Текст книги "Последняя версия"

Автор книги: Аркадий Карасик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Моя фамилия ничего вам не скажет. Вы получили некое письмо и не ответили на него…

В трубке – замешательство. Упоминание о некоем письме подействовало на абонента, как на больного солидная порция наркоза перед хирургической операцией.

Пришлось повторить.

– Меня послали напомнить вам о необходимости ответить. Надеюсь, вас это не затруднит.

– Вы знаете содержимое конверта?

Важная деталька: содержимое не письма, а конверта. Значит, через Светку переслали не бумагу с каким-то текстом, а нечто другое… Что бы это могло быть: деньги, дискета с информацией об экономическом положении предприятия, копии важных документов?

Если в конверте было не письмо – ответ необязателен… Впрочем, в любых случаях подтвердить получение – ответным письмом, телефонным звонком, обусловленным словом в телеграмме, об»явлением в газете о продаже, скажем, породистой кошки, короче, любыми способами – принято в цивилизованном обществе…

Все это из области фантазии… Да и не мог успеть адресат подтвердить получение пакета – Вартаньяна убили через час-полтора после передачи Светке таинственного послания.

Меня интересует совсем иной расклад.

Если Никаноров знает о насильственной смерти Вартаньяна или является одним из «авторов» совершенного убийства – примется заметать следы, обещать немедленно, сегодня же, ответить. Если не знает – реакция будет прямо противоположная – скажет: никакого ответа давать он не собирается, а если и собирается – до этого никому нет дела. В том числе, лжегромобоеву.

Вот и все, что я собирался выудить из респектабельного помощника депутата Госдумы. Остальные мероприятия по расширению и укреплению главной версии – позже.

Нервы до того напряглись, что я машинально до боли стиснул в руке трубку телефона-автомата. Нисколько не удивлюсь, если с неё закапает расплавленная пластмасса.

Молчание затянулось. Я физически ощущал, как мечется в поисках выхода из нелегкого положения помощник депутата. Он понимает, не может не понимать, что от его реакции зависит слишком многое.

– Вообще-то, необязательность не в наших правилах, но, знаете ли, дефицит времени… Сегодня же вечером напишу…

Знает, сволочуга, что писать ему придется на тот свет, что Вартаньяна уже похоронили! Крутится, уголовная мерзость, будто нашкодившая кошка… Зря мечешься в поисках лазейки, дерьмо вонючее, ты уже на крючке, снимут тебя с него только для того, чтобы отправить в суд…

Все ясно и понятно, можно успокоиться.

Рука, выжимающая из трубки доказательную фразу, ослабла и покрылась потом. Вывод может быть только один: помощник депутата, возможно и сам депутат, это предстоит ещё расследовать, как-то связан с убийством главного экономиста Росбетона. Прямо либо косвенно. Все остальные версии либо исчезли либо поблекли до полной неузнаваемости.

Не пора ли включать в работу официальные органы, того же Ромина? Слишком опасно сыщику-зеку лезть в открытую зубастую пасть государственной власти – сожрут и даже не заметят. Но если поглядеть с другой стороны, Ромину ковыряться в «крокодиловых» зубах не менее опасно. Проглотят меня или не проглотят – вопрос спорный, максимум, что могут изобрести – отправить обратно на зону… Переживем, не рассыпемся. Ромину грозит кара значительно страшней – уберут, как уже убрали Вартаньяна и Тимофеича.

А разве меня не могут убрать?

Могут, конечно, но вряд ли пойдут на подобное завершение деятельности обычного начальника пожарно-сторожевой службы Росбетона. Слишком уж мелкая фигура для заказного убийства. Даже с учетом сыщицкого прошлого. Небось, думают: один раз обжегся, вторично – побоится, подергается, поелозит чувствительным носом по добытым сведениям и… успокоится.

Сидел я в мягком кресле автобуса и прикидывал всевозможные варианты дальнейшего расследования. В конце концов, так запутался, что постарался выбросить из головы и загадочного Никанорова, и главу бандитской «мастерской» Волина, и даже бывшего своего ученика, а ныне капитана милиции Славку Ромина. Одно стало ясным: следствие по делу убийства Вартаньяна будет продолжено. До поры, до времени собственными силами. Не считая, конечно, Костяка, если он найдется.

