Текст книги "Убийца, мой приятель (сборник)"

Автор книги: Артур Конан Дойл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 63 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]

Приключения лондонского извозчика

Погода, похоже, не предвещала ничего хорошего, к тому же, согласитесь, было бы скверно начать свой отпуск в Лондоне с того, чтобы насквозь промокнуть и простудиться. Тем более что Фанни только-только оправилась от коклюша. Так что нам для передвижения по городу пришлось нанять крытый экипаж – один из тех, что в лондонском просторечии без всякого почтения именуются «громыхалками». Это, разумеется, накладно, но давайте сразу условимся: отпуск есть дело семейное и служит он для того, чтобы отдыхать, и раз уж вы попали в такую переделку, то какого-то транжирства вам всё равно не избежать, ведь даже за самые ничтожные удовольствия, как известно, приходится платить. Стало быть, от улицы Хаммерсмит и аж до Александра-Палас [17]17
  Хаммерсмит – улица Лондона, на которой в ту пору селились представители среднего класса; Александра-Палас – загородная зона отдыха лондонцев, ландшафтный парк с общедоступным дворцовым комплексом (первоначально использовался как музей и помещение для выставок живописи и скульптуры). Речь, таким образом, идёт об очень длинной поездке по городу.


[Закрыть]семейство наше должно было с подобающим достоинством проследовать на четырёх колёсах. По крайней мере, это касается жены с сестрой, а также Томми, Фанни и Джека, которые вполне по-свойски разместились там внутри; мне же следовало самому позаботиться о себе, что я и сделал, нацепив на себя непромокаемый плащ и пристроившись сзади на козлах [18]18
  Английский кеб – экипаж, отличающийся особенностью конструкции: кучер размещается на козлах не спереди перед кузовом, а сзади и поверх него.


[Закрыть]рядом с нашим возницей.

Наружность последнего, бесспорно, обращала на себя внимание: обветренное лицо с седыми бакенбардами недвусмысленно давало понять, что перед вами не какой-нибудь легковесный тарантайщик, а ветеран, умудрённый глубоким знанием лондонских улиц. Общее впечатление дружелюбия, и при этом ни малейшего желания вступать в разговор. Лондонские извозчики, должен сказать, всегда представлялись мне совершенно особой породой человеческих существ, наделённой недюжинной проницательностью; так вот, у меня почему-то складывалось впечатление, что экземпляр, сидевший рядом со мною, по части проницательности далеко превосходил всех прочих представителей своего цеха.

Я попробовал его малость разговорить, ибо всегда рад в дороге перекинуться словом-другим с кем-нибудь из ближних. Но, увы, у моего извозчика язык еле поворачивался со скрипом, так что мне даже пришлось «смазать» его стаканчиком джина, когда мы по дороге заглянули с ним на минутку в кабачок «Зелёный якорь». И дело пошло, после этой процедуры мой извозчик затарахтел вроде своего экипажа: со скрипом, но зато без остановки. И право слово, кое-что из его речей заслуживает быть не только записанным, но и напечатанным чёрным по белому.

– Вот вы небось думаете, сэр, что на двуколке оно можно больше деньжат заработать? Что ж, может, оно и так. Только это не одно и то же! Экипаж о четырёх колёсах – солидная вещь! И возница на нём внушает почтение. Это вам не какой-то щелкопёр на дребезжащей тарантайке. Любой мальчишка с такой повозкой сладит. Я так скажу: деньга деньгой, а основательность основательностью, чем бы ты ни занимался. Понимаете, сэр?

– Ещё бы! – ответствовал я.

– К тому же я всю жизнь зарабатывал свою копейку на громыхалке, поздно уж мне привычки менять. Как на громыхалке начал, так на ней и закончу. Не знаю уж, сэр, поверите ли вы, но по улицам я колешу аж целых сорок семь годов! Вот как.

– Давненько будет! – изумился я.

– И прямо сказать, сэр, не всякая работёнка так выматывает человека, как наша извозчичья. Не важно, идёт дождь или снег, стоит глубокая ночь или вообще не поймёшь, что за время, а ты сиди и правь… Мало кто столько поездил и повидал на своём веку, как я, сэр.

