Текст книги "Последняя Патриотическая (СИ)"

Автор книги: Артур Черный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Не знаю, как быть... Я не за этим на танки с одним пулеметом ходил, – гасил темные свои глаза кавказец Архан.

– У нас тоже такие вот ополченцы заняли в городе милицейский отдел, – с сердцебиением начинал Синий. – Люди приносили еду, деньги, вещи. А они напились раз, утром пошли похмеляться. В соседнем дворе старики играют в лото. Одному в зубы дали, у второго деньги забрали. После кто-то пришел в отдел и от всех дворов передал: "Мы вас ночью сожжем!"

И в "Беркуте", и у Михалыча, и где-то еще, сами возмущались "Добром":

– Штурмануть их! Там и военных нет – поразбегутся, рожи помойные! Прижать их к ногтю...

Но другое дело, что будет, когда в городе кончится Добро?

– Придет Зло! – опять верно предупреждал я.

– Самим, что ли городом управлять? Кто научил бы... Пусть уж в Донецке решают. Им выше виднее, – сходились на одном бойцы с командирами.

И над городом, как черная туча, продолжало висеть Добро...

А что в Украине?

Да, там то же самое! Только не в меру хуже! Потому еще и стоим!

Какое уж там "Добро" у себя во дворе! Кому оно нынче к черту нужно?.. За городом в поле стоит Абсолютное Зло! Вот куда нужно смотреть!

...Итак. Хаос в тылу, прореха во фронте. Пытались растянуть на всю дыру роту Ольхона – те не поняли замысла, послали подальше. Пробовали воткнуть в окопы со своей полусотней Михалыча – заупрямился вредный старик. Хотели всем составом отправить "Беркут" – у Севера свои атаманы в казачестве. Дал только группу разведки. Тянули за уши кого-то еще – не вытянули, надорвались.

Не ожидая окончания спора, дала подмогу соседняя Луганская Республика. Дыру на фронте заткнули усиленной ротой "Лавина". У наших командиров солдат не нашлось.

А пока всё это вертится и выясняется, садится на шахте наша разведка. Мы заходим туда в два часа ночи, словно в пустыню; ни писка, ни взвизга. Молча ползем по лестнице вверх, в полной тьме, взмокшие, нервные, и только гремит под ногами железо. Толкаем последнюю дверь, а оттуда из глубины: "Кто идет?!" И предохранители: щелк, щелк!..

– "Беркут!" – шатнулись мы в сторону.

На этаже Алекс и Че Гевара.

– Ты, знаешь, что это – расстрел? – напоминает Алексу законы войны Орда.

Мы сидим в их каморке, пятеро на огромной шахте, допиваем остатки кофе из чайника. Ушла вся группа крымчан, а эти двое не подчинились приказу. Один командир, другой его зам.

– Мы никуда не пойдем. Я пришел сюда за весь Крым. Потому что велики между нами счеты! – за что-то свое ненавидит Алекс "укропов". – А с вами я в разведку ходил, – ставит он точку Орде.

– А я не крымчанин, – сидит у дверей хмурый, как ночь, Че Гевара. Щуплый, словно подросток, очкастый, будто интеллигент. – Я сам себе приказы выписываю.

Че Гевара. Про него позже рассказала женщина, дежурный вахтер "Комсомольца Донбасса":

– Это, кто это с вами?.. Я ж его, как облупленного знаю! Он в милиции раньше работал, а после на шахте. Здесь же, в местном забое. Эта – самая пьянь из пяти тысяч пьяных рабочих. У него здесь только два адреса прописки и было: слева от ворот за забором в канаве да городской вытрезвитель. А туда же!.. Трезвые не пошли. А этот автомат носит!

– Так он исправился! – заступались мы за него. – Он в Славянске был. У него три ранения... Больше не пьет!

– Ну, Бог милостив... – смущалась тогда вахтерша.

Так начались у нас эти бесконечные ночи на шахте. Два-три бойца из нашей разведки, Алекс да Че Гевара. В узкой каморке, с тремя деревянными лавками на компанию – остальные на стульях, с электрическим тэном и чайником, с игрой в дурака или в тысячу. Ночью никто не смотрел за фронтом. У нас были только дневные приборы слежения. И слышать ничего было нельзя. На этой высоте на таких басах играли ночные ветра, что я помню только постоянный рев в ушах.

