Текст книги "Лейк-Фроумский Кошмар"

Автор книги: Артур Апфилд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

14

На следующий день Бони проснулся рано. Утренний ветерок шелестел листвой окружавших лагерь деревьев, но ночной холод все еще давал знать. Инспектор заварил чай. Вдруг он поставил кружку и устремил невидящий взгляд куда-то вдаль. Мозг его лихорадочно работал. Мэйдстоун! Мэйдстоуна убили. Мотав для этого мог быть только один: Мэйдстоун видел или знал нечто, представлявшее опасность для убийцы. Но что он, Бони, знал о Мэйдстоуне? Мэйдстоуновские фотографии, несомненно, были вполне безобидны. А что, если убийца лишь почему-то счел, что учителю известны некие факты, о которых тот даже и не догадывался? Чем дольше Бони размышлял над этим, тем больше убеждался, что найдет-таки недостающие камешки в мэйдстоуновской головоломке. Но задача эта – куда как не из легких.

Он подумал, какой реакции от него ожидали после предупредительного выстрела. Умолчи он о нем, и аборигены, и все до сих пор еще сомневающиеся, убедятся, что новый фэнсер – полицейский агент, и преодолеть стену молчания станет еще труднее прежнего. А вот простой работяга у Изгороди так спокойно к этому инциденту определенно бы не отнесся. Такой бы шум поднял, что чертям тошно стало, и Ньютону бы нажаловался. И наверняка бы настоял, чтобы сообщили полиции.

Основательно поразмыслив, Бони пришел к выводу, что самое лучшее – оставаться законопослушным фэнсером и поносить во всю глотку этих кретинов-стрелков. Надо снова поговорить с Нуггетом и попытаться выведать еще что-нибудь о Мэйдстоуне. Потом ему вспомнилось, что Мэйдстоун жил у коммандера Джонса. Джонс обещал ему полную поддержку. Значит, нужно, чтобы коммандер вспомнил буквально каждое слово, сказанное Мэйдстоуном из их разговоров. Без сомнения, учитель сказал что-то, что могло бы помочь розыскам.

Бони застал Ньютона в его бамбуковой хибарке. Услышав историю с выстрелом, Ньютон сделал свирепое лицо.

– Поначалу я было не верил, что за этим что-то кроется, – сказал смотритель. – Но теперь убедился. В Брокен-Хилле я сделаю заявление в полицию. Откровенно говоря, считаю, что вам нужна поддержка. Вы ведь в буше как дома, не хуже меня. Стало быть, тоже знаете, что убить и похоронить человека здесь – ничего не стоит. Самое малое полгода пройдет, пока кто-то обнаружит труп. Мне не хотелось бы отвечать, случись что-нибудь с вами.

– Нет, – покачал головой инспектор Бонапарт, – пока мне хотелось бы еще поработать в одиночку. Но вскоре, возможно, поддержка потребуется. Есть еще целая куча вещей, которые мне непонятны и объяснить которые можно, ведя расследование одновременно и в другом месте. Это убийство – не обычное преступление, когда человека убивает какой-нибудь ненормальный или, скажем, польстившись на деньги. По моему разумению, за этой историей кроется нечто куда большее, чем я предположил поначалу. Я не уверен, что все оставшиеся открытыми вопросы можно разрешить здесь, на месте преступления. Но я не могу сейчас вдруг отрешиться от своей роли фэнсера. С другой стороны, находясь у Изгороди, я не могу вести все нужные расследования. Поэтому я хотел бы попросить вас встретиться со мной дня через три – ну, скажем, с целью инспекции. К тому времени, надеюсь, я уже смогу сказать, какие детали и где я хотел бы уточнить.

– Договорились, – кивнул Ньютон. – Ну, а случись что, – как бы это получше сказать, – я вас не найду… Надеюсь, вы не будете возражать, если я продам Кошмара на торгах по самой высокой цене?

Бони отлично понял сарказм смотрителя. Ньютон был парнем что надо, и, может быть, единственным в этой пустынной местности, на кого он мог положиться.

