Текст книги "VIP (СИ)"

Автор книги: Артур Таболов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

   – Я на тебя рассчитываю, – сказал Лежнёв.

   Он несколько раз выходил из дома и вглядывался в темное море, хотя и знал, что рано. Даже быстроходной яхте нужно не меньше трех часов, чтобы дойти от Марселя до Сен-де-Пре. Наконец, появились бортовые они, прогрохотала якорная цепь, яхта встала у входа в бухту. Лежнёв спустился к берегу, где весельной шлюпке сидел нанятый матрос.

   – Давай к яхте, зайди с кормы.

   Когда шлюпка поравнялась с яхтой, окликнул:

   – Эй, на борту! Серж у вас?

   – Месье, вас ждут, – ответил матрос, подавая трап.

   Морщась от не вполне зажившей раны, Павел подеялся на борт. Матрос предупредительно открыл ему дверь каюты. На столе в каюте стоял работающий ноутбук, но человек, поднявшийся ему навстречу, был не похож на Сержа: чернявый, с жесткими чертами лица.

   – Вы не Серж, – сказал Лежнёв.

   – Я вместо него, он не смог приехать по очень серьезной причине.

   Лежнёв сразу понял, что происходит что-то не то, сработала его молниеносная реакция, но с небольшим запозданием. Он рванулся к двери, но там уже стоял коренастый полицейский в полной форме, он умело заломил Павлу руки и защелкнул на них наручники. И только после этого спросил:

   – Павел Лёжнев? Вы арестованы...

   Дело об экстрадиции Лежнёва рассматривал городской суд Марселя и не нашел никаких причин отказать России в выдаче опасного уголовного преступника. Лежнёва доставили в Москву и поместили в одиночную камеру СИЗО «Лефортово». Недели через две, в течение которых с ним не производили никаких следственных действий, его привели в комнату для допросов, где его ждал молодой человек в заурядном костюме и немодном галстуке. Он представился:

   – Следователь Молчанов. Я буду вести ваше дело. Из Генеральной прокуратуры мне переслали ваше письмо, которое вы назвали чистосердечным признанием. Значит ли это, что вы готовы сотрудничать со следствием?

   – А у меня есть выбор? – спросил Лежнёв.

   – Есть, – ответил следователь. – Получить пожизненное заключение или лет десять или пятнадцать. Без разницы, если бы вам было семьдесят. Но вам тридцать пять, и это меняет дело.

   – Я всё написал.

   – А теперь повторите под протокол. И не пропускайте подробностей.

   Часть третья

   ЦЕНА ВОПРОСА

   I

   Панкратов ошибся, когда предположил, что о неудачном покушении на Лежнёва Ирина Керженцева узнала из городской газеты. Нет, за событиями возле бара Le Grand Marin она следила из нанятой машины, припаркованной в стороне. Когда араб убежал, она дождалась приезда скорой помощи и только после этого велела водителю ехать в отель.

   Она не была огорчена неудачей. Лежнёв получил хороший урок, у него надолго пропадёт желание ей угрожать. Она и не рассчитывала на то, что покушение удастся. Страстные клятвы Хасана убить подонка, который отравляет ей жизнь, она воспринимала скептически. Он не убийца, слишком молод, слишком импульсивен, не контролирует себя. Она показала ему Лежнёва, входящего в бар, но к нападению не подталкивала. Просто доверительно пожаловалась в лирическую минуту, что этот человек шантажирует её. Этого оказалось достаточно.

   На следующее утро она выехала из отеля и вернулась в Париж. В Марселе ей больше нечего было делать.

   Если бы Ирине Керженцевой сказали, что она безнравственна, она бы очень удивилась. Что такое нравственность или безнравственность? В её сознании на месте этих понятий было пустое место. Она знала эти слова, но для неё они ничего не означали, как для ребенка ничего не значит незнакомое слово. Это просто слова, которыми привычно пользуются люди, чтобы обозначить то, что им нравится или не нравится. В чём её безнравственность? В женственности, перед которой не могут устоять мужчины? В том, что она спит, с кем хочет? А с кем же ей спать – с кем не хочет? Или в том, что она использует мужчин так, как ей нужно? Но ведь она не делает это насильно, не приставляет им к голове пистолет. Они сами рады стараться. И счастливы. Безнравственно быть нищей и уродливой. Вот это беда. А получать проценты со своей молодости и красоты, это естественно, как естественна сама жизнь.

