Текст книги "Пути и путы"

Автор книги: Арсен Даллан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Антон не скрывал своего безразличия к происходящему. Ему было откровенно наплевать, что подумают коллеги.

– Отлично, – резюмировал Эдуард, босс, крупный абхаз без манер. – На том и порешим. Антон, вышли мне сейчас протокол.

Разошлись.

Позже Антон отправил требуемое письмо, и тут же раздался звонок.

– Поднимись ко мне сейчас, – голос шефа не предвещал ничего хорошего.

Через минуту Эдуард отчитывал Антона.

– Да как так можно писать? Ты же все напутал. Здесь надо поставить запятую. Весь смысл меняется. Это не перечисление подпунктов, а выбор замещающих друг друга вариантов. Понимаешь? – И сам же отвечал. – Ничего ты не понимаешь. Такие элементарные вещи.

Антон молчал.

– Нечего краснеть. Думать надо, а не краснеть. Придется за тебя переделывать. Все, свободен.

Антон молча вышел. Спустился к себе, взял чистый лист. Большой ржавый рубильник переключили в положение «off».

Когда вы тянете за железную рукоятку, и она не поддается, последующее усилие либо сломает рычаг, либо сдвинет его с места. Это конец борьбы. Дальше либо победа, либо поражение. Либо рычаг переключится, либо сломается и передвинуть его впредь не будет никакой возможности.

Антон завис на этом моменте.

Заявление в руке, впереди дверь в кабинет шефа. Что будет, если давить дальше? Зайду в кабинет и поставлю точку или сломаюсь, подчинюсь страху? Если не сейчас, вряд ли потом осмелюсь. Проглочу это и дальше стерплю все, что угодно, перестану даже думать об уходе.

Ах, какой сладкий миг! Страх с удовольствием перемешались, не разобрать, что где.

Антон воспарил над моментом, как орел над озером, и обрушился. Атака. Ухожу. Рубильник поддался. Положение «off».

– Не понял, не понял. – Эдуард приподнялся на стуле с заявлением в руках. – Ты че, решил уйти, дорогой?

«Ой, только не делайте вид, будто сожалеете, и вам будет не хватать такого талантливого и яркого сотрудника. Не надо речей, что я подвожу компанию в столь трудный момент. И лекций о том, что я предаю доверие. Не надо давить на жалость. Уважайте себя, босс». – Антон приготовился защищаться от соблазнов и комплиментов.

– Ты куда собрался в один день? Две недели отходишь, как все.

Антон открыл рот, но сказать не получилось. Он приготовил совсем другие слова, теперь они не подходили. Так и стоял с открытым ртом. Что-то промычалось само по себе.

– Вздумаешь фыркать, я тебе такие характеристики нарисую, что ты не только в нормальное место не устроишься, вообще улицы подметать пойдешь. С волчьим билетом вылетишь, понял меня?

Надо что-то отвечать. Нельзя больше молчать. Антон, черт возьми, ты понял его?!!

Отвечай!

– А не кажется ли вам, Эдуард, что вы забываетесь? Я бы на вашем месте не был столь словоохотливым. Вы уже не с сотрудником разговариваете, и я ничего не должен. Так что попридержите язык, Эдик. – «Эдик» прозвучало как настоящее обзывательство.

– Ты как разговариваешь? – у босса вдруг появился акцент. – Если не сотрудник, думаешь, можно мне хамить? Ты кто такой вообще? – Он вышел из-за стола, загородив окно плечами. В комнате потемнело.

– Ты мне угрожаешь? Че ты можешь? Ничего! Презентацию даже сам сделать не можешь, а еще…

Эдуард ударил. Это была пощечина от стодвадцатикилограммового самбиста.

Антон повалился на стулья у стены, выстроенные в ряд для больших делегаций. Бедолага упал на сидушки и сполз на пол. Мягкие спинки защитили голову.

Эдуард спрятал ударную руку за спину и замер. Не дай бог, в полицию заявит.

Через секунду Антон поднялся, придерживаясь за стену. Щека пылала, глаз слезился. Прямо было видно слезу. Чертов глаз. Вечно слезится от ветра, страха, злобы. Всегда выдает. Левый глаз плакса.

Антон стер слезу кулаком. Казалось, так выглядит брутальнее. Все лучше, чем открытой ладонью.

