Текст книги "На высотах твоих"

Автор книги: Артур Хейли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 33 страниц)

Глава 4

Еще некоторое время после ухода жены Джеймс Хауден оставался у камина – языки пламени сникли, сменившись алым мерцанием тлеющих углей. Мысли его перебегали с одного предмета на другой. Маргарет была права: выговорившись, он почувствовал облегчение. Кое-что из сказанного ей сегодня вообще впервые было произнесено вслух. Теперь, однако, он должен продумать конкретные планы не только переговоров в Вашингтоне, но и последующего подхода к проблемам страны.

Самое главное, конечно, сохранить свою власть – получалось, будто сама судьба остановила на нем выбор. Но найдет ли он такое же понимание и среди других? Он надеялся на это, но лучше всего быть полностью уверенным. Вот почему он должен определить осторожный, тщательно выверенный и неуязвимый курс во внутренней политике. Победа его партии на выборах через несколько месяцев представлялась жизненно необходимой для блага всей страны.

Словно обрадовавшись возможности переключиться на менее серьезные проблемы, Хауден вернулся мыслями к сегодняшнему инциденту с участием Харви Уоррендера. Повторения подобного допустить нельзя. Он должен решительно поговорить с Харви. Желательно завтра же. Одного он добьется, твердо пообещал он себе, – министерство по делам гражданства и иммиграции никогда более не причинит неприятностей правительству.

Музыка смолкла, и он подошел к проигрывателю сменить пластинку. На этот раз Хауден выбрал альбом Мантовани[10]10
  Популярный руководитель оркестра и композитор.


[Закрыть] под названием “Вечные сокровища”. Возвращаясь к камину, взял журнал, вызвавший такое любопытство у Маргарет.

Все, что он сказал Маргарет, было чистейшей правдой. Его канцелярия действительно получала огромное количество почты, и журнал этот был лишь ее ничтожнейшей частичкой. Конечно, многие газеты и журналы до него просто не доходили, за исключением тех случаев, когда в них содержалось упоминание о нем или его фотография. Но в то небольшое количество, которое специально отбиралось для передачи лично ему, Милли Фридмэн вот уже несколько лет обязательно включала именно это издание. Он не помнил, чтобы когда-либо просил ее об этом, но в то же время он никогда и не возражал. Он также догадывался, что Милли автоматически возобновляла подписку всякий раз, когда истекал ее срок.

Естественно, все это дело не стоило выеденного яйца – астрология, оккультные науки и связанное с ними очковтирательство, – но ему было любопытно, насколько легковерными могут быть другие. В этом только и состоял его собственный интерес, однако объяснить все это Маргарет ему почему-то казалось сложным и затруднительным.

Началось все давным-давно еще в Медисин-Хэт, когда он уже утверждался в адвокатских кругах и только начинал политическую карьеру. Он взялся оказать бесплатную юридическую помощь – одно из многих подобных дел, которыми ему доводилось заниматься в те дни. Подсудимая оказалась седовласой добродушной особой, обвиняемой в мелкой краже из магазина. Она была так очевидно виновна и имела такой послужной список аналогичных правонарушений, что единственный выход он видел в том, чтобы она чистосердечно призналась в содеянном и просила о снисхождении. Однако старушка, некая миссис Ада Зидер, придерживалась иного мнения, мечтая лишь о том, чтобы судебное заседание было отложено на неделю. Он не выдержал и спросил ее почему.

– Потому что через неделю мировой судья меня не осудит, дурачок, – и, уступая его настойчивым просьбам, снисходительно объяснила:

– Я родилась под знаком Стрельца, дорогуша. А следующая неделя очень благоприятна для всех Стрельцов. Вот увидите.

Чтобы ублажить пожилую даму, он добился-таки отсрочки слушания дела, а на суде заявил, что его подзащитная не признает себя виновной. К его величайшему изумлению, даже при явно шатких аргументах защиты обычно беспощадный мировой судья отклонил обвинение против его клиентки.

После того дня в суде он никогда более не встречался с миссис Зидер, но на протяжении многих лет до самой своей смерти она регулярно писала ему, предлагая советы и рекомендации относительно его карьеры, основанные на том факте, что, как она выяснила, он тоже был Стрельцом.

