (подстрочник, цитата в статье).
Перевод П. Антокольского:
Наказание Тартюфа
Он долго растравлял любовный трепет под
Сутаной черною и руки тер в перчатках,
Метался и желтел, беззубый скаля рот,
Пускал слюну тайком и жил в мечтаньях сладких.
– Молитесь, братие... – Но дерзкий сорванец
Взял за ухо его движеньем беззаботным
И, мрачно выругавшись, разодрал вконец
Сутану черную на этом теле потном.
Возмездье! Сорвана одежда с подлеца,
Прощенные грехи с начала до конца
Ханжа, как четки, перебрал в уме и, бледен,
Готов был выстоять еще хоть сто обеден.
Но человек забрал все, чем силен монах,
И с головы до пят Тартюф остался наг.
IX. Венера Анадиомена
Впервые напечатано без ведома автора в дни его агонии журналом "Меркюр де Франс" 1 ноября 1891 и в вышедшей одновременно книге Рембо "Реликварий".
Комментаторы издания Плеяды рассматривают вещь как реальный ответ на десятистишия Коппе, который и уродливость века представлял, согласно Рембо, зализанной (Р-54, р. 657-658), а в OSB (р. 373-374) с еще большим основанием устанавливается связь с близким Рембо по духу и незаслуженно полузабытым поэтом Глатиньи ("Les antres malsains" в сб.: "Vignes folles").
X. Ответы Нины
Впервые напечатано без ведома автора (и фактически посмертно) осенью 1891 г. в книге Рембо "Реликварий".
Прием, на котором построено стихотворение, можно искать и в предшествовавшей Рембо поэзии. Однако развитие первой темы (монолог влюбленного) настолько художественно закончено, а в результате включения картины крестьянского интерьера – и настолько полно, что чи га гель даже при неоднократном обращении к стихотворении! не хочет согласиться с тем, что краткая прозаическая реплика девушки, содержащая лишь одно знаменательное слово – "ле бюро" (т. е., по-видимому, "легализация" брака, "дело", "служба"), уничтожает все значение предыдущего монолога.
Стихотворение сохранилось в двух автографах – "сборника Демени", которому мы следуем по образцу издания Плеяды, и "сборника Изамбара", варианты которого показывают, что Рембо раздумывал над решающей заключительной репликой. В "рукописи Демени" заглавие сформулировано как "Ответы (отповеди) Нины", будто в тексте не одна отповедь, а эта последняя выражена несколько иными словами – "Et mon bureau?". В "рукописи Изамбара" заглавие яснее ("Что удерживает Пину"), а реплика универсальнее: "Mais le bureau?".
"Ответы Нины" подтверждают сделанное по поводу "Офелии" наблюдение не о центрическом, а о двухфокусном построении стихотворений Рембо.
XI. За музыкой
Впервые напечатано без ведома автора в "Ла Ревю Эндепандант" за январь-февраль 1889 г.
Последний стих восстановлен по воспоминаниям Изамбара, признававшегося, что в обоих автографах этот стих ранее приводился в смягченной редакции в варианте, принадлежащем ему (по этой редакции сделан приводящийся ниже перевод Б. Лившица).
При полной самостоятельности стихотворения должно отметить, что оно восходит к "Зимним прогулкам" Альбера Глатиньи (подробнее см.: OSB, р. 372).
Перевод Б. Лившица:
На музыке
Вокзальная площадь в Шарлевиле
На чахлом скверике (о, до чего он весь
Прилизан, точно взят из благонравной книжки!)
Мещане рыхлые, страдая от одышки,
По четвергам свою прогуливают спесь.
Визгливым флейтам в такт колышет киверами
Оркестр; вокруг него вертится ловелас
И щеголь, подходя то к той, то к этой даме;
Нотариус с брелков своих не сводит глаз.
Рантье злорадно ждут, чтоб музыкант сфальшивил;
Чиновные тузы влачат громоздких жен,
А рядом, как вожак, который в сквер их вывел,
И отпрыск шествует, в воланы разряжен.
На скамьях бывшие торговцы бакалеей
О дипломатии ведут серьезный спор
И переводят все на золото, жалея,
Что их советам власть не вняла до сих пор.