Впрочем, Костяка временно тоже нужно выбросить из головы… Нет, не выбросить – спрятать поглубже, откуда при необходимости вызвать на «монитор памяти».

Так я и сделал.

В почищенном сознании воцарилась одна Светлана. Умная и взбаламошная, ласковая и дерзкая, безалаберная и заботливая.

Какой же я дурак! Оставил в одиночестве свободную от производственных тягот женщину, помчался в Москву, хотя мог бы сделать это и в будни – Пантелеймонов предоставил персональному сыщику полную свободу действий. Без ограничения по времени и по затраченным средствам. А я, придурок, полетел к Волину в выходной день. Небось, тоскует бедная девочка, невидяще глядя на экран включенного телевизора, изобретает разного рода ужасы, один из которых – мое бегство из её об»ятий в жирные об»ятия заведующей лаборатории.

Оказывается, Светка вовсе не горевала – «висела» на телефоне, обзванивая многочисленных подружек и друзей. Наряду с деловыми темами – полученный Росбетоном низкопробный цемент, недоразумения с предварительным натяжением арматуры, трудности с выпуском заказанных префектурой тонкостенных конструкций – широко использовались сведения о нарядах, макияже и прочих дамских причиндалах.

Услышав стук двери, Светка торопливо положила трубку и выбежала в переднюю. Мурлыкала кошкой, ласкалась, прижималась, то-есть, всячески изображала радость по поводу моего появления.

– Что нового в нашем «монастыре»? – осведомился я, снимая дождевик. – Никого больше не убили? О, черт, совсем позабыл – воскресенье.

– Представь себе – работали. Пантелеймонов просто взбесился – выжимает все соки…

Работа по субботам и воскресеньям – давно забытая практика проклятого прошлого, но, видимо, прорехи в росбетоновской кассе подтолкнули руководство к возрождению старых методов.

– Значит, все тихо и мирно?

– А я откуда знаю? – ещё крепче прижалась женщина, обхватив мою шею. – Только и забот слушать разные пересуды да сплетни… Твоя Соломина снова отличилась – прихватила начальника растворо-бетонного узла и подставила под Пантелеймонова. Все думали – инфаркт обеспечен, а он переморгался, отошел… – и тут же без перерыва. – Если голоден, приготовь что-нибудь вкусненькое. Лично я готова тебя с»есть с косточками и с хрящиками.

Способности любовницы мне давно известны. И в части голода физического, и в части – сексуального. Поэтому поспешил на кухню удовлетворить хотя бы первый. Благо, накрученный позавчера фарш использован ещё не весь – на пяток котлет осталось.

Пока я крутился возле газовой плиты, Светка из-под моих рук таскала полусырые котлеты и с аппетитом уничтожала их без гарнира. Мне досталась половина одной, которую я и поспешил сжевать, намазав остатками горчицы.

Умиротворенная, сытая любовница, как обычно, потребовала совместного отдыха в постели. Я не стал отказываться, ссылаться на усталость и плохое самочувствие, знал – под воздействием светкиных ласк даже мертвец возродится к жизни. Так и получилось – возродился… Утром, когда я под ручку с главным технологом Росбетона появился возле в»ездных ворот предприятия, воротный страж уже поджидал своего непосредственного начальника.

– Сергеич, тебя ищет Пантелеймонов, – с понимающей ухмылкой оглядев Светлану, об»явил он. – Велено без промедления двигать в его кабинет. Кажись, ожидает тебя детское наказание – заранее спущай штаны.

Все понятно – нужно птицей лететь на зов генерального, неся в клюве ожидаемую им порцию информации, которой у меня не было. Ибо сообщать Вацлаву Егоровичу о посещении офиса Волина – все равно, что показывать быку красную тряпку.

Предчувствуя очередную разборку, подружка бросила меня на с»едение и подалась в лабораторию к так нелюбимой ею Соломиной. Вечером пожалеет, залечит раны, нанесенные безжалостным генеральным, а сейчас лучше держаться от него подальше. Когда Вацлав Егорович входит в азарт, достается всем окружающим, не взирая на причастность и степень вины.

В вестибюле дежурил Феофанов. Как обычно, жевал – челюсти сторожа находились в непрерывном движении, перемалывая пищу, даже когда пищи не было.

