Текст книги "Земля дождей"

Автор книги: Артур Дарра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Анжела! Кого ты к нам привела? – воскликнул мужчина.

И мат.

– Лучше скажи им правду. Зачем лгать, Анжела? – посмотрел я на неё тоже.

Анжела, точно обступленная врагами жертва, грустно выдохнула.

– Он недавно вышел из больницы…

– Из какой ещё больницы? – спросила женщина.

– Психиатрической… У него навязчивые мысли. Они постоянно создают и прогнозируют варианты ответов других людей. Роман просчитывает всё наперёд, обдумывает, анализирует. Я считаю, так он применяет свои мысли, чтобы не сойти с ума. Перенаправляет их в полезное русло.

– И это ты называешь полезным руслом?! – изумился мужчина.

– Зато он честный и очень скромный человек! И, наверняка, не хочет переспать со мной на первом же свидании! – вдруг выкрикнула Анжела, чему я, сказать по правде, немало удивился.

– Если болен психически, то, конечно, не захочет, – проговорила женщина. – У него, видимо, другие, необычные интересы…

– А может, наоборот? Может, это вы с вашим Андреем ненормальные?! – громко восклицала Анжела, по очереди указывая пальцем на родителей. – Роман – самый нормальный из всех, кого я встречала за свою жизнь. Вы бы только послушали, как он искренне говорит! Посмотрели бы, насколько он воспитан, сдержан.

В комнате снова разразилось гнетущее молчание. Женщина всё ещё впиралась в мужа колющимся взглядом. Затем перевела его на дочь.

– Ну раз так… Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Проходите, раз уж пришли.

Вот так знакомство, не правда ли?

– Спасибо, но проходить я не буду, – сказал я и передал женщине торт. – И я не парень вашей дочери. Я так, зашёл и ушёл. Меня вы больше не увидите. Анжела, дай мне, пожалуйста, листочек. И я пойду.

Анжела тяжело выдохнула. Её плечи печально приспустились, словно ткань, отпущенная с высокой крыши и медленно полетевшая вниз.

Она исчезла в комнате. И через несколько секунд появилась со сложенным пополам листом бумаги. Затем надела тапочки и вышла вместе со мной на лестничную площадку, закрыв за собой дверь. Молча протянула мне лист. Я раскрыл его.

Валерий Ткаченко. Автомобиль марки ВАЗ-2109. Телефон: 8-9…

Есть!

Я сложил и убрал лист в задний карман. А спустя мгновение обнял скованную Анжелу. Это всё, что я мог оставить ей в качестве благодарности. Несмотря на то, что чувствовал себя в объятиях не совсем комфортно.

Мы постояли так некоторое время. Я уже собирался отодвинуться. Но почувствовал, что она не выпускает меня.

– Не обращай внимания на родителей, – тихо произнесла она. – Они такие, какие есть. Их не изменить.

– Да ничего страшного. Всякое бывает.

– Хочешь, я и дальше буду помогать тебе с поисками? – прошептала она мне на ухо. – Хочешь?

– Я думаю… не стоит. Спасибо, Анжела. И так тебя своими проблемами загрузил. Ещё и родителей из себя вывел.

– Да ну что ты, брось! Мне самой хотелось тебе помочь. И… хотелось бы делать это и дальше…

– И всё же… не стоит, – произнёс я, слегка отодвинувшись. – Дальше я сам. Спасибо тебе огромное. Ты очень добрая. Из тебя получится хороший психолог.

По лицу Анжелы пронёсся разряд обиды. Сложно сказать, решил ли я его тогда просто проигнорировать или мне всё это только показалось…

– Если кто здесь и может называться хорошим психологом, то только ты. Я даже не ожидала, что ты способен на такое. Знаешь, Роман… быть может… может, потом ты придёшь ко мне, как найдешь свою маму, а? Ведь ты знаешь, где я живу, верно? И где я учусь, тоже знаешь. Можешь смело приходить. На родителей не смотри, что с них взять! Поворчат и перестанут. В общем, если захочешь… если сам захочешь… то я с удовольствием встречусь с тобой вновь.

На последних словах голос Анжелы дрогнул.

– Почему бы и нет. Будет время, заскочу.

Я отошёл на шаг. Улыбнувшись, кивнул Анжеле. Затем развернулся и стал спускаться по лестнице.