А потом наступало утро. Мерзлое утро осени. Стояли над степью умирающие бесцветные звезды, дул все тот же холодный ветер, а вдоль дороги раскачивалась, как на балу, и пахла живой и мертвой водою полынь... Мы шли в полный рост по дороге, зная откуда за нами следят. Шли уставшие и равнодушные, обратно в пансионат, не оборачиваясь на фронт. Вчера или позавчера украинский снайпер убил на пограничном "стовке" местного рыбака. Ходил на озеро снимать сети, и был-то один да при веслах – не перепутаешь с "сепаратистом".

Зачем убил? "Голодом они без крови сидят. Фашисты они! Потому и убивают за так. За людей нас не держат", – точно ответил Север.

Еще в одну из ночей нацисты из "Правого сектора" разнесли артиллерией Пристань Отчаяния. Кто-то из взвода Синего специально ездил туда посмотреть, но почему-то не добрался до места.

Кто скажет теперь, как же там Пристань Отчаяния? Неужто ничего не осталось? Куда ж мы пойдем теперь после смерти? Пойдем, собирать ракушки на берег безмолвия...

А пока мы идем по дороге, где, слаще духов, веет сухая полынь... У ворот шахты блокпост с бородатым лесным мужичьем – луганчанами и дончанами из "Лавины". Среди военных топчется с ведром и бидонами женщина. Не старая, но уже и не молода. Сварила на дому, принесла сюда кашу, супы. "Ребята, одна просьба, – поправляет она шерстяной на голове платок, – посуду возвращайте. Вы у меня уже четверные здесь. Я посуды не напасусь". Мужики бережно принимают у нее блюда: "Спасибо, родная!" Рядом с блоком шахтенные казенные гаражи, открытые настежь для света. Как символ тщеты бытия валяется перед ними серая дохлая кошка. Внутри чего только нет, кроме техники. Брошены наземь и волочатся за ногу размотанные кассеты магнитофонов – грошовый багаж прошедшего века. Пережила все века убогая мебель у стен. В углах разбитые чайники и стаканы. На столе журналы рекламы и с рисунком маленький флаг Украины – Янукович Витька над цифрой "2010" – годом, как стал президентом. "Сбежал он, ваш президент", – прохожу я мимо агитки. В закутке железная кровать с рваным матрасом, в головах подушка, на подушке кирзовый рыжий сапог. В комнате сразу четверо настенных часов, на всех разное время. Смотришь с одних на другие и понимаешь, что никакие не врут. Здесь не нужно время. И потому оно кончилось ...Даже кошка сдохла. Семь жизней потратила, дожидаясь, когда сдвинется время. Не дождалась – сдохла.

Вечером Север вызвал Орду: "Ищи своей разведкой место для ПТУРа. Накормим "укропов"!

НЕЙТРАЛЬНАЯ ПОЛОСА

У нас ничего не клеилось с ПТУРом. То мешала «зеленка», то спорили из-за места, то из-за цели. Я снова морозил на шахте и в поле кости, рисовал карту для операции. Сидели мы над ней не по одному часу в день. Но никуда не лез этот ПТУР!.. Ну, не получалось одной ракетой накормить всех «укропов». Промажешь, и больше сюда никого не дождешься. Нужно было врезать наверняка. А это только тесный контакт. Решили: бить всю колонну. Классическая на дороге засада: удар огнеметами, работа пулемета и автоматчиков, бросок к дороге группы захвата, как минимум, один пленный врага, и улепетывать, пока не прилетела подмога.

Всё шло у нас складно, да вот кончилось время передовой, и нужно было возвращаться обратно в пьяную берлогу Сочи. Откуда до нас изредка долетали слухи о "боевых буднях" макеевского отряда: "Да, вчера опять ездили шлюх охранять...", "Лежим на кроватях...", "Пьяный караульный сам в "роботы" сдался...", "Сочи себе новое звание присвоил – полковник..."