Задастый буржуа, пузан самодовольный
(С фламандским животом усесться – не пустяк!),
Посасывает свой чубук: безбандерольный
Из трубки вниз ползет волокнами табак.
Забравшись в мураву, гогочет голоштанник.
Вдыхая запах роз, любовное питье
В тромбонном вое пьет с восторгом солдатье
И возится с детьми, чтоб улестить их нянек.
Как матерой студент, неряшливо одет,
Я за девчонками в теми каштанов томных
Слежу. Им ясно все. Смеясь, они в ответ
Мне шлют украдкой взгляд, где тьма вещей нескромных.
Но я безмолвствую и лишь смотрю в упор
На шеи белые, на вьющиеся пряди,
И под корсажами угадывает взор
Все, что скрывается в девическом наряде.
Гляжу на туфельки и выше: дивный сон!
Сгораю в пламени чудесных лихорадок.
Резвушки шепчутся, решив, что я смешон,
Но поцелуй, у губ рождающийся, сладок...
XII. Завороженные
Впервые напечатано, видимо, Верленом без ведома автора в Англии в "Джентльмэн мэгезин" в январе 1878 г., а во Франции – им же в "Лютэс" 19-26 октября 1883 г.
Это единственное стихотворение 1870 г., которое Рембо пощадил предлагая Демени в письме от 10 июня 1871 г. уничтожить все остальные. Исходным текстом считается ранняя – 1871 г. – копия Верлена; первоначальный текст сохранился и в автографе "сборника Демени". Копия Верлена, оставшаяся с другими бумагами у его жены, после развода была ему недоступна, и все публикации до 1891 г. осуществлялись Верленом по памяти (так же как и публикации стихотворений "Гласные", "Вечерняя молитва", "Искательницы вшей", "Пьяный корабль"). В английскую публикацию были внесены редакцией журнала изменения, скорее всего с целью облегчить текст для иностранцев. Например, заглавие было "исправлено" на "Маленькие бедняки".
Как и другие только что упомянутые стихи, приведенные Верленом в его книге "Пр_о_клятые поэты" (1884), стихотворение принадлежит к числу известнейших вещей Рембо. Сам Верлен пропел в своей книге этому стихотворению акафист.
"Завороженных" сравнивают с картинами Мурильо, изображающими нищих детей. Сравнение говорит о высоком художественном уровне стихотворения. Конечно, тональность произведений разных эпох, разных стран и разных искусств различна. У Рембо поражает степень вживания в психику своих наивных героев.
Именно этим стихотворением и вошел Рембо в русскую литературу (если не считаться с фактом появления несколько раньше сонета "Гласные"). Оно под Заголовком "Испуганные" было переведено Валерием Брюсовым и помещено в третьем выпуске "Русских символистов" (М., 1894):
Как черные пятна под вьюгой,
Руками сжимая друг друга
И спины в кружок,
Собрались к окошку мальчишки
Смотреть, как из теста коврижки
Печет хлебопек.
Им видно, как месит он тесто,
Как булки сажает на место
В горячую печь
Шипит закипевшее масло,
А пекарь спешит, где погасло,
Лучины разжечь.
Все, скорчась, они наблюдают,
Как хлеб иногда вынимают
Из красной печи
И нет! – не трепещут их тени,
Когда для ночных разговений
Несут куличи.
Когда же в минуту уборки
Поют подожженные корки,
А с ними сверчки,
Мальчишки мечтают невольно,
Их душам светло и привольно,
Сердца их легки.
Как будто к морозу привыкли,
Их рожицы тесно приникли
Поближе к окну;
С ресницами в снежной опушке
Лепечут все эти зверушки
Молитву одну.
И руки вздымают так страстно,
В молитве смущенно неясной
Покинув дыру,
Что рвут у штанишек все пряжки,
Что жалко трепещут рубашки
На зимнем ветру.
Позднее Брюсов не дал места "Испуганным" ни в первом, ни во втором издании своей известной антологии "Французская лирика XIX века". И. С. Постулальскому приходилось слышать от И. М. Врюсовой, что Валерии Яковлевич с годами стал считать слабым и свой перевод, и самый подлинник, видя в нем влияние сентиментальной городской поэзии Франсуа Коппе.
