Текст книги "Клиника: анатомия жизни (Окончательный диагноз)"

Автор книги: Артур Хейли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 9

– Мне нужны подробности.

Эти произнесенные недовольным тоном слова склонившегося над бинокулярным микроскопом доктора Джозефа Пирсона были обращены к Роджеру Макнилу.

Резидент-патологоанатом заглянул в папку:

– Сорокалетний мужчина. Клинический диагноз: острый аппендицит.

Макнил сидел напротив Пирсона за столом в кабинете заведующего отделением.

Пирсон снял с предметного столика один препарат и вставил под объектив микроскопа другой.

– Как выглядела ткань макропрепарата? – спросил он.

Макнил, который выполнял макроскопическое исследование червеобразного отростка, доставленного из операционной, ответил:

– Мне показалось, что аппендикс выглядит совершенно нормально.

– Гм… – Пирсон повернул стекло со срезом под микроскопом. – Секунду. Здесь, кажется, что-то есть. – Какое-то время он рассматривал срез. Потом вставил под объектив третий препарат. – Вот оно. Признаки острого аппендицита. На этом срезе видна его начальная стадия. Кто оперировал больного?

– Доктор Бартлет.

– Он точно поставил ранний диагноз. Посмотри. – Пирсон встал и уступил Макнилу место за микроскопом.

Работая с резидентом, как того требовала учебная программа, Пирсон стремился обязательно показывать ему все гистологические срезы органов, поступавших в отделение патологической анатомии из хирургии. Но на это уходило дополнительное время, и они сильно отставали. Срезы, которые они сейчас рассматривали, были приготовлены из аппендикса, удаленного несколько недель назад. Больного давно выписали домой, и гистологическое заключение теперь просто подтвердит клинический диагноз, поставленный хирургом. В данном случае Гил Бартлет оказался прав, и это можно было поставить ему в заслугу, ибо врач сумел поставить верный диагноз на ранней стадии, до того как у больного могли развиться тяжелые осложнения.

– Следующий случай, – сказал Пирсон и сел к микроскопу, а Макнил вернулся на свое место за столом.

Резидент раскрыл планшет со стеклами и передал его патологоанатому, а сам открыл историю болезни. Они углубились в работу. В кабинет неслышно вошел Баннистер и принялся складывать папки с историями болезни в шкаф.

– Это текущий случай, – сказал Макнил. – Образец доставили пять дней назад. Хирурги ждут заключение.

– Лучше мы займемся этим случаем как первым, – кисло отозвался Пирсон, – иначе наверху нас просто съедят.

Макнил хотел было напомнить, что еще несколько недель назад он предлагал изменить процедуру обработки препаратов, но Пирсон настоял на том, чтобы исследовать образцы в порядке их поступления в отделение, однако решил промолчать. Зачем лишние хлопоты? Он стал докладывать:

– Женщина пятидесяти шести лет. Образец: соскоб поражения кожи. Клинический диагноз: родимое пятно. Вопрос: не является ли поражение меланомой?

Пирсон положил под объектив стекло и несколько раз повернул его. Потом выбрал самый мощный объектив и настроил резкость.

– Возможно, что это меланома. – Он взял второе стекло, рассмотрел его, потом исследовал еще два среза и задумчиво откинулся на спинку стула. – С другой стороны, это может быть синий невус. Посмотри сам и скажи, что ты по этому поводу думаешь.

Макнил подошел к микроскопу. Этот случай был очень важен. Меланома – опухоль, отличающаяся стремительным злокачественным течением. Ее клетки быстро распространяются по всему телу, приводя человека к смерти. Если сейчас будет поставлен диагноз «меланома», то больной предстоит большая операция. Напротив, синий невус – опухоль абсолютно безвредная. Ее можно оставить на месте, и она не причинит женщине никакого вреда до конца ее жизни.

Макнила учили, что меланома встречается не так уж часто, но синий невус – заболевание вообще крайне редкое. Математически было больше шансов, что это меланома. Но они занимались не математикой, а патологической анатомией в ее чистейшем виде.