Письма он прочитывал, не уделяя, впрочем, никакого внимания их содержанию, хотя раз-другой он с некоторым замешательством отмечал, что предсказания старушки сбывались. Потом миссис Зидер оформила на его имя подписку на астрологический журнал, и, когда письма от нее прекратили поступать, журнал приходил по-прежнему исправно.

Хауден с деланной небрежностью раскрыл журнал на разделе “Ваш личный гороскоп – с 15 по 30 декабря”. Каждому дню в течение этих двух недель соответствовал короткий параграф с советами и рекомендациями. Отыскав раздел “Стрелец”, он прочитал предсказание на завтра, 24 декабря:

“Важный день для принятия решений, хорошая возможность, чтобы повернуть события в вашу пользу. Наиболее яркое проявление ваших способностей убеждать окружающих, поэтому не откладывайте тех дел, которые можно завершить сейчас. Время для встреч. Но остерегайтесь небольшого облачка, не крупнее мужской ладони”.

“Абсурдное совпадение”, – убеждал он себя. Кроме того, если разобраться, текст настолько туманен и расплывчат, что подойдет к любым обстоятельствам. Но ведь ему на самом деле надо принимать решения, и на самом деле он намечал встретиться завтра с членами комитета обороны, “убеждать окружающих”. Он прикинул, что могло подразумеваться под облачком не крупнее мужской ладони. Что-нибудь связанное с Харви Уоррендером, вероятно. Хауден приказал себе остановиться. Это же просто смешно наконец.

Премьер-министр отложил журнал, заставляя себя больше о нем не думать.

Хорошо, правда, что об одном важном деле он вспомнил – комитет обороны. Наверное, все же придется провести его заседание завтра, несмотря на Сочельник. О встрече в Вашингтоне уже станет известно, и ему надо будет добиться поддержки кабинета, убедив его в своей правоте. Он начал прикидывать, что сказать комитету. Мысли побежали вскачь.

Спустя два часа он собрался укладываться. Маргарет уже спала, и он тихо разделся, не разбудив ее. Будильник Хауден поставил на шесть утра.

Поначалу он спал крепко и спокойно, но ближе к утру премьер-министра начал тревожить один и тот же странный повторяющийся сон – цепь облачков не крупнее мужской ладони, которые быстро сгущались в мрачные грозовые тучи.

Теплоход “Вастервик”

Глава 1

23 декабря под моросящим дождем на западном побережье Канады – в 2300 милях по прямой от Оттавы – швартовался теплоход “Вастервик”.

В районе Ванкувера дул холодный порывистый ветер. Лоцман, поднявшийся на борт получасом раньше, приказал отдать три сцепки якорной цепи, и теперь “Вастервик” медленно скользил к причалу, притормаживая волочившимся по ровному илистому дну огромным якорем.

Буксир, пыхтевший впереди судна, издал один короткий гудок, и на берег, разматывая змеиные кольца, полетел причальный конец, за ним другие.

Через десять минут, в три часа дня местного времени, судно было надежно пришвартовано, якорь поднят.

Причал Пуант, к которому пристало судно, был одним из нескольких пирсов, протянувшихся, подобно растопыренным пальцам, в бухту от оживленной, застроенной зданиями береговой линии. Вокруг вновь прибывшего судна и у соседних причалов стояли его собратья, находившиеся под погрузкой или извергавшие груз из своих трюмов. Вниз-вверх стремительно скользили грузовые стропы. По рельсам громыхали платформы, между судами и складскими зданиями сновали автопогрузчики. От близлежащего причала отвалило кряжистое грузовое судно и направилось в открытое море, впереди него важно попыхивал буксир, в кильватере следовал катер сопровождения.

К “Вастервику” деловито направлялась группа из трех человек. Они шли в ногу, умело и привычно обходя препятствия и занятых работой докеров. Двое из них были в форме. Один – таможенник, второй – из канадской иммиграционной службы. Третий носил штатское платье.

– Вот черт! – выругался таможенник. – Опять дождь зарядил.

– Пожалуйте на борт нашего судна, – с усмешкой сказал штатский, агент судоходной компании. – Там посуше.

