Текст книги "И верь в сей ладан"

Автор книги: Артур Вадалеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Глава 4

Опять видел сон, на этот раз про «Рим». Было не так мутно, как раньше, а Светлана Андреевна совсем четко выглядела. Хорошо, значит, появилась положительная динамика к обретению сил после рождения, а пока они копятся, так и буду засыпать, как бы мне этого не хотелось. Я смотрю, ты маешься, не хватало еще, чтобы начал рассуждать о самоубийстве, которое хоть и прервет, с виду, бессмысленное существование, но, в сущности, нечего не поменяет, так как на моем уровне временные периоды между воплощениями несоизмеримы с веком, отпущенным человеку. Никогда не стоит отказываться от жизни, даже трудной, поскольку именно во второй ее половине высока вероятность приблизиться к Главной Цели.

Здесь стало комфортней. Чувствую себя уже лучше, хотя все еще слаб. Окно в воплощение увеличилось, добавив света в полутьме, словно приоткрылся доступ в рай.

Тебе кажется, будто знаешь, что такое благодать. Ты знаешь, как бывает хорошо и радостно. Например, слушая мягкий шум волн, нежиться на пляже после купания в теплом море, как тогда в Абхазии; или лежать на траве в поле, вдыхая цветочный аромат, когда в детстве была возможность каждое лето приезжать в деревню к бабушке. В том же самом детстве не было ничего вкуснее фруктового мороженного за семь копеек, и ни одно лакомство не могло доставить большее наслаждение. Разве не кайф принять теплую ванну или упасть в свежий сугроб после горячей бани с вениками? Ощутить легкую степень опьянения также приятно, как и выспаться, вспоминая хороший сон, но вершиной физического блаженства, полное экстаза, может быть только интимная близость.

Ты все это знаешь. Знаешь, что идти куда глаза глядят, держа за руку любимую женщину, также душевно, как и подать ей утром бодрящий кофе в постель. Не менее вдохновенно осчастливить кого-нибудь, хотя бы сущим пустяком, и в ответ получить искреннюю благодарную улыбку, отчего на душе становится так легко. Радость путешествия, когда находишься за тысячи километров от дома на чужой земле, может сравниться с наслаждением одиночества или даже с обетом молчания, который избавляет от глупых, пустых, никчемных разговоров, вынуждающих, порой, объяснять очевидные истины. Можно испытать восторг от победы над врагом или же счастье от расставания, пожелав уходящим всего доброго, но даже удовольствие от заслуженного с годами уважения, да и все, впрочем, остальное, по-настоящему не окрыляет так, как рождение твоего ребенка.

Тебе также доступны глубинные уровни впечатляющих переживаний, находящихся в области неопределенного, далеко за гранью разума. Потрясение от прочитанной книги или просмотренного фильма способно привнести неведомой силой изменения в привычный быт. Чувственное созерцание природы, будь то моря, звезд или росы на траве, в конечном итоге приобретает такой же внушительный эффект, как и достигнутое медитацией состояние свободного парения в Источнике Знаний, где в избытке есть место для мудрости, познания тайн и объяснения таинственным совпадениям. И все же весь этот трансцендентный опыт, в том числе никакие яркие наркотические сессии, не сможет даже близко приблизить к первоисточнику Благодати.

Ты знаешь, как бывает хорошо, приятно и легко, однако никто не в состоянии ощутить истинное блаженство при жизни, также как и надолго продлить то, до чего способен дотянуться. Я пришел издалека, поэтому мне известна высшая степень упоения, но человеку недоступен мой уровень, поскольку он находится за чертой смерти, откуда возвращаются только для следующего воплощения. Мой уровень не основан на ответной реакции, порождаемой в подсознании системой вознаграждения за добрые дела и поступки – он выше всякого эгоизма. Мой уровень являет собой чистоту и развитие, природа которых исключает потребность в иных удовольствиях и условиях для поощрений. Мой уровень свободен от искажений разума, поэтому восприятие непосредственное, знание истинное, а цель только высшая. Мой уровень – часть совершенства, и одновременно трамплин к Свободе, если ты окажешься тем человеком, благодаря которому свершиться наше слияние. Все в твоих руках.

