Текст книги "Я, дракон (сборник)"

Автор книги: Аркадий Шушпанов

Соавторы: Владимир Венгловский,Евгений Лобачев,Алексей Гридин,Александр Карнишин,Павел Губарев,Анастасия Шакирова,Алла Несгорова,Наталья Землянская,Роман Кутузов,Антон Еременко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Я усмехнулся.

– Понимаю. Что же… будь моим гостем, пока не найдешь свою точку. Не мне же тебя целовать на прощанье.

Он расхохотался, запрокинув голову.

По правде говоря, я собирался дождаться, пока он уйдет спать, но теперь передумал.

– Я оставлю тебя ненадолго, вернусь через день или два, – сказал ему я. – Воды я принес, в котелке у костра – остатки вареных бобов с оленьим жиром.

Не дожидаясь ответа, я направился к самому дальнему краю площадки. Он недоуменно окликнул меня, но я не ответил. Зачем? Оглянулся у самого края, увериться, что он достаточно далеко – и шагнул вперед, раскидывая крылья.

За неделю, что пришлось провести в пещере, я изрядно соскучился по небу и первые минуты просто наслаждался полетом, закладывая вираж за виражом и вытягиваясь всем телом в потоках воздуха. И только у самого озера я огляделся, рассмеялся от радости и подождал, пока он догонит меня.

Высший императив

Аркадий Шушпанов
Звероящер и дым

Над площадью парит дирижабль с портретом Эльзы.

Уменьшенной копией портрета оклеены все стены в городе. Некоторые плакаты видно даже отсюда, с последнего этажа. Маленькие, словно осенние листья. Только листья с улиц тщательно убирают дворники, наши самые вышколенные дворники в мире. Даже здесь – ручная работа, как верность традициям. А плакаты до свадьбы никто убирать, разумеется, и не думал.

Для листьев под ногами в городе оставили резервацию – единственный парк. Правда, еще были дворы. Но их скрывали от чужих глаз, как в стародавние годы прятали от других свои мысли.

Из кабинета, через окно во всю стену, площадь и город открываются как на ладони. Вернее, как на лапе дракона. Старую брусчатку можно принять за серую чешую.

В центре, прямо под дирижаблем, возвышается помост для завтрашней церемонии, уже празднично украшенный и с тентом на случай непогоды. Если будет солнечно, – а иначе случиться и не должно, – тент снимут, и многотысячная толпа на площади увидит торжество с любой точки. Как увидят его миллионы зрителей по прямой теле– и интернет-трансляции.

Но сейчас, под тентом, все напоминает театральную сцену. Даже забавно, ведь про старика, и правда, однажды написали пьесу.

Сцена импровизированного театра развернута к дворцу. Кулисы выходят к собору на другой стороне площади. Справа находится ратуша, а слева – наша канцелярия.

В ранний час внизу уже немало людей. Вот рабочий персонал – оранжевые фигурки, ведут последние приготовления к церемонии. Вот жандармы – синие фигурки, их едва ли не больше, чем оранжевых, оцепили подходы к канцелярии и дворцу. Вот туристы – разноцветные фигурки, словно тропические бабочки. Фотографируют то древний колодец в центре площади, то канцелярию, то дворец и надпись над воротами: «Людям вход безусловно запрещен».

У самого колодца уже появилась одинокая фигурка шарманщика.

Вид зевак, по идее, должен меня радовать. Как-никак, туризм – основная доходная статья городского бюджета. Тем более сейчас, когда они мотыльками слетелись на огонек свадебных свечей. Своими камерами они преследуют дракона, как некогда все дружно охотились на лох-несское чудовище. И каждый из охотников наверняка чувствует себя рыцарем Ланцелотом.

Если посмотреть оттуда, снизу, то канцелярия выглядит, как огромный хищный цветок из стекла на тонком изогнутом стебле. Архитектор, чудовищные проекты которого никто не хотел принимать, построив здание, стал нарасхват во всем мире. Теперь мультимиллионер. Образ канцелярии – такова была воля старика, покровителя города, наук, искусств и всего нового и бунтарского. Единственное условие – чтобы здание не нарушило гармоничную старинную архитектуру городского центра. Как это удалось зодчему, не понятно никому, даже мне. Однако канцелярия словно выросла сама по себе лет за двести, настолько естественно смотрится она среди готических башен.

Наверное, так же естественно вырастает бюрократия.

