Текст книги "Я, дракон (сборник)"

Автор книги: Аркадий Шушпанов

Соавторы: Владимир Венгловский,Евгений Лобачев,Алексей Гридин,Александр Карнишин,Павел Губарев,Анастасия Шакирова,Алла Несгорова,Наталья Землянская,Роман Кутузов,Антон Еременко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Ты Пилон? – спросил Карл.

Ульрика улыбнулась.

– Твоя мать тоже была Пилоном, – ответила она.

Карл был поражен этим ответом. Не потому, что это казалось невероятным или было непохоже на его мать. Он почти не помнил ее: она умерла, когда ему не было и пяти. Но…

– Откуда ты знаешь? – спросил Карл.

– Она живет в хрустальном городе. Называет меня дочерью, интересуется твоей жизнью. Скоро она маленькой девочкой вернется в обычный мир. Она этого очень хочет и ждет с большим нетерпением, – спокойно ответила Ульрика.

– Я смогу ее увидеть?

– Возможно… Когда-нибудь. Нужно подождать…

Карл больше ни о чем не стал спрашивать. Он понял, что если Ульрика ответила столь неопределенно, то не потому, что желала нарочно напустить таинственность. Скорей всего, она просто не знала наверняка, а врать не хотела да и не умела. Он улыбнулся, наконец, поняв хитроумный расчет двух отцов, скоропалительно обвенчавших своих детей. Пилону-Ульрике нужна защита в сложной человеческой жизни, где властвуют невидимые драконы, а Карлу… Отец, видно, по собственному опыту знал, что лучшей жены, чем женщина-Пилон быть не может. Пилон – опора моста… И… кого? Мужчины? Но чего-то они все-таки опасались, раз уж разлучили их сразу после венчания.

* * *

Карл и Ульрика еще долго стояли на вершине опоры. С каждым дуновением ветерка с одной или другой стороны до Карла долетало новое понимание жизни этих противоречивых миров.

– Нам пора, – сказала Ульрика, и ступила на мост, разделяющий два мира.

Мост, прежде казавшийся оборванным, вел в горы, к вершине отвесной скалы, очертания которой запомнились по ночному путешествию с драконами. Все это время Карл, не переставая, размышлял о правильности выбранного на развилке направления. И вдруг понял, что, с Ульрикой или без нее, ему предначертано прийти именно сюда. Он все равно не прошел бы мимо. Ночью он наугад сделал выбор, теперь же путь стал единственным, и свернуть с него просто невозможно.

Едва под ногами захрустели первые камни, Ульрика остановилась.

– Ты должен войти туда один, – указав на темное жерло пещеры, сказала она.

Карл осмотрелся. Место казалось пустынным. Не было видно ничего, что могло бы означать жизнь: ни птиц, ни зверей, ни даже травы или мха.

Карл подошел к Ульрике, взял ее за руки, глядя прямо в глаза, сказал:

– Отправляясь в этот удивительный путь, я думал прежде всего о себе: о том, что мне нужна твоя нормальность. Да, мне было обидно, горько и стыдно за то, что моя жена – сумасшедшая. Я шел с мыслью, во что бы то ни стало вернуть утраченный тобой рассудок. С обыденной точки зрения – это тоже безумие, но я шел, потому что верил, потому что происходило волшебство, и оно вселяло надежду. Эта ночь изменила меня, изменила мир вокруг нас… Ты нужна мне такой, какая есть. Я никогда не придавал особого значения условностям, просто хотел спокойной жизни… Но теперь вижу, что спокойная жизнь – самая большая условность из всех.

Карл отпустил руки Ульрики и, не оглядываясь, направился в пещеру. Он не боялся. Он был уверен, что Ульрика тоже когда-то входила сюда и именно отсюда вышла Пилоном. Там, в темном жерле горы, живет дракон человеческого бытия, там происходит решающая битва, исход которой никогда не бывает предопределенным. Только дракон и человек. Никаких свидетелей и судей. Один на один.

* * *

В пещере оказалось достаточно светло, но это был призрачный зеленоватый свет, исходивший откуда-то из толщи самой горы. Пройдя по узкому извилистому коридору, Карл вошел в широкую галерею с высоким сводом. Ни ожидаемого дракона, ни продолжения пути он не увидел. Осмотрев галерею и не найдя ничего интересного, Карл с легким чувством разочарования присел на большой камень у стены напротив входа. Возможно, следовало просто подождать.

