Текст книги "Приход ночи"

Автор книги: Артем Тихомиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава девятая

1

В какой-то момент мысли приобрели ясность. Я выскочила из темноты в серость, а потом в зону, где для меня существовали запахи и звук. Я не потеряла способность к слуху и обонянию.

Свыкнувшись с болью во всем теле и даже отмечая, что она как будто стала меньше, я сидела и вдыхала прохладный воздух. Дерьмо и моча чувствовались не так явственно. Вонючий пот покрывал кожу многослойной невидимой коркой. Я не думала о нем, потому что не видела в этом смысла.

Я анализировала то, как воспринимаю окружающее. Видимо, мне удалось преодолеть кризис, вызванный голодом, и организм частично приспособился. Я читала, что так бывает с теми, кто решил заняться голоданием. Примерно, на третий-четвертый день тяга притупляется и становится не так некомфортно. Сознание становится ясным, а мысли кристально чистыми. Это правда. Нечто подобное я начала испытывать выйдя из очередного обморока, длившегося, по моим прикидкам, не меньше трех часов.

Странно, но теперь мой слух обострился. Я слышала, как тихо капающая в соседнем помещении вода гремит словно колокол. Она падала на какую-то железку. Я улавливала вибрацию этого металлического предмета, размышляя над тем, что мне дает новая способность. Пожалуй, ее можно использовать только для одного – «просканировать» ближайшее пространство. Может быть, мне удастся услышать нечто помимо звука капель? Информация, вот в чем я нуждалась больше всего. Информация является оружием, даже для людей, оказавшихся в таком положении.

Я вслушивалась, стараясь переключиться на что-то другое, кроме звука воды. Меня не ожидало ничего хорошего. Видимо, я находилась под землей, либо в помещении, тщательно изолированном от внешнего мира. Ничего. Ни голосов, ни рева автомобильных моторов, ни грохота трамвайных колес по рельсам. Надо мной тоже ровным счетом ничего не происходило – например, если бы я сидела в подвале, то иногда до меня доносились бы глухие удары ног в половицы. Во всяком случае, если это и подвал дома, то дом нежилой.

Это плохо. Я нахожусь в полнейшей изоляции. Даже если бы я имела возможность кричать во весь голос, меня бы не услышали. Похититель отлично рассчитал условия моего содержания, отсек любые возможности воспользоваться одиночеством. То, что я до сих пор одна, означало, что он уверен: пленница не убежит. С другой стороны, он может наблюдать за мной в какое-нибудь отверстие в стене или дверной глазок. Или установил видеокамеры. Нет, видеокамер здесь нет. Ему пришлось бы следить за ними, к тому же, я слышала где-то, что они издают при работе определенные шумы. Я бы их уловила. Но как насчет крошечных шпионских камер?.. Я не знала. У меня стала болеть голова. Несколько минут назад я радовалась тому, что до сих пор не теряю способность думать и анализировать. Сейчас на меня снова навалилось привычное отчаяние. Стоило подумать, что маньяк сделает со мной, как срабатывал невидимый переключатель, – и я становилась дрожащим от ужаса животным, готовым на все. Во мне уже не было решимости отстаивать собственное достоинство.

Я не желала умирать. Контржелание. Не умирать! Ради этого я готова подчиняться.

Вдохнув всей грудью, я попыталась удержать плач, но не сумела. Опять сидела и всхлипывала, дрожа. Мне никак не удавалось успокоиться, в голове кружился какой-то темный холодный вихрь, и хотелось сойти с ума, чтобы ни о чем не думать.

2

Чем дальше, тем хуже… Наверное, меня зовут Людмила Прошина… С другой стороны, вероятно, меня никак не звали, никак не зовут… Я вещь. Я заброшена в кладовку, потому что ко мне потеряли интерес…

Я очнулась, но не открыла глаз, потому что не имело смысла. По мне что-то ползло. По правому бедру. Нечто маленькое, многоногое, неторопливое. Это существо знало, что я не причиню ему вреда. Я напряглась. Ползущее создание замерло. Удивительно, но я ощущала каждую его лапку – кожей на бедре. Мне казалось, что она сделалась как язык, с таким же количеством рецепторов. В качестве компенсации за зрение у меня стали развиваться обоняние и осязание, а также слух, который пока ничем не мог помочь.

