Текст книги "Том 2. 1960-1962"
Автор книги: Аркадий и Борис Стругацкие
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
Контраст между спокойной мягкой зеленью под синим вечерним небом и тем, что открылось в котловине, был настолько разителен, что Кондратьев попятился: на дне котловины кипел ад. Настоящий ад, со зловещими сине–белыми вспышками, крутящимся оранжевым дымом, клокочущей вязкой жидкостью, раскаленной докрасна. Что–то медленно вспучивалось и раздувалось там, как гнойный нарыв, затем лопалось, разбрызгивая и расплескивая клочья оранжевого пламени, заволакивалось разноцветными дымами, исходило паром, огнем и ливнем искр и снова медленно вспучивалось и лопалось. В вихрях взбесившейся материи носились лохматые молнии, возникали и исчезали через секунду чудовищные неясные формы, крутились смерчи, плясали голубые и розовые призраки. Долго Кондратьев вглядывался, как завороженный, в это необыкновенное зрелище. Затем он понемногу пришел в себя и стал замечать и нечто другое.
Ад был бесшумен и строго геометрически ограничен. Ни одним звуком не выдавала себя грандиозная пляска огней и дымов, ни один язык пламени, ни один клуб дыма не проникал за какие–то пределы, и, приглядевшись, Кондратьев обнаружил, что все обширное, уходящее далеко к горизонту пространство ада накрыто еле заметным прозрачным колпаком, края которого вливались в бетон – если это был бетон,– покрывающий дно котловины. Потом Кондратьев увидел, что колпак этот был двойным и даже, кажется, тройным, потому что время от времени в воздухе над котловиной мелькали плоские отблески – вероятно, отражения вспышек от внутренней поверхности верхнего колпака. Котловина была глубокая, ее крутые ровные стены, облицованные гладким серым материалом, уходили на глубину по крайней мере сотни метров. «Крыша» необъятного колпака возвышалась над дном котловины не более чем метров на пятьдесят. Видимо, это и была Желтая Фабрика, о которой предупреждали надписи на указателях. Кондратьев сел на траву, сложил руки на коленях и стал смотреть в колпак.
Солнце зашло, по серым склонам котловины запрыгали разноцветные отсветы. Очень скоро Кондратьев заметил, что в бушующей адской кухне хаос царит не безраздельно. В дыму и огне то и дело возникали какие–то правильные четкие тени, то неподвижные, то стремительно двигающиеся. Разглядеть их как следует было очень трудно, но один раз дым вдруг рассеялся на несколько мгновений, и Кондратьев увидел довольно отчетливо сложную машину, похожую на паука–сенокосца. Машина подпрыгивала на месте, словно пыталась выдернуть ноги из вязкой огненной массы, или месила своими длинными блестящими сочленениями эту кипящую массу. Затем что–то вспыхнуло под нею, и она опять заволоклась облаками оранжевого дыма.
Над головой Кондратьева с фырканьем прошел небольшой вертолет. Кондратьев поднял глаза и проводил его взглядом. Вертолет полетел над колпаком, затем вдруг вильнул в сторону и камнем рухнул вниз. Кондратьев ахнул, но вертолет уже стоял на «крыше» колпака. Казалось, он просто неподвижно повис над языками пламени. Из вертолета вышел крошечный черный человечек, нагнулся, упираясь руками в колени, и стал смотреть в ад.
– Скажи, что я вернусь завтра утром! – крикнул кто–то за спиной Кондратьева.
Штурман обернулся. Невдалеке, утопая в пышных кустах сирени, стояли два аккуратных одноэтажных домика с большими освещенными окнами. Окна до половины были скрыты в кустарнике, и качающиеся под ветерком ветки выделялись на фоне ярких голубых прямоугольников тонкими ажурными силуэтами. Послышались чьи–то шаги. Затем шаги на секунду остановились, тот же голос крикнул:
– И попроси маму, чтобы она сообщила Ахмету!
Окна в одном из домиков погасли. Из другого домика доносились звуки какой–то грустной мелодии. В траве стрекотали кузнечики, слышалось сонное чириканье птиц. «Во всяком случае, на этой фабрике мне делать нечего»,– подумал Кондратьев.