   Да, она знала, какую струну тронуть в душе мужчины, чтобы она отозвалась. Ну и что? Все женщины это знают и пользуются, как умеют. Она умеет лучше других. Значит, она безнравственна? Пустое слово. Такое же пустое, как любовь. Ей нравился старый анекдот о том, что любовь придумали русские, чтобы не платить женщинам. Что такое любовь? Она привычно пользовалась этим словом, но не понимала его смысла. Это было просто слово, которое могло означать что угодно. Чаще всего согласие между мужчиной и женщиной о сожительстве, которое обоих устраивает. Когда перестаёт устраивать, они расходятся. Нормальные люди расходятся мирно, ненормальные устраивают драмы, портят жизнь себе и своим близким. Но кто же виноват в том, что они хотели получить от другого человека больше, чем он может дать?

   Ирина никогда не переоценивала душевный потенциал мужчины, которым она может распоряжаться. В юности ей очень нравилось быть графиней де Бюссе, жить в Париже и быть принятой в аристократических домах, куда вводил её граф Жан Батист де Бюссе и где она всегда производила впечатление. Но скоро выяснилось, что все достоинства графа ограничиваются умением носить фрак. Он оказался прижимистым, как все французы, умел тратить деньги, но не умел их зарабатывать, они разошлись. Второй её муж, московский банкир, умел зарабатывать деньги, и это всё, что он умел. Но потом вдруг решил, что Ирина ценит его только за это умение. Несколько рискованных операций привели банк к краху, он превратился в неудачника, который ничего не мог дать любимой женщине.

   В Павле Лежнёве она сразу угадала человека, который пойдёт на всё ради денег. Ей недолго пришлось пожить в бедности, но она хорошо запомнила это состояние. Нищета и неудовлетворенные амбиции – мощная взрывчатка, только нужно знать, куда её заложить. Ирина знала. Не умом, а интуицией. Она ничего не просчитывала, просто знала, и всё. И это тоже не было безнравственностью. Когда она поняла, чем ей грозит развод с Григорием Вознюком, муж как бы перестал для неё быть человеком, а превратился в средство достижения своих целей. Средство же всегда безлично, и понятия нравственности или безнравственности к нему неприменимы.

   Она знала в муже струну, на которой нужно сыграть. Эта струна была сын. Две дочери от первого брака и внук не могли его заменить. Сын как продолжатель рода был для Григория самым больным местом в его душе. Ирина это поняла в самом начале их брака, но умело избегала беременности. Она искренне не понимала, зачем нужны дети, уродующие фигуру, безжалостно сокращающие и без того короткую пору молодости. Но теперь пришло время сыграть на этой струне.

   Все сборища в их особняке в Княжьем озере прекратились, Ирина всё чаще оставалась дома, ссылаясь на нездоровье. Она бросила курить, что было для неё самым трудным испытанием, бутылки в домашнем баре оставались нетронутыми. В спальне и в столовой появились журналы о здоровье, в том числе и те, что выпускал медиахолдинг Григория. Занятый делами, он не сразу обратил на это внимание, потом поинтересовался, что с ней такое. Ирина сначала отговаривалась: «Ничего особенного, просто немного устала». Потом призналась, что беременна. Показала справку из женской консультации и анализ УЗИ. Из них следовало, что она на третьем месяце и носит в своем чреве сына. Эти справки стоили ей немалых денег, но своё действие оказали. Мужа как подменили. Он перестал ездить в Кратово, старался больше бывать дома и доставал Ирину неумелой опекой. Она даже сердилась: «Займись делами, сама справлюсь. Я не первая женщина, которая рожает. И не последняя». «Если что, сразу вызывай скорую и звони мне», – отвечал он. События развивались так, как она предполагала.

