Текст книги "Дорога к морю"

Автор книги: Артур Кларк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

На севере лежало море, примерно в восемнадцати километрах вниз по длинному пологому склону. Оно казалось почти черным в свете заходящего солнца, и только на мелких, будто нарисованных волнах поблескивали ниточки пены.

До наступления темноты Брент нашел защищенную от ветра лощину, привязал Солнышко к кусту и разбил маленькую палатку, которую старый Йохан специально соорудил для его похода. В теории, поставить палатку – операция проще некуда, но, как и множество людей до него, Брент неожиданно обнаружил, что она требует изрядной выдержки и умения. Наконец все было сделано, и он устроился на ночь.

Существуют вещи, которые не постигнешь умом, но которым учатся на печальном опыте. Кто б мог подумать, что лежащее тело человека настолько чувствительно к едва заметному уклону почвы, на которой разбита палатка? Еще более неприятными оказались резкие температурные колебания в голове и в ногах палатки, вызванные, по-видимому, сквозняками. Брент мог вынести постепенную смену температуры, но эти непредсказуемые изменения раздражали его до безумия.

Он раз десять пробуждался от тревожного сна, а может быть, ему только казалось, что десять, но к рассвету настроение Брента упало до нулевой отметки. Он чувствовал себя окоченевшим, несчастным, тело его затекло. Было такое чувство, что он не спал дней пять или шесть, и предложи ему кто сейчас отказаться от этого предприятия, он бы наверняка согласился. Он был готов – и даже с охотой – встретиться с опасностями на пути завоевания любви; но то, с чем он столкнулся в пути, было другое дело.

Неудобство ночлега вскоре забылось благодаря очарованию нового дня. Здесь, на холмах, воздух казался свежим с привкусом соли – из-за ветра, дующего со стороны моря. Каждая травинка вокруг была густо усыпана капельками росы, но скоро роса исчезла, высушенная встающим солнцем. Как хорошо жить на свете – особенно когда молод. И вдвойне лучше – когда ты еще и влюблен.

Они набрели на дорогу довольно быстро, практически только начав дневной переход. Брент не замечал ее раньше потому что она шла ниже по склону, обращенному к морю, а он ожидал увидеть ее на вершине холмов. Дорога была в превосходном состоянии – казалось, прошедшие тысячелетия нисколько ее не тронули. Природа тщетно пыталась стереть ее у себя с лица; слои почвы, которые изредка покрывали дорогу, смывались и сметались ее же, природы, слугами ветром и дождем. Огромной сплошной лентой, окаймляя море на протяжении почти двух тысяч километров, дорога по-прежнему соединяла города, любимые когда-то человеком и оставленные им в далекие времена.

Это была одна из величайших дорог мира. В древности она служила тропой, по которой дикие племена добирались к морю, чтобы обмениваться товарами с хитрыми ясноглазыми пришельцами из чужих земель. Затем у дороги появились новые, более обстоятельные хозяева; солдаты могущественной империи выровняли и вытесали дорогу среди холмов так искусно, что направление, которое они ей дали, осталось неизменным на протяжении многих веков. Они вымостили дорогу камнем, чтобы их непобедимые армии могли двигаться по ней быстрее любых других на земле; и именно по этой дороге их легионы молниеносно перемещались по велению великого города, чье имя они носили. Веками позднее этот город в свой последний час призвал их домой – и дорога осталась пустынной на пятьсот лет.

Потом были другие войны; под знаменами с изображением полумесяца и с именем Пророка на устах армии отправлялись на запад завоевывать христианский мир. Еще позднее, спустя несколько веков, здесь произошло последнее и величайшее из сражений, определивших исход войны, когда в пустыне сшиблись насмерть стальные монстры и с неба падала дождем смерть.

Центурионы, паладины, бронированные дивизии, даже сама пустыня – все исчезло. Но дорога осталась – самое причное из всех человеческих творений. Много веков несла она свою ношу; а теперь на всей ее тысячекилометровой ленте не было ни одного путника, кроме Брента и его лошади.

Брент шел по дороге три дня, все время видя рядом с собой море. Он привык к невеликим трудностям кочевой жизни и даже ночные неудобства теперь ему не столь досаждали. Погода стояла превосходная, теплые дни и мягкие ночи,– но их тонкое очарование подходило к концу.