– Валяйте, – рассмеялся Бони. – Но не лучше ли вам отвести его в туристический центр, в горы. Если вам удастся загнать его на вершину, он сможет выть на луну и нагонять страх на добропорядочных отпускников. Но вот если вы не найдете меня завтра, никакого переполоха не поднимайте. Я хочу навестить Джонса. И еще кое о чем хочу попросить вас – пожалуй, будет лучше, если вы посетите меня днем. У меня сейчас прямо-таки зуд на тех, кто шастает по ночам.

Когда Бони явился к Джонсу, коммандер в отставке работал в своем бюро за письменным столом. Он принял инспектора весьма сердечно, хотя и не без некоторой чопорности, отмеченной Бони еще в первый визит.

– Ну, инспектор, чем могу быть полезен? – сказал он.

– Прежде всего, не надо чинов, – ответил Бони. – Даже здесь, как вам известно, стены имеют уши.

– Извините, Эд, – поспешил исправиться Джонс. – Эд или Тэд? Нет, все-таки Эд ваше имя, не так ли?

– Да, Эд, – ответил Бони. – После первого визита к вам была попытка нацелить на меня колдовскую косточку, у меня похищали верблюдов и, сверх того, по мне кто-то стрелял. Правда, такое впечатление, будто стрелок не хотел в меня попасть, однако пуля просвистела прямо у виска.

Джонс широко раскрыл глаза.

– Да что вы! Серьезно?

– Серьезнее быть не может, – подтвердил Бони. – И мне хотелось бы, чтобы и вы восприняли это совершенно серьезно. Поэтому я и прошу вас помочь мне разобраться кое в чем, хотя, видит Бог, я понимаю, как вы заняты.

– О, разумеется, я охотно помогу вам, – согласился Джонс.

– Мне нужно знать следующее, – сказал Бони. – Не рассказывал ли вам случайно Мэйдстоун какие-нибудь эпизоды своей биографии?

– Нет, не припомню, – ответил Джонс. – Он говорил лишь о том, что он – страстный фотограф и в свободное время делает репортажи для журналов.

– А не рассказывал он, каким аппаратом работает?

– Как же, он даже продемонстрировал свою камеру. Мне она показалась ужасно сложной. Должно быть, стоит кучу денег. Он купил даже новый батарейный прибор для вспышки, чтобы ночью фотографировать у водоемов скот и диких зверей.

– Фотографировал ли он здесь, на вашей усадьбе? – с нетерпением спросил Бони.

– Он сделал несколько снимков дома и служебных построек на ферме, – ответил Джонс. – Но не ночью. Сказал, что лампы-вспышки вообще еще не опробованы. У него их было пятьдесят штук, но он еще ни одну не использовал.

– Пятьдесят штук, – пробормотал Бони. – Вы это точно знаете?

– Да. Он показывал их мне. Он объяснял, как работает прибор, и я спросил, сколько ламп у него с собой, и он ответил: «Пятьдесят штук».

Бони мигом сообразил. В полицейском протоколе он прочел, что среди вещей Мэйдстоуна было сорок восемь ламп-вспышек. Две недостающие он нашел. Но пленки в камере Мэйдстоуна не было, а на конфискованных полицией и проявленных пленках не было ни одного ночного снимка. Выходит, Мэйдстоун делал снимки ночью, но пленки с этими кадрами нет. Несомненно, это очень важное обстоятельство. Бони охватило легкое волнение.

– Не разговаривали ли вы еще о чем-нибудь важном? – продолжал спрашивать Бони.

– Откуда мне знать, что важно, а что нет, – сказал Джонс. – Он говорил, что надеется, если повезет, запечатлеть несколько редких зверей. Однако общественность так интересуют скотоводческие фермы внутри страны, что, удайся ему подкараулить ночью у водоема стадо – и он уже был бы доволен. Журналу прежде всего нужны снимки именно из внутренней Австралии. По-видимому, общественности пока малоизвестно, что скот можно поить и на искусственных водоемах водой из артезианских колодцев – были бы только водоносные слои. Фотоснимки нужны для иллюстрации статьи, написанной одним экспертом по сельскому хозяйству.

– Почему Мэйдстоун поехал именно сюда? – размышлял вслух Бони. – Ведь на мотоцикле удобнее посетить колодцы на юге Квинсленда – скажем, в районе Блэколла. Или на севере Нового Южного Уэльса близ Мори.

