Текст книги "Машинисты (авторский борник)"

Автор книги: Аркадий Сахнин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

Мы не сомневаемся в том, что лучшие комсомольско-молодежные бригады всех локомотивных депо поддержат нашу инициативу о проведении маршрута на сэкономленной электроэнергии и безвозмездно, с тем чтобы перечислить заработанные деньги за рейсы в фонд досрочного выполнения десятой пятилетки.

Это будет достойным вкладом комсомольцев и молодежи стальных магистралей страны в досрочное выполнение народнохозяйственного плана первого года десятой пятилетки и нашим трудовым подарком Родине к XXV съезду КПСС».

Несколько лет назад руководителя комсомольско-молодежной колонны электровозов имени XXIII съезда партии Александра Жаринова провожали на пенсию. Не на самом деле, конечно, а только для формы, потому что комсомольские вожаки на пенсию не уходят. Понятия эти несовместимые. Несовместимые по жизни, по правде жизни. А формальный повод для проводов был. Машинист имеет право на пенсию в пятьдесят пять лет.

Никто не принял всерьез эту дату в жизни Жаринова. Просто отметили ее, поскольку она наступила. А на следующий день он повел тяжеловесный скоростной состав на том самом электровозе, за правым крылом которого установил не один рекорд.

Ревизорский аппарат на железнодорожном транспорте строг и непреклонен. Машинист старше 55 лет не имеет права водить магистральные поезда. Но тут… «Не хватило у нас духу отпустить Александра Ивановича, – сказал начальник депо Н. Г. Рыбин. – Сильный, уверенный, многоопытный руководитель комсомольской колонны локомотивов, он и душой и телом оставался молодым. Жаринов – единственный машинист, которому было разрешено водить поезда после достижения пенсионного возраста».

И снова гремела его слава машиниста, и не один рекорд он поставил за эти годы.

На седьмом десятке жизни и на пятом десятке работы на «Сортировке» его назначили на пост дежурного по депо. Для непосвященных эта должность может показаться спокойной и тихой. В действительности нет в депо более напряженного, горячего, даже бурного участка работы. Новая огромная ответственность легла на его плечи. В его распоряжении – сотни локомотивов, ему подчинены все машинисты и помощники, в «го столе – ключи от всех локомотивов. Гигантской напряженности движение поездов. И для каждого поезда он должен «выдать» электровоз или тепловоз, обеспечить максимальную нагрузку для всех локомотивов, исключить их простой. Какие бы ни произошли происшествия с локомотивом, вопрос «что делать?» будет обращен к нему. Дежурный по депо, особенно в ночное время, – полный хозяин всего парка машин.

Свою трудовую вахту на новом участке он несет с тем же достоинством, как нес ее всю трудовую жизнь.

«Первое место завоевано коллективами смен дежурных по депо А. И. Жаринова и А. А. Шкуратова», – писала газета «Первый субботник» в 1974 году. «Слаженно и дружно потрудились коллективы смен дежурных по депо А. И. Жаринова и А. А. Шкуратова. По труду и честь – коллективам этих смен присуждено первое место», – сообщает та же газета в 1975 году.

День открытия XXV съезда был праздником для всех советских людей. Для Александра Ивановича это был двойной праздник и большое испытание. 25 февраля 1976 года в том же номере, где был опубликован Отчетный доклад ЦК КПСС, «Правда» поместила большую фотографию и такую заметку:

«У советских людей есть добрая традиция – встречать знаменательные события в жизни партии, народа трудовыми подарками. С хорошим, приподнятым настроением встретили открытие XXV съезда КПСС рабочие локомотивного депо Москва-Сортировочная. На этом предприятии свято хранят и развивают славные традиции героев первых коммунистических субботников.

Вчера по инициативе комсомольско-молодежной колонны имени XXIII съезда партии со станции Москва-Сортировочная-Рязанская отправился эстафетный комсомольский поезд по маршруту Москва – Лена. Из столицы тяжеловесный поезд повели машинист молодой коммунист Дмитрий Богданов и его помощник комсомолец Вячеслав Щугарев».

