Текст книги "Записки министра"

Автор книги: Арсений Зверев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

Вопросы, задачи, решения

Наука и деньги. – Алмазный фонд. – Ювелирное дело. – Советская монета. – Контроль рублем. – Умей вкладывать средства. – Рычаги воздействия. – Направление главного удара.

Все руководство наркомата финансов выражало стремление решать вопросы, относящиеся к его компетенции, не только исходя из практики, но и yа твердой научной основе. Скажу сразу, что в полной мере добиться этого удалось далеко не сразу, ибо не было достаточно сложившейся теории советских финансов. Действительно, тогда имелось еще сравнительно немного специальных работ, посвященных конкретным проблемам финансов в условиях социализма. Сейчас каждый может обратиться, допустим, к трудам К. Н. Плотникова или А. М. Александрова по государственному бюджету, прибыли, рентабельности; Д. А. Аллахвердяна – о национальном доходе и товарно-денежных отношениях при социализме, и т. д. А в те годы эти вопросы только начинали глубоко изучать, ибо сам социалистический строй был еще молод. Основная часть работ касалась финансов переходного периода. Но дело заключалось не только в этом, айв субъективном моменте. То, что раньше казалось мне давно решенным и очевидным, теперь представало в ином свете.

ЦК ВКП(б) требовал от сотрудников наркомата знания состояния дел не только в экономике, но и в стране в целом, ибо на той или иной стадии каждое мероприятие упирается в его материальное обеспечение. ЦК партии подходил здесь к вопросам как рачительный хозяин. Партия постоянно направляла наркомат финансов на решение нашей ведомственной триединой задачи: накопление средств – разумная их трата – контроль рублем. Во все годы наши финансы несли именно эти функции, иногда более, а иногда менее удачно.

Одной из сторон моей деятельности на новом посту, с которой я ранее почти не сталкивался, явилась необходимость постоянно находиться в курсе процесса накопления государственных сокровищ. Всем известный ныне Алмазный фонд СССР тогда не был обнародован. Однако он не оставался неизменным, а непрерывно пополнялся. Как раз в 1938 году, когда я вплотную занялся этим вопросом, были найдены некоторые алмазы для фонда, правда мелкие, уральские.

Знаменитых ныне якутских алмазов тогда еще никто не знал. Всемирно прославившиеся кимберлитовые трубки «Айхал», «Мир», «Удачная» в те годы хранили еще свои сокровища глубоко под землей, в тайне от людей. Быстрее шло пополнение Алмазного фонда платиновыми и особенно золотыми самородками. Из числа попавших в него находок 1938 года упомяну, в частности, уральскую плоскую удлиненную плотную массу весом 1,068 килограмма; колымскую плотную плитку весом 3,481 килограмма; уральскую пористую плитку весом 1,389 килограмма; уральскую плотную плитку весом 1,054 килограмма. В современном каталоге золотых самородков Алмазного фонда они числятся под номерами 34, 42, 44 и 47.

Знакомясь с «миром» драгоценных камней, я погрузился в изучение таких вопросов, относительно которых имел раньше весьма туманное представление: узнал, как ценятся разные камни исходя из их чистоты, размера и игры сложно ограненной поверхности; чем ограночные камни отличаются от поделочных, затем от камней органического происхождения (жемчуг, янтарь, кораллы) и искусственных (например, от стеклянных стразов). Узнал, как работают ювелирно-гранильные фабрики и как трудятся на них ковщики, литейщики, чеканщики, гравировщики, обронщики, сканщики, басманщики и травильщики. Побывал на заводе по чернению серебра в Великом Устюге, и старые мастера показали мне, как производится гильоширование по металлу. Посетил несколько других ювелирных предприятий и прослушал на одном из них лекцию о том, как создаются крапоновые закрепки, когда камень без оправы, схваченный лапками, висит в виде прозрачной капли.