Анжела оставалась на месте, провожая меня взглядом. Когда я оказался на первом этаже, откуда-то сверху тихо прозвучало: Ты не придёшь. Настолько тихо, что, видимо, просто почудилось.

Я вышел из подъезда.

Теперь всё, что мне оставалось, это как можно скорее найти телефон.

*

Я попросил одну женщину на улице в обмен на сто рублей дать мне позвонить. Она отказала и посмотрела на меня так, будто я уже удирал с её телефоном через дорогу. Потом попросил парня-велосипедиста, но денег он не взял.

– Звони так. Всё равно в случае чего далеко не убежишь.

Пока он пил воду, я, сминая в руке листок, быстро набрал номер. Услышал протяжный гудок. Звонок идёт… Я заволновался.

– Слушаю, – раздался мужской голос на том конце.

Я напряжённо молчал.

Что я должен сказать этому голосу?..

– Добрый день, Валерий! Извиняюсь за возможно причинённые неудобства, но я хотел бы вас кое о чём спросить. Дело в том, что я – воспитанник детского дома № 2. И уже долгое время ищу свою маму. Существует информация – быть может, она и не совсем проверенная, – что вы могли подвозить её девятнадцать лет назад, когда она… когда она отдавала меня детскому дому. Ведь именно ваш автомобиль был тогда замечен у его ворот. Поэтому я хотел бы у вас спросить: вы, случайно, не знаете, где сейчас моя ма…

– Где ты, Рома? – вдруг прервал меня голос.

Я обомлел. Вдох замер в груди, а до выдоха, казалось, ещё целая вечность.

– Н..н..недалеко от Института психологии.

– Нам нужно встретиться.

– Х..хорошо. Я могу в любое время.

– Тебя устроит кафе «Домашняя кухня» в восемь вечера? Это недалеко от того института. Сейчас я на работе. Пока мне никак не вырваться.

– Л..ладно. В восемь вечера. С..спасибо за вашу помощь, Валерий.

Разговор закончился.

Я стоял, не в силах пошевелиться.

Велосипедист, увидев моё лицо, улыбнулся:

– Кажется, тебе этот звонок был жизненно необходим.

– Не то слово, – выдохнул я наконец. – Вселенски необходим!

– Ну, бывай, – хлопнул он меня по плечу и покатил по тротуару дальше.

Я замер посреди оживлённой улицы. Замер и впервые совершенно не чувствовал себя среди шагающих всюду людей одиноким. Ни капли. Весь мир разом преобразился, став куда привлекательнее, чем раньше.

Вот это да…

Я поднял глаза к солнцу. И, прикрыв веки, улыбнулся. Блаженной улыбкой. Той самой, какой не улыбался, пожалуй, очень давно.

Удача на моей стороне. Ещё немного. Ещё каких-то три с половиной часа – и я получу ответ на самый важный для меня вопрос!

[8]

– Ну? И что было потом?

Ева пытливо взирала на меня большими изумрудными глазами. На её голове уже лежал венок из ромашек. Сплела во время моего рассказа.

– Думаю, на сегодня хватит… – разминая рукой шею, произнёс я. – Давай завтра. Я устал.

– Здесь нет сегодня и завтра, забыл? Здесь всегда Сейчас.

– Всё равно. Хочу передохнуть.

Ева возмущённо поморщилась и скрестила руки на груди.

– Ну вот. На самом интересном месте взять и обрубить – как так можно?! Так ведь не делается. Ты злодей, Роман!

Я вылез из ямы. Возле неё уже образовалась приличная чёрная горка. Некоторые ромашки были бесследно погребены под слоем вырытой почвы.

Ева последовала за мной. Я хотел подать ей руку, но она всем своим видом дала понять, что не нуждается в помощи.

Солнце по-прежнему припекало, как раскалённая банная печь. Небо – чистейшей ясности. Я спустился к воде, желая искупнуться. Но вспомнив, что Ева находится сзади и, вероятно, смотрит на меня, передумал. Раздеваться догола у неё на глазах как-то не хотелось. Во всяком случае, не сейчас. Поэтому я лишь наклонился и ополоснул лицо и шею холодной водой.

– И вообще! – недовольно бренчал за спиной голос Евы. – Как бездушно ты поступил по отношению к Анжеле! Она тебе помогла, а ты!.. Мне её жалко как девушку. Ты ей понравился, и она сама дала тебе это понять. А ты, нахал, взял и ушёл. Представляешь, каково ей было?