– К вам советник Миллер, – проворковал селектор.

Голос не успевает замолкнуть, а я снова чувствую сзади, под пиджаком, рукоятку «люгера». Чувствую позвоночником, как будто стальной костыль заткнут за ремень, чтобы помочь удерживать осанку. Никакой кобуры под мышкой, ничего не должно привлекать внимания. Нужно успеть повернуться, отшагнуть от окна и сесть в кресло до того, как мишень войдет.

Но я все-таки медлю еще секунду и бросаю взгляд в окно. Острые крыши, покрытые красной черепицей, каминные трубы, черные стены тесных улиц, шпили соборов и башен. Вереницы слуховых окон, как многочисленные добрые глазки паука-бюргера, которому при нынешнем правителе живется сыто и неплохо. Рыжие вихрастые деревья, оттенками под стать крышам. Серая вода каналов и рвов. Темный массив Института естественной истории на самой окраине. Дирижабль с портретом Эльзы.

Вольный город, сверху ты сам похож на хребет дракона. И ты такой в последний раз.

Советника Миллера я встречаю уже в кресле, спиной к городу. Предлагаю сесть.

Миллеру, согласно досье, 64 года. Редкие пегие волосы с проседью, серые холодные глаза, тонкие губы, острые черты лица. Крепкая фигура, плавные и стремительные движения. В молодости, сообщает то же досье, – третье место на городском чемпионате по греко-римской борьбе. Впрочем, никто не помнит его молодым – только моложавым.

Высокий лоб с мощными надбровными дугами. Если стрелять, то в висок, близко от правой брови. Должно выглядеть самоубийством. Например, я отвернулся посмотреть на город или отошел к бару, чтобы налить для нас обоих коньяку. Под влиянием тяжелого известия это вполне допустимо. А Миллер, пока я отвлекся, не выдержал и…

– Срочный разговор, советник. И конфиденциальный.

Несколько раз демонстративно касаюсь поверхности стола. Старинный, дубовый, даже не прошлого, а позапрошлого века, наверное, один из первых столов в канцелярии. Только столешницу покрывает тонкая сенсорная панель, управляя всеми процессами в кабинете, где компьютер внедрен едва ли не в каждое атомное ядро. Кабинет, кроме стола, – подарок японского города-побратима. На Востоке питают слабость к драконам, и последнего на Земле готовы уморить своей заботой. Мне, как личному секретарю, тоже перепадает.

– Кстати, я только что отключил все «жучки». Если хотите, можете отключить свои. Все равно заглушит. Поле работает.

Миллер погружает руку во внутренний карман пиджака, и не глядя, что-то там нажимает. Скорее, это акт вежливости.

– Слушаю вас, Генрих.

– Как давно вы навещали старика?

– Вызывал меня пару дней назад.

На людях дракон теперь показывается редко, два-три раза в год. Из них один раз – на собственной свадьбе. Доступ к «телу» имеется только у меня и нескольких советников.

– Как он вам в последнее время?

– За этим следят врачи и ветеринары.

– А вы не находите странным, что в последние годы – в основном именно врачи?

Миллер не говорит. Ждет новой информации.

Оказываю любезность.

– Вам не кажется, что старик сдает? Что ему все надоело? Бесконечные невесты, папарацци, снобы все эти иностранные… Мне интересно ваше мнение не как сотрудника канцелярии, а как лица… особо приближенного к дракону, – откидываюсь назад и опять прикасаюсь к сенсору на столе. – Чтобы вам было спокойнее…

Стекло во всю стену позади меня теперь должно стать непрозрачным. В кабинете воцаряется тишина. Лишь слабо тикает, как часы, безделушка на полке слева. Латунный шар на подставке, разделенной на черное и белое поля. Шар качается то в одну сторону, то в другую, но никогда не скатывается с места. Игрушка для релаксации, тоже подарок.

Собеседник молча пожимает плечами.

Я нажимаю:

– Итак. Советник. Как. Дра-дра. Лично. Вам?

– Не более и не менее, чем всегда.

– Хорошо, – опять выдерживаю паузу. Зайдем с другой стороны. – А что вы слышали о Ланцелоте?

– Вообще?

– В частности. В частности, о приезде рыцаря по имени Ланцелот в этом году на эту свадьбу.

– Как всегда, слухи. Жандармерия ищет распространителей.

– Студенты рисуют готическое «Л» на стенах.