Пришлось вплотную изучить проблему эксплуатации монетной регалии. Практически ни на один день не приходилось забывать тезис К. Маркса о том, что «серебряные и золотые товары, совершенно независимо от своих эстетических свойств, могут быть – поскольку материал, из которого они состоят, представляет собой денежный материал – превращены в деньги, так же как золотые деньги или золотые слитки могут быть превращены в эти товары».[7]7
  К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 13, стр. 116.


[Закрыть]

Изделия из драгоценных металлов обязательно клеймятся (это правило не распространяется на изделия прошлых столетий, например, на найденные в кубышках клады, которые не подлежат промышленному аффинажу[8]8
  Процесс отделения металлов (молота, платины, серебра) от примесей или друг от друга.


[Закрыть] и будут использоваться иным путем – в музейной экспозиции и т. п.). Клеймо служит знаком прохождения через государственный контроль и обозначает качество металла. Ведающие клеймением пробирные управления взвешивают и учитывают драгоценные металлы. В СССР с 1924 года они делают это в метрических единицах. В 1927 году у нас были приняты новые клейма: начали изображаться голова рабочего с молотом и шифр в виде греческих букв. За два года до того как я стал наркомом, советские ювелирные фабрики получили именные клейма, а через восемь лет после Великой Отечественной войны было введено добавление к именнику последней цифры данного года. Например, «ТЗО» означает Таллинский завод. I960 год. С 1958 года драгоценные металлы метятся новыми клеймами: серпом и молотом на фоне пятиконечной звезды с русскими буквами. Каждая инспекция пробирного надзора имеет свою букву. Скажем, «В» означает Костромскую инспекцию, «Г» – Тбилисскую, «Д» – Львовскую.

Работающие по металлу ювелиры трудятся в СССР на государственных предприятиях. Еще в 20-е годы было создано Московское ювелирное товарищество. Оно подчинялось непосредственно наркомату финансов. В 1927 году его передали в подчинение конторе ювелирных изделий Мосторга, а через десять лет возник Главювелирторг (ГЮТ), 20 контор которого охватили весь СССР. За год до моего ухода с поста министра ГЮТ разделили на отделения, самостоятельно функционирующие в наших республиках. Особняком от их деятельности стояла деятельность организаций и предприятий, чеканивших из драгоценного металла монету. Правда, еще первая мировая война серьезно подорвала обращение такой монеты. Перед 1939 годом оно сохранялось за рубежом, но вторая мировая война покончила с ним. У нас в стране порою бытовали дензнаки сразу из металла простого и драгоценного. В годы гражданской войны и некоторое время после ее окончания имела хождение совершенно фантастическая по нынешним представлениям монета. Назову отдельные образцы из прошлого.

В Армавире в 1918 году оказался некий австрийский военнопленный. Он вырезал штемпель, с которого местные власти чеканили боны из сероватой меди. Еще любопытнее киевские боны 1921 года. Их штамповал кооператив «Разум и совесть», пытавшийся «овеществить» в них человеческий труд и поместивший поэтому на бонах надпись: «Пуд хлеба – рубль труда». В 1922 году Петроградская шорно-футлярно-чемоданная фабрика чеканила собственные боны из бронзы, а Николо-Павдинский кооператив на Урале – кредитные марки из особого сплава. На последних красовалась надпись: «Единение – сила». Тем временем Советское государство накапливало платину, золото, серебро, восстановило в 1921 году Петроградский монетный двор и пока что начало чеканить деньги из драгоценных металлов про запас. Имея на себе даты за три предшествующих года, эти деньги были пущены в обращение только после денежной реформы 1924 года, о которой рассказано выше. Исключением явился золотой червонец с гербом РСФСР, еще в 1923 году употреблявшийся для заграничных платежей.