   Всё было готово. Однажды поздно вечером Ирина позвонила мужу в офис: «Григорий, мне плохо. Боюсь, как бы не было выкидыша. Но ты не беспокойся, я вызвала скорую». Он ответил: «Еду, жди». Через пять минут позвонил Лежнёв: «Выезжаем». Оставалось ждать. От Москвы до поселка было около часа езды. Через час никого не было. Через полтора часа Ирина набрала номер мужа. Телефон не ответил. Набрала номер Лежнёва. Снова длинные гудки и бесполый голос: «Абонент не отвечает или находится вне зоны действия». От волнения она не находила себе места. Что произошло там, на ночном шоссе? Что-то произошло, раз телефоны не отвечают. Но что, что? Остро хотелось курить. Остро хотелось выпить чего-нибудь крепкого, коньяка или виски. Она сдержалась, боялась сглазить. Ходила по пустому дому, кутаясь в махровый халат, вглядывалась в черные окна. За ними были только садовые фонари на участке с соснами.

   В третьем часу ночи у калитки остановился полицейский «форд» с включенными проблесковыми огнями. Ирина выскочила из дома как была, в халате.

   – Гражданка Вознюк? – спросил капитан в форме дорожно-патрульной службы. – Вам придётся проехать со мной.

   – Что случилось?

   – Авария на Ново-Рижском шоссе. «Мерседес» вашего мужа врезался в бульдозер. Пассажир погиб, водитель отправлен в больницу. Вам нужно опознать погибшего.

   Позже Ирина поражалась собственному спокойствию. Спокойно оделась, спокойно села в «форд». На месте аварии осмотрела изуродованный страшным ударом автомобиль. Какой-то полицейский чин снял черную пленку с того, что было извлечено из машины и лежало на носилках.

   – Посмотрите внимательно. Вы знаете этого человека?

   – Да, – сказала она. – Это мой муж Григорий Вознюк.

   На том же «форде» её отвезли домой. Не раздеваясь, она прошла в гостиную, выпила полный фужер виски, закурила «Мальборо» и только тогда поняла: всё кончилось, всё получилось, можно расслабиться.

   II

   Телефонный разговор с адвокатом Захаровым, в котором он сообщил, что Верховный суд отменил оправдательный приговор по её делу, очень обеспокоил Ирину. Она не понимала, почему это произошло. В деле ничего нового не появилось и не могло появиться, Мосгорсуд утвердил вердикт присяжных и оправдательный приговор, Захаров был уверен, что решение Верховного суда будет в её пользу. Впервые в его голосе Ирина уловила нотки растерянности. Он тоже не понимал, что происходит. Единственное, что он смог посоветовать, это ждать и пока не возвращаться в Россию. Совет не стоил тех денег, которые она ему платила.

   – Чего ждать? – спросила Ирина.

   – Пока ситуация не прояснится, – ответил адвокат и поспешил её успокоить. – Вам не о чем волноваться. С этой доказательной базой прокуратура не рискнёт снова выйти на суд. Кончится тем, что дело закроют. Не могу сказать, когда это произойдет, но произойдёт обязательно, у них просто нет другого выхода. А пока наберитесь терпения.

   – Спасибо за ценный совет, – съязвила Ирина и повесила трубку.

   Ждать. Это нарушало все её планы. Она ожидала решения Верховного суда, чтобы вернуться в Москву и заняться делами медиахолдинга. После дополнительной эмиссии, которую она успела провести до ареста в Риме, у неё было 75 процентов акций. Они стоили не меньше трёхсот миллионов долларов. Она решила продать эти активы. Наигралась в бизнес-вумен, хватит. Руководство холдингом требовало слишком много времени, а времени было жалко. Ирине было уже двадцать восемь лет, она остро чувствовала, что кончается молодость. С неё довольно и радиостанции «Весна», чтобы быть в центре светской жизни Москвы. А покупатели найдутся. Ей и раньше предлагали продать сеть кабельных телеканалов, занимавших всё больший сектор рекламного рынка.