Идея эстафетных поездов, пересекающих огромные просторы Родины, родилась в колонне, которой руководил Александр Иванович Жаринов. Он вел эстафетные поезда в честь 50-летия Ленинского комсомола, в честь 100-летия со дня рождения В. И. Ленина, вел на последнем этапе поезд Байкал – Москва в честь завершения электрификации этой пятитысячекилометровой дороги.

В день открытия XXV съезда партии Жаринов нес в депо свою трудовую вахту. В 11 часов он тщательно осмотрел могучую машину ВЛ-10. Потом еще раз обошел ее вокруг и отправился на свое рабочее место. Вскоре явился Дмитрий Богданов. Александр Иванович выдал ему ключи от машины, выписал и вручил маршрутный лист и вместе с ним пошел к электровозу.

Богданов с помощником тоже осмотрели локомотив, а Александр Иванович сказал напутственное слово.

– Когда страна задыхалась от голода, когда мертвой хваткой стиснули ее интервенты, еще в то далекое время Ленин увидел в нашем депо зарю коммунизма… Пусть же этот герб электровоза «ВЛ» – Владимир Ленин, – стоит перед тобой, как символ наших побед, которые ты должен приумножить.

Жаринов, казалось, хотел еще что-то сказать, но растрогался, крепко пожав Богданову руку, добавил:

– Не подведи, Дима! Счастливого тебе пути и счастливой жизни!

Машина плавно тронулась и направилась на станцию, к поезду, где железнодорожники собрались на митинг. Александр Иванович провожал ее взглядом, пока она не скрылась из виду. Потом медленно пошел к себе. В тот день ему предстояло обеспечить локомотивами еще более тридцати поездов.

1976 г.

ГЕРОИ ТАШКЕНТСКОЙ БИТВЫ

Я видел людей Среднеазиатской железной дороги в дни гигантского стихийного бедствия. Они показали себя боевым коллективом, способным справиться с задачами немыслимой трудности в критический момент жизни всей дороги.

Это было десять лет назад, о чем тогда я и написал. Они верили: вместо палаточных городков вырастут грандиозные архитектурные ансамбли, город станет краше, чем был. Об их подвигах, об их вере я и писал.

Все, о чем в те трагические дни можно было писать лишь «будет», сегодня – есть! Преданы забвению палаточные городки. В полной мере проявили свой талант архитекторы. Новое здание управления дороги, точно водяной стеной, ограждено с фасада фонтанами. Не осталось и признаков бушевавшей стихии. Но история подвига ташкентцев – во время землетрясения никогда не уйдет в прошлое и не забудется. На это истории и сегодня воспитывается стотысячный коллектив Среднеазиатской дороги, вся армия железнодорожников страны, миллионы советских людей.

Вот эта история, написанная в дни землетрясения ровно десять лет назад.

…Я слышал много сказок о Ташкенте. О японцах, которые привезли туда рыбок. Волшебных рыбок, предсказывающих землетрясение. Это добрая сказка: беспокоиться больше не о чем, хорошие рыбки заранее обо всем предупредят.

А вот злые сказки: с каждым толчком к поверхности приближается вулкан, с каждым толчком под Ташкентом обваливается почва, уже почти ничего не осталось.

Есть еще страшнее сказки. Но чем страшнее, тем интереснее. На то они и сказки.

Ученые объяснили существо процессов под Ташкентом, идущих на затухание. Попросили не верить сказкам: «Никакая гора не вылезет, никаких провалов не будет, вулкан не возникнет». Но бог с ними, со сказками, хватает и того, что было в действительности.

Землетрясение – это миг. В Ташкенте в этот миг сработало пятьдесят миллиардов киловатт. Это мощность двенадцати тысяч Братских ГЭС. Такие выводы сделали ученые. Когда происходит землетрясение, люди не занимаются теорией. Они видят и слышат, как все получается на практике. Трещат и рушатся дома, колеблется почва, горбятся, как ползущая гусеница, поезда, гудит земля, озаряемая багровым светом. И им это страшно. Страшно, потому что они люди.