Когда осуществлялась эта реформа, часть заказов на изготовление монет из-за нехватки машин передали англичанам. Лондонский монетный двор чеканил нам полтинники. От ленинградских они отличаются инициалами TP (Томас Рос) на боковом гурте. Бирмингемский монетный двор снабжал нас медными пятаками, а в СССР медную монету изготовлял ленинградский завод «Красная заря». Вся эта монета еще копировала дореволюционную по весу, пробе и формату. Потом окрепшее социалистическое денежное хозяйство позволило нам отойти от старых образцов и отказаться от иностранных услуг. В 1926 году медную чеканку сменила бронзовая, а через пять лет серебро было заменено никелем. Самым долговечным пока что оказался у нас тип монеты 1935 года. Он сохранялся вплоть до 1961 года. Менялось лишь число витков ленты на колосьях герба в зависимости от числа союзных республик. В последний раз монеты образца 1935 года у нас в стране чеканились в 1957 году.

Знакомясь более основательно, чем раньше, с монетным делом, я изучил заодно машинный парк Госбанка. Требовались дополнительные средства на создание новых видов машин. Ручной труд в этой сфере больше терпеть было нельзя, а прежние машины были несовершенны. Пришлось подумать об обеспечении соответствующих предприятий и органов линейными, дисковыми и барабанными аппаратами для сортировки монеты и счетно-денежными аппаратами для ее расфасовки и пересчета. Позднее та же задача вставала еще не раз. Постепенно машинный парк Госбанка обновлялся, пополнялся счетно-аналитическими машинами (сортировочными, табуляторами и др.), становился разнообразным и более мощным.

Наиболее трудными были, конечно, проблемы экономические, крупномасштабные. Как успешнее накапливать финансовые ресурсы СССР – средства, мобилизуемые в целях функционирования самих финансов? Как добиться самоокупаемости затрат? Тезис резолюции XII съезда РКП(б) о том, что вопрос о получении прибыли есть вопрос о судьбе диктатуры пролетариата, сохранял свою силу в полной мере. Признавая его справедливость, мы были вынуждены в ряде случаев (например, когда речь шла об оборонных заводах) допускать существование планово-убыточных предприятий. Хозрасчет был для них не определяющим моментом. В процессе экономической реформы, осуществляемой в СССР, предприятиям предоставлены большие права. Тогда это оформлялось иначе. Предприятиям спускали сверху ряд обязательных цифровых показателей производства. Они не всегда несли материальную ответственность за невыполнение обязательств, и им не всегда возмещались убытки, причиненные другими предприятиями, вследствие чего хозяйственный договор терял свое значение. Не все из них были заинтересованы в получении прибыли. У многих премиальные фонды из прибыли вообще не создавались или были очень малы. Новое строительство мы финансировали преимущественно из бюджета. Деятельность предприятия, труд его рабочих и служащих оценивались не прибылью, не успешной реализацией произведенных ценностей, а цифрами выпуска валовой продукции.

Все это, конечно, не случайно. Историческая взаимообусловленность процессов и событий накладывала свою печать. Если бы тогда кто-либо предложил, в тех экономических условиях, внедрить хозрасчет в его сегодняшнем понимании, на такого человека в лучшем случае посмотрели бы как на фантаста-мечтателя. Нельзя отрываться от эпохи, в которую живешь; от окружающей обстановки; от условий, диктующих человеку свою волю. Мы смотрели на хозрасчет 1938 года по сравнению, например, с хозрасчетом 1931 года как на огромный шаг вперед. И естественно, точно так же нынешнее поколение оценивает современные методы ведения хозяйства в сопоставлении с методами конца 30-х годов. Да и вообще понятие самоокупаемости растяжимо. Возьмем затраты на расширение предприятия. В настоящее время они производятся в значительной части за счет собственных ресурсов.

Другой пример. Изобретателю оформили диплом за какое-то открытие. Затем изобретение бесплатно передают заводу, не затратившему на него ни гроша; завод его применяет и получает за это премию. Все ли тут справедливо? Та же картина наблюдается при использовании некоторых патентов.

Еще пример: государство осушило болото. Совхоз посеял на этом месте лен, получил крупную прибыль сверх собственных малых издержек и гордится! Но ведь страна вложила предварительно в дело значительные средства. Есть ли тут сразу самоокупаемость? Для совхоза, понимаемого узко, есть. А для народного хозяйства в целом? Значит, мерило должно быть только одно: повышение эффективности всей социалистической экономики. Радуясь деталям, нельзя забывать о всем нашем организме.