   Но придётся ждать. Самое противное – неизвестно сколько. В другом телефонном разговоре адвокат Захаров намекнул, что её, возможно, объявили в международный розыск. Это оставило её равнодушной. Пусть ищут. Ирины Керженцевой нет, есть Ирэн де Бюсси, о которой никто не знает. Она спокойно жила в своей студии на Елисейских полях. Студия была куплена Григорием Вознюком на имя де Бюсси по её французскому паспорту, так было удобнее, меньше формальностей. Сейчас это оказалось очень кстати. Когда она уезжала отдохнуть на море или, как недавно, по делам в Марсель, за порядком в студии присматривала дочь интенданта дома, студентка Сорбонны Мишель. Ирина хорошо ей платила, она была рада всячески ей услужить.

   В один из вечеров, когда Ирина возвратилась со скучнейшего приёма в аристократическом доме Парижа, куда её когда-то ввёл первый муж, Мишель перехватила её в холле у лифта. Вид у неё был очень встревоженный.

   – Мадам, это, возможно, не моё дело, но хочу предупредить, что приходили два полицейских, спрашивали вас.

   – Чего они хотели?

   – Не сказали. Спросили, когда вы бываете дома. Я ответила: когда как. Они обещали придти завтра.

   – Как они назвали меня?

   – Ирэн де Бюсси.

   Ирина насторожилась:

   – Ты уверена?

   – Да, они повторили несколько раз, что им нужна мадам де Бюсси. Я правильно сделала, что предупредила вас?

   – Спасибо, Мишель. Очень правильно. Я уеду на несколько дней, присмотри за квартирой.

   – Конечно, мадам. Если они снова придут, что сказать?

   – Что я уехала. Куда, ты не знаешь.

   Де Бюссе. Это было очень опасно. Полиция не могла знать этого имени. И всё-таки знала. Откуда? Но думать об этом было некогда.

   Ирина поднялась в студию, поспешно собрала в спортивную сумку самое необходимое, документы, деньги и лэптоп, по которому она всегда смотрела новости из России, и спустилась в гараж. Но машину решила не брать. Она тоже была оформлена на де Бюсси. Случайно остановит дорожная полиция, и это может плохо кончиться. В её памяти были еще слишком свежи воспоминания об аресте в Риме, унизительные подробности экстрадиции и гнетущее ощущение безнадежности, которое она испытала в СИЗО «Лефортово». Будто попала в шестерни бездушной машины, перемалывающей людей, как дрова. Ей очень повезло встретить трогательного Сержа, который помог ей вырваться из этой машины. Странно, что он исчез сразу после суда. Она была бы искренне рада его увидеть, его самоотверженность заслуживала награды. Пыталась ему позвонить, его мобильник не ответил. Послала ему два письма по электронной почте, адрес которой он дал ей в Лефортово, они остались без ответа. Ирина понимала, что в эту страшную машину попала сама, недооценила опасность. Больше такой ошибки она не повторит.

   На Елисейских полях она остановила такси и велела ехать в селение в тридцати километрах от Парижа, где у неё был знакомый фермер-винодел, у которого она останавливалась, когда хотела отдохнуть от города. Возле уличного таксофона попросила тормознуть и набрала номер адвоката Захарова.

   В Париже было около десяти вечера, в Москве полночь. Но адвокат не выразил никакого неудовольствия неурочным звонком.

   – Очень хорошо, что вы позвонили, – сказал он. – Есть важные новости.

   – Какие?

   – Не по телефону. Нужно встретиться. Я смогу прилететь в Париж завтра вечерним рейсом.

   – Вы прилетите в Париж? – поразилась Ирина. – Это так серьезно?

   – Боюсь, что да. Как мне вас найти?

   – Я встречу вас в аэропорту.

   – Будьте внимательны, – попросил адвокат. – Будет крайне досадно, если мы разминёмся.

   – Не разминёмся, – заверила его Ирина.

   Всю дорогу до фермы она пыталась понять, что всё это значит. Чтобы адвокат Захаров, у которого каждый день расписан до минуты, бросил все дела и прилетел в Париж встретиться с нею – для этого должно было произойти что-то чрезвычайное. Что же случилось в Москве, в этом холодном опасном городе? Какая цепочка событий привела к тому, к чему привела?

   У неё появилось ощущение, что и Париж стал опасен. Она сидела, вжавшись в угол такси и напрягаясь, когда по пути попадались машины полиции. И только в гостевом доме, который фермер сдавал знакомым, успокоилась. Никто не знает, где она. Она исчезла, её нет. Здесь она в безопасности.

