Текст книги "Талисман (сборник)"

Автор книги: Аркадий и Борис Стругацкие

Соавторы: Пол Уильям Андерсон,Ольга Ларионова,Георгий Мартынов,Вадим Шефнер,Илья Варшавский,Генрих Альтов,Игорь Росоховатский,Андрей Балабуха,Геннадий Гор,Аскольд Шейкин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 40 страниц)

Я сказал ему это.

– По-моему, – сказал он, – вы не правы. Рыть землю на чужой территории, без позволения хозяина, граничит с преступлением. А вы, в известной степени, хозяин. Этот парк принадлежит вашему союзу.

Меня рассмешило это соображение.

– Если нас застанут за работой, – сказал я, – неприятностей не оберешься, как вам, так и мне – «хозяину». Подумайте, сколько ям придется нам вырыть.

– Очень мало, – ответил он неожиданно для меня. – Ямы рыл я сам. Мы торопились, и они не глубже одного метра. Здесь, под слоем земли, сплошной песок. Хорошо помню, что, копая, я не встретил ни одного камня. В моем багаже есть щуп. Рыть будем только тогда, когда нащупаем сверток. Это я сделаю сегодня ночью.

– Один, без «хозяина»?

– У меня есть его разрешение, – пошутил он. – Уверен, что придется рыть только одну яму.

– Хорошо бы так!

– Я сделаю это перед рассветом, – сказал он. – Все спят, а сторож находится у ворот, далеко отсюда.

– И тоже спит…

Этой ночью я несколько раз вставал и выходил в парк. Маршрут моих прогулок был один и тот же. Я не встретил ни одного человека, в том числе и… Ивана Степановича.

Утром, когда мы встретились, его лицо сияло.

– Найдено! – сказал он. – Как раз там, где я и ожидал. Дело в том, что я рыл ямы близко друг от друга, и только одну, последнюю, пришлось вырыть метрах в трех от остальных, из-за корней дерева. Эти корни есть и сейчас, только самого дерева нет. Теперь мне понятно, почему моя мать не нашла этого свертка. Он там, на месте!

– Поздравляю вас! – сказал я.

Как ни странно, но я не почувствовал никакого волнения при известии, что сверток найден. В тот момент я не сознавал всего значения этого факта.

– И знаете что, – сказал он, – предоставьте мне одному все остальное. Я убедился, что это совсем просто.

– Ну уж нет! – ответил я. – Достаточно того, что вы один работали со щупом. Раз уж вы привлекли меня, до конца доведем вместе.

– Пусть будет так! Кстати, надо быть очень осторожными. Раза три сторож подходил так близко, что мне приходилось поспешно прятаться.

– Скорее всего это был не сторож, а я.

– Вы? Зачем?

– Вот именно – зачем? Сам не знаю. А вы хотите отстранить меня от участия в последнем акте «трагедии».

– Приходите к ограде ровно в три часа, – сказал он. – Лопату я принесу. И не нервничайте. Все будет хорошо.

* * *

Все произошло, действительно, очень хорошо. Правда, было темнее, чем хотелось бы, но при свете отдаленного уличного фонаря мы могли работать не на ощупь. Сменяя друг друга, за полчаса мы вырыли довольно объемистый пакет, завернутый в клеенку и перевязанный веревкой, которая тут же буквально расползлась на части. Но сама клеенка хорошо сохранилась, хотя и пробыла в яме более четверти века.

Благословенна крымская земля!

Сверток мы отнесли в дом, где остановился Иван Степанович, в его комнату, и конечно, оба оказались не в состоянии дожидаться утра или хотя бы рассвета.

Иван Степанович тщательно завесил окно и зажег лампу. Сверток лежал на столе, весь облепленный песком, плотно прилипшим к клеенке.

Я смотрел на него не отрываясь. Как-то сразу я полностью уверился в правдивости рассказа, и меня охватило сильнейшее волнение. Ведь через несколько минут я увижу то, чего не видел никто и никогда!

Иван Степанович, наоборот, был совершенно спокоен, или казался спокойным. Он твердой рукой, с видимым трудом, оторвал края обертки друг от друга и развернул сверток.