Время шло, но ничего не происходило: ни единого шороха или звука.

Карл подумал, что так же, но с большим комфортом, мог посидеть в кресле у камина в своем замке. Он встал и направился к выходу.

– А чего ты, собственно, ждал? – гулко прогремело под сводом.

Карл вздрогнул, оглянулся. Галерея по-прежнему была пуста.

– Кто вы? Где вы? – спросил Карл.

– Здесь. И везде, где будешь ты, – прозвучало в ответ.

Карл снова вздрогнул, но на этот раз оттого, что узнал голос.

– Отец?! – удивленно спросил Карл.

– Ты не смог просидеть без действия и четверти часа, Карл, а твой отец – там, где ожидание измеряется жизнью. Жизнь и смерть. Что причина, а что следствие?.. У твоего отца много времени для размышлений, оно не пройдет для него зря.

– Но кто вы? – снова спросил Карл.

– Ты пришел сразиться с драконом, а вместо этого спрашиваешь – кто я, – усмехнулся невидимка.

– Как я могу сражаться с драконом, которого даже не вижу?

– Я бы сказал иначе: как ты можешь сражаться с самим собой?

– Что это значит?

– Это значит, что в этой пещере находится дракон, и ты его легко можешь найти.

– Где?! В этой пещере только я один…

– Вот именно.

– Что?.. – Карл чуть не споткнулся. Он вернулся на середину залы, огляделся по сторонам. Снова сел на камень. Поискал глазами невидимого собеседника – будто не обшаривал уже здесь каждый пятачок; словно тот мог как-нибудь все же его перехитрить, где-нибудь замаскироваться. И сначала неуверенно, но с нарастающим возмущением выкрикнул: – Но ведь я же не дракон, я человек!

– Решать тебе…

* * *

Выход из пещеры почему-то оказался завешен ковром. Но расстроенный и озадаченный Карл, не задумываясь, прошел сквозь него – словно ежедневно только тем и занимался, что проходил сквозь ковры и стены.

– Решать мне… мне решать… и что это значит?.. – нервно твердил он, даже не замечая, что идет по отцовской спальне. – Чушь какая-то! – продолжал Карл, захлопывая дверь своей комнаты.

– Что случилось, господин барон?! – послышался голос Томаса. – Я услышал шум и поднялся…

– Все в порядке, Томас. Проклятые комары… – соврал Карл, резко остановившись. Это была самая обыкновенная реальность – как будто он проснулся после причудливого сна.

– Да, господин барон, комары у нас злее драконов, – проговорил Томас. – С вашего позволения, я вернусь в свою комнату…

– Конечно, Томас, отдыхай, – ответил Карл.

Внезапно он осознал, что пережитое не было сном:

– Ульрика! Она осталась у пещеры! – и в панике бросился к выходу.

* * *

Ульрика Аннета фон Тирлиц вошла в спальные покои, окинула оценивающим взглядом огромную, укрытую бежевым балдахином кровать, тяжелые темно-зеленые шторы, массивные серебряные канделябры, тусклые гобелены с изображением драконов и выцветший восточный ковер.

– Томас! – позвал сопровождавший супругу риттер Карл.

– Я здесь, господин барон, – тут же отозвался слуга, явно ожидавший у двери.

– Я знаю, старый добрый Томас, что ты всегда здесь, – сказал риттер Карл. – Ступай вниз, отдыхай. В ближайший час распоряжений не будет.

Томас сделал шаг к двери, но остановился. Он посмотрел на Карла и Ульрику и расплылся в мечтательной улыбке:

– Под утро я видел, как над нашим замком снова пролетел белый дракон! Я почему-то вспомнил вашу мать, господин барон. В тот день, когда она появилась в этом доме, над замком тоже пролетал белый дракон. Представляете, какое совпадение!.. Увидев госпожу баронессу, я будто вернулся в свою юность… Удивительно!.. – повторил старый слуга и, покачивая головой, вышел.

* * *

– Почему ты сразу не сказала, что я наследственный дракон? – обнимая Ульрику, спросил Карл.

