Текст книги "Прокурор республики"

Автор книги: Аркадий Ваксберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Депутаты запротестовали: только Дума могла дать согласие на их арест. Пристав не знал, что идет задерживать депутатов, инструкций на этот случай ему не дали. Струхнув, он решил отпустить депутатов – "временно, до выяснения обстоятельств".

На следующий день депутатов все же арестовали.

Игра в "законность" была никому не нужна.

Через три месяца их судили. Публичным судом – с защитой, публикой, прессой. На суд закрытый, военно-полевой, который мог закончиться только казнью, власть не решилась. Боялась народного гнева. А еще больше – молвы о том, что подполье слишком велико и могуче, раз уж приходится так круто с ним расправляться.

В Швейцарии с тревогой ждали вестей из Петрограда. Едва проснувшись, Крыленко мчался за газетами в ближайший киоск. Но русские газеты шли чуть ли не месяц, а иностранные печатали всего по нескольку строк.

Перед глазами вставали лица товарищей, которые даже под страхом смерти отстаивали свои убеждения – со скамьи подсудимых так же мужественно и гордо, как с думской трибуны.

– Вы, депутаты, – гремел прокурор, – унизились до участия в рабочих массовках.

Поднялся Муранов, посланец харьковских пролетариев в Государственной думе.

– Это не унижение, это честь.

– И что же, подсудимый, вы развивали там антиправительственную программу? – обрадованно уточнил председатель суда.

– Массовки проходили в лесу, – невозмутимо напомнил Муранов. – А там свобода слова, господин судья.

Подсудимых защищали лучшие адвокаты. Петровского – сам Александр Федорович Керенский, тоже член Государственной думы. Врезалась в память его фраза из речи в защиту Петровского: "Когда людей обвиняют в измене, улики должны быть явными и ясными для всех". Пройдет немного времени, и большевикам придется еще вспомнить эти его слова.

Приговор был такой: вечная ссылка...

– Вы скоро отправитесь по этапу вслед за своими друзьями, – пригрозил следователь, отчаявшись найти с Крыленко "общий язык".

Но пушечное мясо было в ту пору важнее престижа. К тому же и серьезных улик собрать следователю не удалось.

Вместо Сибири предстоял путь на передовую – исполнять "патриотический долг".

Сугубо штатский человек становился военным.

Истинно патриотический долг его теперь состоял в другом: нести большевистские идеи в солдатские массы.

ТОВАРИЩ ПРАПОРЩИК

По необъятным просторам охваченной войною России новости шли долго. До окопов – еще дольше.

О том, что царь свергнут, солдаты на отдаленных фронтах узнали чуть ли не через неделю. Ждали последствий: завтра, а может быть, и сегодня прекратится наконец проклятая эта война...

Но война не прекращалась. Ни сегодня, ни завтра.

По-прежнему солдаты мокли в окопах, по-прежнему офицеры щеголяли в царских кокардах, по-прежнему шла бессмысленная стрельба, и каждый день уносил новые жизни.

Конца этому не было видно.

...Ранним мартовским утром на тронутой тонким ледком площадке перед окопами соорудили из сломанных ящиков и колченогой штабной табуретки нечто похожее на трибуну. Прапорщик с непокрытой головой, в распахнутой шинели легко вскочил на это хрупкое возвышение и поднял руку, призывая к тишине.

Сильный голос оратора разносился далеко окрест.

– Товарищи солдаты! – Толпа загудела, взволнованная и пораженная этим новым, непривычным еще, режущим слух словосочетанием. – Почти четыре года идет братоубийственная война, а за чьи интересы мы с вами воюем? Во имя кого мы должны погибать? Почему должны остаться сиротами, голодать, терпеть нужду наши дети? Народный гнев уничтожил царизм. Так не допустим же, чтобы плодами нашей победы воспользовались буржуи. Дома нас ждут матери, жены, дети. Они жаждут мира и хлеба. Давайте заставим наших угнетателей прекратить войну. Германским рабочим и крестьянам она так же ненавистна, как русским. Долой войну! Да здравствует революция!