Он встал и отправился назад. Несколько минут он путался в кустарниках, отыскивая дорогу, затем отыскал и зашагал между соснами. Дорога смутно белела под звездами. Еще через несколько минут Кондратьев увидел впереди голубоватый свет, газосветные лампы столба с указателем и почти бегом сошел к самодвижущейся дороге. Дорога была пуста.
Кондратьев, прыгая, как заяц, и вскрикивая: «Гоп! Гоп!» – перебежал на полосу, движущуюся в направлении города. Ленты неярко светились под ногами, слева и справа уносились назад темные массы кустов и деревьев. Далеко впереди горело в небе голубоватое зарево – там был город. Кондратьев вдруг ощутил зверский голод.
Он сошел у веранды со столиками, той самой, возле которой стоял указатель: «Желтая Фабрика – 1 км». На веранде было светло, шумно и вкусно пахло; все столики были заняты. «Здесь, пожалуй, поужинаешь»,– разочарованно подумал Кондратьев, но все–таки поднялся по ступенькам и остановился на пороге. Праправнуки пили, ели, смеялись, разговаривали, орали и даже пели.
Кондратьева потянул за рукав какой–то голенастый праправнук с ближайшего столика.
– Садитесь, садитесь, товарищ,– сказал он, поднимаясь.
– Спасибо,– пробормотал Кондратьев.– А как же вы?
– Ничего! Я уже поел, и вообще не беспокойтесь.
Кондратьев неловко уселся, положив руки на колени. Его визави – огромный темнолицый мужчина, поедавший что–то аппетитное из глубокой тарелки,– вскинул на него глаза и невнятно спросил:
– Ну что там? Тянут?
– Что – тянут? – спросил Кондратьев. Все за столиком глядели на него. Темнолицый, перекосив лицо, глотнул и сказал:
– Вы из Аньюдина?
– Нет,– сказал Кондратьев.
Коренастый юноша, сидевший слева, радостно сказал:
– А я знаю, кто вы! Вы штурман Кондратьев с «Таймыра»!
Все оживились. Темнолицый сейчас же поднял правую руку
ладонью вверх и представился:
– Москвичев. Иоанн. Ныне Иван. Молодая женщина, сидевшая справа, сказала:
– Завадская. Елена Владимировна.
Коренастый юноша, двигая ногами под столом, сказал:
– Басевич. Метеоролог. Саша.
Маленькая беленькая девочка, втиснутая между метеорологом и Иоанном Москвичевым, весело пискнула, что она Марина.
Экс–штурман Кондратьев привстал и поклонился.
– Я вас тоже не сразу узнал,– объявил темнолицый Москвичев.– Вы здорово поправились. А мы вот здесь сидим и ждем. Остается только сидеть и поедать сациви. Сегодня днем нам предложили двенадцать мест на продовольственном танкере,– думали, что мы не согласимся. Мы сдуру начали бросать жребий, а в это время на танкер погрузилась группа из Воркуты. Главное – здоровенные ребята! На двенадцать мест еле втиснулись десять человек, а остальные пятеро остались здесь,– он неожиданно захохотал,– сидят и кушают сациви!.. Кстати, а не съесть ли еще порцию? А вы уже ужинали?
– Нет,– сказал Кондратьев. Москвичев вылез из–за стола.
– Тогда я и вам сейчас принесу.
– Пожалуйста,– сказал Кондратьев благодарно.
Иван Москвичев удалился, протискиваясь между столиками.
– Выпейте вина,– сказала Завадская, пододвигая Кондратьеву свой стакан.
– Спасибо, не пью,– механически сказал Кондратьев. Но тут он вспомнил, что он больше не звездолетчик и звездолетчиком никогда уже не будет.– Простите. С удовольствием.
Вино было ароматное, легкое, вкусное. «Нектар,– подумал Кондратьев.– Боги пьют нектар. И едят сациви. Давно я не пробовал сациви…»
– Вы летите с нами? – пропищала Марина.
– Не знаю,– сказал Кондратьев.– Может быть. А куда?
Праправнуки переглянулись.
– Мы летим на Венеру,– сказал Саша.– Понимаете, Москвичеву приспичило превратить Венеру во вторую Землю. Кондратьев поставил стакан.
– Венеру? – спросил он недоверчиво. Он–то хорошо помнил, что такое Венера.– А ваш Москвичев был когда–нибудь на Венере?
– Он там работает,– сказала Завадская,– но это не важно. Важно, что он не обеспечил планетолеты. Мы ждем уже три дня.