Я проснулся, только этого мало. Поверь, так уже случалось, но каждый раз все заканчивалось обычной смертью, благо любое воплощение дает бесценный опыт. Перво-наперво ты должен осознать, что теперь не один, а потом пойти мне навстречу, чтобы открыться. Придется приложить немало усилий и, может быть, принести жертву, ради преодоления уже давно замыленного и бестолкового образа жизни. Со своей стороны я сделаю всё возможное, а при необходимости и больше; так же следует поступать и тебе, чтобы не остаться наедине со своим разумом, который улетучится бесследно с последним вздохом. И если все получится, то исполнится Предназначение, что позволит, освободившись от всех пут, отправится в бесконечное захватывающее Путешествие по бескрайним мирам творения.

Там не будет тревог, проблем, страданий, потому как все желания и причины останутся позади. Преодоление препятствий, порой, с болью и унижением, воздадутся долгожданной победой. Гнев, злость, обида, месть, рожденные неудачами и высокомерием, а также презренное властолюбие и оскорбляющая душу алчность, идущая в ногу со своей спутницей завистью – жалкий удел лишь человеческих существ, ранимых от собственного бессилия. Непонимание происходящего, иногда переходящее в отчаяние, прекратится, как беспокойный сон, когда, наконец, наступит Настоящее Пробуждение. Одиночество перестанет быть тоскливым, наполнится радостным ощущением безграничной Свободы, той самой, которая недостижима никому в земной жизни, даже миллионерам или отшельникам, а равнодушие и трусость – одни из самых презренных качеств характера, покажутся до смешного неестественным уродством. Всего этого не будет там, где единственный спутник только Дух. Мне в очередной раз пришлось спустится сюда, чтобы накопить еще Опыта и отправиться в Вечность, если, конечно, его окажется достаточно в этом воплощении. Только мы вместе сможем выбрать путь, по которому безвозвратно покинем грубый материальный мир.

Знаешь, я уже многократно стремился к Свободе, но каждый раз Великое Окончание оставалось недоступным. Однажды я почти достиг Главной Цели, и в момент смерти был уверен, что все получится, учитывая насколько ярко прошло то воплощение, но все же оказался недостаточно полон для Пропуска. Тогда тот одаренный человек еще в ранней молодости осознал меня и открылся, прожив долго и правильно (в награду, его ментальный разум стал частью Источника Знания), а с тобой, вижу, придется повозиться. Мне, конечно, не привыкать, однако, вспоминая все прошлые воплощения, я могу воспользоваться своим правом внесения изменения в сценарий твоей судьбы. Не мной придумано, а так заведено, что иногда только трагедия способна многое поменять.

Да будет тебе известно, что я был нищим и олигархом, юродивым и царем, бездарем и ученым, обывателем и хитрецом, отшельником и мошенником, разрушителем и созидателем, простым и изобретателем, тудягой и странником, монахом и воином, епископом и развратником, скульптором, шпионом, пьяницей, поэтом, учителем, также много еще кем, даже убийцей, и вот сейчас тобой, вроде адекватным и неглупым, но непонятно кем, не нашедшим своего места. Кто же ты на самом деле?

Глава 5. Друзья

Друзья – как же гордо звучит! Друг. Подруга. Дружба бесценна и навсегда! И сразу на ум приходит синонимический ряд из морального кодекса: открытость, поддержка, смелость, благородство, великодушие, преданность, чуть ли не самопожертвование. Прям д’Артаньян и три мушкетера – образец для подражания; вот где взаимовыручка оказалась в высшей точке совершенства. Дружба должна быть нечто подобным, ведь друзей связывают не только годы общения, но также радости и печали. Ни для ни предательства нет места, ни для подлости, ни злой иронии, ни зависти. При таком раскладе можно и работать вместе, не боясь в итоге разругаться.