Макнил мысленно перебрал в уме сравнительные гистологические признаки двух заболеваний. Они были удручающе сходными. В срезах видна рубцовая ткань и сильно пигментированные клетки. В обоих случаях структура клеток очень хорошо выражена. Кроме всего прочего, Макнила учили быть честным. Посмотрев все препараты, он признался:

– Я не знаю. – Потом добавил: – У нас есть подобные случаи? Может, стоит сравнить с ними?

– Поиски займут у нас год, – нахмурился Пирсон. – Я не помню, когда в последний раз видел голубой невус. – И мрачно добавил: – На днях мы получим серию стандартных образцов, и тогда в сомнительных случаях сможем сравнивать картину.

– Вы говорите об этом уже пять лет, – сухо заметил Баннистер.

Пирсон резко обернулся к нему, повернувшись на крутящемся стуле:

– Что ты здесь делаешь?

– Складываю папки в шкаф, – лаконично ответил старший техник-лаборант. – За секретаря, которого у нас нет и который по идее должен быть.

«Конечно, должен, и не один», – подумал Макнил. Отделение остро нуждалось во вспомогательном персонале, да и система хранения препаратов безнадежно устарела. Слова шефа о наборе стандартных образцов напомнили Макнилу о вопиющих недочетах администрирования. Почти во всех хороших клиниках были такие наборы. Иногда их называли наборами поврежденных тканей. Но как бы их ни называли, они очень помогают справляться с проблемами, подобными той, с которой они сейчас столкнулись.

Пирсон снова принялся изучать срезы. Он что-то бормотал, как это делает большинство патологоанатомов, мысленно отвергая одни признаки и находя подтверждение другим. Макнил слышал: «Эта слишком мала… нет кровоизлияния… отсутствует некроз тканей… не вижу, но подтверждения нет… да, это так… вот теперь довольно».

Пирсон оторвался от микроскопа, вытащил из-под объектива последний срез, положил его в планшет.

– Диагноз – синий невус.

Суд патологической анатомии состоялся. Женщина будет жить.

Пирсон перечислил признаки, основываясь на которых он вынес свое заключение, чтобы поучить Макнила. Потом указал на планшет:

– Тебе стоит получше просмотреть эти срезы. Такое увидишь нечасто.

Макнил нисколько не сомневался в том, что старик поставил правильный диагноз. Многолетний опыт сделал свое дело. Макнил уважал суждения Пирсона в патологической анатомии. «Но когда ты уйдешь, – подумал он, глядя на старика, – нам остро потребуется набор образцов».

Они исследовали еще два случая, которые оказались простыми и не вызвали никаких затруднений.

Пирсон вставил в микроскоп первый срез следующего случая. Он взглянул в окуляры, выпрямился и загремел на весь кабинет, обращаясь к Макнилу:

– Баннистера сюда!

– Я еще здесь, – безмятежно отозвался старший лаборант.

Пирсон развернулся к нему на стуле.

– Посмотри на это безобразие! – громко и грубо заорал он. – Сколько можно учить тебя правильно делать срезы? Что случилось с лаборантами в гистологии? Они что, глухие или просто непроходимо глупы?

Макнилу приходилось и раньше слышать такие вспышки ярости.

– В чем проблема? – спросил Баннистер.

– Я скажу тебе, в чем проблема. – Пирсон вытащил стекло из-под объектива и толкнул его по столу. – Как я могу поставить верный диагноз при таком паршивом срезе?

Старший лаборант взял со стола стекло и посмотрел его на свет.

– Срез слишком толстый, да?

– Конечно, он очень толстый. – Пирсон взял с подставки еще одно стекло. – Посмотри на этот срез. Если его положить на хлеб, то получится изрядный бутерброд.

Баннистер примиряюще улыбнулся:

– Я проверю микротом. Он уже давно барахлит. – Старший лаборант протянул руку к подставке со стеклами: – Это можно убрать?

– Нет, мне придется работать с ними. – Буря миновала, теперь старик просто ворчал. – Тебе надо лучше следить за гистологией.

Теперь уже Баннистер проявил строптивость. Идя к двери, он пробурчал:

– Я бы следил, но у меня много и других дел…

– Ладно, ладно. Эту песню я слышу уже не в первый раз! – крикнул ему вслед Пирсон.

