Текст книги "Амазонки"
Автор книги: Аркадий Крупняков
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
– Но ему не подсудна верховная жрица Фермоскиры. Только Совет Шести...
– За что же судить меня?
– Неужели кто?то может поверить, что слепо преданная тебе кодомарха сможет сама поднять оружие на Лоту? Неужели можно предположить, что Антогора, глупейшая из предводительниц, переполненная только жадностью, страхом, жестокостью и свирепостью, может сама придумать эту хитросплетенную ложь? Я тебя обвиняю в убийстве полемархи Лоты, Священная Атосса, правом царицы Фермоскиры, правом члена Совета Шести. – Царица повернулась к двери, прошла несколько шагав, остановилась. – Завтра я предъявлю вам свидетельниц, которых вы сами облекли доверяем.
Царица вопросительно–вызывающе смотрела на Атоссу и ждала ответа. Сколько раз так было, сколько стычек прошло между ними, и всегда последнее слово оставалось за Атоссой. Что ответит Атосса сейчас, какой найдет выход? Священная долго молчала и потом, как бы про себя, а не в ответ Годейре, произнесла:
– Видимо, так угодно богам... не люди прядут нити судеб. Да будет так. Завтра соберемся на Совет. Иди, дочь моя, и будь спокойна – мы накажем виновных, кем бы они ни были.
Когда Годейра вышла, Священная сказала Антогоре:
– Сколько раз я зарекалась поручать тебе большие дела, сколько раз ты ставила под самые жестокие удары судьбы меня. Начиная с похода на Диоскурию. Уже хватит! Теперь я не стану защищать тебя на Священном Совете. И не хочу, и не могу. Я не вижу никакого выхода.
– Выход есть, Священная, – робко произнесла кодомарха.
– Какой?
– Одна из раненых —Беата. Дочь ясновидящей.
– Вот как! Гелону сюда. И немедля. Сама готовь лошадей.
«Все?таки боги не оставляют меня в беде, —подумала Атосса, когда сестра ее вышла. —Беата любит свою мать и послушает ее».
Жрицы храма не выходят на агапевессу и не рожают детей, но исстари заведено: если у девочки из паннория погибнет мать, то ее удочеряют служительницы богини Ипполиты. Девочки, как правило, не знают об этом и любят приемную мать как родную. Да и сами жрицы привязываются к сиротам, как настоящие матери. Когда?то удочерила Беату и ясновидящая. Спустя полчаса пришла встревоженная Гелона.
– Тут только что была царица...
– Я знаю.
– Она привезла печальные вести.
– Тоже знаю. Антогора сказала мне. Надо спешить.
– Ты сейчас же поедешь туда и пройдешь к Беате...
– Если меня допустят/
– Сделай все, что в твоих силах. Иначе...
– Я все понимаю, Священная.
– Время дорого. С собой не бери никого. Иди.
До селения рабынь Гелона добралась на рассвете. Чокея встретила ее настороженно, но, увидев, что она одна, впустила ее во двор,
– Я хочу пройти к раненым. Со мной снадобья.
– Кто тебя послал? Царица?
– Я сама.
– Я не могу, ясновидящая. Приказ басилевсы...
– Там умирает моя дочь Беата. Умоляю тебя.
– Но...
– Если она умрет, царица не простит тебе этого.
– Мне приказано не впускать ни одного человека. Даже Священную...
– Раненым не нужна Священная. Им требуются лекарства. Неужели ты думаешь, что я принесу своей дочке вред? Хочешь, встану перед тобой на колени...
Чокея долго стояла в нерешительности. Она тоже когда?то была матерью и понимала Гелону.
– Хорошо. Ты войдешь. Но только пусть об этом не знает никто. Я бы все равно не впустила тебя, но раненым очень плохо.
Гелона вошла в хижину и сразу поняла, что Чокея права. Беата лежала на соломе и тихо стонала. Вторая амазонка металась в жару – она была без сознания. Ясновидящая опустилась перед дочерью на колени, Беата открыла глаза:
– Мама... Мне плохо... Горит внутри... пить...
– Принеси воды, – Гелона раскрыла сумку и начала вынимать снадобья. Чокея вышла за водой.
– Я умру... мама?
– Ты будешь жить, дочь моя. Но я об одном прошу тебя – не говори, что ты видела, как убили Лоту.