– Если ты уже сейчас жалеешь кого-то, то не знаю, стоит ли рассказывать дальше.

– А что… дальше будет ещё хуже? – убавив голос и как бы немного притаившись, спросила Ева.

Я промолчал. И, взглянув в далёкую небесно-морскую синеву, выпрямился и закрыл глаза.

– Намного… – прошептал я сам себе.

Да. Теперь события стали вырисовываться гораздо чётче. Теперь в голове имелась более целостная картинка не происходящего, но произошедшего в недавнем прошлом.

– Я готова! – Ева решительно приподняла подбородок, когда я повернулся к ней и зашагал обратно. – Готова терпеть и слушать тебя! Хоть ты и нахал, но рассказываешь превосходно.

– Я хотел бы вздремнуть. Клонит в сон.

– Эй! Не вздумай дрыхнуть!

– Почему?

Ева вдруг замерла. Губы её дрогнули. Она резко повернулась к яме и сказала:

– А рыть-то кто будет?

– Ничего, подождёт. Для отдыха уже вполне неплохо получилось.

– Не стоит думать только о себе. Ты ведь здесь не один.

– Прости, но мы вряд ли поместимся вдвоём. Там ещё тесновато.

– Да я не о себе, балда! Взгляни на цветы и траву. Здесь жарко. Земля сохнет. Поухаживай за ней.

– Полить, что ли?

– Почему бы и не полить? – всплеснула руками Ева. – Понатаскай водички.

– В чём? В ладонях?

Ева, вдруг поникнув, замолчала. И лишь через несколько мгновений тихо и задумчиво произнесла:

– Впрочем, скоро всё равно дождь…

– Дождь? – удивился я.

И посмотрел на чистое небо, думая, не ослышался ли.

– Угу.

– И что будет, когда пойдёт дождь?

Ева взглянула куда-то в сторону горизонта.

– Для нас – ничего хорошего, – еле слышно, с печалью в голосе, выговорила она. – Поэтому тебе лучше не затягивать свою историю.

И подошла к краю ямы.

Вот снова. Вошла в другой режим. Где у неё находится этот рычаг переключения настроений?..

Я, озадаченный, встал возле неё, не сводя глаз с её напряжённого лица.

Что она имела в виду, когда говорила о дожде?..

– И всё-таки, Роман, могилка у тебя знатная! – вдруг совершенно беззаботным тоном произнесла Ева. Взгляд её в одно мгновение посветлел. Она сняла свой ромашковый венок и метнула его в яму.

Я недоумённо проследил взглядом траекторию полёта цветочного круга. Тот шмякнулся о земляное дно, но не рассыпался. Когда я вновь поднял глаза на Еву, чтобы спросить, зачем она это сделала… её уже не было.

Лишь пустынный островок.

Я растерянно огляделся. Медленно побрёл снова к берегу.

Ни души…

Исчезла так же внезапно, как и появилась.

В полном замешательстве, я вернулся к яме. Спустился в неё. Взял венок, отряхнул его и надел себе на голову. Кажется, в самый раз. Затем лёг на спину. И сразу же почувствовал прохладу. С этого положения солнца видно не было. Даже его горячие лучи сюда не попадали. Оставались на верхней части земляной стенки бледно-золотой полосой.

Раз она исчезла, может, искупаться? – подумал я. Но вставать и снова идти к воде было лень. Я лежал и отчётливо ощущал каждую выпуклость под собой. Это вызывало лёгкое неудобство. Нужно будет поработать над ровностью дна, сделал я себе пометку на будущее. Но, при всем при том, уже сейчас был бесконечно благодарен своему тенистому убежищу.

Тем временем меня начинал заволакивать сон. Основательный, желанный и, кажется, неизбежный. И правда, что-то утомился, пока рассказывал. Будто проживал всё заново. Очень уж это энергозатратное дело – откровенно рассказывать о своей жизни.

Я повернулся на бок. И принялся медленно водить ладонью по бугристой почве. В этом укромном месте я чувствовал себя в абсолютной безопасности. И потому мне хотелось передать это благостное ощущение земле. С помощью прикосновений поблагодарить её. Наверное, я это делал, уже будучи спящим. Или в полуосознанной дремоте, когда фрагменты сна начинают врываться в действительность и сопровождаться внезапными движениями конечностей. Да и действительность ли это вообще?..