Вечером четвертого дня он рассчитал, что находится меньше чем в десяти километрах от Шастара. Дорога отвернула от побережья, огибая большой мыс, выступающий далеко в море. За ним лежала защищенная бухта, на берегах которой был расположен город; дорога обходила возвышенность и огромной плавной дугой спускалась к северу с холмов прямо к Шастару.

Ближе к сумеркам Бренту стало ясно, что он зря надеется увидеть цель своего путешествия в этот же день. Погода портилась, и на западе быстро собирались густые, мрачные тучи. Теперь он двигался в гору – дорога медленно пошла на подъем и последний кряж миновал уже при сильном штормовом ветре. Он устроил бы здесь на ночь привал, если бы смог найти защищенное место, но холм выглядел абсолютно голым, и ничего другого не оставалось, кроме как с трудом продолжать путь.

Далеко впереди, на самой вершине холма, вырисовывался какой-то темный силуэт на фоне грозового неба. Надежда, что он может оказаться убежищем, гнала Брента вперед. Солнышко, опустив голову против ветра, упорно шагала с ним рядом.

До вершины оставалось примерно с километр, когда начался дождь; сперва одиночные крупные капли, а потом сплошные потоки. Ничего не было видно дальше чем на несколько шагов, даже когда удавалось открыть глаза под секущими дождевыми струями. Брент уже настолько промок, что находил даже какое-то мазохистское удовольствие в состоянии, которое он испытывал. Но чисто физическая борьба с ураганом быстро его утомила.

Казалось, прошли века, пока дорога снова сделалась ровной и он понял, что достиг вершины. Брент напряг в темноте глаза и разглядел невдалеке, впереди, огромную темную фигуру, которую до этого он принимал за строение.

Дождь стал слабеть, когда юноша приблизился к непонятному объекту, тучи над головой поредели, пропуская последние угасающие лучи солнца с запада. Света было достаточно чтобы Брент увидел, что перед ним находится вовсе не здание а огромный каменный зверь, разлегшийся на вершине холма и смотрящий в море. У Брента не было времени рассмотреть загадочное существо повнимательнее, он поспешил поставить рядом палатку, воспользовавшись чудовищем как укрытием, защищавшим ее от ветра.

Уже совсем стемнело, когда Бренту удалось обсохнуть и приготовить еду. Некоторое время он отдыхал в своем маленьком теплом оазисе, испытывая состояние блаженной усталости, которая приходит после тяжелого и успешною труда. Затем он заставил себя встать, взял фонарик и вышел в ночь.

Шторм разметал тучи, и в небе блистали звезды. На западе серп луны шел прямо по следам солнца. На севере Брент ощущал недремлющую стихию моря. Внизу в темноте лежал Шастар волны набегали на его каменные причалы, но как юноша ни напрягал зрение, так ничего и не разглядел.

Брент двинулся вдоль гигантской статуи, фонариком освещая камень. Поверхность его казалась гладкой, без стыков или каких-либо швов, и, хотя время выбелило ее и местами покрыло пятнами, следов разрушений не наблюдалось. Возраст изваяния определить было невозможно; статуя могла оказаться старше Шастара, а возможно, ее установили несколько веков назад.

Резкий бело-голубой луч фонаря скользил по блестящим бокам каменного животного и наконец упал на огромную спокойную морду и остановившиеся глаза. Можно было назвать эту морду лицом – мало того, лицом человеческим, но больше слов, чтобы его описать, у Брента не находилось. Ни женское, ни мужское, оно казалось совершенно равнодушным к страстям людей; затем Брент разглядел, что за многие века бури и ураганы оставили на нем свои неизгладимые следы. Бесчисленные капли дождя проделали борозды на его каменных щеках, и складывалось ощущение, что в них застыли крупные слезы – слезы по городу, чье рождение и смерть были теперь одинаково далеки.

Брент так устал, что, когда проснулся, солнце уже поднялось высоко. Юноша полежал с минуту в льющемся сквозь стенки палатки полусвете, приходя в себя и вспоминая, где он. Затем встал на ноги и, моргая, вышел на свет, прикрывая рукой глаза от ослепляющего сияния.

Сфинкс выглядел меньше, чем ночью, хотя все равно производил сильное впечатление. Брент увидел, что он выкрашен в богатые осенние золотые тона, какими не обладает ни один камень в природе. Из этого юноша заключил, что Сфинкс не принадлежит, как он подозревал раньше, к какой-либо доисторической культуре. Он был создан с помощью науки из какого-то непостижимо прочного синтетического вещества, и Брент догадывался, что время его рождения лежит где-то между днем нынешним и временем, когда древними скульпторами, вдохновленными знаменитым мифом, был изваян оригинал.