– Сергеич, мать твою в колючку, беги к Пантелеймонычу, подставляй задницу. Пять раз звонил, антиресовался, где ентот прохиндей…

Наверно, случилось нечто особенное: что-то ночью сгорело или ворюги уволокли через пролом в заборе десяток железобетонных панелей. Обычное желание пообщаться с завербованным сыщиком не может вызвать такую реакцию.

Секретарша, не дожидаясь моего вопроса, испуганно кивнула на дверь кабинета генерального. Дескать, не теряйте времени, господин Сутин, вас с нетерпением ждут. Обошлась без поджимания тонких злых губок и ненавидящего взгляда.

– Наконец, об»явился! Я уж думал…

Обычно Пантелеймонов ко всем без исключения обращается на «вы», неожиданное тыканье – ещё один показатель, свидетельствующий о чем-то неординарном, о каком-то несчастьи.

– Что произошло, Вацлав Егорович? – невежливо перебил я генерального, чувствуя, что сердце медленно сползает в область живота. – По какой причине такая паника?

– Он ещё спрашивает? – взметнул руки над головой Пантелеймонов, аппелируя если не к Господу, то, наверняка, к ближайшему его помощнику. – Скоро весь Росбетон переселится на кладбище! Будто кабана, режут главного экономиста, опрокидывают панель на рабочего, теперь сбивают машиной Суворова… Кто на очереди? Скорей всего – я, – трагически завершил он монолог, уставившись в меня скорбными глазами с похоронными синяками подглазий. – А собственный сыщик Росбетона, получая немалую зарплату, раскатывает в Москву, прогуливается… Где она, честность и справедливость?

И снова руки протягиваются к потолку, символизирующему в данном случае карательные органы на небесах.

– Успокойтесь, Вацлав Егорович, выпейте воды и об»ясните толком: что случилось?

Вместо воды генеральный отпил прямо из горлышка бутылки несколько глотков коньяка, немного успокоился и более или менее внятно поведал о происшествии.

Некий работяга по фамилии Суворов вышел после ночной смены из ворот, не успел преодолеть и пятидесяти метров, как из – а угла выскочил грузовик, сбил его с ног, крутанулся на поверженном теле и исчез за тем же поворотом, откуда появился. Растерявшийся дед Ефим не сразу вызвал милицию. Когда приехала патрулька, ей оставалось только полюбовапться раздавленным телом рабочего да следами шин на проезжей части улицы. Сработали, не в пример деду Ефиму, оперативно – не прошло и получаса, как на месте происшествия все забурлило: гаишники измеряли, прикидывали, сыщики искали в луже отпечатки шин, с пристрастием допрашивали воротного стража, милиция охраняла место происшествия…

– Что представляет из себя погибший? Я не имею в виду его квалификацию либо образование – интересует внешний облик.

Задавая этот обычный в следственной практике вопрос, я был на сто процентов уверен, что сбитый машиной человек – тот самый бородач, который вместе с Тимофеичем поднимался в тот страшный вечер на третий этаж попить газировки.

Генеральный осторожно, будто боясь причинить боль, положил передо мной взятое в отделе кадров личное дело. С анкетой, заявлением с просьбой о приеме на работу и, главное, с фотографией.

Я не ошибся – вслед за Тимофеичем отправился в мир иной его дружок.

Продолжается настойчивое подталкивание следствия в сторону убийства главного экономиста «погибшими» работягами или за гибелью Суворова прячется другой, более хитроумный ход?

– Понимаю, не дело дилетанту подавать советы профессионалу, – снова нервно забегал по кабинету генеральный. Будто догонял ускользающие от него «советы» и «пожелания», – но обстановка сложилась такая – приходится… Так вот, мне кажется, что вы зря сбрасывавете со счетов погибших или убитых, как хотите, работяг. Того же Суворова. Вдруг они были связаны с бандой убийц? На вашем месте я бы призадумался…

К сожалению, Пантелеймонов никогда не займет «моего места». Я с удовольствием поглядел бы со стороны на потуги генерального в роли сыщика. Дров наломал бы – на три зимы хватит!

Но даже в лепете младенца имеется нередко здравый смысл.

Почему, спрашивается, я с ходу отмел подозрения в отношении Тимофеича? Скорей всего, возоблодали эмоции, строго противопоказынные любому уважающему себя детективу. Одни только факты, вдумчивое их исследование, сопоставление – вот альфа и омега расследование любого преступления. Я же поддался симпатии к человеку, несомненно доброму и честному, а разве мало «добрых» и «честных» осуждены за самые мерзкие преступления?

