Текст книги "Статьи из книги 'Цивилизация перед судом истории'"

Автор книги: Арнольд Джозеф Тойнби

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

В век Воздуха местонахождение центра тяжести человеческой деятельности может быть определено не физической, а человеческой географией:

не расположением океанов и морей, степей и пустынь, рек и горных хребтов, дорог и троп, но распределением численности человечества, его энергии, способностей, мастерства и нравов. И среди этих человеческих факторов вопрос численности может в конечном итоге спать более весомым, чем в прошлом. Отдельные цивилизации времен до Васко да Гамы создавались и использовались себе во благо чрезвычайно малым числом образованного меньшинства83, как Морской Старик верхом на Си11дбаде-Море-ходе84. Вот это неолитическое крестьянство было последним и самым могучим Спящим85 (не считая самого Запада), которого Запад разбудил.

Пробуждение этой пассивно трудолюбивой массы человечества было делом долгим. Афины и Флоренция86 по очереди сверкнули своим огоньком в сонные очи Спящего, но каждый раз оп лишь переворачивался на другой бок и вновь погружался в сон. На долю современной Англии выпало урбанизировать крестьянство с достаточной энергией и с таким размахом, чтобы запустить это движение на орбиту вокруг Земли87. Крестьянин воспринял это пробуждение отнюдь не с удовольствием. Даже в обеих Америках он умудрился остаться таким же, как им был в Мексике и в Ан

з– 67

дских республиках: кроме того, он пустил новые корни на девственной земле провинции Квебек88. Однако пробуждение все-таки постепенно набирало силу: французская революция перенесла его на континент; Российская революция распространила его от моря до моря; и несмотря на то, что на сегодня существуют около полутора миллиардов еще не пробудившихся – почти три четверти живущего сейчас человечества – в Индии, Китае, Индокитае, Индонезии Дар-аль-Исламе и в Восточной Европе, вопрос их пробуждения – это вопрос времени, а когда оно произойдет, фактор численности начнет сказываться.

Гравитационная сила этой пробудившейся массы сможет тогда сместить центр тяжести человеческой деятельности с иШта Тпи1е89 на островах Моря в какое-либо место, равноудаленное от западного полюса мирового населения – в Европе и Северной Америке – и от его восточного полюса – в Китае и Индии, – а это может указывать на местность невдалеке от Вавилона, на древней сухопутной дороге через перешеек между континентом и Аравийским полуостровом и Африкой. Центр может переместиться даже дальше в глубь континента, куда-то между Китаем и Россией (двумя историческими укротителями евразийских кочевников), а это может означать строительную площадку по соседству с бабуровской Ферганой, в знакомом трансокеанском месте встреч и диспутов религий и философий Индии, Китая, Ирана, Сирии и Греции.

В одном мы можем быть достаточно уверены: скорее всего, религия окажется той платформой, на которой центростремительное контрдвижение впервые заявит о себе; эта вероятность предоставляет нам еще одну возможность пересмотреть наши традиционные западные методы постижения истории. Если основным объектом будет познание нашей собственной истории не ради нее самой, но ради определения той роли, которую Запад сыграл в объединении человечества, то нашим следующим объектом в постижении Истории в целом должна стать задача отвести экономическую и политическую историю на второстепенные позиции и оставить первенство за религией. Ибо религия в конечном итоге есть действительно серьезное занятие человечества.

ЕВРОПА СУЖАЕТСЯ

Перед войной 1914-1918 годов Европа, вне всякого сомнения, пользовалась господствующим влиянием в мире, и та особая модель цивилизации, которая сложилась в Западной Европе за последние тысячу двести лет, казалось, будет преобладать повсеместно.

