Текст книги "Талисман (сборник)"

Автор книги: Аркадий и Борис Стругацкие

Соавторы: Пол Уильям Андерсон,Ольга Ларионова,Георгий Мартынов,Вадим Шефнер,Илья Варшавский,Генрих Альтов,Игорь Росоховатский,Андрей Балабуха,Геннадий Гор,Аскольд Шейкин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 40 страниц)

Внутренность корабля освещалась холодными на ощупь панелями, излучавшими свет. Вал Найра объяснил, что главный двигатель, сообщавший кораблю движение и неустанно работавший, подобно сказочному троллю, остался невредимым. Чтобы пустить его в ход, достаточно передвинуть рычаг. Насколько я смог понять объяснения Вал Найры, суть дела вроде бы заключалась в том, что металл, входящий в состав обычной соли, превращался в свет… До конца я всего этого не постиг. Ртуть нужна была для одной из частей механизма управления, которая передавала энергию двигателя какому-то еще устройству. А уж это устройство поднимало корабль в небеса. Мы осмотрели поврежденный резервуар. Как, верно, страшен был удар искореживший, погнувший такой крепкий сплав! И все же невидимые силы уберегли Вал Найру, да и корабль почти не пострадал. Вал Найра показал несколько инструментов, которые искрились, жужжали и гудели в его руках, и объяснил, как можно устранить поломку. Сразу видно было, что он сумеет справиться с починкой, а тогда останется только влить галлон ртути, и корабль оживет.

Той ночью мы увидели и многое другое. Но я не стану рассказывать – все это было так странно, что у меня все равно не хватит слов описать свои смутные воспоминания.

Ровик, Фрод и я провели несколько часов на Священной горе. Не уходил и Гюзан. Он уже однажды побывал здесь, когда проходил обряд посвящения в мужи, но тогда ему многое не показывали. Я неусыпно наблюдал за ним и опять прочел на его лице не радость узнавания, не удивление, а одну лишь алчность.

Видел это и Ровик. Он вообще все видел. Но молчал. Молчал, и когда мы покидали корабль. Однако не потому, что был поражен тем, что мы узнали, как я и Фрод. Мне казалось, он обдумывает, как предотвратить беду, которую, несомненно, собирался навлечь на нас Гюзан. Но теперь, вспоминая минувшее, я понимаю: ему просто было очень грустно.

Во всяком случае, еще долго после того, как мы улеглись, он стоял один, глядя на корабль, сиявший в лучах Тамбура.

Рано утром, в предрассветном холодке, меня растолкал Этиен.

– Вставай, парень. Работа есть. Заряжай пистолеты да привесь кинжал к поясу.

– Что? Что случилось?

Я запутался в покрытом инеем одеяле. События минувшей ночи казались сном.

– Шкипер молчит, но, видно, ждет заварухи. Ступай к тележке, помоги дотащить ее до той летающей башни.

Грузный Этиен прошептал все это, сидя на корточках подле меня. Затем медленно добавил:

– Сдается мне, что Гюзан замыслил перебить нас здесь на горе. Ему хватит одного офицера и нескольких матросов, чтобы вести «Золотого скакуна», куда он прикажет. Ну, а остальным для собственного спокойствия вспорет брюхо.

Я, наконец, выпутался из одеяла, стуча зубами. Вооружился, наскоро перекусил кое-чем из общего запаса. Хисагази брали с собой в поход сушеную рыбу и нечто вроде хлеба из толченой травы. Одни лишь святые знали, когда мне снова доведется поесть. К тележке, где уже собрались Ровик и все наши, я прибежал последним. Туземцы мрачно приближались к нам, пытаясь разгадать наши намерения.

– Пошли, ребята, – сказал Ровик и вполголоса отдал какое-то распоряжение.

Четверо матросов поволокли тележку по скалистой тропе к кораблю, сверкавшему в тумане. Остальные, в том числе и я, стояли на месте с оружием наготове. Тут же к нам подошел Гюзан, а за ним Вал Найра.

Ровик окинул его равнодушным взглядом, бросив небрежно:

– Итак, государь мой, поскольку мы задерживаемся здесь для осмотра чудес на борту корабля…

– Что? – прервал его Гюзан, – Что это значит? Мало вам того, что вы уже видели? Пора возвращаться, чтобы отправиться за жидким камнем.