Вот почему огромное значение имеет контроль рублем. Он осуществляется по отраслям и всегда поэтому бьет в корень. Никакие перестройки, ослабляющие централизацию, не должны подрывать соответствующую роль финансов. Даже в совнархозах конца 50-х годов финансы не раздробились между районами и остались в системе отраслевых управлений. Между прочим, было потрачено немало сил, чтобы добиться этого.

Другую сторону финансового контроля составляет учет специфики предприятий. Если ревизор едет на колбасный завод, ему дается задание проверить, как используются основные материалы. Если он едет к верхолазам-монтажникам, то главным объектом контроля рублем явится уже использование труда рабочих.

Третья сторона такого контроля – разрешение «вечного» противоречия между идеей местничества и идеей ведомственности: экономические территориальные связи «по горизонтали» и отраслевые «по вертикали» должны не мешать друг другу, а гармонировать. В 30-е годы и позднее преобладала в ряде случаев «вертикаль», в 1958–1964 годах, хотя и не всегда, – «горизонталь». С 1965 года их гармоническому сочетанию стали уделять большое внимание.

Сложные финансовые проблемы приходилось решать в строительстве. Это связано, в частности, с растянутостью производственного цикла на ряд лет.

Широко известен пример с неудачным мероприятием 1950 года, когда проектные организации были переведены на бюджетный режим финансирования: проектировщики, не подстегиваемые хозрасчетным рублем, перестали обращать внимание на требования лиц, заинтересованных в конкретной стройке.

Жизнь учит, что реализованной стройпродукцией следует считать закопченные объекты. Иначе появляется опасность: одни элементы конструкции делать легче или выгоднее, другие – труднее, невыгодно. Есть соблазн ухватиться за первые. Если же при этом применить исчисление среднего размера накоплений и затрат по всему фронту работ, этот фронт распылится: сразу начнут сдавать по частям массу деталей конструкции, а целого законченного объекта все нет и нет.

Умение не распылять средства – особая наука. Допустим, надо соорудить за семилетку семь новых предприятий. Как сделать лучше? Можно ежегодно возводить по одному заводу; как только он вступит в дело, браться за следующий. Можно сразу возводить все семь. Тогда к концу семилетки они станут давать всю продукцию одновременно. План строительства будет выполнен в обоих случаях. Что, однако, получится еще через год? За этот, восьмой год семь заводов дадут семь годовых программ продукции. Если же пойти первым путем, то один завод успеет дать семь годовых программ, второй – шесть, третий – пять, четвертый – четыре, пятый – три, шестой – две, седьмой – одну программу. Всего полу чается 28 программ. Выигрыш – в 4 раза. Ежегодная прибыль позволит государству брать из нее какую-то часть и вклады вать ее в новое строительство. Умелые капиталовложения – гвоздь вопроса. Так, в 1968 году каждый вложенный в экономику рубль принес Советскому Союзу 15 копеек прибыли. Деньги, затрачиваемые на не доведенное до конца строительство, мертвы и не приносят дохода. Мало того, они «подмораживают» и последующие расходы. Допустим, мы вложили в стройку первого года 1 миллион рублей, на следующий год – еще миллион и т. д. Если строить семь лет, то временно было заморожено 7 миллионов. Вот почему столь важно убыстрять темпы строительства. Время – деньги! Недаром Совнарком, а потом Совет Министров СССР едва ли не на каждом своем заседании возвращался к этим вопросам.

