Текст книги "Распутин и евреи"

Автор книги: Арон Симанович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ

За кровавое воскресение 9 января 1905 года Николай II получил прозвище "Кровавый". Он его не заслужил. Он был слабым, бесхарактерным человеком, и вся его жизнь была путаной, без плана. Все зависело от того, кто в данный момент находился около царя и имел на него влияние. Если не было противоположного влияния, царя можно было уговорить к любому делу и направить по любому направлению. Его действия были противоречивы, бессмысленны, смешны и поэтому они имели пагубные последствия. Он казался безучастным и равнодушным. Его безучастие в решающие моменты жизни многих удивляло и отчаивало. Он действовал, как царь, супруг, отец и товарищ, офицер и христианин не должен был действовать. Действительным кровавым Николаем был Верховный главнокомандующий, великий князь Николай Николаевич. Только немногим известно, что психическое состояние великого князя носило явно патологические признаки (?). Он страдал болезненной жаждой крови. Рассказывают, что эта его болезнь обнаружилась в первый раз во время русско-турецкой войны, в которой он участвовал молодым офицером. В мирное время он утолял свою жажду крови на животных. Он не упускал случая убить животное и поэтому был страстным охотником. Распутин пробовал его лечить, и это послужило поводом их сближения. Мировая война представила Николаю Николаевичу неограниченные возможности к удовлетворению этого страшного влечения. На полях сражений, в кровавой работе военно-полевых судов и в жестоких гонениях мирного населения он мог давать полную волю своему болезненному стремлению. Без малейшего признака ответственности он мог себе все позволять. Его власть была неограниченна. Его жертвами были инородцы: евреи, галичане, поляки, немцы. Их обвиняли в шпионаже, дезертирстве и других преступлениях и вследствие этого вешали и расстреливали целыми толпами. Николай Николаевич меньше интересовался доказательствами виновности, чем страшным возмездием. Своих подчиненных он собственноручно бил до крови, не щадил он даже генералов. Перед последними он изредка должен был извиняться, но за сотни тысяч казненных и убитых евреев он один перед Богом несет полную ответственность. Когда речь идет о кровавых действиях Николая Николаевича, то нельзя умолчать о той печальной роли, которую при этом играл его сотрудник, начальник генерального штаба генерал Янушкевич. В противоположность Николаю Николаевичу он был совсем здоровый человек, но по жестокости он даже превосходил его. Самым настойчивым образом он преследовал евреев и в этом отношении имел тайные полномочия великого князя. Положение в особенности ухудшилось с тех пор, как переговоры Янушкевича с евреями по одному делу кончились для Янушкевича неудачей. Дело в следующем. Янушкевич владел заложенным за четыреста тысяч рублей имением. Янушкевич через одного своего родственника обратился ко мне с просьбой узнать, согласятся ли еврейские банки перенять этот долг от Тульского поземельного банка. Я переговорил с банками, но, к сожалению, получил отказ. В результате Янушкевич сделался страстным врагом евреев. Сотни тысяч еврейских жизней лежат на его совести. В своей борьбе с евреями Янушкевич пользовался поддержкой своего друга, командующего Северо-восточным фронтом генерала Рузского. При отступлении с Карпат Рузским были учинены преследования евреев, по своей жестокости не имевшие примера в прошлом. Действия солдат и казаков не поддаются описанию. Еврейское население там просто истреблялось. Знакомый полковой командир рассказывал мне следующий показательный случай. Несколько казаков под начальством урядника были посланы на разведку. Маленький отряд вернулся лишь через три дня. Все уже думали, что они попали в плен или перебиты. Урядник доложил, что они все это время были заняты избиением евреев. Он был уверен, что этим он искоренял шпионаж. Случай произошел в Галиции. Начальник штаба Псковского фронта, лично мне известный генерал Бонч-Бруевич рассказывал мне, что, назначенный командующим фронтом генерал Рузский уверял его, что все евреи шпионы. По его мнению, еврейские шпионы являются виновниками всех русских неудач и это преступление должно быть искуплено уничтожением всего еврейства. Заведенные генералом Рузским преследования евреев все усиливались. Почти ежедневно я умолял Распутина прекратить деятельность жестокого генерала. Распутин согласился добиться воздействия на Рузского, но последний, узнав об этом, начал интриговать против Распутина. Ему удалось восстановить против Распутина Николая Николаевича. Это случилось еще в то время, когда Юго-западным фронтом командовал генерал Рузский. Скоро произошел между Распутиным и Рузским формальный разрыв по следующему поводу. Одна дама, княгиня Тарханова, ходатайствовала перед Рузским о