Как можно было добровольно возвращаться в этот кошмар? И Орда ежедневно отправлял в ту сторону сказки, что мы скоро вернемся, вот только закончим одну операцию. А с той стороны кипел в приемной у Сочи Находка – мелкокалиберный интриган, что остался без славы: "Это – измена! Они специально сбежали, чтобы предать! Это всё чёрт их седой – Орда! Он у Севера сидит на ушах, а тот его слушает. Они скоро весь твой отряд к себе перетащат. У тебя некем будет командовать... Надо их срочно вернуть! Оружие отобрать! Арестовать если что!.." – и всё в таком духе. И Сочи под напором непьющего оратора потихоньку и сам начал подозревать нас в измене. "Подождем еще, – ворочал он пересохшим с похмела языком: всю неделю обмывали полковника. – Значит нужны. Я Северу верю". Тогда Находка разливал свое бешенство среди оставшихся россиян: "Мне передали, что они там говорят: мол, мы-то парни крутые на передке, а там в тылах захудалые, дрянь-мужичонки сидят!" И скоро с нами перестали общаться, звонить и писать, оставшиеся на базе "интернационалисты". А затем мы и сами махнули на них рукой: извините, ребята, мы не шалав на Донбасс ехали охранять. У нас получилось от Сочи уйти, и вы сами хозяева своих судеб.

Не дождались разгрома колонны, пропали с шахты Алекс и Че Гевара. Говорят, вернулись к себе в отряд, и там их приняли заново.

Через "нейтралку" туда-сюда весь день ездят местные, кто на машине, кто на велосипеде, а кто и пешком из Новороссии в Украину и обратно. К ним все привыкли, и мало кто обращает внимания. У людей работа в соседних поселках, родственники, дела. Ни мы, ни "укропы" не делаем им препятствий. Лишь иногда просим открыть паспорта. Пришел один местный прямо к Орде: "Дай телефон. Поговорить с тобою хотят". Уже вечером позвонили с той линии фронта. На проводе командир роты майор ВСУ, что напротив. Смеется:

– Мы вас знаем! Видели, как вы у нас под носом лазите... Слушай, я тут сейчас по "нацикам" минами долбану. Вы не вмешивайтесь, если что. Ну, по нам не стреляйте. Идет?

– Идет! – тоже смеется Орда. – Встретится надо, командир.

– Завтра на дамбе.

– Значит, созвонимся.

И вот через полчаса украинский "Правый сектор", что окопался вправо по фронту, ловит с небес украинские мины. Откуда им знать от кого. Наконец и от "правосеков" вышла "ответка": пошли в белый свет, как в копеечку нацистские мины. Летит где-то над городом, летит прямо в город, летит и свистит... Бомбят, как картошку солят.

Утром пораньше Орда появился на передовой дамбе – насыпью между "стовком" и оврагом, прихватив с собой пулеметчика Архана. По дамбе до войны шла дорога, сейчас в середине гигантская воронка – взорвали, чтоб не проехала техника. За дамбою поле "нейтралки", дальше поселок, где уже вражеская земля. В поле уже с утра, к нам и от нас, ходят люди. Архан заговаривал с каждым на дамбе по-азербайджански и делал страшнее лицо. Протоптались они с полчаса и ушли.

"Укропы" прикатили в обед. На БТРе, с пехотой поддержки, с двумя флагами на броне – "жевто-блакитным" и белым. Оставили технику с края поселка, спрятали в кустах снайперов и "Утес". Это мы со Связистом всё точно видели с высоты шахты, где под прицелом две стороны. Нас оставил Орда наблюдать, сам же подался на встречу с Доком и Сапогом.

Втроем они идут через поле, по черной дороге в желтой, как масло, степи. Навстречу шагает украинский ротный с двумя своими бойцами. Две сотни метров меж ними, и садится у обочин прикрытие. Орда идет с ротным навстречу друг другу, с поднятыми руками, давно сложив на землю оружие. Оба в зеленых ношенных камуфляжах, в черных вязанных шапках, в голубых десантных тельняшках... Оба одному молятся Богу, оба говорят на одном языке. "Что ж вы, славяне, наделали?.." – гляжу я высоко с голубого неба под ноги в желтую степь. А они идут, идут и идут... Длинные, с поднятыми руками, всматриваясь в лица друг друга... И вот подошли. И вот сразу с размаху обнялись.

– Ну!.. – отступило у нас со Связистом от сердца. – Встретились русские! Хорошо, что не будем своих убивать!

Связист снимает бинокль, и перебрасывает в руку с плеча автомат.

– Приказ Орды... – смотрит он на меня и тянет резину. – Приказ Орды, который тебе велено не говорить. Если что-то пойдет не так, валить всю группу. Его и Сапожника с Доком. Чтоб в плен не попали, – наконец выдыхает Связист.