– Сожалею, но здесь я вам ничем помочь не могу, – пожал плечами Джонс. – Представления не имею, почему он выбрал именно нашу округу. Никого из знакомых у него здесь, кажется, не было. Разве что Леввей приглашал его пожить к себе на ферму, если он вдруг окажется поблизости.

– Что вы сказали? – вскочил с кресла Бони.

– Леввей приглашал его пожить у себя. Они с Леввеем, кажется, познакомились в Сиднее, на какой-то экскурсии незадолго до того, как Леввей получил должность управляющего на Лейк-Фроум-Стейшн.

– А что за ферма – эта Лейк-Фроум-Стейшн? – сменил вдруг тему Бони.

– Ах, угодья там просто великолепные, – ответил Джонс. – Только Лейк-Фроум-Стейшн принадлежит некой сельскохозяйственной компании, большинство акционеров которой живет в Англии. Фермой испокон веков руководит управляющий. И тем не менее она постоянно приносит хороший доход.

– Знали ли вы Леввея до того, как он здесь обосновался?

– Нет, я не был с ним знаком, – покачал головой коммандер. – Однажды он приехал ко мне сюда и представился. Его внешность несколько поразила меня, но, кажется, он хороший скотовод, и с жизнью в буше знаком не понаслышке. Мне непонятно только, как они могли сдружиться с Мэйдстоуном на той экскурсии. Мэйдстоун был большой интеллектуал с самыми разнообразными интересами. Вот я и не понимаю, что его связывало с таким человеком, как Леввей. Впрочем, Мэйдстоуну, похоже, нравилось здесь, в буше. На каникулах он всегда много путешествовал. Может, хотел познакомиться с местностью, о которой рассказывал Леввей? Ну да ладно, а теперь самое время выпить. Могу ли я предложить вам что-нибудь?

– Спасибо, то же, что и себе, – ответил Бони.

Они поговорили также и о перспективах развития сельского хозяйства в округе Квинамби и Лейк-Фроум.

– Без воды здесь делать нечего, – задумчиво сказал Джонс. – Воды же из колодцев не хватает. А ее нужно столько, чтобы можно было оросить землю. Будь здесь в изобилии атмосферные осадки, мы бы выращивали все. Если воды хватает, да еще и удобрения применить, хоть какая почва – трава-то на ней все равно вырастет.

Инспектор Бонапарт поддакивал, собеседники не спеша потягивали коктейли. Бони видел, что коммандер всерьез заинтересован своей второй родиной, и пришел к заключению, что этому человеку можно доверять полностью, как и Ньютону. Продолжая беседу, Бони размышлял об информации, сообщенной Джонсом. С ним и раньше случалось такое: важные подробности всплывали лишь при повторном разговоре. Отдельные детали, могущие дать нужные доказательства, зачастую ускользают от внимания людей, потому что кажутся им неважными. Ему обычно рассказывали о том, что казалось сенсационным, да еще и приукрашивали без всякой необходимости. Поэтому Бони всегда обязательно старался поговорить со свидетелями несколько раз. И ему довольно часто удавалось узнать подробности, о которых прежде свидетель не упоминал. Впервые за все время у Изгороди Бони испытал надежное чувство, что и это дело успешно разрешится.

15

Спина болела так, что инспектор не знал, то ли скрючиться дугой, то ли, напротив, вытянуться. Мышцы ныли, наотрез отказываясь принимать участие в каком бы то ни было движении. «Нет, это определенно самый поганый участок на всех Изгородях Австралии!» – удрученно думал Бони.

Три дня он воевал с притащенной ветром колючей травой и листьями, расчищал завалы возле проволочной сетки, перекидывал мусор через Изгородь и наблюдал, как его уносит в глубь Нового Южного Уэльса. Три дня ветер издевался над его хлопотами, принося в ответ на каждую переброшенную охапку новую, еще большую кучу из скатавшейся в шары сухой колючей травы.

Даже ночью завывала над палаткой песчаная буря. Верблюды ворчали, беспокоились, взметенный в воздух мелкий песок назойливо лез им в ноздри, резал глаза. Импульсивного от природы Кошмара донельзя раздражала беспрерывная бомбардировка шарами перекати-поля, и время от времени он, не сдерживая ярости, исторгал дикий утробный рык.