К сожалению, Тимофеича уже не допросишь, не прощупаешь. Остается «прощупать» его образ, бывшие связи, друзей-приятелей. И сделать это, конечно же, с помощью вдовы.

– Спасибо за совет, – вежливо поблагодарил я, склонив повинную голову. – Немедленно займусь.

Генеральный победоносно усмехнулся. Хваленный сыщик посрамлен, и кем – примитивным технарем…

10

Домишко Тимофеича – на окраине старой части Кимовска, на берегу речки. Обшит досками, крыша – черепичная, подновленная, чистая. Над трубой растопырил крылья и задрал горластую голову жестяной петух. Точь в точь задиристый хозяин. Стены дома старательно разрисованы живностью. Здесь и петухи, и кошки, и собаки, и хрюши. А главный фасад – целая картина: две лягавые преследуют козу, из-под окна наблюдает за охотой лохматый мишка, над другим окном парит беркут, или – ястреб, не разобрать.

Оказывается, арматуро-бетонщик – неплохой рисовальщик и заботливый хозяин. Одно очко – в его пользу.

Во дворе возится с курами худенькая женщина в черном. Поймает курицу, ощупает ей задок, скажет что-то ласковое и отпустит. Видимо, определяет – можно ожидать яйца либо нельзя. Я пришел на подворье Тимофеича почти с той же самой задачей – «снесется» ли его вдова или зря потеряю дорогое время?

– Можно к вам?

Женщина подняла побагровевшее от натуги лицо с большими синяками в подглазьях. Больная, наверно, наклонится – кровь к голове приливает. Да и попробуй быть здоровой при таком стрессе!

Недоуменно поглядела на незнакомого человека.

– Ко мне?

– К вам, Лариса Евгеньевна, к вам. Понимаю, не во время заявился, но – служба…

Идиотское оправдание! Какое отношение имеет пожаро-сторож к супруге убитого человека? Гасить пожар в душе настрадавшейся женщины или посторожить её дом от наемных убийц? Наспех придуманная причина – протухшая от длительного пользования. Одна надежда – поверит, не станет копаться.

Вдова отряхнула с подола невидимые крошки хлеба, которыми потчевала кур, горькая улыбка проскользнула по бледным губам.

– Наверно, сослуживец мужа?… Спасибо. Друзья Тимофеича часто навещают, помогают, чем могут… Только ни к чему помощь-то, Феденьку не вернуть, остальное… – она взмахнула худой рукой, будто отстраняла слова сочувствия и… милостыню. – Заходите в дом – молочком угощу. Феденька любил парное молочко, сам коровку обихаживал, иногда – доил…

Я молча прошел в чистенькую комнату, без приглашения уселся за стол, накрытый цветастой скатертью. Лариса Евгеньевна осуждающе покачала головой, выразительно перевела взгляд с меня на икону. Лба не перекрестил, нехристь, прочитал я в её глазах, сразу – за стол.

Перекрестилась за двоих: за себя и за неверующего гостя.

Все же поставила передо мной полулитровую чашку налила молока, нарезала вкусно пахнущий свежий хлеб.

Доверительный разговор начался со спотыканий и недомолвок. Хозяйка либо отмалчивалась, либо отвечала короткими фразами, я не умею разговаривать с близкими умерших, не могу найти ни приличествующего случаю тона, ни сочувственного выражения лица.

Через каких-нибудь пятнадцать-двадцать минут понял: зря потерял время, ничего путного узнать не удастся. Из немногословных рассказов вдовы возник образ святого человека, не имеющего ни одного недостатка, обладающего такими достоинствами, что дух захватывает. Тимофеич – рачительных хозяин, не выпивоха, ни драчун, жену любил, детей обожал. А уж творческие способности убитого – достаточно поглядеть на его картины.

Не слушая отнекиваний, женщина заставила меня ещё раз полюбоваться разрисованными стенами дома, вытащила из-за печки, завернутые в чистую тряпицу, листы ватмана с картинками и портретами. Знаток я в живописи, честно говоря, никакой, даже меньше, чем никакой, но творения Тимофеича мне понравились. Особенно, на «росбетоновскую» тематику. Да и портреты хороши, главное – узнаваемы. Вот – Суворов, вот – генеральный задрал гоолву к потолку… А вот – Боже мой, как же он подметил черты характера моей подружки – Светка глядит на меня, обиженно и насмешливо… Мастер вечерней смены… Кадровик… Вартаньян…

– Друзья у Федора Тимофеевича были?