Медленно, словно опасаясь того, что может увидеть, Брент повернулся к Сфинксу спиной и взглянул на север. Холм у его ног понижался, и дорога тянулась к морю. А там, на ее конце, лежал Шастар.

Город был освещен солнцем, блестел и переливался разноцветными красками. Время, казалось, не тронуло просторные здания по обеим сторонам просторных улиц. Широкая лента мрамора, окаймлявшая бухту, также хорошо сохранилась; парки и сады хотя и заросли сорняками, пока что не стали джунглями. Город вытянулся по линии бухты на три-четыре километра и где-то еще на два километра уходил от побережья на материк – по стандартам прошлого он действительно был довольно мал. Но Бренту он казался огромным, а лабиринт улиц и площадей до невозможности сложным. Затем он начал понимать подчеркнутую симметрию проекта, рассмотрел основные магистрали и увидел искусство, с которым строители сумели избежать как монотонности, так и диссонанса.

Брент долго стоял на вершине холма, думая о том чуде, которое развернулось перед его глазами. Он был один на фоне величественного пейзажа, крошечная фигурка, робкая и потерянная, перед достижениями исполинов прошлого. Ощущение истории, вид протяженного пространства холма, над благоустройством которого человек трудился более миллиона лет, ошеломляли. В этот момент Бренту казалось, что он обозревает скорее Время, а не Пространство, и в ушах его шелестит ветер вечности, точно так же, как он звучал для кого-то в прошлом.

Солньшко, похоже очень нервничала, когда они подошли к окраине города. Она никода в жизни не видела ничего подобного, и Брент не мог не разделять ее беспокойства. Даже человек, совсем лишенный воображения, почувствует что-то зловещее в домах, пустующих столетиями, -а дома Шастора пустовали добрую четверть десятка тысячелетий.

Дорога шла прямо, как стрела, между двух высоких колонн белого металла; как и Сфинкс, они выглядели потускневшими, но не разрушенными. Брент и Солнышко прошли мимо этих молчаливых стражей и оказались перед длинным низким зданием, которое, должно быть, являлось чем-то вроде пропускного пункта для приезжающих в город гостей.

На расстоянии казалось что Шастар оставлен только вчера, но сейчас, вблизи, Брент видел тысячи следов запустения. Цветной камень зданий был испятнан паутиной времени, окна напоминали пустые глазницы черепа, кое-где в них непостижимым образом сохранились даже осколки стекла.

Брент привязал лошадь у низкого здания за колоннами и направился к его входу по булыжникам и густой пыли. Двери на месте не оказалось, если она вообще когда-нибудь здесь была, и он прошел через высокий арочный проем в холл, который, казалось, протянулся по всей длине здания. Через равные промежутки располагались проходы в соседние помещения, а прямо перед ним широкий пролет лестницы вел на второй этаж.

Изучение здания заняло почти час, и когда он вышел, то почувствовал бесконечную подавленность. Его тщательное расследование абсолютно ни к чему не привело. Все комнаты, огромные и маленькие, были абсолютно пустыми. Он чувствовал себя муравьем, ползающим между костей дочиста обглоданного скелета.

На солнце дух его слегка взбодрился. Здание, которое он осматривал, возможно было чем-то вроде административного офиса и не хранило в своих стенах ничего, кроме бумаг и информации в памяти машин. Где-нибудь в другом месте все сложится по-иному. Но все равно громадность предстоящего поиска устрашала его.

Брент медленно ступал по широким проспектам, восхищаясь фасадами домов, возвышающихся по обеим сторонам. Ближе к центру Брент увидел один из многочисленных городских парков. Парк невероятно зарос сорняками и кустарником, но кое-где еще просвечивали поляны с травой, и он решил оставить Солнышко пастись на одной из них, самому же продолжить поиск. Вряд ли лошади вздумается куда-то уйти, раз здесь столько еды.