– Спасибо, – прошептал я с закрытыми глазами. Рука продолжала поглаживать землю.

Внезапно мои губы потянулись вниз. Лицо оказалось вблизи от прохладной поверхности.

– Спокойной ночи, – прошептал я ещё тише. И коснулся земли губами.

Я поцеловал её.

И уснул.

*

Дома бывают разные. У меня за всю мою непродолжительную жизнь было три дома. Первый и второй – в реальности. Третий – где-то в душе.

Первые два, конечно, назвать домом можно только с большой натяжкой. Детдом и дурдом. Созвучно, хоть смейся, хоть плачь.

А третьим был тот, о котором я мечтал. Тот, который я представлял силой своей отчаянной фантазии. И это дом, в котором было что-то очень дорогое. Родное. То, что, пожалуй, и не выговорить словами. Разве что – слезами. Это тепло. Человеческое. Любящее. Обнимающее. И всё понимающее.

И я искал такой дом. Дом, которого у меня никогда не было в реальности. Я безумно мечтал о нём. Представлял его во всех мельчайших деталях. И всегда видел её в нём.

Её – родную, красивую, улыбающуюся.

Её – протягивающую мне свои нежные руки.

Её – ради которой стоит жить. Бежать. Искать. Падать. Снова вставать. И снова бежать.

М а м а.

Чтобы быть вместе с ней, я готов был на всё…

Нередко мне снился такой дом. И во сне обычно я оказываюсь перед его высокой дверью. Рука моя, маленькая, тонкая и бледная, как у младенца, поднимается и нервно стучит по жёсткому, истёртому дереву.

Мамочка, милая, открой! Я пришёл! Наконец, я пришел. Теперь мы будем вместе. Всегда! Вот же я. Открой, мамочка. Пожалуйста. Почему не подходишь к двери?.. Ведь ты там! Я знаю, ты там. Ты слышишь меня. Пожалуйста, открой же скорее! Мне страшно здесь одному! Мамочка! Мне очень страшно. Забери меня отсюда. Слышишь, мама?.. Не оставляй меня здесь! Прошу, мама! МАМА-А-А-А-А!..

*

– Доброе… время! – жизнерадостно воскликнул голос.

Я неохотно повернулся и лёг на спину. Ева сидела на корточках у ямы и внимательно смотрела сверху на меня. Подол сарафана, который уже изрядно пригрязнился, обнажал её белые сандалики и кончики пальцев.

– Ты уже тут… – пробормотал я, приподнимаясь и протирая ладонью лицо.

Чувствовал я себя вовсе не отдохнувшим, а наоборот. Будто долгое время усердно бился о что-то твёрдое. Сильно трещала голова. Венок сполз назад и шлепнулся на землю. Я взял его. И заметил слабые вмятины в земле. На том самом месте, где во время сна лежала правая рука.

– Я вся заинтригована и жду продолжения истории! – оживлённо заговорила Ева. – Такая завязка, такой сюжет! Ты прям отменный рассказчик.

– Я раньше хотел… писателем стать, – проговорил я бессвязно, вылезая из ямы. Возвратив Еве венок, я сразу же направился к воде ополоснуть лицо. Может, хоть это вернёт мне дееспособное состояние.

Ева привстала, поправила неожиданно оказавшийся на её голове венок и зашагала рядом со мной.

– А почему не станешь? – спросила она, неотрывно глядя, как я потираю пальцами виски.

– Ну… на этом острове я уже вряд ли сыщу себе много читателей…

Я присел на берегу. Зачерпнул в ладони холодной воды и ополоснул лицо. Дрожь не спадала. Меня жутко трясло.

– А что у тебя с правой рукой? – сказала Ева, всё это время внимательно наблюдая за мной. – Шрам на ладони. Откуда он?

Я бросил взгляд на правую руку.

– Об этом как раз следующая часть моего рассказа…

Затем привстал и двинулся к яме. Ева неуверенно шла рядом.

– Что-то ты не весел, Роман… Говорила же тебе, не нужно спать. Эй, ну стой! Надо тебя как-то развеселить. Эй, ну хватит меня игнорировать! Остановись! Да. Вот так. Слушай… А ты вот замечал когда-нибудь, что люди в ярком солнечном свете выглядят иначе? Замечал? Они как будто становятся добрее, красивее, возвышеннее. Свет преображает, делая всё таким же светлым, ты знал?