помиловании евреев, уличенных в неблаговидных поступках при военных поставках. Она предъявила письмо, в котором Распутин также хлопотал об этих евреях. Начальник штаба Рузского пояснил, что Рузский просьбу исполнить не может и очень возмущен, что Распутин осмеливается его беспокоить своими просьбами. Борьба между Распутиным и Рузским кончилась победой первого. Генерал счел нужным подать в отставку, указав причину: болезненное состояние своего здоровья. Но так как он чувствовал превосходство Распутина над собой, то он решил с ним помириться и с этой целью явился к нему в полной парадной форме и при орденах, но ему была оказана очень холодная встреча – Слушай, генерал! – говорил ему Распутин. – Ты – вор. Ты украл у царя ордена. Тебя стоило бы повесить, а не дать обратно твою должность. Я не хочу твоей крови, но как ты осмеливаешься являться ко мне? Ты враг царя! Рузский побледнел, и удалился. После этого Распутин обратился к военному следователю, приведшему к нему Рузского, и сказал ему: – Если ты хоть раз еще ко мне приведешь таких разбойников, то я и тебя перестану принимать. Только после смерти Распутина Рузскому посчастливилось опять вернуться на должность командующего Псковским фронтом Он перешел на сторону революционеров и помогал им, когда они заставили царя отказаться от престола.

СТРАДАНИЯ ИНОРОДЦЕВ

Во время войны ко мне обращалось очень много молодых евреев с мольбами, освободить их от воинской повинности. Для этого имелось много путей, но я выбирал всегда наиболее удобный для данного случая. Однако часто совершенно отсутствовала какая-нибудь законная возможность, и я должен был прибегать к исключительным мерам. Имеющие аттестаты зрелости евреи могли бы поступать в высшие учебные заведения и, таким образом, впредь до дальнейшего освобождаться от поступления на военную службу. Но имелось много евреев без среднего образования. Для них было учреждено специальное учебное заведение под названием "Сельскохозяйственный и гидротехнический институт". Для отвода глаз в списки воспитанников института были занесены при содействии Распутина тысячи освобожденных от военной службы воспитанников духовных училищ, а в действительности институт имел лишь около шестисот слушателей и из них 70 процентов евреев. Ректором института был назначен начальник канцелярии статс-секретаря Крыжановского Балицкий, который, кроме того, состоял председателем реакционного "Академического союза". Наш институт был задуман как переходная ступень между средним и высшим учебным заведением. После одного года его слушатели могли на более облегченных условиях переходить в высшие учебные заведения. В благодарность за его деятельность я ввел Балицкого к Распутину. Балицкий получил задачу хлопотать перед Распутиным о назначении своего начальника председателем Совета министров и добился того, что между ними состоялась встреча. Крыжановский, однако, допустил ошибку, высказавшись против инородцев, вследствие чего Распутин решил, что он не подходит для намеченной должности. Евреи вообще показывали мало склонности к военной службе, что объясняется их бесправным положением и притеснениями. Чтобы им помочь при освобождении от военной службы, я связался с комиссией города Луги по призыву военнообязанных, находящегося недалеко от Петербурга. Все члены комиссии были назначены по указанию Распутина, и если к ним попадался призываемый, на бумагах которого имелся мой условный знак, то такого обязательно освобождали. Но довольно об этом, я хочу рассказать несколько других эпизодов из тогдашней моей деятельности. Еврейский антрепренер Фишзон обратился ко мне с просьбой добыть для него разрешение на гастроли еврейской оперетты в Петербурге. Это была задача не из легких. В то время даже в пределах еврейской оседлости не допускались еврейские театральные постановки. Я все-таки взялся за это дело. На мое предложение представить мне список труппы Фишзон назвал мне сорок лиц. Во время моего следующего посещения Царского Села я обратился к царице с просьбой разрешить мне устроить в моем доме еврейское театральное представление. Чтобы отвлечь малейшее подозрение, я заявил, что обладающий знанием еврейского языка епископ Исидор будет как бы в качестве цензора присутствовать на первом представлении. Мое ходатайство завершилось успешно, так как ссылка на епископа Исидора возымела свое влияние. Благодаря своему английскому воспитанию царице и в голову прийти не могло, что еврейские театральные представления могли быть предосудительными. Я еще прибавил, что на одном из намеченных представлений предполагают присутствовать также Распутин, председатель Совета министров Штюрмер и другие известные лица. Царица меня внимательно выслушала и, по своему обыкновению, спросила: "Что же я должна делать?" Я передал ей прошение, на котором она написала:

"Разрешается. Александра".