Кондратьев вспомнил, как он тридцать три дня крутился вокруг Венеры на планетолете первого класса, не решаясь высадиться.
– Да,– сказал он.– Это ужасно – ждать так долго…
Затем он с ужасом посмотрел на беленькую Марину и представил себе ее на Венере. «Радиоактивные пустыни,– подумал он.– Черные бури».
Вернулся Москвичев и грохнул на стол поднос, уставленный тарелками. Среди тарелок торчала пузатая бутылка с длинным горлом.
– Вот,– сказал он.– Ешьте, товарищ Кондратов. Вот, собственно, сациви – узнаете? Вот, если хотите, соус. Пейте вот это… Вот лед… Пегов опять говорил с Аньюдином, обещают планетолет завтра в шесть.
– Вчера нам тоже обещали планетолет завтра в шесть,– сказал Саша.
– Нет, теперь наверняка. Возвращаются звездолетчики. Д–космолеты – это вам не продовольственные танкеры. Шестьсот человек за рейс, послезавтра мы уже будем на месте.
Кондратьев отпил из бокала и принялся за еду. Соседи по столику спорили. Судя по всему, все они были добровольцами, кроме Москвичева, и все они летели на Венеру. Москвичев же олицетворял собою нынешнее население Венеры, угнетенное тяжкими природными условиями. С ним было все ясно. Он давал Земле семнадцать процентов энергии, восемьдесят пять процентов редких металлов и жил как собака, то есть месяцами не видел голубого неба и неделями дожидался очереди полежать в оранжерее на травке. Работать в таких условиях было, конечно, невыносимо трудно, с этим Кондратьев был полностью согласен.
Добровольцы тоже были согласны и направлялись на Венеру с большой охотой, но преследовали при этом совершенно разные цели. Так, писклявая Марина, оказавшаяся оператором неких тяжелых систем, летела на Венеру, потому что на Земле с ее тяжелыми системами стало не развернуться. Она не желала больше передвигать с места на место домики и рыть котлованчики для фабрик. Она жаждала строить города на болотах, и чтобы была буря, и чтобы были подземные взрывы. И чтобы потом сказали: «Эти города строила Марина Черняк!» Против этого ничего нельзя было возразить. С Мариной Кондратьев был тоже полностью согласен, хотя предпочел бы, чтобы Марине дали еще немножко подрасти и путем специальных тренировок привели бы ее в большее соответствие с болотами, бурями и подземными взрывами.
Метеоролог Саша был влюблен в Марину Черняк, но дело было не только в этом. Когда Марина в третий раз попросила его перестать острить, он сделался очень рассудительным и логически показал, что у нас, землян, собственно, есть только два выхода: раз на Венере так тяжело работать, то надо либо уйти оттуда вовсе, либо сделать так, чтобы Венера работе не мешала. Однако можем ли мы уйти оттуда, где однажды ступила наша нога? Нет, не можем! Потому что существует великая миссия человечества и существует бремя землянина со всеми вытекающими отсюда последствиями. Кондратьев был согласен даже с ним, хотя и сильно подозревал, что он продолжает острить.
Но с самыми неожиданными мыслями летела на Венеру Елена Владимировна Завадская. Во–первых, она оказалась членом Мирового Совета. Она была категорическим противником тех условий, в которых работали Москвичев и двадцать тысяч его товарищей. Она была также категорическим противником городов на болотах, подземных взрывов и новых могил, над которыми черные ветры будут петь легенды о героях. Короче говоря, она летела на Венеру, чтобы внимательно изучить местные условия и принять необходимые меры к деколонизации Венеры. Миссию же землянина она понимала так, что на чужих планетах нужно ставить автоматические заводы. Москвичев все это знал. Завадская висела над ним, как ножницы Парки, угрожая всем его перспективам. Но, кроме того, Завадская была хирургом–эмбриомехаником; она могла работать без кабинета, в любых условиях, по пояс в болоте, а таких хирургов на Земле было еще очень мало. На Венере же они были незаменимы. И Москвичев помалкивал, явно надеясь, что впоследствии все как–нибудь обойдется. Придя к выводу, что система Завадской абсолютно неопровержима, Кондратьев поднялся и потихоньку вышел на крыльцо.