Не успел Баннистер взяться за ручку двери, как раздался тихий стук и на пороге появился Чарльз Дорнбергер.

– Можно войти? – спросил он.

– Конечно. – Пирсон улыбнулся: – Может быть, тебе даже удастся что-нибудь узнать, Чарли.

Гинеколог вежливо кивнул Макнилу, потом непринужденно обратился к Пирсону:

– Мы договорились, что я приду к тебе сегодня. Ты забыл?

– Да, забыл. – Пирсон отодвинул в сторону подставку со стеклами и спросил резидента: – Сколько нам еще осталось?

– Восемь случаев.

– Мы закончим позднее.

Макнил собрал уже заполненные истории болезни.

Дорнбергер достал трубку и принялся не спеша ее набивать. Оглядев большую, тускло освещенную комнату, он вздрогнул.

– У тебя здесь очень сыро, Джо. Каждый раз, когда я сюда прихожу, опасаюсь простудиться.

Пирсон глухо рассмеялся:

– Мы каждый день распыляем здесь вирусы гриппа чтобы отпугивать незваных гостей. Выкладывай, зачем пришел?

Дорнбергер не стал терять время на предисловия.

– Я пришел к тебе как парламентер, который должен тактично с тобой поговорить. – Он вставил в рот мундштук трубки и убрал кисет в карман.

Пирсон поднял голову:

– Что случилось? Опять какие-то проблемы?

Их взгляды встретились.

– Трудно сказать, – тихо ответил Дорнбергер и сделал паузу. – Похоже, что скоро ты получишь помощника – второго патологоанатома.

Дорнбергер ожидал вспышки, но Пирсон был странно спокоен.

– Независимо от того, хочу я этого или нет, так? – задумчиво спросил он.

– Да, Джо. – Дорнбергер не стал юлить – в этом не было никакого смысла. Он обдумывал свое поведение в течение всех дней, прошедших после совещания в администрации.

– Думаю, что за этим стоит О’Доннелл. – Пирсон произнес это с горечью, но спокойно. Как всегда, старый патологоанатом был непредсказуем.

– Отчасти да, но не только он, – сказал Дорнбергер.

Реакция Пирсона снова удивила гинеколога.

– Как ты думаешь, что мне делать? – спросил он. Это был вопрос, заданный близкому другу.

Дорнбергер положил неприкуренную трубку в пепельницу, стоявшую на столе Пирсона. Он был рад, что Пирсон так воспринял дурную новость. Значит, он, Дорнбергер, сможет помочь ему принять новое положение дел, приспособиться к нему. Вслух он сказал:

– Думаю, выбор невелик, Джо. Ты отстаешь с представлениями заключений в хирургию, разве не так? И с другими вещами ты тоже опаздываешь.

На мгновение Дорнбергеру показалось, что он зашел слишком далеко, задев Пирсона за больное место. Он видел, как тот напрягся, и ожидал, что Джо взорвется. Но взрыва не произошло. Громче, чем обычно, но вполне рассудительно Пирсон ответил:

– Конечно, некоторые вещи нуждаются в улучшении. В этом я могу тебе признаться. И я не успеваю все сделать вовремя – мне не хватает времени.

Он принял это, подумал Дорнбергер, он понимает действительное положение вещей. И уже без внутреннего напряжения произнес:

– Но у тебя появится время – с приходом второго патологоанатома.

Сказав это, Дорнбергер достал из внутреннего кармана сложенный вчетверо лист, который дал ему администратор.

– Что это? – спросил Пирсон.

– Это резюме патологоанатома, которого нашел Гарри Томазелли. Он хотел бы работать в нашей клинике. Но пока еще ничего не решено.

Пирсон взял резюме.

– Да, они не теряли время даром.

– Наш администратор – человек дела, – бодро произнес Дорнбергер.

Пирсон пробежал глазами текст.

– «Доктор Дэвид Коулмен», – прочитал он, сделал паузу, а потом с нескрываемой горечью и растерянностью добавил: – Тридцати одного года…

Было двадцать минут первого, и в столовой клиники началось самое горячее время – выстроилась длинная очередь.