Помимо Брюсова, уже в советское время, стихотворение переводили А. Арго и М. Усова.
Перевод А. Арго:
Ночь – нет туманней и угарней,
А под окном хлебопекарни
Пять душ ребят
Стоят, не трогаются с места,
За пекарем, что месит тесто,
Они следят...
Рукою крепкой, без охулки,
Пшеничные тугие булки
Он в печь кладет.
О, как их это все волнует,
А тот и в ус себе не дует
И, знай, поет.
И ждут они, как ждут лишь чуда,
Когда же наконец оттуда,
Из недр печи,
Для человеческой утробы
Пойдут румянистые сдобы
И калачи!
Вот из-под балок закоптелых
Дразнящий запах булок белых
К ним донесло,
И сквозь губительную стужу
К ним под лохмотья прямо в душу
Идет тепло.
Им уж не холодно, не жутко,
Нет, как пяти Христам-малюткам,
Им горя нет.
Они к стеклу прильнули, кротки,
Им кажется, что там, в окошке,
Весь белый свет...
Так, зачарованные хлебом,
Они под непросветным небом
Глядят на печь,
А ветер зимний, злой и звонкий,
Срывает лихо рубашонки
С их узких плеч!
Перевод М. Усовой:
Где снег ночной мерцает ало,
Припав к отдушине подвала,
Задки кружком,
Пять малышей – бедняги! – жадно
Глядят, как пекарь лепит складно
Из теста ком.
Им видно, как рукой искусной
Он в печку хлеб сажает вкусный,
Желтком облив.
Им слышно: тесто поспевает,
И толстый пекарь напевает
Простой мотив.
Они все съежились в молчанье
Большой отдушины дыханье
Тепло, как грудь!
Когда же для ночной пирушки
Из печки калачи и плюшки
Начнут тянуть
И запоют у переборок
Ряды душистых сдобных корок
Вслед за сверчком,
Что за волшебное мгновенье.
Душа детишек в восхищенье
Под их тряпьем.
В коленопреклоненной позе
Христосики в ночном морозе
У дырки той,
К решетке рожицы вплотную,
За нею видят жизнь иную,
Полны мечтой.
Так сильно, что трещат штанишки,
С молитвой тянутся глупышки
В открытый рай,
Который светлым счастьем дышит.
И зимний ветер им колышет
Рубашки край.
XIII. Роман
Впервые напечатано без ведома автора осенью 1891 г. в книге Рембо "Реликварий".
В стихе 18 (стих 19 в переводе) очень заметная в подлиннике реминисценция стиха Бодлера из стихотворения "Вино тряпичников" ("Цветы Зла").
При внимательном чтении стихотворение воспринимается как ироническое, отчасти и по отношению к собственным, будто преодоленным "романам". Маленькая ложь насчет семнадцати лет (Рембо лишь 20 октября должно было исполниться шестнадцать) свидетельствует об отчуждении от темы. Поэт думал о другом. В том же году, 29 августа, он бежал в Париж навстречу ожидаемому со дня на день перевороту: Третья республика была провозглашена 4 сентября 1870 г.
Другие переводы – Т. Левита, Б. Лившица.
Перевод Т. Левита:
I
Едва ль серьезен кто, когда семнадцать лет.
Прекрасным вечером – довольно пива, чая,
Крикливое кафе, где одуряет свет!
Уходишь на бульвар, где липы расцветают.
Прекрасным вечером прекрасен запах лип.
Разнежен воздух так, что ты смежишь ресницы.
Ветр, полный отзвуков, – ведь город невдали
Дыханием вина, дыханьем нива мчится.
II
Вдруг неба видишь ты малюсенький клочок
Густой голубизны, обведенный сучками.
Там вышита звезда, и тает и течет
Несмело, белая, тишайшими толчками.
Июнь! Семнадцать лет! Хмелей! Пьяней! Ликуй!
Кипенье роста, как шампанское, играет.
Ты грезишь, чувствуешь, что вот уж поцелуй,
Как маленький зверек, здесь, на губах, порхает.
III
Душе безумной что роман, то "Робинзон".
Тогда, вдруг появись под фонарем дрожащим,
Проходит барышня (и сразу ты пленен)
В тени грозящего воротника папаши.
