Текст книги "Искатель, 1962 №2"

Автор книги: Аркадий Стругацкий

Соавторы: Борис Стругацкий,Джон Диксон Карр,Лев Успенский,Николай Коротеев,Евгений Федоровский,Александр Тараданкин,В. Смирнов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

С каждой долей секунды гул нарастал и отходил в сторону. Затем вся масса камней грохнулась в поперечной долине. И вдруг где-то совсем рядом сочный баритон сказал по-английски:

– Обвал в горах! Нам повезло!

Сразу же как-то обмякли ноги, оружие заплясало в руке… В двух шагах от меня из-за скалы вышел тот, с крашеной бородой и глазами снежного барса. Он поддерживал белобородого. Охая и спотыкаясь, старый ощупывал свою голову. Тюнька угрожающе зарычал.

– Руки вверх! – совсем тихо сказала я, целясь в переносицу светлоглазого. Старик бессильно опустился на камни. Светлоглазый спокойно поднял руки, но в следующее мгновение я лежала на камнях оглушенная чем-то. Раздался громкий топот. В тот же миг послышались крики. Повернув голову, я увидела: люди в зеленых фуражках карабкались через завал.

– Товарищ геолог, – откозырял мне сержант-пограничник, после того как нарушителям были скручены руки, – разрешите взять вашу лошадь? – Кивнув на белобородого, он добавил: – В Мын-Тэке доставить. Всего три километра…

Я вела Дону под уздцы: строптивая кобылица подчинялась только своим. Сидя на ней, сержант поддерживал стонавшего старика. Сзади, полуприкрыв глаза, плелся под конвоем Крашеная Борода.

– Стоп! – сказал сержант. – Надо обождать.

Верховая тропа ответвлялась к Пянджу. Петляя между темными скалами, она терялась в дымчатых полотнах горных кулис.

…К развилке подъезжала группа всадников. Впереди – начальник погранзаставы Подопригора. Растрепанные усы, щетина на подбородке и красные веки: заметно, что он давно не спал. Рядом ехала его жена – врач заставы, сзади – пограничники.

– Хозяйке Ордебара привет! – затрубил Подопригора так, что Дона, повернув оскалистую морду чистопородной лошади, заплясала на месте.

«Вет, ве-ет…» – громоподобно откликнулись ближние утесы, а затем и дальние, сурово и приглушенно.

– Спасибо за сообщение, – сказал начальник просто.

Я посмотрела в сторону кишлака. Из домой выскакивали люди. Горячо жестикулируя, они на ходу натягивали халаты. На крыше михмонханы, кибитки для гостей, стоял Абдул-Каюм. Вытянув шею, он глядел из-под ладони в нашу сторону.

* * *

Жители кишлака плотно облепили оконца накрепко запертой михмонханы. В углу кибитки угадывались две закутанные в одеяла фигуры. Пограничник с автоматом не спускал с нарушителей глаз.

При свете пылавшего в очаге хвороста мы тщательно разбирали вещи арестованных. Похожая на тоненького цыганенка врач Елена Васильевна по волокнам расщипывала вату их халатов. Пограничник вертел в руках миниатюрный радиопередатчик. В огромных ручищах начальника заставы трещал прочный корешок толстой, написанной иранской вязью книги. И мой универсальный нож не остался без дела: тонкое лезвие его пластовало массивные подошвы, отделяло стельки, отпарывало подкладку голенищ.

Поиски принесли богатый улов: карты, фотокамера величиною с пуговицу, ампулы с ядом, малогабаритные пистолеты и какая-то деликатная аппаратура неизвестного мне назначения. На полу – груда отходов: тряпки, ремни и раздерганные в пух клочья ваты.

– Все! – сказала Елена Васильевна, устало вытирая вспотевший лоб. – Сжечь! – кивнула она в сторону кучи.

– Семь раз отмерь, один раз отрежь! – запротестовал Подопригора.

Рассевшись на земляном полу вокруг хлама, дружно взялись за дело.

– Нашел! – вдруг объявил начальник заставы.

Я подбросила в очаг охапку топлива. Кривые языки огня жадно лизнули сухую полынь и чертополох. Сноп пламени метнулся вверх. Он осветил обширную ладонь, а на ней маленький цилиндрик – не толще соломины.