Это был Крыленко. На одном из участков солдаты под его руководством перешли линию фронта и направились к немецким окопам, размахивая флагами белым, символом мира, и красным. Навстречу, увязая в рыхлом снегу, бежали немцы. Без оружия.

Широко раскинув руки для объятий...

Весть об этом братании облетела фронты. Имя Крыленко, неведомого дотоле прапорщика одной из тысяч воинских частей, приобрело всеармейскую популярность.

И снова Таврический дворец, как четыре года назад.

На хорах – возбужденная, говорливая, напряженно слушающая ораторов и оживленно, по-хозяйски обсуждающая каждое слово рабочая, солдатская масса. А он, Крыленко, не таясь, с полноправным мандатом – в зале. На Первый Всероссийский съезд Советов его послали солдаты 11-й армии. Они наказали ему требовать передачи всей власти Советам, конфискации прибылей капиталистов, нажившихся на войне, но прежде всегонемедленного мира. Немедленного и безоговорочного мира!

Совсем еще недавно в этом самом зале безнаказанно поносили большевиков. А теперь, облеченные доверием миллионов людей, сто пять большевистских делегатов представляют уже не сегодняшнюю – завтрашнюю Россию: Россию социалистическую.

Среди них – Ленин.

Когда меньшевик Церетели, поглаживая пухлой рукой свою окладистую бороду, заявил самоуверенно, что в России нет сейчас политической партии, которая сказала бы: дайте в наши руки власть, и стоящие перед страной проблемы будут решены, – из зала раздался голос: "Есть такая партия!" Это партия большевиков.

Хотя на этом съезде все еще верховодят враги революции, многим уже ясно: соглашатели все больше теряют опору в массах.

Бывший адвокат, а ныне военный министр Керенский держит речь, театрально засунув правую руку за борт френча: ну чем не Наполеон?!.

– Истерзанная войною страна жаждет мира. И мы, народные избранники, сознавая свою ответственность перед Россией, торжественно заявляем: нет для нас более важной задачи, чем обеспечить народу мир. Но мира не просят, его завоевывают. Перейдя в наступление и разгромив противника, мы можем понудить его к переговорам, продиктовав на правах сильного условия грядущего мира.

Оратор он был, конечно, отменный. Речь лилась плавно, легко, голос то возносился до комариного писка, то стремительно падал вниз, точно кувалда. Керенский бил себя в грудь, пританцовывал. Пот лился с него градом, он отирал его изящным атласным платочком. Какие-то барышни на хорах восторженно визжали, швыряя к ногам своего кумира букетики нежных фиалок.

Крыленко едва сдерживал ярость. Ленин – он сидел на ряд впереди обернулся:

– Николай Васильевич, вы прямо с передовой.

Ответьте господину министру...

– Долг каждого офицера, который предан родине и революции, – кричал Керенский, прижимая к сердцу фиалки, – вселить в солдат боевой дух, поднять их в решительный бой против агрессора.

Председательский колокольчик захлебнулся в топоте ног, в гневных выкриках и аплодисментах. Крыленко узнал его – этот самый колокольчик не выпускал из рук блаженной памяти Родзянко, когда с трибуны выступали большевистские депутаты.

– Позвольте мне!.. – мощный голос из зала перекрыл шум.

Все обернулись. Бритоголовый крепыш с погонами прапорщика уже шел через проход к трибуне.

– Ваше имя? – крикнули из президиума.

– Крыленко, большевик, – ответил он, подняв высоко над головою свой делегатский мандат.

Зал утих.

Керенский сидел сбоку, почти рядом с трибуной, в упор разглядывая незнакомое лицо безвестного офицера.

– Военный министр требовал, чтобы мы вели солдат в наступление. Он даже назвал это нашим воинским и революционным долгом. Так вот, господин Керенский, я, прапорщик Крыленко, хочу вас уведомить, что делать этого не буду, потому что солдаты воевать не хотят. Милости просим на фронт, господин министр, попробуйте сами поднять их в атаку. Посмотрим, как это у вас получится...