– Отправляйся, если хочешь, – сказал Ровик. – А я намерен задержаться здесь. А раз ты не доверяешь мне, я отвечаю тем же. На «Золотом скакуне» осталось достаточно людей, и, если что, они сумеют постоять за себя и за каравеллу.

Рассвирепевший Гюзан поднял крик. Но Ровик не обращал на него внимания. Матросы продолжали толкать тележку вверх по неровной тропе. Гюзан сделал знак копьеносцам, и те двинулись на нас. Они не построились боевым порядком, но и так выглядели достаточно внушительно. Тут подал команду Этиен. Мы стали плечом к плечу, выставили вперед пики, нацелили мушкеты.

Гюзан сделал шаг назад. Он уже знал, что такое огнестрельное оружие, на острове мы показывали его в действии. Конечно, он мог уничтожить нас, воспользовавшись превосходством в численности и пойдя на большие потери. Но у него не хватало решимости.

– Не из-за чего драться, не так ли? – мягко сказал Ровик. – Я ведь только принимаю меры разумной предосторожности. Корабль – бесценное сокровище. Он может открыть врата рая для всех, может также открыть путь к владычеству над нашим миром для одного. Среди нас могут оказаться и те, кто предпочтет второе. Я не говорю, что ты один из них. Однако, осторожности ради, я решил: корабль будет нам залогом и крепостью, пока я не пожелаю уйти отсюда.

Тут-то и раскрылись окончательно истинные намерения Гюзана. Наши подозрения полностью подтвердились. Если бы он действительно стремился к звездам, единственной его заботой было бы сохранить корабль в целости. Он не прыгнул бы вперед, не вцепился бы в тщедушного Вал Найру могучей хваткой и не пятился бы, прикрываясь, как щитом, человеком со звезды, чтобы уберечься от наших мушкетов. Злоба искажала его татуированное лицо. Он заорал:

– Тогда и я возьму заложника. Что толку вам теперь в корабле!

Хисагази сплотились вокруг него, что-то выкрикивая, размахивая копьями и топорами, но явно не собираясь преследовать нас. Мы начали подниматься по черному склону горы. Становилось все жарче.

Фрод задумчиво крутил прядь бороды.

– Как вы думаете, господин капитан, – сказал он, – хисагази решатся на осаду?

– Во всяком случае, никому не советую ходить в одиночку, – сухо ответил Ровик.

– Но какой смысл оставаться в корабле без Вал Найры, ведь только он один может все объяснить? Не лучше ли вернуться обратно? Мне необходимо посмотреть сочинения математиков голова идет кругом от закона, согласно которому вращаются планеты… и еще я хочу спросить человека из рая, что он знает о…

Ровик прервал его, резко приказав трем матросам помочь вытащить колесо тележки, застрявшее в камнях. Он был в ярости. Признаюсь, я подумывал, не сошел ли он с ума. Его поступки были мне непонятны. Если Гюзан задумал предательство, что мы выиграем, запершись в корабле? Он попросту уморит нас голодом. Разве не лучше атаковать его на открытой местности, так у нас хоть был бы шанс пробиться к своим. А если Гюзан не собирался нападать на нас в джунглях или в другом месте, наше поведение становилось бессмысленным вызовом. Но я не осмеливался задавать вопросы.

Когда мы подтащили тележку к кораблю, из двери снова опустился трап. Бормоча проклятия, матросы отпрянули назад. Ровик, взяв себя в руки, принялся увещевать их:

– Спокойно, ребята. Признаюсь, я уже побывал на борту. Ничегошеньки там нет зловредного. Давайте-ка затащим туда порох и разместим бочонки, как я скажу.

Меня, самого слабого, освободили от переноски тяжелых бочонков и поставили у трапа, чтобы вести наблюдения за хисагази. До них было слишком далеко, и я не мог расслышать ни слова, но я прекрасно видел, как Гюзан забрался на большой камень и держал перед воинами речь. Они потрясали оружием и что-то вопили. Но атаковать нас так и не решились. Я силился понять, что же все-таки происходит. Если Ровик предвидел осаду, то ясно, зачем мы захватили с собой порох… Хотя нет, пороху было столько, что дюжина стрелков могла бы вести мушкетный огонь непрерывно в течение нескольких недель, разумеется, если бы у них хватило и свинца для пуль… Да и еды у нас почти не было. Я перевел глаза вверх туда, где из-за ядовитых облаков дыма, изрыгаемых вулканом, проглядывал Тамбур. На нем бушевали бури. И самой малой из них достаточно, чтобы поглотить наш мир. Я подумал о демонах, которые вселяются в людей.