Там были книги, каждая завернута в газету, слегка пожелтевшую от времени. Иван Степанович неторопливо стал вынимать одну за другой и откладывать в сторону. Но вот он замер… Его рука так задрожала, что он едва не уронил книгу.

Как я уже говорил, все газеты слегка пожелтели. Но та, в которую была завернута эта книга, была настолько стара, что выглядела бледно-коричневой.

Иван Степанович осторожно развернул ее и положил передо мной, не произнося ни слова.

Я знал, что должен увидеть…

Это была «Московская правда», газета, которую я привык прочитывать каждый день, только очень старая на вид. Я невольно взглянул на дату.

«Четверг. 3 июля 1969 года».

А у нас только-только начинал заниматься день субботы – 28 июня 1969 года.

РАССКАЗ ИВАНА СТЕПАНОВИЧА

«Это произошло глубокой осенью сорок первого года. Страна была охвачена пожаром войны. Немецко-фашистские войска фельдмаршала Манштейна ворвались в Крым и приближались к Феодосии. Началась героическая эпопея обороны Севастополя.

Я этой весной окончил среднюю школу в Феодосии, где жил в доме своего дяди, брата отца, и намеревался осенью держать экзамены в институт. Война нарушила мои планы. Она застала меня в Коктебеле у. родителей, в доме, где я родился и вырос и где проводил каждое лето. Вместо подготовки к экзаменам я готовился к вступлению в армию.

Мои родители не допускали и мысли о возможности остаться в родном доме, под властью оккупантов, но по ряду причин, о которых долго рассказывать, отец вынужден был задержаться, и мы эвакуировались последними из гражданского населения Коктебеля.

Моя мать была очень заботливой и аккуратной хозяйкой. Все вещи, которые мы должны были взять с собой, заранее отобранные, утром этого дня были упакованы. Отец ушел заканчивать свои дела на работе, а без него мы не могли приступить к закапыванию в землю того, что не могли увезти и не хотели оставлять фашистам.

Около четырех часов дня я оказался свободным и сказал матери, что хочу пройти на берег, проститься с нашей бухтой.

– Только не опаздывай к обеду, – сказала она. – Отец вернется к шести. У нас еще много дела.

Я обещал ей вернуться ровно через два часа. При этом я посмотрел на часы, подаренные мне отцом по случаю окончания средней школы.

Стрелки показывали ТРИ ЧАСА ПЯТЬДЕСЯТ МИНУТ.

Я вышел из дому.

Обычно в ноябре приезжих бывало значительно меньше, чем даже в октябре, но все же всегда можно было встретить гуляющих по берегу. Но этой осенью приезжих вообще не было, а местным жителям было не до прогулок. Пляж был совершенно пустынным. Я сел на гальку, не выбирая места, и, как всегда, залюбовался переливчатой красотой моря, которой не уставал любоваться с того времени, когда впервые сознательными глазами взглянул на окружающий меня мир.

Могло ли прийти мне в голову, что это место, на которое я случайно опустился и где бывал, наверное, сотни раз, чем-то отличается от других мест на пляже, что оно представляет собой единственное место на земном шаре, где уже двадцать восемь лет (в каком смысле, вы поймете позже) существует… впрочем, не будем забегать вперед!

Я узнал о тайне этого места ровно в четыре часа.

Произошло это так.

Я посмотрел на Кара-Даг. Меня всегда поражало сходство части его вершины с маской Пушкина, копию с которой я несколько раз видел в музее.

«Кто знает, – подумал я, – уцелеет ли эта игра природы после того, как над Кара-Дагом промчится вихрь войны? Достаточно одного снаряда – и «маска» исчезнет…»

КОГДА Я ПОВЕРНУЛ ГОЛОВУ, РЯДОМ СО МНОЙ СИДЕЛ КАКОЙ-ТО ЧЕЛОВЕК!

Это показалось мне очень странным, я не слышал, как он подошел, хотя и обладал всегда острым слухом.

Этого человека я прежде никогда не видел и понял, что он не местный житель. В то же время я точно знал, что в поселке нет ни одного приезжего. Откуда же он взялся?