В парке было спокойно, и на некоторое время Брент ощутил полное нежелание уходить отсюда и окунаться в пустыню брошенного города. Растения здесь сильно отличались от всех, что Брент видел раньше,– дикие потомки тех, которые жители Шастара выращивали и лелеяли много веков назад. Вот так, стоя среди высокой травы и незнакомых цветов, Брент услышал в застывшей утренней тишине звук, который теперь всегда будет связан для него с Шастаром. Звук шел со стороны моря, и хотя Брент никогда в жизни не встречал его раньше, в сердце вспыхнуло чувство болезненного узнавания. Да это же морские чайки печально перекликаются над волнами.

Совершенно очевидно, что потребуется много дней, что бы даже поверхностно осмотреть город, и первым делом для этого надо найти место для жилья. Брент провел несколько часов в поисках какого-нибудь жилого района, прежде чем до него стало доходить: что-то в этом Шастаре не так. Все здания, которые он осматривал, были предназначены для работы, развлечений и тому подобного; но ни одно не предназначалось для жилья. Ответ на загадку пришел не сразу. Когда он разобрался в городской планировке, то заметил, что почти везде на пересечении улиц стоят низкие одноэтажные строения примерно одинаковой формы. Они были круглыми или овальными и имели много входов и выходов, располагающихся с разных сторон. Когда Брент вошел в одно из таких строений, то оказался перед рядом больших металлических ворот, каждые из которых были снабжены вертикальным рядом индикаторных ламп. И тогда он понял, где жили люди Шастара.

Сперва идея подземных домов показалась ему отвратительной. Затем он справился с предубежденностью против этого и понял, что такое решение было столь же разумным, сколь и неизбежным. Исчезла необходимость загромождать поверхность и закрывать солнечный свет зданиями, построенными ради сна и принятия пищи. Спрятав эти помещения под землю, жители Шастара смогли построить благородный и просторный город – и одновременно сделать город таким компактным и небольшим, что всего его можно пройти из конца в конец за какой-то час.

Лифты, конечно, не работали, но существовали аварийные лестницы, винтообразно уходящие в темноту. Когда-то весь этот подземный мир наверняка был ярко освещен, но сейчас Брент заколебался, прежде чем начал спускаться по ступенькам. У него имелся фонарик, но он никогда до этого не бывал в подземельях и ужасно боялся заблудиться в их глубине. Все же, пожав плечами, он стал спускаться; в конце концов, если принять элементарные меры предосторожности, то опасности можно избежать – существуют сотни других выходов, даже если он и заблудится.

Брент спустился на первый уровень и оказался в длинном широком коридоре, простирающемся так далеко, насколько хватало луча фонарика. По обе стороны шли ряды пронумерованных дверей, и Брент миновал их не меньше десятка, пока наконец нашел одну открытую. Медленно, почти благоговейно, он вошел в маленькое помещение, которое некогда служило кому-то домом.

Апартаменты выглядели чистыми и прибранными, потому что грязи и пыли было неоткуда взяться. Мебель в этих удивительно пропорциональных комнатах отсутствовала; ничего ценного жившие в этих комнатах не оставили, что было неудивительно при неторопливом, длиной в век, исходе. Некоторые приспособления все еще пребывали на положенных им местах; прибор доставки пищи с циферблатом набора был сильно похож на тот, что находился дома у Брента и вид его почти притупил ощущение прошедших веков. Диск все еще поворачивался, хотя и с трудом, и Брент нисколько не удивился бы, увидев еду, появившуюся в камере материализации.

Брент исследовал еще несколько таких помещений, прежде чем поднялся на поверхность. Хотя он не нашел ничего ценного, но ощутил все возрастающее чувство родства по отношению к людям, которые когда-то здесь жили. Однако он по прежнему считал, что они были ниже уровнем потому что жизнь в городе – как бы прекрасен, как бы блестяще спроектирован он ни был – для него, Брента, являлась символом варварства.

В последнем помещении он увидел ярко раскрашенную комнату с фресками на стенах, изображающими животных. Картины были полны прихотливого юмора, который наверняка радовал сердца детей, для которых они и были созданы. Брент рассматривал их с интересом, потому что это были первые произведения изобразительного искусства с которыми он столкнулся в Шастаре. Он уже собирался уходить, когда обнаружил кучку пыли в углу и, наклонившись, чтобы рассмотреть получше, понял, что перед ним остатки куклы. Ничего не сохранилось, кроме несколько цветных пуговиц, рассыпавшихся в пыль у него в руках, лишь только он к ним притронулся. Интересно, подумал Брент, почему эта печальная маленькая реликвия была брошена здесь хозяйкой? Затем он на цыпочках вышел и поднялся на поверхность, к пустынным, залитым солнцем улицам. Больше он не стал спускаться в подземный город.