По бедру полз таракан, видимо, крупный рыжий пруссак. Я представила себе его внешний вид и ощутила шевеление в желудке. Я хотела съесть эту тварь, запихнуть в рот и сжевать, потом проглотить, использовать его питательные вещества. Еще в школе нам объясняли, что насекомые – это кладези чистого протеина. Насекомых преспокойно употребляют в пищу в Юго-Восточной Азии, это отличный источник белков, который мне бы не помешал.

Таракан пополз дальше. Вверх. Я подбадривала его мысленно, чтобы он добрался до моего рта. Вряд ли я сумею схватить его, но приятно было думать, что я тут не одна. Пусть поползает по мне еще.

Я вспомнила, что когда-то, в другой своей жизни, боялась любых насекомых тварей. В детстве могла устроить дикий вой по поводу залетевшей в комнату бабочки, а уж если на руку садилась стрекоза или лесной клоп, истерика была обеспечена.

Но разве речь идет обо мне?

Странно. Таракан, ползущий по телу, стал почти родным.

– Ползи, – сказала я своим новым способом. – Ползи, родной. Вверх.

Он опять остановился. Видимо, его привлекала грязная, липкая потная кожа. Таракан питался ею, моим ужасом, выделениями, кожным салом.

Я судорожно вздохнула, и от этого мое сердце болезненно забилось.

– Ползи куда-нибудь! – прошипела я.

Таракан послушался, перебрался на живот и прошел под обвисшей лентой скотча. Обвисшей… Я раньше не думала, что мои путы не так серьезны и прочны, как могло показаться. Скотч рассыхается, на него садится грязь, пыль.

Думай! Чем это мне поможет? Думай.

Таракан быстро добрался до моей груди и пополз по ложбинке, где выступала грудная кость. Я знала, что он ступает по этой кости, прикрытой сверху слоем истончившейся кожи. Насекомое опять задержалось, и я застонала. Схватило живот, где-то ниже желудка возникло жжение. Чем я буду испражняться, если в кишках уже ничего не осталось? Я хотела есть, меня мучила жажда, я находилась на пороге смерти. Голод тяжелым камнем все сильнее давил на внутренности. Внезапно мне захотелось вложить в свой вопль все оставшиеся силы и не переставать кричать, пока порядком ослабшее сердце не остановится.

Казалось, мимо меня летели не часы, не шли дни, а мчались недели.

Я умираю, подумала я, улавливая увеличение сердечного ритма. Каждый удар отдавался в теле словно в пустой бочке.

– Ползи родной, – прошипела я, толком не зная, для чего мне это мерзкое создание.

Нет – не мерзкое создание, а мой единственный друг! Мне уже не хотелось его съесть. Мысленно я пробовала установить с ним контакт, выяснить, о чем он думает. Хорошо ему в эти минуты или он озабочен домашними проблемами? Изменяет ли он жене? Сколько у него детей? Десять тысяч? Двадцать?

В следующее мгновенье я сказала себе: «Если не перестанешь, ты свихнешься! Заткнись!»

Что там насчет скотча? Я не могла вспомнить. Все воспринимала через какую-то пленку, отделяющую меня от истины на пару сантиметров. Будто плавала я неподалеку от поверхности воды, но не в силах была всплыть, чтобы глотнуть воздуха. Я представила, как мою ногу удерживала стальная цепь, прикрепленная к чему-то на дне этого жуткого водоема.

О чем думает таракан? О чем думаю я? Как меня зовут?

3

Это начинало надоедать – постоянное погружение в обморок и кратковременное пребывание в нем. Впрочем, кратковременное ли? Неважно. Уже совершенно неважно.

