Текст книги "Собака Баскервилей (сборник)"

Автор книги: Артур Конан Дойл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Это решит суд, – строго сказал Лестрейд. – Но если мы не сумеем доказать попытку преднамеренного убийства, мы все равно задержим вас по обвинению в заговоре.

– А ваши кредиторы наложат арест на банковский счет мистера Корнелиуса, – добавил Холмс.

Человечек вздрогнул и обратил на моего друга пылающий ненавистью взгляд.

– Ну что ж, спасибо за доброту, – прошипел он. – Надеюсь, у меня еще будет возможность вас отблагодарить.

Холмс снисходительно улыбнулся.

– Я думаю, что ближайшие несколько лет у вас на это не будет времени, – сказал он. – Да, кстати, а что вы положили в штабель рядом со своими старыми штанами? Мертвую собаку? Кролика? Что? Ах, не хотите говорить! Ну что же вы, это так некрасиво! Ну-ну. Все же мне кажется, что пары кроликов вполне должно было хватить и на кровь, и на обгоревшие останки в золе. Если когда-нибудь решите написать об этом деле, Ватсон, можете назвать кроликов.

Эбби-Грейндж

Одним холодным зимним утром тысяча восемьсот девяносто седьмого года, когда было еще совсем темно, я проснулся оттого, что кто-то тряс меня за плечо. Это был Холмс. Свеча, которую он держал в руке, склонившись надо мной, озаряла его взволнованное лицо. Едва раскрыв глаза, я понял: что-то произошло.

– Вставайте, Ватсон, вставайте! – тревожным тоном говорил он. – Нельзя терять ни секунды! Ничего не спрашивайте! Одевайтесь и едем!

Через десять минут мы уже тряслись в кебе по безлюдным лондонским улицам в сторону вокзала Чаринг-Кросс. Вялый зимний рассвет едва начал рассеивать мглу, за окошком в молочно-белом затхлом лондонском тумане размытым серым пятном промелькнула фигура какого-то спешившего на работу мастерового. Холмс молча поежился и поднял воротник своего плотного пальто.

Я с удовольствием последовал его примеру, поскольку воздух был просто ледяной и из дома мы вышли не позавтракав.

Только после того, как мы выпили горячего чаю на вокзале и заняли места в идущем в Кент поезде, мы почувствовали, что достаточно согрелись, он – для того, чтобы рассказывать, я – для того, чтобы слушать. Холмс достал из кармана записку и прочитал вслух:

«Эбби-Грейндж, Маршем, Кент.

3 часа 30 минут.

Дорогой мистер Холмс,

Я был бы Вам бесконечно благодарен, если бы Вы нашли возможным немедленно выехать, чтобы помочь мне с крайне необычным делом. Этот случай как раз по вашей части. Леди я выпускаю, но прослежу, чтобы все здесь осталось так, как есть, и никто ни к чему не прикасался. Прошу Вас, не теряйте ни минуты, потому что сэра Юстеса оставить здесь будет трудно.

Искренне Ваш,

Стэнли Хопкинс».

– Хопкинс обращался ко мне семь раз, и во всех случаях его вызовы имели под собой серьезное основание, – сказал Холмс. – По-моему, каждое из этих дел попало в ваши записки, а я должен признать, что ваше умение выбирать все-таки компенсирует многое из того, что мне не нравится в ваших рассказах. Ваша неискоренимая привычка смотреть на все с точки зрения занимательности, забывая о научности, загубила хорошее начинание, которое могло бы вылиться в прекрасное практическое пособие. Вы оставляете без внимания тончайшую, требующую филигранного мастерства работу в угоду броским подробностям, которые могут возбудить интерес читателя, но ничему его не научат.

– Почему бы вам самому в таком случае не взяться за перо? – с чувством легкой обиды спросил я.

– Возьмусь, дорогой Ватсон. Обязательно возьмусь. Сейчас я, как вы знаете, довольно занят, но годы старости я планирую посвятить составлению учебника, в котором была бы собрана вся премудрость сыщицкой науки. Дело, за которое мы возьмемся сейчас, должно быть, связано с убийством.

– Так вы думаете, что этот сэр Юстес был убит?