Я отправился немедленно к градоначальнику, который был очень удивлен, но вследствие моей с ним дружбы не чинил мне препятствия. Полицейское разрешение было мне немедленно выдано. После прибытия труппы Фишзона в Петербург я устроил большой прием у меня на дому. Тогдашний председатель Совета министров Штюрмер, епископ Исидор, министр внутренних дел Протопопов, Распутин, начальник охранного отделения генерал Глобачев, товарищ министра внутренних дел Белецкий и другие высокопоставленные лица были моими гостями. Я пригласил также всю труппу Фишзона. Можно себе представить изумление еврейских артистов при виде собравшихся у меня сановников. Одаренная примадонна труппы Клара Юнг пела и танцевала с большим успехом. Представления труппы состоялись в немецком Екатерининском клубе, членом правления которого я состоял. Петербургские выступления труппы были блестящи как в художественном, так и в финансовом отношении. В конце концов Фишзону было дано разрешение играть по всей России. Другой случай. Еврейский врач Липперт попал в плен к немцам. Его жена, родственница графини Витте, обратилась ко мне с просьбой исхлопотать обмен его на немецкого военнопленного. Я ей посоветовал по этому делу обратиться к Распутину. Мне было очень смешно видеть, насколько эта дама была взволнована предстоящим визитом. Пием у царя не так волновал людей, как посещение Распутина. Госпожа Липперт, следовательно, просила Распутина об освобождении ее мужа из германского плена. В нашей практике это был первый такого рода случай. Мы советовались о том, кто бы мог нам в этом деле помочь. Когда я предложил обратиться к министру иностранных дел Сазонову, то Распутин с видимым смущением сказал: – Тот нас выставит. Мы все были удивлены, и я спросил: – Почему? – Он за войну, а я против войны, – ответил Распутин. Распутин знал, что Сазонов, как и многие другие лица, был против него. Сазонов пробовал даже восстановить царя против Распутина, но безуспешно. Он прекратил свою деятельность в этом направлении, когда увидел, что этим, он мог только повредить своему положению у царя. Распутин не любил обращаться с просьбами к своим врагам и делал это только в крайних случаях. Но так как Сазонова в данном случае нельзя было обойти, то мы старались уговорить Распутина сделать в этот раз исключение. В конце концов он согласился и заявил просительнице: – Ну, так ступай к Сазонову! Распутин писал очень плохо, но все же часто составлял короткие, запутанные и бессодержательные записки, причем он в таких случаях садился за письменный стол с очень важной миной. Его почерк был ужасен, и составление записок требовало много времени. Г-жа Липперт ждала в большом волнении. Наконец Распутин вручил ей большой клочок бумаги с нацарапанными на нем словами: "Милый, дорогой, помоги изнывающему в германском плену! Требуй одного русского против двух немцев. Бог поможет при спасении наших людей. Новых-Распутин". Госпожа Липперт отправилась на другой день к Сазонову. Она была в полной уверенности, что ее муж будет освобожден из плена. Сазонов принял ее, прочел записку Распутина и, подумав слегка, сказал: – Как министр иностранных дел я могу это дело провести и без этой записки. Сохраните ее и скажите Распутину, что я вашу просьбу исполнил бы и без его записки. Вызванный Сазоновым чиновник заявил, что уже шесть русских военнопленных ждут своей очереди обмена и Липперт может попасть в очередь только после них. Это не устраивало госпожу Липперт, и она настаивала на немедленном возвращении своего мужа, так как он уже стар и болен. Сазонов обещал: – Хорошо, я это сделаю через Красный Крест. Когда госпожа Липперт рассказала Распутину о ее приеме у Сазонова, он был очень недоволен, но не сказал ни слова, потому что Сазонов все же обещал исполнить просьбу. Мы ждали восемь дней. От Сазонова не было известий. Госпожа Липперт опять явилась к Распутину за советом. Он не любил, если его престиж начинал колебаться. Если он получал отказ, то он становился