Эдуард сделал шаг назад, пытаясь оценить масштаб проблемы. Переборщил, явно. Но насколько? Теперь уже босс в том состоянии, когда через секунду рычаг либо переключится, либо сломается. Либо Антон уйдет, либо начнет скандал. Мурашки пробежали по спине самбиста. Антон не разглядел его страха. Широченная шея, рукава пиджака натянуты на огромных бицепсах. Антон видел силу. Не драться же с этой гориллой, ей-богу. Да пошел он. Теперь-то я точно не буду дорабатывать две недели. Спасибо, сам помог, обезьяна. Антон усмехнулся, желая выказать презрение, но изобразил графиню.

– Пошел ты, – прошипел он и вышел, даже не стал возвращаться на рабочее место.

На улице вовсю светило солнце. Чирикали воробьи, кто-то просыпал перед офисом семечки, и птички бурлили на асфальте.

Как вы похожи на моих бывших коллег, но я все равно вас люблю, мышата.

Прошла головная боль. Щека перестала щипать. Глаз больше не сочился.

Все, как он представлял. Наконец попал в свою мечту. Даже не верится. Антон улыбался прохожим, шел никуда. Ноги сами привели его в парк. Купил мороженое, развалился на скамейке. Солнце ласкало обиженную щеку. Щекотно.

Не давил позор, не терзала обида, не тревожили страхи. Сердце наполнялось добротой. К прохожим, к опадающим листьям, к себе. Ты сделал это, Антон, ты ушел. Свобода! Рисуй новую жизнь. Что угодно. Дай волю фантазии, отпусти своих лошадей в галоп!

Тебя не остановить, большой, как космос. Уехху! «Я придумаю себе идеальную жизнь. Ту, о которой всегда мечтал. Наполню ее только тем, что сам считаю важным. Никакой шелухи. Теперь-то я знаю, как надо. Никаких компромиссов. Никаких торгов. Только то, что я действительно хочу, что мне действительно нужно. Ни секунды у меня не выторгуете!

Нет ни толики сомнения во мне. Картина жизни прояснилась. Господи, я всю жизнь прожил маятником. Тяготел к чему-то и поэтому шатался из стороны в сторону. Но все в прошлом. Прощай, Антон сомневающийся. Здравствуй, Антон свободный. С работой покончено.

Счастливо оставаться, тля! Впереди новая жизнь. Теперь-то я сделаю все сам. Я знаю, как надо. Как же хорошо на душе. Хочется поделиться с кем-то радостью.

Моя бедная Анечка, как же она настрадалась от меня. Скорей бы ее увидеть, поделиться счастьем, а то замучил ее своей кислой миной. Как же я перед ней виноват. Перед моей милой терпеливой Анютой.

Антон заехал в цветочный, купил огромный букет. По дороге заказал в ресторане ужин на дом, шампанского. Дома все приготовил к романтическому вечеру. Нарядился в лучший костюм, натер туфли.

– Привет, – Антон встретил жену в коридоре.

– Привет, – тянула слога Анюта, – а что случилось? – она говорила медленно, будто пыталась раскрыть заговор или отгадать сложное слово в кроссворде.

– Случилось то, что я люблю мою красотку, – Антон вручил букет и поцеловал Анюту. Не позволил разуться, на руках донес до накрытого стола.

– Вау, как мило. Мое любимое шампанское, м-м-м, устрицы. Вкусняшки. Не знаю, в честь чего, но пока мне все очень нравится.

Анечка и забыла, что когда-то ее Антон был мечтой любой женщины, остроумный, заботливый и чуткий.

– Милый, ну серьезно, расскажи, что случилось, по какому поводу праздник?

– Анюта, я наконец-то уволился.

– Ничего себе! Обычно, когда увольняются, наоборот расстраиваются. А почему? Позвали в другое место?

– Нет.

– Сокращение? Тогда должны дать два оклада.

– Не сокращение. – Антон уже чувствовал, чем может закончиться допрос.

– Да что произошло? Конфликт? Тебя уволили?

– Ну, что ты начинаешь? Не было конфликта, никто меня не увольнял, я сам уволился.

Антон вспомнил про пощечину, про то, как свалился на пол. Это ж надо упасть от шлепка. Позорище. Обруч сомкнулся вокруг головы.

Антон выпил бокал залпом.

– Милый, надо об этом поговорить, увольнение это серьезный шаг. Я желаю тебе добра, но от тебя многое зависит в нашей семье. Леночке надо в садик, и моей зарплаты на все не хватит.

– Слушай, ты можешь хоть два часа спокойно отдохнуть? Потом обсудим все проблемы. Так хорошо сидим, я старался и действительно рад, что уволился.