На вид ему было, примерно, лет сорок. Он был чисто выбрит, очень смугл, и чертами лица походил на грузина. Блестящие черные волосы были аккуратно расчесаны на боковой пробор. Зелено-карие глаза восточного разреза смотрели на меня пристально и, как мне показалось, с интересом, даже с любопытством.

Больше всего меня удивила одежда этого человека. На нем был очень хорошо сшитый черный костюм, кремового цвета рубашка и черный галстук. На ногах шелковые дорогие носки и лакированные, также черные, полуботинки. На безымянном пальце правой руки, где обычно носят обручальное, я заметил кольцо, но не золотое, а из какого-то синего металла. Таких колец мне не приходилось видеть.

Весь его вид, нарядный, даже изысканный, был совершенно неуместным на пляже. Он подошел бы скорее к театральному залу.

Странный человек сидел рядом со мной на гальке, перемешанной с песком, видимо нисколько не опасаясь за свой праздничный костюм. И смотрел на меня не отрываясь.

А потом НЕОЖИДАННО ОБНЯЛ МЕНЯ, НА МГНОВЕНИЕ ПРИЖАЛ К СЕБЕ, ОТОДВИНУЛ и, продолжая так же пристально смотреть в мое лицо, сказал:

– Так случилось! Здравствуй, мой юный друг!

– Здравствуйте! – ответил я машинально, еще не придя в себя от неожиданности.

– Ты меня не бойся, – сказал он. – Я Друг!

– Почему я должен вас бояться?

– Тем лучше, если так!

Он говорил по-русски чисто, но я понял, что он иностранец. Не из-за акцента, у него не было никакого акцента, а из-за старательности, с которой он произносил каждое слово, заметно отделяя их друг от друга. У него не было немецкого языка, «слитности речи», свойственной людям, говорящим на родном языке. Но наш язык он знал хорошо.

– Кто вы такой? – спросил я.

– А разве я не похож на местного жителя?

– Не похожи. Вы одеты необычно для здешних мест и говорите по-русски как иностранец. И странно себя ведете. Я не понимаю, чего ради вы меня обняли.

– Ты прав, – сказал он. – Мое появление и образ действий должны показаться странными.

– Я не заметил, как вы подошли.

– Я не подходил, – сказал он.

– Это еще более странно. Если вы были здесь, то почему я вас не видел?

– Я не совсем точно выразился. Я был здесь и не здесь. Для тебя я здесь только несколько минут.

– Ничего не понимаю, – сказал я.

Думал ли я в тот момент, что передо мной сумасшедший? Точно помню, не думал. У безумных не бывает таких ясных и умных глаз. Весь его облик внушал доверие и, одновременно, был загадочным. Одежда, иностранный выговор, странные фразы – все было непонятным. У меня мелькнула мысль, что он немецкий шпион, это я помню.

– Раньше ты не мог меня видеть, – пояснил он. – Для тебя я появился здесь как бы из ничего.

– Жаль, что я пропустил этот момент, – сказал я (сам теперь удивляюсь тогдашнему моему спокойствию). – Я смотрел в другую сторону.

– Я начинаю думать, – сказал он, – что мне очень повезло. Ты понимаешь, кто я такой?

– Я же вас спрашивал, кто вы. Значит, не понимаю. Если бы не ваш внешний вид, я мог бы сказать, что вы выходец с того света.

Он не понял смысла моей фразы. Вернее, понял совсем иначе, чем следовало. Об этом свидетельствовал его ответ.

– Поразительно! – сказал он. – Разве у вас были уже посланцы другого мира?

Сейчас, в тысяча девятьсот шестьдесят девятом году, любой юноша моих лет сразу бы понял смысл его слов. Но я тогда все еще ничего не понимал. Почему-то я решил, что он шутит.

– Нет, – ответил я, – не были. Но когда-нибудь они должны появиться. Я читал об этом… у Беляева.

Я не помнил, было ли у Беляева хоть одно произведение на тему об обитателях других миров, но мне казалось, что у него такое произведение должно быть.

– Беляев – это ученый? – спросил он.

– Нет, писатель.