И так как у тебя такой наивный взгляд,
То, продолжая путь своей походкой чинной,
Легко и быстро вдруг оглянется назад,
И на твоих губах застынут каватины.
IV
Влюблен по август ты, одною ей живешь!
Влюблен. Твои стихи ей кажутся смешными.
Уходят все твои друзья: ты слишком пошл.
Но вот ты получил записку от любимой.
В тот вечер вновь в кафе, где одуряет свет,
Ты появляешься, чтоб выпить пива, чаю...
Едва ль серьезен кто, когда семнадцать лет
И рядом есть бульвар, где липы расцветают.
Перевод В. Лившица:
I
Нет рассудительных людей в семнадцать лет!
Июнь. Вечерний час. В стаканах лимонады.
Шумливые кафе. Кричаще яркий свет.
Вы направляетесь под липы эспланады.
Они теперь в цвету и запахом томят.
Вам хочется дремать блаженно и лениво.
Прохладный ветерок доносит аромат
И виноградных лоз, и мюнхенского пива.
II
Вот замечаете сквозь ветку над собой
Обрывок голубом тряпицы, с неумело
Приколотой к нему мизерною звездой.
Дрожащей, маленькой и совершенно белой.
Июнь! Семнадцать лет! Сильнее крепких вин
Пьянит такая ночь... Как будто бы спросонок,
Бы смотрите вокруг, шатаетесь один,
А поцелуй у губ трепещет, как мышонок.
III
В сороковой роман мечта уносит вас...
Вдруг – в свете фонаря, – прервав виденья ваши,
Проходит девушка, закутанная в газ,
Под тенью страшного воротника папаши,
И, находя, что так растерянно, как вы,
Смешно бежать за ней без видимой причины,
Оглядывает вас... И замерли, увы,
На трепетных губах все ваши каватины.
IV
Вы влюблены в нее. До августа она
Внимает весело восторженным сонетам.
Друзья ушли от вас: влюбленность им смешна.
Но вдруг... ее письмо с насмешливым ответом.
В тот вечер... вас опять влекут толпа и свет...
Вы входите в кафе, спросивши лимонаду...
Нет рассудительных людей в семнадцать лет
Среди шлифующих усердно эспланаду!
XIV. "Вы, павшие в боях в год девяносто третий..."
Впервые напечатано без ведома автора осенью 1891 г. в книге Рембо "Реликварий".
Рембо демонстративно датирует свое антибонапартистское стихотворение временем пребывания в тюрьме Мазас в Париже, в которую он попал за недоплату железнодорожной компании за билет 13 франков. Из тюрьмы поэта выручил учитель Жорж Изамбар, отправивший его в дом своих теток в город Дуэ.
В действительности сонет скорее всего был написан в июле и переписан в тюрьме по памяти либо датирован временем заключения: тюремная датировка очень подходила для антибонапартистского сонета. С самого начала франко-прусской войны шовинистическая пресса (например, отпетые бонапартисты отец и сын Кассаньяки) пыталась возжечь патриотические чувства обманным сравнением своей войны с великими кампаниями Революции, в которых были разгромлены войска феодальной коалиции, в том числе и пруссаки. Рембо осудил в письмах гротескные проявления воинственности и, как он писал, "патруйотизм" шарлевильских мещан.
В стихотворении есть реминисценции "Марсельезы" и некоторых стихов "Возмездий", где Гюго отделял великих дедов – "титанов 93 года" – от их ложных наследников времен Второй империи.
Рембо понимал, что бонапартисты Наполеона III были и ложными "преемниками" республиканцев, и ложными "преемниками" по отношению к Наполеону I и деяниям его времени. Поэт упоминает не только павших под Вальми (место знаменитой победы революционных войск над пруссаками 20 сентября 1792 г.) и под Флерюсом (победа над австрийцами в 1794 г.), но и павших в Италии, а итальянские войны Республики продолжались и при Бонапарте.
Рембо не удостаивает Наполеона III его официальным титулом "император", ассоциировавшимся у французов с военной славой Наполеона I, но намеренно именует его "королем", т. е. титулом свергнутых революцией старых монархов.
Перевод П. Антокольского:
Французы семидесятого года, бонапартисты
республиканцы, вспомните о своих отцах в
девяносто втором году.