   III

   Первым, кто понял, что в деле Ирины Керженцевой происходит что-то не то, был красногорский следователь Молчанов. Второй месяц он ездил в СИЗО «Лефортово» и допрашивал Лежнёва. Тот был откровенным и ничего не скрывал. Протоколы допросов наполнялись подробностями, которые могли убедить любой состав присяжных в обоснованности обвинения. В деле появилась судебная перспектива. Не беда, что Ирина Керженцева не арестована, она будет осуждена заочно, что успешно практиковалось последние годы. Главное, что решение Верховного суда выполнено, дело доследовано и доведено до логического завершения. О ходе допросов Молчанов регулярно информировал прокурора, тот воспринимал доклады благожелательно и даже с некоторым воодушевлением. Успешное завершение этого дела, которое началось с позорного провала обвинения, реабилитировало красногорскую прокуратуру в глазах начальства. За этим могли последовать карьерные изменения и для прокурора, и для молодого следователя.

   И вдруг, когда всё шло к завершению, поступило распоряжение сверху: передать дело в Следственный комитет. Молчанов почувствовал себя ограбленным, у него отнимали его тяжело выстраданный успех. Прокурор тоже был недоволен решением, но прореагировал сдержанней: имеют право, на то они и начальство. Он высказал осторожное предположение, что кто-то там, наверху, увидел в деле Ирины Керженцевой возможность укрепить своё положение и продвинуться по службе. Не исключено, что это следствие ведомственной борьбы, которая как началась с решения выделить Следственный комитет из Генпрокуратуры, так и не прекращалась, иногда выплескиваясь в СМИ, но больше проходила невидимо для посторонних, под ковром. Так было на самых верхах, внизу же прокуратура и следователи работали как и раньше, согласовывая свои действия.

   Молчанов выполнил приказ, отослал с курьером все материалы дела в Следственный комитет в Техническом переулке, но с обидой не смирился. Голос его срывался от возмущения, когда он рассказывал о решении начальства Панкратову, который регулярно звонил, интересуясь ходом расследования. Панкратова сообщение Молчанова очень заинтересовало. Он приехал в Красногорск и подробно расспросил следователя о том, как всё происходило: в какой форме поступил приказ, кто его подписал. Подумав, согласился с предположением прокурора о том, что это может быть результатом борьбы между Генпрокуратурой и Следственным комитетом, но чувствовалось, что это объяснение его не устроило.

   – Кому передано дело? – спросил он.

   – Полковнику юстиции Маркову, – ответил Молчанов. – Знаете его?

   – Когда-то знал. Но тогда он еще не был полковником.

   – Что он за человек?

   – Исполнитель. Ничего никогда не делает по собственной инициативе, только по приказу начальства. Он продолжает допросы Лежнёва?

   – Откуда я знаю? Дело у нас забрали. Продолжает. А что ему остаётся? Михаил Юрьевич, что за блядство у нас творится? Если с людьми обращаться как с пешками, они и будут пешками. Чего от них ждать?

   – Это смотря какие люди. Некоторым удобно быть пешками. Другим не очень. Других всегда мало. Но ими движется жизнь. Банальность, конечно. Но ничего другого сказать не могу. Потому что не знаю.

   – А кто знает? – запальчиво спросил Молчанов.

   – Никто. Это знание не получают из книг. Только из наблюдений за жизнью. Чем мы и занимаемся. Получая от этого очень сомнительное удовольствие.

   Попрощавшись со следователем, Панкратов позвонил Игорю Касаеву:

   – Когда ты заканчиваешь?

   – В шесть.

   – Подъезжай, жду...

   Полковник юстиции Марков. Последний раз Панкратов видел его лет пятнадцать назад, когда выручал знакомого водкозаводчика, который неудачно попытался минимизировать налоги. Марков был помощником тогдашнего Генерального прокурора Скуратова и считался надежным, исполнительным работником. После того как на федеральном телеканале показали видеопленку, на которой человек, похожий на Генерального прокурора, развлекался с двумя проститутками, Панкратов ожидал, что карьера Маркова на этом прервётся. Он ошибся. После отставки Скуратова Марков стал главным специалистом Генпрокуратуры, из чего Панкратов сделал вывод, что к появлению видеопленки Марков имел, возможно, какое-то отношение. Он всегда выполнял волю начальства, но Скуратов просчитался, решив, что начальник для Маркова он. Оказалось, не он.