– Что ж, каждый год рисуют. И каждый год перед свадьбой ходят слухи.

– Нынешнюю невесту тоже зовут Эльзой.

Конечно. Он-то помнит.

– Об этом говорят, не взирая на запрет, Миллер. Триста лет назад он будто бы пришел и вызвал старика на бой. Даже вроде бы убил.

– Генрих, я знаю.

– А в сороковые годы прошлого века про это была написана пьеса. Не где-нибудь, а в тогдашней Советской России.

– Читал.

Миллер может говорить спокойно, хотя пьеса всегда была запрещена в городе. Признаваться больше не опасно, жандармы не свирепствуют, все проще: в последние двадцать лет она не издается ни на одном языке, кроме русского. А кто ж у нас читает по-русски? Правда, город теперь открыт, и со временем… но это уже неважно.

– Откуда обо всем узнали в России в то время? Вы не задумывались?

Наверняка он задумывался, еще бы. Ведь наш веками закрытый – по-настоящему закрытый – город открылся миру только в конце двадцатого века.

Это могло бы, наверно, случиться и раньше. Но – мировые войны, политические потрясения… к чему нам это? Дракон осторожен и умеет ждать.

Драконы выживают в любых условиях не потому, что испускают огонь и могут думать в три головы. Не только потому. Их главной способностью всегда была мимикрия. Стать незаметными и замаскировать гнездо. Вот почему они – легенда. Вольный город всегда стоял на своем месте, но его давным-давно не было ни на одной карте, а всякий прохожий, если только он здесь не нужен, обходил его стороной за много миль. На него не обращали внимания ни войска Наполеона, ни бипланы и цеппелины в Первую Мировую, ни тяжелые бомбардировщики во Вторую.

Кстати, «сын войны», появившийся на свет в день, когда потерпел поражение сам Аттила, неплохо нагрел лапы на последней из мировых.

Превращаясь в человека, заводя связи и действуя через подставных лиц, он с прибылью вкладывал накопленные сокровища в военную промышленность. И горожане чувствовали себя весьма комфортно, ведь старик использовал максимум своих умений для общего и собственного блага. Они не знали голода, разрухи и лишений, разве что платили дань в виде очередной Эльзы. Но дракон уже тогда научился оставлять бывших невест в живых, и наши бюргеры вздохнули совсем спокойно.

Мало того, на задворках города, скрываясь от гестапо, временами прятались беженцы и даже подпольщики. Они не осознавали, куда попали, а дракон не развеивал их заблуждений насчет власти Гитлера над городом. Однако не гнал и не трогал. И горожане тоже молчали. Спустя несколько десятков лет это позволило утверждать, будто старик поддерживал Сопротивление.

– Возможно, это совпадение, – сухо говорит Миллер. – Художественное провидение реальности.

– Маловероятно. У меня есть лучшее предположение. Тот сказочник был знаком с Ланцелотом.

– Чепуха! Во-первых, неизвестно, существовал ли настоящий Ланцелот. Это просто архетип. Вы бы еще короля Артура вспомнили. Во-вторых, даже если это историческая личность… Легенда о его приходе в город бытует едва ли не с шестнадцатого века. До двадцатого он бы уж никак не дотянул. Люди столько не живут, – хмыкает советник.

Бородатая шутка, или он всерьез? Интересная фраза.

– Во-первых, – отвечаю в тон советнику, – до недавних пор было общеизвестно, что драконы вообще не живут. Конец восьмидесятых прошлого века вынудил изменить это мнение – чуть ли не вчера, не так ли? А во-вторых, то – люди… Ланцелот – не человек… Не обычный человек, – поправляюсь я, пожалуй, излишне поспешно. – Он герой. Переживал смертельные ранения. Что такому триста-четыреста лет? Да тьфу! Мало того, Франц…

Перегибаюсь через стол, подмигиваю. Спокойный, прямой Миллер не изволит и шевельнуться.

– Ланцелот – вечный герой. Возможно… он даже старше короля Артура и нашего Дра-дра!

– Это противоречит науке, – невозмутимо отвечает Миллер.

– Превращение дракона в человека, когда масса тела меняется в разы, тоже противоречит науке. Однако для нас это вполне очевидно. Если верить своим глазам.

Советник как будто задумался. Подливаю масла в огонь:

– Теперь понимаете, откуда столько жандармов на улицах?