– Да, за сорок-то семь лет вы, надо думать, многое повидали, – поддакнул я, – познакомились, так сказать, с разными сторонами жизни.

– Сторонами жизни! – проворчал он и, погоняя лошадь, громко щёлкнул кнутом. – Уж будьте покойны, сэр, я повидал такие её стороны, что ночью, бывало, заснуть невмоготу. И не жизни стороны, заметьте, сэр, а смерти! Вот так сказать вернее будет.

– Смерти? – только и вырвалось у меня.

– Её самой, сэр! Да кабы я – вот вам крест! – мог записать всё, что приключилось со мною, пока я правил своей громыхалкой, так всякий решил бы, что я завзятый враль, кроме, ясное дело, пары-тройки других лондонских извозчиков: они-то и сами знают, о каких сторонах речь! Э, сэр, да вы не пугайтесь, дело-то было не в этой громыхалке, а раньше. Эта-то у меня почти как новенькая!

– Как же всё было? – спросил я, от души радуясь, что Матильда нас не может слышать: она-то бы, я точно знаю, не стала принимать заверения нашего возницы о «новеньком» экипаже за чистую монету.

– Ну что ж, дело это прошлое, можно, наверно, и рассказать, – милостиво согласился мой извозчик, кладя в угол рта щепоть отменно тёмного табака. – Старая это, сэр, история, уж лет двадцать тому будет, а помню всё, как сейчас. Я в ту пору из кожи лез, чтобы собрать деньжат, носился без роздыху, ни от каких седоков не отказывался. А мне тот день как-то особенно не задался: всё нет никого. Театры давно закрылись, и вся публика разъехалась по домам. Я мотался туда-сюда по Стрэнду до часу ночи и, верите ли, всего-то на восемнадцать пенсов клиентов навозил. Ну что тут делать? Хотел уж было плюнуть да податься домой и вдруг думаю: «Сделаю-ка я ещё круг не по таким доходным местам, раз уж здесь так не везёт». И в самом деле, тут же попался мне какой-то джентельмен, которого я подвёз до Оксфорд-стрит. «Ладно, – думаю, – хватит, домой пора». Развернулся я и поехал прямо к себе. Глубокая, значит, ночь, где-то половина второго. На улицах тихо-тихо, ни души вокруг. Небо, значит, в тучах, того и гляди дождь пойдёт. Едем быстро, лошадка сама спешит, хоть и устала; чует, сердечная, что работа закончена и можно, значит, домой, в стойло, покушать и спать. И вдруг окликают меня из переулка, женский голос. Заворачиваю, значит, и вижу, что стоят в темноте две леди… Заметьте, сэр, настоящиеледи – уж будьте покойны, у меня глаз намётан, и в темноте не ошибусь. Одна, стало быть, постарше и чуть полноватая, другая, видать, моложе, лицо вуалькой прикрыто. А с ними, представьте себе, ещё, значит, третья фигура – мужчина во фраке; привалился себе спиной к фонарному столбу, а они с обеих сторон держат его под руки, чтоб, значит, не упал. Он, похоже, ни черта не соображает, голова опустилась на грудь, и, не держи они его, он бы тут же свалился на мостовую.

– Извозчик! – говорит мне старшая с дрожью в голосе. – Помогите нам в нашем затруднительном положении.

Таковы были её собственные слова.

– Разумеется, мэм, – говорю я, потому как дельце показалось мне выгодным. – Чем могу служить юной леди и вам?

Я приплёл сюда и вторую нарочно, чтоб подбодрить её, потому что она прямо-таки всхлипывала под своей вуалькой.

– Дело вот в чём, милейший, – отвечает мне старшая. – Этот джентльмен – муж моей дочери. Они только что поженились. Мы сейчас в гостях у своих друзей, вот в этом доме. Так мой зять, как нетрудно заметить, напился до чёртиков, и мы с дочерью вывели его на дорогу, надеясь поймать извозчика, который отвёз бы зятя домой. Друзья наши не знают ничего об этой его постыдной привычке, и нам бы не хотелось, чтоб они увидели его в таком состоянии. Если бы вы отвезли его домой и оставили там, вы бы оказали нам обеим большую любезность. А мы сейчас вернёмся к друзьям и придумаем какую-нибудь приличную причину его внезапного отъезда.