– Ты спокойный и выдержанный юноша, – сказал он. – И это очень хорошо. Но если я человек с другой планеты, то разве тебя не удивляет, что я говорю на твоем языке?

– А кто вам сказал, что это меня не удивляет? Наверное, вы у нас не в первый раз.

По этой фразе можно подумать, что я наконец понял, кто он такой. Но это было не так, я по-прежнему ничего не понимал и вел шутливый разговор, ожидая, когда он сам начнет говорить серьезно.

– Да, – ответил он. – Я второй. Двадцать восемь лет назад к вам приходил первый.

– Почему же мы ничего об этом не знаем?

– По двум причинам. Он ни с кем у вас не встретился, потому что попал сюда ночью и пробыл всего несколько минут. А вторая причина в том, что вы могли узнать об этом через двадцать восемь лет.

Только потом, уже в воспоминаниях, я обратил внимание на грамматическую странность этой его фразы. Тогда я удивился только ее прямому смыслу.

– Двадцать восемь и еще двадцать восемь, – сказал я. – Трудно понять, что вы хотите сказать этим.

– Трудно потому, что ты меня вообще не понимаешь. Двадцать восемь лет для нас – это те же двадцать восемь лет для вас, но только не назад, а вперед.

Только тут я начал понимать, что он и не думает шутить со мной, а говорит вполне серьезно. И мое странное спокойствие сменилось волнением. Я хорошо помнил уроки математики в школе и основные понятия о теории относительности, о которых, сверх программы, рассказывал нам учитель. Как-то внезапно до моего сознания дошло… и я понял все необычное значение этой встречи на пляже. Понял потому, что поверил…

– Объясните! – попросил я, заметив, что мой голос невольно дрогнул.

Видимо, и он заметил это, потому что МЯГКИМ ДВИЖЕНИЕМ ПОЛОЖИЛ СВОЮ РУКУ НА МОЮ И СЛЕГКА СЖАЛ ЕЕ, КАК БЫ УСПОКАИВАЯ МЕНЯ.

– Не волнуйся, – сказал он. – Все это естественно, хотя и необычно для тебя. Мы живем в параллельных мирах, но наше время течет, относительно вашего, в обратную сторону.

Прикосновение его руки действительно успокоило меня. Может быть, потому, что я все же не до конца осознал происходившее. Я спросил первое, что пришло мне в голову:

– Значит, вы родились не в прошлом, а в будущем?

– Для тебя – да! Так же, как и ты для меня родился тоже в будущем.

– Или, иными словами, еще не родился.

– Для моего восприятия именно так. Тут у меня появилась нелепая мысль, которая показалась мне глубокой.

– Значит, – сказал я, – находясь здесь, у нас, вы молодеете с каждой минутой. И можете вернуться в ваш мир ребенком.

– Странная идея! – сказал он. – Время едино, это абстрактное понятие. Я нахожусь здесь и продолжаю жить точно так же, как прежде, если не считать, что я на другой планете. И с каждой минутой не молодею, как ты сказал, а старею.

– Но, вернувшись в ваш мир, вы попадете в прошлое?

– Да!

– Я не знаю, сколько вам лет, – сказал я с непонятным ожесточением, – но, пробыв у нас столько же и вернувшись, вы сможете присутствовать при собственном рождении.

Мне казалось, что мои рассуждения глубоки и безупречно логичны.

– У тебя что-то путается в голове по этому вопросу, – сказал он. – Но это неудивительно. Когда первые ваши люди приходили к нам, у нас возникла такая же путаница.

– Наши люди приходили к вам? Когда это было?

– В вашем мире это не было, а будет. Через триста лет.

Я опять начал волноваться. Все, что он говорил, было так странно, что у меня стали путаться мысли.

Он понял и это.

– Наш разговор нельзя вести бессистемно, – сказал он. – Ты все поймешь, но не сразу. Давай говорить по порядку. Ты согласен?

Я молча кивнул.

– Мы очень надеялись, – продолжал он, – что я попаду к вам днем и встречу не одного человека, а многих. И что среди них окажется человек, близкий к науке…

– Вы можете… – перебил я его и осекся. Я вспомнил, в какое время он к нам попал. – Вы могли бы поехать в большой город, но сейчас это невозможно.