Даниле так и не посчастливилось сдружиться по-настоящему. Друзья нынче не те, какие, по видимости, были раньше, но он абсолютно не был согласен с теми, кто считал это чем-то идеализированным. Дружба должна быть только мушкетерской! В противном случае большинство друзей (если не все) рискуют оказаться в категории «приятелей», которые, в силу своего назначения, вряд ли пойдут на подвиг ради тебя, но зато свою душу перед ними достаточно раскрывать весьма поверхностно. То, что именно такой способ сближения наиболее предпочтительный Данила осознал только после тридцати.

В детстве он, шляясь с друзьями по дворам после проливного дождя, зашел в большую лужу почти по самый край резиновых сапог и, смело сделав еще один шаг, чтобы показать свою храбрость, провалился в открытый люк, не видный под грязной водой – ушел вниз целиком с головой, только воронка осталась на поверхности. В то же мгновение Данила, не помня себя, вынырнул, его тут же подхватили оставшиеся за спиной ребята и вытащили. Друзья спасли! Вот это по-настоящему твои люди! «Молодец, – говорили они, когда Данила согревался у батареи в подъезде дома, – ты крут! Не испугался, вперед пошел». Однако много позже Данила пришел к выводу, что любой нормальный человек, да просто посторонний прохожий помог бы, тем более вполне можно было выбраться самому, ведь не трясина же тогда разлилась во дворе. Вскоре от тех друзей и след простыл, после того как один связался со старшеклассниками, а другой, боксер хренов, не стал вдруг отдавать сто десять рублей, показывая свое превосходство в силе и возросшей надменности.

В армии Данила сблизился с однопризывником Колей, родом из какого-то глухого зауральского городка. Коля был высокий, худощавый, внешне несимпатичный, даже пугающий из-за расширенных от природы ноздрей, из которых, казалось, вот-вот вырвется, как у дракона, пламя. Спали на соседних койках, щедро делились между собой гостинцами из родительских посылок, держались вместе в тревожные минуты, ходили в самоволки, воровали мешками из столовой буханки хлеба, а потом продавали их по квартирам за полцены. Почти два года бок о бок. Однако демобилизуясь на месяц раньше, Коля украл у Данилы солидный кожаный ремень с бляхой, грани звезды на которой были красиво сглажены от тщательной полировки в течение всего срока службы. Сослуживцы попрощались заранее, а, придя из караула, Данила нашел в закрытой на замок тумбочке только короткую записку: «Извини, дружище, я не прав. Для моей дембельской формы не хватало именно твоего ремня». Данила углядел тогда в записке откровенную издевку, очень оскорбился, позже не ответил на полученное письмо, и сам ни разу не написал армейскому другу. Дело было не в бляхе, а в предательском поступке.

В студенческую пору Данила подружился с однокурсником Вовой, внешне напоминающим рэпера Эминема. Вова был веселым, неглупым парнем, однако не чурался наркотиков. Поначалу друзья вместе иногда покуривали «травку», но потом Вова стал время от времени употреблять героин и склонять к этому товарища, ярко описывая опиумные приходы. Данила категорически не одобрял его нового увлечения, тем не менее продолжал поддерживать дружеские отношения, которые пока еще продолжались. К концу четвертого курса все студенты должны были сдать курсовую работу. Время уже поджимало, а Вова даже не приступал к написанию. За неделю до защиты он попросил Данилу дать ему почитать его курсовик, и, недолго думая, хитростью сдал двадцати пяти страничную работу профессору, как свою. Шок и в гнев испытал Данила, но вдруг ему стало жалко Вову, поэтому решил отказаться от идеи разборок на кафедре. Пришлось срочно скачивать из интернета чужую работу и переделывать ее, чтобы избежать обвинения в плагиате. Профессор был не дурак, но все же смилостивился и поставил тройку.

Тогда, ветреным майским днем, Данила смотрел в Вовины глаза и сдерживался, чтобы не врезать по наглой морде.

– Ты поступил не по-дружески, – сказал он.

– Да, – согласился Вова и кивнул, – но, что поделать, такова жизнь…

«Хер с вами, всем все прощаю, – подумал Данила. Он наполнил стакан пивом, выпил без остановки, рыгнул. – Такова, блять, жизнь».