раздраженным. Так случилось и на этот раз. Распутин побежал к своему письменному столу и написал: "Слушай, министр. Я послал к тебе одну бабу. Бог знает, что ты ей наговорил. Оставь это! Устрой, тогда все будет хорошо. Если нет, то я набью тебе бока. Расскажу любящему, и ты полетишь. Распутин". Слова "Расскажу любящему" означали, что Распутин намеревался по этому делу говорить с царем. Госпожа Липперт сперва не осмеливалась со столь вызывающим письмом идти к Сазонову. Грубый тон записки был ей самой неприятен. Я все же уговорил ее посетить еще раз Сазонова. Она пошла и вручила ему записку. – Ваше Превосходительство! – сказала она. – Я имею еще одну записку от Распутина. Делайте с ней, что хотите ! – Как! – воскликнул он. – Я должен позволить такому пройдохе, как Распутину, писать мне такие письма? ! Если бы вы не были дамой, я просто велел бы вас выбросить. После этого госпожа Липперт просила вернуть ей письмо Распутина, но, к удивлению, Сазонов отказался и, по-видимому, его злоба затихла. – Если вы мне сейчас не вернете письмо Распутина, – ответила госпожа Липперт, – немедленно пойду к Распутину и передам ему наш разговор. – Оставим это, – ответил Сазонов после некоторого колебания. – Я был вне себя. Не обращайте внимания на это. Скажите отцу Григорию, что это была лишь шутка. – По моему мнению, – заметила госпожа Липперт, – вам следовало бы позвонить теперь Распутину. – От нее не ускользнула перемена в отношении Сазонова к Распутину. -Вы ведь знаете, что он меняет министров как перчатки. Она сняла телефонную трубку, соединилась с квартирой Распутина, попросила его к телефону и передала трубку Сазонову. – Вы прислали мне странное письмо, Григорий Ефимович, – сказал Сазонов, – разве вы сердитесь на меня? – Как так? – ответил Распутин. – Не за мною дело. Ты меня обидел. Только советую тебе не пакостить, а лучше оставаться друзьями. Разговор закончился несколькими пояснительными фразами, причем Распутин присовокупил: – Мы с тобою уживемся хорошо. Я еще никому таких писем не писал. После двух недель д-р Липперт был в Петербурге. Очень гладко закончились наши хлопоты в пользу сосланных в Сибирь польских помещиков, которых по обвинению генерала Брусилова сослали в Сибирь за то, что они будто бы из своих имений на Галицийском фронте сообщали неприятелю по телефону сведения о передвижениях войск. Я находился в отличных отношениях с деканом католического Невского прихода в Петербурге патером Казимиром. Патера просил один галицийский ксендз похлопотать в соответствующих учреждениях за сосланных помещиков. Между тем как ксендз считал нужным передать это дело папе, патер Казимир счел более целесообразным обратиться ко мне. С Распутиным патер Казимир был уже знаком с одного кутежа. Я ему посоветовал обратиться к Распутину. Казимир не хотел обращаться к нему как частное лицо, а направился к нему в своем служебном одеянии. Этим Распутин счел себя очень польщенным. Возбужденное против поляков дело по обвинению их в шпионаже он считал необоснованным. Он предложил патеру Казимиру прислать к нему жен и детей сосланных. – Я им поясню, каким путем они могут добиться освобождения своих кормильцев, – заявил он. Спустя две недели в Петербург приехала делегация польских помещиков, среди которых находились также жены и деты сосланных помещиков. Казимир привел их ко мне. Вызванный по телефону на мою квартиру Распутин отнесся к полякам очень любезно и приветливо. – Мы все славяне, – сказал он, – и я хочу вам помочь. И прошу находящуюся между вами потомку бурбонов и одного из делегатов меня сопровождать. Я вас представлю царице, и вы ей скажете, что, несмотря на все, вы все же остаетесь верными престолу, а находитесь без защитников. – А потом что? – спросил один из поляков. – Остальное уже сделаю я сам, – ответил Распутин. На другое утро в восемь часов я доставил поляков к Распутину, где уже находился автомобиль охраны. Распутин поехал с ними в Царское Село. Царь в то время находился на фронте. Царица