С другой стороны, не на всякий даже очень хороший проект можно найти нужные средства. Еще в 1938 году, став наркомом, я столкнулся с предложением исчислить, во что обойдется осуществление так называемого «проекта Колосовского». Ученый Н. Н. Колосовский, подойдя комплексно к проблеме освоения естественных ресурсов бассейна реки Ангары, давно предложил сделать стержнем проекта использование ангарской гидроэлектроэнергии. Но откуда взять нужную рабочую силу, деньги, металл, машины и прочее? Параллельно придется построить и потратить еще очень многое. И правительство временно отложило проект до лучшей поры. Однако в дальнейшем мы экономически окрепли, задача оказалась нам уже по плечу, и кто не знает теперь Братской ГЭС? Вот как важно давать верные прогнозы. Недаром, если взять всех занятых у нас планированием сверху донизу, окажется, что одним лишь годовым планированием, не говоря уже о перспективном, занимаются, по существу, миллионы трудящихся, начиная с рядового рабочего или колхозника, продумывающего свой годичный план, и кончая высшими инстанциями.

Наставляя наркомат финансов при планировании им расходов страны на будущее, Центральный Комитет партии и правительство постоянно подчеркивали, что задача годичного плана состоит в обеспечении непрерывности и гармоничности работы. Соответственно должен строиться и годовой бюджет. Пятилетка же обязана предусмотреть скорость продвижения уже целых частей народного хозяйства. Естественно, что допущенные в годичном плане ошибки и диспропорции за пять лет возрастут и наложатся друг на друга. Значит, полезно иметь так называемые «резервы прогиба». При их наличии ветер не сломит дерево, оно может погнуться, но выстоит. Если же их не окажется, прочные корни обезопасят дерево лишь до очень сильного урагана, а потом недалеко и до бурелома.

Следовательно, без финансовых резервов обеспечить успешное выполнение социалистических планов трудно. Резервы – денежные, хлебные, сырьевые – еще один постоянный пункт повестки дня на заседаниях Совнаркома и Совмина СССР. А чтобы оптимизировать народное хозяйство, мы старались использовать и административные, и экономические методы решения задач. Вычислительных машин наподобие нынешних электронно-счетных у нас не было. Поэтому поступали так: управляющий орган давал нижестоящим задания не только в виде плановых цифр, но и сообщал цепы как на производственные ресурсы, так и на продукцию. Кроме того, старались использовать «обратную связь», контролируя сбалансированность между производством и спросом. Повышалась тем самым и роль отдельных предприятий.

Неприятным открытием для меня явилось то обстоятельство, что научные идеи, пока их исследовали и разрабатывали, съедали массу времени, следовательно, и средств. Постепенно я привык к этому, но вначале только ахал: три года разрабатывали конструкцию машин; год создавали опытный образец; год его испытывали, переделывали и «доводили»: год готовили техническую документацию; еще год переходили к освоению серийного выпуска таких машин. Итого – семь лет. Ну, а если речь шла о сложном технологическом процессе, когда для его отработки требовались полупромышленные установки, могло не хватить и семи лет. Конечно, простенькие машины создавались гораздо быстрее. И все же цикл полного претворения в жизнь крупной научно-технической идеи обнимал, в среднем, как правило, до десяти лет. Утешало то, что мы обгоняли многие зарубежные страны, ибо мировая практика показывала тогда средний цикл 12-летним. Здесь-то и выявлялось преимущество социалистического планового хозяйства, которое позволяло концентрировать средства в нужных обществу областях и направлениях вопреки чьей-то сугубо личной воле. Между прочим, тут имеется огромный резерв прогресса: если сократить время реализации идей на несколько лет, это сразу даст стране увеличение национального дохода на миллиарды рублей.

Еще один путь к тому, чтобы поскорее получить отдачу от вложенных средств, – временное приторможение некоторых строек при чрезмерно большом их количестве. Законсервировать одни, а за этот счет форсировать возведение других предприятий и начать получать от них продукцию – неплохое решение проблемы, но, увы, тоже ограничиваемое конкретными условиями. Если бы, например, в 1938–1941 годах мы не строили сразу много крупных объектов в разных местах страны, то не имели бы после начала Великой Отечественной войны необходимого производственного задела, и тогда оборонная промышленность могла бы оказаться в прорыве.