– Врешь! – поверил я сразу напарнику. – Может, что перепутал? Может, только Орду?

Этот сидит с испариной на лбу.

– Может, правда, попутал немного... Может, только его... – проводит ладонь по лицу бывший старлей.

– Я буду бить по "укропам". И по тебе, если станешь стрелять по своим, – выставляю я в окно автомат.

– С ума сошел, – негромко проговаривает Связист, давая понять, что сам не исполнит приказа.

В середине поля стоят два офицера. Нашли же, где встретится...

– Тельняшку по праву носишь? – первое, что спрашивает Орда.

– ...По праву, – вдруг сразу захлебнулся майор.

– Ладно. Давай к делу, – круто сворачивает Орда. – Сдавайтесь!

Мы уже владеем кое-какой информацией насчет врагов. Ровно против шахты стоит территориальный батальон "Волынь" ВСУ. "Укропы" вышли в поле не просто так. Местные соглядатаи, что носятся через фронт, доложили еще с первых дней: "К ополченцам зашла рота русского спецназа!" Это про нас – пятерых "интернационалистов". А нам в свою очередь передали: "Там не хотят с вами драться. Там вообще не хотят воевать. Понимаете?" И Орда верно предложил сразу плен.

– Я буду разговаривать только с россиянином. С командиром роты спецназа. Ни с кем из местных, – медленно приходит в себя майор, сразу сбитый с катушек наглым противником.

– Я – командир. Я – россиянин, – спокойно достает Орда паспорт. – Сдавайтесь. Ну, что мы, свои в своих, будем стрелять что ли?.. Всем обещаю сохранить жизнь, вывезти отсюда в Донецк, или переправить в Россию. Это по желанию каждого. А кто не сдастся, тех перебьем, – уверенно глядит он в глаза.

– С вами чеченцы? – уточняет майор.

В точку сработал визит Архана на дамбу четыре часа назад!

– Да, взвод кадыровцев, – врет, как часы, Орда.

– Не надо резать ребят, слышишь? У нас ребята не хотят с вами драться, – говорит командир за всю роту. – Так и молвят: "Зачем воевать?" У меня пацаны по восемнадцать лет. Нам бы только месяц этот достоять до ротации, и мы уйдем. Мы стрелять в вас не будем. Но и сдаваться тоже – дело серьезное. Конечно, многие бы пошли, но дома семьи. Что после с ними "нацики" сделают, пока мы в плену?.. Мы без боя тоже сдаться не можем. Ты – человек военный, понимать должен.

– В твоей роте тоже "нацики" есть! И замполит у тебя – дерьмо! – точно всё знает Орда. – Сколько их? Человек восемь-десять с замполитом?

– Ну, да... – удивлен верностью ротный. – А откуда, ты, в курсе про замполита?

– А все замполиты – дерьмо! – знает про всех них Орда. – Ты, ставь его в караул, а на посты всех этих десятерых с национальностью. Мы придем ночью и вырежем всю компашку, а роту в плен заберем. Ну, постреляем в воздух, для отвода глаз. Так идет?

Они стоят уже боком друг к другу, словно друзья, и вместе смотрят на один горизонт. И нет для них никакой войны. Курят на мерзлом ветру, поднимают воротники, один чешет в ширинке, другой отряхивает ватный рукав...

– Ты, подожди... – не может решиться майор. – Не всё сразу, нужно подумать. Нужно роте сказать... Там ведь не против. Просто ребята не хотят обмануться... Возьмите в плен, только не убивайте... И еще. Мы ополченцам сдаваться не будем, не доверяем. Только России... Но нужно точно план обсудить... Я не могу тебе прямо ответить. Мне нужно время. Хотя бы парочка дней.

– Через пару дней может быть уже поздно, – качает головою Орда. – Утечет информация...

– Не обману. Можешь в залог взять поселок. Давай, мы подвинемся. Отдадим тебе весь поселок. Занимай прямо завтра, – без боя сдает он землю со своей линии фронта. – Никто не будет стрелять. Слово офицера!

Вот снова обнялись, махнули своим, что всё кончено, и пошли друг от друга, не оборачиваясь, с поднятыми к небу руками. Не оборачиваясь, пока не встают из жухлой травы им навстречу обе разведки.

Есть верная в жизни примета: обернешься – не вернешься...