Вдруг раздался крик. Я вздрогнул и приготовился дать отпор. Но это кричали внутри корабля. Голос Фрода, полный возмущения… Больше всего мне хотелось взбежать вверх по трапу, но я вовремя вспомнил о своем долге. Яростный голос Ровика приказал ему молчать, а матросам – продолжать работу. Затем Ровик и Фрод засели в штурманской рубке и проговорили около часу. Когда старик вышел из рубки, он больше не протестовал. Но, спускаясь по трапу, плакал.

За ним последовал Ровик. Более мрачного человека я еще никогда не видел. Потом гуськом спустились матросы. Одни выглядели испуганными, другие – довольными, но все смотрели вниз, на хисагазийский лагерь. Это были простые матросы. И корабль мало что для них значил. Для них это было нечто чуждое, вызывавшее лишь тревогу. Последним шел Этиен. Спускаясь по металлическому трапу, он разматывал какой-то длинный шнур.

– В каре стройсь! – отрывисто скомандовал Ровик. Матросы поспешно повиновались. – А вы, Жиан и Фрод, в центр! Потащете боеприпасы, это вы сумеете лучше, чем драться.

Сам Ровик занял место в передней шеренге.

Я тронул Фрода за рукав.

– Пожалуйста, скажите, господин, что происходит?

Вместо ответа Фрод зарыдал.

Этиен присел на корточки с кремнем и огнивом в руках. Он услышал меня – все остальные хранили мертвое молчание – и произнес твердым голосом:

– Мы разложили бочонки по всему корпусу, соединили их пороховыми дорожками. А вот и фитиль, который все это рванет.

Я не мог ни говорить, ни даже думать! Чудовищно! Словно откуда-то издалека послышался скрежет кремня о сталь. Боцман раздул искру и сказал:

– Я считаю, все правильно шкипер придумал. Я говорил вчера, что пойду за шкипером куда угодно и не испугаюсь даже божьего проклятия, но лучше все же не искушать господа сверх меры.

– Шагом марш! – раздалась команда. Сверкнула шпага, которую Ровик вынул из ножен.

Мы спускались с горы, пепел и туф у нас под ногами громко и неприятно хрустели. Я не оглядывался. Не мог себя заставить. Казалось, что все это кошмарный сон. Мы понимали, что Гюзан так или иначе преградит нам путь, а потому двинулись прямо на его отряд. Когда мы достигли границы лагеря, он выступил вперед. За ним, дрожа, плелся Вал Найра. Я был как в тумане и едва расслышал слова Гюзана.

– Итак, Ровик, что теперь? Готов ли ты вернуться?

– Да, – глухо промолвил капитан. – Меня больше ничто здесь не держит.

Гюзан исподлобья взглянул на него. Он становился все подозрительнее.

– Почему ты бросил свою тележку? Что ты оставил там?

– Припасы. Идем!

Вал Найра посмотрел на смертоносные наконечники наших пик. Несколько раз провел языком по пересохшим губам и с трудом выговорил:

– О чем вы? Зачем оставлять там продовольствие? Все равно оно испортится, пока придет время… время…

Он встретил взгляд Ровика и пошатнулся. Кровь отхлынула от его лица.

– Что ты сделал? – прошептал он.

Вдруг Ровик поднял незанятую шпагой руку и закрыл лицо.

– Я сделал то, что должен был сделать, – хрипло сказал он. – Дочерь божья, прости меня.

Человек со звезды еще мгновение смотрел на нас. Затем повернулся и побежал. Он пронесся мимо пораженных воинов и, достигнув покрытой пеплом горы, стал подниматься к кораблю.