– Дай сюда! – перехватила Елена Васильевна находку мужа; ловко зацепив ногтем край, она растянула пленку. Мы склонились над ней. Что это? Пик Алмаз, ледник Ордебар, наш лагерь…

– Карта, наша карта! – крикнула я.

– Какая? – подался вперед начальник заставы.

– Которую мы составляли. Ветер унес ее… искали с собакой… не нашли… затем силь… – растерянно бормотала я, вглядываясь в крохотный снимок.

Словно прислушиваясь к нашим словам, Тюнька поскреб лапами земляной пол и ткнулся носом мне в руку.

– Что скажешь? – спросила я пса по привычке.

И тут же замелькали мысли. Карта? Ее клочья навек похоронены в ледниковой трещине. И раньше она была надежно упрятана. Сфотографировать ее невозможно. Но факты – вещь упрямая! Почему Тюнька вел себя так странно перед силем? И за что он тогда особенно возненавидел Карымова? Мгновенно и яростно! Странно, очень странно… И вдруг припомнился рассказ доктора Бакиева: Абдул-Каюм на корточках перед раскрытым сундуком в запертой кибитке.

Я бросилась разбирать ступенчатую пирамиду сундуков. Подергав прочные накладки нижнего – он был заперт солидным висячим замком, – я сказала:

– Здесь! Карта здесь! Ломайте!

Жалобно застонали петли. Вихрем полетели вещи: вот знакомый мне ковер-намазлык, парадный шелковый халат, ослепительно зеленая ткань чалмы, вышитое сюзане, полотенца…

Стоя на коленях, я рылась в сундуке. Тюнька обнюхивал имущество. Уткнувшись в цветистое тряпье, он словно ловил среди чужих запахов какой-то еле уловимый, но знакомый.

– Ища, ищи хорошенько! – поощряла я собаку, потряхивая вещами Абдул-Каюма. Под руку попался большой, что-то напомнивший мне кисет. Где и когда я видела такую парчу? Ощупав цветистый мешочек, я осторожно развязала шнурки. Чай, зеленый кок-чай. Но что в нем блеснуло? Достала – запрятанный металлический капсюль. Отвинтив нарезную крышку, извлекла крохотный, наполовину пустой пузырек с маслянистой жидкостью.

Ко мне подбежал пес.

– Ты нашел? Что? – наклонилась я к Тюньке и увидала под моржовыми усами измызганный уголок плотного ватмана. Поднесла его ближе к огню.

Неужели кусок нашей карты? Да, конечно! Вот две цифры координатной сети… Как он сюда попал? Значит, карта побывала здесь?

– В капсюле яд! – неожиданно крикнула Елена Васильевна.

Я вспомнила: в ют вечер, когда повар угощал нас сочной дыней, Карымов именно из такого кисета заваривал кок-чай. После дыни мы все отказались от чая, только Алимджан подставил свою пиалу. Значит, это Карымов отравил Алимджана! Но зачем?..

* * *

Что-то сказав пограничнику, Подопригора поспешно вышел из михмонханы. Надевая Тюньке ошейник, я увидела через окно, как начальник жестами объясняется с жителями кишлака. И вдруг всех словно ветром сдуло. Люди помчались в разные стороны. Казалось, их тени едва за ними поспевают: Абдул-Каюм, пользуясь всеобщим замешательством, скрылся.

Тюнька – шерсть на загривке дыбом – тянул к двери.

– Ищи! – я дала собаке снова понюхать оборванный угол карты.

Пес уткнулся носом в землю и повел, а точнее – поволок, нас. Вскоре мы очутились у подножия скалистого кряжа.

Собирались тучи. Где-то слабо погромыхивало. Вдалеке полыхнула острозубая молния…

Тюньку спустили с поводка. Балансируя над пропастью, проползая под нависшими скалами, мы углубились в хаотическое нагромождение утесов. Как выбираться назад из этого каменного лабиринта?

Пес пролез в узкую расщелину. Я – за ним. Но… застряла. Насилу выползла назад.

– Давайте я, – ловко и легко, совсем по-мальчишески Елена Васильевна нырнула в темное отверстие.

Когда она показалась из провала, огненная паутина молний оплела небо, а ветер с косыми потоками дождя едва не сбивал с ног.

Доктор прижал к груди измазанные ладони:

– Карта здесь!