Ближе к вечеру он заглянул в парк – убедиться, что Солнышком все в порядке, – и приготовился провести ночь в одном из многочисленных маленьких зданий, разбросанных среди кустов и деревьев. Здесь, окруженный зеленью, Брент вполне мог себе представить, что опять вернулся домой. Он спал лучше, чем за все время пути с тех пор, как покинул Чалдис, и в первый раз за много дней его мысли перед сном были не об Ирадне. Магия Шастара уже подействовала на Брента; мысль о бесконечно сложных путях развития цивилизации – той самой цивилизации, которую, как раньше ему казалось, он презирал, – повлияла на него гораздо скорее, чем он мог вообразить. Чем дольше он оставался в городе, тем больше отдалялся от него тот наивный самоуверенный юноша, который вошел сюда всего несколько часов назад.

Второй день укрепил впечатления первого. Шастар не умер в течение года или даже в течение жизни одного поколения. Люди медленно покидали его, когда новая – и однако какая старая! – модель общества стала развиваться и человечество вернулось в холмы и леса. Они ничего не оставили, кроме этих мраморных памятников тому образу жизни, который ушел навсегда. Даже если что-нибудь ценное и оставалось, тысячи любопытных исследователей, появлявшихся здесь в течение прошедших пятидесяти веков, давно забрали все это. Брент обнаружил много следов своих предшественников; их имена были высечены на стенах повсюду – должно быть, желанию хоть как-то увековечить себя в веках люди не в силах противиться.

Наконец, утомленный бесплодными поисками, он вышел на берег моря и уселся на широкой каменной стене волнореза. Море, лежащее в паре метров под ним, выглядело совершенно спокойным и лазурно-голубым. Оно было таким тихим и чистым, что юноша видел рыб, проплывающих в глубине, а в одном месте сумел разглядеть обломок затонувшего судна, лежащего на боку и обросшего водорослями, которые развевались в воде, словно длинные зеленые волосы. Он знал, что бывают дни, когда волны с грохотом обрушиваются на каменные причалы, потому что широкий парапет за ними был устлан толстым ковром камушков и ракушек, принесенных сюда штормами.

Спокойствие морского пейзажа, преподающего наглядный урок тщеты человеческих устремлений, унесло ощущения разочарования и поражения. Хотя Шастар не дал ему ничего материального ценного, Брент не жалел о своем путешествии. Сидя здесь, на волнорезе, повернувшись к суше спиной и глядя на слепящую голубизну моря, он почувствовал себя свободных от всех проблем. Прошлое вспоминалось без боли, и он с бесстрастным любопытство, взирал на сердечную тревогу, что томила его последние месяцы.

Брент прошел немного вдоль моря, затем повернул к городу. Неожиданно он оказался перед большим круглым зданием с крышей, сделанной в виде купола из какого-то полупрозрачного материала. Без особого интереса он пробежался взглядом по зданию, решив, что это еще один театр или концертный зал. Юноша хотел пройти мимо, когда какая-то непонятная сила заставила его подойти к зданию и устремиться в дверной проем.

Внутри здания свет проходил через потолок почти беспрепятственно, Бренту даже показалось, что он все еще на открытом воздухе. Все здание было разделено на многочисленные просторные залы, назначение которых он осознал с внезапным приливом волнения. Предательские, лишенные цветного своего наполнения четырехугольники рам на стенах говорили о том, что стены когда-то украшали картины, возможно, какие-то из картин где-нибудь и остались, и было бы интересно увидеть, что мог предложить Шастар в области серьезного искусства. Брент, все еще с сознанием своего превосходства, не ожидал особенных впечатлении, и вдруг…

Вдруг – сияние красок по всей огромной стене, сразившее его наповал. На минуту он неподвижно застыл в дверном проеме, не в состоянии целиком охватить картину глазами и осознать значение увиденного. Затем, медленно начал вглядываться в детали огромной и сложной фрески, которая была перед ним.