– Если бы ты спросил, я бы не смогла соврать, – нарочито простодушно распахнула глаза Ульрика. И рассмеялась, выскальзывая из объятий. – Но ты не спросил! А «рыцарю» гораздо легче победить дракона.

– Значит, ты все-таки умеешь хитрить, – усмехнулся Карл.

– Я – всего лишь опора для тебя. Ты сам придумал: «Эти рыцари способны победить трехглавого дракона», – Ульрика наклонила голову к плечу, улыбаясь.

– Но как мне могло раньше прийти в голову, что Пилон – это женщина? И что Пилонами становятся жены драконов! – Карл хмыкнул.

И тут он вспомнил Поднебесную и величественный каменный мост над Хайхэ.

Над каждой опорой этого моста помещалось, как он думал, украшение парапета – а может быть, то были вовсе не украшения? Огромные мраморные драконы сидели чинно, словно собаки, смирив свою силу и охраняя покой проходящих с одного берега на другой людей.

– Да… выходит, судьба мне дала подсказку, я мог и догадаться… а ты действительно победила, – признал он.

– Если вас, мужчин, вовремя не победить, то, сколько бед вы способны натворить в этом несчастном мире? Женщина – опора и надежда, защита от ваших злых голов, господин дракон.

Ульрика обняла мужа, он обнял ее, мир вернулся в нормальные рамки – и до тех пор, пока надежный Пилон удерживает буйного дракона, люди могут жить спокойно.

Юлия Гофри
Да обретет крылья

«Порой родится на земле человек с крылатой душой, такой, что невозможно ему жить среди людей. И если сумеет этот человек разыскать Драконью Гору, по склонам ее к самой вершине подняться, перед испытаниями устоять, и если пропустит его дверь живая, не испугает тьма кромешная и не лишит солнце разума – этот человек, небу доверившись, да обретет крылья…»

* * *

Сегодня прилетал Стерх. Опустился на край площадки, спугнув десяток жаворонков, посидел немного, крутя головой, и рухнул в прозрачную синеву, раскидывая крылья. Наверное, он просто помнит, что ему всегда нравилось сюда прилетать, хотя уже забыл, почему. Я бросил еще горсть зерен, и жаворонки вернулись, чтобы завершить завтрак. Кристина покачала желтой головкой и вспорхнула мне на плечо, где и разразилась громким недовольным криком, сделавшим бы честь самому боевому из мартовских котов. Меня до сих пор не перестает удивлять, что горло красавицы иволги может издавать то редкой красоты переливчатые трели, то подобные вопли. Уши ненадолго заложило, и поэтому гостя я заметил, лишь когда повернулся.

Парень стоял у самого выхода и пытался вытаращить глаза от удивления. Поскольку он только что вышел из полумрака пещеры и оказался как раз лицом к утреннему солнцу, смотрелись эти попытки весьма потешно. Увидев, что я обернулся, новенький обхватил правой ладонью рукоять меча, но вытаскивать из ножен не стал. Для него я выглядел всего лишь темным силуэтом на фоне невыносимо голубого, слепящего неба, и он, похоже, был не дурак, чтобы без необходимости бросаться на неизвестного противника. Это радовало.

К сожалению, крылатость души не всегда сопровождается остротой ума, и некоторые из добравшихся сюда бывают весьма утомительны. На всякий случай я успокаивающе поднял перед собой раскрытые ладони, и остатки зерен раскатились по гладкому камню.

– Зови меня Ярр, – сказал я спокойно. Парень помолчал немного, затем ответил неожиданно низким для такого юнца голосом:

– Вехрем.

– Мне нужно зайти внутрь, – продолжил я будничным тоном, не двигаясь с места. – Пропустишь?

Глаза Вехрема понемногу привыкали к свету, и он рассматривал меня внимательно, надеясь отыскать разгадку моего присутствия. Я понимал его: ни в одном из бесчисленных толкований Горелой Скрижали ничего не говорилось о том, что в самом конце пути, когда человек уже отрешится от суетного и настроится на обретение крыльев, будет стоять какой-то тип с птицей на плече и кормить зерном жаворонков, словно сельская девчонка – цыплят. Кристина, будто понимая серьезность ситуации, молчала и не шевелилась.