– Вот на это я бы не рассчитывал, – возразил представитель иммиграционной службы. – На некоторых ваших посудинах внутри воды больше, чем за бортом. Для меня до сих пор остается загадкой, как вы ухитряетесь держать их на плаву.

С “Вастервика” опустился ржавый металлический трап. Оглядывая высокий борт судна, агент бросил:

– Сам удивляюсь. Ну, ничего, еще троих, надо думать, выдержит.

С этими словами он начал взбираться по крутому трапу, за ним последовали остальные.

Глава 2

В своей каюте, расположенной прямо под мостиком, капитан Сигурд Яабек, ширококостный флегматичный моряк с обветренным лицом, перебирал документы на груз и экипаж, которые ему потребуются для прохождения таможенных формальностей. Перед швартовкой капитан сменил свои обычные свитер и брезентовые рабочие штаны на двубортный костюм, но остался в старомодных матерчатых тапочках, которые носил на судне почти постоянно.

“Хорошо, что прибыли днем, – подумал капитан Яабек, – значит, вечером можно поесть на берегу. Хоть на время избавиться от вони удобрений”. Капитан с отвращением сморщил нос – ох уж это всепроникающее зловоние, смесь намокшей серы и гниющей капусты. Днем и ночью оно сочилось из третьего трюма, а оттуда по трубам воздушного обогрева разгонялось по всему судну. Какое счастье, мелькнуло у капитана, что здесь он возьмет на борт канадские лесоматериалы, свеженькие, прямо с лесопилки.

Помахивая зажатыми в кулаке документами, он направился на верхнюю палубу.

В жилом отсеке для команды на корме Стабби Гэйтс, крепкий моряк, просеменил через тесную столовую, которая служила также комнатой отдыха. Он подошел к товарищу, молча прильнувшему к иллюминатору.

Гэйтс был коренным кокни[11]11
  Прозвище уроженцев восточной части Лондона.


[Закрыть]. У него были деформированное, испещренное шрамами лицо боксера и длинные свисающие руки, придававшие ему сходство с обезьяной. Он слыл самым сильным на судне и, если его не задирали, самым добрым.

Второй был молод, хрупкого телосложения. На круглом волевом лице, обрамленном темными, давно не стриженными волосами, блестели глубоко запавшие глаза. По виду его можно было принять за мальчишку.

– Что задумался, Анри? – спросил его Стабби Гэйтс. Несколько мгновений тот продолжал вглядываться в иллюминатор, словно не слышал вопроса. На его лице появилось странное завистливо-тоскливое выражение, взгляд был прикован к высоким зданиям позади доков, четко видным на фоне неба. По воде к ним через открытый иллюминатор доносился шум оживленных улиц. Вдруг молодой человек пожал плечами и обернулся.

– Я не думаю ничего, – он говорил по-английски с трудом, с сильным гортанным, но не неприятным акцентом.

– Стоять в порту будем неделю, – сообщил Стабби Гэйтс. – Бывал раньше в Ванкувере?

Молодой человек, которого звали Анри Дюваль, покачал головой.

– А я уже три раза, – похвастался Стабби Гэйтс. – Вообще-то есть места и получше. Но жратва приличная, да и девок всегда навалом.

Он искоса взглянул на Дюваля:

– Как думаешь, на этот раз тебя оставят на берегу, приятель?

Молодой человек ответил ему с явной тоской в голосе. Разобрать слова было трудно, но Стабби Гэйтс сумел понять их смысл.

– Иногда мне кажется, я никогда снова не попаду на берег, – в унынии сказал Анри Дюваль.

Глава 3

Капитан Яабек встретил поднявшуюся на борт троицу у трапа. Он пожал руку агенту компании, который, в свою очередь, представил ему офицеров таможни и иммиграционной службы. Эти последние двое – теперь воплощение серьезности и деловитости – вежливо поклонились капитану, но от рукопожатий воздержались.

– Команда собрана, капитан? – спросил представитель иммиграционной службы. Капитан Яабек коротко кивнул.

– Следуйте за мной, пожалуйста.

Процедура была давно знакома, и команде не нужно было никаких приказов, чтобы собраться у офицерской кают-компании в средней части судна. Она выстроилась у ее дверей, офицеры ждали внутри.