– Полагаю, что да. Почерк Хопкинса указывает на сильное волнение, а он не относится к легко возбудимым людям. Да, судя по всему, мы имеем дело с насилием и тело оставили для того, чтобы мы его осмотрели. Из-за какого-нибудь самоубийства он не стал бы меня вызывать. Что касается леди, наверное, когда случилась трагедия, ее заперли в другой комнате. Нам с вами, Ватсон, предстоит окунуться в жизнь высшего общества: дорогая бумага, монограмма «Ю. Б.», родовой герб, пышный титул. Думаю, Хопкинс не подведет и на этот раз и утро будет достаточно интересным. Преступление было совершено сегодня ночью до двенадцати часов.

– Как вы могли это узнать?

– Просмотрел расписание поездов и подсчитал время. Сначала нужно было вызвать местную полицию, той – связаться со Скотленд-Ярдом, туда должен был выехать Хопкинс и, в свою очередь, вызвать меня. Все это продолжалось бы целую ночь. Впрочем, вот и Чизилхерст, скоро мы все будем знать точно.

Проехав пару миль по узким проселочным дорогам, мы оказались у ворот парка, которые открыл нам старик привратник с бледным как мел взволнованным лицом, которое свидетельствовало о том, что здесь произошло какое-то страшное несчастье. Аллея шла через прекрасный парк между старыми вязами и упиралась в невысокий, но очень вытянутый в длину дом, фасад которого был украшен колоннами в стиле Палладио. Средняя часть здания была явно очень старой, ее стены были сплошь увиты плющом, но большие окна указывали на то, что в архитектуру дома были внесены современные изменения. Одно из окон, похоже, было пробито в стене совсем недавно. Подтянутый, по-юношески стройный инспектор Стэнли Хопкинс с встревоженным лицом встречал нас в дверях.

– Я очень рад, что вы приехали, мистер Холмс. И вы тоже, доктор Ватсон! Правда, если бы можно было вернуть время назад, я бы теперь не стал вас беспокоить, поскольку леди, когда пришла в себя, рассказала, что произошло, настолько подробно, что нам уже, по сути, и делать-то нечего. Помните луишемскую банду взломщиков?

– Вы имеете в виду троих Рэндаллов?

– Да, отец и два сына. Это их работа. Я в этом не сомневаюсь. Две недели назад они поработали в Сиденгаме. Их видели, и свидетели могут их описать. Конечно, странно, что они пошли на новое дело в том же районе, да еще так скоро, но это точно они. И на этот раз дело пахнет виселицей.

– Так, значит, сэр Юстес мертв?

– Да, ему проломили голову его же собственной кочергой.

– Сэр Юстес Брэкенстолл, как сказал кучер?

– Совершенно верно… Один из самых богатых людей в Кенте. Леди Брэкенстолл сейчас в гостиной. Бедная женщина, представляю, что ей пришлось пережить! Когда я ее увидел, она была ни жива ни мертва от страха. Лучше будет, если вы сначала поговорите с ней, пусть она сама вам расскажет, что здесь случилось, а потом мы вместе осмотрим столовую.

Леди Брэкенстолл оказалась женщиной необыкновенной. Изящная гибкая фигура, плавные женственные движения, золотистые волосы и голубые глаза, изумительной красоты лицо, которое, должно быть, дышало здоровьем до того, как недавняя трагедия оставила на нем след в виде впалых щек и покрасневших век. Было заметно, что пострадала она не только морально, но и физически, поскольку над одним глазом расползался и набухал ужасного вида фиолетовый кровоподтек, который ее горничная, высокая строгого вида женщина, усердно смачивала раствором уксуса. Когда мы вошли, леди лежала на кушетке, но быстрый внимательный взгляд, которым она встретила нас, и настороженное выражение прекрасного лица указывали на то, что ни самообладания, ни мужества она не лишилась. Леди была в легком пеньюаре, синем с серебром, но на спинке кушетки рядом с ней лежало черное, отделанное блестками нарядное платье.

– Ведь я уже все рассказала вам, мистер Хопкинс, – устало произнесла она. – Вы не могли бы сами повторить? Ну хорошо, если вы считаете, что это необходимо, я расскажу этим джентльменам, что произошло. Они уже были в столовой?