Я, в свою очередь, рассматривал нового гостя. Парень явно не из бедных – одежда из добротного, крепкого сукна, сапоги из мягкой кожи, на ножнах красуется рубин – не меньше ногтя большого пальца. В оружии я не особенно понимаю, но и меч должен быть недурным: не то его вряд ли стали бы вкладывать в ножны стоимостью с небольшое поместье. Однако одежда, хоть и богатая, сшита для дороги – а то попадались тут умники, разодетые, словно на собственную свадьбу… то есть, когда-то разодетые. Дорога к Драконьей горе – это вам не бал, не гулянка и даже не деревенская ярмарка. К тому времени, как я встречался с этими путешественниками, они были наряжены в самые дорогие лохмотья на три королевства вокруг.

Не знаю, долго ли собирался меня разглядывать парень, но Кристине, видимо, надоело, и она совершенно неожиданно сорвалась с моего плеча, шмыгнула над головой гостя, едва не задев его волосы, сделала круг над площадкой и была такова. От неожиданности Вехрем рванул было меч из ножен, но тут же отпустил и, стараясь скрыть неловкость, произнес:

– Не высоко ли тут для иволги?

– Здесь роща, чуть ниже уступа, – пояснил я, – там она и живет.

– Все равно, – заупрямился он, – никогда не слышал, чтобы эти птицы жили в горных лесах.

Я пожал плечами. Что тут скажешь? Слышал, не слышал – вот она, красавица, живет.

– Так что, – спросил я, – пропустишь или мне тут сидеть и ждать, пока решишься?

– Я не отступлюсь! – вскинул голову, снова сжал меч.

– Да кто тебя просит отступаться? Прыгай хоть сейчас.

Парень окинул взглядом горизонт и торопливо перевел глаза обратно, на меня. Одно дело – мечтать «довериться небу», а другое – вот так просто, не задумываясь, сигануть в настоящую пропасть.

– Так что? – поинтересовался я. – Будешь прыгать, или хочешь сначала немного подумать? Пропусти меня домой, сделай одолжение, и думай хоть до утра. Я мешать не буду.

До парня дошло, что рано или поздно ему все равно придется сдвинуться с места, и он медленно, настороженно подался вправо, обходя меня полукругом и почти прижимаясь спиной к скале – лишь бы подальше от края площадки. Я благодарно кивнул и тоже медленно направился к проходу. Краем глаза я видел, когда оказался прямо под аркой отверстия пещеры, что взгляд гостя устремился на стену у меня над головой, да там и застыл. Я вошел внутрь, не подавая виду, что заметил это.

Через пять шагов стена справа от меня ушла в сторону: проход расширялся, образуя в толще горы большой зал с высоким, в два моих роста, потолком. В отличие от многих подземных пещер, здесь было сухо. Но зато и каменных цветов, колонн и живописных наплывов, как во влажных нижних пещерах, не было. Просто камень, местами гладкий, местами шершавый. Я привычно опустился на колени возле закопченного углубления в каменном полу и принялся разводить костер.

Поленья и сухой мох были приготовлены еще с вечера. Огонь разгорелся быстро, легко. Подхватив кожаное ведро, я отправился вниз – за водой, а заодно и за мясом, которое всегда хранил в ледяной воде источника.

Когда я вернулся, Вехрем уже переминался с ноги на ногу у костра, оглядывая зал, уходящий в глубину горы лаз и несколько темных отверстий в стенах – все, что можно было здесь увидеть.

– Тут ты и живешь? – поинтересовался он.

– Да. Моя пещера – вон та, слева, но остальные вполне пригодны для жизни, если вдруг ты захочешь… задержаться.

Он не отрывал от меня взгляда все то время, что мне понадобилось, чтобы дойти до своей пещеры, повесить ведро на вбитый рядом железный крюк, зайти внутрь и выйти с котелком в руках, вернуться к костру, установить над ним треногу и усесться на один из камней, поставив котелок между ног. Из котелка я достал нож, луковицу и две вялые, но еще не тронутые гнилью морковки. Очистил лук от шелухи, бросил обратно, поскреб морковки в наиболее потемневших местах, затем принялся резать мясо на плашке с многочисленными следами ножа. Потом сгрузил порезанное все в тот же котелок. Вехрем молча сидел на другом камне, глядя то на меня, то в пламя костра.