Миссис Строган, как и обычно в это время, внимательно следила за тем, чтобы ее подчиненные успевали приносить новые порции на раздачу и очередь не останавливалась. Сегодня на обед было мясо по-ирландски, баранья поджарка и жареный палтус. Главная диетсестра заметила, что баранина расходится плохо. Она решила попробовать ее, чтобы понять, в чем причина. Может быть, мясо не очень сочное и уходящие говорят об этом новым посетителям? В этот момент миссис Строган взглянула на стопку тарелок на раздаче, заметила пятно на верхней из них и сразу же убрала тарелку. Опять эта проблема с посудомоечной машиной! Надо обязательно поставить вопрос о замене машины.

Со стороны столов, предназначенных для врачей, доносился смех. В центре веселой компании был доктор Ральф Белл, рентгенолог.

Гил Бартлет подошел к столу с подносом, поставил его и протянул Беллу руку.

– Мои поздравления, Динь-Дон, я все слышал, – сказал он.

– Слышал что? – поинтересовался Льюис Тойнби, терапевт, подошедший вслед за Бартлетом. Но, посмотрев на сияющего Белла, воскликнул: – Не может быть! Опять?

– А почему бы и нет? – рассмеялся рентгенолог. – Теперь нас, Беллов, восемь.

– Восемь? Когда же это произошло?

– Сегодня утром. Еще один мальчишка в мою футбольную команду.

В разговор вмешался Билл Руфус:

– Не суди его строго, Льюис. Он делает что может. В конце концов, он женат всего восемь лет.

Льюис Тойнби протянул руку Беллу:

– Только не жми слишком сильно, чтобы не лишиться такой плодовитости.

– Это мне не грозит, – добродушно сказал Белл. Все это он слышал уже не один раз.

– Как себя чувствует твоя жена? – спросила Люси Грейнджер.

– Отлично, спасибо, – ответил Белл.

– Интересно, каково это – быть сексуальным маньяком? – с наигранной задумчивостью спросил сидевший за соседним столом главный терапевт Харви Чендлер.

– Я не сексуальный маньяк. В нашем доме половой акт происходит один раз в год. Просто я очень метко стреляю.

Люси Грейнджер посмеялась вместе со всеми, а затем сказала:

– Ральф, сегодня я направила к тебе больную. Это одна из наших медсестер-практиканток, Вивьен Лоубартон.

Смех затих.

– Что ты у нее ищешь? – спросил Белл.

– Я хочу, чтобы ты сделал ей несколько снимков левого колена, – ответила Люси и добавила: – Там прощупывается новообразование, которое мне очень не нравится.

Вернувшись в свой кабинет, Дорнбергер позвонил О’Доннеллу.

– Я показал Джо резюме парня, с которым вы переписываетесь, – сообщил он главному хирургу в конце разговора.

– Как он к этому отнесся? – спросил О’Доннелл.

– Конечно, Джо не в восторге, – ответил Дорнбергер, – но думаю, что если вы пригласите этого Коулмена на собеседование, то он не будет сильно возражать. Однако советую держать Джо в курсе ваших действий.

– В этом можете не сомневаться, – сказал О’Доннелл. – Спасибо, Чарли, большое вам спасибо.

Дорнбергер положил трубку и набрал номер миссис Джон Александер, которая звонила ему утром и оставила сообщение. Он заглянул в карточку и вспомнил, что это жена нового лаборанта-технолога из отделения патологической анатомии, которую направил к нему Джо Пирсон. Из разговора выяснилось, что миссис Александер только вчера приехала в Берлингтон. Они договорились о ее визите в приемную Дорнбергера, которая находилась в центре города, на следующей неделе.

Приблизительно в то же самое время, когда миссис Александер говорила по телефону с доктором Дорнбергером, ее муж получал первую взбучку от доктора Джозефа Пирсона.