– Я подумал, что лучше будет, если они сначала выслушают вас, ваша светлость.

– А нельзя ли как-нибудь побыстрее покончить с этим? Мне страшно думать, что он все еще лежит там. – Тут она вся задрожала и закрыла лицо руками. И от этого движения рукава ее пеньюара соскользнули с предплечий, обнажив руки до локтя. Холмс удивленно воскликнул:

– У вас и здесь травмы, мадам! Что это?

Два ярких пятна багровели на белоснежной руке. Она поспешно прикрыла их.

– Ничего. Это не связано с тем ужасом, который произошел ночью. Если вы с другом готовы слушать, я вам расскажу все, что мне известно.

Я – жена сэра Юстеса Брэкенстолла. Мы поженились около года назад. Я думаю, мне нет смысла скрывать, что наш брак оказался неудачным. Боюсь, наши соседи все равно вам об этом расскажут, даже если бы я попыталась это отрицать. Возможно, в этом есть и часть моей вины. Я росла и воспитывалась в более свободном и не таком консервативном духе Южной Австралии, и вся эта английская жизнь, с ее чопорностью и строгим соблюдением правил, не для меня. Но главная причина заключается совсем в другом, и об этом знают все. Сэр Юстес был алкоголиком. Находиться рядом с таким человеком даже один час уже неприятно. Представьте себе, каково чувствительной и жизнерадостной женщине быть привязанной к нему день и ночь! Я считаю святотатством, настоящим преступлением запрещать разводиться в подобных случаях. Ваши чудовищные законы погубят эту страну… Господь не допустит, чтобы подобное зло продолжалось вечно. – На какой-то миг она даже приподнялась, щеки ее вспыхнули, глаза сверкнули из-под страшной шишки на лбу. Однако строгая горничная мягкой, но сильной рукой уложила ее обратно на подушку, и благородный порыв ярости обернулся горьким рыданием. Через время она продолжила.

– Я расскажу, что произошло ночью. Вы, возможно, знаете, что в этом доме все слуги спят в новом крыле. В центральной части дома живем мы, наверху – наша спальня, в глубине – кухня. Над моей комнатой находится комната Терезы, моей горничной. Больше здесь никого нет, и никакие звуки отсюда в дальнем крыле не слышны. Грабителям это, очевидно, было хорошо известно, иначе они бы вели себя по-другому.

Сэр Юстес лег спать примерно в половине одиннадцатого. К этому времени все слуги уже ушли к себе. Осталась только моя горничная. Она была у себя в комнате наверху, ждала, когда я позову ее. Я просидела с книжкой в этой комнате до начала двенадцатого. Прежде чем пойти наверх, я прошлась по комнатам проверить, все ли в порядке. Я всегда это делала сама, потому что, как я уже сказала, на сэра Юстеса не всегда можно было положиться. Я зашла в кухню, чулан дворецкого, оружейную, бильярдную, гостиную и в столовую. Подойдя к стеклянной двери, которая занавешена плотной портьерой, я вдруг ощутила дуновение ветра и поняла, что дверь открыта. Я отдернула портьеру и оказалась лицом к лицу с мужчиной, немолодым, широкоплечим, который, видимо, только что проник в комнату. Эта дверь выходит на газон перед домом. У меня в руке была свеча из спальни, и в ее свете я рассмотрела за первым мужчиной еще двоих. Я отступила назад, но этот человек тут же схватил меня, сначала за руку, потом за горло. Я хотела закричать, но он изо всех сил ударил меня кулаком в лоб и повалил на пол. Должно быть, на несколько минут я потеряла сознание, потому что, когда открыла глаза, увидела, что они отрезали шнурок от звонка и накрепко привязали меня к дубовому стулу, который стоит в торце обеденного стола. Я была привязана так крепко, что не могла пошевелиться, к тому же рот у меня был завязан платком, поэтому я не могла издать ни звука. Как раз в эту секунду в комнату вошел мой несчастный муж. Он был в ночной рубашке и брюках и, должно быть, услышал какие-то подозрительные звуки, потому что держал в руке свою любимую тяжелую трость из терносливы. Он ринулся к одному из грабителей, но мужчина постарше схватил из камина кочергу, и когда муж пробегал мимо него, со страшной силой ударил его по голове. Муж упал как подкошенный. Он не издал ни звука и больше не шевелился. Тут я снова лишилась чувств, но, наверное, опять всего на несколько секунд, потому что, придя в себя, увидела, что они вытащили из буфета все серебро и взяли бутылку вина, которая стояла там же. В руках они держали бокалы. Я ведь уже говорила, что один из них был старше, а двое моложе, да? У старшего была борода, а двое младших были совсем молодыми, безусыми. Наверное, это был отец с сыновьями. Они о чем-то пошептались, потом подошли ко мне проверить, надежно ли я связана, и наконец ушли, закрыв за собой дверь. Четверть часа я потратила на то, чтобы как-то освободить рот от платка. Мои крики услышала горничная, она прибежала, отвязала меня, потом подняла слуг, и мы вызвали местную полицию, которая сразу же связалась с Лондоном. Вот все, что я могу вам рассказать, джентльмены. Надеюсь, мне больше не придется снова повторять этот тяжелый для меня рассказ.