Ташкентцам обидно, когда говорят или пишут, что ко всему они привыкли, и, конечно, им не страшно, и веселье бьет чуть ли не через край, и город будет еще краше, и остается лишь добавить: как все-таки хорошо, что было землетрясение.

Бред все это. Привыкнуть к землетрясениям невозможно. После толчка, пусть самого слабого, ждешь второго и не знаешь, какой силы он будет. Это страшнее, чем ждать второго захода бомбардировщиков, потому что и под землей не зароешься, и не прикроешь своим телом ребенка. А если за ночь происходит не два толчка, а двадцать?

Это правда, что ташкентцы мужественно переносят бедствие и в самые трудные минуты, подчас рискуя жизнью, остаются на своих постах. Об этом пойдет речь ниже, и будь моя воля, наградил бы каждого ташкентца почетной медалью, как за оборону города во время войны. Именно за то, что они мужественно выносят огромные трудности и величайшее напряжение.

Это правда, что Ташкент не знал и не знает паники или малодушия, правда, что он станет сказочным городом, зеленая зона которого в самом центре будет в несколько раз больше знаменитого английского Гайд-парка. Но пока еще повсюду палаточные городки. Это очень романтично – палаточный городок. Ассоциируется с туризмом, пионерскими лагерями, чудятся река, лес, отдых. Но это не то. В этих палатках температура порой больше сорока. И они долго удерживают тепло, и трудно в таких условиях заснуть, и трудно встать на работу. Это ведь не день, не два – месяцы.

Я расскажу о том, как живет только один отряд героического города – железнодорожники. И не потому лишь, что мне особенно близки и дороги эти люди, чья профессия и в обычные мирные дни требует мужества. Дело в том, что на их долю в ташкентской трагедии выпала наиболее трудная роль.

Ташкент – это ворота, узкая горловина, через которую идет основной поток грузов из центра страны в Узбекистан, Киргизию, Туркмению и Таджикистан. Через эти же ворота идет грузовой поток четырех Среднеазиатских республик в другие районы страны, в десятки стран мира, которым они поставляют свою продукцию. Эти потоки нельзя ни остановить, ни задержать. Чтобы справиться с перевозками в обычное время, железнодорожники Ташкента работали с полной отдачей.

После землетрясения нагрузка увеличилась в несколько раз. Из ста девяти тысяч квадратных метров их жилой площади, разбросанной по всему городу, пострадало восемьдесят тысяч. Кроме того, пострадали здания управления Среднеазиатской дороги, эксплуатационного отделения, станционные, вокзальные, к которым подведены сложные подземные и воздушные коммуникации, и еще железнодорожные больницы, учебные заведения, детские учреждения. Все это требовало немедленного восстановления. Именно немедленного, ибо без связи, централизованного управления стрелками, которым оснащен Ташкент, диспетчерской и других служб движение поездов немыслимо. Столь же немедленно требовалось создать условия для отдыха тем, кто лишился крова, а это семьсот пятьдесят семей. Значит, ташкентским железнодорожникам, кроме основной работы, пришлось взять на себя огромное, скоростное строительство, площадкой которого являлся весь город от края до края.

Но и это не все. Пятнадцать советских республик, Москва, Ленинград и другие города поспешили на помощь столице Узбекистана. На заводах и фабриках страны заказы для нее выполнялись вне очереди, грузились вне очереди, поезда пропускались на правах пассажирских. Огромные потоки людей – рабочие, студенты, проектировщики, различного рода специалисты, устремившиеся на помощь пострадавшим. Строительные материалы, механизмы, машины, оборудование… И все – в одну точку, в Ташкент.

Как же избежать хаоса на узле, переработать этот немыслимый поток и не закупорить «горловину» – проход в Среднеазиатские республики?

Проблемой ташкентского железнодорожного узла занимались Центральный Комитет и правительство, руководители Узбекистана, министр путей сообщения.

Не было на ташкентском узле хаоса. Как и обычно, шел поток грузов для Среднеазиатских республик. Ни одна строительная армия пятнадцати республик не могла бы предъявить претензии дороге. В восстановлении жилого фонда ташкентские железнодорожники перекрыли все мыслимые нормы, оставив позади все строительные организации города.