После того как Пирсон отругал Баннистера за плохое качество срезов, старший лаборант отправился в серологическую лабораторию, где работал Александер, и все ему рассказал. Продолжая кипеть, он пошел вымещать гнев на двух девушках-лаборантках из гистологической лаборатории и их помощнике. Александер через оставленную незакрытой дверь слышал, как он ругался.

Александер считал, что вину за плохие срезы нельзя возлагать только на лаборанток. За короткое время, проведенное в клинике, он успел понять, в чем заключается настоящая проблема.

– Знаешь, Карл, – сказал он Баннистеру, когда тот вернулся, – я не думаю, что это целиком их вина. Мне кажется, что у них просто слишком много работы.

– У нас у всех слишком много работы, – ответил Баннистер и неожиданно съязвил: – Если ты все так хорошо понимаешь, может быть, возьмешь на себя часть их обязанностей?

Александер на провокацию не поддался.

– Нет, не возьму. Но дела пошли бы лучше, будь у нас аппарат для приготовления срезов. Делать срезы вручную – это же прошлый век!

– Забудь об этом, детка. Это не твоя проблема, – высокомерно заметил Баннистер. – Всякое дело, если оно требует затрат, умирает здесь не начавшись.

Александер не стал спорить, но решил поднять этот вопрос при первой же встрече с шефом.

Случай представился в тот же день, когда Александер понес на подпись к доктору Пирсону протоколы. Старый патологоанатом с видимым раздражением разбирал почту. Взглянув на Александера, Пирсон жестом велел ему положить протоколы на стол и продолжал читать. Александер не уходил, и Джо Пирсон рявкнул:

– В чем дело? В чем дело?!

– Доктор Пирсон, у меня есть одно предложение.

– Ты хочешь сделать его прямо сейчас?

Более искушенный человек понял бы, что хочет сказать доктор Пирсон: «Оставьте меня в покое и уходите». Но Александер не был таким человеком.

– Да, сэр.

Пирсон смиренно вздохнул:

– Ну?

– Речь идет о том, чтобы ускорить подготовку заключений для хирургических отделений, сэр, – немного нервничая, начал Александер. Когда молодой лаборант произнес слова «хирургических отделений», Пирсон отложил письмо и с интересом посмотрел на подчиненного. Александер продолжал: – Доктор, вы никогда не думали о приобретении аппарата для микротомии?

– Что ты лично знаешь об этих аппаратах? – В голосе Пирсона зазвучали зловещие нотки. – К тому же, насколько я знаю, ты работаешь в серологической лаборатории.

– В колледже я прошел полный курс гистологии, сэр. – Возникла пауза, но Пирсон промолчал, и Александер снова заговорил: – Я пользовался этими аппаратами, доктор, и могу сказать, что они очень хороши. Они экономят целый день, так как вместо того, чтобы выдерживать ткани в растворах, можно на ночь запустить аппарат, а утром…

Пирсон резко перебил молодого человека:

– Я знаю, как они работают. Я видел эти аппараты.

– Понимаю, сэр. Но в таком случае…

– Я сказал, что видел эти так называемые аппараты, и они меня не впечатлили. – Пирсон вещал громким скрипучим голосом. – Вручную качество срезов получается лучшим. Мало того, эти аппараты очень дороги. Ты видишь вот это? – Он ткнул пальцем в стопку отпечатанных желтых бланков, лежащих перед ним на подносе.

– Да, сэр.

– Это заявки на приобретение оборудования для нашего отделения. За каждую заявку я вынужден насмерть сражаться с администрацией. Томазелли всякий раз говорит, что мы тратим слишком много денег.

Первую ошибку Александер сделал, когда сунулся к шефу с непрошеными предложениями. Теперь он совершил вторую – он принял высказывание Пирсона как разрешение продолжить дискуссию.

– Но если аппарат позволит сэкономить день или два… – миролюбиво сказал Александер. Потом он сделал серьезное лицо и продолжил: – Доктор Пирсон, я видел срезы, приготовленные с помощью этих аппаратов. Они высокого качества. Может быть, срезы, которые видели вы, были сделаны с нарушением процедуры.