– У вас есть вопросы, мистер Холмс? – спросил Хопкинс.

– Нет-нет, я не хочу отнимать время и испытывать терпение леди Брэкенстолл, – сказал Холмс. – Но прежде, чем заняться осмотром столовой, я хотел бы послушать вас, – перевел он взгляд на горничную.

– Я видела этих людей еще до того, как они вошли в дом, – сказала она. – Я сидела у окна в своей комнате и заметила у сторожки привратника трех мужчин, но тогда я ничего такого не подумала. Крики хозяйки я услышала через час или даже больше. Я побежала вниз и увидела ее, бедную овечку, привязанную так, как она говорит, и его на полу в луже крови. Другая женщина могла бы от такого лишиться рассудка. Представьте себе, каково это – сидеть привязанной к стулу и видеть тело убитого мужа на полу, его кровь и мозги у себя на платье! Но мисс Мэри Фрейзер из Аделаиды всегда была храброй девочкой, и леди Брэкенстолл из Эбби-Грейндж осталась такой же. Джентльмены, вы уже достаточно долго с ней разговариваете, сейчас старая Тереза отведет ее в спальню. Ей так нужно отдохнуть.

С материнской нежностью она обняла свою хозяйку и вывела из комнаты.

– Она с ней всю жизнь, – сказал Хопкинс. – Нянчила ее, когда та была еще совсем маленькой, полтора года назад вместе с ней переехала из Австралии в Англию. Тереза Райт ее зовут, сейчас таких слуг уже не сыщешь. Прошу сюда, мистер Холмс.

На лице Холмса разлилось безразличие. Я знал, что вместе с тайной для него растаяла и привлекательность этого дела. Да, оставалось еще арестовать преступников, но заниматься розыском заурядных грабителей великому сыщику было неинтересно. Какой-нибудь выдающийся хирург, светило медицины, выяснив, что его вызвали лечить обычную корь, наверное, тоже испытал бы раздражение, подобное тому, которое я увидел в глазах своего друга. Однако картина, представшая перед ним в столовой Эбби-Грейндж, оказалась в достаточной степени необычной, чтобы привлечь его внимание и вернуть угасший интерес.

Это был просторный зал, обшитый дубовыми панелями, с высоким потолком, украшенным резным дубом, с настоящей коллекцией оленьих голов и древнего оружия на стенах. Стеклянная дверь, которую упоминала леди, находилась в дальнем от входа углу зала. Три окна по правую руку наполняли столовую холодным зимним светом. Слева бросался в глаза огромный глубокий камин с массивной нависающей дубовой полкой. Рядом с ним стоял тяжелый дубовый стул с подлокотниками и поперечинами между ножками. На нем лежал темно-красный шнурок, пропущенный через резьбу на спинке стула, его концы были привязаны к распоркам внизу. Когда освобождали леди, шнурок с нее стянули, но узлы, которыми он крепился к стулу, остались не развязанными. Все эти детали мы заметили позже, потому что наше внимание в первую же секунду приковало другое – труп на тигровой шкуре, раскинутой перед камином.