Помню, я ещё подумал, что насчёт «приличной причины внезапного отъезда» они всё же вряд ли чего придумают, хотя что тут судить и рядить, это меня не касается. И я согласился. Не успел я и глазом моргнуть, как старуха раскрыла дверь и они вдвоём, не дожидаясь моей помощи, втащили пьянчугу в кабину.

– Куда везти? – спрашиваю.

– Клэфем, Ориндж-гроув, дом сорок семь, – говорит мамаша. – Гофман его фамилия. Слуги уже спят, конечно, но ничего – как позвоните, сразу кто-нибудь спустится.

– А как насчёт оплаты проезда? – подсказываю я, поскольку вижу, что по приезде навряд ли получишь хоть пенни от своего седока.

– Вот вам за труды, – говорит младшая и даёт мне аж целый соверен да в придачу ещё так благодарно пожимает мне руку, и я чувствую, что поеду хоть на край света, лишь бы избавить её от хлопот.

Ну, я и поехал, а дамочки так и остались себе стоять на обочине. Неблизкая была дорога, доложу я вам, да и лошадка моя крепко обиделась: она-то, родимая, надеялась наконец отдохнуть. И всё же добрались мы таки в эту тьмутаракань, до сорок седьмого номера по Ориндж-гроув. Домище громадный, в окнах темно – да и чего ждать-то в такую пору? Звоню, значит. Не шибко скоро дверь открывает кто-то из слуг.

– Давно бы так! – говорю. – Вот вам хозяина привёз!

– Кого-кого? – бормочет парень в недоумении.

– Ну, хозяин же ваш, мистер Гофман. Он у меня сейчас в кебе, и без вашей помощи он сам в дом не войдёт. Ведь это же номер сорок семь, верно?

– Да, номер-то сорок семь, – отвечают мне. – Только хозяин наш капитан Ритчи. Но он уехал в Индию. Так что вы не по тому адресу.

– Как так, – говорю, – не по тому адресу? Мне этот самый адрес называли! Но, может, джентельменуже маленько очухался? Пойдём-ка спросим его самого. Час назад, когда его сажали в кеб, он был мертвецки пьян.

Подходим мы к моей громыхалке, я распахиваю дверцу, а пассажир-то сполз с сиденья на пол и знай себе лежит там, как куча тряпья.

– Ну, это, сэр, – тормошу я его. – Просыпайтесь да скажите нам свой адрес!

Молчит пьянчуга. Я уже начинаю орать.

– Подъём! – трясу я его. – Как ваша фамилия? И скажите нам, где вы живёте!

Снова молчок. Тишина гробовая, даже дыхания не слыхать. И тут меня осенило! Касаюсь его щеки – холодная как лёд.

– М-да, – говорю. – Парень-то, кажется, мёртв.

Слуга чиркнул спичкой, и мы, значит, смотрим на моего пассажира… Ох, яснее не бывает. Молодой, красивый собой парень, но лицо искажено гримасой боли, рот раскрыт. Он не только мёртв, но и мёртв давным-давно.

– Что будем делать? – спрашивает этот, из сорок седьмого, а сам белый как смерть, и волосы от ужаса встали дыбом.

– Ты – не знаю, а я, – говорю, – прямым ходом гоню в ближайшее отделение полиции.

Что я немедля и сделал, оставив сонного бедолагу дрожать на мостовой. Не было мне теперь никакого дела до сорок седьмого дома с его слугами и уехавшими куда-то хозяевами. А когда я оставил в полицейском участке и ту монету, которой расплатились со мною дамочки, то мы с покойником, выходит, были уже как бы и в расчёте – ничего я теперь ему не должен.

– Да, история… И что же, вы так и не узнали никаких подробностей этого дела? – полюбопытствовал я.