…Как мы не сломали себе шею на обратном пути, не могу постигнуть! Стоя на одной ноге – куда поставишь другую в этой беспросветной, как разведенная сажа, черноте? – ждали, когда туча извергнет ослепительно синее пламя, чтобы при вспышке сделать бросок вперед и выгадать несколько метров пути. Зато по улочкам Мын-Тэке мы уже мчались, мокрые до нитки, прямо на гул толпы. Около мазара, в тесном, как перчатка, подземелье, разыскали сбежавшего Абдул-Каюма.

Допрос кончился.

Между прочим, мыло, мочалка и ведро горячей воды превратили седобородого старца в средних лет афганца – возраст Крашеной Бороды. Оба были агентами иностранной разведки. Тщательно обшарив наш лагерь, они убедились, что поживиться здесь не удастся, и тогда стали действовать через Абдул-Каюма. Этот религиозный старец в прошлом судился за контрабанду и некоторые другие дела. Шпионы что-то знали, запугали или купили его. Поняв, что за бутылку водки Карымов продаст родного отца, старик выбрал его исполнителем задуманного. Не вышло! Отравился один Алимджан: мы не пили кок-чая.

* * *

…Преступников увезли. Мы сидим усталые, но вполне удовлетворенные. И даже чуточку грустные. Сказалось напряжение последних дней. Впереди – возвращение домой. Возвращение, о котором мы столько мечтали. А потом… потом мы опять заскучаем по суровой природе Памира и опять нас потянет в эти края.

Е. Федоровский
ТЫ БУДЕШЬ ЛЕТАТЬ, ДРУЖИЩЕ!

Рисунки Ю. Макарова

Тяжелая летающая лодка «Каталина» вырвалась из боя.

Обшивка, изодранная разрывами, гремит, хлопает по шпангоутам. На плоскостях белеют подпалины, дымит элерон.

Холодный ветер врывается через разбитый фонарь, со свистом носится по отсекам. Зенитный снаряд разорвался прямо перед кабиной, вышиб бронированное стекло и тяжело ранил второго пилота. Голова Коли Звягинцева склонилась набок. К рее примерз бинт. Струйка крови сбегает с виска на подбородок. Торопливые капли, подхваченные ветром, падают на развороченную рацию, окрашивая ее ярким суриком. Вася Моргун, бортмеханик, хотел вытащить пилота из кресла и опустить вниз. Там не дуло. Но Звягинцев в парашюте и спасательном жилете слишком велик, а Вася слишком тщедушен.

В другое время Вася ругнул бы врачей: Колю-то приняли в авиацию, а его, Васю, нет. Нашли какие-то перебои. А может, просто посмотрели на большие оттопыренные уши, рыжую голову, веснушки, рассыпанные по всему лицу, и поставили на медицинской карточке «н/г» – не годен.

Но сейчас некогда вспоминать об этом, Вася с тревогой прислушивается к работе правого мотора. Двигатель кашляет, вышвыривая из выхлопа сизый дым. Дрожит. Вот-вот сорвется с моторной рамы. Сквозь гул Вася улавливает режущий звук. Верно, осколок пробил цилиндр, и поршень толчет его, как в ступе. Или что-то неладное с магнето? Может быть, порвался проводник, два конца болтаются друг перед другом, изредка соприкасаются и высекают искры.

У Васи ничтожный боевой опыт. Школу механиков он окончил в конце лета 1944 года.

В его летной книжке этот боевой вылет обозначен седьмым. «Каталина» бомбила караван транспортов, уходящих из норвежских фиордов, и внезапно попала под сильный обстрел миноносцев.

Теперь правый мотор, раскаленный до предела, трясется как в лихорадке. Он может взорваться в любую секунду. Рука Васи застыла на тумблере зажигания. Пальцы подпрыгивают, будто тумблер жжет их. Огромным усилием воли Вася заставляет себя медлить. Еще секунда, еще…

Он знает, что «Каталина» на одном моторе не потянет. Надо садиться. Глядит вниз. Поверхность моря отливает металлом. На волнах кипят барашки. Не меньше трех баллов. И видны льдины, как осколки разбитой тарелки, приплывшие сюда из Арктики. Изрешеченной лодке сесть трудно. Волны растрясут ее, даже если… если от удара о волны не взорвутся две бомбы. У них заклинило замки, и сбросить их невозможно. Одна беда перекрывает другую, а все вместе говорят о том, что седьмой полет может оказаться последним…

Ветер шумит, мечется по отсекам. Как будто горная река скачет по камням. Вырванные из фюзеляжа языки дюраля свистят пронзительно и печально.