Ночь была безлунная и ясная. Над черной бесформенной громадой леса низко висела яркая белая Венера. Кондратьев долго смотрел на нее и думал: «Может быть, попытаться туда? Все равно кем – землекопом, каким–нибудь водителем или подрывником. Не может же быть, что я ни на что не годен…»
– Смотрите? – раздался из темноты голос.—Я вот тоже смотрю. Дождусь, когда она зайдет, и пойду спать.– Голос был спокойный и усталый.– Я, знаете, думаю и думаю. Насадить на Венере сады… Просверлить луну огромным буравом. Была, знаете, такая юмореска у Чехова – прозорливец был старик. В конечном счете смысл нашего существования – тратить энергию… И по возможности, знаете ли, так, чтобы и самому было интересно, и другим полезно. А на Земле теперь стало трудно тратить энергию. У нас все есть, и мы слишком могучи. Противоречие, если угодно… Конечно, и сейчас есть много людей, которые работают с полной отдачей – исследователи, педагоги, врачи–профилактики, люди искусства… Агротехники, ассенизаторы… Их всегда будет много… Но вот как быть остальным? Инженерам, операторам, лечащим врачам… Конечно, кое–кто уходит в искусство, но ведь большинство ищет в искусстве не убежища, а вдохновения. Судите сами – чудесные молодые ребята… им мало места! Им нужно взрывать, переделывать, строить… И не дом строить, а по крайней мере мир – сегодня Венера, завтра Марс, послезавтра еще что–нибудь… Вот и начинается межпланетная экспансия Человечества – разрядка великих аккумуляторов… Вы согласны со мной, товарищ?
– С вами я тоже согласен,– сказал Кондратьев.
СКАТЕРТЬ–САМОБРАНКАЖеня и Шейла работали. Женя сидел за столом и читал «Философию скорости» Гардуэя. Стол был завален книгами, лентами микрокниг, альбомами, подшивками старых газет. На полу, среди разбросанных футляров от микрокниг, стоял переносной пульт связи с Информарием. Женя читал быстро, ерзал от нетерпения и часто делал пометки в блокноте. Шейла сидела в глубоком кресле, положив ногу на ногу, и читала Женину рукопись. В комнате было светло и почти тихо, в экране стереовизора вспыхивали цветные тени, едва слышно звучали нежнейшие такты старинной южноамериканской мелодии.
– Изумительная книга,– сказал Женя.– Я не могу ее читать медленно. Как он это сделал?
– Гардуэй? – рассеянно отозвалась Шейла.– Да, Гардуэй – это великий мастер.
– Как он этого добился? Я не понимаю, в чем секрет.
– Не знаю, дружок,– сказала Шейла, не отрываясь от рукописи.– И никто не знает. И он сам не знает.
– Поразительное чувство ритма мысли и ритма слова. Кто он такой? – Женя заглянул в предисловие.– Профессор структуральной лингвистики. А! Тогда понятно.
– Ничего тебе не понятно,– сказала Шейла.– Я тоже структуральный лингвист.
Женя поглядел на нее и снова углубился в чтение. За открытым окном сгущались сумерки. В темных кустах мелькали искорки светляков. Сонно перекликались поздние птицы.
Шейла собрала листы.
– Чудесные люди! – громко сказала она.– Смелые люди.
– Правда? – радостно вскричал Женя, повернувшись к ней.
– Неужели вы всё это перенесли? – Шейла смотрела на Женю широко раскрытыми глазами.– Всё перенесли и остались людьми. Не умерли от страха. Не сошли с ума от одиночества. Честное слово, Женька, иногда мне кажется, что ты действительно старше меня на сто лет.
– То–то,– сказал Женя.
Он поднялся, пересек комнату и сел у ног Шейлы. Шейла запустила пальцы в его рыжие волосы, и он прижался щекой к ее колену.
– Знаешь, когда было страшнее всего? – сказал он.– После второго эфирного моста. Когда Сережка поднял меня из амортизатора и я хотел пройти в рубку, а он не пустил меня.
– Ты об этом не писал,– сказала Шейла.
– В рубке оставались Фалин и Поллак,– сказал Женя.– Они погибли,– добавил он, помолчав.
Шейла молча гладила его по голове.
– Знаешь,– сказал он,– в известном смысле предки всегда богаче потомков. Богаче мечтой. Предки мечтают о том, что для потомков рутина. Ах, Шейла, какая это была мечта – достигнуть звезд! Мы все отдавали за эту мечту. А вы летаете к звездам, как мы летали к маме на летние каникулы. Бедные вы, бедные!