Стабби Гэйтс подтолкнул локтем Анри Дюваля, обращая его внимание на проходившую мимо них группу во главе с капитаном.

– Вот эти типы – самые главные начальники, – пробурчал Гэйтс. – Они скажут, можно ли тебе на берег. Анри Дюваль повернулся к старшему товарищу:

– Я хорошо постараться, – сказал он вполголоса. На смену прежнему унынию пришел мальчишеский энтузиазм. – Я стараться работать. Может быть, получится остаться.

– Вот это дело, Анри! – подбодрил его Гэйтс. – Никогда не сдавайся.

В кают-компании для офицера иммиграционной службы был приготовлен столик и стул. Он уселся и стал просматривать переданный ему капитаном машинописный список команды.

В другом углу кают-компании таможенник перелистывал грузовой манифест.

– Тридцать человек команды, включая офицеров, и один заяц, – объявил представитель иммиграционной службы. – Правильно, капитан?

– Да, – кивнул капитан Яабек.

– Где он к вам подсел?

– В Бейруте. Его зовут Дюваль, – пояснил капитан. – Он у нас уже давно. Даже слишком.

Выражение лица офицера иммиграционной службы оставалось бесстрастным.

– Так. Сначала командный состав. – Он кивком головы пригласил первого помощника капитана, который подошел к столику, протягивая шведский паспорт.

После командиров в кают-компанию по одному потянулись матросы. Беседа с ними была непродолжительной. Имя, гражданство, место рождения, несколько поверхностных вопросов. Затем каждый из них переходил к таможеннику.

Дюваль подошел последним. Вопросы, которые задавал ему сотрудник иммиграционной службы, были уже не столь поверхностными. Он отвечал на них серьезно и вдумчиво, с трудом подбирая английские слова. Несколько матросов, среди них и Стабби Гэйтс, задержались в кают-компании, прислушиваясь к беседе.

Да, его имя Анри Дюваль. Да, он тайком пробрался на судно. Да, в Бейруте, Ливан. Нет, он не ливанский гражданин. Нет, паспорта у него нет. И никаких других документов тоже нет. У него никогда не было паспорта. Свидетельства о рождении тоже никогда не было. У него никогда не было никаких документов. Да, он знает, где родился. Французское Сомали. Мать француженка, отец – англичанин. Мать умерла, отца он никогда не видел. Нет, он не может представить доказательства того, что говорит правду. Да, ему отказали в разрешении на въезд во Французское Сомали. Нет, сомалийские власти не поверили его утверждениям. Да, в других портах ему запрещали сходить на берег. В каких? Их было столько, что он все не помнит. Да, он уверен, что у него нет никаких документов. Никаких.

Это было повторением тех же вопросов, которые ему задавали во многих других местах. К концу собеседования надежда, мимолетно осветившая лицо молодого человека, сменилась унынием и подавленностью. Но он все же предпринял еще одну попытку.

– Я работать, – Дюваль не сводил умоляющих глаз с лица сотрудника иммиграционной службы, ища сочувствия. – Пожалуйста – я уметь хорошо работать. Работать в Канаде.

Он выговорил последнее слово с запинкой, словно недостаточно хорошо заучил, как оно произносится.

– Только не в Канаде, – покачал головой офицер иммиграционной службы и обратился к капитану Яабеку:

– Я выдам ордер на арест вашего зайца, капитан. Вы отвечаете за то, чтобы он не сошел на берег.

– Об этом мы позаботимся, – заверил его агент судоходной компании.

Сотрудник иммиграционной службы кивнул:

– Остальные свободны.

Задержавшиеся в кают-компании матросы потянулись к выходу, но Стабби Гэйтс шагнул к офицеру иммиграционной службы.

– Можно на пару слов, начальник?

– Да, – ответил удивленный офицер. У выхода произошла заминка, и несколько матросов вернулись в кают-компанию.

– Насчет нашего Анри.

– А что насчет него? – в голосе сотрудника иммиграционной службы зазвучало раздражение.

– Да понимаете, Рождество ведь через пару дней, а мы будем в порту, так кое-кто из нас тут подумал, может, возьмем Анри с собой на берег, на один вечер.