– Как я могу...
– Священная и Антогора сживут со свету тебя и меня... Поверь мне – я знаю, что говорю.
– Но я уже... сказала царице...
– Вас никто не слышал. Откажись, если хочешь, чтобы мы были живы. Лоту уже не вернуть... Подумай, о себе и обо мне. Обещаешь?
– Я всегда слушала тебя...
– Вот и хорошо. Сейчас я посмотрю твою рану... Видишь, она не опасная. Чокея несет воду, сейчас мы омоем твою царапину, смажем снадобьем, и все будет хорошо.
Гелона приняла от Чокеи кувшин с водой, привычными к лечению руками омыла рану, смазала ее, туго перевязала. Затем принялась помогать второй амазонке. Закончив перевязку, сказала Чокее:
– Я здесь не была. Делай что надо.
Чокея вышла во двор, около нее появилась амазонка.
– Позови сюда всех.
Когда около хижины собралась вся свита царицы, Чокея сказала:
– К нам приехала ясновидящая. Поприветствуйте ее.
Амазонки молча выбросили вперед руки.
– Она приехала лечить раненых. Но басилевса приказала мне не допускать к раненым никого. И да простят мне боги и ты, ясновидящая, я вынуждена задержать тебя. Я велю убить всякого, кто попытается придти на помощь Гелоне. Делайте.
Амазонки окружили Гелону и отвели в соседнюю хижину.
Чокея спустилась к раненым…
Совет Шести собрался только через пять дней. Раненая амазонка умерла по пути в город. Беата была очень слаба, чтобы давать показания Совету. Теперь от ее слов зависела судьба и царицы, и Антогоры. Годейра спокойно и уверенно ждала Совета. Она верила, что нанесет Атоссе такой удар, от которого она долго не оправится. Только Чокея понимала, что над царицей сгущаются тучи беды и она, Чокея, повинна в этом.
День Совета выдался хмурым, всю ночь бушевала гроза, она утихла только под утро. Над городом плыли низкие, тяжелые облака. Площадь перед храмом заполнили амазонки, все ждали чего?то необычного – давно не бывало такого, чтобы Совет проходил при народе.
На верхней ступеньке лестницы, что вела к храму, поставлены шесть кресел. Пять из них заняли Атосса, царица, Пелида, Гелона и Антогора. Шестое кресло пустует – полемархи в городе нет.
– Сегодняшний Совет мы созвали по просьбе Годейры—царицы нашей, паномархи и басилевсы, —начала говорить Атосса. —Она хочет сообщить нам нечто важное и нетерпящее никакого отлагательства. Послушаем ее.
Годейра поднялась с кресла, вышла на край возвышения, спокойная и решительная. Она подняла руку, требуя тишины:
– Дочери Арея и Ипполиты! К вам обращаюсь я, к вашим сердцам, к вашему разуму. Кодомарха Антогора обвинила полемарху Лоту в тяжком грехе. Она заявила, что Лота нарушила закон агапевессы и отпустила мужчину по имени Ликоп. Будто бы стало известно, что этот презренный скот живет в селении Тай и сеет грязные слухи о святых заветах великой богини. Священный Совет решил послать в это селение сотню, чтобы найти истину. С сотней пошла кодомарха Антогора и Лота. Никакого Ликопа там не нашли. Люди селения рассказали, что такого человека у них нет и не было. Что же сделала кодомарха? Она убила Лоту на глазах лучницы Беаты и мечницы Грионы. Чтобы скрыть это гнусное убийство, она в пути приказала умертвить несчастных, и только случай спас Беату. Гриона же погибла. Я обвиняю кодомарху Антогору в великом преступлении и требую предать ее верховному суду Фермоскиры.
Площадь возмущенно загудела. О том, что сказала царица, знали немногие.
– Теперь ты говори, кодомарха, —Атосса кивнула головой в сторону Антогоры. —Я только хочу добавить, что царица обвиняет не только кодомарху. Она сказала, что Лота убита по моему приказу.