Извозчик аж хмыкнул в ответ:

– Ну вы и сказанули, сэр! Я бы и рад больше не узнать никаких подробностей! Меньше знаешь – лучше спишь. Да только куда уж там! Разве от полиции так скоро отделаешься? Они меня этими своими подробностями так заездили, пока тянули всякие там свои еспертизы да следствия. Жизни не рад станешь! Ихние доктора установили: когда этого человека запихивали ко мне в кеб, он был уже мёртвым. Говорят, задушен: на шее у него отыскали четыре синих пятна. Да ещё выяснилось, что только женская ручка приходится им впору! Такие вот дела. Так что вердикт полиции: преднамеренное убийство. Да-с. Причём дельце было сработано так чисто, так аккуратно, что ни женщин тех вычислить, ни мужчину… того, который покойник, – кто да что он, не удалось. Все карманы его так почистили, что в них не осталось ничего, чтоб определить личность. Эта моя история поставила тогда полицию в тупик. И насколько я знаю, она и сейчас там стоит. Я всегда думал, сэр, что очень правильно поступил, спросив с дамочек плату за проезд вперёд. Иначе какую монету я оставил бы тогда в полиции?

Уже некоторое время голос моего извозчика что-то снова начал подхрипывать, а скорость громыхалки существенно замедлилась, когда мы стали подъезжать к большому трактиру. Я, надо полагать, правильно понял полученный сигнал, предложив своему вознице ещё один стаканчик джина, каковое предложение и было милостиво принято. А раз уж на то пошло, то мы заказали по бокалу вина ещё и для дам. Сам я, разумеется, прибег к помощи той же освежающей жидкости, что и мой компаньон по козлам.

– Вообще-то сказать, сэр, были и другие истории, когда мои пути-дороги пересекались с путями полиции, – продолжил свои воспоминания дорожный ветеран, когда мы, взобравшись наверх, тронулись дальше. – Представьте себе: лучшего в моей жизни клиента полиция заарестовала, когда я привёз его до места назначения. Денежный был клиент! Эх, кабы они малость ещё потянули, я бы заработал на нём целый сороковник. А так чуток не хватило. Ну да и то хорошо!

И здесь, с кокетством рассказчика, знающего, что успел завоевать внимание аудитории, извозчик мой замолчал и принялся с интересом оглядывать окрестности, насвистывать себе под нос какой-то мотивчик; наконец дошла очередь и до погоды: он отпустил несколько глубоких замечаний по её поводу.

– Так что же произошло между вашим денежным клиентом и полицией? – спрашиваю я после приличествующих случаю реплик и пауз.

– Да что ж произошло? История эта не такая длинная, – заявляет он, добродушно возвращаясь к теме. – Еду я однажды утром по Воксхолл-бридж, и вдруг на углу Миддлсэкс-энд останавливает меня эдакий скрюченный старикашка в очках и с огромным кожаным саквояжем в руке. Адреса не называет, а говорит так: «Езжайте себе помаленьку, не важно куда, на ваш выбор. Главное, не растрясите меня, а то я человек старый, недалеко и до беды».

Садится, значит, в кеб, закрывается наглухо, даже окна занавесил. Возил я его часа три, пока он не высунулся из окна и не сказал, что хватит. Щедро расплатился со мной – всё честь честью, а сам всё стоит со своим большущим портфелем в руке и не уходит. Что-то себе думает. Я тоже жду. Тут он и говорит мне:

– Вот что, извозчик!

– Да, сэр, – говорю, приложившись рукой к котелку в знак почтения.

– Вы, как я вижу, малый приличный и не ездите сломя голову, как другие. Готов договориться с вами на такие прогулки ежедневно. Доктора, знаете ли, для моциона прописали мне такие неспешные поездки по городу, а вам ведь, в конце концов, всё равно, кого везти: не того, так другого. Пусть уж лучше это буду я. Будьте завтра в то же время на том же месте! Идёт?