Это результат талантливо проведенной организационной работы, смелого решения сложных инженерных проблем, большого напряжения духовных и физических сил рядовых железнодорожников. В момент тяжелого испытания управление Среднеазиатской железной дороги оказалось боевым, подвижным, инициативным органом, способным решать сложные вопросы государственного масштаба.

Внешне управление дороги похоже на штаб, ведущий сражение. Израненное, с десятками кабинетов, готовых рухнуть, откуда переселились люди в вестибюли и коридоры нижних этажей вместе со своими столами, шкафами, телефонами, селекторами, это здание с глубокими трещинами и есть боевой штаб дороги и ее стотысячного коллектива, которым двадцать лет руководит человек большой души, образованный, одаренный и удивительный, член ЦК Узбекской компартии Азис Мовлянович Кадыров. Говорит он медленно и тихо, слова его весомы и убедительны. За двадцать лет никто не знает случая, чтобы он повысил голос. И это спокойствие даже в самые острые моменты передается окружающим.

За последние годы в управлении дороги не было объявлено ни одного взыскания. Но сотни людей премированы и получили благодарности, ибо в эти же годы Среднеазиатская неизменно занимала первое или одно из первых мест в соревновании сети дорог СССР.

Партийный комитет дороги не разобрал ни одного персонального дела, потому что их нет. По тем же причинам бездействовал товарищеский суд. Не только в управлении, но и во всем стотысячном коллективе дороги искоренено пьянство. Это было сделано несколько лет назад решительно и мудро.

Операция, хотя и рассчитанная не на один месяц, но все-таки на короткий срок, многим казалась рискованной.

Ее провели блестяще. Кадыров сказал: «Выпивка одного машиниста, диспетчера, стрелочника, любого человека, связанного с движением поездов, может стоить жизни сотням. Чтобы предотвратить это, мы вправе идти на любые меры».

Начал действовать неизданный, суровый закон: увольнять каждого, кто явится на работу нетрезвым или после выпивки. От такого человека исходит угроза безопасности движения. Перед каждой поездкой с машинистами, помощниками, кондукторами разговаривал нарядчик. Малейшего запаха спиртного было достаточно, чтобы отстранить их от работы. Так же поступали с работниками других профессий, будь то слесарь – «золотые руки» или «незаменимый» бригадир. Так поступали даже в тех случаях, когда отстранение от работы грозило срывом графика движения поездов, выполнению плана, любыми неприятностями.

Оказалось, «потери» дорога понесла ничтожные, не смогла использовать даже малого резерва, который готовила на случай возможных увольнений. А с выпивками было покончено.

На дороге действует система, являющаяся большим стимулом для каждого. Подобно тому как в армии положено через определенный срок повысить человека в звании, так и здесь следят за ростом людей. И молодой заместитель начальника пассажирской службы Гильям Захитдинов, и такой же по возрасту заместитель начальника внеклассной станции Ташкент Насым Усманов несколько лет назад, поступая на работу дежурными по разъезду, знали, что не будут забыты и от них самих зависит дальнейший жизненный путь.

На Среднеазиатской люди верят друг в друга. Никто никого не подсиживает, нет склок. Здесь такая атмосфера, что, попади сюда склочник средней руки, он обязательно перевоспитается. Ну а закоренелого просто, наверное, выгонят. Мне рассказали такой случай.

Приходит к Кадырову один из новых работников и говорит: такой-то сотрудник сказал о вас то-то и то-то.

– Ах, как нехорошо! – возмутился Кадыров и попросил секретаря пригласить того сотрудника.

– Мне можно идти? – торопливо поднялся жалобщик.

– Зачем? – ответил Кадыров. – Он придет, вы при нем и повторите все, что рассказали.

Жалобщик растерялся.

– Вы считаете, что он сказал обо мне неправду? – спросил Кадыров.

– Конечно.

– Так вот и надо было объяснить ему это. А теперь и я послушаю, как вы это сделаете.

Когда вошел приглашенный, Кадыров сказал ему:

– Извините, пожалуйста, надобность в вашем присутствии миновала. Ваш новый товарищ по работе, – показал он на жалобщика, – дал мне необходимую справку.