– И что? – спросил я. И от наивного вида Евы слегка улыбнулся.

Она, заметив это, заговорила ещё задорнее.

– Давай, Роман, встань и ты под солнечные лучи! Почувствуй их по-настоящему. Давай же! – восклицала она, окрашивая остров ярким смехом. – Они вычищают всё плохое, они лечат. Давай же, прямо сейчас! Нельзя начинать новый день с такого настроения. Не то ты сейчас рассыпешься, как песок!

Ева вытолкнула меня чуть вперёд. Как бы на воображаемую сцену. Я недовольно поморщился, развёл руками, мол: «Ну и что? Что теперь-то делать?». А она лишь указала пальцем вверх.

Я поднял взгляд к солнцу. И сразу прикрыл глаза из-за сильного свечения. На экране век заиграли мерцающие блики, разноцветные пятна. В следующее мгновение я услышал у своего плеча дыхание Евы. Она стояла сбоку, держа меня за левый локоть, словно зверюшку, которая может в любой момент сорваться и убежать.

Я сосредоточился на ощущениях. Солнце обливало кожу, нагревало её. Мой нескончаемый озноб приятно контрастировал с этим теплом. Это подобно тому, когда ты замерзший опускаешься в горячую ванну. Вскоре я успокоился и полностью расслабился…

Но потом в один момент испуганно вздрогнул. Ева вдруг ни с того ни с сего громко запела у самого моего уха:

Жги наши глаза, не милуй!

Жги всю боль и злобу мира,

Солнце, хватит, не томись!

Выжигай всю ненависть.

Выжигай мои глаза,

Выжигай всё без следа.

Там, на донышке души

Все страдания Земли.

И растает корка льда:

Правда, ложь, – одна вода.

И взойдёт росток Любви,

Ты его всегда храни!

Но без слёз не расцвести

И единства не найти.

Лишь когда для злобы слеп,

Могут слёзы песню петь.

Ну и песня, чёрт подери.

Однако… слова мне нравились. А вот исполнение оставляло желать лучшего. Но говорить об этом Еве, я был уверен, не имело смысла. Она была так поглощена процессом, что, наверное, ни один смерч не снёс бы её намерения допеть эту странную балладу о Солнце и Страданиях.

Она продолжала:

Жги наши глаза, не милуй!

Жги всю боль и злобу мира,

Солнце, хватит, не томись!

Выжигай всю ненависть.

Пусть растёт Любви росток,

Он созреет ровно в срок.

Но без слёз не расцвести —

Будь готов отдать долги.

Стань для злобы вечно слеп,

Дай слезам спеть свой припев.

Стань для злобы вечно слеп —

И узреешь Жизни свет.

Я открыл глаза. Ева стояла совсем рядом, устремив своё красивое лицо к солнцу. Веки её были прикрыты. Молодая, полная жизни, с золотыми, сияющими на солнце волосами, развевающимися на редком ветру с моря, она воспевала песнь Солнцу…

Ева. Единственная реальная плоть. Единственный кусочек, напоминающий о том мире из моего рассказа. Мире людей. И она – здесь. Со мной. Рядом со мной, несмотря ни на что…

Закончив петь, Ева приоткрыла глаза. И заметила, что я пристально на неё гляжу.

– Ну? – прошептала она. – Полегчало?

– Ещё как, – искренне ответил я, глубоко вздохнув. – Кажется, смысл песни я уловил… Пусть солнце светит – это главное, а весь остальной мир пусть катится к чертям. И злиться на него не стоит – ведь его здесь всё равно нет.

Лицо Евы стало озадаченным. Но она ничего не сказала. Лишь когда мы дошли до ямы, у которой и сели, произнесла:

– Если уж и посылать мир, то не к чертям, а к ангелам. Там у него больше шансов стать лучше.

– Что ж, к ангелам, так к ангелам, – ответил я. – Однако, его уже вряд ли что-то изменит… Ни добро, ни ангелы, ни Исаков…

– Эй, не говори так! Вселенная не создала бы нас, если бы всё было настолько плохо.

– Да откуда ты знаешь?

– Да просто знаю и всё.

Мы некоторое время сидели молча. Глядели то на море, то на дно ямы.

– А что сейчас в твоей голове? – спросила Ева. – И как обычно это у тебя происходит? Твои навязчивые мысли…

Я втянул в лёгкие побольше воздуха.