– Вздор, Генрих, – Миллер слегка поморщился. – Но пусть бы даже и так… Помнится, тогда ему помогли. А кто его поддержит сейчас? Горожане вздернут на ближайшем фонаре любого, кто заикнется об убийстве дракона.

О, да. Выгоду мы извлекать научились. Достаточно вернуть окну прозрачность, и она вновь станет ясна, как день. Выгода живет в каждой сувенирной лавке, в виде статуэток дракона и его бюстов в человеческом облике. Ее аромат витает в каждой Kneipe [2]2
  Kneipe (нем.) – «кнайпе», немецкая пивная.


[Закрыть], где подают пиво «Старый дра» и фирменную колбасу «драконий палец». Выгода смотрит на вас над каждым водостоком глазами горгулий, стилизованных под ящеров. Она у вас под ногами, ибо на мостовой вы ступаете по силуэтам дракончиков, как в Гаммельне ступают по высеченным контурам крыс.

Выгода начинается с того, что в Европе осталось всего два города-государства.

Мы и Ватикан.

– А главное, – подытоживает советник, – какой у него теперь может быть повод? Неужели свадьба? Смешно!

Действительно, женитьба дракона на девственнице сейчас такая же «надежная» опора для подвига, как люк под ногами висельника. Ибо нет ни женитьбы, ни дракона, ни даже девственницы. Брак, хотя и вполне официален, но сугубо формален и аннулируется через одиннадцать месяцев, незадолго до новой свадьбы. Тихая процедура развода в городской ратуше собирает куда меньше репортеров и почти ни одного туриста. Супруг на ней никогда не присутствует. Невесты вообще видят его несколько раз за все время брака, на официальных приемах, и только в человеческом облике, что бы они там ни говорили в интервью и ни писали в мемуарах. Я-то это точно знаю, и Миллер тоже. Зато никто не умеет снять столько пенок с обычая, как современные драконихи. Пожизненные алименты – это еще свадебные цветочки. У меня в кабинете есть специальная полка, забитая бестселлерами на десятках языков. «Год со звероящером», «Интимные тайны во дворце холодной крови» и все такое прочее.

Эльза – самое популярное женское имя в городе и окрестностях. Ежегодный кастинг собирает претенденток со всей Европы и немалое количество из стран Азии. Многим приходится отказывать. Реалити-шоу «Ты – невеста дракона» продержалось на первом месте чартов два сезона. А потом тихо зависло в одном ряду с бесконечными банальными выборами разнообразных «мисс», кое-как позволяя продюсерам заработать – в основном, на последующих благотворительных турне драконьих жен.

Миллер, между прочим, женат на одной из бывших. Уже двадцать лет, если верить досье. Трое детей.

Впрочем, для покушений на старика повод найдется всегда. Хотя бы простое тщеславие. Первый раз в него стреляли уже через несколько дней после открытия города в конце прошлого века. Тот бедолага всего лишь хотел прославиться. Когда вышел из тюрьмы, тоже написал бестселлер. Сейчас, правда, коротает свои дни в психиатрической лечебнице, на почве мании величия.

В среднем, мы имеем одно покушение раз в два года. Потому и держим такой штат жандармов. Но никто и никогда, со времен Ланцелота, не старался убить дракона в его настоящем обличии. Только в человеческом.

– Знаете, Франц, а вы правы. Вряд ли Ланцелота, даже если он не легенда, привлечет именно свадьба. Кстати, о легендах… Мне приходится изучать наш городской фольклор. Слышали, к примеру, что никакого дракона нет?

– Как это – нет?

– А вот так! Был когда-то, никто не спорит. Но давно уже издох. А препарированный труп хранится где-то в подвалах Института.

– А как же церемонии, хроника?

– На церемониях подставное лицо. Никто не знает, как на самом деле должен выглядеть дракон. У него ведь нет постоянного образа. А кинохроника – подделка.

– Но канцелярия…

– Мы все тут врем, в канцелярии. И горожане врут. Даже невесты выходят замуж за несуществующего ящера и тоже потом врут. Куда мы без него, кому нужны? Если бы дракона не было, его стоило бы выдумать.

– Абсурд, – у Миллера неприятная улыбка крокодила. – Мы-то знаем, что он реален.