Антогора встала на место царицы:
– Я же со своей стороны обвиняю паномарху Годейру в кощунственной лжи на Священную, на меня и на лучницу Беату. Да, Лота нарушила заветы Ипполиты, это святая правда. Пастухи селения Тай, мальчик и старик по имени Эноха сказали нам, что Ликоп живет среди них и поносит наши законы и обычаи. Мало того, я сама видела этого презренного. Это он заколол Лоту на моих глазах и поплатился за это смертью. Я подробно рассказала об этом Священному Совету. Добавлю, что Лота предупредила мужчин селения о налете и Беата, как и Гриона, стали жертвой ее предательства. И мы...
– Хватит! – воскликнула Годейра. – Я прошу допросить Беагу.
– Привести, – коротко приказала Священная.
Беата встала перед площадью, низко опустив голову. Она еле держалась на ногах, около нее стояли две храмовых.
– Скажи нам, Беата, – спросила царица, – ты видела, как кодомарха поразила Лоту копьем?
– Нет, Великая. Мы с Грионой... в то время... уже были ранены.
– Но там, в хижине, ты мне говорила! —воскликнула пораженная Годейра.
– Я была... в бреду, Великая, могла и... – Беата пошатнулась, ее подхватили под руки храмовые.
– Мы не прощаем ложь простым мечницам. Но если сама царица...
– Подожди, Антогора, – резко перебила ее Атосса. – Может быть, паномарха найдет еще свидетелей?
– Найду. Приведите Рутулу.
– Голос рабыни не много значит, но если у тебя, достопочтенная царица, более нет никого, то мы готовы выслушать и Рутулу. Приведите.
Встревоженная Чокея подошла к царице, зашептала на ухо. Годейра побледнела, в ее глазах мелькнул сначала испуг, затем гнев:
– Что же творится в нашем царстве, люди? – крикнула она. – Рутулы уже нет в живых. Ее убили. И это сделала ты, Священная!
Ни один мускул не шевельнулся на лице Атоссы. Только чуть побагровел шрам над бровью. Она поднялась, медленно подошла к царице и, не глядя на нее, встала рядом. Заговорила не спеша, только в голосе, обычно глухом, зазвучали твердые нотки:
– Страшную, чудовищную ложь вынесла на агору царица Фермоскиры. Эта ложь вызвала другую, еще более ужасную. И я отмету сначала ее. Знайте, дочери Фермоскиры, рабыня Рутула была заключена под стражу самой Годейрой в ее дворце. И никто, кроме царицы, не мог проникнуть туда. И если рабыни нет в живых, то только царица виновата в этом. – Атосса повернула голову к Годейре, спросила: —Может быть, в темнице сломаны замки? Может, убита стража? Говори.
– Я сама только сейчас узнала об этом. Пусть скажет Чокея.
– Замки целы, стража жива. К Рутуле никто не входил, и все?таки, она мертва.
– Может, воля богов свершилась над нею? – громко спросила Атосса, обращаясь уже не к царице, а к толпе. – Может, они убрали лжесвидетельницу, чтобы восторжествовала правда? Истина есть – Лота свершила кощунственный грех. Многие видели, как мужчина, да будет проклято его имя во веки веков, убил ее. Значит, он был жив, хотя Годейра клятвенно заверяла Священный Совет, что сама видела, как Лота бросила мертвое тело в озеро. Нам стоит спросить тебя: а сама царица убила ли своего трутня, как повелевает завет? Не вместе ли с Лотой свершили они черное дело греха? Мы вопрошали богов, и боги ответили нам: да, вместе. И еще сказали нам боги: все деяния царицы, направленные против храма великой богини, против ее заветов, сплелись в одну греховную цепь. Эта цепь порвалась минувшей ночью и больно ударила одним концом меня, другим – царицу Годейру. Разгневанная и суровая явилась в сновидении великая богиня Ипполита. Ее слова настолько жестоки и страшны, что я не смогу повторить их вам; Пусть ясновидящая Гелона расскажет вам об этом сновидении.