Утром на шахте скопилась штурмовая группа "Беркута". Всего-ничего – пятнадцать бойцов. Брали самых проверенных, из-за чего в колхозе случился скандал. Демонстративно расплевались с другими и хлопнули дверью пансионата те, кто считал себя мастером Иоганом Кнастером, а его не позвали с собой.

– Они же все спецы и все рейнджеры, – ходит во дворе шахты, руки в карманы, на затылке папаха, Японец. – Только вот почему-то одна гранатка упадет с неба, и после опять Японец их будет бегать по подвалам собирать. Как уже было...

– Опять АГС?! – возмущается, выбирая для расчета позицию, Синий, подвижный, как ртуть. – Я, что всю войну на нем просижу?

Настрой небывалый – идем "отжимать" украинский поселок! Ломать фронт. На ура! По-русски! По прямой дороге, по голому полю, без техники, с собою только пулеметы и огнеметы, а с шахты прикрывает "Утес" Архана и АГС Синего. Впереди украинский батальон "Волынь". Триста каких-то там "западенцев"!.. Что уже завтра будут у нас в плену.

У смелого сорок дорог. У труса всегда одна, и по той волки бегают.

Но взлома фронта не состоялось. Ночью на шахту прилетали орлы какого-то там отряда; подкатили на "Газели" втроем, привезли с собой фугасов и мин, и растыкали их на дамбе, да по дороге. А рота "Лавина" еще дружески помогала полночи таскать из машины взрывчатку.

– ...А кто такие, мы не спросили. Вроде из штаба армии, – хлопает глазами Колобок – командир из "Лавины". – Сказали, свои. Шевроны вроде Донецкой Республики... Да и видать, что свои...

– Какой еще армии?!. Какая здесь у вас армия?!. – не может поверить Орда. – Как?!. Ну, как, вы, их пропустили?!. Зачем заминировали?!

– Чтобы "укропы" вдруг не полезли, – всё ясно для Колобка.

– Идем! – поворачивается на пятках Орда. – Покажешь, где мины.

– А нас самих прогнали, когда их закапывали... Мы и не видели...

Орда идет к отряду, как вешаться. С опущенными плечами, потрясенный финалом зачистки.

– Это – хохлы, – разводит он рукавами. – Это страна такая – Чипольдория...

На второй день украинский майор позвонил насчет встречи: "Завтра. В то же время, на том же месте". И вот мы на шахте.

Эти дни требовались противнику промыть спиртом мозги, прибрать в кучу нервы, поверить в себя. Встряхнуться, запросить подкрепления, выйти оттуда, куда он забрел, собраться из тряпки в кулак. Вдобавок к "волынцам" примчалась разведка из "Правого сектора":

– Що, ви, ходити з "колорадами" шепотитися?

– Та, шоб вони, злидни, по мирним не стреляти!

– Ну, дивитеся у нас!..

Да и у нас в эти дни не окрепло, а больше пошло вразнос. Поселок мы проиграли – раз. Никто не увидел роту русского спецназа со взводом чеченцев – два. Но это всё ерунда. Хуже другое. В городе молнией пронеслась среди ханов и атаманов наградная весть: сдается полным составом украинский батальон. И кому? Какому-то "Беркуту"? Этим ослам на двух копытах?.. Да, мы сами шевелим усами! И уже замерещились разным Михалычам и Стаканычам ордена на жирную грудь. Уже до Донецка долетели известия – прислали репортера с видеокамерой снимать сдачу в плен. Он тоже засобирался с Ордой.

– Отдохнешь тут, – показал ему место под забором Орда.

Тот не смутился:

– Ага. Тут снайпера не достанут.

– Какие еще снайпера? – не понял один.

– Снайпера за вами будут следить. Михалыч в кустах положил, – резво трещит репортер.

Орда только сплюнул в песок:

– Сейчас стрельнут в хребтину, ты на видео снимешь, а потом вывернут, как чулок: что я ходил в плен к "укропам" сдаваться. Да, слава богу, свои пристрелили...

И вот снова черная утоптанная дорога, в желтой донецкой степи между Украиной и Новороссией. Несутся по небу белые рваные паруса, валяется в сером бурьяне разведка, замерли зелеными глыбами украинские БТРы, и шагают друг к другу парой – левой да правой, два командира.

– Я старый, ты молодой... запыхался, топая в гору Орда. – Ну, как сам?