– Милый, я с тобой. Просто мне хочется понимать, что происходит.

Антон оставил устрицу в покое. Может, и впрямь, если все рассказать, станет проще? Вдруг поймет? Сегодня же его день.

– Милая, меня достало.

Он начал, но заглох. Думал, самое трудное начать, а потом язык сам понесет. Но нет.

Все слова попрятались по углам.

– Что достало?

– Ну, не знаю, все. Жизнь такая.

Анюта замолчала. Теперь молчали оба. Хуже не придумаешь.

– Мы с Леной тебя достали.

Это – не вопрос, не претензия, не начало истерики. Аня ответила сама себе. Призналась за мужа. Антон так боялся ошибиться, выбирая слова, что совсем забыл, как губительно молчание. Женские страхи столпились за столом.

– Ну, что ты, в самом деле? Не надо все в кучу. Речь не о тебе и, тем более, не о Леночке. Обо мне. Со мной что-то не то.

– А что не то?

– Если б знал.

– Будешь работу искать теперь?

– При чем тут работа.

Анюта вцепилась ногтями себе в руку, чтобы не заплакать. Руки под столом, незаметно, можно царапать, сколько влезет. Лишь бы не плакала. Антон не любит, когда она плачет.

Всю жизнь Анюта думала только о нем. Сначала грезила им как мужчиной, потом родилась Леночка, и она любила семью и отца своей дочери. Она всегда жила чем-то большим, чем являлась сама. Чувствовала себя частью большей жизни. Потом у Антона начались тяжелые времена. Анюта не понимала их причину, не знала, что кроется за вечно плохим настроением. Не хотела понимать, боялась, если пытаться разбираться, вскроется страшная правда. Например, что Антон просто разлюбил ее.

Анюта старалась, как могла. Дом был в чистоте, Леночка здорова, обед и ужин по расписанию. Она все успевала, следила и за собой, и за домом. Умудрялась даже строить карьеру в фармхолдинге.

Привыкла думать о других. Это делало ее жизнь больше и ей самой придавало сил.

Теперь же, после этого замечательного ужина, Аня почувствовала, что ничего, кроме нее, не существует. Ни семьи, ни мужа. Кажется, даже будущее исчезло. И осталась она тет-а-тет с собой. А это так мало. И чертовски обидно.

– Скажи, Антон, ты вообще о ком-нибудь думаешь, кроме себя?

– Только не начинай.

– Почему же? По-моему, самое время. Я очень переживаю, что с тобой творится, но ты слишком зациклен на себе. Отпусти ситуацию. Ничего плохого не происходит. Пока еще. Все хорошо. Твоя жизнь практически идеальна. Я люблю тебя, мы в достатке, у нас есть дочка. Давай родим ей братика.

– Зачем вообще должен плодиться человек, который ни о чем, кроме себя не думает. – Антон язвил, чтобы Аня не перешла на жалостливый тон. Не начала смотреть на него, как на больного раком. Он этого не выносил.

«Она меня не понимает, это факт. Никогда не понимала, судя по всему. Ей просто надо любить. Даже, если это насилие. О да, женщины умеют насиловать, оставаясь жертвой».

Антон, встал. Ужин закончился с полными тарелками.

– Как мы будем жить, Антон? Ты думал об этом? Может, ты сможешь восстановиться? Пойди, скажи, что психанул. Они просто порвут твое заявление, и все. Не делай резких движений. Ты знаешь, я поддержу тебя во всем, но только, если ты сам знаешь, чего хочешь. Но ты ведь не знаешь, – Аня торопилась все сказать, от чего повышала тон.

Голова раскалывалась. Желудок пытался избавиться от устриц и заодно от вечера. Плохая была идея. Захотел романтический ужин, но забыл, что живешь в пародийном шоу. Тут все превращается в злой балаган.

– Если бы я знал, уже делал. Милая, во всяком случае, я перестал делать то, чего не хочу. Это – уже прогресс, хотя ты и не понимаешь. Вместо этого пытаешься вернуть меня в русло, от которого тошнит. Все. Разговор окончен, больше ни слова о моей работе.

Антон забрал бутылку со стола и ушел в комнату.

Через минуту Аня появилась в дверях. В комнату не зашла. Стояла в проходе. Говорила и говорила. Все громче и громче.