Что тут началось!.. Многие повскакали с мест, кричали, потрясая кулаками: "изменник", "немецкий агент"... Словно бы ничто не изменилось: и выкрики были те же, и, кажется, с тех же скамей...

Но нет, кое-что все-таки изменилось. Председатель не посмел лишить его слова, как это сделал бы Родзянко полгода назад, а военный министр, вместо того чтобы пригрозить полевым судом, снова полез на трибуну оправдываться.

Владимир Ильич торопливо писал, держа блокнот на коленях. Назавтра в "Правде" Крыленко прочитал статью Ленина: "Всякий, кто дал себе труд прочесть резолюции нашей партии, не может не видеть, что суть их вполне правильно выразил товарищ Крыленко".

...После съезда Крыленко собирался сразу вернуться на фронт. Но его избрали членом ВЦИКа – Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета, который становился фактической властью в стране, и ЦК решил, что место Крыленко – в Петрограде.

Целыми сутками он теперь пропадал в огромном доме на Литейном, где разместилась "Военка" – Военная организация большевиков, чей авторитет в солдатской массе рос день ото дня. Хлопали двери, трещали телефонные звонки, люди возбужденно носились по лестницам, заглядывали в комнаты, превращавшиеся то в залы заседаний, то в аудиторию для бурных митингов. На подоконниках, на столах, прямо на полу лэжали кипы газет, листовок, прокламаций.

В этой суматохе, когда времени не хватало даже на самый короткий сон, как-то незаметно промелькнула новость, которую злорадно раструбили вражеские газеты: "Малиновский – платный агент охранки". Собственно, вовсе это была и не новость, просто преданные гласности архивные полицейские документы сняли последние сомнения и представили истину во всей ее ужасающей реальности.

А истина действительно была ужасной: бывший член ЦК и лидер большевистской фракции Думы оказался всего-навсего шпиком на жалованье по кличке "Портной". Правда, жалованье было неслыханным – 700 рублей в месяц плюс наградные: двойной губернаторский оклад! Выходит, знали все-таки "цену" большевикам господа охранители, если за их "ликвидацию"

платили такие огромные деньги...

Член Всероссийского бюро военных организаций при ЦК большевиков Николай Крыленко объезжал фронтовые и армейские комитеты – выборные солдатские организации, где день ото дня росло влияние большевиков. Казалось, нет больше сил подняться на трибуну, голос отказывался служить, но называли его имя, зал взрывался аплодисментами, и разом исчезала куда-то усталость, и он зажигал своими речами тысячи изверившихся, досыта накормленных обещаниями людей.

Крыленко побеждал логикой. Убежденностью. И правотой.

В Киеве, после бурного митинга, где зал почти единогласно выразил поддержку большевикам, его окружила толпа военных.

Усталый, но счастливый Крыленко терпеливо отвечал на вопросы, когда кто-то тронул его за рукав.

Он обернулся. Незнакомый юноша в гимнастерке без погон наклонился к самому уху:

– Товарищ прапорщик, вас срочно ждут в Совете.

Петроград вызывает к прямому проводу. Машина у подъезда...

"Товарищ прапорщик" – к этому сочетанию он все еще никак не мог привыкнуть. "Товарищ Крыленко", "товарищ Абрам" – да, это звучало. Но "товарищ прапорщик"...

Машина сорвалась с места, едва захлопнулась дверца. Уже на ходу, когда глаза привыкли к темноте, он заметил, что в кабине есть кто-то еще.

– Николай Васильевич, не удивляйтесь... – По голосу он узнал одного киевского большевика, члена Совета рабочих и солдатских депутатов. Сообщение чрезвычайной важности: в Петрограде расстреляна мирная демонстрация. Правительство перешло в наступление. Ленина обвиняют в измене. Повсюду начались аресты большевиков. Есть телеграмма и о вас. Вот читайте...

Он чиркнул спичкой. Машину трясло на спуске булыжной мостовой, рука со спичкой дрожала, но и в едва мерцающем, колеблющемся свете удалось прочитать: "...прапорщика Крыленко... немедленно задержать... доставить в Петроград... Товарищ военного министра Савинков".