– Я ведь только что сказал, что ему придется оставаться на судне, – резко оборвал офицер.

– Да знаем мы это все, – повысил голос Стабби Гэйтс. – Неужели на какие-то чертовы пять минут нельзя забыть о ваших треклятых запретах?

Гэйтс не хотел горячиться, но не совладал с обычной моряцкой неприязнью к береговым крысам, особенно начальникам.

– Ну, все, хватит! – зло сверкнул глазами сотрудник иммиграционной службы.

Капитан Яабек неспешно выступил вперед. Матросы в кают-компании замерли в напряженном ожидании.

– Тебе, педику тупому, может, и хватит, – в ярости сорвался Стабби Гэйтс, – а когда мужик почти два года не сходил с посудины, да тут еще ваше Рождество хреново…

– Гэйтс, – спокойно, но властно одернул его капитан. – Все, кончили.

Наступило молчание. Залившийся краской офицер иммиграционной службы взял себя в руки. С сомнением глядя на Стабби Гэйтса, он спросил:

– Вы хотите сказать, что этот Дюваль не был на берегу два года?

– Ну, не совсем два, – с невозмутимым спокойствием вмешался капитан. Он говорил на хорошем английском с едва уловимым норвежским акцентом. – С тех пор как этот молодой человек очутился на моем судне двадцать месяцев назад, его ни в одной стране не пускали на берег. В каждом порту, повсюду мне говорили одно и то же: “У него нет паспорта, нет документов. Поэтому он не может расстаться с вами. Он ваш”, – Капитан вопрошающим жестом поднял свои здоровенные ручищи моряка. – Что же мне теперь, скормить его рыбам только потому, что ни одна страна его не принимает?

Напряжение в кают-компании спало. Стабби Гэйтс отступил к стене, храня молчание из уважения к капитану.

Смягчившись, офицер иммиграционной службы с ноткой сомнения произнес:

– Он утверждает, что француз. Родился во Французском Сомали.

– Верно, – согласился капитан. – Но французы, к сожалению, тоже требуют документы, а у него их нет. Дюваль клянется, что у него никогда не было никаких документов, и я ему верю. Он честный человек и хороший работник. Что-что, а уж это за двадцать месяцев понять можно.

Анри Дюваль вслушивался в их диалог, с надеждой переводя глаза с одного на другого. Сейчас его напряженный взгляд остановился на сотруднике иммиграционной службы.

– Очень сожалею. Он не может остаться в Канаде. – Офицеру, похоже, было не по себе. Несмотря на внешнюю суровость, он не был злым человеком, и порой ему хотелось, чтобы правила, которым приходилось следовать в его работе, не были столь жесткими. Почти извиняющимся тоном он добавил:

– Боюсь, я ничего не могу сделать, капитан.

– Даже одну ночку на берегу? – с упрямством типичного кокни сделал еще одну попытку Стабби Гэйтс.

– Даже этого, – в голосе офицера послышалась непререкаемая решительность. – Сейчас выпишу ордер на арест.

После швартовки прошел уже целый час, и вокруг судна начали сгущаться сумерки.

Глава 4

Часов в одиннадцать вечера по ванкуверскому времени, то есть примерно два часа спустя после того, как премьер-министр в Оттаве отошел ко сну, к темному пустынному пирсу Пуант под проливным дождем подъехало такси.

Из него вышли двое: репортер и фотограф газеты “Ванкувер пост”.

У репортера, Дана Орлиффа, грузного мужчины далеко за тридцать, были грубоватое широкоскулое лицо и спокойные расслабленные манеры, что придавало ему обманчивое сходство с дружелюбным простодушным фермером и уж никак не указывало, что за этой внешностью скрывается преуспевающий и порой беспощадный журналист. В отличие от него фотограф Уолли Де Вир, тощий верзила – больше шести футов[12]12
  Фут – около 30 сантиметров.


[Закрыть], отличался быстрыми и порывистыми нервными движениями и нес на себе печать несгибаемого пессимизма.