Антон старался переключиться, но это непросто, когда на тебя почти орет любимая. И все почему? Потому, что ты решил, что имеешь право на романтический ужин со свечами. Казалось, она никогда не остановится, наоборот говорила все громче и быстрее.

– Я тебя совсем не понимаю, ну что тебе не живется? Зачем ты все портишь? Не можешь без проблем? Ты уволился, хорошо. Не хочешь устраиваться на другую работу, пусть так. Но почему ты не можешь спокойно со мной обо всем поговорить? Когда мы с тобой вот так сидели и общались? Кажется, я знаю, что происходит. Ты просто хочешь снова быть свободным. Тебе в принципе семья не нужна. Ты хочешь любовных переживаний, приключений, интриг. Зачем ты вообще на мне женился? Чтобы мучить?

Антон не выдержал, хотелось как-то остановить водопад упреков. В порыве отчаяния он отшвырнул шампанское и закрыл уши руками. Бутылка пролетела пару метров, упала прямо у ног жены. Пена ущипнула ноги. Жена взвизгнула и, наконец, умолкла. Антон вскочил с кровати. Неужели попал в Анюту?

– Родная, давай успокоимся. Сегодня на самом деле сложный день. Давай завтра поговорим. Сейчас просто ложись спать. – Он подошел к жене и нежно обнял за плечи.

Простых объятий хватило, чтобы она вмиг успокоилась, выдохнула и обняла его в ответ.

– Прости, родной, я просто испугалась.

– Не бойся, милая, я с тобой, все будет хорошо.

Так же незаметно, как ужин превратился в ссору, ссора перетекла в тихий семейный вечер.

Они легли на кровать, включили комедию с Адамом Сендлером. Конечно же, бросили ее и предались ласкам. Пусть сейчас уже не так кружит голову поцелуй, и запах не сводит с ума, но, черт подери, объятия – все еще признание. Вот, если бы можно было заниматься любовью всегда, не развивать отношения дальше этого. Если бы этого хватало. Вот оно, счастье, вот он рай. Ах, Ева, зачем ты стянула то чертово яблоко?

Антон лежал на спине с открытыми глазами, Анюта спала на его плече. Давно такого не было. Он чувствовал ее дыхание и свое предательство. Казалось, мысли пачкают кожу красавицы.

Оставалось самое трудное, порвать с человеком, которого считаю второй половиной..

Спросите, для чего тебе, сумасброду, от любви отказываться? Ведь в ней наше спасение, не так ли?

Потому и отказываюсь, что люблю ее сильно, и отказ – это проявление сострадания, уважения к существу ее. Потому и вырываю свое сердце, не хочу ее мучить. Это мой путь. Если сейчас останется со мной, то потом сама уйдет, но прежде себя замучает, Леночку замучает, да и меня, пожалуй, в могилу сведет. Не смогу я жить с такой тяжестью. Каждый день себя винить буду за то, что, создав себе завтра, отнял это самое завтра у любимой, убил ее будущее, поставил ее жизнь на круговерть адову. Новый день ей, как тиски, будет впиваться и до крови натирать. Легче себе руки оторвать, чем боль эту терпеть.

Нет, не хочу я такого зла совершать, не для того на свет пришел, чтобы людей заживо мучить, не мой это путь.

Да-да, свобода каждому дана и в равной степени поделена между мужем и женой, между каждым в нашем мире. Слышу ропот ваш, дескать, не мне решать, как человек жить захочет. Может быть, страдание со мной ей дороже счастливой жизни. Или считаете, не думал я об этом, не хотелось мне все на ее волю перекинуть. Мол, выбирай, готова жить со мной новым, какого ты ранее не знала или нет?

Только не честно это, потому что голову я ей морочил, говорил о ветрах будто в море ходил и только на берег сошел после плавания великого. А на самом деле ничего кроме лужи грязной я в улыбке своей не прятал.

Так посудите сами, если она полюбила меня другого и совсем не знает, что во мне скрывается, разве справедливо давать человеку право выбора, когда он еще ослеплен чувствами и обманут кривыми зеркалами? Разве могла она подумать, когда повстречала молодого паренька, что ложь все это, не тот он, за кого себя выдать пытается? Не готова, точно говорю, не готова она со мной путь пройти. Это равносильно каторге, на которую, может, и отважится по любви добровольно. Но скажите, заслужила ли она, невинное создание, каторгу? За какие грехи ей идти не своей дорогой, ведь человек она не меньший, не придаток моей потерянной душе.