– Всякому времени своя мечта,– сказала Шейла.– Ваша мечта унесла человека к звездам, а наша мечта вернет его на Землю. Но это будет уже совсем другой человек.
– Не понимаю,– сказал Женя.
– Мы и сами этого еще как следует не понимаем. Ведь это мечта. Человек Всемогущий. Хозяин каждого атома во Вселенной. У природы слишком много законов. Мы их открываем и используем, и все они нам мешают. Закон природы нельзя преступить. Ему можно только следовать. И это очень скучно, если подумать. А вот Человек Всемогущий будет просто отменять законы, которые ему неугодны. Возьмет и отменит.
Женя сказал:
– В старое время таких людей называли волшебниками. И обитали они по преимуществу в сказках.
– Человек Всемогущий будет обитать во Вселенной. Как мы с тобой в этой комнате.
– Нет,– сказал Женя,– этого я не понимаю. Это как–то выше меня. Я, наверное, мыслю очень прозаически. Мне даже сказали вчера, что со мной скучно разговаривать. И я не обиделся. Я действительно еще не все понимаю.
– Это кто сказал, что ты скучный? – сердито спросила Шейла.
– Да там… Неважно. Я действительно был не в форме. Очень спешил домой.
Шейла взяла его за уши и посмотрела в глаза.
– Тот, кто тебе это сказал,– проговорила она,– неблагодарный осел. Ты должен был посмотреть на него сверху вниз и ответить: «Я проложил тебе дорогу к звездам, а мой отец проложил тебе дорогу ко всему, что ты сейчас имеешь».
Женя усмехнулся:
– Ну, это забывается. Неблагодарность потомков – обыкновенная вещь. Мой прадед, например, погиб под Ленинградом, а я даже не помню, как его звали.
– И очень плохо,– сказала Шейла.
– Шейлочка, Шейлочка,– легкомысленно сказал Женя,– потому потомки и забывчивы, что предки не обидчивы. Вот я, например, первый человек, который родился на Марсе. А кто об этом знает?
Он схватил ее в охапку и принялся целовать. В дверь постучали, и Женя недовольно сказал: «Ну вот!»
– Войдите! – крикнула Шейла.
Дверь приоткрылась, и голос соседа, инженера–ассенизатора Юры, спросил:
– Я здорово вам помешал?
– Входите, входите, Юра,– сказала Шейла.
– Эх, мешать так мешать,– произнес Юра и вошел.– А ну, пошли в сад,– потребовал он.
– Чего мы не видели в саду? – удивился Женя.– Давайте лучше смотреть стереовизор.
– Стереовизор у меня у самого есть,– сказал Юра.– Пойдемте, Женя, расскажете нам с Шейлой что–нибудь про Луи Пастера.
– Какую сливную станцию вы обслуживаете? – осведомился Женя.
– Сливную станцию? Что это такое?
– Обыкновенная сливная станция. Свозят туда всякое… мусор, помои… А она перерабатывает и, стало быть, сливает. В канализацию.
– А! – радостно воскликнул инженер–ассенизатор.– Как же, вспомнил. Сливные башни. Но на Планете давно же нет сливных башен, Женя!
– А я родился через полтора века после Пастера,– сказал Женя.
– Ну, тогда расскажите про доктора Моргенау.
– Доктор Моргенау, насколько я знаю, родился через год после старта «Таймыра»,– устало возразил Женя.
– Одним словом, пойдемте в сад. Шейла, берите его.
Они вышли в сад и уселись на скамейке под яблоней. Было совсем темно, деревья в саду казались черными. Шейла зябко поежилась, и Женя сбегал в дом за курткой. Некоторое время все молчали. Потом с ветки сорвалось большое яблоко и с глухим стуком ударилось о землю.
– Яблоки еще падают,– сказал Женя.– А Ньютонов что–то не видно.
– Ты имеешь в виду ученых–полилогов ( Полилог – здесь: специалист во многих областях знания)? – серьезно спросила Шейла.
– Д–да,– сказал Женя, который всего–навсего хотел сострить.