Почти тридцать метров длиной, она была, безусловно, самой прекрасной вещью, которую Брент видел за свою жизнь. Шастар ошеломил и потряс его, но трагедия города странным образом не тронула юношу. Но эта фреска ударила его прямо в сердце – она говорила на понятном языке, и пока он ее разглядывал, последние остатки снисходительного отношения к прошлому разлетелись, как листья во время бури. Взгляд Брента перемешался по фреске со все возрастающим вниманием. Слева виднелось море, такое же глубокое синее, как здесь, в Шастаре, и по его поверхности плыли какие-то странные суда, приводимые в движение несколькими рядами весел и ветром, раздувающим паруса. Суда двигались к далекой земле. Настенная роспись включала в себя не только преодоленные по воде километры, но и прошедшие за время плавания дни; вот сцена, где суда достигают берега, и на широкой равнине лагерем становятся войска; при этом палатки, знамена и колесницы кажутся крошечными по сравнению со стенами осажденного города-крепости. Взгляд зрителя сам собой скользил по крепостным стенам и останавливался на женщине, стоявшей на вершине стены и смотревшей вниз, на готовящиеся к приступу войска, пересекшие ради нее морские просторы.

Женщина наклонилась вперед, и ее пляшущие на ветру волосы светятся золотым ореолом. На лице женщины застыла печаль, такая глубокая, что ее нельзя передать словами, но печаль не портила неправдоподобную красоту лица – красоту, настолько заворожившую Брента, что он долго не мог оторвать от женщины взгляда. Когда ему это наконец удалось, юноша проследил, куда она смотрит, и увидел нескольких воинов в тени под стеной. Они собрались вокруг чего-то, изображенного настолько условно, что Бренту понадобилось время, чтобы понять, что там такое. Это был большой деревянный конь установленный на катках. Не проявив к коню особого интереса, Брент снова перевел на одинокую фигуру на стене, которая, как он уже догадался и была тем центральным стержнем, вокруг которого разворачивался сюжет. Центральным, потому что взгляд зрителя, передвигаясь по пространству картины, потихоньку перемещался в будущее и находил ту же крепость, только уже разрушенную, видел дым над горящим городом и флот, который возвращался домой, выполнив свою миссию.

Брент покинул здание только тогда, когда света стало настолько мало, что глаза уже ничего не видели. Раз за разом он внимательно изучал картину, затем некоторое время тщетно искал подпись художника. Но ни подписи, ни названия не было и, возможно не существовало никогда. История, рассказанная на картине, была, должно быть, слишком известна и не нуждалась в пояснениях. Однако на стене рядом кто-то из предыдущих посетителей Шастара нацарапал стихотворные строки:

 
Вот этот лик, что тысячи судов
Гнал в дальний путь, что башни Илиона
Безверхие сжег некогда дотла!22
  К. Марло. Трагическая история доктора Фауста. Перевод Н. Амосовой. (Прим. перев.)


[Закрыть]
 

Илион! Какое странное, какое волшебное имя! Но, увы, Бренту оно ничего не говорило. Принадлежит ли это имя истории или мифологии, спрашивал он себя, не зная, что до него много других людей задавали тот же самый вопрос.

Когда юноша вышел в светящиеся сумерки, у него перед глазами все еще стояла эта печальная, неземная красота. Наверное, не будь он художником и не имей такую восприимчивую натуру, впечатление не было бы настолько ошеломляющим. Но ведь неизвестный мастер именно этого и добивался – чтобы, подобно Фениксу, из затухающих углей великой легенды в человеке возродилось чувство прекрасного. Мастер сумел запечатлеть и сохранить для будущих веков красоту, служить которой было единственной целью и оправданием жизни.

Брент долго сидел под звездами, смотрел, как месяц скрывается за домами, и мучился над вопросами, на которые он никогда не сможет найти ответа. Остальные картины галереи ушли, рассеялись без следа не только по всей земле, но и по всей Вселенной. Можно ли было сравнить их с единственной гениальной работой, которая теперь навечно представляет искусство Шастара?

Всю ночь ему снились странные сны, и, едва рассвело, Брент вернулся в музей. В его мозгу возник план; он был на столько диким и амбициозным, что поначалу Брент не воспринимал его как нечто серьезное, но затем мнение его из менилось. Почти неохотно он установил маленький складной мольберт и приготовил краски. Раз он нашел в Шастаре вещь, которая была и редкостной, и прекрасной, то, может быть, у него хватит умения унести хоть слабое ее отражение назад в Чалдис.

Конечно, невозможно было скопировать больше, чем фрагмент огромного полотна, но проблема выбора не стояла. Он ни разу не рисовал портрета Ирадны, но теперь он изобразит женщину, которая если когда-то и существовала, то давным-давно обратилась в прах.