милостиво приняла поляков в своем лазарете и спросила Распутина: – Что мне делать? – Напиши письмо к папе и пошли его с поляками в главную квартиру, кроме того, телеграфируй Воейкову, чтобы он позаботился о приеме их царем. – Хорошо, – сказала царица, – я напишу Воейкову, чтобы допустили поляков к папе. Поляки должны мне подать прошение, на котором я напишу "Согласна" и которое я с курьером пошлю папе. Таким образом, прошение получится в главной квартире еще до приезда туда поляков. Мой сын Семен составил прошение, которое я доставил царице, и она его направила в главную квартиру. Поляки выехали в Могилев. Через час после приезда они были приняты царем, который заявил им, что для него все иноверцы равны. – Я верю вам, в восемь или десять дней сосланные вернутся, если только им не помешает непогода, – сказал им царь. Царь еще расспрашивал их о польских делах и похвалил их за то, что они заступаются друг за друга. После одиннадцати дней поляки вернулись. Но не всегда наши хлопоты заканчивались столь успешно. В ряде предпринятых преследований против евреев Николаем Николаевичем самым тяжелым является его жестокий прием по отношению к еврейским цадикам, особо евреями почитаемых священнослужителей, не ожидавших и не заслуживших такого преследования. После занятия Львова и Карпат было отдано распоряжение о закрытии всех принадлежавших евреям ветряных мельниц. Военное командование опасалось, что при помощи мельничных крыльев могли передаваться сигналы о передвижении войск. Но так как, наступала еврейская пасха, то евреи всеми способами добивались открытия мельниц, чтобы заготовить муку для мацы. Очень неохотно на это согласились военные власти. По несчастному стечению обстоятельств, как раз в это время русские потерпели небольшое поражение. Николай Николаевич сразу признал виновными евреев. Он заявил, что евреи вращением крыльев своих мельниц дали неприятелю знать о расположении русских войск, и велел арестовать живших поблизости цадиков и виднейших евреев. Цадиков выслали в Сибирь, а остальные евреи в качестве заложников были доставлены в Киев. Можно представить себе несчастье и муки этих людей, когда их в грязных товарных вагонах увозили из Галиции. Высылаемым цадикам даже не разрешили проститься с родственниками. С собою они также не смели ничего брать. Так как им не давали кошерной пищи, то единственным их питанием был только хлеб. Им не разрешили взять с собою даже теплую одежду и отобрали все при них находящееся. Молиться им также не разрешали. Представителей еврейства, которые хотели их видеть по дороге в Сибирь, к ним не допускали. Одним словом, ничего не допускалось что могло бы уменьшить их страдания. Кантор хоральной синагоги в Львове Гальперин приехал в Петербург, чтобы хлопотать об облегчении участи сосланных евреев. Он сообщил мне отчаянные подробности их мученичества, и я принял срочные меры к спасению бедных цадиков. Петербургские центральные власти потребовали от нас представления подробных данных и доказательств. Но до представления этих данных, вследствие голода и холода, уже несколько цадиков скончались. Остальные должны были быть размещены в городах Верхнеудинске, Омске и Томске, но только четверо прибыли на место назначения, так как остальные по дороге умерли. Я подал царю прошение о помиловании этих четырех. Царь удовлетворил мое ходатайство, но, пока телеграмма дошла в Сибири до места назначения, и эти четверо скончались. Евреи тогда решили протестовать перед всем цивилизованным миром против возводимых обвинений в шпионаже не только на отдельных личностей, а на весь еврейский народ. Евреи разослали в другие страны своих представителей с поручением осветить там бедственное положение евреев в России и просить о помощи. Отчасти положение евреев облегчалось тем, что и царица находилась в подозрении в шпионаже. Ее телефонные разговоры и передвижения проверялись агентами охранной полиции. Это облегчало борьбу с Николаем Николаевичем и его сторонниками.