Площадь, притихшая было при первых словах Атоссы, загудела, гнева великой богини боялись все. Гелона встала на место Атоссы и заговорила громко, чтобы перекрыть шум толпы:
– Не раз и не два приходила ко мне в сновидениях царственная воительница. Но такой гневной я не видела ее ни разу. Угрюмым и суровым было ее светлое чело, страшен ее указующий перст. Нет, она не говорила мне, она словно отрубала слова своим грозным волшебным мечом и бросила мне в лицо. «Скажи настоятельнице храма моего, – гремели ее слова, – что она в послаблениях грешницам притупила разум свой и перестала понимать мои знамения. Разве не явственным был знак о том, что царица и Лота преступили великий завет мой? Вы не поняли его. Я дала вам богорожденную Агнессу – вы не приняли ее. За грехи царицы и за ваши грехи я дважды наказывала Фермоскиру засухой, недородами и неудачами в боях. Вы не вняли моему гневу. Рукой Ликопа я убила Лоту, промыслом своим я в эту ночь умертвила лжесвидетельницу Рутулу – неужели и теперь вы не поймете меня?! При этих словах великая богиня выхватила из ножен меч и подняла его к небу. Сверкнула молния, ударил гром, и в холодном поту проснулась я. За стенами храма бушевала гроза – вы сами знаете, какая была прошедшая ночь. Полная страха и смятения, я побежала в покои Священной. Вот поэтому сегодня мы вышли к вам на совет.
Годейра поняла, что она погибла. Она стояла перед агорой, склонив голову и опустив плечи. Самое страшное было в том, что она поверила в слова Гелоны и мысль о защите казалась ей бесполезной.
Атосса повернулась к храму, упала на колени, подняла руки к небесам и воскликнула:
– Ты слышишь нас, великая наездница! Ты видишь нас, премудрая дочь Арея и Афродиты. Вся Фермоскира стоит перед тобой на коленях и просит прощения за свои грехи. Спаси и помилуй нас!
– Спаси и помилуй! —грянула коленопреклонная толпа.
Никто не заметил, как встала Чокея, поднялась по лестнице ближе к храму, опустилась на колени рядом с Ге–лоной. Жрицы и толпа неистово молились, и Чокея заговорила над ухом ясновидящей:
– Поверь мне, я сейчас поднимусь во весь рост и крикну на всю площадь, что я нарушила приказ царицы и пустила тебя к Беате. Я позову сюда стражниц темницы, где сидела Рутула. Они скажут, что видели Антогору около окон темницы, а рабыня умерла от укуса змеи. И тогда Беата скажет правду. Не может быть, чтобы...
– Подожди, – перебила ее Гелона. – Не надо.
Ясновидящая подошла к Атоссе и зашептала ей на ухо...
Священная локтем оттолкнула Гелону и поднялась с колен. Она всегда принимала свои решения быстро.
– Великая богиня Фермоскиры! Всеблагая Ипполита! – Атосса снова вознесла раскинутые руки к небу. – Укажи нам истинную виновницу всех бед и грехов наших, и мы покараем ее!
– Укажи нам, —вторила толпа, – и мы покараем ее!
Затихла площадь, затих город. Кажется, еще ниже опустились тяжелые облака, они медленно плыли над карнизом храма.
Расчет Атоссы, как казалось ей, был верен. Воля царицы Годейры была уже надломлена. Она уже сейчас наполовину верит в свою виновность. И стоит вопросить богиню, царица не выдержит и сама крикнет: «Карайте меня, я виновата!»
Может быть, это так и случилось бы. Годейра стояла на коленях и с ужасом глядела на двери храма. Ей казалось: вот сейчас они распахнутся, великая наездница выйдет к алтарям и поразит ее копьем. Лучше не ждать этого страшного мига... Она уже поднялась, чтобы крикнуть: «Я виновата!», но вдруг увидела, как под портиком храма, около колонны, появилась слепая Ферида. Толпа охнула. Сначала ее приняли за богиню Ипполиту, но Ферида подняла руку и громко произнесла:
– Покарайте меня. Я виновата в бедах и грехах Фермоскиры, я сеяла сомнения в богоданности Агнессы, я заслуживаю смерти.
Толпа могучей волной плеснулась на лестницы храма, еще минута – и Фериду поднимут на копья, растерзают и бросят под копыта коней.
Но между Феридой и толпой встала Атосса:
– Стойте! Назад! Назад, говорю я вам!
Когда людская волна откатилась на площадь и шум стих, Атосса сказала:
– Если, великая Ипполита указала нам виновницу – это не значит, что мы должны растерзать ее у святых алтарей. У нас есть Священный Совет, он решит, как покарать Фериду. А теперь расходитесь по домам. Видите – начинается дождь. Это тоже знамение…
Площадь уже опустела, а Годейра все еще стояла на мокрых плитах около храма. Дождь не переставал, ее пеплос намок, плотно облегая озябшее тело. Разошлись и жрицы. Только одна Атосса стояла под портиком и ждала царицу. Что думали эти две ненавидящие друг друга женщины?