Пока такси разворачивалось, Дан Орлифф осмотрелся вокруг, придерживая у горла воротник пальто в чисто символической попытке защититься от дождя и ветра. Сначала – после режущего света фар такси – он почти ничего не мог разглядеть. Их окружал плотный сумрак, призрачные силуэты и формы, черные пятна теней, и лишь впереди вода мерцала тусклыми бликами. Смутными очертаниями высились молчаливые безлюдные здания. Постепенно, однако, его глаза привыкли к темноте, и он увидел, что они стоят на широком бетонном пандусе, протянувшемся параллельно береговой линии.

Сзади, там, откуда они подъехали, темнели высоченные цилиндры элеватора и портовые постройки. Ближе к ним по всему пандусу тут и там громоздились покрытые брезентом груды груза, а от самого пандуса уходили в море два причала. По обеим сторонам каждого из них были пришвартованы суда, и в тусклом свете нескольких фонарей они подсчитали, что судов всего было пять. Людей, однако, не было видно, не было никаких признаков жизни.

Де Вир забросил на плечо ремень своего кофра с фотоаппаратурой. Ткнув рукой в направлении судов, спросил:

– Какое из них?

Дан Орлифф посветил карманным фонарем на записку, полученную часом раньше от ночного редактора городских новостей, которому передали информацию по телефону.

– Нам нужен “Вастервик”, – ответил он. – Сдается, им может оказаться любое из этих.

Он повернул направо, фотограф побрел за ним следом. Уже через минуту-другую после того, как они вышли из такси, их пальто промокли насквозь. Дан почувствовал, как брюки липнут к ногам, противная струйка холодной воды скользнула за воротник.

– Им бы тут справочную поставить с хорошенькой барышней, – пожаловался Де Вир.

Они осторожно пробирались между разбитыми ящиками и металлическими бочками из-под горючего.

– Кстати, что это за тип, которого мы ищем? – поинтересовался фотограф.

– Какой-то Анри Дюваль, – сказал Дан. – В редакции сказали, что у него нет гражданства и ни в одной стране его не пускают на берег.

– Жалостная история, а? – понимающе кивнул фотограф. – Рождество на носу, а бедняге негде приклонить голову и все такое прочее…

– Что-то в этом духе, – согласился Дан. – Может, ты и напишешь?

– Только не я, – решительно возразил фотограф. – Как только здесь закончим, я вместе со снимками залезаю в сушильный шкаф. К тому же ставлю десять против пяти, что все это вранье.

Дан покачал головой:

– Не пойдет. Еще выиграешь.

Они уже прошли половину правого причала, внимательно выбирая путь вдоль вереницы железнодорожных вагонов. В пятидесяти футах под ними мрачно отсвечивала черная вода, дождь звучно барабанил по ленивой прибрежной зыби.

У первого судна они задрали головы, чтобы прочитать название. Что-то по-русски.

– Не то, – сказал Дан. – Пошли дальше.

– Вот увидишь, наше окажется последним, – предсказал фотограф. – Всегда так бывает.

На этот раз нужное им судно оказалось вторым. Название “Вастервик” ясно читалось на освещенном носу. Ниже букв шла облупленная ржавая обшивка.

– Неужто эта корзина заклепок и впрямь плавает? – в голосе Де Вира слышалось неподдельное изумление. – Или нас кто-то дурачит?

Они взобрались по хлипкому трапу и очутились на главной палубе.

Еще в некотором отдалении, с причала, “Вастервик” даже в темноте выглядел потрепанным и неухоженным. Теперь же, вблизи, его дряхлость и следы годами копившегося небрежения особенно бросались в глаза. Облупившаяся краска обнажала огромные пятна ржавчины, покрывающей надстройки, двери, переборки. Кое-где пожухлыми струпьями свисали последние клочки краски. В свете одинокого фонаря над трапом они увидели у себя под ногами слой жирной пыли, а неподалеку – ряд ящиков без крышек, переполненных отбросами. Чуть впереди валялся изъеденный ржавчиной покоробленный вентилятор, выломанный из корпуса. Вероятно, не подлежащий ремонту, он тем не менее был бессмысленно, но крепко принайтовлен к палубе.

Дан повел носом и шумно потянул воздух.

– Ага, – подтвердил фотограф, – я тоже чую. Вонь удобрений тягуче поднималась откуда-то из нутра судна.