– Ну и что же решил Совет? Задержать и доставить?..

Шофер притормозил. Улица была пустынна.

– Водитель свой... Большевик. Решайте, Николай Васильевич. В Совет, пожалуй, не стоит. Там есть и меньшевики, и эсеры. Всякое может случиться. Приказ о вашем аресте уже всем известен.

Решение созрело немедленно. Да, да, в Петроград, сейчас же. Но не под конвоем. За здорово живешь он им в руки не дастся.

– На вокзал, пожалуйста. – Крыленко нащупал в темноте руку соседа, крепко пожал ее. – Вы не знаете расписание поездов?

– Прямой на Петроград есть только утром. Но через полчаса отходит могилевский. Там можно пересесть.

...Поезд еле тащился от станции к станции, пренебрегая расписанием. Уже перевалило за полдень, когда показался наконец Могилев. Поезд на Петроград ушел еще утром. Оставалось ехать до Пскова: лишняя пересадка, но все-таки ближе к цели.

В запасе было еще три часа. Не так уж, в сущности, мало: фронтовая военная организация помещалась близко от станции, можно было провести совещание, обсудить самые острые проблемы дня, ответить на вопросы. Нельзя же терять время даром!

– Прапорщик Крыленко? Это вы?

Окликнувший его красавец капитан, загадочно улыбаясь, оглядывал Крыленко с головы до ног.

– Я вас сразу узнал. Ваши речи в Петрограде...

О, это было прекрасно! Какими судьбами к нам? Давно ли? Надолго?

Он сыпал вопросы, лучезарно улыбаясь, и явно не имел ни малейшего намерения отпускать его.

– Извините, капитан... Я спешу...

– Бог мой, в нашей дыре можно еще, оказывается, куда-то спешить!.. Позвольте, я вас провожу. Такая честь...

Встретить бы хоть нескольких большевиков, только этот капитан его бы видел!.. Иначе не оторваться. Если затеять на улице скандал, случайные прохожие скорее всего поддержат капитана: как-никак старший по званию. Откуда им знать, что происходит? И не все же сочувствуют большевикам.

Надо было выиграть время.

– Проводите меня, пожалуйста, на телеграф, капитан. Мне надо срочно связаться с ВЦИКом.

– Охотно...

Навстречу шли трое офицеров – два поручика и один подпоручик.

– Господа! – крикнул капитан. – Помогите разоружить изменника. – И выхватил из кобуры пистолет.

Подпоручик услужливо подбежал, стал шарить по карманам.

– Это ложь! Я не изменник, а член Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета Крыленко. Вы ответите за самоуправство.

Капитан ткнул ему в спину дуло пистолета.

– Ответственность беру на себя. Есть приказ об аресте.

...В его "деле" лежал документ – всего несколько строчек, но они решали его судьбу: "Если поводов у гражданской судебной власти не будет, то содержать под стражей прапорщика Крыленко по моему личному приказу. Министр-председатель А. Керенский".

Поводов у "гражданской власти" не было, но в тюрьму его все-таки упекли: министр-председатель испытывал страх перед прапорщиком.

Военная тюрьма "Кресты" была издавна известна суровым режимом и высокими стенами. Но и оттуда, из-за высоких стен, дошла на волю весть о том, что Крыленко не смирился, что он объединил вокруг себя арестованных большевиков и что все они потребовали немедленного освобождения, угрожая в противном случае принять ответные меры.

Узнав об этом, армейские большевики опубликовали в газете "Рабочий путь" приветствие "арестанту"

Крыленко: "Насилие, совершенное над Вами врагами революции и врагами нашей партии, не изгладило из памяти... Вашего имени, которое по-прежнему остается для нас символом революционной чести и революционной отваги. Конференция просит у Вас разрешения выставить в нашем кандидатском списке в Учредительное собрание Ваше имя, которое будет его украшать".

После сотен резолюций протеста, после голодовки, объявленной офицерами-большевиками, заточенными в тюрьму, откуда-то "сверху" пришел лаконичный приказ: "Прапорщика Крыленко из-под стражи освободить".

Приветствие "арестанту" оказалось все же сильнее приказа премьера.