– Как же без друзей? – обидчиво поджала губы вдова. – Тянулись к нему люди, как на огонек. Тот же Суворов – дрянь человек, пьянь и матерщинник, а посидит с моим мужиком за чаем – трезвеет, перестает браниться. Со всеми Тимофеич язык находил, ко всем душой прилипал. Вот только соседа не любил, как завидит – день волком ходит, пачку сигарет высмаливает…

– А кто – сосед?

Спросил и точно знал ответ. Сердце колотилось, будто полковой барабан в старой царской армии. Зря сожалел о потерянном времени, оно вовсе не потеряно, вон какую находку подбросило!

– Дряной старикашка. Дед Ефим. Он на Росбетоне работает сторожем…

Итак, пересеклись дорожки воротного стража и доброго бетонщика. О такой удаче я только мечтать мог. Уж не дед ли Ефим подстроил падение плиты на Тимофеича – не сам, естественно, при помощи той же крановщицы?

– Что не поделили? Соседи ведь…

– Грешно сказать, но таких соседей – в гробу видеть! Сколько дед принес нам горестей – ни в одной книжке не опишешь. То милицию наведет – дескать, Тимофеич в баньке фальшивые деньги рисует. То дохлую кошку перебросит через забор… А давеча, перед самой кончиной Феденьки, царство ему небесное, что удумал, гнилая кочерыжка. Сам не заявился – боится, небось, соседского парнишку подослал. Так и так, порешил кабанчика прирезать, одолжите тесачок, возверну, мол, с добрым шматком сальца…

В душе у меня заныло, будто там непонятным образом очутился больной зуб.

– Что за тесачок?

– Дед Феденьки с фронта привез. Острый – ужас… Хозяин в баньке был, а я по бабской доброте не отказала… На второй день перехватила Ефима около калитки и спрашиваю тесачок. А этот злодеюга круглит воровские глазища. Что ты, Ларисочка, не брал я, напраслину возводишь. Да и кабанчика, мол, рано резать – пусть жирку нагуляет… Так и пропал ножик, одни ножны и остались…Грешна, муженьку ничего не сказала, побоялась, как бы он не начистил морду ворюге…

Обозначились две зацепки, связанные между собой: соседство деда Ефима с Тимофеичем и судьба чертова гитлеровского кинжала. Плюс – развалился миф о поездках бывшего сексота органов на садовый участок. Зачем он, спрашивается, владельцу обширного подворья на берегу реки на окраине Кимовска?

Молодчаги, ребятишки, круто завернули, – щедро похвалил я в душе изобретательных преступников, только одного не учли – наличие умного сыщика, замаскированного под начальника пожарно-сторожевой слшужбы Росбетона. Как бы им эта оплошка боком не вышла, геморроидной шишкой не вспухла.

Я невольно поглядел в окошко.

За забором, разделяющим два участка, дед кормил собаку. Трепал её за уши, подсовывал в миску куски мяса, а сам нет-нет да поглядывал в сторону соседского домишки. Будто прислушивался к неприятному для него разговору.

– Спасибо за угощение, – поднялся я из-за стола. – Молоко вкуснейшее, давно такого не пробовал. И – за беседу

– Заходьте на сорок дней и… вообще, – всхлипнула вдова, закрыв лицо согнутой в локте рукой.

– Трудно сейчас… работы много…

Женские слезы мигом выбивают меня из состояния равновесия. Утешать, сочувствовать не люблю и не умею. Единственное спасения – в ногах. Вышел на крылечко, неприметно покосился на соседский участок. Дед Ефим все ещё играл с собакой, делал вид – увлечен этим занятием, ничего и никого вокруг себя не видит. Да и мне сйчас не очень-то хочется заниматься болтовней со старым бандитом. Не то настроение.

Впереди аналогичный визит к семье Суворова.

Если сказать откровенно, без рисовки, я ничего хорошего от посещения усадьбы второго погибшего работяги не ожидал. Нет же рядом с ним второго деда Ефима. Лично мне одного хватает по самую завязку, не дай Бог, образуется «копия» – не долго ума лишиться, после зоны «освоить» психушку.