Поль де Кассаньяк
Вы, храбрые бойцы, вы, в девяносто третьем
Бледневшие от ласк свободы огневой,
Шагавшие в сабо по рухнувшим столетьям,
По сбитым кандалам неволи вековой,
Вы, дравшиеся в кровь, отмщая друг за друга,
Четырнадцать держав {*} встречавшие в упор,
Вы, мертвые, чья Смерть, как честная подруга
У вас плодотворит все пахоты с тех пор,
Огнем омывшие позор величий низких,
Там, в дюнах Бельгии, на холмах италийских,
Вы, не смыкавшие горящих юных глаз,
Почийте же, когда Республика почила,
Так нас империя дубиной научила.
А Кассаньяки вновь напомнили про вас.
{* Внесенная П. Антокольским реминисценция борьбы против интервентов в советское время.}
XV. Зло
Впервые напечатано без ведома автора в "Ла Ревю Эндепандант" за январь-февраль 1889 г.
Речь идет о французских и прусских жертвах войны. Рембо сначала, как это видно по автографу, объединил прусского короля и Наполеона III одним словом "глава" (ср. в XX в. наименование типа "дуче", "фюрер"), но потом, чтобы еще определеннее выразить презрение ко второму, заменил слово "Chef" на "Roi" ("король").
Стихотворение при всей своей краткости и специфической тесноте сонетной формы насыщено содержанием и дает простор для развития нескольких тем, в том числе и темы антирелигиозной.
В самом начале третьего десятилетия нашего века этот сонет был переведен Т. Левитом ("Напасть"), Б. Лившицем, И. Поступальским. Позднее появились переводы П. Антокольского, А. Яснова, прямо противоположные друг другу в трактовке последнего трехстишия.
Перевод Б. Лившица:
Меж тем как красная харкотина картечи
Со свистом бороздит лазурный небосвод
И, слову короля послушны, по-овечьи
Бросаются полки в огонь, за взводом взвод;
Меж тем как жернова чудовищные бойни
Спешат перемолоть тела людей в навоз
(Природа, можно ли взирать еще спокойней,
Чем ты, на мертвецов, гниющих между роз?)
Есть бог, глумящийся над блеском напрестольных
Пелен и ладаном кадильниц. Он уснул,
Осанн торжественных внимая смутный гул,
Но вспрянет вновь, когда одна из богомольных
Скорбящих матерей, припав к нему в тоске,
Достанет медный грош, завязанный в платке.
Перевод И. Поступальского:
Тогда как красные плевки больших орудий
Весь летний день свистят под небом голубым,
Пестромундирные бегут полками люди
В огонь, а их король дарит насмешку им;
Тогда как действует неистовая мялка,
Сто тысяч человек сгребая в груду тел,
– Бедняги, на траве простертые вповалку,
О, твой, природа, труд, святейшее из дел!
Есть Бог, что радостно на алтарях узорных
Вдыхает золотых курильниц фимиам;
В баюканье осанн он предается снам
И пробуждается, когда в наколках черных
Приходят матери и в плаче, и в тоске
Дают ему медяк, хранившийся в платке.
Перевод П. Антокольского:
Меж тем как рыжая харкотина орудий
Вновь низвергается с бездонной вышины
И роты и полки в зелено-красной груде
Пред наглым королем вповалку сожжены,
И сумасшествие, увеча и ломая,
Толчет без устали сто тысяч душ людских,
– О, бедные, для них нет ни зари, ни мая,
О, как заботливо выращивали их.
Есть бог, хохочущий над службой исполинской
Хоругвей, алтарей, кадильниц и кропил,
Его и хор осанн давно уж усыпил.
И вот разбужен бог тревогой материнской,
Она издалека пришла к нему в тоске
И медный грош кладет, завязанный в платке.
В переводе А. Яснова заключительные трехстишия выглядят так:
В то время бог, смеясь и глядя на узоры
Покровов, алтарей, на блеск тяжелых чаш,
Успев сто раз на дню уснуть под "отче наш",
Проснется, ощутив тоскующие взоры
Скорбящих матерей: они пришли – и что ж?
Он с жадностью глядит на их последний грош.