До штурма Зимнего оставался один месяц...

ШТУРМ

Открытие съезда Советов Северной области было назначено на три часа дня, но еще утром все большевистские делегаты собрались в одной из комнат третьего этажа, чтобы выслушать и обсудить важнейшее сообщение: накануне ЦК принял предложение Ленина о вооруженном восстании.

Крыленко только что вернулся с Западного фронта – привез хорошие вести.

– На Минский гарнизон можно рассчитывать.

В случае необходимости разоружит части, которые двинутся в поддержку контрреволюции.

– Значит, Питеру поможет? – голос делегата из Выборга.

– Выделит корпус, – подтвердил Крыленко.

– А флот?

Поднялся Дыбенко, красавец, моряк-богатырь, с черной как смоль бородой.

– Балтийский флот безоговорочно поддержит революцию...

– Товарищи, идемте в зал. Пора наконец начинать.

...Антонов-Овсеенко, секретарь Петроградского Военно-революционного комитета, тряхнув прядью длинных, густых, с легкой проседью волос и поправляя старомодные очки, никак не мог успокоить возбужденный, уставший ждать зал.

– Товарищи! – Его голос донесся до самых дальних уголков переполненного зала. – По поручению Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета и от имени Центрального Комитета Российской социал-демократической рабочей партии большевиков объявляю съезд Советов Северной области открытым. Предлагаю избрать председателем съезда товарища Николая Крыленко.

Зал ответил бурей оваций. Крыленко подождал, пока стихнут аплодисменты, начал сразу по существу.

В словах его была тревога и боль. И несокрушимая уверенность в скорой победе.

– Нельзя обойти молчанием трагизм переживаемого нами момента. Если подвести итоги семи месяцев революции, то они будут весьма неутешительны.

Не успела разлететься в прах под ударами восставшего народа прогнившая царская власть, как мы снова стоим перед безответственной властью, присвоившей себе плоды народной революции. Несмотря на то, что новые властители пользуются старыми приемами усмирения, применяя против своих противников тюрьмы и пули, помешать движению народных масс им не удастся.

– Даешь мир! – раздался возглас из зала.

– Да, товарищи, – подхватил Крыленко под овации делегатов и гостей, мы требуем мира. Наступил критический момент, революционный пролетариат ждет, что мы исполним свой долг перед революцией и страной. Можно не сомневаться, что мы не обманем его надежд!

"Даешь мир!", "Долой Временное правительство!" – эти лозунги звучали непрерывно под сводами Смольного. И потом, после съезда, – на гигантском митинге в цирке "Модерн", ставшем в эти бурные октябрьские дни семнадцатого года ареной небывалых по своему размаху и силе народных манифестаций.

"Не пощадим жизни для торжества революции" – так закончил свою речь на митинге Николай Крыленко, и это звучало как клятва, как присяга, которую повторил вслед за ним заполненный до отказа огромный зал.

Дзержинский отвел его в сторону:

– Ты окраины хорошо знаешь? Лесновский район найдешь? Прекрасно! Тогда запомни адрес... Сегодня, в десять вечера...

– Ильич будет?

– Лишний вопрос, – засмеялся Дзержинский. – Конспирация у тебя явно хромает.

Неужели он снова увидит Ленина? Вот уже три с половиной месяца Ильич скрывался, и мало кто знал его адрес. Теперь, когда вооруженное восстание стало вопросом дней, он вернулся в Петроград, но Крыленко, выйдя из тюрьмы, еще ни разу не встретился с вождем партии.

– Ты увидишь двухэтажную дачу... Кругом грязь, рытвины, ухабы. Так что смотри в оба. Хотя вряд ли ты что-нибудь увидишь. Темнота там – хоть глаз выколи.

...Споткнувшись лишь однажды и оцарапав руку о некстати вынырнувший из темноты дощатый забор, Крыленко вышел прямо к цели. Двухэтажный деревянный дом чернел в глубине палисадника. Ни одно окно не светилось. А вдруг ошибка? Крыленко стал искать табличку на двери. Так и есть: фрау Бертлинг. Это жена директора компании "Зингер", выпускавшей известные всей России швейные машины. На время войны она предпочла уехать к себе домой. Теперь, пожалуй, уже не вернется.