РАСПУТИН ОБЕЩАЕТ УВОЛЬНЕНИЕ НИКОЛАЯ НИКОЛАЕВИЧА

Я имел постоянные совещания с представителями еврейства. Мы обсуждали вопрос, что мы могли бы еще предпринять по делу достижения равноправия для евреев. Я делал все от меня зависящее, но положение евреев продолжало оставаться все еще очень тяжким. Несмотря на поддержку Распутина и мои отношения в надлежащих правительственных кругах, все еще не могло быть и речи о победе в деле разрешения еврейского вопроса. Я хлопотал о царской аудиенции для еврейских представителей, чтобы они лично могли бы изложить свое положение. Также в этом вопросе мне помогал Распутин. Он наконец уговорил царя дать представителям еврейства аудиенцию. Я этому очень радовался. Мы решили, что в состав делегации должны войти адвокаты Грузенберг, Слиозберг и член Государственной Думы Фридман. Однако царь отказался принять эту делегацию, так как в нее входили адвокаты и революционеры. Распутин имел совещание по этому вопросу с царем и предложил мне состав делегации: барон Гринцбург, М.А. Гинцбург и киевский сахарозаводчик Л.И. Бродский. Когда мы об этом сообщили указанным лицам, то они были очень изумлены, но отказались говорить с царем, так как они не могли взять на себя всю ответственность за этот разговор с царем. Таким образом, мое предложение не осуществилось. Между тем политика Николая Николаевича становилась все более угрожающей и вызывала среди евреев невероятное возбуждение. Несколько еврейских представителей обратились ко мне с просьбой устроить новое совещание с Распутиным. Они строили большие надежды на баснословное влияние чудотворца, но одновременно хотели знать, на что им надеяться и чего им ждать. Я не возражал против предполагаемого совещания и при первом удобном случае сообщил Распутину об этом, поясняя, что еврейские представители хотят его совета для дальнейших действий. Он внимательно меня выслушал и заявил, что согласен принять еврейских делегатов. После сообщения о результатах моих переговоров Мозесу Гринцбургу последний предложил устроить торжественный обед на квартире адвоката Слиозберга, которого Распутин считал надежным и заслуживающим доверия вождем еврейства. Действительно, без малейшего личного интереса Слиозберг сделал очень много для еврейского народа. В назначенный день на квартире Слиозберга собрались представители еврейства, среди них находились: барон Гринцбург, Мозес Гинцбург, Бланкенштейн, Мандель, раввин Мазо и многие другие, фамилии которых я теперь уже забыл. Когда все были в сборе, мне по телефону была передана просьба приехать с Распутиным. Мы поехали. На квартире Слиозберга Распутин был встречен очень торжественно и с большими почестями. Еврейские делегаты, старики с длинными седыми бородами, в течение вечера рассказывали Распутину о преследованиях евреев Николаем Николаевичем и другими антисемитически настроенными сановниками. Их рассказы оставили глубокое впечатление на Распутина, и он был действительно потрясен. При попытке успокоить еврейских делегатов он сам с трудом сдерживал слезы. Когда всеобщее волнение немного улеглось, Распутин пояснил, что он готов помочь евреям, но ему кажется невозможным провести в короткое время радикальные меры, так как правительственные круги слишком пропитаны антисемитизмом. – Правительство и дворянство, – сказал он, – злы, как собаки. Нужно готовиться к упорной и длительной борьбе. Положение ужасное, но как его изменить? Я сделаю все, что смогу. Только скажите мне, что мне делать. – Помоги нам, отец Григорий, – ответили обнадеженные словами Распутина делегаты. – Вы дураки, – сказал Распутин, – несмотря на ваше богатство и ум, вы не умеете подделаться к людям, которые могли бы быть вам полезными. Вы должны подкупить всех нужных вам людей и стараться всевозможными способами связать интересы влиятельных лиц с вашими интересами. Делегаты рассказывали Распутину, что еврейские вожди Винавер, Грузенберг, Калманович, раввин Эйзенштадт и Фридман являются противниками такой тактики, так как, по их мнению, главной целью должно являться достижение равноправия для евреев. Но для проведения такой реформы необходимо время. – Я действительно вас не понимаю, – возразил Распутин. – В прежнее время многие евреи имели большое влияние: например Поляков. Симанович и теперь имеет доступ к царю. Почему вы не хотите постараться также найти к нему пути? Делегаты продолжали свои жалобы против Николая Николаевича и просили Распутина избавить еврейство от его преследования. Он, очевидно, не ожидал, что ему столько придется услышать. Один за другим мы сообщали Распутину случаи гонения на евреев и выражения против них ненависти со стороны Верховного Главнокомандующего и не могли удержать наши слезы при рассказах о несметных еврейских казнях через военные власти. Распутин встал и перекрестился. Это означало, что он дал сам себе клятву нам помочь. В глубоком волнении объяснил он, что Николай Николаевич будет устранен от должности вождя русской армии в течение десяти дней, если только с ним ничего не случится. – Тогда царь возьмет на себя командование армией, и мы сможем, может быть, сделать что-нибудь для евреев, – сказал он. Все присутствующие были потрясены этим обещанием. Я предложил преподнести подарок в сто тысяч рублей для семьи Распутина. Мое предложение было принято. Распутин выразился, что он об этом сообщить царю. На другой день М. Гинцбург внес в один из банков на имена дочерей Распутина по пятьдесят тысяч рублей. С удивлением мы следили, как Распутин сдержал свое обещание. Еще до истечения десяти дней Николай Николаевич был смещен и назначен командующим кавказской армией.