Моему носу стало щекотно. На нем что-то было. Оно двигалось. Я сидела не шевелясь, мне даже не приходилось прилагать усилий к тому, чтобы не производить движений. Похититель избавил вашу покорную слугу от этого тяжкого труда. Меня примотали к стулу с дырой в сиденье скотчем за двадцать пять рублей моток.

Я вспомнила о таракане. Оказывается, он все еще тут. Он добрался до моего носа, совершил своего рода подвиг, покорив головокружительную вершину. Его собратья могут гордиться. Стоят, наверное, где-нибудь в стороне и наблюдают в крошечные бинокли.

Боль. В мочевом пузыре точно перекатывалось раскаленное толченое стекло, промежность высохла, я чувствовала, что там у меня просто кусок сушеного мяса. Правильно – зачем она мне, если я скоро умру?.. Я засмеялась, автоматически шевеля пальцами рук и ног. В этом занятии есть очарование, могу поспорить с кем угодно… Постепенно я переходила в какое-то иное состояние тела и разума. Даже сквозняк перестал меня беспокоить, мысли текли, в основном, плавно. Эмоции все меньше выходили на свет, всплески были, но не такие яростные, как раньше. Отмирала часть моей личности, может быть, отмерла уже давно и безвозвратно.

Что еще меня ожидает? Я обратилась с этим вопросом к моему другу. Должно быть, нелепая картина, сюрреалистическая бредятина: связанная голая женщина, а на кончике носа у нее таракан. Он, конечно, отказывался со мной разговаривать. Наверное, даже не знал, что я еще жива.

Таракан обследовал мой нос, переползая с места на место, а мне было ужасно щекотно. Я пошевелила носом. Таракан переполз на переносицу, остановившись у границы куска скотча. Нет, дружочек, подумала я. Нам с тобой не о чем говорить. Исхитрившись подогнуть верхнюю гугу и выпятить нижнюю, хотя это и было больно, я дунула. Таракан исчез. Взлетел вверх и пропал.

Вот теперь я опять совсем одна… Еще была мысль о скотче, но сейчас ее было еще труднее поймать, чем раньше. На нее налезало что-то другое, аморфное, пугающее, нелогичное. Мне показалось, что это призрак приближающейся смерти. Хорошо бы. Побыстрее.

Я собиралась как-то подстегнуть мыслительный процесс, собрать воедино все, что я знаю о своем похищении, о том, к каким выводам я пришла, но ничего не получалось. Я сидела в кататонической неподвижности. Не было сил даже двигать пальцами. Кажется, наступила стадия опасного физического истощения.

Для меня было важно думать. Но я не могла.

4

Только боль и неудобства давали понять, что мои тело и разум по-прежнему существуют. Выходит, я по-прежнему жива.

Втянув носом воздух, я поняла, что простудилась. Дышать становилось все труднее из-за соплей, уровень которых в носу все увеличивался. В горле разгорался очаг боли, было чувство, что мне ободрали наждаком заднюю стенку ротоглотки. Вдобавок к этому стало болеть мягкое небо. Навалилось все сразу, оставалось дождаться ломоты в мышцах, как бывает при гриппозной инфекции.

В другом мире, где я носила одежду, пользовалась туалетом и ела всякую чушь, я всегда болела по одному сценарию. Сначала начинала раскалываться голова, потом тело охватывала боль, ломота вплоть до трясучки, меня морозило от малейшего движения воздуха. Затем опухало мягкое небо, не дающее мне спать, а затем приходил и насморк. Я выключалась из повседневности напрочь, но продолжала ходить на работу и выполнять свои обязанности. Мой разум прятался в глубокую нору и смотрел оттуда, ни на что не реагируя. Я ненавидела болеть. Там, в другом мире, я считала, что болезнь отнимает мое время, унижает, изнуряет, вяжет по рукам и ногам.

Я страдала физически и морально, даже будучи полной сил. Можно себе представить, чем простуда обернется для меня здесь. Болезнь только набирает обороты, вспышки ее ярости и безумия впереди. Следующие сутки будут как никогда тяжелы, и, скорее всего, мне их не пережить.