– Назад! – закричал Ровик. – Глупец, ты никогда не…

Он с трудом проглотил комок в горле. Долго следил, не отрывая взгляда, за одиноким человечком, который, спотыкаясь, бежал к Прекрасному на склоне огнедышащей горы. Потом капитан опустил руку со шпагой.

– Может, так лучше, – произнес он. И это прозвучало, как благословение.

Гюзан поднял свою шпагу. В чешуйчатых кожаных доспехах, с перьями на голове, он выглядел не менее величественно, чем одетый сталью Ровик.

– Говори, что ты наделал, – прорычал он. – Или я сейчас убью тебя.

На наши мушкеты он даже не взглянул. У него тоже была своя мечта. И он тоже увидел, как ей пришел конец, когда взорвался корабль.

Даже такой сверхтвердый корпус не выдержал одновременного взрыва стольких бочонков пороха, размещенных во всех его концах. Раздался оглушающий треск, бросивший меня на колени, и корпус раскололся. По склонам горы полетели раскаленные добела куски металла. Один из них ударился в валун и разбил его вдребезги. Вал Найра исчез, верно, он погиб мгновенно и, к счастью, не мог увидеть того, что случилось. В конечном счете господь был к нему милосерден. Сквозь пламя и дым, в таком громе, как если бы наступил день Страшного суда, я увидел падение корабля. Он рухнул вниз, по склону, разбрасывая свои изуродованные внутренности. И тут зарычала сама гора. Склон ее пополз вслед за остатками корабля, погребя их под собой. Пыль заволокла небо.

Больше я ничего не могу вспомнить.

Хисагази закричали и бросились бежать. Они, видимо, решили, что ад и небо обрушились на землю. Но Гюзан не побежал. Когда пыль заволокла и нас, и могилу корабля, и увенчанный снегами кратер вулкана, он ринулся на Ровика. Один из наших матросов вскинул было мушкет, но Этиен пригнул дуло книзу. Мы стояли и смотрели на поединок этих двоих. Они бились на содрогавшейся, покрытой пеплом земле, а мы всей душой понимали – у них есть на это право. Их клинки скрещивались звеня и высекали искры. Ровик оказался более искусным бойцом. В конце концов он пронзил своей шпагой горло Гюзану.

Мы достойно похоронили правителя острова Ярзик и пустились через джунгли в обратный путь.

В ту же ночь, опомнившись, воины хисагази атаковали нас. Пришлось пустить в ход мушкеты, но больше всего поработали наши шпаги и пики. Так или иначе мы пробились сквозь их ряды, потому что другого пути к морю у нас не было.

Они оставили нас в покое, но выслали вперед гонцов с известием о событиях. Когда мы достигли Никума, Искилип бросил против нас все свои силы. Одни отряды штурмовали «Золотого скакуна», другие поджидали нас в засаде, чтобы не допустить к кораблю. Мы снова построились в каре. Так что сколько бы их там ни было, биться с нами одновременно могли человек двадцать, не больше. Все же мы оставили шесть хороших парней на залитых кровью грязных улицах. Когда команда, ждавшая нас на каравелле, увидела, что Ровик возвращается, она принялась обстреливать город из пушек. Тростниковые крыши легко загорались, и это внесло такое смятение в ряды противника, что отряд, совершивший вылазку с корабля, смог соединиться с нами. Общими силами мы прорвались к причалу, взошли на борт и выбрали якорь.

Взбешенные хисагази отважно подвели свои челны к корпусу нашего корабля, так, чтобы очутиться в мертвом пространстве, вне пределов орудийного огня. Они взбирались на плечи друг другу, пытаясь дотянуться до лееров. Одному отряду это удалось, противник оказался на палубе, и мы смогли сбросить его в море только после ожесточенной схватки. Тогда-то мне и перебили ключицу, которая мучит меня по сей день.

В конце концов мы все-таки выбрались из фьорда, Дул свежий восточный ветер. Мы подняли все паруса и скоро оставили позади наших врагов. Затем пересчитали убитых, перевязали раны и улеглись спать.

На рассвете, разбуженный болью в плече и еще более сильной болью в душе, я поднялся на квартердек. Небо было покрыто облаками. Ветер усилился. До самого горизонта, затянутого серыми тучами, катились холодные зеленые волны с белыми гребнями. Корпус корабля стонал, такелаж гудел. Целый час я простоял, глядя назад, и прохладный ветер успокаивал боль.