– Во–первых, мы все сейчас полилоги,– с неожиданным раздражением сказал Юра.– С вашей допотопной точки зрения, конечно. Потому что нет биолога, который не знал бы математики и физики, а такой лингвист, как Шейла, например, сразу пропал бы без психофизики и теории исторических последовательностей. Но я–то знаю, что вы хотите сказать! Нет, видите ли, Ньютонов! Энциклопедический ум ему подавай! Узко, видите ли, работаете! Шейла – всего только лингвист, я – всего только ассенизатор, а Окада – всего–навсего океанолог! Почему, видите ли, не все сразу, в одном лице?..
– Караул! – закричал Женя.—Я никого не хотел обидеть! Я просто пошутил!
– …А вы знаете, Женечка, что такое современная так называемая узкая проблема? Всю жизнь ее жуешь, и конца не видно. Это же клубок самых неожиданных задач. Да возьмем хоть то же яблоко. Почему упало именно это яблоко? Почему именно в данный момент? Механика соприкосновения яблока с землей. Процесс передачи импульса. Условия обращенного падения. Квантовая картина падения. Наконец, как, пропади оно пропадом, извлечь пользу из этого падения…
– Это–то просто,– примирительно сказал Женя. Он нагнулся, пошарил на земле и поднял яблоко.– Я его съем.
– Еще неизвестно, будет ли это максимальная польза,– язвительно сказал Юра.
– Тогда съем я,– сказала Шейла и отобрала яблоко у Жени.
– Кстати, о пользе,– сердито сказал Женя.– Вы, Юра, очень любите рассуждать о пользе. Между тем вокруг бегают невообразимо сложные кибердворники, киберсадовники, киберпоедатели–мух–и–гусениц, киберсоорудители–бутербродов–с–ветчиной–и–сыром. Ведь это же дико. Это даже не стрельба из пушек по воробьям, как говорили в наше время. Это создание однокомнатных индивидуальных квартир для муравьев. Это же сибаритство чистейшей воды!
– Женечка! – сказала Шейла.
Юра весело засмеялся.
– Это вовсе не сибаритство,– сказал он.– Наоборот. Освобождение мысли, удобство, экономия. Елки–палки, да кто же пойдет в сборщики мусора? А если даже и найдется такой любитель, то все равно он будет работать медленнее и хуже киберов. Потом, эти киберы вовсе не так трудно производить, как вы думаете. Их было довольно сложно придумать, это правда. Их трудно совершенствовать. Это тоже правда. Но уж коль скоро они попали в серийное выращивание, с ними гораздо меньше возни, чем с… э–э… как там у вас раньше назывались ботинки?
– Ботинками,– кротко сказал Женя.
– И самое главное, в наше время никто не делает одноплановых машин. Во–первых, вы совершенно напрасно разделяете кибердворников и киберсадовников. Это одни и те же машины.
– Позвольте,– сказал Женя.– Я же видел. Кибердворники – они с такими лопатками, с пылесосами… А киберсадовники…
– Да просто на них сменные наборы манипуляторов. И дело даже не в этом. Дело в том, что все эти киберы… и вообще все бытовые машины и приборы… это все великолепные озонаторы. Они поедают мусор, сухие ветки и листья, жир с грязной посуды, и все это служит им топливом. Вы поймите, Женя, это не грубые механизмы вашего времени. По сути, это квазиорганизмы. И в процессе своей квазижизни они еще и озонируют воздух, витаминизируют воздух, насыщают воздух легкими ионами. Это маленькие добрые солдаты огромной славной армии ассенизации.
– Сдаюсь,– сказал Женя.
– Нынешняя ассенизация, Женя,– это не сливные башни. Мы не просто уничтожаем мусор и не создаем мерзких свалок на дне океанов. Мы превращаем мусор в свежий воздух и солнечный свет.
– Сдаюсь, сдаюсь,– сказал Женя.– Слава ассенизаторам! Превратите меня в солнечный свет.
Юра с наслаждением потянулся.
– Приятно встретить человека, который ничего не знает. Самый лучший отдых – растолковывать общеизвестные истины.
– До чего мне надоело быть человеком, с которым отдыхают! – сказал Женя.
Шейла взяла его за руку, и он замолчал. Раздался тонкий писк радиофона.
– Это меня,– шепнул Юра и сказал: – Слушаю.
– Ты где? – осведомился сердитый голос.
– В саду. Сижу отдыхаю.
– Ты придумал что–нибудь?
– Нет.
– Каков тип! Он сидит и отдыхает! У меня ум за разум заходит, а он отдыхает! Товарищ Славин, Шейла, гоните его вон!