Наконец-то наступил долгожданный вечер пятницы и до понедельника можно о работе забыть. Завтра друзья решили собраться на совместную попойку, просто так, без повода, а сегодня самое время немного потренировать печень.

Пришло легкое опьянение. Данила плюхнулся в кресло, вытянул ноги, закрыл глаза. Он все еще находился под впечатлением ото сна, приснившегося позавчера. Собственно, не в самом сне было дело, тем более он не запомнился. От него осталось только чувство происходящего в нем настолько чего-то очень хорошего, доброго и волнующего, что первые секунды после пробуждения Данила ощущал, как учащенно билось сердце. Сразу, как это часто бывает, кажется еще можно восстановить все события ночного видения, но стоит только погрузить ноги в тапки и пойти умываться, то порой уже не вспомнить снилось ли что-нибудь вообще. Тот раз не стал исключением. Зато с самого утра в животе появилось и не пропадало в течение всего дня уже знакомое ощущение необычного тепла. Оно было настолько явным, что временами казалось могло высушить одежду, будь она мокрой. Вместе с нагревом, дышать стало легче, словно в груди освободилось лишнее место, в голове прояснилось, как если бы в один миг выветрился весь алкоголь, и откуда-то появился прилив сил.

Данила припал к горлышку бутылки, сделал несколько глотков. Затем он перешел с кресла на диван и растянулся на нем.

В тот день получалось все, будто за дела брался кто-то другой, не Данила, но имеющий к нему самое непосредственное отношение. Во всем чувствовалась спокойная уверенность и хладнокровие, какая-то ни было обеспокоенность отсутствовала вовсе. В «Риме» текущая работа будто не замечалась, более сложные задачи не тяготили и выполнялись на удивление быстро. Никто из коллег не вызывал раздражения, наоборот, некоторые, ни с того ни с сего, показались приятными людьми. На воле «магические явления» продолжались: автобус приехал сразу и почти пустой, по дороге в магазин повезло найти сто рублей, а уже в самом доме посчастливилось не застрять в лифте после того, как Данила решил подняться к себе пешком, увидев какая внизу скопилась очередь.

– Мы только что застряли, – доносился из лифтовой шахты недовольный мужской голос, когда Данила пришел на свой этаж. – Нас четверо, собака и маленький ребенок на руках.

Диспетчер что-то неразборчиво ответил.

«Как же все-таки бывает легко жить, – подумал Данила, входя в квартиру. – Прям благодать снизошла сегодня. Вот бы всегда так».

Правда, на следующий день все пошло по привычному сценарию, а сегодня утром так вообще какой-то малолетний сопляк, вылезая из маршрутки, смачно наступил Даниле на ногу, оставив на начищенном ботинке жирный след волнистого протектора: наступил и молча побежал по «зебре» под мигающий зеленый, падла такая.

Попивая пиво, Данила размышлял, мог ли сон привести к таким изменениям внутри и снаружи? Если бы не какое-то сильное переживание во сне, а после ощущение тепла в животе в течение всего дня, то можно было подумать, что просто выпал удачный день, какой изредка случается с каждым. Однако здесь явно была какая-то взаимосвязь. Данила вспомнил Светлану Андреевну и ее чуть ли не ежедневное везение. Возможно, она могла бы объяснить такие чудеса, но искать ее ради этого было как-то неловко. Она что-то говорила про цветок, который надо выпустить… По цепочке Данила перескочил воспоминаниями на дачу Ивана, где появился невидимый, пугающий третий персонаж, который, подобно каменному цветку…

И Данила незаметно для себя заснул.