Потом я услышал за собой шаги. Не оборачиваясь, я понял, что это Ровик. Он долго стоял рядом с непокрытой головой. Я вдруг увидел седину, пробившуюся в его волосах.

Наконец, все еще не глядя на меня и щуря глаза, слезившиеся от ветра, Ровик заговорил:

– В тот день я все объяснил Фроду. Он ужаснулся, но признал, что я прав. А с тобой он говорил об этом?

– Нет, – сказал я.

Ровик кивнул.

– Никто из нас не станет много говорить об этом.

Мы замолчали. Потом он заговорил вновь:

– Я боялся не того, что Гюзан или кто другой захватит корабль, чтобы владычествовать над миром. Мы, монталирцы, всегда справимся с такими проходимцами. Не боялся я и обитателей рая. Этот бедный старик говорил правду. Они не нанесли бы нам вреда… нарочно… Привезли бы с собой ценные подарки, открыли бы нам свои тайны, дали бы возможность побывать на всех своих звездах.

– Тогда зачем?… – с трудом выговорил я.

– Когда-нибудь последователи Фрода разгадают загадки Вселенной, – сказал он. – Когда-нибудь наши потомки построят собственный корабль и поведут его навстречу судьбе, которую избрали.

Брызги обдавали нас, волосы стали влажными. На губах я почувствовал вкус соли.

– А пока что, – сказал Ровик, – сами будем ходить по морям нашего мира, сами взбираться на его горы, сами составлять карты и покорять природу, стараясь постичь ее. Сами, понимаешь, Жиан? И всего этого лишил бы нас корабль.

Тут я, наконец, разрыдался. Он положил руку на мое здоровое плечо и еще немного постоял рядом. А «Золотой скакун» шел под всеми парусами, держа курс на запад.

Перевел с английского В. Голант.

Г.Альтов
ГАДКИЕ УТЯТА ФАНТАСТИКИ
Очерк

ПЯТЬДЕСЯТ ИДЕЙ АЛЕКСАНДРА БЕЛЯЕВА

В рассказе Клиффорда Саймака «Необъятный двор» посланцы инозвездной цивилизации, прибыв на Землю для установления торговых контактов, неожиданно отказываются покупать какие бы то ни было товары. Пришельцев интересует только один товар – новые идеи. И герой рассказа разъясняет обескураженному представителю ООН: «Это их метод работы. Они открывают новую планету и выменивают идеи. Они уже очень давно торгуют с вновь открытыми мирами. И им нужны идеи, новые идеи, потому что только таким путем они развивают свою технику и культуру. И у них, сэр, есть множество идей, которыми человечество могло бы воспользоваться…» [8]8
  «Экспедиция на Землю», изд. «Мир», 1965, стр. 410.


[Закрыть].

«Необъятный двор» впервые был напечатан в 1958 году, а три-четыре года спустя и в самом деле появились оптовые покупатели новых идей. Это были, однако, не космические пришельцы, а ученые, закладывающие основы футурологии – науки о прогнозировании будущего. Главным же поставщиком новых идей оказалась научно-фантастическая литература.

Конечно, фантастике и раньше случалось сбывать свои идеи науке. Но ученые, по правде сказать, не слишком любили подчеркивать, что родословная открытий и изобретений нередко начинается с выдумки писателя. Ах, каким непрактичным купцом была фантастика! Она отдавала золотые плоды воображения и получала взамен мелочные придирки и снисходительные взгляды свысока.

Один такой эпизод заслуживает, чтобы о нем рассказали, уж очень он характерен. В 1964 году журнал «Вопросы психологии» опубликовал две статьи о гипнопедии. Как водится, изложение начиналось с истории вопроса. В одной статье летоисчисление велось с исследований О. Хаксли, выполненных в 1932 году, и последующих опытов М.Шировера. Вторая статья указывала, что опыты ставились еще за десять лет до О.Хаксли – в морской школе во Флориде. Так или иначе, все выглядело вполне солидно: никакой фантастики, гипнопедия начинается с научных исследований. Однако очень скоро журналу пришлось выступить с уточнением. Оказалось, что О. Хаксли исследований не вел, а описал гипнопедию… в фантастическом романе. Шировер же создал гипнопедические приборы… в научно-фантастической новелле «Цереброфон». В 1947 году инженер Э.Браун по заданию Шировера сконструировал аппарат «дормифон» – комбинацию патефона с электрическими часами и наушниками, и год спустя Р.Элиот применил этот аппарат для обучения студентов во время сна. Что же касается экспериментов в морской школе, то их просто-напросто не было: это отголоски эпизода из фантастического романа Гернсбека «Ральф 124С41+», опубликованного еще в 1911 году.