Наконец Атосса медленно подошла к Годейре, сказала тихо:
– Иди, царица.
– Куда?
– В храм. Поблагодари великую богиню.
– За что?
– За то, что у тебя есть преданные слуги и верные друзья.
ГЕФЕСТИДЫ
Прошло семь лет с того страшного дождливого дня. Мало что произошло за эти годы – царица Годейра, казалось, ушла от власти, больших походов Фермоскира не устраивала, мелкие набеги не оставляли следов в жизни города.
Вначале наездницы думали, что предстоят перемены, но Атосса, согнув царицу, не сломала ее. Говорили о казни Фериды. Ее предали верховному суду, а там выяснилось, что вина слепой педотрибы невелика. Фериду сослали на побережье. Вместе с Феридой ушла на побережье и Чокея. Царица понимала, что Атосса не простит ей того утра, когда рабыня вмешалась в дела Священной.
Атосса могла бы помешать этому. Что стоило уничтожить рабыню, пусть и царской крови. Но Чокею никто не тронул. Священная хорошо знала, что сторонница царицы, особенно если около нее рядом будет Ферида, даром время проводить не будет. Она будет сплачивать вокруг себя рабов, и придет время, когда эту сплоченную массу можно будет использовать в своих планах.
А цель перед собой Атосса поставила огромную. И первой помощницей в достижении этой цели она наметила Гелону.
Все прошлые годы Гелона считала себя счастливой. У нее все было: ум, слава, богатство и дар ясновидящей. Она верила в этот дар, да и как не поверить, если многие ее сны сбывались, в сновидениях к ней приходили боги и богини и она говорила с ними и не так уж часто в угоду храму искажала советы бессмертных. Чаще боги советовали ясновидящей то, что было нужно или выгодно Атоссе и ей, Гелоне.
Гелона считала себя счастливее Атоссы. Священная, обуреваемая жаждой власти, многого лишала себя. Она, например, жила во дворе храма, ее скромные покои были рядом с сокровищницей. – Такие же покои были и у Гелоны, но, кроме них, в городе у ясновидящей был другой дом, а скорее сказать, дворец, ничуть не беднее дворца царицы.
Гелона знала: Священная очень одинока. Ее сестра Антогора в счет не шла – уж очень они разные по уму, склонностям и деяниям. Детей у Атоссы нет, и только с Гелоной, с единственной единомышленницей и подругой, она может отводить свою душу.
А Гелона, напротив, была полна любовью к дочери Беате и постоянно гордилась ею. Правда, Беата – приемная дочь, но в Фермоскире это ничего не значит. Удочеренная еще из паннория, Беата не помнит погибшую мать, она привязалась к Гелоне, как к родной. Об этом давно все забыли. Беата не пошла по пути матери, не стала храмовой – она вступила в войско царицы. Быстро добыла боевую славу, стала сотенной. Ее уважали подруги за честность, за сердечность и за ум. Она подружилась с Лотой, а через нее – и с царицей. А Лота была очень разборчива в друзьях. Все это наполняло Гелону гордостью и счастьем.
И вдруг, после одного дождливого утра на агоре семь лет назад, все это кончилось. В тихий и уютный мир дома Гелоны пришло молчание. Беата стала редко бывать дома, все время старалась проводить на конюшне. А если и приходила, то больше молчала. Гелона хотела оправдаться перед нею —оправданий не находилось. Ясновидящая знала – время великий лекарь, все пройдет, все забудется. Но ошиблась.
Беата не только молчала. Как только по приказу Совета выслали Фериду, она сразу пожелала удочерить Мелету. Беата перешла в опустевший дом Лоты и совсем перестала бывать у матери.
Прошел год, другой, третий...
Не было между ним и ссор, упреков, но Гелона поняла—они стали чужими.
Атосса не понимала этого.
Беата удочерила Мелету? Это же хорошо! Она воспитает из дочери преступницы настоящую амазонку.
Ушла в дом Лоты? Прекрасно! Теперь у Гелоны будет два дома.