Господствующее влияние Европы было отмечено тем фактом, что пять из восьми великих держав, существовавших в то время в мире, а именно Британская империя, Франция, Германия, Австро-Венгрия и Италия, имели корни на европейской почве. Шестая, Российская империя, располагалась в непосредственной близости, в континентальной глубине Европейского полуострова, и за последние два с половиной столетия она срослась с Европой. частью благодаря широкой торговле между аграрной Россией и промышленной Европой (торговле, которая развивалась на фоне индустриализации стран Западной и Центральной Европы), частью за счет присоединения к России окаймляющих ее государств – носителей традиций европейской цивилизации, таких, как Польша, Финляндия, Балтийские регионы, и частью в силу восприятия самими россиянами западных технологий, институтов и идей. Оставшиеся две великие державы – Япония и Соединенные Штаты – по географическому положению не принадлежали к Европе и поэтому не играли практически никакой роли в драме международной политики перед первой мировой войной – драме, разыгранной в то время на европейской сцене. Можно, правда, отметить, что Япония, как и Россия, поднялась до ранга великой державы благодаря частичному заимствованию достижений Западной цивилизации, родиной которой была Европа. Что же касается Соединенных Штатов, то они дитя Западной Европы и до 1914 года еще в значительной степени жили за счет европейского капитала – человеческого капитала, подпитываемого иммиграцией, и материального капитала в форме товаров и услуг, финансируемых за счет европейских кредитов, что было необходимо для освоения своих природных ресурсов.

Усиление влияния Европы в мире шло рука об руку с распространением Западной цивилизации. Эти два движения дополняли друг друга, и трудно определить, что здесь причина, а что – следствие. Естественно, распространение Западной цивилизации облегчалось господствовавшим положением Европы, ибо сильным и умелым всегда подражают слабые и нерешительные – частично по необходимости, частично из восхищения (независимо от того, имеет ли это внешнее выражение или нет). С другой стороны, распространение Западной цивилизации дало неоценимые преимущества тем народам, которым европейская культура была близка по природе, по сравнению с теми, для которых она была экзотикой.

За столетие до 1914 года мир был покорен в экономическом отношении не только новой западной индустриальной системой, но и теми наци

* В основе этой работы лежит лекция, прочитанная в Лондоне 26 октября 1926 года. За прошедшие двадцать лет многие из упомянутых возможностей стали свершившимся фактом.

69

ями, которые эту систему изобрели и построили; а преимущество, которым обладает изобретатель оружия в битве, ведущейся его оружием, ярко продемонстрировала первая мировая война. Тот факт, что война 1914– 1918 годов велась с применением западной техники – что, естественно, подразумевает использование и западных промышленных технологий, – дал Германии абсолютное военное превосходство над Россией, хотя человеческие ресурсы Германии были в то время едва ли не в половину меньше российских. Если бы в эти годы преобладала не западная военная техника, а, скажем, среднеазиатская, как это было в средние века, то российские казаки могли бы наголову разбить прусских улан. (Оба типа кавалерии имеют среднеазиатское происхождение, что выдают их тюркские названия – "одЫап". по-турецки "парень", а ^цавад" – "землекоп"1.)

Господство Западной цивилизации во всем мире накануне судьбоносного 1914 года было в самом деле беспрецедентным, хотя и не очень давним. Беспрецедентным оно было в том смысле, что многие цивилизации прежде европейской распространяли свое влияние далеко за пределы своих границ, однако ни одна из них не смогла раскинуть свои сети вокруг всего земного шара.