Это было тело высокого, хорошо сложенного мужчины примерно сорока лет. Лежал он на спине, и сквозь небольшую черную бородку поблескивали белые зубы, обнажившиеся в какой-то странной злой улыбке. Руки его были вскинуты над головой, и поперек них лежала увесистая трость из терносливы. Смуглое мужественное лицо с горбатым носом было искажено гримасой лютой ненависти, было в этом выражении что-то дьявольское. Несомненно, он лежал в кровати, когда поднялась тревога, потому что был лишь в длинной красиво расшитой ночной рубашке, а из брюк торчали голые ступни. На голове его была ужасающая рана, все в комнате свидетельствовало о той нечеловеческой силе, с которой был нанесен смертельный удар. Рядом с телом валялась тяжелая кочерга, согнутая о голову несчастного сэра Юстеса Брэкенстолла. Холмс тщательно осмотрел и саму кочергу, и жуткие повреждения, нанесенные ею.

– Должно быть, этот старший Рэндалл – очень сильный человек, – заметил он.

– Да, – подтвердил Хопкинс. – Настоящий громила. У меня есть его описание.

– Я думаю, трудностей с его поимкой у вас не возникнет.

– Никаких. Мы его уже давно ищем. Раньше мы подозревали, что он сбежал в Америку, но теперь, когда мы точно знаем, что эта банда все еще здесь, им от нас не уйти. Во все порты уже разосланы телеграммы, к вечеру выйдет сообщение о награде за их поимку. Меня поражает вот что: как они могли пойти на такое безумство, зная, что леди их видела и по ее описанию мы точно поймем, кто это сделал?

– Совершенно верно. Они не должны были оставлять такого опасного свидетеля.

– А что, если они не заметили, что она уже пришла в себя? – предположил я.

– Возможно. Они решили, что она без сознания, поэтому и не убили. А что вам известно об этом бедняге, Хопкинс? Сдается мне, я слышал о нем какие-то нехорошие рассказы.

– Вообще он был обычным, приятным в общении человеком, но когда напивался, превращался в настоящего зверя. Хотя лучше сказать не напивался, а выпивал, потому что на самом деле он не так уж часто действительно сильно пил. Правда, если такое случалось, в него как будто вселялся дьявол, и в такие дни от него можно было ожидать чего угодно. Я даже слышал, что, несмотря на деньги и титул, он пару раз чуть было не угодил к нам. Один раз он облил собаку керосином и поджег (кстати, это была собака ее светлости). Больших трудов стоило замять этот случай. Еще он как-то швырнул в горничную, эту самую Терезу Райт, графин, тоже шуму было немало. Скажу вам честно, разумеется, это между нами, я считаю, что в этом доме без него будет легче дышать. Что это вас так заинтересовало?

Холмс, опустившись на колени, сосредоточенно рассматривал узлы на красном шнурке, которым леди была привязана к стулу. Потом он внимательнейшим образом изучил его оборванный конец.

– Когда шнур отрывали, в кухне должен был громко зазвонить звонок, – заметил он.

– Этого никто не услышал. Кухня находится в глубине дома.

– Откуда преступник мог знать, что этого никто не услышит? Почему не побоялся дергать за шнурок с такой силой?

– Вот именно, мистер Холмс, вот именно! Вы задаете те же вопросы, которые я сам себе много раз повторял. Нет никакого сомнения, что этот негодяй прекрасно знал и расположение комнат, и заведенные в доме порядки. Очевидно, ему было хорошо известно, что все слуги в такое еще сравнительно раннее время уже разошлись по своим комнатам и легли спать, и, следовательно, никто не услышал бы звонок на кухне. Напрашивается вывод, что среди слуг у него есть сообщник. Другого объяснения нет. Хотя в доме всего восемь слуг и все как будто надежные.