Такая вот совсем неакадемическая родословная обнаружилась у гипнопедии: сначала идеи в научно-фантастических произведениях, потом неказистый прибор, сооруженный по подсказке фантаста, и, наконец, первые реальные опыты…

Надо сразу сказать: механизм воздействия фантастики на науку не сводится к простой формуле «фантаст предсказал ученый осуществил». Отлично работают и самые неосуществимые идеи. Просто их работа тоньше: они помогают преодолевать психологические барьеры на путях к «безумным» идеям, без которых не может развиваться современная наука.

Благодаря фантастике в нормальный (и потому не сулящий особых открытий) ход мыслей врываются неожиданные ассоциации. В волшебных лучах фантастики мысль чаще подвергается мутациям, увеличивается вероятность возникновения новых идей. Научно-фантастическая литература, как справедливо заметил А.Кларк, увеличивает гибкость ума, повышает готовность принять новое. И внимательный наблюдатель мог бы заметить: чтение фантастики постепенно становится элементом профессиональной подготовки и тренировки ученого. Еще немного и курс НФ-литературы войдет в учебные программы вузов. Во всяком случае, в учебную программу недавно созданного Общественного института изобретательского творчества уже включен курс фантазии: систематическое изучение научно-фантастической литературы, освоение приемов получения новых фантастических идей и упражнения по развитию творческого воображения…

Только сейчас мы начинаем понимать, насколько многообразно взаимодействие фантастики и науки. Футурологов, например, заинтересовали даже не сами фантастические идеи и не способность фантастики воспламенять воображение, а методы, которыми создаются новые идеи.

Следует отдать должное футурологам – они оказались дальновиднее инопланетных купцов из рассказа Саймака. Секреты производства всегда ценнее продуктов производства.

В самом деле, откуда берутся Настоящие Фантастические Идеи?

Оставим в стороне, увы, нередкие случаи, когда фантасты черпают вдохновение из журнала типа «Юного техника». Оставим и те случаи, когда мысли заимствуются у других авторов. К счастью, в золотом фонде фантастики есть сотни подлинно великолепных идей, ошеломляющих неожиданностью, размахом, силой мысли.

«Интересно было бы, – говорил Д.Гранин в одной из своих статей,  – изучить, в чем сбывались и не сбывались описания будущего. Как и куда отклоняется развитие науки и техники, в какую сторону ошибаются воображение и чутье. Что может предусмотреть человечество, какие предсказанные сроки совпали» [9]9
  В альманахе «Мир приключений», выпуск девятый, изд. «Детская литература», 1963.


[Закрыть].

В первом приближении такая работа проделана: были опубликованы материалы о судьбе предвидений Жюля Верна и Герберта Уэллса [10]10
  В сборнике «Эти удивительные звезды», Азернешр, Баку, 1966.


[Закрыть].

Сейчас перед читателем третий экскурс в глубь фантастики – таблица «Пятьдесят идей Александра Беляева».

Общедоступная теория фантастики заманчиво проста. Существуют два (только два!) метода. Жюль Верн использовал метод экстраполяции, количественного увеличения: появилась первая и еще очень плохонькая подводная лодка Алстита с электромотором – и семь лет спустя придуман могучий «Наутилус». Уэллс, с его «опытами воображения совсем иного рода», шел от невозможного (этот метод называют интуитивным): путешествия в прошлое и будущее считаются невозможными, – хорошо, так вот вам невозможная машина времени…

Сотни раз повторенная, ставшая привычной и потому кажущаяся до очевидности бесспорной, эта схема разваливается, как карточный домик, при первой же попытке применить ее к фантастике Александра Беляева.

Действительно, Ихтиандр – это «по Жюлю Верну» или «по Уэллсу»? И как быть с Ариэлем?