– Да, всё нормально. Я не с пустыми руками пришел, – достает из бушлата коньяк украинский офицер. – Я сам выпью, чтобы ты понял, что я не принес чепухи.

Пришли, будто на царский день, два товарища. Один стоит, запрокинув голову, воткнув в горло бутылку. Второй держит себя за горло, захлебываясь от кашля.

– Да, я не пью полных пятнадцать лет. Угощайся вот, сигареты "москальские", – протягивает пачку Орда.

– Ага, – кивает майор, и оба долго не могут подкурить на ветру.

– Ну, что пацаны-то твои говорят? Домой хотят или в Россию? – уже без надежды справляется сибиряк.

– Я все передал пацанам. Ребята воевать не хотят. Воевать никто не хочет. Домой хотят, в Россию не хотят, – как-то потвердел за эти дни вэсэушник. – Давай, таки, как мы договаривались. Село, я смотрю, ты шо-то не занимаешь.

– А зачем? Ты веришь мне, я тебе, – уже блефует Орда. – Уходите с нами! Я вас до самого последнего блокпоста в Россию проведу. На хрен нам с тобой это нужно – здесь что-то делить! Хочешь, устроим кино, постреляем в воздух?.. Да завали ты этого замполита-нациста! Мои деды против фашистов воевали... – уже на хрип срывает он голос.

– Да, мой дед сам погиб! – затронут за гордое украинец.

– Давай, пацанов спасем! Им голову задурили... Моих спасать уже поздно. Они прошли всё, что хочешь. Вы здесь оккупанты. Хотя вы просто выполняете свой долг солдата. Но вы пришли не на свою землю. Вы не на Волыни, а на Донбассе... Зачем тебе пацанов ложить? Воюют они не за Родину, не за Украину. За этот майдан. За идею правосеков, за фашистов!

– Да, я согласен, – знает очевидное командир. – Но мы люди военные, давай компромисс? Я здесь, ты там. Мы понимаем друг друга. Хотя на меня уже контрразведка работает.

– Выпускай пацанов, командир. Пусть, кто может, уйдут, – давно всё понял, и заканчивает встречу Орда. Здесь больше не о чем говорить. – У тебя контрразведка, а у меня сто чертей за спиной воду мутят... Давай, через час позвони. Сядь, выпей стакан водки, всё взвесь и скажи. Давай, командир, подняли руки и пошли. Удачи! Я жду звонка.

Ушли, сорвав белый флаг, украинские БТРы и притопал на шахту Орда без всяких надежд.

– А... – махнул он рукой. – В камень стрелять, только стрелы терять...

Через полчаса "укропы" отбомбились из АГС по нейтральной "зеленке". Лазили по кустам или снайпера Михалыча, или разведчики из "Лавины". А скоро на связь вышел майор, что попенял Орде на нарушение уговора.

– Да, то не мои, я тебя не обманывал, – не врет наш старик. – Вы, что решили, скажи!

– Ну, слушай, – ровно говорит в трубке второй. – Мои пацаны с вами воевать не хотят. Но сдаваться не будут. А если пойдете на нас в наступление – будем драться. Но я на вас наступать не буду.

– Ясно, командир. Ну, удачи! – попрощался Орда.

"Будем драться"... Вот это по-русски!

И мы зауважали майора, как офицера. И решили: будем брать колонну.

Пусть меч решает судьбы мира.

«СЕВЕРНЫЕ» ИСТОРИИ

Вновь шахта «Комсомолец Донбасса». Сидим с Сапожником на вахте всю ночь, иногда перекидываясь в картишки. На столе разложен сухпай: каша, тушенка, сгущенка. Из всего съедобно только последнее. Напарник полчаса рассказывает про тендеры и откат.

– Так, что я не только тупой вояка! – поднимает он палец.

– Ты еще и дрянь-бизнесмен, – заключаю я за него.

Утром стрельба во дворе. Боец из "Лавины" взял в плен двух шахтинских слесарей, подвел их к машине, своей Ладе "пятерке": "Гляди, почему не заводится!" Те лазили в ней и под ней, только всплеснули руками: "Мы – не подмога!" Боец взял оружие и бьет одиночными прямо в машину. Рядом Орда – только приехал со сменой. Автомат отобрал, а бойца загрузил в багажник и уволок в подвал "Беркута". Там гость получил в дыню от кого-то из наших, потом протрезвел, а после, на следующий день, был доставлен обратно в "Лавину". Отдали прямо в руки его командиру. Командир сразу у машины избил солдата, как пса. Закончил бить, тот поднялся с земли.