Не бывает у матери? Чудесно! Теперь у нее своя семья, пусть становится самостоятельной, наступит время, и мы ей дадим власть.
И вот это время, видимо, наступило. В один из вечеров Атосса пришла в дом Гелоны. Такое бывало редко. Обычно Священная звала подругу к себе.
Служанки принесли пифос с вином, фрукты и виноград, и когда Атосса и Гелона остались одни, началась беседа.
– Что ты думаешь о Годейре? —спросила Священная.
– О царице? – Гелона отпила несколько глотков вина. – А что о ней думать? Ты сейчас правишь Фермоскирой. Все прошедшие семь лет Годейра не посягла на власть, которую ты у нее отняла. Она не вмешивается в дела своих воительниц, редко подает свой голос на Советах Шести и никогда не возражает тебе. Куда девались ее строптивость, упрямство? После того утра на агоре она раз и навсегда поняла, что ей не устоять. Она больше не поднимется...
– И это говорит ясновидящая, – заметила Атосса, разглядывая роспись на килике. – В то, что ты сказала сейчас, верят все. Все, но не я. Годейра затаилась. Она выжидает.
– Чего?
– Ты что, забыла? В этом году ее дочери исполнится пятнадцать лет! – Атосса выпила всего один килик вина, но сразу захмелела и говорила громко. – Ты понимаешь, Кадмея скоро станет совершеннолетней! Скажи мне, как у нас заведено в таких случаях?
– В день совершеннолетия простая амазонка получает собственного коня, оружие и шлем, а дочери царицы, полемархи и кодомархи получают под свою руку сотню молодых амазонок.
– Вот то?то и оно! И вместе с сотней она получает право наследовать трон Фермоскиры. Ты не забывай, что вместе с Кадмеей станет совершеннолетней и Мелета. Ее любят в гимнасии, ее, как и Кадмею, обожают...
– Я горжусь ею. Она моя названная внучка.
– И мне бы тоже следовало... Но у нас до сих пор нет полемархи. Исхена только так, временно.
– И ты хочешь сказать, Священная...
– Хочу сказать: пора Беату делать полемархой, и тогда...
– Тогда Мелета получит сотню так же, как и Кадмея?
– Да. И тогда мы сможем противопоставить сотне Кадмеи сотню Мелеты. А Беата станет управлять воительницами царицы. Кстати, они совсем отвыкли от порядка, того и гляди...
– Но ты уверена, Священная, что Беата и Мелета будут на нашей стороне? А если Беата примкнет к царице?
– Я этого и хочу! – Атосса ущипнула виноградную гроздь, бросила ягоду в рот. – Пора вспомнить слова великой наездницы и готовить Агнессу на трон Фермоскиры.
– Но она молода! Сможет, ли...
– Если около нее буду я, ты и Беата. И я говорю – пора готовить, а не менять нынче же. Она еще подрастет...
Гелона понимала: Атосса готовит Годейре и Кадмее гибель. Священная в своих расчетах ошибается в одном – она верит, что Беата, Агнесса и, может быть, Мелета будут единодушны с нею и безропотно выполнят любую ее волю. Гелона понимала также, что если Беата и Мелета пойдут против Атоссы, она не дрогнет и уничтожит их. И это испугало Гелону. Выпив вина, она сказала:
– Я всегда была рядом с тобой, Атосса. Я всегда понимала, чего ты хочешь. Сейчас мне это не понятно. Пусть она будет отстаивать свои права царицы. Разве тебе мало власти, которую имеет верховная жрица храма? Ты наполовину богиня, ты—Священная. Зачем тебе то, что принадлежит по праву Годейре? Разве она хочет вреда Фермоскире? Последние годы царица усердно занималась делами басилейи и не мешала тебе. Если на трон сядет ее дочь Кадмея, может, она будет еще умнее и послушнее. Зачем же прочить на престол Фермоскиры подростка, совсем юную...
– Погоди, Гелона, – Атосса поставила килик на стол, выпрямилась. – Не ты ли от имени всеблагой Ипполиты вещала на агоре о богорожденности Агнессы? Не ты ли?..
– Ты знаешь, этот грех на моей душе. Никогда великая богиня не говорила мне о богоданности девчонки. И тебе хорошо известно, почему я это делала. Я думала, ты готовишь Агнессу на смену себе, но зачем ее делать царицей? Ответь мне.