Проскитавшийся полжизни в буше, Бони постарался устроиться как можно удобнее. Палатку он, как всегда, поставил с подветренной стороны самого высокого из окрестных барханов, костер разложил в нескольких метрах к востоку, чтобы не докучали дым и искры. Однако несмотря на все предосторожности, песок был всюду: в хлебе, сахаре и чае, в волосах. Песок скрипел на зубах, налипал на лицо. Бони залез в палатку, поплотнее завернулся в одеяло, однако и там першило горло от мелкого, назойливого песка. Эх, сидеть бы теперь в Брокен-Хилле за ресторанным столиком, а на нем – жареный цыпленок да холодного пива кружечка…

К утру буйство ветра поутихло, а уже к обеду Бони от усталости едва разгибал спину. Инспектор удалился от лагеря метров на триста, когда его окликнули. Обернувшись, он увидел рысящего на своей лошадке Ньютона.

– Что, все вкалываешь? – спросил смотритель.

– А куда деваться? – пробурчал Бони. – По мне, так провались эта проклятая Изгородь хоть к дьяволу в пекло, а если отыщется какой сумасшедший динго, рискнувший жить в этой анафемской местности, то и пускай себе полакомится разок в Новом Южном Уэльсе молоденьким барашком – ей-Богу, заслужил!

– Не пристали стражу закона этакие речи, – рассмеявшись, попрекнул его Ньютон.

– Стражу закона – возможно, – буркнул Бони. – А вот парню, которому выпал крест вроде моего, так очень даже пристало. Разве ваше начальство и не слыхивало, что для таких работ давно существуют машины?

– Мы не можем их применять, – возразил Ньютон. – Подумайте только, сколько людей осталось бы без работы. Да и вы сами наверняка не хотите, чтобы сюда, в буш, ворвалась автоматизация. Или я ошибаюсь?

– Ладно, будет вам, – примирительно сказал Бони. – Вообще-то, вы очень кстати и можете сделать для меня кое-что полезное. Пойдемте выпьем по кружке чая, и я объясню вам, о чем речь.

Они уселись под пальмой возле палатки.

– Так вот, – начал инспектор, – я бы хотел попросить вас передать это письмо шеф-инспектору в Брокен-Хилле, вручить лично. Никто, кроме вас, не должен знать, что я веду здесь розыск. Иначе, боюсь, вам придется подыскивать нового фэнсера. Можете ли вы найти убедительную причину для поездки в Брокен-Хилл? Вам придется пожить там несколько дней, пока не поступит ответ на запрос. Я никому здесь не доверяю, кроме вас, но без нужной информации расследование дальше не пойдет.

– Положитесь на меня, – сказал Ньютон. – Несколько деньков в Брокен-Хилле мне, ей-Богу, не повредят.

– О'кей, – продолжал Бони. – А я тем временем позабочусь о вашей, чтоб ей пусто было, Изгороди, но, пожалуйста, возвращайтесь как можно скорее.

Последующие дни, казалось, не шли, а медленно тащились, и Бони едва сдерживал нетерпение. Один раз он ездил на центральную усадьбу за провиантом, однако говорить с кем-нибудь о деле Мэйдстоуна благоразумно остерегался, ругал только во всеуслышание идиотов, палящих куда ни попадя и едва не угодивших в него. Пользуясь случаем, он еще раз подтвердил, будто убежден – Мэйдстоун тоже пал жертвой одного из этих непутевых стрелков. Да и как не быть несчастным случаям, когда в округе столько людей, вообще не умеющих обращаться с оружием. Кто может поручиться, что один из них не отправился на охоту по недоразумению и не выпалил в Мэйдстоуна? А потом перепугался и полиции не доложил.

На обратном пути к своему лагерю Бони навестил Нуггета и рассказал ему, что и сам едва не погиб от шальной пули. Сверх того Бони намекнул, будто намерен согласиться на предложенную Леввеем работу, потому как трудами у Изгороди сыт по горло. Случись Нуггету встретиться с Леввеем, он может сказать ему об этом.

Нуггет во время разговора усердно полировал верблюжье седло. Услышав последние слова Бони, он оторвался от своего занятия и впервые в это утро взглянул ему в лицо.

– Гм-м, хорошая идея, – осторожно сказал он. – Я передам о вашем согласии Леввею. Он парень что надо и сумеет позаботиться о вас.