В СССР конца 60-х годов около половины производственных мощностей приходилось в их балансе на долю новых объектов. Как же быть? Выход мы искали в комплексном и синхронном введении в эксплуатацию сопряженных звеньев каждого объекта. Хуже всего было с химической промышленностью, где комплексный ввод предприятий в действие являлся редким исключением. Но ревизоры посылали тревожные сигналы и с других участков: с металлургического завода (одна домна работает на сырой руде вот уже пять лет, вторая – в два раза меньше), с машиностроительного завода (нет пропорциональности между развитием заготовительного и механосборочного отделов) и т. д. Лучше всего, конечно, было бы считать единицей готовой продукции у строймонтажных организаций пусковой комплекс с полным охватом его составных частей. Но добиться этого было очень трудно.

Ряд непроизводительных расходов возникал из-за бездумного отношения к делу у местных руководителей. Запрашивают на обучение большого отряда, допустим, шелкомотальщиц несколько десятков тысяч рублей. Хватит ли этой суммы? Уверенно отвечают: «Хватит!» А потом из-за недообученности работниц теряют миллионы. Часто приходилось спорить с Госпланом, порою намечавшим одновременный ввод в действие добывающих предприятий и перерабатывающих. Что же получалось? Деньги мы отпустили, завод уже возведен, а сырья еще нет. Ясно, что сначала следует построить добывающее предприятие, а перерабатывающее возводить с некоторым запозданием.

Иногда запутывала дело невозможность выразить производственную программу в натуральных показателях. Строительная организация сообщает: вынуто 2 тысячи кубометров грунта, вставлено 5 тысяч квадратных метров оконного стекла, уложено 7 тысяч квадратных метров паркетных полов, протянуто 10 тысяч погонных метров канализационных труб. Как это сложить? Поневоле переводится все на рубли. Тогда строители нарочно начинают использовать более дорогие материалы. Стране – убыток, а они вроде бы лучше работают. За такие «фокусы» виновных жалеть не следует. Помню, как строго были наказаны лица, ответственные за то, что при сооружении «второго Баку» в Башкирии отдельные геологи-разведчики для повышения показателей бурили лишние скважины.

Товарищи на местах постоянно жаловались, что неточно оплачиваются сходные работы. Оно и не мудрено. Тут копают землю глиняную, а там – песок; тут встречаются подземные воды, а там их нет; тут роют в горах, а там – на равнине; тут климат теплый, а там – холодный и т. д. Практически невозможно наметить столько расценок, сколько встречается в жизни различных естественных и искусственных сочетаний конкретных условий. Это – объективное противоречие, окончательный выход из которого не был найден ни тогда, ни позднее. Но задача заслуживает внимания, ибо упирается в замену административного решения экономическим контролем. А ведь именно по данному пути должна развиваться экономическая реформа. Легче решать задачу, если речь идет, допустим, о зональных ценах на сельскохозяйственную продукцию. В 30-е или в еще более ранние годы, когда мы вынужденно очень торопились, порою приходилось сначала создавать новое, а уж потом думать о четком финансовом обеспечении мероприятия.

Рублем контролировали не только через Наркомат финансов. В этом направлении действовал и Госбанк. Он не сразу отошел от механического, обезличенного подхода к предприятиям и лишь постепенно внедрял дифференцированное отношение к хорошо и плохо работающим. Первая большая попытка учесть в кредитах качество труда на заводах и фабриках была предпринята 9 мая 1939 года, когда Экономический совет при СНК СССР своим постановлением обязал Госбанк шире применять кредитные санкции к тем, кто работает плохо, и поощрять добросовестных. Второй серьезной попыткой на данном пути явилось постановление ЦК КПСС и союзного Совмина от 21 августа 1954 года «О роли и задачах Государственного банка СССР». В нем предлагалось учитывать обобщенные показатели деятельности предприятий, особенно состояние их оборотных средств и выполнение заданий по росту накоплений и снижению себестоимости продукции. Для плохо работающих вводился особый режим расчетов, а отличившихся поощряли льготными кредитами. Дело облегчалось по мере рационализации структуры наших банков. В 1957 году к Госбанку перешли функции ликвидированного Торгбанка, а через два года – Сельскохозяйственного и коммунальных банков. Еще позднее, когда я уже ушел на пенсию, из системы Министерства финансов изьяли сберегательные кассы и тоже передали их Госбанку. В 60-е годы у нас остались только три банка – Государственный, Внешней торговли и Строительный. Таким образом, осуществлялась линия на централизацию социалистического аппарата счетоводства.