СИЛА РАСПУТИНА

Распутин часто утверждал, что он владеет особой силой, при помощи которой он может все достигнуть и в опасные моменты даже спасти свою жизнь. Скептики этому не верили. В действительности Распутин обладал особой способностью, которую он называл своей "силой". Мне приходилось наблюдать, как эта "сила" у него проявлялась и как он ее применял. Я не намереваюсь давать объяснения этой "силы" и не могу сказать, был ли это гипноз или магнетизм. Про это много говорилось и писалось. Я хочу только передать мои личные наблюдения и мне известные факты. Особенно показательны мне кажутся мои наблюдения в этом отношении по делу Николая Николаевича. Распутину самому приходилось много страдать вследствие враждебности Николая Николаевича. Отношения между обоими были не всегда плохими. Как известно, супруга Николая Николаевича первая познакомилась с Распутиным и позаботилась о его приезде в Петербург. Николай Николаевич сначала также выказывал Распутину благожелательное отношение. Даже одно время он неоднократно исполнял просьбы Распутина об отмене высылки немецких подданных в Сибирь. Эти просьбы исходили от меня, и я пользовался Распутиным как посредником. За возвращенных германцев мне приходилось поручаться. В действительности большинство прошений о германских подданных исходило от царицы. Но она не считала возможным сама открыто выступать за германских подданных. На одно такое прошение я вдруг получил от великого князя следующий телеграфный ответ: "Удовлетворено в последний раз. В случае присылки новых прошений вышлю в Сибирь". Я поспешил к Распутину, поднял большой шум и горько жаловался на угрозу главнокомандующего. Распутин улыбался. Он успокаивал меня и объяснял все недоразумением. Он решил лично поехать в главную квартиру и там с Верховным Главнокомандующим выяснить это недоразумение. Он об этом телеграфировал Николаю Николаевичу, но через три часа получил очень определенный ответ: "Если приедешь, то велю тебя повесить". Ответ Николая Николаевича сильно задел Распутина. С тех пор он носил при себе мысль отомстить Николаю Николаевичу при первом случае. Я начал бояться за свою судьбу и упрекал Распутина в том, что благодаря его деятельности наше положение стало угрожающим. Я стал объяснять ему, что он ничего не достиг, ни заключения мира, ни уравнения в правах инородцев, только вызвал против себя ненависть, которая ничего доброго не обещает. Последовал гордый ответ Распутина: "Люди, подобные мне, родятся только раз в столетие. Но моя власть не может распространятся на все. Все нужное для меня я достигаю". Вскоре после этого состоялось уже упомянутое совещание с представителями еврейства, на котором Распутин обещал добиться удаления Николая Николаевича. При посещении в один из последующих дней мне бросилось в глаза странное поведение Распутина. Он ничего не ел, но все время пил мадеру. При этом он был молчалив, часто вскакивал, как будто ловил кого-то порывистыми движениями рук... грозил кулаком и вскрикивал: "Я ему покажу". Было ясно, что он собирался кому-то отомстить. Подобное поведение я уже замечал у него раньше. Злобно он все повторял: – Я с ним справлюсь. Я ему покажу. Он находился в каком-то особом состоянии и был совсем погружен в себя. Такое состояние продолжалось целый день. Вечером он отправился в сопровождении агента охранной полиции (такой был заведен порядок) в баню и вернулся домой в десять часов. Он имел очень утомленный вид и молчал. Мне было знакомо это состояние, и я не беспокоил его разговорами и даже распорядился, чтобы в этот вечер никого не принимать. Молча, ни на кого не глядя, Распутин прошел в свою рабочую комнату, написал что-то на записке, сложил ее и направился в свою спальню. Здесь он засунул записку под подушку и лег. Как я уже говорил, и раньше приходилось наблюдать у Распутина такого рода напоминающее колдовство поведение. Так как он в таких случаях не желал, чтобы его беспокоили, то я не тревожил его в спальне. Распутин сейчас же заснул и проспал без перерыва всю ночь. Однажды я спросил Распутина, какие это записки он кладет себе под подушку. Он ответил, что он