– Все это так, – усомнился Холмс, – но один подозреваемый все-таки есть. Вернее, подозреваемая – та, в кого хозяин швырял графин. Хотя, с другой стороны, это означало бы предательство хозяйки, которой эта женщина, кажется, очень предана. Впрочем, это не так уж и важно. Когда возьмете Рэндалла, легко выясните, кто ему помогал. Все, что я вижу в этой комнате, подтверждает рассказ леди (если ему требуется подтверждение). – Он подошел к стеклянной двери и открыл ее. – Здесь следов нет, да на такой твердой земле их и не могло остаться. А вот эти свечи на камине горели.

– Да, как раз при их свете налетчики и работали. Еще у них была свеча, с которой пришла леди, разумеется.

– И что они взяли?

– Да, в общем-то, не много… С полдюжины серебряных столовых приборов из буфета. Леди Брэкенстолл полагает, что смерть сэра Юстеса их так напугала, что они не стали обшаривать весь дом, как, должно быть, планировали изначально.

– Не сомневаюсь, что так и было. Хотя они не отказали себе в удовольствии выпить вина.

– Наверное, хотели успокоить нервы.

– Пожалуй. К этим трем бокалам на буфете, я надеюсь, никто не прикасался?

– Никто, и бутылка стоит там, где они ее оставили.

– Посмотрим. Ну-ка, ну-ка… А это что такое?!

Три бокала стояли рядышком, все со следами вина, в одном был заметен и осадок. Бутылка стояла тут же сбоку, она была пуста на треть, рядом с ней лежала длинная пропитанная вином пробка. Вид бутылки и пыль на ее боках указывали на то, что убийцы побаловали себя не обычным вином.

Холмс переменился в лице. Безразличие словно рукой сняло, и я снова увидел живой блеск в его проницательных глубоко посаженных глазах. Он поднял пробку и стал ее пристально рассматривать.

– Как они ее вытащили? – спросил он.

Хопкинс показал на выдвинутый ящик буфета, в котором лежало столовое белье и большой штопор.

– Леди Брэкенстолл упоминала о штопоре?

– Нет. Но вы же помните, она была без сознания, когда бутылку открывали.

– Совершенно верно. Между прочим, бутылку открывали не этим штопором, а карманным, возможно, из складного ножа длиной не больше полутора дюймов. Взгляните на верх пробки, ее три раза протыкали штопором, прежде чем смогли вытащить. К тому же штопор ни разу не пробил ее насквозь. Если бы пробку вытаскивали из горлышка бутылки этим длинным штопором, ее, во-первых, пробили бы насквозь, а во-вторых, сделали бы это с первого раза. Когда поймаете этого парня, ищите у него нож с набором складных инструментов.

– Поразительно! – восхитился Хопкинс.

– Но эти бокалы, признаюсь, ставят меня в тупик. Леди Брэкенстолл говорит, что видела, как мужчины пили, разве не так?

– Да, это она хорошо запомнила.

– Ну, в таком случае и говорить не о чем. И все же, Хопкинс, вы должны признать, что это очень необычные бокалы. Как, вы не видите в них ничего необычного? Ну что ж, ладно, тогда не задумывайтесь об этом. Наверное, дело просто в том, что человек, обладающий особыми познаниями и особыми способностями, вроде меня, всегда ищет сложное объяснение там, где можно обойтись простым. То, что меня насторожило в этих бокалах, наверное, получилось как-то случайно. Ну, Хопкинс, до свидания. Я не вижу, чем могу быть вам полезен, вы, похоже, справитесь и без меня. Поймаете Рэндалла – дайте мне знать. Если всплывет что-нибудь, тоже сообщите. Не сомневаюсь, что скоро смогу поздравить вас с успешным завершением дела. Идемте, Ватсон, дома, пожалуй, мы проведем время с большей пользой.

По пути на станцию я не мог не заметить, что Холмс чем-то сильно озадачен. Он то и дело пытался отбросить сомнения и начинал разговаривать беззаботным голосом, словно с этим делом было покончено, но постепенно опять уходил в себя, и его нахмуренные брови и отсутствующий взгляд указывали на то, что в мыслях он снова возвращался в большую столовую поместья Эбби-Грейндж, в которой разыгралась эта ночная трагедия. Наконец, поддавшись внезапному порыву, когда поезд тронулся и стал медленно набирать ход, он выпрыгнул из вагона на платформу и потянул за собой меня.