Закадычный дружок Тимофеича проживал тоже по соседству с рекой, на опушке вытоптанного в поисках грибов леса. Вообще-то, лесом поименовать его можно с большим трудом – хилые деревья цепляются извиващимися корнями за глинистую землю, каракаются на небольшую возвышенность. Как это сейчас делаю я, порешив сократить дорогу к суворовскому подворью.

Не успел втиснуть правую ногу в скользкую выбоину сделанной, видимо, рыбаками ступеньки – сверху прямо на мою многогрешную голову скатилась огромная каменюга. Прямо-таки – глыба. Не заметь её во время, валяться бы мне на речном берегу с ппроломленным черепом. С трудом уклонился. Ах, сволочи, вот до чего дошли! Явное покушение на зека-сыщика при исполнении им почти служебных обязанностей!

Позабыв об длительном отсутствии тренировок и о том, что – безоружен, птицей взлетел на взлобок. Поздно. Киллер либо мальчишка-озорник исчез. Только успел заметить перебегающую от дерева к дереву мужскую фигуру.

Крутые ребятишки, снова то ли осудил, то ли похвалил я преступников, придется держать хвост трубой, ушки на макушке, нос – пистолетом. Вопрос не о раскрытии убийств – о сохранении собственной жизни, которая почему-то так мне дорога.

Оставив мысль о дурацком сокращении дороги, я выбрался к указанному мне «микрорайону». Это так зовется у почтовиков и милиционеров пяток прижашихся друг к другу домишек.

В каком из них проживает семья убитого?

Потоптался возле крайней лачуги, выждал появления сопливого пацаненка, загнавшего на забор кошку и теперь натраваливающего на неё злющую дворнягу.

– Пацан! – окликнул я живодера. – Не мучай животину. Лучше подскажи, где живут Суворовы?

Сопляк отвернулся от кошки, с любопытством оглядел мужика-идиота.

– Вроде, не слыхал – рынок у нас, – голосом опытного политика посвятил он меня в страшнеюшую иайну двадцатого века. – Значится, любой труд требовается оплатить. Мой – тожеть.

Вот тебе бабушка и Юрьев день! Едва лесяток годков отмахал и уже – предприниматель, «новый русский».

– И сколько ты возьмешь за подсказ?

Пацан задумался. Его душу разрывали сомнения. Запросишь много – фрайер отвалит, мало – урон своему карману.

– Пять баксов, – нерешительно промолвил он, готовясь немедля сбросить цену. – На мороженное.

Посмеиваясь про себя, я протянул юному бизнесмену десятку. Видимо. решив – больше из «фрайера» не выжмешь, он схватил деньги и принялся внимательно разглядывать. Наверно, подсмотрел в магазине, как кассирша проверяет подозрительные банкноты.

– Так где же живут Суворовы?

– Где, где? – отскочив на безопасное расстояние, передразнил меня парнишка. – Сам стоит возле ихнего дома и сам спрашивает… Фрайер лапотный!

На калитке – здоровенный замок, вдвое больше того, который Светка отправила в мусорный контейнер. Такой же висит на дверях дома.

– Чаво зыркаешь? – подобрел пацан. – С»ехали Суворовы. Как дядьке Николаю требуху выпустили – подались к родичам.

– Куда?

Ответить маьчишка ен успел.

– Брысь, паскудник! – раздался хорошо знакомый старческий голос и «бизнесмена» будто кошка за забор уволокла.

За моей спиной ехидно ухмыляется… дед Ефим.

– Вы?

– Добрый вечер, Сергеич. Я за рыбкой припожаловал – хорошую рыбку здешние рыбаки ловят. Гляжу – знакомец… Тожеть за рыбкой, аль по другой надобности?

– Пантелеймонов откомандировал поглядеть, как живут семьи погибших рабочих, не нужна ли помощь?

– Погляди-ка, заботу проявляет. Молодец мужик, справедливый. А Суворовых-то нетути, пацаненок правду сказал – уехали в Сибирь-матушку, тамо у Фроськи родня проживает…

Я внимательно слушал стариковскую болтовню, оглядывал его, сверяя слегка согнутую фигуру со скользнувшей между деревьями фигурой киллера. Ни малейшего сходства… И все же появление воротного стража после того, как я видел его забавляющегося с собакой рядом с домом, не подается разгадке… Пока не подается…