Все это имеет немалое значение в связи с экономической реформой. Государство – главное орудие построения коммунизма – при создании его материально-технической базы стремится лучше использовать кроме моральных стимулов такие рычаги воздействия, как финансы, кредит, премии, рентабельность производства, прибыль и проценты. Довольно долго мы мудрили с процентами за кредит. Если свободные, денежные средства предоставлялись банком, то проценты взимал он; если, наоборот, хозяйственной организацией, то уже банк ей доплачивал. Значит, дело упиралось в единство активных и пассивных операций кредитной системы, а мешала разноголосица при объяснении социально-экономической сущности процентов. Одни рассматривали их как регулятор всего денежного хозяйства, другие сужали их смысл до уровня средства перераспределения национального дохода, способа возмещения банковских расходов, надбавки к кредиту, метода снижения себестоимости продукции и пр. Как ьидно, здесь смешиваются понятия общеэкономические и понятия чисто ведомственные, технические; сущность явления подменяется определением его целевого предназначения. Мне казалось, что ближе к истине стоят те, кто определяет проценты как цену кредита. Справедливость этого положения я пытался доказать оппонентам практически. Как известно, всякая цена подвержена колебаниям вокруг стоимости изделия, а колеблется она под влиянием спроса и предложения. Наркомат финансов не мог прямо вмешиваться в деятельность банков, но па спрос и предложение кредита активно влиял. И после каждого нашего соответствующего крупного мероприятия банкам приходилось изменять цену кредита, варьируя проценты.

Впрочем, интенсивное снижение платы за кредит началось только с 1 января 1955 года, когда были введены самые низкие процентные ставки за все годы. А до того на протяжении 19 лет в основном сохранялись правила, предусматривавшие б процентов годовых за просроченные ссуды, но 4 процента – за ссуды временные и плановые, 2 процента – за расчетные кредиты. Поскольку мы широко пользовались административными рычагами воздействия, стимулирующая роль процентов была на заднем плане. Конечно, перемена порядков относительно только процентов ничего не могла дать. Требовалась увязка с иными регулирующими методами. Необходим был целый комплекс экономических реорганизаций. Поэтому в принципе я относился к роли процентов довольно хладнокровно и во время обсуждения этого вопроса в Совнаркоме, а потом в Совмине СССР просто стремился нейтрализовать различные фантастические предложения кредитников, чтобы они не дергали нашу финансовую систему. Когда Лев Толстой написал свое евангелие, кто-то заметил: «Раньше было четыре евангелия – от Матфея, Марка, Луки и Иоанна. А теперь появилось пятое – от Льва, и нужно оно так же, как телеге – пятое колесо». Примерно сходным образом относился я в 30-е и 40-е годы к предложениям варьировать проценты. Если вся экономическая система пока еще действует по-другому, какой смысл заниматься деталями?

Успешное выполнение пятилетних планов развития народного хозяйства – вот где место главного удара! В ходе осуществления третьей пятилетки национальный доход возрос в 1940 году по сравнению с концом 1937 года на треть, объем промышленного производства – на 70 процентов, розничный товарооборот – на 39 процентов. Вот это достижения! А сберегательные кассы? Они тоже отражали повышение уровня жизни трудящихся. Выросло число сберкасс, увеличились вклады трудящихся.

Когда я анализировал эти цифры, было приятно сознавать, что в них есть доля труда и Наркомата финансов.