«Черт возьми! Кроме всего прочего, летчику надо, чтобы везло!» – думает Вася.

Он прожил девятнадцать лет. Но что значат эти годы по сравнению с секундами, когда трещат болты моторной рамы, когда внизу дыбится море и под крыльями на боевом взводе висят две бомбы?..

Вася переводит взгляд на командира Алексея Дороша. У Алексея крупное скуластое лицо, длинный нос и серые глаза, скрытые за широкими черными бровями. Он выглядит старше своих 26 лет. Всю войну летал над Баренцевым морем и постарел в его небе. Ведь стареют от памяти, от трудных переплетов, из которых состоит война. Он горел, выходил из вражеского тыла, тонул… И все-таки остался жив.

Алексей чуть-чуть наклоняет машину, но горизонта нет, нет привычной дорожки, расплывающейся в голубой дымке. Он двигает штурвал вперед и слышит лишь свист ветра в разбитом фонаре.

– Командир, – трогает его за рукав Вася. – Сдает мотор… Придется садиться.

– А бомбы?

– Надо садиться.

– Надо уйти дальше.

– Тогда от нас останется пыль!

Алексей молчит. Он сжимает зубы, и на скулах, начинающих покрываться черной щетиной, выступают красные пятна.

– Мы не можем лететь! Слышишь? Не можем!

– Вася, – наконец произносит командир. – Ты хотел быть летчиком.

– Мало ли кем я хотел быть! Я выключаю правый. На воде, может, удастся его наладить.

– Сделай так, чтобы дотянуть до базы… Я прошу.

«Я не знаю, что с мотором. Или это магнето, или пробит цилиндр. Давление масла упало. Температура за красной чертой. Тяга пропадает. Если мотор проработает еще немного, если он не взорвется, то наверняка заклинит. И его уже никогда не наладить».

Все это Вася хотел бы сказать командиру, но прошептал другое:

– Командир, я не хочу быть летчиком…

– Понятно, – вздохнул Алексей и нахмурился.

Он не может рассмотреть, что творится впереди.

– Вася, ты видишь море?

– Вижу. Волны – три балла. Высота… осталось пятьсот. Лодка все время снижается.

– Еще раз попытайся вытащить Звягинцева и садись за штурвал. Я не могу разглядеть моря…

Вася вздрогнул. Командир напрягает зрение, щурится, но из-под красных век выкатывается лишь слеза за слезой. Он ослеп от вспышки того снаряда, который разорвался перед пилотской кабиной.

– Выключай двигатель! Что тянешь? – вдруг зло кричит Алексей.

«Каталина» круто идет к воде.

Алексей резко потянул рычаг на себя. Левый мотор облегченно вздохнул, вхолостую раскручивая винт.

– Разворачивай на ветер!

Лодка завалилась вправо и выправила горбатые крылья чуть ли не у самой воды.

– Высота?

– Не могу определить. То ли сто, то ли десять.

Пулеметная очередь стегнула по морю. Кто-то из стрелков догадался дать очередь, чтобы по всплескам пилоты определили точную высоту.

– Десять!

Первая волна тугим кулаком ударила в брюхо лодки. «Каталина» подпрыгнула и срезала вторую волну. В разбитый фонарь влетела пена. Алексей, упершись ногами в педали, налег на штурвал всем туловищем. Он хотел до конца израсходовать силу, которая еще держала лодку в воздухе, хотел погасить скорость, избежать резкого удара о волны.

Острый нос «Каталины» рассек третью волну. Бомбы, качнувшись, стукнулись о крылья. Садиться с бомбами запрещено. Это правило проверено кровью. От них надо избавиться в любом случае, чтобы не подорваться при посадке. И все-таки бомбы, стуча о плоскость в такт волнам, не взрывались.

– Вася, дорогой мой Вася! Я вижу! Представь себе, вижу! Волны белые?

– Нет, зеленые, – отозвался бортмеханик.

Вася еще держал штурвал, у него не было сил дотянуться и выключить работающий мотор.

Неуклюжая «Каталина» низко сидит на воде. Волны набрасываются на нее, заливая в пробоины пенные струи.

«Поднимайся же! Быстрей посмотри мотор! Лодка долго не продержится…» – только об этом думает сейчас Вася.

И продолжает сидеть. Не может разжать пальцы, вцепившиеся в ребристую рукоятку.

– И все-таки я вижу, – повторяет командир.