XVI. Ярость кесаря
Впервые напечатано без ведома автора осенью 1891 г. в книге Рембо "Реликварий".
Заглавие связано с тем, что Наполеон III был одержим "цезаризмом" в самом плохом смысле слова.
Это политическое стихотворение, опирающееся на свежие тогда данные печати о жизни отчаявшегося и больного "кесаря" Наполеона III в замке Вильгельмсгох, куда пленный император был помещен пруссаками после разгрома его армии под Седаном.
"Куманек в очках", как убедительно показал Жюль Мукэ, – премьер-министр Наполеона III Эмиль Олливье, печально прославившийся заявлением, что он соглашается на франко-прусскую войну "с легким сердцем".
Стихотворение переводили Т. Левит и П. Антокольский. У Т. Левита прозаический подстрочник, цитата в статье под заголовком "Ярость цезаря":
Бледный мужчина, вдоль цветущих лужаек,
Бродит в черном, с сигарой в зубах.
Бледный мужчина вспоминает о садах Тюильри,
И подчас его блеклый взгляд вспыхивает.
Ибо Император пьян своими двадцатилетними оргиями.
Он сказал себе: "Я задую свободу
Потихонечку, точно так же, как свечку".
Свобода ожила; он чувствует себя истомленным.
Он захвачен. О, что за имя на его немых губах
Дрожит? Какое грызет его неумолимое сожаление?
Этого не узнать: взгляд Императора мертв.
Быть может вспоминает он о Куме в очках
И следит, как от его горящей сигары поднимается,
Как в вечера Сен-Клу, тонкое голубое облако.
XVII. Зимняя мечта
Впервые напечатано без ведома автора в 1891 г. в книге Рембо "Реликварий".
Указание "в вагоне" и посвящение "К ней", видимо, условны, а все стихотворение имеет налет книжности, связанной с тем, что у поэтов 60-70-х годов, на которых мог ориентироваться Рембо, поездка по железной дороге, как отмечалось французскими исследователями, сохраняла оттенок необычности.
Стихотворение переводил И. Эренбург.
XVIII. Уснувший в ложбине
Впервые напечатано без ведома автора в 1888 г. в книге "Антоложи де Поэт франсэ" (изд. Лемерра, т. IV).
Стихотворение связано с трагической антивоенном темой стиха 7-8 "четырнадцатистрочника" "Зло".
Первый русский перевод, по-видимому, принадлежит С. Мамонтову, он был напечатан в 1902 г. под заголовком "Он спит...":
В зеленеющей яме щебечет ручей,
За траву безрассудно хватаясь клочками
Серебристой струи. Пеной ярких лучей
Солнце брызжет в долину, горя над холмами.
Рот открыв, без фуражки, солдат молодой,
Погруженный затылком в зеленое ложе,
Спит. С небес льется свет, словно дождь золотой,
Оттеняя в траве белизну его кожи.
В незабудках запрятались ноги, а он,
Как ребенок, улыбкой во сне озарен.
Он озяб. Пусть природа беднягу согреет!
От цветов аромат по долине разлит.
На припеке солдатик, раскинувшись, спит.
У него под ключицею рана чернеет.
В 1916 г. появились переводы нескольких произведений Рембо, сделанные поэтом Сергеем Бобровым (опубликованы под псевдонимом Map Иолэн), и среди них "Спящий в долине". Перевод, видимо, умышленно "коряв":
Балка наполнена зеленью; в ней река запевает,
Легко взметывая на травы брызги серебра,
А в них солнца нагорного сияет игра,
Маленький дол от лучей зацветает.
Солдат молодой, – рот открыт и нагое темя,
Спит, залившись кресса {*} цветом голубым;
Он простерт и пригрет травами всеми,
Куда солнце дождит светом своим.
В ногах его – цветет кашка. Улыбаясь, словно
Больной малютка сквозь сон неровный,
Спит. Баюкай, Природа, его – холодно ему!
Благоуханья цветов ноздрей его не тронут,
Спит он на солнце, в траве руки тонут,
Спокойный. – И две красные ранки на правом боку.
{* Кресс (перевод дословен: cresson) – вид многолетней травы,}
Имеются также переводы Г. Нетникова, Д. Бродского ("Спящие в долине"; прозой), Т. Левита.