Ещё бы не шло! Короче говоря, месяца четыре я каждое утро подбирал этого старика с его тяжёлым саквояжем на том же углу и возил его часа три по лондонским улицам. Он был пунктуален, ни одного дня не пропустил, расплачивался щедро. Я, раз такое дело, и упряжь обновил, и рессоры заменил, и маршрут особый подобрал, чтоб поменьше трясло. Всё честь честью. Я не говорю, сэр, чтоб я клюнул на эту его историю с докторами. Хотел бы я посмотреть на доктора, который прописал бы своему пациенту такой странный рецепт – трястись три часа в полуденную жару, наглухо запершись в громыхалке! Но моё правило – не совать нос в чужие дела. Знать слишком много – такое никогда не доводит человека до добра. Хотя, признаюсь, меня и брало иной раз любопытство: что это за странности такие? Но чтобы там следить или выяснять чего – ни-ни, такого не было, сэр! У него свои дела, а мне своих забот хватает.

И вот однажды подъезжаю я к месту, где обычно высаживал своего загадочного седока (к тому времени у нас было жёстко установлено место не только посадки, но и высадки), как вижу: стоит бобби [19]19
  Бобби– одно из названий полицейских на лондонском жаргоне.


[Закрыть]и весело эдак поглядывает, как я подъезжаю, словно у меня ему какой гостинец припасен. Только я остановился, мой старичок вместе со своим саквояжем прыг! – и попадает прямо в объятия этого бобби.

– Вы арестованы, Джон Мэлоун! – говорит полицейский.

– На каком основании? – интересуется мой пассажир, спокойный, как творожная запеканка.

– Основание – подделка денежных знаков Центрального банка, – с тем же спокойствием ответствует бобби.

А тут рядом ещё и второй констебль появился.

– Так, значит, закончена игра! – говорит мой старикан, снимает очки, седой парик и накладные баки и предстаёт в облике стройного и щеголеватого молодчика, на которого и посмотреть приятно.

– Пока, извозчик! – крикнул он мне на прощание. И пошёл себе меж двух полисменов, тогда как третий шёл сзади и нёс его саквояжик. Больше я его и не видел.

– Но зачем ему понадобился ваш кеб? – недоумевал я, не на шутку заинтригованный этой странной историей.

– Как – зачем? Да где ж ему ещё было своими делами заниматься? Весь инструмент у него с собой, в саквояже. Не на съёмную же квартиру подаваться? Сидеть по нескольку часов взаперти – это и подозрительно, и привлекать внимание. Народ везде любопытный: кто-нибудь в окно углядит, а кто-то и замочной скважиной воспользуется, чтоб узнать, какие там секреты жилец себе позволяет. Тогда что? Снять отдельный дом? Наглухо занавесить окна, не нанимать слуг? Так это ведь ещё подозрительнее. Нет, сэр, лучшего места, чем закрытый кузов громыхалки, во всём Лондоне не сыскать! Всё это Мэлоун правильно рассчитал. Не учёл только того, что полиция к нему уже давно подбирается. Вот они его, голубчика, в конце-то концов и накрыли… Тпру-у-у!!! Куда прёшь, слепой чёрт! Нет, каково! Вы видали, сэр? Чуть не вмазался в нас своей телегой, леший безрукий! В общем-то, сэр, я так думаю: коли посчитать, сколько воров и грабителей, а может, даже убийц проехалось за эти сорок семь лет в моей громыхалке, так я, пожалуй, целый Ньюгейт [20]20
  Ньюгейт– знаменитая уголовная тюрьма в Лондоне.


[Закрыть]перевёз. Ведь этого парня, фальшивомонетчика, прямо у меня на глазах сцапали – только поэтому я о нём и знаю. А как с остальными? Вспоминаю сейчас, к примеру, такой случай – так он будет похуже двух предыдущих, вместе взятых, если, конечно, только я правильно раскусил, что то была за птица. История эта тяжёлой гирей лежит на моей совести, потому как, думаю, спохватись я вовремя, я бы мог предотвратить большое несчастье. А теперь, из-за своей манеры не совать нос в чужие дела, я как бы некоторым образом и соучастник… Во как!

– Так во что же вы снова вляпались? – не выдержал я.