Новый работник оказался хорошим специалистом, да и человеком неплохим. Он воспринял дух дружбы, царивший в коллективе. Спустя год сам и рассказал товарищам эту историю.

Когда у человека беда, ему помогут в любом коллективе. На Среднеазиатской заботятся друг о друге и тогда, когда никакой беды нет. При мне заместитель начальника дороги Виктор Васильевич Приклонский уезжал в срочную командировку. Ехать предстояло на машине по горной дороге. Прощаясь с ним, Кадыров сказал:

– Я тебя прошу ехать не быстро.

– Да, да, – ответил Приклонский, явно не придавая значения этим словам.

– Нет, Виктор Васильевич, пожалуйста, я тебя очень прошу, дорога горная…

Так душевно можно просить взрослого сына, которому уже не прикажешь, но можно надеяться, что из уважения к отцу он не ослушается. II все это очень естественно, по-домашнему, тепло.

За несколько дней до этого Приклонский приехал в управление после очередного толчка и увидел во дворе связистку, прятавшую слезы. Кто то сказал, что в районе, где она живет, сильные разрушения, и женщина беспокоится о ребенке и муже.

– Садись, поедем, – приказал Приклонский.

Оказалось, дома у женщины все обошлось благополучно.

Приклонский – первый заместитель начальника дороги. Кажется, нет проблем, которыми бы ему не приходилось заниматься. У него уйма дел. Что же, он не мог поступить иначе? Отпустил бы телефонистку с работы и дал машину. Пусть едет.

Но ему даже в голову не пришла такая мысль. А вдруг дома ее действительно ждет удар? В такой момент кто-то сильный должен быть рядом.

Это не жест, не рисовка. И не индивидуальное качество одного-двух человек. Так живут и работают начальники служб Абдулла Азимович Азимов, Иноят Рахимович Шабурдахимов, один из руководителей дороги, которого называют человеком-энциклопедией, Александр Георгиевич Вареник и другие. Такова атмосфера в коллективе, долгими годами создаваемая Кадыровым и его помощниками. Когда люди говорят о его скромности, встает облик коммуниста ленинской гвардии. Его дом разрушен при первом толчке. Четвертый месяц вместе с семьей он живет в палатке, где отдохнуть довольно трудно. Уже отремонтированы десятки домов железнодорожников, уже переселились из палаток сотни семей. Квартиру Кадырова начали ремонтировать в самую последнюю очередь. Так он приказал, отправляя рабочих, когда они пришли в первый день после толчка, чтобы ремонтировать его квартиру. И это тоже не рисовка. Это его существо.

Стиль работы штаба дороги – деловой, творческий, естественно, сказывается па делах производственных участков. Бывший машинист, потом главный инженер тепловозного депо Марк Михайлович Шапиро показал мне свое хозяйство, и стало ясно, почему это депо является школой тепловозников всей страны, почему именно здесь был проведен международный симпозиум по эксплуатации тепловозов: высокая культура труда, большие производственные успехи, дружеская атмосфера.

Вся жизнь и работа ташкентских железнодорожников свидетельствовали: в беде они будут стойки, мужественны, и на каждого можно положиться.

Вот как они встретили беду.

ПЕРВЫЙ ТОЛЧОК

После часа почти на телефонном узле дороги работа идет главным образом с диспетчерами и станциями: служебные переговоры, связанные с движением поездов. Время от времена звонят из Москвы, Алма-Аты, Душанбе… Работы немного, и дежурят всего шесть телефонисток.

Оля Простомолотова сидела за столом заказов. Она заполняла бланки, вписывая в них названия станций. Знала: перед самой сменой одновременно начнут звонить все диспетчеры, заказывая подряд все станции. И будут сердиться, что она занята. Если заполнить бланки заранее, все пойдет как по конвейеру.

– Девочки, откуда эта пыль? – сказала вдруг старшая по смене Маша Астахова.