записывает на записках свои желания, которые во время его сна исполняются. Это он мне говорил совсем серьезно: по-видимому, он верил в чудотворное действие записок, и эта вера действовала очень заразительно. Распутин рассказывал, что в то время, когда он еще не умел писать, ему приходилось свои пожелания отмечать путем нарезов на палке и таким образом он предотвратил много несчастий. После того, как он научился писать, он уже не нуждался в палке, но прибегал к запискам. На другой день после переданного случая он еще спал, когда я к нему пришел. Он вышел только спустя некоторое время, и я сразу заметил, что его вид был совсем другим, чем за день перед тем. Он был оживлен, благожелателен и любезен. В его руках находилась лежавшая ночью под его подушкой записка. Эту записку он растер своими пальцами, и, когда она превратилась в мелкие кусочки, он бросил ее. При этом он сказал мне с любезной улыбкой: – Симанович, ты можешь радоваться. Моя сила победила. – Я тебя не понимаю, – ответил я. – Ну, так ты увидишь, что случится через пять или шесть дней. Я поеду к папе и расскажу ему всю правду. – И твоя правда должна победить папу? – спросил я. – Моя власть и правда будут царю известны через три дня, – ответил гордо Распутин. – Я должен ему только предсказать будущее. Он просил меня соединиться по телефону с Царским Селом. Соединение было дано немедленно, так как телефонная станция имела распоряжение Распутина соединять с царем всегда немедленно. Такое же распоряжение было отдано телеграфному ведомству, так что телеграммы Распутина всегда передавались первыми. – Чем занят папа? – спросил Распутин. – Он занят со своими министрами, – последовал ответ. – Доложи ему, что у меня имеется божественное послание для него. Распутина соединили с царем. – Кто там? – спросил Распутин. – Папа. Что случилось, отец Григорий? – Это я не могу по телефону сказать, – пояснил Распутин, – могу ли я приехать? – Пожалуйста. Я тоже хочу с тобой говорить. Распутин поехал в Царское Село и был немедленно принят. Как он мне потом рассказывал, разыгралась следующая сцена. Распутин обнял царя и прижал трижды свою щеку к его, как это он привык делать с людьми, которые были ему симпатичны и приятны. Потом он рассказал царю, что ночью он имел божественное явление. Это явление передало ему, что царь получит после трех дней телеграмму от Верховного Главнокомандующего, в которой будет сказано, что армия обеспечена продовольствием только на три дня. Распутин сел за стол, наполнил два стакана мадерой и велел царю пить из его стакана, между тем как он сам пил из царского. Потом он смешал остатки вина из обеих стаканов в стакане царя и велел ему выпить это вино. Когда царь этими мистическим приготовлениями был достаточно подготовлен, Распутин объявил, чтобы он не верил телеграмме великого князя, которая придет через три дня. Армия имеет достаточно продовольствия. Николай Николаевич желает только вызвать панику и беспорядки в армии и на родине, затем, под предлогом недостатка в продовольствии, начать отступление и, наконец, занять Петербург и заставить царя отказаться от престола. Николай был ошеломлен, так как он верил предсказаниям Распутина. – Что мне делать? – спросил он опасливо. – Он хочет меня сослать в Сибирь, но я его отправлю на Кавказ, ответил Распутин. Царь понял намек. Можно представить себе его потрясение, когда через три дня от Верховного Главнокомандующего пришла телеграмма, которая сообщала, что армия снабжена хлебом только на три дня. Этого было достаточно, чтобы решилась участь великого князя. Никто уже теперь не мог разуверить царя в том, что великий князь замышляет поход на столицу и намеревается свергнуть с престола царя. Великий князь был назначен главнокомандующим кавказской армией, а царь принял на себя верховное главнокомандование. В этом царь также последовал совету Распутина. Три дня Николай Николаевич оставался еще в главной квартире. Царица-мать хотела уговорить царя отменить это распоряжение. Но он остался при своем первом решении и распорядился подать Николаю Николаевичу поезд, который должен был доставить его на Кавказ.