– Ну, что? Понял за что?

– Понял, – отряхается воин.

– Бери автомат и на пост, – кончился разговор.

Ночью на шахту поехал Север. "Лавина" обстреляла его машину. Потом извинялись, что не узнали своих:

– Так ночью ж не видно!

– А огни аварийные кому включены?

– Так каждый может включить.

– А звонил я кому, предупреждал, что поеду?

– Так мы не думали, что прямо сейчас...

"Банда Колобка", – метко окрестил их Орда.

...В подвале "Беркута" двое суток сидели еще трое наших. Толи за водку, толи за коноплю. Два местных, один россиянин Хакер – сумасшедший компьютерный гений, подавшийся за романтикой. Здесь потерял паспорт и теперь "невыездной" с ДНР.

– Скоро к России присоединимся, – не переживает он за дорогу домой.

Длинный, нескладный пижон, добрый и улыбается. И головой давно с точки стронулся. Сидит под арестом в подвале, не замолкает уже пятый час. Ему говорят:

– Дыши носом!

А он издевается:

– Я вам не нравлюсь? Значит у вас хороший вкус.

Кончился их арест, все вышли. Эти двое сидят в комнате, вот-вот должен войти Хакер.

– Что делать с ним будем?

– Сейчас он заходит, ты ему ноги держишь, а я душить буду!

...Ополченец Плюс со взвода Рощи. Днем боец, как боец, а ночью перевоплощается в оборотня. Чуть время ко сну, уходит в подвал ночевать. Еще на разводе докопался до Севера:

– Командир, скажи, танк на сколько стреляет?

– Километра на три.

– А до "укров" здесь сколько?

– Километра два.

Потом стало ясно: Плюсу в вещую ночь, когда сбываются сны, приснилось, что в него попал украинский танк. Теперь он ложится спать в подвале, прямо на складе минных боеприпасов.

...Повариха Алена. Тоже была на Грабском. Никогда не подумаешь... Молодая, милая, добродушная, всегда улыбается. Всегда подаст на раздачи тарелку:

– Огурчики не забудь... Кушай на здоровье. Приятного аппетита!

– Спасибо, Алена!

– Для вас старалась...

А про неё ополченцы:

– Это здесь она одуванчик!.. Ты бы видел, как она "укропов" резала! Сначала травила их спиртом, а потом резала. Целые блокпосты вырезала! Придут с подружкой на блок, полюбуются, на вечер с бойцами договорятся, а вечером принесет она пойла отравленного и льёт им, пока не попадают. А потом сонных режет...

И вот ты стоишь на раздаче и снова берешь у Алены из рук полную чашку, с огурчиками и помидорчиками, и слышишь от нее ласковое: "Свежей засолки", и кажется, что всё это бред. А у тебя за спиною вдруг снова чей-нибудь шепоток:

– Ножом резала!

...Старый ополченец привел в отряд свою дочь: девочка двадцать лет, дома годовалая дочь.

– Делайте снайпера, – назначил её Север в разведку.

– Из бабы? – чуть не плюнул Орда.

– Аня. Иволга я, – стоит она красная от такого приема.

Иволге дали в руки винтовку, на день засунули под забором в траву, вечером вынули и, сказав, что толку не будет, отправили "поболтать" на кухню к Алене, где она потерялась в кастрюлях на несколько дней.

И вот в обед подлетает к Орде:

– Не буду со шваброй ходить! Давай мне винтовку!

– Тьфу, ты, ведьма! – чуть не подавился картошкой старик. – Иди пока!..

– Это хорошо, что не хочет со шваброй, – говорю я, как Аня ушла. – Может толк будет.

– Много с баб толку... – знает Орда. – Верну ей винтовку.

...Мы с Земом возвращаемся из разведки на шахте. Идем рано утром, по светлой дороге, взбивая ботинками пыль. Этой осенью Донбасс почти не видел дождей. Стояли сухими дороги, степи и города. Не гнили в окопах ноги и не разваливалась, раскиснув от грязи, крепкая армейская обувь... Мы идем по пыльной дороге, а навстречу летит по красному небу пушечное ядро солнца. И, пробитые солнцем, текут в Россию красные облака.