– Простите меня, дорогой друг, – сказал он после того, как последние вагоны нашего поезда скрылись за поворотом. – Может быть, я делаю вас жертвой своих причуд, но я просто не могу оставить это дело в таком состоянии. Я чувствую, что здесь что-то не так. Чувствую! Все неправильно… Все неправильно! Я готов поклясться, что все на самом деле было не так. Хотя к рассказу леди не придерешься, горничная его подтверждает полностью, да и улики соответствуют. Что я могу этому противопоставить? Три бокала? Но если бы я мог начать работу над этим делом с чистого листа, если бы осмотрел там все внимательнее, так, как сделал бы это, если бы не выслушал предварительно этот рассказ, в котором все уже было разложено по полочкам, который забил мне мозги… Может, тогда бы я нашел там какую-нибудь зацепку, которая дала бы новую версию… Решено. Я должен туда вернуться. Ватсон, до чизелхерстского поезда время еще есть. Садитесь на скамейку и позвольте мне изложить вам свои соображения по этому делу. Но сначала я хочу, чтобы вы выбросили из головы мысль о том, что все сказанное леди и ее горничной обязательно должно быть правдой. Личное обаяние леди ни в коем случае не должно влиять на наши суждения.

Несомненно, в ее рассказе есть определенные моменты, которые, если обдумать их на трезвую голову, кажутся подозрительными. Эта банда наделала шуму в Сиденгаме всего две недели назад. В газетах, разумеется, сообщали об этом и давали описание грабителей, что пришлось бы весьма кстати тому, кто решил бы придумать некую историю с псевдоограблением. В действительности, грабители, удачно проведя одно дело, обычно ложатся на дно, чтобы спокойно насладиться добычей, а не совершают очередной дерзкий налет. К тому же ограбления почти никогда не происходят в столь раннее время; преступник не стал бы бить леди, чтобы она не закричала, поскольку это достаточно верный способ добиться обратного результата; трое грабителей вряд ли стали бы убивать человека, с которым могли и так справиться; кроме того, почему они удовлетворились столь скромной добычей, если могли взять намного больше? И наконец, для таких людей крайне необычно оставлять недопитым вино. Вас это все не удивляет, Ватсон?

– Если собрать все эти несообразности вместе, то да, удивляет. Но каждая из них в отдельности вполне объяснима. Мне самым подозрительным кажется то, что леди привязали к стулу.

– Не знаю, Ватсон, я не вижу тут ничего подозрительного, поскольку для того, чтобы не дать ей поднять тревогу, им нужно было либо убить ее, либо связать и закрыть рот. Но как бы то ни было, согласитесь, в рассказе леди не все так уж гладко. А теперь главное. Бокалы.

– Чем они вас так удивили?

– Вы можете представить себе, как они выглядели?

– Да, вполне.

– Нас уверяют, что из них пили трое. Вам это не кажется сомнительным?

– А что тут такого? Ведь в каждом бокале осталось вино.

– Совершенно верно, но только в одном из бокалов остался осадок. Вы должны были это заметить. О чем это вам говорит?

– Осадок, скорее всего, попал в тот бокал, который наполняли последним.

– Вы ошибаетесь. Бутылка осталась почти полной, поэтому совершенно невообразимо, чтобы два бокала были чистыми, а в третьем оказался густой осадок. Этому есть лишь два возможных объяснения. Первое: перед тем, как наполнять третий бокал, бутылку с вином сильно потрясли. Но это кажется маловероятным. Нет, нет, этот вариант исключается.

– Так как же вы это объясняете?

– Наполнены были лишь два бокала, в третий бокал слили остатки из первых двух, чтобы создать ложную видимость того, что пили три человека. Это объясняет, почему осадок был только в одном бокале, не так ли? Да, я уверен, что так все и было. Но если верить подобному объяснению этой небольшой загадки, то все это дело тут же превращается из самого заурядного в необычайно интересное, поскольку это означает, что леди Брэкенстолл и ее горничная намеренно солгали, что ни одному их слову нельзя верить, что у них есть очень веская причина покрывать преступника и что мы должны провести самостоятельное расследование, не рассчитывая на какую-либо помощь с их стороны. Вот какая задача стоит перед нами, Ватсон, и вот чизелхерстский поезд.

Обитатели Эбби-Грейндж были изрядно удивлены нашим возвращением, и Шерлок Холмс, узнав, что Стэнли Хопкинс уже уехал отчитываться перед начальством, завладел столовой, запер дверь изнутри и на два часа ушел с головой в дотошное и кропотливое исследование места преступления, занятие, являвшееся прочным фундаментом для несокрушимого здания его блестящих выводов. Сидя в углу, подобно пытливому студенту, который не сводит глаз с профессора, излагающего премудрости науки, я наблюдал за этим воистину удивительным осмотром. Стеклянная дверь, портьера, ковер, стул, шнурок – все было тщательно изучено и должным образом обдумано. Тело несчастного баронета уже убрали, но все прочее осталось точно в таком виде, в каком было утром. Холмс, немало меня удивив, влез на массивную каминную полку. Высоко над его головой висело несколько дюймов оборванного красного шнурка, который все еще был привязан к проволоке, соединяющей его со звонком на кухне. Он долго всматривался в этот обрывок, потом, чтобы подобраться к нему поближе, встал коленом на приделанную к стене деревянную полку и в результате почти смог до него дотянуться, но тут его внимание привлекла сама полка. Наконец, он спрыгнул на пол и удовлетворенно хмыкнул.

– Все в порядке, Ватсон, – сказал он. – Дело сдвинулось с мертвой точки… Одно из самых интересных дел в нашей коллекции. Больше всего меня удивляет, каким тупицей я был. Ведь я чуть не совершил самую непростительную ошибку в своей жизни! Но ничего, цепочка уже почти составлена. Осталось найти пару недостающих звеньев.

– Вы уже знаете, как найти убийц?

– Убийцу, Ватсон. Убийцу. Преступник был один, но это удивительная личность. Сильный, как лев, – от его удара погнулась даже кочерга. Шесть футов три дюйма ростом, проворный, как белка, с ловкими пальцами и очень неглупый, ибо эта хитроумная история с ограблением – его выдумка. Да, Ватсон, все это – дело рук одного, но очень необычного человека. И все же кое-чего он не предусмотрел. Шнурок от звонка – вот та единственная и неопровержимая улика, которая позволит распутать все дело.

– А в чем же заключается эта улика?

– Ватсон, если вы решите рывком сорвать веревку, в каком месте она порвется? Разумеется, в том месте, которым крепится к проволоке. Почему шнурок мог оборваться не там, а тремя дюймами ниже, как в нашем случае?

– Потому что в этом месте он перетерся?

– Вот именно! На одном конце шнура, которым была привязана к стулу леди, видны следы потертости. Этому человеку хватило ума подделать потертость при помощи ножа. Но конец обрывка, оставшегося на стене, не перетерт. Отсюда этого не видно, но встаньте на каминную полку – и вы убедитесь, что шнур аккуратно отрезан. Это дает нам возможность восстановить события этой ночи. Ему нужна была веревка. Сорвать ее он не мог, потому что боялся поднять тревогу. Что же он сделал? Влез на каминную полку, но дотянуться до узла не смог. Тогда он оперся о полку на стене коленом (на пыли остался отпечаток) и ножом отрезал шнурок как можно выше. Я не смог достать до этого места. Не хватило по меньшей мере трех дюймов, из чего я заключаю, что он как минимум на три дюйма выше меня. Посмотрите на это пятно на сиденье дубового стула. Что это?

– Кровь.

– Несомненно, это кровь. И одно это доказывает, что весь рассказ леди – ложь. Если она сидела на этом стуле, когда было совершено убийство, каким образом туда могла попасть кровь? Нет. Ее привязали к стулу после того, как был убит ее муж. Я готов биться об заклад, что на ее черном платье сохранился отпечаток, соответствующий этому пятну. Это уже не Ватерлоо, Ватсон, это Маренго, ибо начали мы с поражения, а заканчиваем победой. Теперь я хотел бы поговорить с доброй няней Терезой. Но пока, если мы хотим получить от нее интересующие нас сведения, нужно вести себя осторожно.