Матвей, в квартире которого решено было провести субботний вечер, жил на другом конце города. В столь дальний путь Данила согласился отправиться только с одним условием – его личная драма с Марией обсуждаться не будет совсем; собственно, родственникам тоже был дан запрет вспоминать при нем это поганое событие, чтобы не бередить измотанную душу. Он вышел заранее, добирался очень долго (сначала наземным транспортом, потом с двумя пересадками на метро, а последние пятнадцать минут шел, преодолевая сильное сопротивление ветра с дождем) и все равно опоздал, за что был наказан штрафной стограмовкой водки, благо холодной. Впрочем, Данила не ломался, потому что сильно продрог и промок. Пересилив гадкий вкус, он облегченно выдохнул и почувствовал себя лучше.

– Чего зонт не взял? – спросил Рома, наматывая на вилку морковь по-корейски. Он как всегда был элегантно одет в брюки и заправленную в них рубашку. – Думал проскочишь, наивный?

– Забыл. Его могло поломать таким ветром, – ответил Данила, наполняя себе тарелку магазинным оливье, маринованными огурчиками и долькой помидора. – А ты чего без своего любимого галстука? Тоже забыл?

– Да конечно, – усмехнулся Жора. – Когда это Пионер без галстука был? В кармане, небось, аккуратно скрученный.

– Да не, я про колумбийский, – сказал Данила, и все засмеялись.

– Ха-ха-ха, – лыбясь ответил Рома. – Дома он, придурки. Нравиться мне деловой стиль, даже по выходным.

Матвей по-хозяйски разлил по стопкам.

– Ладно, придурки, давайте «за встречу», – сказал он. – Сколько вместе не собирались вот так? Черт знает сколько.

Друзья чокнулись, выпили, закусили.

Вторая порция алкоголя раздобрила Данилу окончательно, мир начал казаться в доску своим.

В комнате стало уютно после недавнего ремонта: приятные пастельные тона стен и пола, неброские занавески, пара забавных картин в жанре современного искусства, в меру мебели с разными декоративными финтифлюшками на полках, удобный диван и пуфик в углу, на котором растянулся рябой кот Юпитер. В дизайне чувствовалась женская рука. Большой телевизор работал без звука, давая комнате дополнительное освещение к приглушенному свету торшера.

Всех собравшихся Данила знал уже больше двадцати лет. Столь длительная дружба объяснялась отсутствием совсем уж серьезных руганей между ними, хотя каждого в разное время Данила мог обоснованно обвинить в неподобающем поведении с точки зрения дружеской этики: Матвея в чрезмерной грубости и дерзости в общении, и вообще для него лишь бы деньги были, Рому в высокомерии, Жору в лукавстве и скрытности, Павла в трусости, а всех вместе в халатной забывчивости. Каждый из них иной раз умудрялся, без видимой причины, с опозданием поздравить друга с днем рождения, а двое вообще забыли про юбилейную дату. И вроде до старческого склероза еще далеко, и серьезных травм головы ни у кого не было, поэтому порой возникало ощущение, что им, друзьям, просто плевать.

Однако, судя по всему, взгляд Данилы на то, какой на самом деле должна быть дружба никем из них не разделялся. А Данила и не спорил, и вообще никогда не заводил речь на эту тему, предпочитая смиренно закрыть глаза на недостатки. Он считал, что, если никто не понимает очевидных вещей, то какой смысл попусту сотрясать воздух? С другой стороны, Данила сам не был идеальным, легко мог в сердцах ответить взаимностью, за что его также могли упрекнуть; и понеслось бы: это ты начал, нет – ты, и так далее. Он не раз за собой замечал, что в компании друзей невольно становился каким-то немного дурным и неправильным, как будто оказывался среди не своих людей. Тем не менее переступать черту Данила не позволял себе никогда. С годами друзья вроде как образумились, помудрели, стали мягче, но он до сих пор не был уверен в том, пойдет ли кто-нибудь из них на подвиг, если, конечно, не будет стоять неудобный выбор между другом и родственником.

– Кстати, а где Паша? – спросил Данила.

Матвей усмехнулся:

– Где, где…в рифму ответить?

– Там же, где всегда – под каблуками, – сказал Рома и чихнул. – Вот видишь, не вру.

– Кто с ним разговаривал? – спросил Жора.