Перевод Г. Петникова:
Зеленая дыра; цепляясь бездумно
За серебро травы, на дне река журчит,
И солнце юное с вершины недоступной
Горит. То тихий лог, где пенятся лучи.
Молоденький солдат, открытой головою
Купаясь в зелени, полуоткрывши рот,
Спит, – распростертый в травах, легкой мглою
Укрыт; и яркий свет в лицо ему не бьет.
На ложе из крапив, весь бледный, улыбаясь,
Как хворое дитя, он спит, не просыпаясь,
Глубоким, тихим сном, не чувствуя жары.
Природа, сон его баюкай лаской знойной!
С рукою на груди, недвижной и спокойной,
Он спит. В его боку две красные дыры.
Перевод Д. Бродского (в последней строке введен не свойственный Рембо натуралистический образ):
Вот в зелени уют, где, музыкой чаруя
Бравурной, по весне – в лохмотьях серебра
Ручей проносится, и в пенистые струи
Бьет солнца горного спектральная игра.
И бледный на своем сыром и свежем ложе,
Откинув голову, бессмертники примяв,
С полураскрытым ртом, с облупленною кожей,
Под тучей грозовой спит молодой зуав.
Ногами в шпажники, он спит, и так чеканно
Лицо с улыбкою больного мальчугана.
Природа! смилуйся и горячо провей:
На солнце развалясь – рука к груди прижата
Он холоден, ноздря не чует аромата:
В разрушенном боку горсть розовых червей.
XIX. В Зеленом Кабаре
Впервые напечатано без ведома автора в "Ла Ревю д'ожурдюи" 15 марта 1890 г.
"Вольный сонет" отражает путевые впечатления Рембо и импрессионистичен. Теперь установлено, что Рембо действительно останавливался в Бельгии в гостинице под названием "Ла Мэзон верт". Но сонет также и символичен: он рисует прообраз Рембо – вечного ходока в изношенной обуви – и отражает представление поэта о зеленом цвете как символе счастья. Можно сравнить параллельные тенденции в живописи Гогена.
Другие переводы – В. Брюсова, В. Левика.
Перевод В. Брюсова:
Шатаясь восемь дней, я изорвал ботинки
О камни и, придя в Шарлеруа, засел
В "Зеленом кабарэ", спросив себе тартинки
С горячей ветчиной и с маслом. Я глядел,
Какие скучные кругом расселись люди,
И, ноги протянув далеко за столом
Зеленым, ждал, – как вдруг утешен был во всем,
Когда, уставив ввысь громаднейшие груди,
Служанка-девушка (ну! не ее смутит
Развязный поцелуй) мне принесла на блюде,
Смеясь, тартинок строй, дразнящих аппетит,
Тартинок с ветчиной и с луком ароматным,
И кружку пенную, где в янтаре блестит
Светило осени своим лучом закатным.
XX. Плутовка
Впервые напечатано без ведома автора в 1891 г. в книге Рембо "Реликварий".
Стихотворение, столь же непосредственное, как и предыдущее, хотя его автограф свидетельствует о довольно тщательной отделке, характерной для Рембо (и Верлена) тех лет непринужденной разговорностью языка, просторечием, диалектизмами, далеко уводящими поэта от традиций Парнаса: Рембо все больше обретает свой стиль и создает новую традицию, продолжавшуюся у многих поэтов XX в. во Франции и за ее пределами.
Шарлеруа – город близ Шарлевиля, но на бельгийской территории. Там Рембо радостно ощущал свою независимость, ту независимость, под знаком поисков которой и протекала в значительной мере дальнейшая литературная и послелитературная жизнь поэта.
Сведений о других переводах нет.
XXI. Блестящая победа у Саарбрюкена...
Впервые напечатано без ведома автора в 1891 г. в книге Рембо "Реликварий".
Рембо, познавший вкус вольного бродяжничества, не забывает направить "отравленную стрелу" вслед Наполеону III – поверженному тирану-шуту.
Войска Наполеона III 2 августа 1870 г., за месяц до Седанской катастрофы, одержали победу в незначительной стычке у немецкого пограничного города Саарбрюкена. Наполеон III послал по этому поводу телеграмму "французам", где похвалялся своими талантами верховного главнокомандующего, расписывал боевое крещение наследного принца и т. п.