– Если говорить про сейчас, то… сейчас у меня в голове такая каша, что даже размешивать не хочется. А обычно… обычно мои мысли носят характер двойственности. Знаешь, это когда в тебе противоборствуют две части, и каждая отчаянно тянет в свою сторону. Ты не можешь понять, какая из этих частей настоящая, правильная, и кто во время этого конфликта ты сам. Уже выходит не двойственность, а тройственность. При этом ты допускаешь, что наверняка эти две части – не единственные в тебе. Что есть и другие. А это уже не тройственность, а множественность. Быть может, даже бесконечность. И вот эта бесконечность всей своей мощью проходит сквозь тебя, прорывает тебя и сносит к чертям всё твоё логическое адекватное мышление. Так начинается безумие. Во всяком случае, у меня всё было именно так.

Ева задумчиво перебирала пальцами травинку.

– Но ты вылечился после больницы? – спросила она. – Избавился от своей бесконечности?

– Она всегда во мне, – покачал я головой. – Просто сейчас притаилась. Я это чувствую. Ждёт удобного случая, чтобы сорвать все болты и гайки. Нужен лишь спусковой крючок, повод для старта – и тогда безумие вновь понесётся галопом. Но уже с новой, ожесточённой и неудержимой силой. И что тогда со мной будет – даже подумать страшно. Но здесь… на этом островке мне хорошо. Мне легко. И мысли совсем не носят насильственный характер. Хоть я и не понимаю, что здесь происходит. Но я знаю, что ты понимаешь. Смотришь на меня и всё понимаешь. Ты единственный здесь человек, кроме меня. Появляешься откуда ни возьмись и так же внезапно исчезаешь. Ты всё знаешь. Знаешь, но молчишь.

– До некоторых вещей нужно додуматься самому, иначе толку не будет, – тихо произнесла Ева. – Но поторопись, времени у тебя немного.

– Ты про дождь? Что будет, когда он пойдёт? И почему ты сразу не сказала о нём? Ты ведь говорила, что мы будем здесь всегда…

Она отвела голову в сторону. И целую минуту просидела в такой позе.

– Тебе лучше не затягивать с продолжением, – сказала она. – Начинай.

И вопросительно взглянула на меня.

Но слова у меня не шли.

– Что молчишь?

– Даже не знаю, стоит ли рассказывать дальше…

– Ты не доверяешь мне? – удивлённо спросила она.

– Не знаю…

– Нужно учиться доверять людям.

– У меня это плохо получается.

– Ты кому-нибудь хоть раз в жизни доверялся полностью?

– Полностью?

– Полностью. Так, чтоб вся жизнь твоя была в руках этого человека. Куда он – туда и ты. Он шаг – и ты за ним. Не думая.

Я замолчал. А был ли у меня, и правда, такой случай?

И первое, что мне пришло в голову, был следующий фрагмент.

…Летний вечерний ветер лижет лицо. Я сижу на раме велосипеда, летящего по асфальтному склону с невероятно огромной скоростью. Меня обхватывают две большие руки. Они держат руль. Это – мой единственный приятель вне стен детдома. Он уехал в другой город, когда мне было ещё двенадцать.

Мы на велосипеде. Он спокоен. А мне дико страшно. Скорость колоссальная. Одно неверное касание руля – и мы в крови на асфальте. Я говорю ему, что мне страшно. На что он хладнокровным голосом отвечает, что всё нормально. После его невозмутимого ответа я вдруг точно понимаю: мы ни за что не разобьёмся, он полностью уверен в своём навыке вождения. И успокаиваюсь.

Тогда, сидя, можно сказать, в его объятиях и перед лицом опасности, я чувствовал себя в защищённости. Я доверял ему.

Хотя, конечно, доверять ему было нельзя. Как минимум с точки зрения здравого смысла. Он был необычным человеком. Имел привычку врать. Ужасно часто врать. Уж чем она была вызвана, мне оставалось только догадываться. Но факт оставался фактом: врал он всегда и по любому поводу. Эта привычка, похоже, приняла у него патологический характер с самого детства. Даже в самых простых ситуациях, когда и лгать-то никакой причины не было, он прибегал к своей манере коверкать факты.

Но в мгновения, когда он катал меня на своём велосипеде, я чувствовал себя в объятиях Бога. Опасно, быстро, срывает дыхание, страшно, но при этом ты понимаешь, что тебя охраняет чья-то бдительность и полная уверенность в своих силах. Пока он за рулём – всё в порядке. Волноваться не о чем.