– Попробуем сюда, – Дан потянул металлическую дверь прямо перед собой и пошел по узкому проходу.

Через несколько ярдов[13]13
  Ярд – около 91 сантиметра.


[Закрыть] проход раздваивался. Направо шел ряд кают – очевидно, командного состава. Дан повернул налево, направляясь к приоткрытой двери, откуда лился свет. За дверью оказался камбуз.

За столом в промасленном комбинезоне сидел Стабби Гэйтс, увлеченный иллюстрированным журналом с пикантными картинками.

– Привет, дружище! Ты кто такой? – встретил он Дана вопросом.

– Я из “Ванкувер пост”, – представился репортер. – Ищу человека по имени Анри Дюваль.

Моряк расплылся в улыбке, обнажив покрытые темным налетом зубы.

– Анри недавно здесь крутился, но вроде пошел спать.

– Как, по-вашему, ничего, если мы его разбудим? – поинтересовался Дан. – Или нам лучше повидать капитана?

Гэйтс покачал головой:

– Шкипера лучше не трогать. Он не любит, когда его будят на стоянке. А вот Анри мы сей момент вытащим из койки. – Он взглянул на Де Вира. – А это кто?

– Он будет делать снимки.

Моряк поднялся из-за стола, запихивая журнал в карман комбинезона.

– Ладно, джентльмены. Пошли со мной. Они спустились по двум трапам и прошли к носовой части судна. В полутемном коридоре, едва освещенном одинокой маломощной лампой, Стабби Гэйтс громыхнул кулаком в дверь и, повернув ключ, распахнул ее. Пошарив рукой по переборке внутри каюты, включил свет.

– Подъем, Анри! – скомандовал он. – К тебе пара джентльменов.

Отступив от двери, Гэйтс кивком головы пригласил Дана войти.

Шагнув к дверному проему, Дан увидел заспанную фигурку, пытавшуюся сесть на узкой металлической койке. Он оглядел каюту.

“Боже милостивый, – мелькнуло у него в голове, – неужели человек может здесь жить!”

Каюта представляла собой металлическую коробку не более шести квадратных футов. Когда-то давным-давно переборки были выкрашены унылой охрой, но краска сошла, уступив место ржавчине. И ржавчина, и остатки краски были покрыты сплошной пленкой влаги, гладь которой кое-где нарушалась более тяжелыми каплями, собиравшимися в стекавшие вниз струйки. Большую часть внутреннего пространства занимала тянувшаяся вдоль одной из переборок металлическая койка. Над ней находилась полочка около фута длиной и дюймов[14]14
  Дюйм – около 2,5 сантиметра.


[Закрыть] шесть шириной. Под койкой стояло железное ведро. И все.

Иллюминатора в каюте не было, только в верхней части одной из переборок виднелось что-то похожее на вентиляционное отверстие.

Воздух в каюте был тяжелым, спертым.

Анри Дюваль потер кулаками глаза и уставился на посетителей. Дан Орлифф про себя удивился, как молодо выглядел этот заяц. У него правильные черты круглого лица и глубоко посаженные темные глаза. На Дювале была майка под расстегнутой фланелевой рубахой и грубые брезентовые штаны. Под одеждой угадывались сильные мускулы.

– Добрый вечер, месье Дюваль, – обратился к нему по-французски Дан. – Извините за беспокойство. Мы из газеты. Нам кажется, что ваша история заинтересует читателей.

Дюваль медленно покачал головой.

– С французским у вас ничего не выйдет, – вмешался Стабби Гэйтс. – Анри не понимает ни слова. Сдается, у него все языки в голове перемешались еще с пеленок. Лучше попробуйте на английском, только помедленнее.

– Хорошо, – согласился Дан и, повернувшись вновь к Анри, повторил по-английски, тщательно выговаривая слова:

– Я из “Ванкувер пост”. Из газеты. Хотим, чтобы вы рассказали о себе. Понимаете?

Наступила пауза. Дан сделал новую попытку.

– Я бы хотел побеседовать с вами. Потом напишу о вас в газете.

– Почему написать? – В этой первой произнесенной Дювалем фразе прозвучали неуверенность и подозрение.