   И вот – полковник юстиции, следователь по особо важным делам Следственного комитета. То, что именно ему поручили доследовать дело Ирины Керженцевой, говорило о многом. О том, что делу придаётся особое значение. В чём это значение, Панкратов не понимал, но нутром чувствовал, что в деле появилась какая-то новая сильная сторона. Быстро понять, что это за сторона, было очень важно, если он хотел довести дело до конца. А он этого хотел. И когда желание слабело, затираясь мелочами быта, вспоминал овальную фотографию майора Сергея Старостина, укрепленную на дубовом кресте на Троекуровском кладбище.

   Когда Игорь Касаев выслушал, какой оборот приняло дело Ирины Керженцевой, Панкратов напомнил давний их разговор:

   – Ты говорил, что сотрудники Интерпола имеют право вмешиваться в уголовные дела на любой стадии. Можешь затребовать в Следственном комитете проколы допросов Лежнёва, которые ведёт Марков? О чём его допрашивал Молчанов, мы знаем. А чего добивается Марков, нужно узнать.

   Игорь с сомнением покачал головой.

   – Затребовать-то могу, но без толку, пошлют. Не тот уровень. Будут они разговаривать с каким-то капитаном полиции!

   – А если подключить Сибирцева?

   – И его пошлют. Следственный комитет и Генпрокуратура никого не подпускают к своим делам. Сибирцев, конечно, может настоять, но придётся действовать через замминистра МВД. Сразу пойдут вопросы: а зачем вам это надо, а что вы хотите узнать? Не пойдёт на это Сибирцев. Он хоть и генерал-лейтенант, но прежде всего чиновник, лишняя головная боль ему ни к чему. А что мы хотим узнать, Михаил Юрьевич?

   – Понятия не имею, – признался Панкратов. – Но чувствую, что это может быть важным. В дело вмешалась какая-то третья сила. Если наши цели совпадают, всё в порядке. А если нет?

   – Сколь времени Марков допрашивает Лежнёва?

   – Недели две.

   – Нам нужны все протоколы допросов?

   – Хватит и одного. Я вижу, у тебя родилась какая-то мысль. Не стесняйся, выкладывай.

   – Мысль вот какая, – проговорил Игорь. – Камеры для допросов в Лефортово оборудованы звукозаписью. На предмет пресечь злоупотребления следователей, если они вдруг начнут силой выбивать признания из подследственных. Записи хранятся недели три, потом стираются. У меня хорошие отношения с заместителем начальника СИЗО, мне приходилось там бывать по работе. Нормальный мужик, с ним можно договориться. Даст переписать плёнку. Не даром, конечно. Но это, как вы понимаете, незаконно.

   – С каких пор ты стал таким законопослушным? – удивился Панкратов.

   – Тлетворное влияние Запада, – буркнул Игорь. – Побыл в Марселе и сразу зауважал закон. Вам не нравится?

   – Очень нравится. Но закон тогда закон, когда он закон для всех. Когда одни поступают по закону, а другие как выгодней, это уже не закон, а российская реальность. В которой нам приходится выживать. Договаривайся. Сколько нужно заплатить твоему кадру?

   – Думаю, штуки две баксов хватит.

   Панкратов достал пачку долларов из ящика письменного стола, отсчитал две тысячи. Напутствовал Игоря:

   – Действуй. Жду с хорошими новостями.

   – Это уж какие получатся...

   Новости, которые они получили через неделю, были не плохие, а очень плохие.

   IV

   Расшифровка допроса Павла Лежнёва следователем по особо важным делам Следственного комитета РФ полковником юстиции Марковым:

   "МАРКОВ. Что-то не пойму я тебя, Лежнёв. Третью неделю мы толчём с тобой воду в ступе. Ты упорно суёшь голову в петлю, а я никак не могу понять почему.

   ЛЕЖНЁВ. Я говорю что было. Правду.