Было в этом только одно утешение: впав в бредовое состояние, вызванное, скорее всего, гриппом, я больше не приду в сознание. Моя смерть будет незаметна и без боли. Надеюсь.

Вероятно, это и есть выход из положения.

5

Ничего вокруг меня не изменилось за последние часы, а мое состояние все хуже и хуже. Ломоты – что странно – нет, зато жутко болит горло. Из носа течет, и я даже не в состоянии облизнуть губы. По крайней мере, они немного увлажнились, хотя ума не приложу, откуда в моем организме влага.

Я напрягаю ослабшие мускулы руки и ног, пытаюсь выгибать спину. Я добилась только одного – спина уже не так сильно прилегает к перекладине на уровне лопаток. Когда меня привязывали, под кожей на бедрах, ягодицах и туловище было больше жировой ткани. Теперь я чувствовала себя свободней, хотя скотч по-прежнему мертвой хваткой держал руки, ноги и голову.

Несколько минут активных упражнений меня вконец измотали. На коже выступил густой вонючий пот, его запах лез мне в ноздри, еще не до конца забитые соплями. Я сдувала то, что попадало мне на губы, но все равно капли ползли по подбородку и падали на грудь.

Остановившись, я долго вдыхала и выдыхала, собираясь с силами. Скотч во многих местах рассохся, думала я. Это первое. Второе… пот наверняка способствует размыканию кожи и липкого слоя ленты. Разве нет? Мне надо воспользоваться этим, пока я в состоянии что-либо делать. Если в результате движений мне удастся вспотеть еще больше, то это будет победа. Главное – не останавливаться. Просто и ясно.

Я перестала чувствовать голод и жажду, или просто внушила себе не обращать на них внимание. Пусть отправляются куда подальше, у меня на повестке дня уйма других дел. Некогда.

Я решила двигаться и понемногу растягивать скотч. Теперь, правда, мне приходилось бороться не только с обычной болью от долгого неподвижного сидения, но и с простудой. Воздуха не хватало, приходило втягивать его через плотно сжатые зубы. Попутно я старалась разомкнуть челюсти, чтобы скотчевая повязка хоть немного дала мне свободы. Много минут прошло, прежде чем я в полуобморочном состоянии остановилась. Кровь под черепной коробкой пульсировала. Мозг сокращался точно большое дополнительное сердце, словно он взял на себя функцию по перекачке крови.

У меня поднялась температура, я чувствовала бегущий по жилам с бешеной скоростью жар. Отчасти это хорошо. Нужно пропотеть. Заставить кожу выделять хоть что-то.

У меня нашлось занятие, и была благодарна тому, что так экстремально сбросила вес. Об этом я думала совсем недавно, но не могла найти нужное направление для мысли. Пусть живот опал и груди обвисли, пусть я стала похожа на скелет – я буду рада, если это поможет мне освободиться.

Кажется, возникли некоторые подвижки. Я могла теперь разводить челюсти на несколько миллиметров. Это победа! Она далась мне нелегко – я была на грани очередного обморока, если не первого в жизни сердечного приступа, – но я ощущала триумф. Ни больше, ни меньше.

Не обращать внимания на боль! Тренировать мысль, двигаться! Только так можно сохраниться.

Пришла другая мысль, отрезвляющая. Для чего? Рано или поздно появится похититель. Он не будет счастлив, заметив, что пленница продвинулась на пути своего освобождения непозволительно далеко, что она вообще вздумала этим заниматься… За этим открытием наверняка последует жестокое наказание, ограниченное лишь единственным – фантазией исполнителя. Стоит задуматься, правильно ли я поступаю.

Вернулся страх, жгучий, необузданный, подталкивающий меня к бездонной пропасти полнейшего распада. Я напрягла руки и ноги, стремясь всеми силами оторвать их от стула. Мои ягодицы теперь почти свободно отрывались от сиденья. Полоса скотча, которая была на животе, вовсе мне не мешала. Я плюхнулась обратно, не добившись почти ничего. Руки и ноги по-прежнему в плену. Да еще голова. Не помогает освободить ее даже то, что волосы стали скользкой, пропитанной потом и грязью паклей. Железная штуковина и скотч хорошо выполняли свою работу.