– Да, я отвечу. В иное время я, может быть, не сказала бы тебе этого, но сегодня скажу. Для того, чтобы ты поняла все и до конца. Я хочу власти. Единой и неделимой. Я чувствую в себе силы свершить великое, но для этого мне нужна вся власть! Вся!
– Что же великое суждено тебе свершить?
– Я начну издалека. Слушай. В давние седые времена, когда миром правили женщины, эти скоты мужчины пресмыкались перед нами. Я не знаю, как это случилось, видно, было на то желание богов, – мужья возвысились над женами и пошел на земле разлад, войны, распри и грехи. Но остались жены непокорные, они создали свои государства, они основали свои города. Города Эфес, Смирна, Кумы, Милет и все эгейское побережье застроили городами жены–воительницы, и за это их до сих пор почитают хиттиты, эллинские левко–сирии. Они, эти жены, поклонялись богине Ма, города были богаты и сильны, а слава о них гремела по всему свету. И, может быть, наша прародительница царица Ипполита подняла меч против мужей Лемноса по примеру тех жен. Ведь не зря же у нас поднимают перед сотнями лабрис – знак власти и силы. Это они, воительницы богини Ма, вооружались обоюдоострой секирой с пучком фаций на древке и передали этот символ нам. Изначалие говорит, что после того, как наши предки перешли на Кавказ, хиттские амазонки присоединились к ним, приняли веру в богиню Ипполиту и усилили Фермоскиру. Теперь, как ты сама понимаешь, нет в этих местах басилейи сильнее, чем Фермоскира, нет и богаче ее. До сих пор мы, подобно нашей священной реке Фермодонту, текли все вперед и вперед, расширяясь. Мы богатели, крепли, постигали военное ремесло. Но сейчас остановились. Мы не только не расширяем свои земли – мы ленимся ходить в походы, мы пресытились богатством. За последние семь лет мы сделали три или четыре набега, и скоро нас не будут бояться не только соседние города, но и мелкие селения. Останови течение Фермодонта, и река превратится в болото. Так и мы – запах гниения чувствую я над Фермоскирой. Уже поднялась Ферида со своими песенками о нежной любви, уже царица и ее подруги стали поднимать руки на заветы великой богини. Бывало ли такое раньше? Как Фермодонт течет к морю, все убыстряя бег своих вод, так и мы должны идти вперед. И Годейра мне – как гиря на ногах.
– Как далеко вперед мы должны идти?
– Сначала весь Кавказ! Он должен быть подвластен Фермоскире, он должен быть под рукой амазонок. Построить много новых городов, изгнать мужчин из старых– вот первая задача Фермоскиры. И сил, и денег у нас хватит. Потом – весь мир! И снова, как в седые времена, землею правят жены! До этих дней я доживу едва ли, но богоданная Агнесса станет править миром. Я научу ее. И чтобы мне успеть сделать благое дело, я должна начать раньше. И ты мне помоги, Гелона. Через месяц Гефестиды – праздник совершеннолетия. Агнесса должна стать эфебкой.
– Но ей же нет пятнадцати?
– Ростом и умом она сравнялась...
– Это верно. Никто средь гимнасиек не скачет на коне ловчее, никто меткостью в стрельбе не равен ей.
– Поможешь?
– Помогу. Все то, что ты сегодня мне сказал а, разгорячило мой ум, кровь кипит.
– Пусть боги будут к нам милостивы.
Раньше все в Фермоскире думали, что Атосса не любит празднества.
Но нынче Священная изменила себе – подготовка к торжеству началась за неделю. По городу пошли слухи, что на праздничную площадь храмовые служители выкатят двадцать бочек вина, а богатые наездницы выставят обильные угощения. Будут заколоты и возложены на жертвенный огонь сто пятьдесят быков – случай небывалый.
Горожане не удивились этому – нынче год особый.
Нынче расстается с гимнасием и станет совершеннолетней дочь царицы Кадмея. И уж совсем готовилось небывалое – сказали, что на праздник пустят метеков – бывших рабынь, что они будут участвовать в состязаниях и самых сильных и ловких, если они пожелают, будут переводить в число гоплиток.