Разливая всем водку, Матвей сказал:

– Я ему смску отправил, объемную такую, описывающую грядущий вечер, а он коротко ответил, что не сможет прийти. Ну, надеюсь, всем все понятно.

– Ты куда погнал-то? – Рома указал на стопки.

– Между пятой и шестой перерывчик небольшой, – парировал Матвей. – Сам теперь будешь разливать.

– Не, я не буду. Пусть Даня разливает.

Данила, развеселенный шуткой Матвея, сразу посерьезнел:

– Я-то почему?

– Ты последний пришел. Опоздал.

– И что?

– Ну и все.

Словестные перепалки случались, в основном, на пустом месте отчасти потому, что временами все просто надоедали друг от друга. На всех друзей весомых конфликтов было примерно с десяток, но большинство их приходилось на бесшабашную молодость. В таких случаях Данила всегда старался держаться в стороне, так как ему совсем не нравилось слушать от разругавшихся всякие гадости друг про друга. Мало того, что при этом он оказывался между двух огней, так еще зачастую каждый склонял на свою сторону, ища поддержку и расположение.

– У нас сегодня мальчишник? – спросил Данила. – Где жена, дочка?

Матвей потянулся и ответил:

– Анфиса у бабушки, так что отдыхаем без детей по полной. А Таня скоро придет, с подругой.

– Что за подруга?

– Ксюша. В представлении, думаю, не нуждается.

Жора взял свою стопку.

– Вот за баб и выпьем, – сказал он. – Чтобы, как говориться, все были здоровы.

– Не знаю, как вы, – вздохнул Рома, – а я после пойду перекурить.

В этот момент брякнул дверной замок, и в квартиру вошли две молодые женщины.

– Ага, – сказала Ксения, задорно глядя на мужскую компанию, застывшую с водкой в руках. – Прервали вас на самом интересном месте.

– Так им и надо, – добавила Таня, снимая сапоги. – Нечего без нас начинать.

Матвей наигранно повысил голос:

– Щас будете наказаны штрафным стаканом вина!

– Ой, ой, уже боимся.

Приведя себя в порядок перед зеркалом в коридоре, женщины вошли в комнату, и в качестве приветствия началась дурацкая процедура лобызания. Симпатичные, конечно, нечего сказать: немного располневшая после родов жена Матвея с вьющимися каштановыми волосами и стройная невысокая брюнетка Ксения, простая и одновременно манерная. Даниле нравились обе. В целом он находил очень милым, когда девушки между собой целовались при встрече или прощании, но однажды они эту привычку распространили и на мужчин. По его мнению, причиной тому стал французский сериал «Элен и ребята», который показывали в середине девяностых годов, и очарованный российский народ, ранее надолго закрытый «железным занавесом» от массовой западной культуры, кинулся жадно перенимать все подряд, не особо задумываясь об эстетике и последствиях. Эта чисто женская форма приветствия со временем проникла во многих мужчин чуть ли не на генном уровне, подобно тому, как пиво постепенно насыщает организм фитоэстрогенами – растительными аналогами женских гормонов. Иногда Данилу терзала догадка, что в немалой степени из-за этих поцелучиков начали в большом количестве появляться парни с сомнительной сексуальной ориентацией.

«Вот на кой черт ходить вокруг стола и едва прикладываются губами к щеке? – думал Данила. – А если бы нас было двадцать, а не четверо? Двадцать прекрасно знакомых, замечательных людей. Да вообще бы не стали чмокаться, чтобы никого не обидеть и самим не устать, не обалдеть. А ведь еще можно заразу подцепить какую-нибудь, от кого-нибудь».

Благодаря присутствующим дамам на протяжении всего вечера споров о политике не было. Матвей попытался заговорить о международных отношениях, но жена быстро одернула его, пригрозив, что тогда она с Ксюшей поедет отрываться в ночной клуб. В самом деле, мало того, что от политики уже воротило, так еще можно было разругаться самим в запале эмоциональных, но бестолковых «кухонных» разговоров, все равно ведь не измениться ничегошеньки. Однако тему работы избежать не удалось. Все устали от нее, всем хотелось высказаться жестко, успокаивало только одно – там дают деньги. Матвей коротко объяснил, почему все клиенты обнаглевшие твари, а Рома охарактеризовал свою трудовую деятельность одним словом – дрочиловка.