Многие женщины пытались делать это до меня – освобождаться от пут. Некоторым, вероятно, везло больше, чем мне. Например, они освобождали руки, если допустить, что похититель просчитался и не примотал предплечья плотно. Что дальше? Пленница долго сражается с головными и ножными путами, а когда наступает долгожданный момент освобождения – при условии, что она не упадет в обморок от слабости, – обнаруживается, что ноги не могут идти. Кровоток в конечностях нарушен, они просто не в состоянии удержать вес тела. И это не все. Пленница без одежды, измождена голодом и жаждой, она идет к двери и обнаруживает, что та намертво закрыта. Все напрасно. Ей придется умереть здесь, в холодной комнате, на грязном полу.

Я думала об этом и рисовала в уме живые и кошмарные картины. Мне ничего не известно. У меня нет ни крупицы нужной информации. Моя борьба бессмысленна. Мысленно я кричу. Тьма окутывает меня, доказывая, что я права. Лучше всего смириться. Возможно, тогда он не будет убивать меня долго и мучительно.

От моего чувства триумфа ничего не осталось, точно его вымело из меня порывом ураганного ветра. Осталось грызущее назойливое отчаяние. Страх смерти. Боль.

Мне казалось, я давно мертва.

6

Ну когда же он придет? Я не могу больше ждать. Дайте мне умереть, пожалуйста…

7

Сюда, наверное, идут мне на помощь. Не может и быть по-другому! Какая же я дура была – смешно вспомнить.

Меня идут спасать. Группа захвата уже проникает в помещение. Вот я слышу их короткие реплики…

Идите, спасите меня! Я прошу.

8

Я хочу позвонить маме. Можно?

Как? Я не помню… Умерла? Нет… Почему мне не сказали? Мамочка…

9

Я ревела постоянно, даже не отдавая себе в том отчета, и слезы частично расклеили нижний край полосы скотча, который прилегал к скулам. Я заметила небольшое призрачное пятнышко света, когда скосила глаза вниз. Сначала подумала, что мне кажется. Галлюцинация, не больше. Я ведь даже не помню, как выглядит свет. Часть мозга, в которой хранилось это воспоминание, кажется, приказала долго жить.

Нет, пятнышко света все-таки есть. Выходит, я сижу не в полной темноте, как раньше думала. Комната не целиком изолирована – ну хотя бы вспомнить про непрекращающийся сквозняк. Липкая повязка на моих глазах стала отходить. Немаловажно и то, что похититель лишь закрыл мне глазные впадины, а не приклеил скотч к векам. У меня есть крохотный шанс движениями мускулов на скулах и носу расширить образовавшийся зазор.

Этим я и занялась в безумной надежде, что скоро смогу видеть хотя бы часть моей камеры смертников. После очередного долгого то ли обморока, то ли сна, я пришла в себя немного посвежевшей. Сопли не текли, зато забили нос напрочь. Пришлось приложить усилия к тому, чтобы расширить расстояние между челюстями. Скотч поддавался, растягиваясь, хотя и медленно. Борьба с ним отнимала много сил. Я дышала через рот, внутри которого лежал сухой распухший язык. Я старалась не думать пока об этой проблеме. В прицеле – повязка.

Прошло еще немного времени, мышцы лица стало водить судорогой, и мне пришлось остановиться. Я дышала через рот, чувствуя, как тяжелый липкий пот еле-еле ползет по шее и груди. Чего я добилась? Чтобы сделать ревизию, пришлось подождать, пока не успокоится сердце. Его стук доводил меня до изнеможения. Ладно, подумала я, в любом случае мои усилия не напрасны.

Я открыла глаза и увидела, что справа скотч отклеился от скулы сильнее, чем слева, образовав зазор треугольной формы. Я начала вглядываться в дырку, затаив дыхание. Кровь долбилась в висках, мешая сосредоточиться, и мне стоило чудовищных усилий направить свое внимание на то, что я вижу.