На условный стук дверь отворилась бесшумно. Никого ни о чем не спрашивая, Крыленко поднялся по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж, нащупал в темноте ручку двери. Яркий электрический свет ослепил на мгновение.

Просторная комната с наглухо завешанными окнами была уже заполнена людьми. Лица все знакомые – свои. Дзержинский, Свердлов, Калинин, ВолодарскийЧлены ЦК... Представители Петроградского Совета, профсоюзов... Товарищи с мест...

Но Ленина не было. "Жаль", – подумал Крыленко. Он совсем уже свыкся с мыслью, что будет Владимир Ильич.

– Не пора ли начинать? – спросил кто-то.

Ответил Свердлов:

– Должны еще подойти несколько товарищей. Тогда и начнем.

Калинин постучал карандашом по столу:

– Прошу минутку внимания... На первом этаже окна не закрыты. В случае тревоги ими можно воспользоваться, чтобы уйти.

В комнату вошли еще трое. Одного из них Крыленко хорошо знал: это был Шотман, рабочий Обуховского завода, видный большевик – к нему Елена Федоровна ездила в Киев, где ее по доносу арестовали.

Второго представил Свердлов:

– Товарищ Эйно Рахья, связной ЦК.

Третьим был низенький старичок с седыми, небрежно причесанными волосами, в непропорционально больших очках, съехавших на нос. Вид у него был вполне добродушный, такой домашний и мирный, что старичок казался попавшим сюда явно не по адресу.

Ни с кем не здороваясь, он снял очки, а потом и волосы. Да, и волосы тоже...

– Владимир Ильич! – охнул Крыленко.

– Владимир Ильич! – хором закричали все. – Не может быть!..

– Товарищи, соблюдайте тишину! – безуспешно пытался навести порядок Свердлов.

Возбуждение от встречи с вождем улеглось не сразу. Ильич и сам подтрунивал над своим гримом. Казалось, все же он был доволен, что на какое-то время ему удалось ввести в заблуждение даже близких товарищей. Значит, шпики и подавно примут его за ничем не примечательного деда.

Свердлов открыл совещание, и приветливая, милая улыбка на лице Ильича разом исчезла. Вопрос, который предстояло решить, был очень важен: действовать или ждать? Восстать или оставить власть в руках буржуазии?

– Диктатура корниловская или диктатура пролетариата и беднейших слоев крестьянства? – Так сформулировал суть проблемы Ленин. – Массы ждут от нас не слов, а дела.

Ленин кончил говорить, и какое-то время в комнате стояла тишина. Каждый понимал, перед каким решением он стоит, что означает этот вечер для партии, для народа, для страны. Для всего мира...

Взял слово Крыленко – он представлял Военное бюро ЦК:

– Настроение в полках поголовно наше.

Его поддержал Володарский, представитель большевистской части Петроградского Совета:

– По первому нашему призыву все явятся на улицу. Рабочие только ждут сигнала, чтобы взять власть в свои руки.

От профсоюзных комитетов заводов и фабрик выступил Скрыпник:

– Повсюду тяга к практическим результатам. Надо действовать!..

– Не следует ждать, когда нападут на нас. Самый факт наступления дает шансы на победу, – сказал Калинин.

Ленин непрерывно делал заметки в блокноте, удовлетворенно кивая головой. Один за другим ораторы представляли все новые и новые доводы в пользу восстания.

Но вот заговорил член ЦК Зиновьев:

– А где гарантия, что обеспечен успех? В Питере у нас силы невелики. Я считаю, что рисковать не стоит...

Ему вторил Каменев:

– Аппарата восстания у нас нет, а у наших врагов превосходная организация...

Крыленко видел, как хмурится Ильич.

– Реальной силы у буржуазии нет, – сказал Ленин. – Перевес явно на нашей стороне: таковы факты. И власть мы удержим. А как считаете вы, Николай Васильевич?