Рембо высмеивает всю этУ бывшую тогда внове дешевую шумиху, выпуск лубочных картин, которые, в частности, представляли "блестящую победу", изображая восторги солдат-простаков, умиленных гением императора.
Питу и Дюманэ – это клички одураченных солдатиков-простофиль, в число которых за какую-то дешевую писанину попал у Рембо и журналист Бокийон.
Вся лексика иронична, даже "черное солнце" – кивер наследного принца, каким он должен был восприниматься ослепленными официальной демагогией Питу и Дюманэ (подробный комментарий в OSB, р. 382).
Перевод С. Боброва под заглавием "Блестящая победа при Сарребрюке":
Великолепен в центре Император,
Верхом, лилово-желтый мчит в огонь,
Багровым пламенем лицо его объято,
Свиреп, как Зевс, и добр, как папа, он.
Внизу, у золоченых барабанов,
У пушек розовых, войска умилены
И, стряхивая пыль с своих султанов,
Вождя глазеют, ошеломлены.
Министр налево, опершись на палку,
Он смотрит и дрожит всем телом жалко.
"Да здравствует наш Император!" – А сосед
Его спокоен. Кивер солнцем черным
Горит. Среди – распластан дровосек,
Мычит: "В чем дело?" – красный и покорный.
Стихотворение переводил также П. Антокольский.
ХХII. Шкаф
Впервые напечатано без ведома автора в 1888 г. в книге "Антоложи де Поэт франсе" (изд. Лемерра, т. IV).
Стихотворение, видимо, отражает быт семьи Рембо (ср. с "Подарками сирот к Новому году") и, возможно, носит следы литературного влияния. Сюзанна Бернар усматривает в "вольном сонете" Рембо воздействие стихотворения А. Лазарша "Bric-a-brac" ("Старый хлам", 1866).
Неизданный перевод М. Гордона:
Из дуба темного, приземистый, резной,
Он словно старичок лукаво-добродушный,
Из глубины его, таинственной и душной,
Струится аромат, приятный и хмельной.
А сколько в нем лежит душистого старья,
И кружев выцветших, и шелка, и батиста!
Вот груда детского и женского тряпья,
Вот бабушкин платок, широкий и пушистый.
Уж верно тут найдешь сердечко-медальон
С заветным локоном, сухой букет, флакон,
Все то, что дорого когда-то было сердцу.
О старый наш комод! И сказки ты хранишь,
Поведать хочешь их и ласково скрипишь.
Лишь открываются твои большие дверцы!
XXIII. Богема
Впервые напечатано без ведома автора в "Ла Ревю Эндепандант" за январь-февраль 1889 г.
Стихотворение – двадцать второе (начиная с "Первого вечера") в автографе "сборника Демени", завершает его и тем самым так называемые стихотворения 1870 г.
Стихотворение, так же как и "вольный сонет" "В Зеленом Кабаре", реально и пророчески воссоздает образ поэта – великого бродяги; в нем тоже сплетаются непосредственные, прямые зарисовки и уводящая в бесконечные дали символика.
Первый перевод сонета был выполнен И. Анненским:
Не властен более подошвы истоптать,
В пальто, которое достигло идеала,
И в сане вашего, о Эрато, вассала
Под небо вольное я уходил мечтать.
Я забывал тогда изъяны... в пьедестале
И сыпал рифмами, как зернами весной,
А ночи проводил в отеле "Под луной",
Где шелком юбок слух мне звезды щекотали.
Я часто из канав их шелесту внимал,
Осенним вечером, и, как похмелья сила,
Весельем на сердце и лаской ночь росила.
Мне сумрак из теней сам песни создавал,
Я ж к сердцу прижимал носок моей ботинки
И, вместо струн, щипал мечтательно резинки.
Последующие, советского времени, переводы – П. Антокольского, В. Левина, П. Петровского.
Перевод В. Левика:
Засунув кулачки в дырявые карманы,
Одет в обтерханную видимость пальто,
Раб Музы, я бродил и зябнул, но зато
Какие чудные мне грезились романы!
Не видя дыр в штанах, как Мальчик с пальчик мал,