Долго не удавалось определить, что предстало перед моими глазами. Откуда-то в мою камеру проникал тусклый серый свет, в котором я различала часть кирпичной стены, находящейся примерно в полутора метрах от меня. Когда мозг распознал картинку, я задрожала. Казалось, я не видела перед собой ничего, кроме темноты, уже не один десяток лет. Ощущение по уровню накала было не слабее первой вспышки ужаса, который посетил меня в первые минуты.

Кирпичная стена и под ней полоса стыка, где она смыкается с полом. Я напрягла зрение, стараясь уловить как можно больше деталей. Пол закидан кирпичной крошкой и песком, я даже различила темные катышки пыли, похожие на притаившихся в тени мышей. Мои догадки верны. Я нахожусь в каком-то нежилом, или бывшем жилом помещении, больше всего похожем на подвал. Тут никто ничего не хранит, потому что я не улавливаю запахов, не слышу передвижений крыс, разыскивающих еду. Все это время мне компанию составляла только каплющая вода в соседнем помещении и таракан. Мысль о таракане вдруг взбудоражила меня. Как я не подумала об этом раньше? Тараканы – насекомые, которые не могут долго жить без пищи. Они не поселяются там, где нечем поживиться. Я верно рассуждаю? Безусловно. Иными словами, визит таракана мог означать, что поблизости есть жилье, а может быть, это здание обитаемо.

Если, конечно, это не обыкновенный жук, попавший в подвал из своей подземной норы. Нет, не жук, подумала я, сейчас все насекомые, не живущие в домах, спят. На дворе ноябрь месяц!

Я вздохнула, отмечая, что сердце как будто намеревается покинуть мою грудь и вылететь из горла. Сглотнула чем было, и в горле зашуршало. Там все высохло, превратившись в пыльную мятую бумагу. Язык все увеличивался в размерах. Сопли, забившие нос, не текли, да и их самих было мало. Появился кашель, но он затих спустя полминуты, оставив после себя боль в простуженном горле.

Я отдавала себе отчет в том, что умираю. Очень просто и доходчиво намекал мне на это мой истощенный организм, он устал бороться.

Просто и доходчиво… Было уже не так страшно. Когда-то мне было что терять, когда еще существовала моя личность, а теперь почему я должна бояться? В моем положении смерть – конец всему этому кошмару. В книгах герои часто благодарят смерть зато, что она избавляет их от страданий. Не то, что бы я не верила этому, просто раньше не заостряла внимания. Умираю… Как хорошо! Незаметно для себя я стала думать о смерти так, словно мне скоро предстояла поездка в какое-то потрясающее место, где я отлично проведу время с подругами и не буду забивать себе голову ерундой. Я предвкушала наступление смерти. Это значило, что еще немного и я перейду точку без возврата – и лучше бы побыстрее. Если похититель вернется, он уже ничего мне не сделает.

Вероятно, я не смогу освободиться до его прихода. Надо смотреть на вещи здраво, надежда только обманывает. По крайней мере, я умру с удовлетворением от проделанной работы. Никто не скажет, что я не сопротивлялась.

Я посмотрела сквозь зазор под скотчем. Кирпичная стена и часть пола, освещенные тусклым светом, падающим откуда-то сзади и сверху. Свет указывает на то, что сейчас день.

Я только сейчас сообразила, что мои лодыжки находятся на весу, они не касаются пола. Следующие пару минут я потратила на то, чтобы попробовать дотянуться до него. Напрасно. Ножки стула были слишком высокими. Я мысленно в который раз прокляла подонка, который сотворил со мной такое.

Таракан, жук или просто моя галлюцинация – это ничего мне не дает. То, что я вижу кусок стены, тоже ни на что не годная информация, я не сумею никак ее использовать. Пора с этим заканчивать. Лишиться сознания оказалось легко, я почти научилась сама это делать. Во тьме было уютно.