Это ни с чем не сравнимое ощущение. Ощущение опасности и в то же время безопасности. Ощущение слияния двух противоположных крайностей в один эндорфинный коктейль.

И вот сидел я теперь, глядя на Еву, и думал. А не является ли этот остров точно таким же, как и мой приятель на велосипеде? Не лжёт ли он мне, подсовывая это неподвижное солнце, эту странную девушку в красном сарафане и это таинственное холодное море?..

И почему при всём при этом мне хочется остаться здесь? Почему хочется быть с этим островом, чувствовать его, слышать его и никогда-никогда не покидать?..

Так что я и не знаю, можно ли доверять тому, кого или чего мы не понимаем. Ведь я до сих пор не понимаю, почему мой приятель так часто лгал.

Видимо, можно…

И я продолжил свою историю.

[9]

Настроение было приподнятым. И, пока до восьми вечера оставалось ещё полчаса, я решил перекусить. Впервые за весь день. Воодушевившись грядущей встречей, я даже позволил себе не экономить и покушать как следует. Тем более, желудок уже несколько часов изнывал от голода, а в голову не лезло ничего кроме того медового торта с орехами…

В кафе «Домашняя кухня», в котором мы условились встретиться, оказалось недорогое меню. Обычная пища по вполне приемлемым ценам. Я взял себе тарелку грибного супа, гречневую кашу с куриной котлетой и чашку чая.

И вот – ещё минус двести рублей.

Зал был заполнен наполовину. Я сел за свободный столик. Так, чтобы, входя в кафе, меня сразу было видно. Быстро проглатывая еду, я постоянно глядел в большое окно. Высматривал Валерия. Человека, который должен был помочь мне приоткрыть завесу главной тайны моей жизни.

Интересно, как он выглядит? Узнает ли меня, когда войдёт? Поймёт, что это именно я – тот самый Роман, который звонил ему несколько часов назад?

Когда я добрался до чая, появился он.

Я сразу понял, что это Валерий. Наверное, по выражению его лица. По нему совершенно ясно читалось, что зашёл этот человек в данное заведение уж точно не для аппетитного перекуса.

Увидев меня, сидящего в одиночку за столом, он сразу же направился в мою сторону. Среднего роста мужчина. Возраст за сорок. Лицо усталое.

По одному короткому на него взгляду нетрудно понять: теперь для этого человека оставалась только одна медленная и неизбежная дорога. В старость. И больше ему уже некуда свернуть, как бы он ни пытался. Ибо вся его внешность, его тело будут с каждым прожитым годом всячески сигнализировать о непреложном пути, которому он теперь должен следовать. И которому однажды начинают следовать абсолютно все люди. Просто кого-то внешние признаки такого пути настигают раньше, кого-то позже.

На нём было распахнутое серое пальто, под которым виднелась белая рубашка. В руках – ключи. Наверное, от той самой машины, на которой он подвозил в тот день мою маму… Хотя… за это время он мог и поменять машину. Девятнадцать лет всё-таки прошло. Да. Как ни крути, а на человека, который до сих пор ездит на «девятке» советского происхождения, он не походил.

Наконец Валерий подошёл к моему столику. И, выдвинув стул, присел напротив меня.

Уже сейчас. Уже прямо сейчас я узнаю, где моя мама! Ведь он сам предложил встретиться. А значит – наверняка что-то знает. Да, по-другому и быть не может! Или даже ещё лучше! Мама уже где-то рядом, прячется, не выходит, готовит сюрприз. А он – словно подкормка: сейчас попросит выйти с ним на улицу, а там…

Он долго и неотрывно глядел на моё лицо. Я даже и не заметил, сколько времени мы просидели в таком странном молчании. Казалось, я впал в транс и не мог пошевелить ни одной частью тела.

Когда я собрался с силами и хотел уже нарушить тишину, он вдруг приоткрыл рот и еле слышно произнёс:

– Мне неприятно это говорить, но… твоя мама… её больше нет.

Чашка в моей руке треснула.

– Ч..ч..что?.. – вымолвил я.

Мужчина промолчал, продолжая глядеть в мои глаза. Чай, смешиваясь с кровью, уже разливался по всему столу. Стекал на пол. Всё кафе вдруг затихло и посмотрело в нашу сторону.