Бони уже собирался в дорогу, как в лагерь заявился Каланча Кент.

– Привет, Каланча, ну как, больше не тревожили твой сон угонщики скота? – радостно встретил его Бони.

– Нет, – раздраженно ответил Каланча. – А и случись даже такое, я не стал бы трезвонить. Особенно перед проклятыми полицейскими ищейками. Впрочем, я слышал, будто и ты тоже из их шатии…

– Ну уж, я попрошу! – возразил Бони. – Кто это, черт побери, рассказал тебе такую несуразицу?

– А-а-а, да и в Квинамби все в этом уверены, – проворчал Кент. – Почему ты не поговорил с нами в открытую? Зачем ты затесался в нашу среду и ведешь себя, будто ты порядочный работяга? Ни один человек не помогает здесь полиции, особенно если полицейская ищейка переодевается и отнимает рабочее место у других.

– Ты абсолютно неверно оценил меня, приятель, – спокойно возразил Бони. – Тому, кто рассказал тебе этот вздор, надо срочно обратиться к психиатру.

– Может, я заблуждаюсь, а может, и нет, – бухтел Каланча. – Только если ты в самом деле полицейский, то катись-ка ты отсюда поскорее. В нашей округе полицию не очень-то жалуют.

– Благодарю за добрый совет, – ответил Бони. – Имей он отношение ко мне, я бы непременно им воспользовался.

Он резко повернулся к Нуггету и увидел, что тот с непроницаемой ухмылочкой внимательно наблюдает за ним.

– Кстати, Нуггет, – сказал Бони, – что ты сделал с «винчестером», который раньше был у тебя?

– Продал, – лаконично ответил Нуггет. – А ты что же, считаешь, что одного ружья мне мало?

– Нет, не считаю. Просто у меня дома тоже есть «винчестер». Не осталось ли случайно у тебя патронов, ты мог бы мне их продать…

– Нет, не осталось, – сердито ответил Нуггет. – А теперь мне надо к Изгороди, работа не ждет. Ты-то, похоже, целый день готов языком трепать, а мне такое непозволительно. – Он повернулся на каблуках. – Пошли, Каланча, я бы хотел обстоятельно поговорить с тобой, пока работаю у Изгороди.

Каланча невнятно пробурчал слова прощания и потащился за Нуггетом.

– Так, Бони, – пробормотал инспектор. – Не очень-го, я вижу, тебя привечают здесь. Кончай-ка ты побыстрее с этим делом и мотай отсюда, так-то лучше будет.

К счастью, Бони не знал, что ожидает его в ближайшие дни.

16

Бони лежал у костра, завернувшись в одеяла, и мечтал уснуть, но сон не шел. Он отлично знал, что среди определенного населения антипатия к полиции очень высока. Многие люди вроде Каланчи Кента относятся к властям прямо как к врагам, которым следует натягивать нос всякий раз, как представится случай. Однако угнетало Бони не это. Куда больше печалило то, что люди способны хладнокровно наблюдать, как полицейский пытается арестовать убийцу, не чувствуя при этом ни малейшего морального долга поддержать стража закона. Нередко случалось видеть, как полицейского при исполнении служебных обязанностей избивали, а люди праздно глазели на это, хотя тот их же защищал от нарушителя порядка.

Бони лежал на спине и, глядя на звезды, размышлял о странном поведении добропорядочных вроде граждан, считающих нарушителя закона своим, а полицию – частью ненавистной государственной машины. Но горе, если они сами становятся жертвами преступления! Он вздохнул и закрыл глаза. «Надо делать свое дело, и все тут», – подумал он.

Философические эти раздумья навели его на мысль о брокен-хильском шеф-инспекторе. Письмо, переданное ему с Ньютоном, конечно, его успокоило. Шеф полиции Брокен-Хилла ломает голову, что отвечать вышестоящим инстанциям, затребуй они справку о ходе расследования. Наконец Бони заснул.

На следующее утро Бони совсем уже было отправился к Изгороди, как вдруг, к своему изумлению, увидел Каланчу Кента. Тощий фэнсер ехал к нему. За верховым верблюдом шел в поводу второй, нагруженный вьюками с постелью, провиантом и инструментом.

– Привет, Эд, – сказал он, ни словом ни обмолвившись о вчерашнем своем поведении.