Нет, не уговаривайте, не смогу я так поступить. Не смогу дать выбор самостоятельно сделать. Ибо сделает она его неправильно и страдать будет. Невинно, не за свою слабость. Не она же притворялась, что по морям ходит. Мир-то ее красивый, не лужа, целый, не разбитый, душа-то ее настоящая, не трепещущая свеча. Нет в ней боли ненавистной. Зачем ей на холм взбираться, пусть уж спокойно продолжает путь.

А любовь? Может, преувеличили ее поэты, может, справится со временем. Точно справится. Вернее справится, чем с муками такими. И мне легче будет.

Может, зря я все усложняю. Может, не навсегда с Анютой прощаться будем. Быть может, года хватит. На ноги встану, найду себя, займусь любимым делом. Только бы понять, чему себя посвятить, и мир преобразится, и к Анюте вернусь, если примет. Ведь нет для меня жены другой, кроме той, что сам Бог послал.

Вот бы только боль эта прошла, и все будет снова хорошо.

Чувствую, все наладится, в душе у меня ожидание чего-то большого. Новая жизнь, с ветрами и штормами. Как же хочется окунуться в нее с головой, скорее вылезти из куколки и расправить крылья.

Антон засыпал с ожиданием чуда. Тяжелые мысли о расставании отступали перед фантазиями о новой жизни. Он аккуратно освободился из-под головы бывшей жены и повернулся на бок.

« – Когда у вас митинг с боссом?

– Через десять минут.

– Какие трусики на тебе?

– Стринги, черные.

– Ты в юбке?

– Да, и в чулках, как положено.

– Иди в туалет, сними трусики, засунь их в себя полностью. Только маленький хвостик оставь и иди на совещание.

– Спасибо, родной мой».

Накануне Кирилл приехал домой со смешанными чувствами. Что-то странное в этом тренере. Вроде обычный старик, а вроде и нет. Что он бурчит себе под нос? Как вернулся в аудиторию? Еще этот ужасный ворон. Какая-то в нем загадка, что-то все-таки в нем не то. С этими мыслями Кирилл зашел в свою квартиру. Он переехал сюда после развода. Купил пентхаус, мечту холостяка. Двадцать девятый этаж, выход на крышу. Можно любоваться городом с бокалом в руке. Но самая главная достопримечательность квартиры красовалась посреди зала, напротив панорамных окон. Джакузи. Лежишь в горячей воде, перед тобой снежный город, в руках шампанское, рядом девочка. М-м-м, красота!

Кирилл решил жить, как хотел всю жизнь. Делать то, что хотел делать. Купил спортивную машину, мотоцикл, крутил романы с юными леди. Слишком много времени потратил впустую. Слишком долго был одурманен любовью. Она прошла, и все, что оставила – ощущение потерянного времени.

Кирилл и Антон знакомы с детства. Но три года назад они крепко поругались. Антон обрубил общение. Кирилл не стал бегать за обиженным. В один день двадцатилетняя дружба прекратилась из-за ссоры на семейной вечеринке. И не ссоры даже. Это было обличение. Антон хорошо помнит тот вечер. Гости уже разошлись. Жены легли спать. Светало. Друзья допивали водку за разграбленным столом. Кирилл наливал до краев.

– Тоха, я разочарован.

– Что такое?

– Разочаровался в отношениях между мужчиной и женщиной. Они все бесплодны, ни к чему не ведут.

– Ну, смотря какие. Одни ведут, другие нет, вот, например…

– Все бесплодны, все! Это игра без суперуровня, Тох, нет рая для терпеливых супругов. Фиг! Вот, я вижу, ты ломаешь себя во имя брака. Думаешь, перетерпишь, и будет лучше. Нет, станет только хуже, Тоха, да-да!

– Чего это я ломаю себя? Не ломаю я, просто живу.

– Ага, просто. Ты че, реально думаешь, Анюта тебя не меняет? Еще как меняет! Не бывает «просто». Ты живешь ради отношений, надеешься на какой-то результат. Но ни фига. Не дождешься. Как бы долго отношения ни длились, они заканчиваются, а вместе с ними заканчивается все.

– К чему ты это? Что заканчивается? Может, у тебя с Викой что-то и заканчивается, у нас с Анютой все развивается. Становится больше. От первой встречи до сегодня, знаешь, сколько мы прошли всего. Как выросли. Леночка у нас теперь есть. «Результата нет». Че-то ты погнал.

Кирилл замахнул полную рюмку. Облил подбородок и грудь.