– Там, снаружи, на стене… – неуверенно начал, он, наконец. Я терпеливо ждал продолжения.

Не получив от меня помощи, он покусал губы и выпалил:

– Скажи, ты знаешь, что это такое?!

– Каменная Скрижаль, – невозмутимо ответил я. Поразмыслил и стал нарезать морковку кружочками.

– Она целая! – выдохнул Вехрем. – С хвостом! И двумя крыльями.

– Скрижаль? Ну да. Камень – не дерево. Не горит и не рассыхается.

– Я видел Каменную Скрижаль, – в оцепенении повторял Вехрем, не слыша моих слов. – Поверить не могу. Я думал, это сказка, легенда; я и мечтать не мог, что когда-нибудь буду стоять перед ней и читать утерянные строки!

Нож в моей руке дрогнул, едва не порезав палец.

Парень был не просто не беден – он был очень, очень богат и не менее знатен.

Лишь знати позволено учить детей драконьим рунам, и далеко не все из них могут или хотят платить учителям те деньги, в которые обходится эта привилегия. Вопреки тому, что говорят в простонародье, крылатые среди богачей или знати попадаются не так уж редко, но из них лишь единицы отправляются на Драконью гору. Обладателю большого состояния нетрудно устроить себе жизнь по собственному вкусу, даже если с людьми не слишком ладишь.

Я отвернулся к ведру, аккуратно налил немного воды в котелок и подвесил над огнем.

* * *

Насколько проще все было бы, думал Вехрем, если бы я не заметил рисунок. Постоял бы немного на краю, постарался бы выкинуть из головы этого странного человека и шагнул вперед. И теперь либо парил бы в потоках ветра, наслаждаясь свободой, либо лежал бы внизу мешком костей.

Вкусный запах щекотал ноздри. Человек, назвавшийся Ярром, принес из своей пещеры небольшой полотняный мешок, всыпал в котелок изрядную порцию чечевицы, добавил каких-то трав. Вехрем отстраненно подумал, что уже больше луны не ел по-человечески. Последний трактир он миновал незадолго до предгорий и с тех пор перебивался сухарями и иногда подстреленными зайцами – которых кое-как поджаривал, или, скорее, обугливал. Однажды набрел на полянку с лесной малиной, полакомился. Соль умудрился забыть на первом же привале. Что делать, не учили царского племянника заботиться о себе в длительных походах. Да и вообще, вкусную еду человеку его положения пристало скорее ценить, чем готовить. Спасибо, хоть охота входила в число необходимых занятий, а то, если бы охотился он так, как готовил, давно умер бы от голода, не добравшись до живой двери.

Столько времени, столько усилий, столько жертв… Неужели он остановится из-за каких-то трех слов? Нет, отвечал он себе, не остановлюсь, но и не пренебрегу. Наставники учили, что в древнем языке драконов нет лишних слов. В отличие от людей, они никогда не произнесут ни единого звука, не напишут ни единой буквы ради красоты слога. Каждое слово имело значение для понимания смысла всего послания. Горы книг были написаны о Горелой Скрижали, каждое драконье слово разобрано на части и вновь сложено – и теперь он, Вехрем, знает еще три слова, и нет никого, чтобы помочь ему разобраться.

Никого?

* * *

– Голоден? – спросил я.

Парень встрепенулся.

– Немного…

Я протянул ему ложку. Он, помедлив, взял и подождал, пока я первым зачерпну густой душистой похлебки.

– Как долго ты живешь здесь?

Я не ожидал, что он станет спрашивать именно сейчас и именно об этом. Подул на горячее варево в ложке, вдыхая мясной запах. Затем посмотрел парню в глаза и честно ответил:

– Всю жизнь.

Он приподнял брови, ожидая объяснений, но я молчал, и ему пришлось снова спрашивать.

– Ты пришел сюда ребенком?

– Я здесь родился.

Он помолчал, осмысливая услышанное, а я тем временем, наконец, отправил содержимое ложки себе в рот.

– А где твои родители? – последовал вопрос.