– Ничего не меняет! Когда-то давно утописты мечтали: убьем дракона и освободим людей. Поумневшие говорили: убить придется в каждом. И хоть бы кто объяснил, как жить без него. Проще оказалось его приручить. Сделать человечнее, что ли… Или нет, демократичнее. Раз уж все равно принимает человеческий облик. Это, кстати, объясняет, откуда он взялся снова, когда его первый раз убили. Если горожанам нужен дракон, они его из-под земли достанут.

– Этот, говорят, последний.

– Последнего не будет, пока жив хоть один человек.

– Генрих, вы меня вызвали для философской беседы?

– В некотором роде, Франц. Хотел именно с вами поделиться одной догадкой… Знаете, почему драконов больше не осталось? Я вовсе не думаю, что они естественным образом вымерли, с их-то способностями. И перебить их всех не могли, Ланцелот – это куда больший реликт. Я думаю, когда-то звероящеры были обычными безмозглыми тварями, как все динозавры. Только они умели лучше других приспосабливаться, мимикрировать. И когда появились теплокровные люди, с их выживаемостью, их возможностью думать, то драконы мимикрировали и под этот новый вид. Они тоже стали разумными. Научились превращаться в людей. Поэтому во многих из нас течет кровь дракона, а мы об этом даже не подозреваем.

Пристально смотрю на Миллера. Тот отвечает непроницаемым взглядом.

Продолжаю:

– Наш старик отличается только тем, что не потерял способности превращаться обратно. А может, уже потерял.

– Что за фантазия!..

– Сколько лет мы не видели его с крыльями? Сколько лет он ни разу не вылетал из дворца? Наши ветеринары стали теоретиками! В прошлом году на свадебной церемонии он должен был поджечь своим огнем запальный шнур для фейерверка. И не смог! Вместо огня выпустил только дым. Дракон слишком долго жил рядом с людьми, Франц. Сначала он просто носил личину. А потом человечность начала разъедать его изнутри, как раковая опухоль. Нет, конечно, человеком с большой буквы он не стал. Заурядным обывателем – потому что всегда жил среди таких. К тому же приспосабливаться надо было и дальше – вот он и приспособился к науке, цивилизации и правам человека.

– Генрих, я не пойму, зачем вся эта… занимательная палеонтология?

– Поймете. Поймете, господин дракон.

Я опускаю руку на подлокотник кресла. Как бы невзначай, но поближе к пистолету.

Миллер сидит неподвижно. Даже не меняет выражения лица.

– У вас странный юмор, Генрих.

– Бросьте. Когда я говорил, что разговор конфиденциален, это была правда. Мы отрезаны от внешнего мира. Как будто на Луне.

– Вряд ли «старик» обрадуется, что его личный секретарь сошел с ума. Это у вас на почве навязчивой идеи о Ланцелоте?

– Хорошо, Миллер. Я перечислю, где ваша мимикрия дала сбой. Начиная с того, что советников когда-то давно вдруг перестали приглашать на аудиенции с драконом в присутствии посторонних. Даже на свадьбу, по странной традиции, никто из вас не приходит. Весь мир театр, Франц. А в «Короле Лире», если помните, шут и Корделия никогда не появляются в одной сцене. Потому что в труппе у Шекспира их играл один и тот же мальчик…

Подробно рассказываю, только пропускаю имена.

– Генрих, вы говорите, третья голова живет в миру под маской своего советника? Этакий Дракон-аль-Рашид? А почему две другие не загрызли ее от зависти?

– Сознание дракона едино. И в нормальном виде, и в гуманоидном. Доказано особым отделом нашего Института. Вы им сами позволили себя изучать. Головы работают как полушария человеческого мозга. При необходимости одна может целиком заменить остальные. К тому же первая голова, кажется, практически утратила свои функции после того давнего боя с Ланцелотом, две другие оправились. Но на людях появляется все время одна и та же. Один и тот же облик.

– Только зачем это дракону?

– Все еще играете… Франц. У меня есть только гипотеза. Вы не просто научились превращаться в человека. Вы его в себе вырастили. Дракону просто понравилось быть таким. Он не учел того, что люди с годами меняются, и сам изменился. Завел семью, воспитывает детей. Обычная жизнь, никакого всеобщего преклонения, которое ему так надоело. И он стал просто советником Миллером. Самая незаметная немецкая фамилия.

Советник опять сует руку за пазуху. Некоторое время шарит там, а затем достает… сигару. Кончик срубает мизинцем, на секунду выпустив коготь.

Вынимаю зажигалку и запускаю по столу к Миллеру.