– Вот запалит тебя Аня, бросит, и все исчезнет. Останешься ни с чем. Никакого тебе «развились», «выросли» и прочей ерунды. Нет человека, нет и накоплений

– Чего-чего?! Что значит запалит, с чем запалит?

– А-а-а, ты же финансист, ща объясню. По-твоему. Отношения – это не инвестиции. То есть ты не получишь дивидендов. Понимаешь?

– Не с чем меня палить, я Анюте ни разу не изменял. Это тебя Вика скорее бросит. Если у вас в какие-то проблемы, нечего на нас валить.

– У всех все одно, наливай.

– Не хочу больше.

– Надо допить.

Антон налил по полрюмки и убрал еще не пустую бутылку на пол. Кирилл продолжал.

– Ты останешься ровно с тем, что имел на старте, с самим собой. Только от тебя хрен что останется к этому времени. Вот так.

– Ты про себя говори. Нострадамус.

– Да, Нострадамус, я все предвижу. У меня с Викой так же было, а теперь – полная жопа. Не могу больше видеть ее, достало. Оры, крики. Ты, братан, только на пути к этому. Я вижу.

– Да пошел ты. Успокоишься, нет? У меня все нормально.

– Ага, конечно. Давай-давай, надейся, что твой смертельно больной в порядке.

– Кто? Какой больной, черт подери, что ты несешь?

– Истину, друг мой, ты мне потом спасибо скажешь, все твои попытки сохранить брак – инъекции для обреченного. Перестань колоть, хорош! Пусть подыхает. Он этого не стоит.

– Полный бред. Я тебе скажу на твоем языке, чтобы ты понял и отстал. Больной точно стоит того, чтобы жить. Во всяком случае, мой больной. Со своим делай, что хочешь. Ко мне не лезь.

– Мне тебя, братан, жалко. Ты по-любому хоть раз задумывался об этом. Я помочь хочу. Если думал о том, стоит продолжать или нет, значит, не стоит. Раз задумался, все, кранты. Значит, что-то ждешь от будущего, повелся на суперуровень. Ну, скажи, ты хоть раз думал, «стоит ли брак того, что мне приходится ходить говном измазанным». Ну, давай, не ври мне. Думал, стоит ли все это моего времени, усилий, идеалов? Глотал обиду хоть раз?

– Нет.

– Ну, не ври мне, че как маленький. Я ж знаю, было и не раз. По глазам вижу. По твоим, по Анькиным. Запомни, суперуровня не существует.

– Кирюх, что ты от меня хочешь? Ты реально достал, перестанешь, нет?

– Не перестану, Антоха, глаза раскрыть тебе хочу. Если бы у вас было в порядке, тебя бы не мучили сомнения. Ты бы эти инъекции с удовольствием колол, лишь бы еще денек выкрасть. Не повторяй моих ошибок. Я кайфовал по жизни. Любовь была в удовольствие, и я колол больного изо всех сил. Но потом удовольствие прошло, страсть ослабла, и я начал верить в суперуровень. Думал, надо потерпеть, переждать, потом все будет хорошо. Так я превратил свою жизнь в оргию скандалов. Слава богу, все закончилось. Черт, отвечаю, больше никогда не вляпаюсь в подобное дерьмо. Любые отношения прекращу, как только пойму, что они больше не приносят удовольствия и перешли в режим ожидания суперуровня. Не доводи до предела, бросай Аньку сейчас, братан.

– Да пошел ты, как ты можешь такое говорить в моем доме? Бухой, что ли, совсем? У меня все хорошо! Я пошел спать с моей любимой женой! А ты не лезь ко мне, иначе я за себя не отвечаю! Решай свои проблемы сам! Будь жертвой жены и жалуйся на нее кому-нибудь другому! К нам не лезь! Охерел совсем!

Антон вскочил настолько резко, насколько может это сделать человек после девятичасовой пьянки. Хотел было что-то сказать напоследок, но то ли передумал, то ли поленился, в общем, промолчал и скрылся в спальне.

Кирилл допил рюмку. Посидел в раздумьях, ехать домой или ночевать здесь. Решил вызвать такси, но не справился с телефоном. Посидел еще с полчасика, так и уснул в кресле. Все лучше, чем с женой на одной кровати.

Это было три года назад. Через два года Кирилл разведется. Еще через полгода Антон поймет, что хотел ему сказать пьяный друг. Поймет слишком поздно. Позвонит и как ни в чем не бывало затеет разговор о пустяках. Кирилл почувствует, что с другом беда, и сделает вид, будто не было этих двух с половиной лет.