– Военное бюро этот вопрос обсуждало. Все сходятся на том, что вода достаточно вскипела.

Голоса колеблющихся потерялись в хоре тех, кто трезво оценивал обстановку и сознавал историческую важность момента.

Опять взял слово Ленин:

– Если политическое восстание неизбежно, то нужно относиться к нему как к искусству.

"Как к искусству", – мысленно повторил Крыленко. – Какое удивительно точное слово!

Было уже семь утра. Скоро рассвет.

– Итак, голосую, – сказал Свердлов. Он казался спокойным, и только очень наблюдательный глаз мог заметить, чего ему стоило это спокойствие. Кто за резолюцию о восстании, предложенную Владимиром Ильичем и одобренную шесть дней назад Центральным Комитетом? Девятнадцать... Кто против? Только двое...

Воздержавшихся – четверо...

Наступила короткая тишина. Каждый остался наедине со своими мыслями. Значит, все, о чем годами мечтали эти люди, все, чему посвятили они свои жизни, все, к чему стремились лучшие умы человечества, чего жаждал исстрадавшийся многомиллионный народ, – значит, все это через несколько дней станет реальностью?! И наступит тот последний, решительный бой?!

– Пора расходиться, – раздался в тишине голос Свердлова. – Пожалуйста, по одному...

Возле огромной, порванной на сгибах карты города, утопая в табачном дыму, заседал Военно-революционный комитет. У этого заседания не было ни конца, ни начала. То и дело члены "военки" поднимались со своих мест, чтобы отправиться в части, в воинские училища, арсеналы, на заводы, где формировались отряды Красной гвардии, на площади, бульвары и парки, временно ставшие полигонами, где после смены рабочие, никогда не державшие раньше оружия, учились стрелять, овладевали техникой уличного боя.

Уходили одни – приходили другие, сообщали свежие новости; как прошел митинг в той или другой части, какое решение приняли солдаты, что сообщают большевистские комитеты фронтов.

Антонов-Овсеенко – взмокший, с красными от бессонницы глазами под стеклами очков – непрерывно подсчитывал силы:

– Выборгский район – пять тысяч... Московский – восемь тысяч... Невский – четыре тысячи...

– Четыре пятьсот!..

Молоденький солдат в ладно пригнанной шинели, не успев еще отдышаться, сообщил радостную новость:

еще пятьсот штыков в Невском районе присоединились к силам революции.

И так все время: каждый час, каждые полчаса цифры устаревали... Росли!

... – Товарищи, раньше чем к вечеру меня не ждите!

Забывший о сне и еде, Крыленко только что вернулся с очередного митинга и вот уже мчится на другой.

– Ты куда?..

– В броневой дивизион. Вместе с Раскольниковым...

Оттуда на Большой Сампсониевский, в лейб-гвардию резервный Московский...

С митингов Крыленко вернулся только к ночи.

Голова гудела. Но об отдыхе не могло быть речи.

Наступали самые горячие часы перед решающим штурмом.

– Что с оружием?

– Ни одна винтовка без санкции Военно-революционного комитета никому выдана не будет.

– Вы уверены в людях?

– Да, в каждом арсенале наш комиссар.

– Какие новости с фронта?

– Нас всюду поддерживают.

– Не самообольщайтесь. Чрезмерный оптимизм притупит бдительность, а это смерти подобно.

– Верно, товарищ Крыленко: с Румынского фронта против Петрограда двинуты части.

– Известно ли, где они сейчас?

– Да, задержаны в Пскове войсками, преданными революции.

– Что вблизи Петрограда?

– По Царскосельской дороге движутся к Питеру ударные батальоны.

– Пошлите навстречу агитаторов.

– На ударников вряд ли подействует.

– Попробуем...

Вопросы – ответы... Вопросы – ответы... Решения принимаются немедленно, ждать нельзя, дорога каждая минута, враг не дремлет, упущенное можно не наверстать...

Еще не наступил рассвет двадцать четвертого октября, когда связные повезли в части Петроградского гарнизона "Предписание № I" Военно-революционного комитета: "Войска привести в боевую готовность... Всякое промедление и замешательство будут рассматриваться как измена революции".