– Почему?

– У нас идет война.

– Война, – повторил он. – Мы допускали нечто подобное. Видимо, мы не все поняли и сильно ошиблись в сроках. (Я не обратил внимания на эту странную фразу, только впоследствии поняв ее смысл.) Когда первые ваши люди приходили к нам, войн у вас уже не было. Не будет, – поправился он. – Ну, что ж! Раз так случилось, это вторая причина, что придется воспользоваться тобою. А первая заключается в том, что я все равно не смог бы никуда ехать.

– Почему? – в свою очередь спросил я.

– Потому что я не могу покинуть этого места. Техника перехода только начинает развиваться у нас. Пока это опыты, не более. Придется воспользоваться тобою, – сказал он еще раз.

– В каком смысле воспользоваться?

Он улыбнулся.

– В том, что от тебя мы хотим узнать кое-что о вашем мире. Теперешнем, – подчеркнул он. – О вашем мире через триста лет мы немного знаем,

– Немного?

– Да, очень мало. Я уже говорил тебе, что мы живем в параллельных мирах. Приход ваших людей был так же внезапен для нас, как мой для тебя. И их пребывание у нас было столь же кратким, как будет мое.

– Вы уйдете, никого не увидев, кроме меня?

– Да, так случилось. – Он повторил это уже в третий раз. – Но если ты согласишься нам помочь, то сделаешь много.

– Я с удовольствием помогу вам.

– Тогда не будем терять времени. Расскажи мне коротко, кто ты.

– Я могу сказать очень мало.

– Это ничего.

Я рассказал ему мою краткую биографию и, более подробно, о последних событиях в Крыму.

Он слушал очень внимательно, и было видно, что старался запомнить мои слова.

– Значит, – сказал он, – в твоем распоряжении часа полтора. Мы встретились примерно полчаса назад.

Я посмотрел на часы. Они показывали ПЯТНАДЦАТЬ МИНУТ ПЯТОГО.

– Прошло только пятнадцать минут, – сказал я. – В моем распоряжении час и сорок пять минут. Я обещал вернуться домой к шести. Но я могу задержаться.

– Ни в коем случае, – сказал он. – Но и этого времени достаточно, если правильно им воспользоваться. Он на минуту задумался.

– Да! – сказал он, видимо, сам себе. – Так будет лучше всего. – Потом, повернувшись ко мне, спросил: – Ты готов повторить мой опыт? – И, видя недоумение на моем лице, добавил: – Хватит ли у тебя смелости перейти ненадолго в наш мир?

Сказать, что это неожиданное предложение меня ошеломило, значит не сказать ничего. Чувство, которое я испытал, когда до моего сознания (не сразу!) дошел смысл сказанного, трудно передать словами. Я, во всяком случае, не берусь его описать.

Не забудьте о том, когда все это происходило. Возможно, и даже наверное, юноша моих лет, живущий теперь, в наше время, отнесся бы иначе, чем я. К мысли о чужепланетниках, контактах с иным разумом, о посещениях других планет теперь привыкли. И не потому, что вы, писатели-фантасты, приучили молодежь к этим мыслям. Они навеяны всем ходом развития науки, началом космической эры в истории человечества, всем, что происходило и происходит на наших глазах. В то время обо всем этом никто не думал или почти никто. Молодежь моего времени, как это и полагается молодежи, зачитывалась произведениями Жюля Верна, Уэллса, Беляева, но не так, не с такими мыслями, как теперь. Встреча с чужим разумом выглядела сказкой, и именно так воспринимался роман Уэллса «Борьба миров». Возможно, я ошибаюсь, но на меня, например, этот роман произвел, в свое время, впечатление сказки, увлекательной, но совершенно неправдоподобной. К тому же, я вообще мало читал фантастику, которая меня почти совсем не интересовала, предпочитая ей исторические романы, вроде «Айвенго».

Все это я говорю для того, чтобы вы ясно представили себе, к какому типу молодого человека я тогда принадлежал. И вот именно мне, менее других подготовленному, никогда прежде не думавшему ни о чем подобном, семнадцатилетнему пареньку, только что покинувшему школьную скамью, неожиданно и совсем просто было сказано:

– Хватит ли у тебя смелости перейти в наш мир?