– Тончик, что не так?

– Кирюх, плохо мне.

– Что случилось?

– Не знаю, ничего. Но плохо мне. Очень.

– У-у-у, беда. Встретимся?

– Давай. Я заеду. Ты ж теперь один живешь?

– Да, полгода уже. Как раз заценишь мой пентхаус.

Петнхаус не впечатлил. Красиво, конечно, девкам, небось, нравится, но Антону сейчас впору монастырская келья с тощим окошком. Он сел на край барного стула, налил себе виски, затем спросил Кирилла и налил ему.

– Ну, чего приуныл-то, дружище? – Кирилл отложил в сторону телефон.

– Блин, не знаю, Кирюх, вроде, если подумать, все нормально. Жизнь нормальная, карьера, жена, здоровье в норме, мама, папа живы, деньги есть. Все хорошо. Но тошно, сил нет. Отвращение ко всему. Ничего не могу поделать. Настроения нет. В зеркало смотрю, от себя тошно. «Что тебе не живется, скотина», – думаю.

– Кризис среднего возраста, видать, нагнал. Давно такое?

Вместо ответа Антон достал планшет.

– Смотри, что я нашел дома, – он открыл фотографию какой-то записки и протянул другу.

Кирилл читал неразборчивый почерк.

«О, Господи, не предаю ли я самое главное, что есть в жизни, растрачивая себя на ерунду, на пустые вещи? Не предаю ли я своих ангелов, которые тщетно пытаются направить меня на путь истинный? Что со мной?

Я слышу, как утекает время, а с ним шелест невидимых крыльев.

Вот, ш-ш-ш, ш-ш-ш-ш-ш, я чувствую, как пролетает еще один стареющий ангел.

Это исчезает мой мир.

Но самое мерзкое, я не уверен, есть ли вообще этот «мой мир».

Может, это ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш мое воображение. Если бы я знал наверняка, не сомневался. Изменил жизнь в один день. Но нет.

Я не уверен ни в том, что другой мир существует, ни том, что его нет.

Живу в сомнениях, и это худшее место на земле.

Мне страшно от того, что я преследую не те цели. Смотрю не в тот горизонт. Иду не той дорогой. Мне страшно, что мой настоящий мир умирает где-то там, вдалеке от меня. Ох, если бы этот страх был один, я смог бы его победить. Но у него есть брат-близнец. Я боюсь его не меньше.

Боюсь отказаться от того, что уже есть. Ошибиться, потерять, что имею, но не обрести большего.

Я прикован ногами к камню, а за руки привязан к воздушному шару. С годами привыкаешь к такому положению и уже не замечаешь.

Только иногда так прихватит, что сил нет сдерживать крик».

– Ого, это ты написал?

– Да, я, семь лет назад.

– Семь лет? Так давно! Рано у тебя что-то кризис среднего возраста начался.

– С возрастом это не связано. Так всю жизнь. Сколько себя помню. Легче не становится.

Кирилл теребил волосы.

– Тончик, прямо даже не знаю. Мне это не знакомо. Давай скажу за себя, а ты уже сам решай. Ты знаешь, что я, например, часто твержу о саморазвитии. Познавать себя и мир, в этом моя жизнь. Но смотри, кто я. Не исследователь, не ученый. Закупщик в нефтянке. Что может быть более быдлядским? Тем не менее я не парюсь. Наоборот, это хорошо, ведь я изучаю жизнь изнутри. Да, меня окружают ворюги и колхозники. Но, глядя на них, понимаю, каким быть нельзя. Отличная мотивация. Конечно, я тоже рефлексирую и грызу себя. Допустим, я натура чересчур увлекающаяся. Это мой бич. Влюбленность или работа поглощают всего меня. Потом отпускают, и я страдаю по упущенному времени. И так постоянно. Здесь ничего не поделаешь, просто стараюсь учиться на ошибках. У тебя как-то по-другому. Тебе кажется, ты занимаешься не своим делом.

– Не только делом, Кирюх, вообще живу не своей жизнью. Не в том городе живу, не с теми людьми общаюсь и да – не тем занимаюсь.

Антон несколькими глотками допил виски.

– Ну, а что твое? Чем бы ты хотел заниматься?

– Я? Да блин, не знаю, мне рисовать нравится.

– Рисовать?

– Ну да.

– Ты же не учился.

– Нет.

– Вообще хоть пробовал?

– Так, не особо. Чуть-чуть.