В этот момент пожилой патологоанатом встал из-за стола. Дело было не только в дерзости Александера. Молодой человек преступил невидимую границу, разделявшую врача и лаборанта. Вскинув голову, Пирсон заорал:

– Довольно! Я сказал, что меня не интересует этот аппарат, и я говорил вполне серьезно. Я не желаю продолжать этот никчемный спор. – Он обошел стол, остановился перед лаборантом и выдохнул ему прямо в лицо: – И хочу напомнить тебе еще кое-что. Здесь я патологоанатом, и это я руковожу отделением. Я не возражаю против предложений, если они разумны, но не стоит преступать дозволенные границы. Ты понял?

– Да, сэр, я понял.

Джон Александер, совершенно упавший духом, расстроенный и ничего толком не понявший, поплелся на свое рабочее место.

Весь день Майк Седдонс был занят переполнявшими его чувствами. Несколько раз ему приходилось совершать титанические усилия, чтобы сосредоточиться на порученной ему работе. Один раз, во время вскрытия, Макнил был даже вынужден предостеречь его.

– Сейчас ты отхватишь себе кусок руки. Нам не надо, чтобы люди, пришедшие к нам с полным набором пальцев, уходили от нас беспалыми.

Седдонс торопливо отдернул руку. Действительно, бывали такие случаи, когда неопытные резиденты отрезали себе затянутые в резиновые перчатки пальцы острыми как бритва ножами для вскрытия.

Но он все равно не мог вполне сосредоточиться. Его мысли не покидала Вивьен. Что такого особенного было в ней? Что так тревожило и волновало его? Да, она очень привлекательна. Да, он хотел как можно скорее затащить ее в постель. К тому же она была податливой как воск, и если бы не боль в колене… но не утратила она желания быть с ним? Ведь девушки отличаются непостоянством – сегодня она допускает тебя до самой экзотической близости, а завтра не моргнув глазом скажет, что между вами ничего такого не было.

Что было между ним и Вивьен? Только сексуальное влечение или нечто большее? Майк Седдонс постоянно думал об этом. Он никогда не переживал так по поводу своих прежних сексуальных опытов. Наконец в голову ему пришла простая мысль: если он исключит из своего интереса к Вивьен сексуальное желание, то, возможно, поймет, что так привлекает его в этой девушке. И он решил назначить Вивьен свидание сегодня же вечером, если, конечно, она будет свободна.

Вивьен, вернувшись после занятий в общежитие, увидела записку от Майка. Видимо, он принес записку сам и положил в ячейку под буквой «Л». Майк приглашал ее прийти на четвертый этаж клиники в акушерское отделение без четверти десять вечера.

Сначала Вивьен решила не ходить. Если она натолкнется в клинике на какую-нибудь из преподавательниц-медсестер в неурочное время, у нее будут неприятности. Но ей очень хотелось пойти, и в девять часов сорок минут она миновала деревянный переход между общежитием медсестер и главным корпусом клиники.

Майк уже ждал ее. Он сразу открыл дверь в корпус. Они прошли на железную лестницу, марши которой шли вверх и вниз. В это позднее время здесь не было ни единой души, а если бы кто-нибудь вышел на лестницу, то о его появлении предупредил бы грохот шагов. Майк, ведя Вивьен за руку, спустился на следующую лестничную площадку. Потом он обернулся, и она – словно это было самое естественное – тут же оказалась в его объятиях.

Они целовались, и Вивьен чувствовала, как Майк все сильнее и сильнее обнимает ее. Вернулось волшебство прошлой ночи. Теперь она поняла, почему ей так хотелось прийти. Этот парень с буйными рыжими волосами вдруг стал для нее самым главным. Она хотела быть рядом, говорить с ним, спать с ним. С ним она испытывала неведомые доселе чувства, от его прикосновений ее трясло, словно от электрического тока. Теперь он целовал ее щеки, глаза, уши, погрузив лицо в ее волосы, шептал, что весь день думал только о ней, и ни о чем другом. Обхватив ладонями ее лицо, он заглянул ей в глаза:

– Знаешь, что ты со мной делаешь?

Она отрицательно покачала головой.

– Ты подрываешь мои устои.

Она потянулась к его рукам:

– О, мой дорогой Майк!