– Фу, как грубо, – сказала Ксения и спросила. – Почему дрочиловка?

Ее вопрос всех развеселил.

– Ну мать, кто про что, а ты по Фрейду. – Таня чокнулась с подругой, и они пригубили мартини.

Рома махнул рукой:

– Целыми днями толкаюсь в пробках: туда-сюда, туда-сюда…

– Работа от слова «рабство», – икнув, констатировал Жора. – Но по иронии судьбы я на кухне целый день держу в руках холодное оружие, благодаря которому, при определенных обстоятельствах, можно решить много вопросов и любую сволочь поставить на место.

– Ну да, – кивнул Данила, – и сесть потом за убийство.

– Кстати, меня однажды в метро полиция задержала, потому что нашла в сумке большой нож. Таким курицу рубят в мясном цеху.

– Таак, – с интересом протянул Матвей, – ты их поставил на место?

Все рассмеялись.

– Поставил бы, – Жора снова икнул, – но у них-то оружие огнестрельное.

– Ну, и? – спросила Ксения.

– Я его на работе спер, нож все равно с дефектом был – кончик обломан, потому и списали. Вез домой, завернутый в тряпку. Что ну и? Я им объяснил, что я повар, работа у меня такая тяжелая, с опасными предметами. Кинули меня на другую точку, а там нет подходящего инструмента, вот и пришлось взять с собой. Менты меня обыскали всего, проверили документы и отпустили. В общей сложности, минут сорок промурыжили.

Все снова выпили. Данила сказал:

– А меня не только работа напрягает, но и коллеги. Я вот только сейчас глубоко прочувствовал, как меня бесят лицемеры. И вот не знаю, что с этим делать.

– Пей какой-нибудь антибесин, – рассмешил себя Рома, а Таня хихикнула скорее по инерции.

– Ну а я что делаю? – Данила указал на водку.

– А че там у тебя не так-то? – спросил Матвей.

У него уже начинал заплетаться язык.

В этот момент Данила понял, что совсем не хочет рассказывать о своей работе; внезапно вспомнилась Светлана Андреевна, и все плохое сразу отступило на задний план. Спасибо Тане, она опередила:

– Лицемеры, конечно, отвратительны, но, если они пассивные, то это полбеды. У моей мамы есть давняя подруга, которая всю жизнь в школе отработала, сейчас уже на пенсии. Так вот, Дарья Петровна эта рассказывала, что у них был учитель истории, весь такой положительный, примерный семьянин, которого директор решил выдвинуть на ежегодный конкурс…этот…как его…скажи мне и я отвечу…

– Учитель года, – подсказал Данила.

– Точно, Даня. – Таня ему подмигнула.

– Угу, – забавно произнес Матвей, изображая ревность.

Таня игриво ударила его по колену и продолжила.

– И представляете, сразу в Комитет по образованию посыпались на него анонимки…

– Какие анонимки? – вклинился Рома.

– Что он педофил, конченный и так далее.

– А кто посылал?

Похоже Рома начал терять связь с реальностью.

– Тебе же говорят, дебил – анонимы. Соберись, тряпка, – шутливо сказал Матвей.

– Анонимы – это слова противоположные по значению, – пояснил Рома.

– Так, я эту историю знаю, так что по-быстрому носик попудрю. – Ксения поднялась и вышла из комнаты.

– Это антонимы, – настоятельно сказал Данила. – Запомни, отсталый, ан-то-ни-мы.

– Э, ты чё…рогатый, – фыркнул Рома и попытался толкнуть Данилу, но тот отклонился и огрызнулся:

– Убейся, дрочила!

– Успокойтесь, мальчики. Завистники писали. Ром, не перебивай, пожалуйста, – попросила Таня.

Рома показал пальцами, что закрыл рот на замок и косо посмотрел на Данилу.