Цивилизацию Восточноправославного Христианства, родившуюся в средневековой Византии, россияне распространили до Тихого океана, но вместо того, чтобы продвинуть ее в западном направлении, они, напротив, сами уступили западному влиянию в конце XVII века. Исламская цивилизация двинулась от Ближнего Востока в Центральную Азию и Центральную Африку, распространилась до атлантических берегов Марокко и тихоокеанских островов Ост-Индии, но в Европе исламу не удалось укорениться, как не удалось ему и пересечь Атлантику, чтобы обосноваться в Новом Свете. Цивилизация Древней Греции и Рима во времена Римской империи простерла свое политическое господство на всю Северо-Запад-ную Европу, а творческое влияние даже достигло Индии и Дальнего Востока, где греко-римские художественные образы стимулировали развитие буддийского искусства. Тем не менее Римская империя и Китайская сосуществовали на одной планете в течение двух веков, почти не вступая в прямые взаимоотношения ни в политике, ни в экономике. В самом деле, контакт был настолько слабым, что каждое из обществ видело неясно и смутно загадочную, полумифическую страну. Иными словами, и греко-римская цивилизация, и современная ей дальневосточная расширились до предельных габаритов в одном и том же столетии, так и не войдя в соприкосновение друг с другом. То же можно сказать и о других цивилизациях. Древняя И1(дия с ее искусством, религией, торговлей и колонистами распространялась на Дальний Восток и Ост-Индию, но не проникла на Запад. Цивилизация шумеров на земле Сеннаар оказала влияние на обширные территории вплоть до самой долины Инда, Транскаспия и Юго-Восточной Европы2 Но попытки доказать, что эта цивилизация была родоначальницей, с одной стороны, китайской цивилизации иди, с другой, египетской, оказались несостоятельными. Существует блестящая воинствующая антропологическая английская школа, утверждающая, что корни всех известных цивилизаций, включая и центральноамериканскую и перуанскую, можно вывести из одного египетского источника. Антропологи этой школы указывают на то, что нынешняя экспансия Западной цивилизации служит доказательством в пользу их тезиса. Если наша собственная цивилизация охватила весь мир в наше время, утверждают они, почему не предположить, что египетской цивилизации удалось то же самое несколько тысячелетий

70

назад? Интересный тезис, однако он является предметом острой полемики и должен считаться недоказанным. Как нам достоверно известно, единственная цивилизация, достигшая всемирного охвата, – это наша цивилизация.

И более того, это произошло лишь совсем недавно. Сейчас мы склонны забывать, что Западная Европа предприняла две неудачные попытки, прежде чем ей это удалось.

Первой из попыток было средневековое движение в районе Средиземноморья, общеупотребительное название которого – крестовые походы. Во время крестовых походов попытка установить экономическое и политическое господство Западной Европы над другими народами окончилась полнейшей неудачей; более того, в результате культурного взаимообмена западноевропейцы испытали в конечном счете большее влияние со стороны мусульман и византийцев, нежели сами оказали на них. Вторую попытку предприняли в XVI веке испанцы и португальцы. Она была более или менее успешной в Новом Свете – современные латиноамериканские сообщества обязаны именно ей своим существованием, однако в других местах Западная цивилизация, насаждавшаяся испанцами и португальцами, была отвергнута после примерно столетнего испытания. Неудачу этой второй попытки ознаменовало изгнание испанцев и португальцев из Японии, португальцев – из Абиссинии, что произошло во второй четверти XVII века3.

Третью попьпку начали в XVII веке голландцы, французы и англичане. Именно эти три западноевропейские нации явились основными зачинщиками и распространителями того мирового влияния, которым пользовалась Западная цивилизация в 1914 году. Англичане, французы и голландцы заселили Северную Америку, Южную Африку и Австралию, дав начало новым нациям европейского замеса4 начавшим свою жизнь с багажом европейского социального наследия; они^го и вывели весь остальной мир на орбиту Европы. К 1 914 году сеть европейских средств коммуникации стала общемировой. Почти весь мир вступил в Почтовый и Телеграфный союзы5, повсеместно входили в обиход европейские технические средства передвижения – пароходы, железные дороги, автомобили. В политическом плане европейские страны не только колонизировали Новый Свет, но и захватили Индию и Центральную Африку.

Политическое влияние Европы, однако, было более сомнительным, нежели экономическое, хотя внешне казалось более внушительным. Дочерние заморские нации уже вступили на тропу войны за национальную независимость. Соединенные Штаты и латиноамериканские республики к этому времени уже отвоевали свою независимость посредством революционных войн, а британские доминионы, имевшие самоуправление" нахо дились в процессе мирного, эволюционного установления суверенитета. В Индии и Тропической Африке европейское владычество осуществлялось горсткой европейцев, живших в этих странах временными колонистами. Они не сумели акклиматизироваться настолько, чтобы воспитывать в тропиках своих детей, а это означало, что их влияние над этими районами не стало совершенно независимым от европейского опорного пункта. Наконец, культурное влияние западноевропейской цивилизации на россиян, мусульман, индусов, китайцев и африканцев было еще таким новым, недавним, что невозможно было угадать, испарится ли эта закваска без последствий, или тесто перебродит и скиснет, или все-таки опара удачно взойдет.