– Благодарю, – тот щелкает колесиком. Я еще не видел советника с какими бы то ни было курительными приборами. – Итак, Генрих, вы заманили меня сюда, и что вы хотите?

– Хочу убить вас. Более того, уже убил.

Всего лишь на полсекунды мне кажется, что зрачки советника стали вертикальными.

– На самом деле наша беседа нужна была только для одного. Чтобы вас немного задержать. Простите, Франц. По официальной версии, я вызвал вас, чтобы лично сообщить о печальном известии. А пока мы беседовали, об этом узнали все горожане. В канцелярию уже наверняка подтягиваются журналисты. Дело в том, что утром старик умер. Вернее, исчез. Ушел умирать от старости.

– Блеф, – Миллер выдыхает это вместе с двумя кольцами сигарного дыма.

– Отнюдь! Информационная цивилизация! Ваше предсмертное письмо уже на официальном сайте. Под третьей личиной вы навсегда покинули свой дом и город. Гарантирую мировую лихорадку по вашим поискам. В Интерпол будет направлено заявление и объявлена награда. Вас будут искать по курортам, госпиталям, горам и пустыням. В каждом скончавшемся обеспеченном старике будут видеть вас.

Вновь прикасаюсь к сенсорной панели на столе, вызывая сайт и открывая страницу с документом. Круговым движением пальца разворачиваю страницу и показываю Миллеру. Тот некоторое время изучает.

– Ловко, – советник опять затягивается. – Как же давно я не курил! Жена просила бросить. Только, скажите, Генрих… А что, если я вас убью немедленно, а потом покажусь на площади во всей красе? Что мне помешает?

– Знаете, Франц, наверное, почти ничего. Кроме, разве что, того обстоятельства, что в случае моей смерти откроются все подробности. Как вы понимаете, я не мог не позаботиться. Ведь фрау Миллер и ваши дети пока не знают?

– Нет, – такого сухого ответа, граничащего с шипением, я от советника еще не слышал.

– И не узнают, если вы мне поможете.

– Вот как? – Вместе с дымом, кажется, все-таки вырывается язычок пламени.

– Я всего лишь сделал то, что вы сами давно хотели, но не решались. Традиции так сильны, особенно в их главном ревнителе. Знаете, был даже один монарх, о котором говорили, якобы под конец жизни он инсценировал свою смерть и ушел в монастырь. Народный фольклор, болтовня… а может, и нет. Но вам я предлагаю не монастырь. Вы останетесь тем, кем были. На почетной должности советника. В городе продолжат хранить традиции своего покровителя.

– А зачем лично вам убивать… старика?

– Даже цивилизованный дракон – все равно дракон. Но убить его – это значит, что со временем появится еще один. Дракон должен умереть сам, своей смертью, от старости. Как любая традиция.

– С какой радости я буду помогать бороться с собой же?

– Я много раз обедал у вас дома. Ваша семья вас любит, а вы – ее. Драконы не умеют любить. Вы убьете не себя. Только ту часть, которая давно мешала вам жить.

Миллер задумался, глядя мимо меня нормальными человеческими глазами. Я тронул стол и вновь сделал окно прозрачным.

Весь твой драконий век давит на тебя. Миллером тебе нравится быть больше, и лишь дракон мешает это понять.

– Если бы вам пришлось ради вашей семьи сразиться с другим драконом, вы бы не раздумывали. Вот он, ваш шанс. Убейте дракона и получите свою Эльзу навсегда.

– Эльзу? – Миллер выпускает кольцо дыма, которое прямо в воздухе растягивается, превращаясь в нечто вроде улыбки Чеширского Кота. – Свадьбы, как я понимаю, не будет. Моей свадьбы. На Эльзе женится победитель чудовища.

– Никакого победителя нет. Как нет больше никакого чудовища. Есть очень старый, очень мудрый человек, который напоследок решил примириться со светом. А Эльза получит больше остальных – ведь она была последней невестой последнего дракона на Земле.

– Если будет по-вашему, то я рано или поздно умру.

– Как все драконы и люди, советник. Вам решать, что лучше: десятилетия теплокровной жизни или…

– Жалко, у меня не было такого секретаря лет триста назад. Меня бы точно не убили.

– Позвольте, я вам еще выгоду нарисую…

– Валяйте. У вас хорошо получается.