– Ну иду, иду, чего ты раскричался! – сказал Юра, поднимаясь.
– Иди прямо к экрану. И вот что – теперь мне совершенно ясно, что бензольные процессы здесь не годятся…
– А я что говорил? – вскричал Юра и с треском полез через кусты к своему коттеджу.
Шейла и Женя вернулись к себе.
– Пойдем ужинать? – спросил Женя.
– Не хочется.
– Вот всегда так! Яблок налопаешься и потом ничего не ешь.
– Не ворчи на меня! – сказала Шейла. (Женя пошел ее обнимать.) – Я замерзла! – жалобно сказала она.
– Это потому, что ты проголодалась,– объявил Женя.– Я тоже немножко замерз, и страшно неохота идти в кафе. Неужели нельзя организовать жизнь так, чтобы ужинать дома?
– Организовать все можно,– сказала Шейла.– Только какой смысл? Кто же ест дома?
– Я ем дома.
– Ну Женечка,– сказала Шейла,– ну хочешь, переедем в город? Там есть Линия Доставки, и можешь ужинать дома сколько угодно.
– А я не хочу в город,– упрямо сказал Женя.– Я хочу на лоне.
Шейла некоторое время задумчиво смотрела на него.
– Хочешь, я сейчас схожу в кафе и принесу ужин? Всего две минуты… А может быть, все–таки пойдем вместе? Посидим с ребятами, поболтаем.
– Я хочу вдвоем,– сказал Женя. Тем не менее он взял куртку и стал одеваться.– Знаешь, Шейла, у меня идея,– сказал он вдруг и полез в карман.– Вот послушай.
– Что это? – спросила Шейла.
– Реклама. Каким–то образом попала мне в карман. Слушай. «Красноярская фабрика бытовых приборов…» Ну, это пропустим. Вот. «Универсальная кухонная машина УКМ–207 «Красноярск» проста в обращении и представляет собой кибернетический автомат, рассчитанный на шестнадцать сменных программ. УКМ–207 объединяет в себе механизм для переработки сырья и полуфабрикатов с механизмом мойки и сушки столовой посуды. УКМ–207 способна готовить одновременно два обеда из трех блюд, в том числе на первое – супы и борщи разные, бульоны, окрошки…»
– Женя! – Шейла засмеялась.– Это же реклама для кафе и столовых!
– Ну и что же? – сказал Женя.
Шейла попыталась объяснить:
– Представь себе новый поселок или временное поселение, лагерь. Линия Доставки далеко. Связи с «Доставкой на Дом» нет. Снабжение централизованное. Вот там такая УКМ необходима.
Женя очень огорчился.
– Значит, нам такую не дадут? – спросил он расстроенно.
– Да нет, дадут, конечно, только… Знаешь, вот это уже чистое сибаритство.
– Шейлочка! Дружочек! Ну можно, я закажу такую машину? Ведь никому от этого плохо не будет! Зато никуда не надо будет ходить по вечерам.
– Как хочешь,– кротко сказала Шейла.– Но сегодня мы еще ужинаем в кафе.
Она вышла, и Женя смиренно последовал за ней.
Рано утром Женю Славина разбудило фырканье тяжелого вертолета. Он вскочил с постели и подбежал к окну. Он успел заметить синий фюзеляж вертолета с надписью большими белыми буквами: «Доставка на Дом». Вертолет прошел над садом и скрылся за кронами деревьев, сверкающих росой, полных птичьего гомона. На садовой дорожке у крыльца стоял большой желтый ящик. Возле ящика, неуверенно переступая коленчатыми лапами, топтался изумрудно–зеленый киберсадовник.
– А вот я тебя, ассенизатора! – заорал Женя и полез через окно.– Шейла! Шейлочка! Привезли!
Киберсадовник порскнул в кусты. Женя подбежал к ящику и, не притрагиваясь, обошел со всех сторон.
– Она! – сказал он растроганно.– Молодцы, «Доставка на Дом»! «Красноярск»,– прочитал он сбоку ящика.– Она!
На крыльцо, кутаясь в халатик, вышла Шейла.
– Утро какое чудесное! – сказала она, сладко зевнув.– Что ты так расшумелся? Соседа разбудишь.
Женя посмотрел в сад, где за деревьями белели стены Юриного коттеджа. Там что–то вдруг загремело, и послышалось невнятное восклицание.