Несколько раз он останавливался, чтобы обдумать противоречие, и наконец понял, что разрешил его. Ирадну он не рисовал потому, что сомневался в своем умении и боялся ее критики. Здесь, сказал себе Брент, такой проблемы не существует. Не стоит задумываться, какова будет реакция Ирадны, когда он вернется в Чалдис, принеся в качестве единственного подарка портрет другой женщины.

По правде говоря, до этого он рисовал для себя и ни для кого больше. В первый раз в жизни Брент сталкивался с великим произведением искусства, и это выбило у него почву из-под ног. Он чувствован себя дилетантом, он боялся, что у него ничего не выйдет, и все-таки он продолжал рисовать, надеясь неизвестно на что.

Брент упорно работал весь день, и такой сосредоточенным труд принес ему некоторое успокоение. К вечеру он нарисовал стены крепости и башни с бойницами и был готов взяться за сам портрет. Спал он в эту ночь хорошо.

На следующее утро оптимизм его несколько подугас. Запасы пищи подходили к концу, и мысль, что время работает против него, встревожила юношу. Казалось, все идет не как надо; цвета не те, рисунок, нанесенный на холст вчера, сегодня перестал ему нравиться.

К тому же, как назло, испортилось освещение, хотя был еще только полдень. Брент догадался: небо заволокли тучи. Он подождал, когда сделается яснее, но никаких намеков на это не наблюдалось, и юноша возобновил работу. Сейчас или никогда. Если он не сумеет правильно передать красоту волос, он откажется от этой затеи…

День быстро убывал, но в яростной сосредоточенности на работе Брент не замечал времени. Раз или два ему показалось, что он слышит какие-то звуки, и Брент подумал, что, наверное, приближается шторм.

Нет более неприятного ощущения, чем внезапная, абсолютно неожиданная уверенность, что ты больше не один. Трудно сказать, какой импульс заставил Брента медленно положить кисть и еще медленнее повернуться к огромному дверному проему метрах в десяти-двенадцати позади него. Человек, стоявший в проеме, должно быть, вошел беззвучно, и Брент не знал, сколько времени тот наблюдал за ним. Скоро к человеку присоединились двое других. Все трое, они стояли в дверях, не делая попытки войти.

Брент медленно поднялся на ноги, в голове его словно пронесся вихрь. На секунду он даже вообразил, что к нему явились духи из прошлого, но разум возобладал над фантазией. В конце концов, если он пришел в Шастар, почему другие не могли сделать того же?

Он шагнул вперед. Один из незнакомцев сделал то же самое. Когда их разделяло несколько метров, незнакомец заговорил очень ясным голосом и довольно медленно:

– Я надеюсь, что не помешал вам.

Начало разговора было вполне обыденным, но Брента слегка озадачило произношение человека, вернее, то, с какой тщательностью он произносит слова. Казалось, незнакомец обеспокоен тем, что, если он начнет говорить быстрее, Брент его не поймет.

– Все в порядке,– отозвался Брент, тоже стараясь говорить медленно,– но вы меня немного смутили: я не ожидал тут никого встретить.

– Мы тоже,– отозвался эхом его собеседник с легкой улыбкой.– Мы понятия не имели, что в Шастаре еще кто-то живет.

– А я и не живу, – объяснил Брент, – Я здесь такой же посетитель, как вы.

Вошедшие обменялись улыбками, как будто вспомнили какую-то им одним понятную шутку. Затем один из них отцепил от пояса маленький металлический предмет и сказал в него несколько тихих слов – каких, Брент не расслышал. Юноша заключил, что сюда прибудут другие из этой же компании, и почувствовал раздражение теперь его одиночество будет нарушено окончательно.

Двое незнакомцев подошли к огромной фреске и стали ее рассматривать. Бренту было интересно, что они думают по поводу картины; сам он не собирался высказывать свое восторженное к ней отношение, а вдруг для них это не более чем просто изображение и они не испытывают к ней никакого благоговения. Третий мужчина остался стоять рядом сравнивая копию Брента с оригиналом. Все трое, казалось, намеренно избегали дальнейшего разговора. Возникла длинная и неловкая пауза; затем двое стоявших перед картиной подошли к ним.

– Ну, Эрлин, что ты об этом думаешь? – спросил один, махнув рукой в сторону фрески. Казалось, они совершенно потеряли интерес к Бренту.