Она не договорила. Все смешалось. Вздрогнули аппараты, качнулись стулья, затрещали стены, посыпалась штукатурка, погас свет. Стол, за которым сидела Оля, рванулся в сторону, наклонился, с него упала тяжелая застекленная рама с расписанием и со звоном разбилась. Из большого аквариума Олю обдало водой, забились на полу рыбки. Где-то сбоку висели провода, и они ударили искрами, точно при десятке коротких замыкании.

Оля закричала, закричали и другие телефонистки, и все смешалось с общим грохотом, треском, во внутренний дворик летели стекла, валились с верхних этажей кирпичи. Было темно, но багровое зарево струилось в комнате, и, точно кровавые глазницы, сверкали более ста маленьких красных лампочек, сигнализирующих о неисправности аппаратуры.

Неожиданно зажегся свет, и это тоже было как удар, и снова все вскрикнули. Увидели трещины на стенах, смещение аппаратуры. Поняли: землетрясение.

Со всех концов города, оставив во дворах и на улицах семьи, бежали в управление дороги командиры транспорта. Бежали начальники служб, отделов, секторов, участков. Бежали руководители депо, дистанций, околотков.

Через пятнадцать минут после землетрясения на всей Среднеазиатской была восстановлена связь. На коммутатор забежал начальник службы связи Георгий Сергеевич Нахалов. Телефонистки бросились к нему. Пусть скажет, что теперь делать. Впрочем, что делать, и без того, казалось, ясно: немедленно бежать домой. Почти у всех телефонисток дети, семьи. Но мысль – бежать домой – не пришла в голову телефонисткам. Как только ожил коммутатор, сотни абонентов потребовали связи. «Задержите движение поездов через мосты», «Проверьте действие светофоров», «Доложите о состоянии централизованных стрелок» – сотни совершенно неотложных указаний и вопросов. Надо действовать быстро и точно, ни на что не отвлекаясь. Надо немедленно соединять людей для телефонных переговоров. Шесть телефонисток и еще Полина Павленко, находившаяся на бюллетене, но уже успевшая прибежать, работали с нечеловеческой нагрузкой. Для такой нагрузки надо человек тридцать.

Работала с удивительной быстротой Оля. Как только появилась связь, на нее набросилась московская телефонистка.

– Что вы там делаете, почему не отвечаете, землетрясение у вас, что ли?

– Да, землетрясение.

– Неуместные шутки, давайте дежурного по управлению…

Оля работала и тихо плакала. Дома Владик, Валерик, мать да еще Вовка. Вовке полтора года, сестра оставила. Будь дома все благополучно, прибежал бы муж, успокоил бы… А может, и он на службу умчался?..

Плакала, пряча слезы, соединяя абонентов, Галка Пушкарская. Дома мать, отец, два брата. Дом маленький, одноэтажный, разве устоит…

К девяти часам начала подходить смена. Те, кто приходил, сразу включались в работу, но и ночная смена оставалась на своих местах, потому что дела было немыслимо много. В девять явились все телефонистки, которым положено было явиться, и ночная смена поднялась, так как для всех не хватало рабочих мест.

Оля бежала домой и не видела, что делается вокруг. А во дворе своего дома обнимала детей, заливаясь слезами, потому что все были живы и никто не пострадал, и не думала о том, что жить теперь негде, пока не привезли палатку.

Через день Оля снова дежурила. И опять были толчки, и опять треск и грохот, и так изо дня в день, или из ночи в ночь, и были такие ночи, когда толчки повторялись по двадцать раз, и так из месяца в месяц, и уже больше шестисот толчков, точно шестьсот ударов иголки в сердце. Но никуда она с коммутатора не уходит, потому что это ее коммутатор и здесь ее коллектив, где она выросла.

Она ходит на работу, а дома, как и все ташкентцы в эту пору, консервирует персики, виноград, помидоры, потому что из-за этого землетрясения не намерена сидеть зимой без свежих фруктов и овощей, и ходит в универмаг, потому что обувь па ребятах горит, и самой ей и мужу надо сшить кое-что для лета, и не пропускает ни одного фильма, потому что землетрясение и без того приносит ей беды, и не дождется оно, чтобы Оля отказалась еще и от кино.