– А вот вы попробуйте сами рассудить, сэр. Лет эдак десять назад – точнее сказать не могу, всегда был слаб на даты – сел ко мне какой-то моряк, здоровенный такой рыжеусый детина. Велел ехать к докам. После той истории с фальшивомонетчиком – вы помните? – который так злоупотребил моим доверием, я решил прорезать небольшое оконце – да вот это самое, к которому сейчас прижался носом ваш мальчуган, – потому как приватность приватностью, но должен же я знать, что там творится у меня внутри? Так вот, уж не знаю, что меня в нём насторожило, только решил я за этим морячком приглядеть. Ну и я вам доложу, сэр, что малый всю дорогу сидел с каким-то здоровенным куском угля в обнимку, прямо-таки любовно держа его у себя на коленях, словно какую хрупкую драгоценность. Я, понятное дело, решил, что парень просто залил под завязку цистерны ромом и может теперь начать чудить. Вот я и приглядывал за ним всю дорогу. Оконце, как можете видеть, небольшое, и изнутри не разберёшь, смотрит ли кто в него снаружи. Так вот, я смотрю, он что-то там нажал на этой глыбе угля, и она раздалась на две половины, а внутри оказалась вроде как полость. Я так кумекаю, что это было что-то вроде небольшого сундучка, снаружи загримированного под глыбу угля. Во-от какие дела… Ну, я тогда ничего больше не понял, а как он вышел в этих доках и расплатился, так я и вовсе выбросил эту историю из головы. А вслед за этим случился тот взрыв в Бремерхафене, и поползли тогда всякие слухи об этих угольных бомбах… Во-о! Тогда только я и сообразил, что такое происходило прямо у меня на глазах. Такого-то молодчика я провёз на своей громыхалке. Ну, ясное дело, я сообщил в полицию, да, видать, поздно было: никаких концов они не нашли.

– ???

– Как, сэр? Вы не знаете, что такое угольная бомба? Ну, скажем, парень страхует своё судно на сумму гораздо больше, чем оно само стоит, понимаете? Ну так вот, идём дальше: как теперь ему, спрашивается, быть, чтобы… Догадываетесь, да? В замаскированный под кусок угля сундук этот тип прячет заряд динамита или другой какой подлой дряни, которой сейчас понапридумывали. Затем он оставляет свою бомбу среди запасов угля, который берётся на борт корабля. В конце концов этот уголёк попадает в топку – и тут бум!!! Корабля и след простыл. Вот теперь и поговаривают, что не один, далеко не один корабль пошёл ко дну подобным образом.

– Да, жизнь у вас, как я погляжу, богата приключениями, – подвёл я итог, ибо мы прибыли наконец к месту своего назначения.

– Ах ты ж ведь! Чуть мимо вас не провёз, голова моя садовая! Вот же она – «Александра»! Приехали. Но, в общем, вы, конечно, правы, сэр. Приключилось со мною много разного, и всё это – святая правда, как слова Евангелия… Коли ваша хозяюшка пожелает прокатиться за город, воздухом подышать или ещё что – милости просим, сэр, весь к вашим услугам. Мой адрес: Коппер-стрит, девяносто четыре. А сами изволите пожелать, милости прошу ко мне на козлы, и я вам расскажу истории куда удивительнее сегодняшних – их мне не занимать стать… Ой, ваш парнишка, как погляжу, уже рвётся наружу, как бы чего не сломал, да и жёнушка ваша колотит в окно пляжным зонтиком. Осторожнее, сэр, вставайте на подножку, не промахнитесь! Вот так! Правильно! Не забудьте адрес: Коппер-стрит, девяносто четыре! Удачи, мэм, и вам, сэр, удачи!

Не успел я ответить, как громыхалка уж укатила прочь. Да, жизнь, полная приключений, правда, происходят они, быть может, в основном в собственном богатом воображении! Ещё минута – и громыхалка наша затерялась среди множества других экипажей, подвозивших нарядную и праздную толпу отдыхающих, и всем им не терпелось прогуляться в знаменитом парке.

1887