– Обрели крылья.

Он подскочил на месте:

– Так это правда! Ты сам это видел?

– Да.

Я не стал спрашивать его, зачем он шел сюда, если сомневался в написанном. Все они сомневаются. А идут сюда те, кому, как сказано в Скрижали, нет места среди людей. Сомнительный шанс на счастье лучше, чем никакого.

– Я хотел бы задержаться здесь на несколько дней, – сказал парень, стараясь взять непринужденный тон.

Я кивнул:

– Выбирай любую пещеру.

– Спасибо тебе. Послушай… у меня нет запасов еды, ведь я не рассчитывал здесь задержаться. Но я могу заплатить тебе за гостеприимство, – пальцы Вехрема коснулись ножен меча, обвели один камень, другой… Я полюбовался тусклыми отблесками – прекрасная огранка! – и ответил:

– В этом нет нужды. Будь моим гостем.

* * *

Ярр дал ему простой светильник: грубое глиняное блюдце с плавающим в жире фитилем. Жир неприятно чадил.

Выбранная Вехремом пещера была около десятка шагов в глубину и немного меньше в ширину: вполне достаточно для ночлега. Он прошелся вдоль стен, поставил блюдце на ровный уступ на высоте груди, и, заметив в этом месте черное пятно, провел по стене пальцем. Камень показался жирным на ощупь, а на пальце остался черный налет. Интересно, кто жил здесь до него?

Он сбросил с плеча дорожную сумку, рядом положил маленький и легкий, но довольно мощный, сделанный хорошим мастером арбалет. Подумав, расстегнул и оставил там же ножны с мечом. Если Ярр задумал недоброе, меч все равно не поможет – прикончит во время сна или подкравшись сзади. Без меча и заплечной сумки тело казалось непривычно нагим и в то же время восхитительно легким, так что Вехрем, неожиданно для самого себя, улыбнулся. Подумалось, что сейчас, несмотря на тьму, вовсе не ночь – снаружи, должно быть, солнце едва миновало середину неба. Нестерпимо захотелось выйти, вдохнуть полной грудью свежий воздух.

Пещера смотрела на восток, поэтому вскоре после полудня солнце скрывалось, уходило на другую сторону горы. В мягкой тени рельеф на стене выглядел гораздо четче, чем утром. Вехрем присмотрелся. Говорили, что, когда Горелая Скрижаль была вырезана неизвестным мастером, она точь-в-точь повторяла очертания каменного оригинала. Теперь не было сомнений, что это правда. Оригинал – вот он.

На камне, на высоте чуть больше человеческого роста, распростер крылья дракон. Тело его, изогнутое в полете, неуловимо напоминало человеческое: если посмотреть слегка под углом, то казалось, что это летит человек с раскинутыми в стороны руками. Другой угол зрения – и сходство исчезало. Вехрем покачал головой. Это изображение было не просто линиями, нанесенными на камень умелой рукой. Не менее искусно, чем резцом, мастер воспользовался самой и скалой, и светом, падающим на еле заметные трещины в камне, и уступом, на котором должен был стоять наблюдатель, и самим Вехремом, наклоняющим голову то так, то иначе.

Он еще немного походил вокруг, то и дело посматривая на рисунок, и вдруг понял, что трещины сложились в новый, не замеченный им прежде узор. С возрастающим изумлением Вехрем понял, что крылья дракона заполнены птицами – большими и маленькими, перетекающими одна в другую, то изображенными полностью, то словно скрытыми за спинами своих товарок. Поворот головы – изображения птиц словно бы сместились, но не исчезли.

Он перевел взгляд на хвост дракона и еще раз прочел слова, с детства бередившие душу: «…да обретет крылья…». И дальше, давно утерянные людьми, незнакомые, тревожащие: «…по душе своей».