71

Такова была – очень приблизительно – позиция Европы в мире накануне войны 1914-1919 годов. Европа, без сомнения, пользовалась особым вниманием, и та своеобразная цивилизация, которую она построила для себя, была близка к тому, чтобы стать общемировой. Однако эта позиция, блестящая сама по себе, была не только беспрецедентной, но одновременно и неустойчивой. Неустойчивой в основном потому, что в то самое время, когда европейская экспансия подходила к своей кульминации, основы западноевропейской цивилизации надломились, открыв великие пустоты там, где высвободились две стихии в социальной жизни Европы стихия индустриализма и стихия демократии, между которыми установилось лишь временное и неустойчивое равновесие в виде формулы национализма. Очевидно, что Европа, находившаяся под колоссальным двойным прессом внутренней трансформации и внешней экспансии, справляясь с обеими на пределе сил, не могла бездумно разбрасываться своими ресурсами, непродуктивно тратить свое материальное богатство и рабочую силу или истощать свою мускульную или нервную энергию. Если ее ресурсы и превосходили в целом запасы любой другой цивилизации, то они были относительно малы при том спросе, каким они пользовались; а обязательства Европы накануне 1914 года, так же как и ее имущество, были огромны. Европа не могла себе позволить даже одной мировой войны; когда же мы сравниваем ее позиции в мире после второй мировой войны с положением перед 1914 годом, мы наблюдаем такой контраст, что он поражает воображение.

В определенном смысле Европа все еще остается центром мира, и в определенном смысле мир все еще подпитывается той Западной цивилизацией, родной дом которой – Западная Европа; но сам "смысл" этот в обоих случаях изменился настолько, что чистой констатации недостаточно, без комментариев она заведет нас в тупик. Вместо центра, из которого во внешний мир излучается энергия и инициатива, Европа стала центром, куда стекается неевропейская энергия и инициатива. Теперь не мир является театром, где разыгрывается драма европейских усилий и соперничества, а, напротив, сама Европа, уже став ареной двух мировых войн, прокатившихся по ее земле, вновь стоит перед опасностью в третий раз сделаться ареной конфликтов между неевропейскими силами. Конечно, арену можно рассматривать как центральное, публичное место, однако вряд ли это место почетное или безопасное,

Справедливо также, что влияние нашей Западной цивилизации на остальной мир еще чувствуется. В самом деле, это влияние даже стало более интенсивным, если определять его в чисто количественных понятиях. Например, перед двумя войнами новые средства передвижения были доступны лишь очень ограниченному зажиточному меньшинству европейцев и американцев. Во время войн эти средства стали использоваться для транспортировки не только европейцев и американцев, но и людей из Азии и Африки еп таяке, либо в районы военных действий, либо для работы в тылу, по всему миру. За последние двадцать-тридцать лет появились дополнительные технические средства сообщения, доступные уже не только меньшинству, но и широким слоям общества. Автомобиль сумел покорить пустыню, самолет обогнал автомашину, а радио усилило действие телефона и телеграфа в качестве мгновенной междугородной связи. В отличие от железных дорог и телеграфа автомобилем и радиоприемником люди могут пользоваться индивидуально, что особенно увеличивает их ценность как средств коммуникации. Принимая во внимание всеобщее смешение наро

72

дов во время двух войн и наличие новых технических средств сообщения после войны, совсем неудивительно, что фермент Западной цивилизации проникает во все уголки мира глубже и быстрее, нежели раньше,

В наше время мы видим, как китайцы или турки, которые еще на нашей памяти были связаны по рукам и ногам конфуцианскими и исламскими социальными традициями, перенимают не только материальные, технические методы Запада (индустриальную систему и все, что ей сопутствует), воспринимают не только внешние приметы нашей культуры (мелочи вроде фетровых шляп и кинотеатров), но и наши общественные и политические институты: западный статус женщины, западную систему образования, западную структуру парламентского представительства6 и управления. В этом примере турки и китайцы являются лишь наиболее заметными участниками движения, которое распространяется по всему Исламскому миру, Индуистскому миру, Дальнему Востоку, по всей Тропической Африке; и создается впечатление, что радикальная вестерннзация всего мира уже неизбежна, Незаметно наше отношение к этому необычайному процессу изменилось. Прежде наше внимание было приковано к двум, по-видимому, изолированным примерам – Японии и России, и мы воспринимали их как "соревнование" благодаря, вероятно, некоему отличительному качеству социального наследия этих двух стран, сделавшему их народы особенно восприимчивыми к вестернизации; а может быть, благодаря персональному гению и напористости отдельных государственных деятелей, таких, как Петр Великий, Екатерина, Александр Освободитель или та группа японских сановников, которая намеренно насаждала элементы западного образа жизни среди широких масс в своей стране начиная с 60-х годов прошлого века. Теперь мы видим, что Япония и Россия явились всего лишь предвестниками того движения, которое впоследствии стало универсальным.

Наблюдая процесс вестернизации мира и следя за тем, как он набирает силу, европейцы могли бы воскликнуть почти восторженно: "Какое имеет значение, потеряет ли Европа свое влияние в мире, если весь мир становится европейским? Еигорае, я топитеп1ит ге^шп5, си-ситврюе!7"

Если это чувство восторга и охватило бы ненадолго европейские умы, то быстро рассеялось бы под влиянием сомнений. Распространение западной культуры из Европы по всему миру, может быть. и великое дело в количественном отношении, но как насчет качества? Если бы в этот момент Европа была вычеркнута из Книги Жизни, смогла бы Западная цивилизация поддержать европейские стандарты в условиях чуждого окружения, куда она пересажена? Если бы Европа исчезла, смогла бы вообще Западная цивилизация сохраниться? Или, если Европа остается в живых, но лишается своей позиции превосходства – что со всей очевидностью и настигает ее, – сможет ли Западная цивилизация, хоть и спасенная от разрушения, избежать упадка и вырождения?

Еще больше тревог и сомнений возникает, когда мы изучаем современную историю России – а Россия представляется самым поучительным примером, ибо в России процесс вестернизации проходил дольше, чем где бы то ни было, а значит, проще будет вычислить результат. В России влияние Западной Европы ощущалось на два столетия раньше, чем в Китае или Японии, и на сто лет раньше, чем среди мусульман и индусов8. Таким образом, то состояние, в которое привела Россию вестернизация, дает нам возможность представить по аналогии хотя бы возможные пути, лежащие перед Дальним Востоком, Исламским миром, Индией и Африкой на бли

73

жайшие несколько поколений. Тот же вероятный путь, что открывается перед Россией, – а это, разумеется, не более чем одна из возможных альтернатив вызывает смущение и расстройство в западных умах.

Европейцы рассматривали себя как Избранный народ – нет необходимости стыдиться признать это: всякая из прошлых цивилизаций смотрела на себя и свое наследие таким образом; и когда они (европейцы) видели, как иные нации одна за другой отбрасывают собственное культурное наследие в пользу европейского, они без колебаний могли поздравить и себя и новообращенных. "Еще один грешник, благоговейно говорили себе европейцы, – очистился от скверны язычества и обратился в Истинную веру".

Итак, первые результаты общения – по крайней мере среди тех народов, что приняли Западную цивилизацию до двух войн, – казалось, подтверждали эту набожную и оптимистическую точку зрения. Полстолетия, прошедшие после революции 1868 года, показали, что Япония как будто вышла целой и невредимой из той колоссальной трансформации, которой она подвергалась; и Россию, на первый взгляд стороннего наблюдателя, и в 1815 году, и даже много позже, в 1914 году, можно было бы считать идущей по пути прогресса, проложенныму Петром Великим, хотя в любом случае этот путь оказался длиннее, круче и утомительнее, чем у Японии. Беспристрастный свидетель, живший в любом из вышеупомянутых периодов, сказал бы, что уровень Западной цивилизации, недавно перенесенной в Россию, оставался значительно ниже, нежели в Европе, в ее родном доме; однако он бы заметил, что, несмотря на отсталость, несмотря на слишком частые препятствия, Россия довольно быстро догоняла передовую Европу на марше Западной цивилизации. "Вспомните, – сказал бы он, – что на этом марше у Европы была фора в десять веков, и тогда вам придется признать, что скорость, с которой Россия догоняет Европу, делает ей честь".

Но что бы сказал о России сегодня этот беспристрастный наблюдатель? Я не предлагаю рассуждать о нравственных оценках, которые он мог бы вынести, это не относится к предмету вашего разговора, но, каковы бы ни были его заключения, думаю, что ему не избежать двух выводов: во-первых, что Евангелие от Ленина и Сталина имеет тот же западный источник, что и Евангелие от Петра и Александра; и, во-вторых, что воздействие Запада на Россию изменило свой знак с плюса на минус. Если российские Пророки первого поколения вдохновлялись западными идеями, которые приобщали их к социальному наследию Западной цивилизации, то российских Пророков "нового завета" привлек другой набор идей, также имевших западное происхождение, но побудивших их рассматривать Запад как некий апокалипсический Вавилон. Мы можем сполна оценить эффект ве-стернизации России на сегодняшний день лишь в том случае, если будем рассматривать и большевистскую реакцию XX века, и петровскую реакцию XVII столетия в перспективе как последовательные и, видимо, неделимые фазы единого процесса, начало которому положило столкновение двух различных цивилизаций. В этой перспективе мы сможем смотреть на процесс вестернизации без излишнего самодовольства, вспомнив следующую притчу: "И когда нечистый дух покинул человека, он ходил по иссохшей земле в поисках покоя и, не найдя его сказал: я вернусь в мой дом, откуда я ушел. И когда он вернулся в дом, он нашел его убранным и украшенным. И он пошел и взял с собой семерых других, более нечистых,

74

чем он сам, и они пришли и жили там; и стала жизнь этого человека хуже, чем вначале".

С западной точки зрения "нечистым духом", владевшим Россией вначале, было ее византийское наследие* Когда Петр Великий совершил свое паломничество в Европу и узрел Соломонову мудрость во всей ее славе, старой приверженности в нем не осталось. Верность Византии не покинула Россию совсем, по ушла глубоко в подполье, и в течение десяти веков россияне бродили по иссохшей земле в поисках покоя, не находя его. Не в состоянии выжить в прибранном, украшенном доме, они распахнули двери пошире и позвали всех духов Запада прийти и жить с ними; и, переступив порог, эти духи обратились в семерых дьяволов.

Мораль, похоже, такова, что социальное наследие плохо переносит трансплантацию. Духи Культуры, являющиеся ангелами-хранителями родных пенатов – на родной почве, где они чувствуют себя своими, где существует гармония между ними и обитателями дома, – превращаются в духов-разрушителей, попадая в дом, заселенный незнакомцами: ведь эти незнакомцы, естественно, не знают о тайных, неуловимых обычаях, к которым расположены души их новых богов. Пока Ковчег завета Господня находился в Израиле среди Избранного народа Иеговы, он служил их талисманом, но когда Ковчег захватили филистимляне, рука Господа обрушивалась на каждый город, где он хранился, а Избранный народ и сам был поражен чумой, которой были наказаны иноверцы за их святотатство.

Если этот анализ верен, для европейцев будет весьма неутешительным развенчание Европы, даже при той перспективе, что влияние европейской цивилизации станет доминирующей силой в мире. Тот факт, что эта мощная сила происходит из Европы, будет для них менее значительным, нежели столь же очевидный факт, что в какой-то момент, на какой-то стадии эта сила совершит поворот к насилию и разрушению. На самом деле это разрушительное действие, рикошетом ударяющее по самой Европе, оказалось одной из главных опасностей, которой подвергалась Европа я своем новом положении, сложившемся с начала мировых войн. Для того чтобы оценить другую серьезную угрозу для Европы, гтоящую перед ней в настоящий момент, нам придется отвлечься от отношений между Европой и Россией и переключить свое внимание на отношения Европы и Соединенных Штатов.

Полный переворот в отношениях Европы с Соединенными Штатами, происшедший с 1914 года, сообщает им повое измерение, ибо мировое движение с центром в Европе превратилось из центробежного в центростремительное. Соединенные Штаты, прежде чем оказаться в том состоянии. в котором они находились в 1914 году, были в течение трех столетий объектом излучения европейской энергии. Их население – более 100 миллионов человек9 – было создано живой силой Европы, а кривая миграции через Атлантику шла резко вверх до того самого года, когда разразилась первая мировая война10. Опять же развитие материальных ресурсов огромной территории Соединенных Штатов, сравнимой со всей Европой без российской части, зависело не просто от влияния европейской живой силы, но и от импорта европейских товаров и услуг. Положительный ток экономической циркуляции в форме эмигрантов, товаров и услуг в 1914 году тек в сторону Соединенных Штатов; отрицательный ток в форме переводов выплаты процентов за товары и услуги, поставленные в кредит, тек в обратном направлении, из Соединенных Штатов в Европу. В

75

результате двух войн направление тока изменилось на диаметрально противоположное.

Факты эти настолько общеизвестны, настолько глубоко и постоянно давят на наше сознание, что я, пожалуй, готов извиниться за упоминание о них. С момента, когда разразилась первая мировая война, поток европейских эмигрантов в Америку прекратился, а к концу войны Соединенные Штаты, которые прежде не только приветствовали европейских иммигрантов, но и засылали по городам и весям вербовщиков для поисков рабочей силы, буквально принуждавших людей к выезду, внезапно осознали, что европейская иммиграция – это не национальное приобретение, а национальная угроза, что это сделка, где вся выгода достается иммигранту, а не стране, приютившей его. Эта внезапная перемена в отношении европейской иммиграции также быстро получила практическое выражение в двух ограничительных актах 1921 и 1924 годов. Их воздействие на экономическую жизнь Европы, или, точнее, тех европейских стран, откуда шел наибольший поток эмигрантов в Соединенные Штаты, было весьма серьезно.

Возьмем классический пример Италии. В 1914 году число итальянских иммигрантов в США дошло до 283 738 человек; годовая же квота для Италии, объявленная президентом Кулижем11 30 июня 1924 года в соответствии с Актом этого года* составила 3845 человек. Как следствие, поток итальянских иммигрантов был частично остановлен, в частично переведен в другое русло – от Соединенных Штатов, притягивавших людей тем, что Америка являлась новым миром в процессе его становления и развития, к Франции, где вакуум образовался вследствие того, что Европа была полем битвы, разоренным старым миром. В XVIII веке французская и английская армии пересекли Атлантику, чтобы воевать на берегах рек Огайо и Св. Лаврентия за обладание Американским континентом12. В XX веке американские войска пересекли Атлантику, чтобы решить судьбу мира на боевых фронтах Европы. До 1914 года обогащающий поток европейской эмиграции в Америку все еще увеличивался в объеме. С 1921 года и далее этот поток был сознательно ограничен и за время между войнами сменился на тоненький, нерентабельный ручеек американского туризма в Европу.

Разумеется, этот ручеек, хотя и был невелик и непродуктивен в сравнении с широкой рекой эмигрантов, текшей ранее из Европы в Америку, все-таки был значительно мощнее любого другого вида передвижений в неэкономических целях когда бы то ни было, а тот факт, что этот туристский поток мог быть финансирован, приводит меня ко второму моменту, где отношения между Соединенными Штатами и Европой поменялись на противоположные; этот момент настолько очевиден, что я упомяну о нем не обсуждая. Соединенные Штаты почти в мгновение ока из самого крупного в мире должника превратились в крупнейшего кредитора, и, несмотря на свою традиционную неприязнь к европейским связям, американцы были вынуждены, в силу требований новой экономической ситуации, искать рынки кредитов в Европе, а также рынки для американских товаров и услуг. Однако довоенные европейские инвестиции в Соединенных Штатах отличались по своей природе от американских инвестиций в Европе в период между войнами, причем не в пользу Европы. До 1914 года Европа предоставляла США кредиты под производственные затраты. Во время двух войн Европа брала взаймы у Америки средства для подготовки собственного разрушения; а сегодня она снова занимает у Америки, но не для

76

того. чтобы развивать новые ресурсы Европы, а для того лишь, чтобы подлатать кое-что из разрушенного в ходе двух войн.