– Вместе с человеческой натурой вы приобрели и ряд болезней. Например, муки совести. Наверное, еще и поэтому дракон стал поборником прогресса. Чтобы отчасти загладить вину. В последнем письме он просит прощения за все века своего правления. Личная казна жертвуется на благотворительные цели. Впрочем, вы читали. Грехи дракона останутся с ним. С вами – только грехи Миллера.

Советник молчит и пускает дым. Размышляет. Ему, вероятно, хотелось бы похлопать хвостом по полу.

На стеллаже, рядом с бестселлерами, продолжает колебаться латунный шар. Он то над белым полем, то над черным. Если время от времени не придавать импульс, рано или поздно шар остановится точно посередине. Но Миллер смотрит не на шар, а на кольца дыма.

Наконец советник медленно переводит взгляд на меня.

– Генрих, а вам по силам ноша? Я пожилой… м-м, человек, а вы подвержены соблазнам. Сами говорите, в генах едва ли не каждого есть что-то от дракона. А легенду про то, как победитель дракона сам в него превращается, вам напомнить?

– Начну мутировать – вы придете за мной. Обещайте!

– Хорошо. Обещаю… Ланцелот.

Теперь уже Миллер откидывается назад, опускает сигару и пристально смотрит мне в лицо. Не исключено, он тоже ждет каких-то фокусов вроде выпускания когтя из мизинца. Но мне нечего выпускать и вынимать, кроме пистолета.

– Ланцелот мой дальний предок по материнской линии. Вы были правы, люди столько не живут. И насчет превращения тоже правы. Мне пришлось стать вами, чтобы мы могли сейчас вот так беседовать, без чинов. Я считал все семейные предания о Ланцелоте сказкой, пока город и дракон не открылись миру. Тогда я с детства начал себя готовить, по мере того, как строилась эта канцелярия. Победить дракона старым, дедовским способом уже было невозможно. Я лез по карьерной лестнице, тоже учился мимикрировать, притворяться, плести интриги и убирать конкурентов. В отличие от моего предка, у меня нет помощников, все пришлось делать одному. Только с годами мне расхотелось вас убивать физически. Вы оказались самым близким мне по духу человеком, Франц. Так что вот, господин дракон…

Сигара Миллера гаснет. В моем кабинете не курят, но в ящике стола я все равно держу пепельницу. Старинную, литую, вероятно, сохранившуюся еще с тех времен, когда в город первый раз пришел Ланцелот. Куплена в антикварном магазине, так что все может быть. Хотя антикварные лавки в нашем городе попадаются через дверь. Старина – наш экспортный товар.

Пепельница скользит по столу, как по льду, и попадает точно под удар сигары. Словно дракон ставит последнюю точку в договоре.

– Нам нужно выступить перед журналистами, Франц. Пресс-конференция – через полчаса. Участвуют все советники.

Миллер поднимается и идет к двери.

– Да, советник!..

Оборачивается.

– Надеюсь, вы поддержите мою кандидатуру на пост президента вольного города?

– Если борьба с коррупцией будет вторым пунктом вашей программы.

– А первым?

– Чтить память дракона, разумеется.

Дверь закрывается за Миллером.

Бью пальцами по столу. Всего на миг мне кажется, будто это органные клавиши. Но вместо органа оживает вся связь, какая есть в кабинете. Звонит старомодный телефон с диском. Играет гимн города – мобильный. Вся поверхность стола, превратившись в огромный дисплей, заполняется сообщениями.

Я медлю, прежде чем отозваться на любой из сигналов. Уже ненужный «люгер» перестает давить на позвоночник и отправляется в ящик стола, туда, где дожидалась своего часа пепельница.

Отсюда, с кресла, за окном видны только острые крыши и шпили башен. Теперь город уже похож не на хребет дракона, а на его широкую зубастую улыбку.

Шар на подставке еще качается. Он то над белым полем, то над черным.

Я не сказал Миллеру главного и уже не скажу. Пока шар колеблется, он принадлежит двум полям одновременно. Мое выступление никогда бы не имело успеха, будь Франц Миллер стопроцентным человеком. Что бы он там о себе ни думал, и кем бы себя ни считал.

Только люди могут так сомневаться. Но только звероящеры добровольно уходят со сцены. Политика, эволюция – какая, в сущности, разница?

На тыльной стороне ладони заметна чешуйка. Подцепляю ногтем, отстает легко. Просто прилипла.

Над площадью парит дирижабль.