Он расстегивает замки и вылезает из ремней парашюта. Натыкаясь на переборки, пробирается по тесной кабине к Звягинцеву. Тот лежит на полу и, не мигая, смотрит вверх. Кровь остановилась, засохнув на лице.

– Ну что, браток, очухался? На-ка, выпей. – Командир протягивает к губам Коли фляжку и вливает в рот немного коньяку.

Вася тем временем вылез на плоскость, открыл верхний люк грузового отсека, где находились стрелки. Но навстречу ему поднялся лишь один Воробьев, старый механик-приборист, который летал вместо стрелка.

– Убит. Прямо в голову.

– Где он?

– Вон. Я ему отсалютовал уже. Видел?

Вася в темноте отсека различает фигуру второго стрелка-радиста, склонившего голову на замок пулемета. Правая рука на спусковом крючке.

Вася никогда не видел смерти. Он хочет скрыть страх от товарища каким-нибудь обычным словом. Но, видно, не так-то просто найти такое слово, и он говорит о деле.

– Поможешь держать ключи, а то волны…

На воде трудно снимать капоты, опускаться, держась за раму, к цилиндрам. Волны кружат лодку. «Каталина» качает крыльями, словно хочет взлететь. Вася, закрепившись на ремнях, копается в моторе. Одно магнето не работает. Осколок пробил изоляцию, и ток «уходит на массу». У другого магнето, как и предполагал Вася, взрыв оборвал проводник, ведущий к свече зажигания.

На плоскости лежит, раскинув длинные худые ноги, Воробьев и подает Васе инструменты.

Командир, перевязав голову Коле и соорудив на полу постель из курток, тоже выбрался наверх. Его беспокоят бомбы. Замки-держатели не сработали оттого, что рваный кусок дюраля уперся в привод. Алексей отогнул его, освободил замки.

Прошел час.

Солнце склонилось к пустынному морю.

Вдруг сквозь шум волн Алексей уловил рокот мотора. Он поднял голову и увидел сторожевой катер, который мчался к «Каталине». На мачте флаг фашистских моряков.

«Гитлеровцы! Неужели плен?! Черта с два!.. А если не сдаваться? Тогда они расстреляют нас, как перепелок. Для них беспомощная «Каталина» – удобная мишень».

Бортмеханик и стрелок тоже смотрят на приближающийся катер……

– Не будем сдаваться, командир, – хмуро говорит Вася.

– Так они же нас… – Воробьез ребром ладони проводит по острому кадыку.

– У нас пулеметы и пушка!

– Воробьев, в турель! – приказывает Алексей и бежит по плоскости к пилотской кабине.

Сторожевик выстрелил из носовой пушки.

Снаряд с воем пронесся над лодкой, взметнув далеко позади белый фонтан воды. Маленькие фигурки матросов снова засуетились у пушки.

«Р-р-р-ы…» – огрызнулся пулемет Воробьева. Трассирующая нитка от воды прыгнула на катер, сбив наводчика.

Катер круто развернулся, ударил сразу из двух кормовых пушек.

Фонтаны взвились у борта «Каталины». Г1о фюзеляжу застучали осколки. Вася, скрытый мотором, почувствовал не толчок взрывной волны, а лишь кипяток разогретой взрывами воды. Кипяток обжег лицо и руки.

– Командир! – крикнул Вася. – Запускай левый и крутись! Я останусь здесь!

Алексею удалось запустить левый мотор.

Винт рванул машину вперед на большой круг, в центре которого остался немецкий сторожевик.

«Р-р-р-ы…» – снова затрещал пулемет.

Трассы секли надстройки, волны, низко посаженный борт. Но фашисты продолжали стрелять из пушек. Бронированный катер для дюралевой «Каталины», которой достаточно одного попадания, представлял смертельную угрозу. Пулемет лишь держал катер на расстоянии и мешал делиться наводчикам.

«Каталина», рыча мотором, кружила по морю, и только чудо спасало ее от близких разрывов. А Вася все еще висел на ремнях у мотора. Ремни врезались в тело, обожженное лицо пылало, словно его натерли перцем. При каждом взрыве он втягивал голову в плечи и чувствовал, как рядом со свистом проносятся осколки. Его не страшила смерть. Он просто не верил, что можно умереть. Ему сильно хотелось завинтить вот эту гайку, потом ту, потом соединить проводник, запустить мотор. Хотелось так сильно, что окружающее: ревущие волны, разрывы снарядов, злой посвист осколков – отступало за пределы сознания.