Схемы всегда агрессивны: они работают по принципу «или-или», третьего для них не дано. И тогда появляются такие объяснения: «Человек-рыба из романа А.Беляева уже существует, но задача эта – добиться возможности длительное время быть под водой – решена иначе, чем предполагал писатель. Летающий человек, описанный Беляевым, – мечта, но миниатюрные летательные аппараты дают возможность подниматься в воздух и двигаться по своему желанию, подобно Ариэлю из фантастического романа». Схема торжествует: Ихтиандр подтянут поближе к достоверной фантастике Жюля Верна, Ариэль отодвинут подальше, к выдумкам Уэллса. И вообще есть акваланг, есть «миниатюрные летательные аппараты», все в порядке… Все в абсолютнейшем порядке, если забыть, что писал Беляев.

А писал он так:

«– Да, очевидно, вы совершенно не поняли сущности задания. Что вы предлагаете? Новый летательный аппарат. Только и всего. Аппарат!.. Но, дорогой мой, нам надо совсем другое! Мы должны создать уникум – человека, который мог бы летать без всякого аппарата, вот так – взял да и полетел…» [11]11
  А.Беляев. Собр. соч., т, 7, стр. 215.


[Закрыть].

Нехитрая механика – подменить Ихтиандра аквалангистом, а Ариэля – пилотом «миниатюрного летательного аппарата». Ну, а если без подмены? Если поразмышлять именно над тем, о чем пишет Беляев?

Схема исключает размышление. Или-или. Или научно достоверный Жюль Верн, или откровенно условный Уэллс. Остальное подлежит решительному искоренению. Вот как это делается: «Все помнят, конечно, как барон Мюнхаузен вытащил себя за шевелюру из болота. Можно ли на такой идее построить научно-фантастический роман? Можно. Фантасту можно. Именно на этом базисе создан роман Беляева «Ариэль». Более того – эта оригинальная идея довольно пространно «научно» обосновывается автором, – в этом он невыгодно отличается от бравого барона. И будь даже «Ариэль» жемчужиной мировой литературы, и будь я редактором, и будь Беляев не Беляевым, а Толстым… Великий русский писатель Лев Николаевич Толстой, но я бы сказал ему:

«В таком виде, Лев Николаевич, простите, печатать не могу. Это блестяще, гениально, написано рукой мэтра, но, увольте, не могу…» В подобной ситуации надо культурно, но быстро и энергично обезопасить читателя от автора».

Так пишет В.Смилга в статье «Фантастическая наука и научная фантастика» [12]12
  «Знание-сила», 1964, № 2.


[Закрыть]. Начав составлять таблицу «Пятьдесят идей Александра Беляева», я вспомнил об этой статье, перечитал ее и уже не мог отделаться от звучащего, как строка назойливой песенки, страшного в своей высокомерной слепоте приговора: «Быстро и энергично обезопасить».

Нельзя не изумляться мужеству Беляева. На протяжении десяти лет критика прилагала все усилия, чтобы обезопасить читателя от его фантастики. Порой это делалось так быстро и так энергично, что больной и далеко не молодой уже писатель отправлялся в поисках заработка на Север, в рыбачьи артели. И вот после критических разносов, после тягучих проработок, после статей, снисходительно поучавших, как надлежит фантазировать, Беляев незадолго до смерти пишет «Ариэля».

Нет, черт возьми, мир устроен не так уж глупо! Есть в этом мире что-то вроде закона сохранения фантазии: вся сдерживаемая эти годы дерзость мысли, весь неизрасходованный запас воображения воплотились в великолепной идее летающего человека.

«– Слушай, Ариэль, слушай внимательно. Теперь ты умеешь делать то, чего не умеет делать ни один человек. Ты можешь летать. И для того, чтобы полететь, тебе надо только пожелать этого. Ты можешь подниматься, летать быстрее или медленнее, поворачиваться в любую сторону, опускаться по своему желанию. Надо только управлять собой, как ты управляешь своим телом, когда идешь, встаешь, садишься, ложишься» [13]13
  А.Беляев. Собр. соч., т. 7, стр. 229.


[Закрыть].