Он вернулся в «собственную» пещеру, когда начало темнеть, и сразу же лег, но долго не мог уснуть. Стоило закрыть глаза, как перед ними вставала все та же Каменная Скрижаль, силуэт дракона, скрывающий в себе десятки птиц. Едва он начинал проваливаться в сон, птицы вдруг оживали и разлетались в стороны, хлопая крыльями и заставляя Вехрема проснуться. Тьма была такой непроглядной, что он не сразу и понимал, открыты его глаза или закрыты. Моргнув несколько раз, он вновь смеживал ресницы, чтобы увидеть все тот же образ. Наконец, Вехрем разозлился и попытался силой воли отогнать от себя видение. Это удалось, но теперь место рисунка заняло лицо Ажелы. Сначала он хотел по привычке отогнать и его, но потом вдруг понял, что это уже не имеет значения. Он ушел, он больше не мешает ни Ажеле, ни Клену, он отдал им все, что мог отдать; он больше никогда не увидит ее и может думать о ней без угрызений совести и без боязни, что назавтра снова придется опускать глаза при встрече, стыдясь своих мыслей. И Вехрем стал думать о ней. Пока не заснул.

* * *

К моему удивлению, Стерх навестил меня и на следующий день. Кристины на этот раз не было, видимо, сумела сама добыть пропитание.

Зато прилетели Ален и Саффи, белоголовые журавли с болота. Как обычно, не за едой, просто в гости. Тут-то Стерх и вернулся. Он узнал журавлей, обрадовался, захлопал крыльями и слегка задел нашего гостя, который как раз выходил на площадку.

– Стерх, осторожнее, – сказал я, – не пугай человека.

– Ты зовешь его «стерх»? – переспросил Вехрем.

– Это его имя, – кивнул я.

Парень ухмыльнулся:

– В таком случае, журавля ты называешь орлом? А иволгу, которую я видел вчера, – соколом? Чтобы не заскучать?

Вот он о чем! Я так привык к Стерху, что и забыл, что этим словом называют журавлей, живущих далеко к востоку отсюда.

– Стерх – не название, – пояснил я, – это его имя. Журавлей зовут Ален и Саффи, познакомься.

Все еще усмехаясь, Вехрем отвесил в сторону птиц шутливый поклон, да так и замер с полусогнутой спиной и отвалившейся челюстью: Ален ответил ему поклоном, а Саффи присела в изящнейшем, несмотря на отсутствие юбок, реверансе. Стерх заклекотал, смеясь.

Когда Вехрем разогнулся, лицо его было белым, как мел.

– Его имя, ты сказал?.. – прошептал он. – «…по душе своей…»

Я кивнул.

Он медленно опустился на ровный, еще холодный после ночи камень.

Парень просидел на уступе до самого вечера. После полудня я вынес ему немного воды, и он выпил, кивнув с благодарностью, но не произнес ни слова. Когда начало темнеть, он все же вернулся в каменный зал. Присел к догорающему уже костру и в упор посмотрел на меня.

– Расскажи, – попросил он.

– Что именно? То, что имеет значение, ты уже понял.

– Значит, это все, – он сделал неопределенный жест рукой, указывая на пещеры, и на костер, и на меня самого, – для тех людей, кто придет сюда, но не сразу решится? Потому ты и родился в этой пещере? Твои родители тоже все поняли?

– Мать была дочерью учителя, – кивнул я. – Она прочла написанное и рассказала отцу. Страшнее всего на свете для них было разлучиться, потому они и ушли когда-то на Драконью гору, и потому же провели годы в этой пещере.

– Но почему они просто не вернулись обратно?

Я удивился:

– Разве ты не знаешь? Живая дверь не выпустит вошедшего.

Судя по выражению его лица, он действительно не знал.

– Кроме того, – добавил я, – не думаю, что им было куда возвращаться. Раз уж они дошли сюда.

– Что же… – начал было он, но замолчал. Я не ошибся – парень был неглуп. В самом деле, как я могу знать, что ему теперь делать?

– И ты тоже? – спросил он наконец.

– Я – Хранитель, – спокойно ответил я. – Кто-то же должен встречать гостей, говорить им правду, кормить, зажигать огонь…

– А что будет, когда ты уйдешь?

– Придет другой, – я пожал плечами, и он не стал продолжать расспросы.

* * *

Вехрем сидел на уступе, скрестив под собой ноги и прислонившись спиной к скале. Вокруг простиралось небо.