– Давай ты сначала попробуешь. Походишь на курсы, поймешь, каково это. Может, тебе только кажется, что нравится, а на самом деле начнешь и бросишь сразу.

– Может быть, Кирюх. Я точно знаю пока только одно, все, что сейчас имею, не мое. А что мое, не знаю. В этом-то и вся печаль.

– Да уж. А с Анютой что?

– То же самое.

– Разлюбил, тоже не твоя?

– Не знаю.

– Я же говорил, лучше бы ошибся. – Кирилл отвел глаза, зачем он напился тогда. Мог бы нормально объяснить. Так нет, нажрался и плел пьяную ересь. – Что будешь делать?

– Не знаю, ничего. Что я могу сделать?

– Разведись.

– У нас дочка.

– Ну и что?

Антона прожгла зависть. Как можно быть таким уверенным во всем? Любой на его месте возмутился: «Как это бросить жену с ребенком? У самого детей нет, вот и не советуй ерунды. Советчик, тоже мне. От жены ушел, с работы на работу прыгаешь. Ты – зайчик, только и скачешь от проблем. Будешь еще меня жизни учить».

Но он не возмущался, его завораживала непоколебимость, с которой Кирилл шагает по жизни. Прет напролом, всегда прав, даже если ошибается. Ему бы так.

– Кирилл, я не смогу их бросить. Просто не смогу.

– Тоха, ты мне друг. Скажу как есть. Если будешь пытаться остаться с ними, сделаешь их несчастными. Умение уйти вовремя – это Божий дар. Вот посмотри на меня. Я ушел от Вики. Прошло полгода, и единственное, о чем я жалею, что не сделал этого раньше.

– Это – ты. Не сравнивай.

– Тоха, Тончик, послушай. Пусть лучше малышка знает, что у нее есть счастливый и хороший папа, который живет не с ними, но где-то рядом, чем будет видеть каждый день несчастного, грубого, безразличного ворчуна. Ты ведь не хочешь, чтобы она разочаровалась в мужчинах?

– У детей должны быть оба родителя. Я не могу уйти.

– Ты упрямый, как сто ослов. Прошлый раз, когда я пытался что-то объяснить, все закончилось нашей ссорой. Я ценю дружбу с тобой, поэтому замолкаю. Поступай, как знаешь. А вернее, не делай, как знаешь. Я тебе всегда помогу, когда станет тяжело.

– Спасибо. Вызову такси, уже поздно, я все же пока семейный человек.

Антон достал телефон.

Кирилл тоже проверил входящие. Было три сообщения от девушки, записанной как «Таня Вещь». Кирилл усмехнулся и положил телефон на стол.

– Что такой довольный, Кирюх?

– Нет, ничего. Дрессирую тут одну.

– Что делаешь?

– Дрессирую, потом расскажу. Это надолго.

– Блин, ты реально извращенец, с кем я советуюсь, о, боги!

– Со знатоком женских душ, может быть, лучшим во всей Москве.

– Какие души, такие и знатоки.

Антон ехал домой с тяжелым сердцем. Зря выпил, голова разболелась сильнее.

«Разводись», – крутился в голове совет Кирилла.

Как это разводись?! Это ж моя любовь, жена. Я обещал, что буду с ней всегда.

Разводись. Легко сказать. Вот бы она умерла…

Тишина.

«Нет, это не я. Я не мог такое подумать. Черт, Антон, кто же ты? Кто может желать смерти матери своего ребенка? Женщине, которая всем сердцем тебя любит?

Антон? Тишина. Антон?

Да будь она проклята! Я не виноват в том, что меня кто-то любит. Пусть любит, это ее проблемы. Не хочу, не хочу быть с ней. Хочу по-другому. Я ведь не должен расплачиваться за ее любовь своей жизнью. Она меня тормозит, расслабляет. Пусть исчезнет куда-нибудь. Разлюбит меня, ну, пожалуйста. Найдет себе другого. Даст повод развестись. Вот бы узнать, что у нее кто-то есть. Какое же это было бы облегчение. Снялась бы ответственность за жену. Вот бы появился кто-нибудь, кто сказал: «Я забираю твою жену и дочку». О, это было бы божественно. Пусть он любит их, заботится. Уверен, любой это сделает лучше меня. Это было бы идеально. Но нет. Она любит меня, черт возьми. Ее любовь не дает нам жить. Она сама все портит и сделает дочурку несчастной. Своей любовной тиранией всех погубит.