– Добрый день, Каланча, – ответил Бони. – Что ты здесь делаешь?

– Возвращаясь к себе, я получил весть от Ньютона, – объяснил Каланча своим тоненьким голоском. – Похоже, заболел парень на участке к северу от меня. Аппендицит, что ли. Ньютон хочет, чтобы мы с тобой выручили его. Два дня нам придется наводить там порядок.

Бони не поверил Каланче. Ньютон ни о чем подобном не упоминал, и Бони не мог представить, чтобы в такой момент смотритель взял да и перевел его вдруг на другой участок Изгороди. Однако, если он откажется ехать, Каланча только укрепится в подозрениях, что Бони – переодетый рабочим полицейский. Нет, если хочешь убедительно сыграть роль фэнсера – противиться распоряжениям Ньютона никак нельзя. Но нельзя и упускать из виду, что Каланча вполне мог быть замешан в убийстве, а возможно, и одним из угонщиков скота. Тогда цель его визита не просто сманить «Эда Боннея» с его участка, но и расправиться с ним в каком-нибудь подходящем местечке. Так или иначе, надо рисковать, ничего другого тут не придумаешь.

– О'кей, Каланча. Я только упакуюсь. А как с инструментом?

– Можешь с собой не брать, – ответил долговязый фэнсер. – У меня есть несколько граблей, и еще топор – может, столбы понадобятся. Возьми только провианта на два дня да пару одеял.

Бони погрузил на Кошмара нужные вещи и напоил Джорджа и Рози, которых оставлял пастись возле лагеря.

– И куда ж мы теперь? – спросил он, направляя верблюда вслед за Каланчой.

– Примерно за двадцать миль севернее ворот у «Колодца 10». Во второй половине дня доберемся. Поедем вдоль Изгороди, по восточной стороне.

До ворот ехали молча, но понемногу Каланча разговорился.

– Наверное, скоро возьму отпуск, на юг подамся. Ты сам знаешь, как эта клятая одинокая жизнь действует на нервы. Мне очень жаль, что вчера я нес такую околесицу.

– Ну и отлично, – сказал Бони. – Конечно, кому приятно, когда кто-то всюду сует свой нос. Но если ты меня держишь за шпика, то явно попал не по адресу.

– Ньютон считает, что мы должны принять весь инвентарь и проверить, что там наворочал этот парень.

– Ничего не имею против, – рассмеялся Бони. – А скажи-ка, Каланча, чем ты, собственно, занимался, пока не стал фэнсером?

– Я был стригалем. На овечьей ферме между Уорреном и Бурком. Когда мы расчищали луга от репейника, руки у меня до самых локтей были расцарапаны, не оставалось живого места. Там, правда, зарабатывают хорошие деньги, но я все же завязал с этим, пока кожа не обвисла лохмотьями.

– А на скотоводческой ферме работать не приходилось?

– Как же, приходилось! Здесь, в буше, я умею практически все: о какой работе ни спроси – всем я занимался.

«Так и запомним! – подумал Бони. – Выходит, Кент умеет обращаться со скотом».

Они устроили привал в тени мульгового дерева, вскипятили чай и слегка перекусили. Неожиданно оказалось, что Каланча не так уж и спешит. Он закурил и болтал без умолку. Бони охватило неприятное чувство: очень уж подозрительными становились внезапная общительность Кента и стремление подальше увести «Эда» от его участка. Наконец, после третьей кружки чая, Каланча объявил, что езды до места около часа и надо сейчас же отправляться в путь.

В три пополудни Кент сказал, что они уже на месте и должны начинать расчистку Изгороди. В проволочной сетке были дыры, столбы подгнили, ветром под Изгородь нанесло кучи сорной травы. Два столба пришлось заменить новыми, и, когда зашло солнце, Бони и Каланча управились лишь с двумя милями.

Оба фэнсера стреножили верблюдов, вскипятили чай и достали из провизионных мешков хлеб и мясо.

– Если завтра вовремя начнем, должны и остальные три мили осилить. А теперь – спать! – сказал Каланча, заворачиваясь в одеяла и пристраиваясь поближе к огню.