Словно этот человек, внешне ничем не отличавшийся от других людей, спрашивал, не соглашусь ли я съездить на часок в Феодосию.

Я уже упоминал в своем рассказе, что до сих пор не перестаю удивляться тому, что встреча с тем, кого в наше время назвали бы «пришельцем», не произвела на меня особо сильного впечатления. Возможно, что в этом сыграло роль поразительное тождество его с человеком Земли. Я как-то сразу поверил в его реальность, если можно так выразиться. И ни на секунду не усомнился в полной серьезности его более чем необычайного предложения.

Еще больше меня удивляет, что я тогда, не задумываясь, ответил согласием и даже ВСКОЧИЛ, выражая этим полную готовность к немедленному действию.

ОН ОДОБРИТЕЛЬНО УЛЫБНУЛСЯ И, ПОТЯНУВ МЕНЯ ЗА РУКУ, ЗАСТАВИЛ ОПУСТИТЬСЯ НА ПРЕЖНЕЕ МЕСТО.

– Не торопись, – сказал он. – У нас времени немного, но его можно использовать полностью или частично. Я хочу использовать его полностью. А как ты?

– Конечно, – ответил я, – но пока не понимаю…

– Сейчас поймешь, – сказал он. – Ты обратил внимание на мое поведение?

– Вы очень спокойны.

– Не только спокоен. Я сижу почти неподвижно. Это имеет большое значение. И прошу тебя делать то же. Старайся шевелиться как можно меньше. Зачем это нужно, я объясню потом. Так вот, – продолжал он, после небольшой паузы, – из твоего рассказа я понял, что тебя ждут дома к шести часам. И будет лучше всего, если ты вернешься именно к шести. Мне кажется, что это просто необходимо! Чтобы иметь больше времени в нашем мире, ты совершишь переход за минуту до шести часов. Тогда в твоем и нашем распоряжении будет более полутора часов. По-моему, этого достаточно.

– Почему же не два? – спросил я, легко поняв, что он имеет в виду.

– Потому, что первые минуты нашего знакомства ты был очень неспокоен, много двигался и у тебя были слишком острые ощущения. Законы перехода еще не изучены нами, мы проходим стадию первых опытов. Никому неизвестно, что может произойти, если ты, например, вернешься назад раньше, чем пришел сюда, на берег, и встретился со мной. Получится совмещение двух разных событий в одном отрезке времени. К чему это приведет?… Ваши отдаленные потомки, приходившие к нам триста лет назад, тоже этого не знали. Но они предупреждали, что риск велик и его допускать нельзя. Мы следуем этим указаниям.

– А еще более давно? – спросил я. – Разве наши люди приходили к вам только один раз?

– Не знаю! У нас нет никаких сведений о более ранних посещениях людей вашего мира. Почему нет? Это загадка для нас. И мы уже никогда этого не узнаем. Вы – другое дело. Точно так же будет и с вами. Ты сам сказал, что о приходе первого нашего человека у вас никто не слышал…

– Вы же объяснили мою ошибку, – вставил я.

– Погоди! Переход этот произошел для вас в будущем, и потому вы еще не можете о нем знать. Но твои слова свидетельствуют и о другом. Вы ничего не знаете о нас вообще. Этого не могло быть, если бы мы посетили вас в третий и в четвертый раз. Ведь эти посещения были бы для вас в прошлом.

– Может быть, я не знаю.

– Это вряд ли. Такое событие должно быть известно всем.

– Выходит, – сказал я, – что вы больше никогда к нам не придете.

– Получается так.

– Как странно! – сказал я. – Для вас второй визит наших людей произошел раньше первого, а третий раньше второго. Если они были, конечно. Вы говорите, что вы – второй, а первый ваш визит еще только будет. Трудно представить себе все это реально.

– Да, очень трудно, – согласился он. – Но это факт. В будущем мы узнаем эти законы и научимся пользоваться ими. Так же, как вы.

– Вы говорите так, будто мы уже знаем эти законы.