Не положено человеку летать вот так – без крыльев, без мотора. А ведь не удается обезопасить, не удается прицепить Ариэлю «миниатюрный летательный аппарат»! Книга живет и будет жить.

Я говорил, что схемы агрессивны. Я забыл добавить: старея, схемы становятся особенно нетерпимыми. Уже не «или-или», не «можно так и можно этак», а «надо только так» и «надо только этак». Только как Жюль Верн и даже еще обоснованнее! Нет, только как Уэллс и даже еще дальше от науки!..

Идея не должна быть «беспочвенным фантазерством», заявляет Ю.Котляр, дозволены лишь «обоснованные» гипотезы: «…читательское доверие налагает на писателя-фантаста и повышенную ответственность; он не имеет права бросаться необоснованными утверждениями и сомнительными идеями» [14]14
  Ю.Котляр, «Мир мечты и фантазии». «Октябрь», 1967, № 4, стр. 194.


[Закрыть]. Не правда ли, знакомая интонация?

Парадоксально, но факт: перечисляя тут же образцы «правильной» фантастики, Ю.Котляр упоминает «Человека-амфибию»! При жизни Беляева Ихтиандр считался антинаучной выдумкой, затем – выдумкой сомнительной, да и совсем еще недавно человека-рыбу стыдливо подменяли аквалангистом. А теперь приспособление людей к жизни под водой стало научной программой, и «Человек-амфибия» противопоставляется разным «необоснованным утверждениям и сомнительным идеям»…

И ведь это не единственный случай. Превратились в явь сотни идей, считавшихся когда-то антинаучной фантастикой, но не перевелось стремление обезопасить.

Идеи всегда рождаются «сомнительными»; ни одна смелая идея – ни в науке, ни в фантастике – не была сразу признана абсолютно верной. Идеи растут, испытываются жизнью, и если они верны, со временем крепнут и выживают. Без слабых и писклявых новорожденных не было бы зрелых людей. Нелепо «отменять» новорожденных только потому, что есть сомнения в их будущем.

Ну, с Ю.Котляром понятно. Он ратует за чисто популяризаторскую фантастику и «освобождает» фантаста от необходимости что-то придумывать самостоятельно. Удивляет другое: к такому же выводу приходят и некоторые оппоненты Ю.Котляра.

Фантастика, говорят они, это художественная литература, а предметом художественной литературы является человек. Отсюда вывод: нет необходимости придумывать новые идеи, выдвигать новые модели будущего, ибо фантастика – только литературный прием.

Да, художественная литература всегда была человековедением. Она им и осталась. Но где-то в середине XX века возник сначала едва приметный, а теперь уже отчетливо видимый процесс расширения духовного мира человека.

В известном курсе физики Ричарда Фейнмана есть небольшое лирическое отступление. Я приведу его, оно поможет увидеть, что именно меняется в духовном мире человека:

«Поэты утверждают, что наука лишает звезды красоты, для нее, мол, звезды – просто газовые шары. Ничего не «просто». Я тоже любуюсь звездами и чувствую их красоту. Но кто из нас видит больше? Обширность небес превосходит мое воображение… Затерянный в этой карусели, мой маленький глаз способен видеть свет, которому миллионы лет. Безбрежное зрелище Вселенной… и я сам – ее часть. Быть может, вещество моего тела извергнуто какой-нибудь забытой звездой, такой же, как вон та, чей взрыв я вижу сейчас. Или я смотрю на звезды гигантским оком Паломарского телескопа, вижу, как они устремляются во все стороны от той первоначальной точки, где, быть может, они некогда обитали бок о бок. Что это за картина и каков ее смысл? И зачем все это?… Почему же нынешние поэты не говорят об этом? Что за народ эти лирики, если они способны говорить о Юпитере только как о человеке, и молчат, если это огромный вращающийся шар из метана и аммиака?» [15]15
  «Фейнманские лекции по физике», 1965, т. 1, стр. 64.


[Закрыть]

На протяжении тысячелетий такое видение мира было редчайшим исключением. Но не надо быть футурологом, чтобы уверенно предсказать: умение видеть, слышать, чувствовать большой, мир станет характерной особенностью человека будущего. Соответственно должно расшириться и понятие человековедения. Может быть, уже сегодня правильнее было бы говорить, что литература – это мировидение.