Завернулся в свое одеяло и Бони, но не лег, а остался сидеть, прислонясь спиной к дереву. Усталость брала свое, но прежде чем позволить себе немного вздремнуть, он хотел убедиться, что Каланча и в самом деле крепко спит. Задумчиво глядя на огненно-красный жар костра, он снова и снова спрашивал себя, с чего бы это еще вчера выказывающий неприкрытую враждебность Каланча сделался вдруг таким любезным и общительным. «Этому есть лишь одно объяснение, – думал Бони. – Кент зачем-то специально сманил меня с моего участка!»

Бони свернул сигарету, закурил, выжидая, пока Каланча как следует заснет. Но и его так разморило, что глаза слипались. Нет, нет, спать нельзя! Он встал, подошел к костру и подбросил в огонь еще несколько веток.

Каланча не шевельнулся. Бони прислушался к его ровному дыханию и снова уселся, прислонившись к стволу пальмы. Решив бодрствовать до утра, он все же уснул. После долгой езды и тяжелой работы у Изгороди он так утомился, что не в силах был даже держать открытыми глаза.

Вдруг он испуганно встряхнулся. Пепел костра остыл. Едва брезжил рассвет, серенький, холодный. Бони сразу уловил, что не все в порядке. Он бросил взгляд на место, где должен был лежать Каланча, но фэнсер исчез вместе со своим верховым верблюдом. Впрочем, вьючный верблюд Кента и Кошмар были здесь, рядом, и, стреноженные, мирно щипали травку. Инспектор Наполеон Бонапарт встал, ругательски ругая себя за то, что уснул.

Он привязал вьючного верблюда к седлу Кошмара и помчался что есть духу вдоль Изгороди обратно к своему участку. Возле лагеря Каланчи не было и в помине. Бони поехал дальше. Может, фэнсер в хижине у Нуггета, если, конечно, тот еще не покинул ее.

Добравшись до ворот у «Колодца 10», Бони слез с седла и принялся высматривать следы. Он прошел через ворота и, не отрывая взгляда от земли, двинулся вдоль Изгороди. Может, Каланча тоже прошел через ворота? Однако и признаков его следов Бони не заметил. Зато обнаружил другие: отпечатки копыт одной лошади и еще следы, при виде которых у него невольно вырвалось богохульное проклятие. Их оставило целое стадо скота! Бони пошел по следам и увидел, что они совсем свежие.

Вот оно, доказательство! Выходит, его пребывание в этой округе было не по вкусу угонщикам скота. Они долго не отваживались прогонять здесь скот, потому как не знали, когда Бони находится в том или ином месте участка. А Каланча? Не исключено, что он и сам входит в шайку, а может, его подкупили выманить на время Бони с его участка. Недаром Бони сразу заподозрил, что за внезапной общительностью тощего фэнсера кроется какая-то махинация.

Нуггет сидел у своей хижины в окружении жены и детей.

– Здорово, Нуггет! Каланчу не видел? – спросил Бони.

– Нет. И мою сестру – тоже нет. С сегодняшнего утра. Если этот ненормальный Каланча удрал с ней, я с него шкуру спущу. Это уж точно.

Бони колебался. Рассказать Нуггету о происшедшем ночью или умолчать? Нет, лучше все же рассказать – простой фэнсер и вести себя должен по-простому.

– Вчера мы работали вместе с Каланчой у Изгороди, а к утру он вдруг куда-то пропал, как испарился. Я проснулся, а его нет. И ничего не оставил. Хоть бы записку какую – так, мол, и так…

Нуггет рассмеялся, но смех его был невеселым.

– Я удивляюсь, как это он вам глотку не перерезал, прежде чем смыться, и откуда у него такая ненависть к полицейским! Вы, можно сказать, счастливо отделались. Эка беда – Каланча слинял! Черт с ним, когда бы он один смотал удочки… А то ведь и сестры моей нет. Поймаю их вместе – и эх и задам я ему, небо с овчинку покажется!

На шпильку Нуггета насчет полиции Бони счел за лучшее не реагировать. Взрыв его ярости был явно наигранным: черный, похоже, отлично знал, где обретаются Каланча и его сестра, но выдавать этого ни в коем случае не собирался. Впрочем, Бони и расспрашивать-то особенно дотошно не мог, ибо причастность свою к полиции старался пока не обнаруживать.