Вивьен было жарко. Она чувствовала тепло сильного большого тела Майка, да и ее окатывали волны любовного жара. Майк ласкал ее, добираясь до самых чувствительных мест. Дрожа всем телом, она прошептала:

– Может быть, пойдем куда-нибудь еще?

Руки его остановились, и она поняла, что он задумался.

– Я живу в одной комнате с Фрэнком Уортом. Он сегодня вернется очень поздно. Не хочешь пойти в общежитие резидентов?

Она заколебалась.

– А если нас застукают?

– Мы оба вылетим из клиники. – Он поцеловал ее. Но сейчас это меня не волнует. – Он взял Вивьен за руку: – Пошли.

Они спустились на один пролет и вышли в коридор, где встретили какого-то резидента. Тот улыбнулся, но ничего не сказал. Потом они поднялись еще по одной лестнице и оказались в другом коридоре. Впереди шла женщина в белом халате. Это была одна из преподавательниц Вивьен. Но она, к счастью, не обернулась и исчезла за одной из дверей. Потом они оказались в более узком коридоре с дверями по обе стороны. Под некоторыми виднелись полоски света, из одной комнаты доносилась музыка. Вивьен узнала прелюдию Шопена ми-минор. Месяц или два тому назад она слышала эту вещь в исполнении Берлингтонского симфонического оркестра.

– Сюда, – сказал Майк, открыл дверь и почти втащил за собой Вивьен. В комнате было темно, но Вивьен смогла различить контуры двухъярусной кровати и одного кресла. За спиной щелкнул замок и лязгнула щеколда.

Они тут же бросились друг к другу. Майк начал лихорадочно расстегивать пуговицы формы Вивьен. Она помогала. Вскоре Вивьен стояла перед Майком в одной комбинации. Он прижал ее к себе, желая продлить сладкую муку ожидания, потом медленно, нежно и многообещающе стянул с нее комбинацию через голову. У кровати она сбросила с ног туфли. В тот же миг они оказались рядом в постели, и Майк принялся торопливо снимать с нее трусики, исступленно шепча: «Вивьен, милая Вивьен».

Она едва слышала его.

– Майк, скорее, пожалуйста, скорее!

Когда он вошел в нее, Вивьен словно потеряла остатки рассудка. Она ласкала и притягивала его к себе, все ближе, ближе. А затем мир исчез, остался только заливающий их экстаз…

Потом они тихо лежали, тесно прижавшись друг к другу. Вивьен снова услышала музыку. Это опять был Шопен, на этот раз этюд ми-мажор. Она удивилась, что в таком состоянии может слушать и узнавать музыку, но вскоре поняла: эти текучие, томительные звуки как нельзя лучше выражают чувство любовного свершения.

Майк нежно поцеловал ее в губы.

– Вивьен, радость моя, я хочу на тебе жениться.

– Майк, любимый, ты в этом уверен? – тихо спросила она.

Смелость слов удивила его самого. Майк произнес их импульсивно, но в глубине души осознавал, что это правда. Прежнее стремление к независимости, желание избегать серьезных отношений казались ему теперь мелкими, бессмысленными и пошлыми. Узы с Вивьен были желанными, нужными; ради них он был готов отказаться от всего другого. Он уже знал, что мучило его сегодня и до этого, но все это не имело никакого значения. И он весело ответил на вопрос Вивьен:

– Я абсолютно уверен, что уверен, а ты?

Она обвила руками его шею и тихо сказала:

– Я никогда и ни в чем не была так уверена.

– О! – вдруг воскликнул Майк, отодвинулся от Вивьен, приподнялся на локте и посмотрел ей в лицо: – У меня вылетело из головы. Как твое колено?

Вивьен лукаво улыбнулась:

– Как видишь, сегодня никаких проблем.

Он снова поцеловал ее.

– Что сказала Люси Грейнджер?

– Она ничего не сказала и направила меня к доктору Беллу на снимки. Обещала вызвать через пару дней.

– Я рад, что скоро все прояснится, – сказал Майк.

– Что за глупости, милый! – удивилась Вивьен. – Какое значение может иметь какая-то маленькая шишка?