...Днем в Смольный примчался связной: Временное правительство отдало приказ юнкерам немедленно развести мосты через Неву, чтобы отрезать один район города от другого.

Крыленко кинулся к телефону – связаться с красногвардейцами, которые несли охрану мостов. Станция не ответила. Он яростно колотил по рычагу, дул в трубку – напрасно!

Вбежал Подвойский.

– Телефоны не работают... Они отключили Смольный... Надо взять телефонную станцию! Немедленно выступаем.

На ходу натягивая тужурку, Крыленко бросился вниз по лестнице. У подъезда стояла машина.

Машина помчалась к Неве. На ближайшем перекрестке ей преградила дорогу трамвайная пробка. Толпа возбужденно спорила с вожатым.

– В чем дело? – спросил Крыленко, высунувшись из машины.

Откликнулась женщина с изможденным лицом:

– Трамваи все в парк идут. Посреди дня... А до дому как добираться? Мосты вот-вот разведут...

– Не разведут! – уверенно сказал Крыленко.

Машина помчалась дальше.

Литейный мост... Троицкий... Дворцовый... Всюду спокойно. Кое-где юнкера пытались выполнить приказ, но были отбиты.

Николаевский мост... Две его половины взметнулись к небу. Значит, все-таки здесь юнкерам удалось.

– Может, проедем мимо? – спросил шофер.

– Нет, давай к мосту!

Юнкер, стоявший на посту, отдал честь.

– Господин прапорщик...

– Товарищ прапорщик... – поправил Крыленко, желая сразу поставить все на свои места. – Вызовите вашего командира.

Прибежал безусый поручик, из новоиспеченных:

– Убирайтесь немедленно, иначе я прикажу арестовать вас.

Он обернулся, чтобы вызвать конвой. По набережной к мосту мчались грузовики с вооруженными красногвардейцами. Упавшим голосом поручик приказал юнкеру, стоявшему поодаль:

– Наведите мост.

Первое, что услышал Крыленко, возвратившись в Смольный, – это звонки телефонов.

– Работают?!

Подвойский, не отрываясь от карты, ответил:

– У нас – да. У них – нет. Телефонная станция взята. Зимний полностью отключен.

Вошел Свердлов.

– Последняя сводка?..

Ответил Крыленко:

– Город переходит в наши руки, Андрей.

Свердлов улыбнулся. На какое-то мгновение ему вспомнилось, наверно, время, когда он был "Андреем": ссылки, побеги, конспирация... Снова ссылки. И снова побеги. Все это было так недавно – каких-то девять месяцев назад. Но с тех пор прошло не просто девять месяцев – историческая эпоха.

– Чем располагает противник?

Антонов-Овсеенко, близоруко уткнувшись в бумажку, стал докладывать обстановку:

– Зимний дворец охраняют шестьсот девяносто шесть юнкеров и семьдесят пять солдат. С ними тридцать семь офицеров.

– Оружие?

– Пять бронемашин, девятнадцать пулеметов, шесть орудий. Винтовок около семисот.

– На какие резервы могут рассчитывать?

– Школа прапорщиков Северного фронта обеспечит максимум триста штыков, школа прапорщиков инженерных войск – пятьсот.

– Добавьте женский батальон – он прибыл сегодня из Левашова, – сказал Подвойский.

– А части, снятые с фронта?

Крыленко только что получил новые сообщения о блокировании революционными войсками подступов к восставшему Петрограду.

– В Выборге задержана Пятая кубанская казачья дивизия, в Пскове кавалерийские части, в Царском Селе – ударные батальоны. Первый, четвертый и четырнадцатый казачьи полки сами отказались от выступления.

На усталом лице Свердлова мелькнула удовлетворенная улыбка. Он подошел к Крыленко, положил руку на его плечо.

– Ну что, Абрам? Это будет последний?..

– И решительный, Андрей... – очень тихо проговорил Крыленко. И вдруг его пронзила тревожная мысль. – Что с Ильичом? – Он знал, что шпики наводнили весь город, что за Лениным погоня.