– Начали бедного учителя таскать на допросы и в Комитет, и в полицию. В общем довели мужика до того, что он уволился.

Наступила минута молчания, которую прервал Жора, громко и весело икнув.

– Мда, – наконец, произнес Матвей. – Я всегда знал, что люди – твари.

– Бывает, – подтвердил Жора.

Вернулась Ксения и сразу потянула руки к коту, незаметно перебравшемуся с пуфика на ее место.

– Юпик, котик мой, иди к мамочке.

Она села на диван, аккуратно положив кота на колени. Юпик от души зевнул, потянулся и, не удержавшись, свалился на пол.

– Бум, – озвучил Матвей.

– Стой, стой, стой! – Ксения хотела схватить кота, но тот оказался проворней и успел-таки выбежать из комнаты по своим делам.

– Наверно, в детскую пошел, – предположила Таня. – Ему там нравится.

– Какой-то он стал вялый, – сказал Жора.

– Ну так десятку уже оттянул. По человеческим меркам это шестьдесят будет, – ответил Матвей под одобрение жены. – Я на тебя посмотрю в таком возрасте.

– Кстати, хороший тост. – Жора принялся наполнять стопки. – Дожить хотя бы до шестидесяти.

– Согласен, – поддержал Данила. – Значит пьем за Юпи. И предлагаю, наконец, пойти подымить.

Матвей и Рома курить отказались, а остальные перешли в кухню, закрыв за собой дверь. Таня распахнула окно, с улицы тут же повеяло свежестью и холодом.

– Не, давай чуть прикроем, – попросила Ксения, – а то мы все простудимся.

Данила глубоко затянулся и медленно выдохнул: опьянение уже достигло той степени, когда раскованность и смелость взяли вверх над осторожностью и сдержанностью, но мир двоиться еще не начал. Украдкой глядя на приятное личико и стройную фигуру Ксении в черном обтягивающем платье, Данила вдруг ощутил желание переспать с подружкой. Однако муж у нее был настолько серьезный и крутой, что для перехода к активным действиям надо было реально накидаться до беспамятства. Несмотря на давнюю взаимную симпатию все же было непонятно, как на это отреагирует сама Ксения? Не влепит ли пощечину или вообще коленом в пах? Что если потом еще расскажет о домогательстве?

Сделав над собой усилие, Данила выкинул весь этот бред из головы и неожиданно для самого себя, спросил:

– Вопрос на засыпку: ни у кого не возникало такого ощущения, что внутри тебя есть еще кто-то? Ну, типа, второго Я что ли.

– Думаю, у любой беременной бабы есть такое ощущение, – сказал Жора, развеселив всех своим ответом.

– Э, мужлан, какие мы тебе бабы. – Таня легонько удалила его в плечо.

– Мы женщины, милые и очаровательные, – подтвердила Ксения.

Жора в знак примирения показал, что целует их.

– Нет, я имею в виду…ну…душевное состояние что ли. Духовное, – попытался пояснить Данила.

– Я понимаю, о чем ты, – авторитетно заявила Ксения. – Это энергетический двойник. Он есть у каждого человека.

Ксения была не только красива, но и неглупа. Как и многие женщины она увлекалась всяким мистицизмом и, естественно, во все это верила. Она располагала уймой свободного времени, так как нигде не работала, благодаря богатому мужу обладала полным финансовым благополучием, поэтому могла позволить себе заниматься чем угодно и где угодно. Например, она легко могла улететь на всю зиму в Индию, сперва в какой-нибудь Мумбаи или Дели на занятия йогой или семинар с Далай-ламой, затем пуститься в паломничество по буддийским местам, а после месяца два балдеть на пляжах Южного и Северного Гоа. Оттуда она возвращалась домой или прямиком летела в Париж на модный показ, или в Нью-Йорк на премьеру мюзикла, или еще куда-нибудь в зависимости от своих беззаботных обстоятельств. Радость и уверенность в будущем излучала Ксения: еще бы. Правда, последние три года путешествовала она мало, так как у нее в престижной лондонской клинике родился ребенок.