   МАРКОВ. Что было и правда – разные вещи. Всё зависит от трактовки. Ты что, не понимаешь, к чему приведёт тебя твоя правда?

   ЛЕЖНЁВ. Я сотрудничаю со следствием. Следователь Молчанов объяснил мне, что только так я могу рассчитывать на смягчение наказания.

   МАРКОВ. И ты ему поверил? Это всегда говорят. У нас в ходу другая поговорка: чистосердечное признание облегчает совесть, но увеличивает срок. Ты уже наговорил себе на пожизненное.

   ЛЕЖНЁВ. Значит, Молчанов соврал?

   МАРКОВ. Не соврал. Тактический приём, на некоторых действует. На таких, как ты. Здесь не Франция, здесь Россия. Не стоило тебе сюда приезжать. Попал, как кур в ощип.

   ЛЕЖНЁВ. Это я уже понял.

   МАРКОВ. Раз понял, давай разбираться. С самого начала. Ты утверждаешь, что Ирина Керженцева наняла тебя водителем к мужу, заранее зная, что ты согласишься на преднамеренное убийство Григория Вознюка. Так?

   ЛЕЖНЁВ. Так. Она мне это предложила. Прямым текстом.

   МАРКОВ. Не спеши, мы до этого дойдём. Почему ты решил, что она сделает тебе это предложение?

   ЛЕЖНЁВ. Она знала об аварии, в которой погибла Люсьена Дюруа. В то время она жила в Париже и читала газеты, в них об этом случае много писали.

   МАРКОВ. Она прямо сказала об этом?

   ЛЕЖНЁВ. Не совсем. Намекнула.

   МАРКОВ. Значит, это не факт, а только твои догадки? Правильно?

   ЛЕЖНЁВ. Они подтвердились.

   МАРКОВ. Опять спешишь. Зафиксируем сказанное. Тебе показалось, что Ирина Керженцева имеет на тебя какие-то планы, но утверждать этого ты не можешь. Так и запишем в протокол. Нет возражений?

   ЛЕЖНЁВ. Пишите.

   МАРКОВ. Мы начинаем лучше понимать друг друга. Идём дальше. Ты утверждаешь, что Ирина Керженцева предложила тебе устроить аварию на Ново-Рижском шоссе. Кто может подтвердить, что такой разговор действительно был, а не является плодом твоей фантазии?

   ЛЕЖНЁВ. Никто. Разговор был без свидетелей. Такие разговоры всегда без свидетелей.

   МАРКОВ. Значит, и это твоё заявление ничем не подкрепляется, кроме твоих слов? В протоколах допроса, проведенных следователем Молчановым, ты сказал, что этот предполагаемый разговор произошел наутро после бурной ночи в баре и ты был не вполне трезв? Сказал?

   ЛЕЖНЁВ. Сказал. Так и было.

   МАРКОВ. Записываю: «Находясь в то утро в состоянии не совсем адекватном из-за неумеренного употребления алкоголя, я допускаю, что никакого разговора вообще не было, а он был порождён моим нетрезвым сознанием».

   ЛЕЖНЁВ. К чему вы ведёте?

   МАРКОВ. А ты еще не понял? Вытаскиваю твою голову из петли. Твоя судьба меня не очень волнует, но я хочу уберечь наш суд от серьезной ошибки. Самооговор довольно часто встречается среди психически неуравновешенных натур. Таких, как ты.

   ЛЕЖНЁВ. Вы считаете меня психопатом?

   МАРКОВ. Ты и есть психопат. Живёшь в мире, рожденном твоим больным воображением. То, о чём мы сейчас говорим, это доказывает. Продолжим. Ты утверждаешь, что за некоторое время до аварии на Ново-Рижском шоссе ты обсудил с Ириной Керженцевой план намеченного преступления. Ты подробно изучил место происшествия, а она взялась организовать срочный вызов мужа.

   ЛЕЖНЁВ. Так и было.

   МАРКОВ. Кто может подтвердить, что такой разговор был? Никто, правильно?

   ЛЕЖНЁВ. Почему никто? Есть такой человек. Ирина Керженцева.