Ему было шесть лет, когда он впервые услыхал о Горелой Скрижали. В доме отца хранилось несколько старинных фолиантов, переплетенных в дорогую кожу, тисненных золотом и украшенных вставками из кости и драгоценных камней. Среди них было «Правдивое Сказание о Пожаре в Храме Драконовом». На первой же странице помещалось изображение странного покалеченного дракона: без головы и с полуобрубленным хвостом. Случайно увидев эту картинку, мальчик приставал к взрослым до тех пор, пока ему не рассказали все, что нашли возможным для его возраста. Вехрем и раньше был немного не от мира сего, а с тех пор словно заболел. Он проводил целые дни, мечтая, как взлетит, раскинув крылья, с вершины Драконьей Горы, придумывал сказки, в которых сам же и был героем.

Время шло, и мечтательный мальчик вырос и повзрослел. Он смирился с тем, что царскому племяннику суждена иная доля, но все же разыскал и прочел все серьезные толкования Горелой Скрижали и большую часть несерьезных. Он стал известен среди знатоков, к нему, мальчишке, едва начавшему брить бороду, приходили за советом ученые мужи. Подобные причуды были позволены человеку его положения – если, конечно, не мешали другим обязанностям.

Никто не мог ожидать, что царь и двое его сыновей неожиданно скончаются. Поветрие, оставившее страну без царя, унесло также и отца Вехрема, а заодно и четверть столицы. Из наследников в живых остались лишь младшая дочь царя и сам Вехрем с младшим братом Кленом. По закону, девушка не могла взойти на престол, лишь возвести на него мужа – так за кого и идти ей, как не за троюродного брата? Не чужака же на трон сажать. А брат и хорош собой, и умен, и тихо влюблен в нее с детства, а что самой ей по сердцу младший, так когда это царицы выбирали мужей по любви? Нельзя подниматься на престол младшему в обход старшего, не принесет это блага стране. Даже если старший сам отступится от своего права, отречется в пользу брата и от невесты, и от царства – у него будут дети, они вырастут и могут пожелать переделать историю на свой лад.

Но те, кто уходит искать Драконью Гору – не возвращаются, и наследников у них быть не может. Ибо сказано: невозможно им жить среди людей.

Ажела и Клен плакали, прощаясь, но Вехрему казалось, что он их обманывает, принимая благодарность за то, что и самому ему в радость. Больно было расставаться с Ажелой – но не больнее, чем жить с ней рядом и знать, что она любит другого. Он ушел почти счастливым, с облегчением обрывая последние непрочные нити, привязывавшие его к земле и людям.

И все же сны, преследовавшие Вехрема с детства, были о широких крыльях, небесном просторе и свободе. Об уделе дракона, а не веке воробья или жаворонка, вынужденных день за днем неустанно добывать пропитание. Крупные хищные птицы, сказал Ярр, улетали подальше от горы, ибо охотиться на ее склонах было сродни людоедству, мелкие же почти все оставались рядом, в относительной безопасности, где и проводили всю жизнь.

О такой ли свободе мечталось Вехрему?

С другой стороны, жить в пещере, одному, изо дня в день с тоской глядя в синеву – так и с ума недолго сойти.

Рано или поздно придется рискнуть.

Вехрем поднялся, отошел от стены и вновь повернулся лицом к Скрижали. На этот раз его глаза устремились на голову дракона: если слова на хвосте ввергали в отчаяние, то голова давала надежду. Вились руны, складываясь в прихотливый узор и образуя слова: «Да не прервется род драконий».

* * *

Мясо подходило к концу, да и овощи заканчивались. Пора было пополнять запасы.

Я вышел на уступ. Вехрем словно ждал меня: заговорил, едва увидев.

– Скажи, Ярр, я как-то не подумал спросить раньше, а надо бы… Твои родители – кем они стали?

– Лебедями.

– Оба?

– Да. Они жили на одном из озер близ подножия горы.

– «Жили»?

– Птичий век не дольше людского, – как мог, мягко ответил я, – порой короче. Знаю, в народе рассказывают о птицах, что живут больше сотни лет, но я таких не встречал.

– Знаешь, – снова тихо заговорил Вехрем, – я теперь понял, что означает «довериться небу». Вовсе не то, о чем писали в книгах. Мне кажется, я уже готов это сделать, но словно не хватает чего-то… какой-то мелочи. Как поставленной в конце письма точки… или прощального поцелуя.