– Ну, это уж твои заботы, – пробурчал он. – А я ничем помочь не могу – разве дождаться возвращения Ньютона и рассказать ему о случившемся.

– Да уж, что говорить, – деланно вздохнул Нуггет. – А может, Каланча встретился наверху с Чокнутым Питом?

– Ну, ладно, – сказал Бони, – буду сегодня работать около своего лагеря. Может, Каланча еще объявится. А завтра вроде бы должен проезжать Ньютон. Скажи ему, что мне очень хотелось бы поговорить с ним.

Знать о том, что Ньютон был в Брокен-Хилле, Нуггету было незачем.

– Вряд ли он завтра появится, – возразил Нуггет. – Но, если увижу, скажу.

– Спасибо, – Бони повернул своего верблюда, но, сделав несколько шагов, снова остановился.

– Да, совсем забыл, – как бы между прочим сказал он, – с Квинамби, похоже, гнали скот на юг. Они что, всегда по этой дороге гоняют скот на продажу?

– Почему вы так решили? – крикнул Нуггет.

– Вдоль Изгороди идут следы, – ответил Бони.

– Возможно, – пробурчал Нуггет. – На скотоводческих фермах постоянно обновляют поголовье.

Бони был убежден, что следы остались от краденого скота. Для чего иначе Каланче сманивать «Эда» с его участка? Ничего не поделаешь: получается, что Каланча Кент участвует в угонах скота, а может, замешан и в убийстве Мэйдстоуна.

На следующее утро Бони посетил неожиданный визитер. Кого-кого, а этого элегантного всадника он здесь не ждал. Это был коммандер Джонс, хозяин Квинамби-Стейшн. Седло, сбруя, костюм для верховой езды, галстук – все выглядело безукоризненно. Только самого Джонса, казалось, обуяла тяжелая забота.

– Должен признать, что все это время я прятал голову в песок, как страус, – начал он безо всяких предисловий. – До сих пор я никак не хотел верить, что у нас еще не перевелись угонщики скота. Однако, как ни прискорбно, мне пришлось в этом убедиться самому, и я тотчас же вскочил в седло, чтобы сообщить вам. На одном из пастбищ у меня было сто пятьдесят бычков, все в лучшем виде, готовые к продаже. Вчера неожиданно явился покупатель, и мы поехали с ним на это пастбище, но бычков там не оказалось. Пока я еще не рассказывал об этом ни одному человеку. Вы – первый, Боннэй. Это даже не воровство, а форменный разбой. Этак я по миру пойду. Мне нужен ваш совет. Что бы вы сделали на моем месте?

Коммандер просто кипел от ярости – как это кто-то осмелился его обокрасть!

– Прежде всего, надо постараться, чтобы воры ничего о вашем открытии не узнали, – строго ответил Бони. – Езжайте назад и не говорите о вашем открытии ни с кем ни слова и, прежде всего, с вашим управляющим. А еще важнее вот что: попадутся вам навстречу Нуггет или Каланча Кент – ни в коем случае даже не упоминайте о своих бедах. А поинтересуется кто, зачем вы ко мне приезжали, ответьте, что Фред Ньютон говорил с вами по радио и просил передать, что очередной проверки на этой неделе не будет. О стадах же своих вы знать ничего не знаете. Не знаете даже, сколько голов скота в хозяйстве, а значит, и недостачи заметить не могли. Все ясно?

Джонс внимательно смотрел на Бони. Он явно был шокирован категоричностью инспектора, однако в правоте его нисколько не сомневался и не уважать за это просто не мог.

– Да, мне все ясно, – сдержанно сказал он. – Но, надеюсь, вам тоже ясно, какова стоимость полутораста первоклассных упитанных бычков!

– Это мне известно абсолютно точно, – вежливым тоном ответил Бони. – Полицейское начальство в Брокен-Хилле ставит меня на четыре кости, ваши аборигены играют со мной в свои чародейские штучки, наставляя колдовские косточки. Сверх того, в меня еще и стреляют, а напоследок я же рискую остаться в дураках. А еще я работаю у проволочной Изгороди: зной, песок, мухи – все двадцать четыре удовольствия! И тем не менее меня все еще страшно интересует это преступление. Я здесь, чтобы раскрыть его. А потому не кручиньтесь, коммандер. Далеко ваш скот не угонят. Даю вам слово.