Вася мечтал быть летчиком. Но вырос слишком слабым. Плечи не успели раздаться, мышцы не набрали силы. Стриженный наголо, он походил на мальчишку, на лобастого курносого мальчишку, у которого в глазах еще не погасла детская вера в возможность чуда. Когда врачи нашли у него какие-то перебои в сердце, он все-таки попал в авиацию. Правда, вместо неба увидел сырые ангары и теперь обыкновенной земной отверткой ковырял проводники.

«Я вернусь. Я снова подам рапорт в школу пилотов. Только бы успеть заизолировать проводники», – думает Вася, лихорадочно обматывая их липкой лентой.

Фонтан воды взвился у самой плоскости. Лодка дрогнула, как будто наскочила на камень. Из зеленой глубины вырвалось пламя. Вася ударился головой о ребро цилиндра и на секунду потерял сознание.

Командир выскочил из люка и ножом перерезал ремни. Подхватив бортмеханика под руки, он втащил его в люк.

– Ты же хотел летать, – прошептал Алексей.

Вася открыл глаза.

– Командир, можно запускать… Только… у меня все цело?

– Порядок, Вася! Теперь держись!

Пулемет внезапно оборвал стрельбу. У Воробьева кончились патроны. Катер, прибавив ходу, ринулся в атаку. Пушка ударила прямой наводкой. Но и на этот раз снаряд со стоном пролетел мимо и разорвался в кабельтове позади. Матросы в черных меховых куртках столпились на носу катера. Они решили взять летчиков живыми.

Винт правого двигателя качнулся и в следующую секунду превратился в серебристый круг.

– Следи, Вася, за приборами. Взлетаем! – крикнул командир, прибавляя газ.

«Каталина» запрыгала по морю, разрезая воду ножом форштевня. Скачок, еще скачок… До чего же медленно растет скорость!..

Волна подбросила лодку вверх, но она тяжело плюхнулась, разбрасывая винтами пену. Стрелка вариометра еле ползет по шкале.

Алексей еще раз потянул штурвал. Лодка снова прыгнула и застыла в воздухе, не решаясь ни взлетать, ни падать.

– Скорость?

– Сто десять!

Командир прижал «Каталину» ближе к воде. В прямолинейном полете лодка набрала скорость. Замелькали барашки, постепенно уменьшаясь в размерах. На высоте пятьдесят метров «Каталина» выполнила первый разворот и вышла на траверз катера.

– Сбросим на них бомбы.

– А сработают ли замки? – усомнился Вася. – Вы же их успели только чуть ковырнуть…

– Смотри в эту штуку. Как увидишь цель в красном кружке, дергай за рычаг.

«Каталина» еще раз развернулась и вышла на катер. Вася прижался к прицелу. В окуляре он видел сторожевик, похожий на огромного жука, от которого расходились в разные стороны длинные усы вспененной воды.

Грозно гудя моторами, «Каталина» неслась над самой водой к катеру. Красная черточка коснулась цели.

Две бомбы сорвались с замков и стремительно понеслись к морю.

Взрывы качнули «Каталину». Минутой позже Алексей и Вася увидели клубок черного дыма, повисшего над сторожевиком.

Солнце опустилось к черте горизонта. По воде побежала дорожка цвета меди. Если лететь от солнца, она приведет к родным берегам, к базе, откуда поднимались громить врага тяжелые машины. Израненная, но не побежденная лодка летела над этой угасающей дорожкой, покачивая широкими крыльями.

Алексей поглядел на Васю. Бортмеханик сидел в кресле второго пилота, осторожно двигая штурвалом.

– Я, кажется, перестал различать цвета, – тихо проговорил Алексей. – Сейчас море темное?

– Нет, синее с красным отливом, – отозвался Вася и подумал, что вспышка взрыва, видимо, нарушила в зрении командира какие-то винтики и мир со всеми его цветами потерял яркость. Остались два цвета – черный и белый… Да, черный и белый. Обыкновенное серое фото… Не скоро увидит он, как наливаются солнечным светом ромашки, как загорается радуга после грозы. Но главное, главное – не скоро сможет он различать многоцветные огни аэродрома…

– Ну вот, кажется, отлетался я, – вздохнул командир. – А у тебя все впереди. Ты будешь летать, дружище!