Дан терпеливо объяснил:

– Возможно, я смогу вам помочь. Вы ведь хотите сойти с судна на берег?

– Вы помочь мне уйти с корабль? Взять работу? Жить на Канада? – коверкая слова, но с откровенной надеждой выговорил Анри.

– Нет, этого я не могу, – покачал головой Дан. – Но то, что я напишу, прочитает множество людей. Кто-нибудь из них, возможно, возьмется вам помочь.

Стабби Гэйтс внушительно добавил:

– А что тебе терять, Анри? Вреда от этого не будет, а может, и к лучшему обернется.

Анри Дюваль погрузился в раздумье.

Внимательно приглядываясь к нему. Дан пришел к выводу, что вне зависимости от прошлого молодого человека в нем, несомненно, чувствовалось природное внутреннее достоинство.

Дюваль наконец кивнул головой в знак согласия:

– О'кей, – просто сказал он.

– Вот что я тебе скажу, Анри, – вступил Стабби Гэйтс. – Ступай-ка умойся, а мы пока с ребятами поднимемся и подождем тебя в камбузе.

Молодой человек вновь согласно кивнул и молча спустил ноги с койки.

Сделав несколько шагов по коридору, Де Вир с нескрываемым сочувствием пробормотал:

– Вот бедняжка, это ж надо…

– Он у вас что, всегда под замком? – спросил Дан.

– Только по ночам, пока мы в порту, – ответил Стабби Гэйтс. – Приказ капитана.

– Что так?

– А чтобы не улизнул на берег. Капитан за него отвечает, понял? – Моряк приостановился на верхней ступеньке трапа. – Здесь-то еще ничего. В Штатах было похуже. Когда стояли во Фриско[15]15
  Так сокращенно называют город Сан-Франциско.


[Закрыть], его наручниками к койке приковали.

Они вошли в камбуз.

– Как насчет чайку по глоточку? – гостеприимно предложил Стабби Гэйтс.

– Спасибо, с удовольствием, – сказал Дан. Моряк достал три кружки и пошел к эмалированному чайнику, стоявшему на конфорке. Налил из него крепчайшей темно-бурой жидкости, в которую, по всей видимости, уже было добавлено молоко. Расставляя чашки на столе, Гэйтс жестом пригласил газетчиков садиться.

– На таком судне, как я понимаю, можно встретить множество самых разных людей? – спросил Дан.

– И не говори, дружище, – улыбнулся моряк. – Всех видов, цветов и размеров. А также со странностями, понял?

Гэйтс многозначительно подмигнул собеседникам.

– А что вы думаете об Анри Дювале? – поинтересовался Дан.

Прежде чем ответить, Стабби Гэйтс сделал большой глоток из своей кружки.

– Приличный парнишка. У нас тут почти все его любят. Не отказывается повкалывать, когда просят. Хотя зайцы и не обязаны. Морской закон, – информировал он их с видом знатока.

– Вы уже были в команде, когда он пробрался на судно? – задал новый вопрос Дан.

– А то! Мы обнаружили его через два дня, как ушли из Бейрута. Тощий, что твоя палка, вот какой он был. Сдается, поголодал, пока не прыгнул на борт.

Де Вир прихлебнул из кружки и поспешно отставил ее в сторону.

– Жуть, а? – радостно спросил гостеприимный хозяин. – Мы этой штукой загрузились в Чили. Пролазит повсюду, куда хочешь: в рот, в нос, в глаза, даже вот в чай!

– Ну, спасибо, – заметил фотограф. – Теперь хоть смогу сказать в больнице, от чего помираю.

Спустя минут десять в камбузе появился Анри Дюваль. Он успел умыться, побриться и причесать волосы. Поверх рубашки надел синюю матросскую фуфайку. Вся одежда на нем была поношенной, но чистой и опрятной. Прореха в штанине, заметил Дан, аккуратно залатана.

– Давай садись, Анри, – пригласил Стабби Гэйтс. Он налил еще одну кружку чая и поставил перед зайцем, который поблагодарил его застенчивой улыбкой. Он впервые улыбнулся в присутствии газетчиков, и улыбка сразу осветила все его лицо, придав ему еще большее сходство с мальчишкой.