– Ангара, и так же было в Чечне? – шагает Зем рядом, прямой и плечистый, с отстающею тенью на высохшей красной земле. И я завидую этой юности, которой еще шагать и шагать по новым дорогам... Для которой еще не текли рекою года.

– Другая война... – иду я, окрашенный солнцем, вслед уходящим домой облакам. – Меньше огня, но больше ненависти друг к другу. Здесь никогда не было такого ожесточения, и – даст Бог, не будет. Там – всюду передовая, партизанщина без линии фронта. Здесь четко поделено, чья земля. И никто друг к другу не ходит в гости. Никаких практически ДРГ. Ни наших, ни их. А там, что ни ночь, то жди с ножами гостей. Часовой зазевался – отрезали голову. Идешь или едешь – жди фугас из обочины. Днем не зевай в центре города, а ночью вообще дальше окопа не суйся. А здесь никто не бродит, вместо луны. Хотя взбесившиеся начальники и тут и там шлют друг к другу своих диверсантов. А бойцы обоих сторон идут часто на саботаж. И это хорошо. Здесь – не в Чечне... Здесь русские не хотят убивать друг друга Русские не хотят убивать друг друга! Назло всем тварям из Киева и Вашингтона ...А артиллерия – это другая песня. Это ведь не ножом резать идти.

...Так понемногу дожили мы до Дня разведки. Вечером я захожу в комнату Карабаха – возил сюда от Сочи продукты, да так незаметно у нас и остался, став зампотылом. "Обратно туда не хочу!" – вспоминает он прежнюю жизнь. Старый казак, в апреле месяце еще с нагайкой выходил на блокпосты против "Правого сектора". У Карабаха все командиры: Север и его заместитель Родник. Про этого ничего не знаю. Я зашел спросить про сухпай; завтра в разведку.

– Садись! – сразу командует Север, и тянет мне стопку.

Все уже пьяные. На столе открытый коньяк, колбаса, "синенькие" (маринованные баклажаны).

– Мне ничего не нужно, – сидит рядом со мной командир, и я впервые вижу его без папахи. Вижу, как обнажили ему голову годы. – Ты, про ребят моих напиши. Про живых и убитых. Информацию тебе нужно? Про каждого расскажу. Вот, фото – смотри, – достает он сотовый телефон. – За каждым фото история! Напиши про отряд "Север". И помни, что бы там не случилось у Сочи, как бы он не просил вас вернуть – мы никого не сдадим. Надо будет – штурманём Макеевку!

Есть у меня такой Абдулла, – развивает свою тему Север. – Он графоман, но других больше нет. И он сумасшедший. Говорю ему, как тебе: "Ты, напиши историю "Севера". Меня туда и не нужно, можешь и имени моего не писать. Про ребят напиши..." Ну, что-то начал писать. Была у нас одна операция... – и он долго рассказывает, рисует ее на бумаге – ту операцию: вышли двадцать бойцов к ночи на роту "укропов" с техникой на берегу "стовка", запросили свою артиллерию и всю ночь сидели у них под носом в камышах, ждали огня. И, не дождавшись, утром ушли. – Говорю Роднику: "Глянь-ка, ты, в его записи"... Чего там ты прочитал? – поворачивается к заместителю Север.

Родник кривою рукой разливает коньяк.

– У... – качает он головой. – Я наизусть помню: "Ходили мы ночью по полю. Нашли в нем "укропов". Подошли. Посмотрели. Обоссались и ушли".

– Я сказал Абдулле: "Не пиши больше про "Север"! – показывает командир здоровый кулак.

Закончился праздник, и мы прощаемся у порога. Крепко обнимаемся с Севером.

– Я рад, что ты с нами! – держит он руку.

...В отряде "Добро" спятил боец. Напился, заперся в доме и стреляет из окон. Набежало народу из комендатуры, из "Добра", из "Лавины" – человек шестьдесят. Штурмуют дом всей толпой, а у того только пистолет Макарова. Убил из него ополченца, другого ранил. Отбил первый штурм полной победой. Бросились на него второй раз. Убил еще одного, ранил двоих. Снова захлебнулась атака. Сидят по улице, постреливают из-за углов. На шум подъехал Японец. Походил, посмотрел, говорит командиру штурмовиков: