Текст книги "Майамификация"

Автор книги: Армен Аванесян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Суббота, 24.09.2016
Особое мнение: будущее настоящее против настоящего будущего

Сегодня вы снова на пляже, на том же самом месте, через две улицы от пункта проката скутеров, где вам – после непродолжительного обсуждения – разрешено парковать скутер всю оставшуюся неделю; через одну улицу от кафе с кошерными сэндвичами со щедрой начинкой, которые вы сразу возьмете с собой на пляж. Войти в ритм. Найти время, чтобы освоиться после прибытия. Вместе вы решили, что первую неделю стоит быть как можно менее социально активными и лишь через неделю в октябре броситься во все тяжкие, когда тебе нужно будет выступать и вы переедете в квартиру в центре.

Достичь рутинности. Акклиматизироваться. Для этого, в идеале, чередовать горячие солнечные ванны с купанием в море, чтобы остудить тело в морской воде, которая в Майами, правда, тоже чаще всего теплая из-за чересчур плоского песчаного дна. Предобеденный перерыв после утреннего письма. Здесь, на пляже, письмо означает лишь набор коротких заметок на айфоне, который с завтрашнего дня ты решаешь больше не брать с собой. Ради желания писать и радости от письма. «Радость/радости/Фройденштадт»[1]1
  Нем. Freude/Freuden/Freudenstadt.


[Закрыть] отображается в приложении (последнее слово ему не знакомо), и ты постоянно ловишь себя на том, что домысливаешь предлагаемые программой слова и формулировки. Прежде чем добраться до «брасса»[2]2
  Нем. Brustschwimmen.


[Закрыть] ты читаешь на «айфоне» («айфонах/поиск айфона») «рак молочной железы».[3]3
  Нем. Brustkrebs.


[Закрыть] Это убивает всякое желание купаться и писать и отвлекает от Freudenstadt.

С другой стороны, у тебя нет никакого интереса к художественному описанию пляжа Майами-Бич (как, впрочем, и к описанию Мари на пляже Майами-Бич, представленной корректно и с уважением, достойно введенной в повествование, да здравствуют журналистские комильфо-конвенции). Из того, что ты видишь, больше всего тебя интересует чуждый приморский ландшафт, состоящий из пляжа и многоэтажных домов. Ты слышишь непрекращающийся шум морских волн и стройплощадок разной степени удаленности. Снова и снова в небе мелькают небольшие винтовые самолеты и вертолеты с пляжной рекламой и предупреждениями, в том числе о буйствующем сейчас вирусе Зика. Сам факт, что ты видишь эту рекламу, раздражает. А вот вид каждого пролетающего низко над вами серого самолета, медленно парящего в светло-голубом небе и всякий раз быстро исчезающего за просветами зданий, наоборот, радует тебя.

Тебе приходит в голову, что ты не можешь назвать ни одного типичного для Майами запаха. Едва ли это запах грубой смеси кремов от загара и репеллентов (которыми непременно надо пользоваться, как писал в одном из писем заботливый сотрудник ArtCenter). Ты лежишь на правой руке Мари и еще чувствуешь запах уксуса, который один из спасателей, размещенных каждые пару сотен метров в разноцветных будках, распылил ей на руку. Против ожогов медуз, при сильном ветре часто выносимых к берегу, насколько вы поняли его испанский английский.

Кто-то рассказывал тебе, что в Рио туристы отличаются от местных тем, что последние всегда ориентируются на пляже по солнцу. В этом отношении ты определенно турист с видом на плоскую бирюзовую морскую гладь. Вы здесь ради моря и плавания. Поэтому вы не арендуете шезлонги или пляжные корзины, стоящие дороже, чем скутер, на котором вы за две минуты добираетесь до дома. Мари замечает, что и сегодня практически никто не купается – не только те, кто стоит в воде, вооруженные смартфонами и селфи-палками.

Ваша повторяющаяся несколько раз в день плавательная программа выглядит так, что вы плывете вдоль берега в одном направлении и обратно, как минимум полчаса, если Мари не настоит на большем. Если заплыть чуть дальше от стоящих в воде людей, можно плыть с постоянно закрытыми глазами и долгие минуты следовать за своими мыслями (пока не почувствуешь запах крема от загара, предвещающий надвигающуюся коллизию). Ты уже ощущаешь тяжесть в руках и ногах, останавливаешься, ждешь Мари и спрашиваешь, сколько осталось плыть в этом направлении. Во время следующей вынужденной паузы нужно рассказать ей о своем решении написать книгу, здесь и сейчас, в и с (но не о) Майами. Ну а пока надо продержаться до следующей спасательной будки. Там ты нежно заключаешь Мари в свои объятия, пытаясь выиграть еще немного времени, и оправдываешь свою усталость тем, что плавать кролем намного тяжелее. Тот, кто плавает кролем, движется в ином мире, читал ты где-то, тогда как плавание брассом есть лишь неохотное прощание с землей. На следующей промежуточной остановке ты указываешь Мари на абсолютное отсутствие философии плавания (всё сплошь «Тур де Франс», легкая атлетика да футбол; Делёз писал о теннисе, Сартр о лыжном спорте, вспоминается тебе по такому случаю, а на пляже философы размышляли только о лицах купающихся или мечтали о серфинге – точнее, о соответствующих торсах). Ты же предлагаешь плавающее мышление, докапывающееся до сути феномена, включающее всё тело, плечи, спину, ноги и мыслящее скольжение по материи не просто поверхностно. Мышление, выныривающее из воды и снова погружающееся в воду. Не зря именно так начинается телесериал Полиция Майами. Отдел нравов, под водой, а затем оглушительный рев катеров снаружи. С тех пор ты всегда хотел здесь побывать. После изображений – значит до изображений. Личное упреждение. Но сегодня вам надо посмотреть другой фильм.

ОСОБОЕ МНЕНИЕ. По четным числам ты выбираешь фильм, по нечетным это делает Мари, так что на сегодня ты запланировал Особое мнение Стивена Спилберга. Голливудская продукция 2002 года с большим количеством отступлений от написанной в 1950-х годах новеллы Филипа К. Дика, в которой протагонист Джон Эллисон Андертон живет в постоянном страхе быть преданным своей намного более юной подругой (в фильме она оставила его лишь для того, чтобы избежать постоянного напоминания о ее исчезнувшем ребенке).

ФИЛИП К. ДИК:

Этот человек, по имени Джон Эллисон Андертон, создал теорию, а затем и систему допреступности. Профилактика преступлений базируется на досрочном обнаружении и аресте потенциальных преступников. Система Андертона работает на основе так называемых рапортов, которые получают от мутантов, способных предвидеть грядущие события.

Андертон живет и работает для Precrime, организации, отслеживающей будущие преступления с помощью гибридов человека и машины, называемых провидцами, провами. Провы видят картины будущего очень расплывчато, а потому увиденное ими сначала должно быть расшифровано.

При просмотре их отчетов снова и снова, будто эхо, звучат полновесные ритмы из Неоконченной симфонии Шуберта (намек на никогда не наступающее время преступников?). Схожие с дежавю впечатления провов возникают из предвиденного (запланированного?) будущего и тем самым демонстрируют логическое противоречие слепой веры в данные. Ведь если система работает, значит предсказанные преступления не случаются. Выходит, речь идет о дежавю возможного будущего, то есть об одном из его сценариев? Из этих радикальных расхождений или же в качестве самого этого расхождения и складывается сюжет фильма.

То ли вопреки, то ли благодаря своей обеспокоенности картинами будущего провы находятся в перманентном плену у настоящего. Их идущий из будущего поток образов периодически воздействует на настоящее. С одной стороны, когда Precrime вмешивается и (в сегодняшнем настоящем) заключает под стражу будущих преступников, до того как те успели совершить свое преступление, ведь в темпоральной логике Precrime они (уже стали) виновны; с другой стороны, когда гипотетическая виновность радикально меняет момент преступления, ведь виновники в настоящем будущем не совершат (не смогут совершить) свое преступление в будущем настоящем.

Логика времени у Precrime подрывает сама себя. Здесь проявляются границы почти повсеместно царящего сейчас режима статистической вероятности и предсказуемости. И не потому, что объем данных слишком велик для обработки. Скорее, речь идет о качественной границе неизбежной случайности – временно́й случайности, будущего модуса, поскольку не бывает случайности, не связанной ни с каким временем. Это то, что предстоит осознать Андертону, когда он попадает в лапы своего же собственного агентства. (Его спутнице понять происходящее так и не удается: Lisa laughed sharply. «Risk? Chance? Uncertainty? With precogs around?»[4]4
  Лиза резко, насмешливо расхохоталась: «Риск или шанс? Тебя пугает неизвестность? А для чего у нас кругом сидят провидцы?» (англ. англ.). Пер. Л. Васильевой,). Н. Маркаловой.


[Закрыть]).

Такая случайность, неподвластная к вероятностным расчетам, возникает тогда, когда разница между будущим настоящим и ожидаемым настоящим будущим не воспринимается как индивидуальная ошибка, а перерастает в кризис системы, так что возможное будущее становится невозможным. Но когда человек знает, что может совершить преступление, что у него есть выбор между добром и злом, тогда упреждающий порядок этого комплекса времени разрушается.

АРМЕН АВАНЕСЯН:

Основную теорему философии темпораль-ной формы, в которой не доминирует ни философия времени, ни теория грамматических времен, можно описать словами Джона Мактаг-гарта: настоящее было будущим, остается настоящим и станет прошлым.

Precrime, или preemptive policing[5]5
  Упреждающий контроль (англ. англ.).


[Закрыть], делает очевидным типичное современное заблуждение о времени: эстетическую веру в настоящее само по себе, в реальную, нетронутую случайностью и альтернативными сценариям будущего действительность. А интерес поэтизации настоящего состоит, напротив, в проявлении его асимметрии и асинхронии, в его инфицировании нулевой контингентностью и анархией. Поэтика как признание и производство различий. Различие в потоке времени отмечает одновременно пространство выбора, при этом поэтизация включает в себя создание чего-то предшествующего, которое столь же реально, как и решения, принятые в настоящем.

Сегодняшний комплекс времени, приходящего из будущего, должен быть освобожден от этого рестрикционного полицейского захвата. Вы даже еще не начали использовать этот потенциал. Вместо этого вы беззаветно верите в различные полицейские методы, которые Филип К. Дик более пятидесяти лет тому назад описывал как научную фантастику: примерами тому британская компания Behavioural Insights Team или Social and Behavioral Sciences Team в США и так называемые heat lists[6]6
  «Горячие списки», с помощью специального алгоритма идентифицирующие людей, склонных к участию в преступлениях.


[Закрыть], в которые легко попасть, но откуда не так легко выбраться. А вместо помещенных в желе провов, производящих фантастические картинки, у вас есть Facewatch с ежедневным беспощадным анализом ваших изображений.

АНТУАНЕТТА РУВРУА:

В отличие от правления по закону, «сила» алгоритмического прав-ления заключается в отделении подданных от их спо собности делать или не делать определенные вещи. Его целью (как это подтверждает его фокус на предсказаниях и упреждении) является контингентность как таковая.

ПРЕМЕДИАЦИЯ. Взаимодействие бессознательных провидцев (прежде всего, одного особенно одаренного прова женского пола, этакой Кассандры наоборот, предсказывающей то, чего не происходит), а также полицейских сил быстрого реагирования, является точной аллегорией исполнительного вмешательства современной правительственности[7]7
  Франц. gouvernementalité – введенное Мишелем Фуко понятие, обозначающее набор публичных управленческих техник, ведущих свое происхождение от ранненововременного понятия «государственного интереса».


[Закрыть], исключающей пространство для дивергентного, непредсказуемого поведения, игнорируя любое различие, возникающее в результате рекурсивной интеграции будущего в настоящее. Когда знание о будущем рекурсивно вводится в настоящее – известное в настоящем будущее – как составная часть целого будущего настоящего, возникают новые варианты. Постдемократическая интерпретация спекулятивного комплекса времени не оставляет места для этой поэтической разницы.

Вместо этого службы государственной безопасности маниакально собирают данные. Иногда даже кажется, что само упреждающее, преэмптивное предотвращение насилия есть только предлог для совершенно иной полицейской стратегии. Предотвратил ли пресловутый Патриотический акт новые теракты в Америке, так же неясно, как не ясна достоверность признаний вины, полученных под пытками, или миротворческая сила и экспорт демократии посредством упреждающих, преэмптивных ударов. За всем этим стоит основополагающая негативная или деструктивная позиция по отношению ко времени, приходящему из будущего. Против будущего, воспринимаемого исключительно как опасное, следует преэмптивно выступать с позиции силы – именно преэмптивно, а не превентивно, так как постоянно упоминаемая угроза террористических нападений тем самым не предотвращается, а наоборот, в значительной степени возрастает. После каждой атаки дронов число террористов будет увеличиваться. Такая новая темпоральность воздействует на геополитический макроуровень, а также экономическую микрополитику вашей повседневной жизни. Изменения в компьютерных и информационных технологиях обеспечивают новый тип биополитического доступа к приватному и социальному поведению, доступа, в результате которого исчезают не только домодерные формы отправления власти (дисциплина), но и известные формы организации обществ контроля. Сюда относится и ставшая доминантной в ходе событий 11 сентября форма медиального упреждения, которую Ричард Грузин назвал премедиацией, новой установкой медиа не на происшедшее или происходящее сейчас, а на будущее, описанное в качестве угрозы, с которой ты всякий раз сталкиваешься при просмотре политических теледебатов и комментариев. Что будет дальше? Сработает ли во время предстоящей телевизионной дискуссии конфронтационная стратегия Трампа, выбранная им во время президентских дебатов? Неизбежна ли следующая террористическая атака? Где будут приниматься решения о последующих действиях? И всё же тезис Грузина о том, что основной функцией медиального упреждения является своего рода профилактика травматического опыта, кажется тебе неубедительным. Разве страх перед якобы травматическими событиями (террористическими атаками) не является медиаполитически желаемым, умышленно охраняемым и культивируемым?

АНТУАНЕТТА РУВРУА:

Упреждение (а не регулирование) индивидуального и коллективного поведения и траекторий, вероятно, способствует преодолению сложностей в мире массовых потоков людей, объектов и информации, а также компенсации трудностей управления по закону в сложном, глобализированном мире.

РИЧАРД ГРУЗИН:

Я беру как пример премедиацию войны в Ираке, утверждая, что премедиация создала медиалогику доктрины Буша-Чейни о преэмптивной войне. ‹…› Целью подразделе-‹…› подразделения по борьбе с преступностью является превентивное преследование, которое должно было стать одной из ведущих стратегий администрации Буша по выявлению и предотвращению терроризма в США после 11 сентября. В политическом режиме преэмптивной войны Буша – Чейни премедиация стала основным медиа режимом. ‹…› Идея преэмптивной войны противопоставляется внутренней практике «превентивного преследования» террористов, которая в настоящее время является официальной политикой правительства США. Подобно преэмптивной войне, превентивное преследование направлено на то, чтобы остановить акты внутреннего террора до того, как они произойдут.

РИЧАРД ГРУЗИН:

Премедиация характеризует медиальность первого десятилетия XXI века как сконцентрированную на культурно опосредованном желании убедиться в том, что будущее было заранее описано (pre-mediated) прежде, чем стать настоящим (или прошлым), – в значительной степени для того, чтобы не позволить застать врасплох медиа, а следовательно и американскую общественность, как это случилось утром 11 сентября 2001 года.

Вот почему настало время для нового типа разведок (DISCREET была акцией такого рода), чьей первостепенной задачей должно стать окончание направленной против собственного населения войны тотального контроля со стороны государства. Если принять во внимание, что холодная война против сотен миллионов якобы опасных коммунистов и реальной возможности ядерной войны длилась сорок лет, то удивительно, что вот уже почти двадцать лет вы находитесь в состоянии войны против терроризма. Войны, которую невозможно выиграть, войны против нескольких тысяч (по крайней мере до недавнего времени) безумных фанатиков, объявленной спецслужбами, которые только сделали себе одолжение, освободившись от кризиса легитимности (после потери смысла своего существования в результате падения Берлинской стены) и запустив новый мощный нарратив.

Во время своего участия в DISCREET Сэм Форсайт различал два вида опасности: с одной стороны, danger как опасность, возникшая в результате накопления прошлых событий; с другой – threat как угроза, приходящая из будущего. Эта вторая форма постоянного страха перед угрозой, которую невозможно объяснить естественным образом, имеет решающее значение для поддержания статус-кво перманентного чрезвычайного положения, известного как война против террора.

Предстоящие катастрофы в и без того почти безысходной и крайне драматической ситуации: этот вид параноидальной пропаганды, не поддающейся проверке фактами или сопоставлением с реальным положением дел, в настоящее время в самой необузданной форме практикуется Дональдом Трампом. Вчера, сидя в баре, оборудованном, как почти все бары в Майами, несколькими экранами, ты едва смог избежать его весьма внушительного бреда. Однако протофашистский дискурс Трампа не есть симптом проработки какой-либо травмы, скорее это выражение банального неприятия центральных элементов действительности. Этот постфактический уровень и делает его таким интересным (тебе стоит поразмышлять над его характером с точки зрения философии времени).

Ощущение неспособности что-либо изменить, беспомощности или контроля со стороны внешних сил является логическим следствием неспособности маневрировать в будущем. «Будущее больше не может быть сформировано или описано»: это означает, что упреждение в той степени замещает предписание, в какой будущее опережает настоящее. Эта ситуация усугубляется тем фактом, что различные превентивные аппараты охватывают весьма ограниченные горизонты будущего (к примеру, индивидуальные потребительские решения, выбор партнеров, преступные действия), в то время как более широкие промежутки времени в нашей сложной реальности лежат вне зоны их влияния – по крайней мере, на данный момент.

Воскресенье, 25.09.2016
Следуй за толпой: iPhone

КАТАНИЕ НА СКУТЕРЕ. Вы колесите на своем оранжевом скутере по Майами-Бич, вдоль Оушен-драйв, до тех пор, пока не застреваете в пробке и вам не становится слишком жарко между пылающими восьмицилиндровыми моторами. Параллельно вам пролегает Коллинз-авеню, где даже с пятьюдесятью кубическими сантиметрами «полное» ускорение между перекрестками каждый раз означает порыв свежего ветра. Вы поворачиваете на Шестнадцатую улицу к видному издалека зданию – паркингу, архитектурной эмблеме Майами. Несмотря на запрет, вы протискиваетесь сквозь гигантские бетонные шары и поднимаетесь на пару этажей в поисках необычного ресторана (Мари) и парковочной площадки, где разворачивалась, возможно, самая фантастическая начальная сцена Полиции Майами Майкла Манна 2006 года (Армен). Но это вряд ли, ведь если верить Google, постройка Herzog & de Meuron была закончена лишь в 2010-м. На полпути вас останавливает охранник, перед которым вы правдоподобно разыгрываете невежественных европейских туристов, в результате чего он всё-таки просит вас развернуться в сторону выезда на Линкольн-авеню.

Вы решаете прогуляться по туристической зоне. Занятие не для культурных пессимистов, это уж точно. Но есть и это очарование карибских температур, которые часто повышаются на два-три градуса после захода солнца, когда обычно собираются облака и идет небольшой дождь. Вы проходите мимо здания, продаже которого вы обязаны своим присутствием: около восьмидесяти миллионов долларов открывают ArtCenter долгосрочные финансовые возможности для новых проектов.

Через несколько кварталов вы уже идете по выставке AN IMAGE и обсуждаете, почему цвета, формы и образы Майами оказывают такое сильное влияние. Позволяют ли постоянная жара и влажность (с которыми ваши тела еще не научились справляться) видеть различные контуры, очертания и даже сам воздух? Далее Мари рассказывает о том, что читала о климатическом интеллекте, например о способности адаптировать наши суточные ритмы к тропическим температурам. Ты вдохновлен идеей Майами-мимесиса и предсказываешь майамесис своего письма (ранний подъем, письмо, затем купание в море, а если на пляже станет слишком жарко, еще одна сессия письма во второй половине дня, прежде чем наступят длинные вечера). Вы спорите, являются ли ваши походы по расположенным между ресторанами и снабженным кондиционерами магазинам доказательством климатического интеллекта или это, скорее, пример типичного для Майами высококлассного шоппинга. Майамесис. Возможно, к моменту вашего следующего визита здесь уже будет продаваться высокотехнологичная одежда, способная вносить ваши биометрические данные прямо в текстиль.

I PHONE. По крайней мере два дня прошли без вашего постоянного присутствия в сети, и это, как вы полагали, не должно стать проблемой, учитывая расположение квартиры (рядом с пляжем) и отсутствие каких-либо обязательств. Но, может быть, вам нужна SIM-карта, чтобы спонтанно встретиться с друзьями, взять в аренду машину или забронировать столик в ресторане, который вы даже не найдете без смартфона. I phone, therefore I am. Смартфон как важнейшее средство для поиска и передвижения по миру.

Найти хорошего оператора сотовой связи оказалось не так легко, как в предыдущие визиты в США. Один провайдер предлагает только долгосрочные контракты, у другого нет подходящих пакетов данных, а компания, которая обычно обслуживает краткосрочных посетителей, таких как вы, предлагает только самые последние сверхбыстрые соединения – но какая польза от этого, если твоему стареющему iPhone не хватает необходимой мощности? Никто в здешних магазинах не может сказать вам, как это влияет на скорость передачи данных.

Нужно ли тебе купить новый смартфон? Нужно! Ты должен. В противном случае ты не сможешь радоваться жизни. Ты собьешься с пути, сам не зная, как так вышло, и в какой-то момент твоя работа станет менее эффективной, если ты, будучи в дороге, вдруг не сможешь подключиться к интернету через свой ноутбук, пользуясь удаленным доступом. Это то, что социологические теоретики ускорения называют скользким спуском. Ускорение как принуждение. Невозможно стоять на месте, не замедляясь и не теряя способности функционировать.

А потому вполне объяснимо, что на каждой торговой улице теперь есть Apple Store, созданный с опорой на замысловатый дизайн и новейшие идеи социальной инженерии с целью сосредоточить всё ваше внимание в центре магазина. Там вы берете в руки новый iPhone 7 и убеждаете себя, что более старая и отныне менее дорогая модель, к счастью, имеет сопоставимый функционал. Идя к выходу, ты спрашиваешь Мари, не та ли это пара с пляжа, которая сегодня утром провела два часа, стоя по колено в воде и производя три гигабайта селфи, – ты сам еще предложил сфотографировать их в полный рост. Даже не спросив, можно ли взамен одолжить их палку для селфи.

Вместо того чтобы быть в первую очередь медиумом самопрезентации, смартфон может фактически быть медиумом, позволяющим нам воспринимать и понимать этот мир.

КРИС АНДЕРСОН:

Интерфейсы представляют нам мир как пространство возможностей с одновременно доступными объектами данных. ‹…› В последние годы смартфон стал универсальной интерфейс-технологией, постоянным посредником между физической средой и пространством цифровых данных.

Умные устройства выводят на экран данные, которые пребывают в состоянии постоянного обмена. Таким образом, пользовательские интерфейсы сами стали органами восприятия. Они записывают движения глаз и пальцев, регистрируют, кто, где, чем и как долго занимается, а затем преобразовывают эти данные в информацию о своих пользователях. Устройства наподобие Kindle скоро будут состоять из одних биометрических датчиков и смогут прочитать вас точнее, чем вы свои электронные книги. Оптическая эргономика и визуальное бессознательное.

iPhone является симптомом очередного изменения парадигмы на макроэкономическом уровне: он заменил автомобиль как потребительский фетиш. Детройт, столица американской промышленности в XX веке, в настоящее время лишь capital of ruin porn. Центр теперь находится на Западном побережье, в Кремниевой долине. Как ни один другой объект (последняя модель) iPhone воплощает плавный переход от промышленного общества к информационному, к обществу данных и в конечном счете к обществу software. Даже если эта отрасль по-прежнему основывается на условиях материальной эксплуатации, ее центральным оператором является вычисление (computation), в этимологическом смысле бесконечный процесс вычисления и совместного мышления (com-putare). Com puta madre: Denk mit, motherf*cker!

Согласно своим критикам, вычислительный капитализм имеет тенденцию подвергать все сферы жизни диктату механических правил, баз данных и алгоритмов. Широко обсуждается вопрос, в какой степени подчинение всех норм и ценностей таким правилам создает серьезную угрозу для существующих демократий.

Но тут слишком много всего перемешано, целый алфавит новых понятий для политической теории («алгоритмы», «большие данные», «вычисление» и т. д.), стоящих наравне с технологиями XXI века. Поэтому стоит разобраться с ними по одному – и заодно осознать, что за буквой Д скрывается «дигитализация», а не «демократия».

ТЕЙЛОР ОУЭН:

Тот, кто имеет доступ к квантовым вычислительным мощностям, получит такое преимущество в контроле и понимании информации, что это может привести к новому виду гонки вооружений. Те, кто обладает квантовыми компьютерами, могут теоретически прогнозировать фондовый рынок, моделировать глобальные погодные условия, идти вперед в области искусственного интеллекта и иметь возможность обрабатывать и понимать огромные запасы данных наблюдения в режиме реального времени.

ДИГИТАЛИЗАЦИЯ. Несколько десятков лет назад медиатеоретик Фридрих Киттлер постулировал, что цифровая природа различных медиа (MP3, цифровых изображений, автоматической торговли акциями и т. д.) является техническим априори современности. И, как и любая медиа-революция (возникновение языка, появление письменности, изобретение книгопечатания), это приводит к апокалиптической (чрезмерной) реакции.

Строго говоря, в ситуации дигитализации проблемы вызваны тем, что новые медиа производят излишек смысла (Дирк Беккер), на этот раз в срезе между человеком и машиной, излишек, к обработке которого еще никто не готов.

В самом выражении «большие данные» уже заключена эта умственная перегрузка. Крупнейшее из известных хранилищ данных секретных служб составляет 1 йоттабайт, что равняется 10²⁴ байт. Это чуть более 10¹⁴ байт на каждого жителя Земли, то есть более ста терабайт, чего хватит на 10⁷ часов (или более тысячи лет) HD видео. Однако значение и ценность больших данных заключаются не в невероятном количестве, а в том, как данные соотносятся друг с другом (или, если быть более точным, как устанавливаются причинные связи между ними), а также в отношениях, которые можно установить между данными и отдельными лицами и группами, производящими их. Постепенно большие данные трансформируют политический и правовой порядок: этот процесс превосходит вас с точки зрения прогресса по одной лишь причине технической обработки.

Несмотря на то что вы живете в эпоху цифровой революции, она есть нечто, превосходящее вас. Хотя бы потому, что у вас еще нет адекватной юридической и политической теории – той, которая может иметь дело со временем, приходящим из будущего.

Армен вводит в поисковике AfD и PEGIDA, Трамп и KKK, но это ничего не говорит о его политических взглядах. В связи с отчетами о его преподавательской деятельности за последние двадцать лет, которые, несомненно, существуют в той или иной форме, эта информация может быть интерпретирована неверно. Даже тот факт, что он проводил семинары по политологии в Вене на тему Венский антисемитизм рубежа XIX и XX веков, может быть истолкован по-разному. А его критические замечания по поводу продолжающегося отрицания Турцией геноцида армян, происшедшего сто лет назад, могут быть восприняты как антимусульманские. Но какую бы цепочку примеров ты ни проигрывал у себя в голове, выводы, сделанные на основе цифровых данных, отличаются от реальности в зависимости от того контекста, в котором они были сформированы.

Сколько бы усилий вы ни прикладывали, порочный круг в рассуждениях о вычислении может быть разрушен не рефлексивным мышлением, а только рекурсией. То, что ты рассказал о себе вчера, зависит от того, что ты сделаешь с этим завтра (хотя это может оказаться чересчур консервативным способом выражения). Сами по себе твои данные несут мало информации. Они похожи на пустые раковины, которые принимают значение только в конкретном контексте. Но это означает, что они также обладают поэтическим потенциалом для интерпретации как нечто иное, чем то, что кажется очевидным здесь и сейчас (профиль А интересуется ку-клукс-кланом и должен быть засыпан соответствующей информацией). В этом смысле данные напоминают то, что лингвисты называют «дейктическими шифтерами»: значения «я», «здесь» и «сейчас» всегда возникают в конкретном контексте. Большим данным свойственна чувственная неопределенность и семантическая неоднозначность, о чем мы часто забываем.

ДЖАРОН ЛАНЬЕ:

Наша основная иллюзия состоит в том, что мы представляем большие данные как субстанцию, как природный ресурс, ожидающий добычи. Мы регулярно используем такие термины, как «сбор данных», чтобы подтвердить эту иллюзию. Действительно, некоторые данные таковы. Большие научные данные, например данные об образовании галактик, погоде или вспышках гриппа, можно собирать и добывать как золото при условии, что вы приложите немало усилий. Но большие данные о людях работают иначе. Они не ждут вашего анализа, они играют против вас.