Праздник совершеннолетия будет длиться не два дня, как раньше, а три. Первый день будут проходить испытания выпускниц гимнасиев, на второй»день начнутся торжества посвящения их в эфебки, и третий день – гуляние.
Все радовались, предвкушая великолепные зрелища, угощения, веселые игры. И только Годейра ходила угрюмая и встревоженная. Какие?то тревожные предчувствия давили ей грудь.
Наконец долгожданный день настал.
С утра над городом пробрызнул легкий дождик, прибил пыль на агоре, в воздухе запахло свежестью. Зеленела умытая трава на палестре гимнасия. Трибуны заполнились амазонками, гоплитками, ученицами обоих гимнасиев и воспитанницами паннория.
Выпускницы, а их нынче около ста шестидесяти, ходят по траве палестры, в волнении. Они, как всегда, босы и почти обнаженны. Только оранжевые набедренные повязки ярко выделяются на их загорелых телах.
Но вот за оградой послышался дробный стук копыт. Выпускницы встрепенулись и без команды выстроились в два ряда. В первом – выпускницы гимнасия наездниц, во втором – гоплитки. Над трибунами прокатился гул, запели торжественно трубы. На палестру рысью въехала группа всадниц. Царица резко осадила коня, спрыгнула на землю, бросила поводья. За ней спешились остальные. Трубы умолкли, воспитанницы выбросили руки вперед в знак приветствия, повернулись кругом и застыли перед креслами. Царица и все члены Священного Совета сели. Над палестрой опустилась тишина ожидания.
Антогора склонилась к царице и сказала так, чтобы слышали все члены Совета:
– Сегодня ко мне обратилась Агнесса. Она просила допустить ее к испытаниям наравне со старшими. Ты вольна на испытаниях, и я бы хотела...
– Об этом не стоит и говорить, —перебила ее царица. – Агнесса еще молода. И накажи ее за то, что лезет туда, куда ее не просят. Если мы будем им потакать, то скоро козлятницы станут проситься в эфебки. Кто ей позволил...
– Это я ей посоветовала, – спокойно сказала Атосса.
– Для чего?
– Ты царица и должна знать об успехах дочери храма. Расскажи ей, Лаэрта, если она сама не знает об этом.
– Ей больше нечего делать в гимнасии, – сказала Лаэрта. – Ее надо выпускать.
– Ты, царица, должна гордиться такой воспитанницей.
– Но она не может стать эфебкой, – сопротивлялась царица. – Для всех закон един – пятнадцать лет.
– Но мы до сих пор не знаем, кем она рождена, – заметила Гелона. – Я по–прежнему склонна думать, что она не простая смертная. И подвластна ли она человеческим законам? Взгляните! Как она сложена. Она выше многих пятнадцатилетних не только ростом, но и умом. Она знает и умеет больше, чем другие.
– Зачем нам спорить, – сказала Атосса. – Пусть боги решат, достойна ли она звания эфебки. Если она выдержит испытания – это и будет знаком свыше, что девочка не просторожденная.
– Пусть попробует. Если она сделает все лучше, чем другие – значит, воля богов на это. Нам ли смертным спорить?
Антогора махнула рукой стоящей в стороне Агнессе, и та присоединилась к будущим эфебкам.
Испытания начались.
Педотрибы выкатили на площадку шесть мишеней, изображающих мужчин, поставили в ряд. Перед мишенями за двести шагов встали с луками Кадмея, Мелета, Агнесса и еще трое гимнасиек.
Годейра нахмурилась, она поняла, что Атосса, Антогора и Лаэрта в заговоре, они специально поставили Кадмею рядом с Агнессой, чтобы унизить дочь царицы. «Ну, девочка, не подведи», – подумала она, и тут же засвистели шесть стрел.
Вздох облегчения вырвался из груди царицы. Кадмея послала стрелу в грудь мишени. Стрела Агнессы вонзилась в глаз, и это вызвало восхищение всех. Мелета так же хорошо поразила мишень.
Потом пришла очередь аконтистки. [9]9
Аконтистка – учительница метания копья.
[Закрыть]В метании копья тоже не было равных Агнессе. Правда, копье Кадмеи упало рядом с копьем Агнессы, но все видели, что богорожденная выполнила бросок грациознее и копье ее летело ровнее. И гром рукоплесканий раздался в ее честь.