   МАРКОВ. Она сейчас вне пределов нашей досягаемости. Когда она окажется в России, мы её обязательно допросим. Ты уверен, что на очной ставке она подтвердит твои слова?

   ЛЕЖНЁВ. Она не сумасшедшая. Будет всё отрицать.

   МАРКОВ. Значит, что? Твоё слово против её слова. Кому поверит суд? Тебе? Очень сомневаюсь. Ты кто? Никто. А она дама с положением в обществе, хозяйка крупного медиахолдинга. Суд присяжных уже однажды полностью её оправдал. То же будет и на этот раз, если дело дойдёт до суда. Ты, Лежнёв, думай о себе. А она о себе сумеет позаботиться.

   ЛЕЖНЁВ. Что же, по-вашему, произошло на Ново-Рижском шоссе?

   МАРКОВ. Скажу. Следователь Молчанов консультировался с опытными водителями-испытателями на Дмитровском полигоне НАМИ. Они заявили, что специально такую аварию не может устроить никто. Разве что Шумахер. А ты не Шумахер. С этим, надеюсь, не будешь спорить? А произошло вот что. Ирина Керженцева почувствовала себя плохо и позвонила мужу. Он приказал тебе ехать в поселок как можно быстрее. На темном шоссе ты не справился с управлением и врезался в бульдозер. Сам не погиб только по счастливой случайности. Вот это и произошло. А про сговор забудь. Не было никакого сговора.

   ЛЕЖНЁВ. Есть протоколы допросов, которые вёл следователь Молчанов. Там я подробно обо всём рассказал.

   МАРКОВ. Следователь Молчанов увидел в твоём деле возможность сделать карьеру и вынудил тебя дать признательные показания. Он понесёт за это ответственность.

   ЛЕЖНЁВ. Всё равно не проходит. Из Марселя я послал заявление в Генеральную прокуратуру России. В нём всё рассказал.

   МАРКОВ. Я читал заявление. Твоё чистосердечное признание только на первый взгляд выглядит убедительно. Когда начинаешь разбираться, всё оказывается бредом. Почему ты его написал?

   ЛЕЖНЁВ. Она знает. У нас с ней свои счёты.

   МАРКОВ. Вот и объяснение. Ты оклеветал Ирину Керженцеву на почве личных неприязненных отношений. Ты с ней спал?

   ЛЕЖНЁВ. Нет.

   МАРКОВ. Не дала? Такому красавцу? Это очень обидно, как я тебя понимаю!

   ЛЕЖНЁВ. Вы забыли еще об одном. За это дело она заплатила мне восемьсот тысяч евро. Как я объясню эти деньги?

   МАРКОВ. Никак. Это твои коммерческие дела. Сумел кинуть неопытную женщину на бабки – радуйся. К нашему делу это никакого отношения не имеет. Ты всё понял, Лежнёв?

   ЛЕЖНЁВ. Не всё. Чем это для меня кончится?

   МАРКОВ. Ничем. Если будешь себя разумно вести. Дело закроют из-за отсутствия состава преступления, а тебя депортируют во Францию как нежелательного иностранца. Наконец-то мы сдвинулись с мертвой точки. Запомни то, о чём мы сегодня говорили. И стой на этом. На следующих допросах мы подробно пройдемся по каждому эпизоду. Будь здоров, Лежнёв. Контролер, уведите подследственного!.."

   – Что же это такое, Михаил Юрьевич? – возмущенно спросил Игорь, когда Панкратов дочитал расшифровку. – Он же отмазывает Лежнёва! Самым нахальным образом!

   – Не Лежнёва, – возразил Панкратов. – Он отмазывает Ирину Керженцеву. Почему? Пока не знаю, нужно разбираться.

   Их разговор прервал телефонный звонок.

   – Михаил Юрьевич, это Файберг, – прозвучал в трубке мужской голос. – Помните меня?

   – Конечно, помню. Здравствуйте, Ефим Маркович.

   – Нужно встретиться. По делу, которое вас интересовало. Интерес не пропал?

   – Наоборот, возрос.

   – Подходите через час в кафе на Тверской, где мы с вами разговаривали прошлый раз. Успеете?

   – Вполне.

   – До встречи!..