– Как это «её больше нет»?.. – спросил я.

– Умерла. Уже больше двух лет прошло.

У меня мгновенно заныла голова. Я не мог отвести глаз от Валерия. Быть может, это не он? Может, это вообще какой-нибудь незнакомец, к которому я совершенно не имею никакого отношения? Да, этот мужчина, должно быть, ошибся столиком.

– Вы Валерий?.. – проговорил я.

Мужчина тяжело вздохнул. Потянувшись к внутреннему карману пальто, он достал конверт и положил возле меня. На участок стола, которого лужа чая не коснулась.

– Что это? – отрешённо посмотрел я на неподписанный конверт.

– Она сказала, что однажды, если ты решишь её найти, я должен буду передать тебе это. Это её письмо. Она написала его перед своей смертью.

– Но… но кто вы?..

Мужчина немного отсел, прислонившись к спинке стула.

– Я был с ней в тот день. В тот день, когда она отдала тебя, Роман.

– Вы… мой отец?

– О нет, – закачал он тут же головой, опустив взгляд. – Совсем нет. Кто твой отец, она мне так и не рассказала. А я… я был всего лишь её другом. Тем, кто помогал ей во всем и был рядом. И тем, кто… всегда любил её. Помню, как ей было тяжело в тот день… Без поддержки она бы не справилась. Знаешь, Роман… она ведь так и не смогла простить себя после того, что сделала. А потому – это твоя задача. – Валерий чуть подался вперёд, с некой тревогой глядя на меня. – Прощение. Ты должен простить её, Роман, слышишь?

Я сидел ни жив ни мёртв.

На меня упала тонна отчаяния и раздавила тот еле цветущий росточек надежды. Внезапно. Жёстко. Грубо. Намертво… Перед глазами поплыл странный туман. Бесформенный, бесцветный, но затмевающий всё вокруг. Голос Валерия, точно уносясь за край Вселенной, медленно пропадал. Я сидел на том же месте, но чувствовал всем существом, что происходит нечто престранное. Всё, что меня окружало, стало постепенно отдаляться. Или даже наоборот. Я стал от всего отдаляться. Оставляя себя одного. Одного с этой чудовищной новостью.

Валерий протянул мне ещё один конверт. Не отдавая себе отчёта, я взял его.

– …уверен, с деньгами у тебя проблемы. Пускай это будет своеобразной поддержкой от меня, хорошо? Только прошу, не наделай глупостей, Роман…

Я отдаляюсь всё дальше. Валерия уже не вижу. Туман повсюду. В руках – оба конверта. Вдруг, сам того не понимая, я срываюсь с места. Позади с грохотом падает стул. Кто-то кричит в мою сторону. Это Валерий. Но слов не разобрать. Слова вязнут в тяжёлом и невыносимом пространстве-времени. Всё вязнет в нём и однажды умирает. Навечно.

Ты предала меня! Ты оставила меня… Оставила навсегда. Я собирался увидеть тебя, обнять, простить… Но ты… ты просто взяла и умерла? Да как ты посмела умереть?! Как ты только посмела это сделать? Я тебя ненавижу, тварь! Ведь я уже собирался тебя простить, слышишь? Я был готов это сделать! Всё, всё, что тебе было нужно – это всего лишь жить. Жить! Всё остальное я сделал бы сам.

Как ты посмела уйти? Как ты посмела оставить меня?! Я ненавижу тебя! Теперь – по-настоящему! НЕ-НА-ВИ-ЖУ!!!

*

Выскакиваю из кафе и врезаюсь в какого-то парня с девушкой. В ответ получаю сильный толчок. Падаю на землю, слышу грозный мат. Быстро поднимаюсь и срываюсь на бег. Дальше. Подальше отсюда. Толпы людей, говор, бессмыслица! Куда все эти черви ползут?! Уроды! Всюду уроды! Чтоб вы все сдохли, твари!

Мир шатается. Трясётся. Ноги подкашиваются. Земля носится по дуге. Несколько раз я снова чуть не падаю. Ничего не вижу. В голове только одна мысль. О легенде про Верхнегорский мост. Мне нужно туда! Срочно!

Добегаю до остановки. Нужный мне автобус как раз трогается с места. Я что-то кричу ему изо всех сил. Он останавливается. Вбегаю в его салон. Быстро прохожу в заднюю часть, где сидит какая-то деваха. Падаю на кресло.