– Он уже проснулся,– сообщил Женя.– Помоги мне, Шейлочка, а?
Шейла сошла с крыльца.
– А это что? – спросила она.
Около ящика лежал большой пакет, обклеенный пестрой бандеролью с рекламами различных кушаний.
– Это? – Женя растерянно уставился на пеструю бандероль.– Это, наверно, сырье и полуфабрикаты.
Шейла сказала со вздохом:
– Ну ладно. Понесли твои игрушки.
Ящик был легкий, и они втащили его в дом без труда. И только тут Женя сообразил, что в коттедже нет кухни. «Что же теперь делать?» – подумал он.
– Ну, что будем делать? – спросила Шейла.
Нечеловеческим усилием мысли Женя мгновенно нашел нужное решение.
– В ванную,– сказал он небрежно.– Куда же еще?
Они поставили ящик в ванную, и Женя побежал за пакетом. Когда он вернулся, Шейла делала зарядку. «Шекснинска стерлядь золотая…» – фальшиво пропел Женя и оторвал у ящика боковину. Машина УКМ–207 «Красноярск» выглядела очень внушительно. Гораздо более внушительно, чем ожидал Женя.
– Ну как? – спросила Шейла.
– Сейчас разберемся,– сказал Женя бодро.– Сейчас я буду тебя кормить.
– Я тебе советую вызвать инструктора.
– Ни в коем случае. Беру эту машину на себя. Ибо сказано: «Проста в обращении».
Машина горделиво поблескивала гладкой пластмассой кожуха среди вороха мятой бумаги.
– Все очень просто,– заявил Женя.– Вот четыре кнопки. Всякому ясно, что они соответствуют первому блюду, второму, третьему…
– …четвертому,– подсказала Шейла вполголоса.
– Да, четвертому,– подхватил Женя.– Чай, например. Или какао.
Он опустился на корточки и снял крышку с надписью: «Система управления».
– Кишок–то, кишок! – пробормотал он.– Не дай бог – испортится.– Он встал.– Теперь ясно, для чего четвертая кнопка: для нарезки хлеба.
– Интересное рассуждение,– сказала Шейла задумчиво.– А тебе не кажется, что эти четыре кнопки могут соответствовать четырем стихиям Фалеса Милетского? Вода, огонь, воздух, земля.
Женя неохотно улыбнулся.
– Или четырем арифметическим действиям,– добавила Шейла.
– Ладно,– сказал Женя и принялся распаковывать пакет.—
Разговоры разговорами, а я хочу гуляш. Ты еще не знаешь, Шейла, как я готовлю гуляш. Вот мясо, вот картофель… Так… Петрушка… Лучок… Хочу гуляш! С последующей кибернетической мойкой посуды! И чтобы жир с тарелок превратился в воздух и солнечный свет!
Шейла сходила в гостиную и принесла стул. Женя, держа в одной руке кусок мяса, а в другой – четыре большие картофелины, в нерешительности стоял перед машиной. Шейла поставила стул возле умывальника и удобно уселась. Женя произнес, ни к кому не обращаясь:
– Если бы кто–нибудь сказал мне, куда кладутся продукты, я был бы очень благодарен.
Шейла заметила:
– Два года назад я видела киберкухню. Правда, она совсем не была похожа на эту, но, помнится, было у нее справа этакое окно для закладки продуктов.
– Я так и думал! – радостно вскричал Женя.– Здесь два окна. Справа, значит, для продуктов, а слева – для готового обеда.
– Знаешь, Женечка,– сказала Шейла,– пойдем лучше в кафе.
Женя не ответил. Он вложил мясо и картофель в окно справа и со шнуром в руке отправился к розетке.
– Включай,– сказал он издали.
– Как? – осведомилась Шейла.
– Нажми кнопку.
– Какую?
– Вторую, Шейлочка. Я делаю гуляш.
– Лучше бы нам пойти в кафе,– заметила Шейла, неохотно поднимаясь.
Машина ответила на нажатие кнопки глухим рокотом. На переднем щитке ее зажглась белая лампочка, и Шейла, заглянув в окно справа, увидела, что там ничего нет.
– Кажется, мясо приняла,– проговорила она с изумлением. Она не рассчитывала и на это.
– Ну вот видишь! – произнес Женя с гордостью.