– Верно! Но это происходит именно вследствие трудности, о которой ты сам только что говорил. В моем сознании ваша наука находится на триста лет впереди нашей. Для вас, конечно, наоборот.

Он задумался, а я не решался прервать его размышления. Мы просидели молча минут пятнадцать. В моей голове роились бесчисленные мысли, полный сумбур. Все же я отчетливо помню каждую из них. Странным и очень необычным было тогда мое состояние. Еще более странно, что я совсем не думал о том, что мне предстояло через какой-нибудь час.

Ожидая, когда он опять заговорит, я машинально следил за маленьким, неведомо откуда взявшимся на безоблачном небе облачком, которое медленно, СЛОВНО ЛЕНИВО, ПРИБЛИЖАЛОСЬ К СОЛНЦУ И НА МИНУТУ ЗАКРЫЛО ЕГО.

Он сказал:

– Разве тебе нечего спросить у меня?

– Слишком много, – ответил я. – Мне трудно разобраться в своих мыслях.

– Это пройдет, – сказал он.

– Например, так. Почему вы легко оперируете временем? Я имею в виду минуты, часы, годы. Разве у вас они те же, что и у нас?

– Да, те же. Мы живем в параллельных мирах. Наша планета и ее обитатели тождественны вашей планете.

– А история?

– Именно этот вопрос занимает нас больше всего. Потому-то мы и хотим, чтобы ты посетил наш мир. Нам хочется знать вашу историю. И сравнить ее с нашей.

– Где находится ваша планета?

– На этот вопрос тебе никто не ответит. Она здесь, совсем рядом! Но мы не видим вас, а вы не видите нас, Почему? Мы этого не знаем.

– Как же вы могли вообще заподозрить существование нашей планеты?

– Мы узнали о вас от ваших людей, пришедших к нам.

– А откуда они могли узнать?

– Этого мы также не знаем. Очевидно, научный прогресс пойдет у вас быстрее, чем шел у нас. Через триста лет вы будете знать больше, чем мы сейчас. Я не могу тебе сказать ничего более определенного.

– Почему вам понадобилось двадцать восемь лет для того, чтобы повторить первый опыт, о котором вы говорили?

– Потому что для осуществления перехода нужна огромная энергия. Мы не могли накопить ее раньше, чем за двадцать восемь лет. Не можем же мы для научных опытов лишать энергии всю планету.

– А сейчас?

– Сейчас мы воспользовались запасами, специально собранными за эти годы.

– И эта энергия расходуется непрерывно, пока вы находитесь здесь?

– Нет, она нужна только для самого перехода от нас к вам и обратно.

– А ее хватит для моего перехода? Ведь вы на это не рассчитывали.

– Рассчитывали, – ответил он. – И даже на большее.

– На что?

Он не ответил. Казалось, что его что-то беспокоит. И я впервые подумал, что опыт, на который я дал согласие, может оказаться небезопасным для меня.

Он догадался о моих мыслях. Как? Возможно, по выражению моего лица. Вообще этот человек был необычайно прозорлив и наблюдателен. Он сказал тут же:

– Для тебя нет никакой опасности. Иначе я не предложил бы тебе перейти к нам.

– Но вас что-то беспокоит.

– Да, – ответил он. – Я вспомнил… Когда мы планировали переход вашего человека, то упустили из виду мое положение. – Он снова задумался, а я замер от страха. Что, если то, о чем он вспомнил, помешает мне перейти в их мир? Что, если этот переход не сможет состояться? Я понял, что мне мучительно хочется увидеть их мир, что для меня будет огромным несчастьем, если этого не произойдет. А ведь казалось бы, что это должно меня обрадовать, не правда ли? Потом он снова заговорил, но как-то отрывисто, не связно, точно думал вслух:

– Ты перейдешь к нам на полтора часа… Вернешься полтора часа тому назад. Для меня пройдет тут три часа… Нет, этого делать нельзя… Как быть?…

– По вашему желанию, – сказал я, – мы оба участники одних и тех же событий. Объясните, чтобы я понял.

– Ты прав! – сказал он. – Слушай меня! Мы наметили мое пребывание у вас на два часа. На всякий случай я провел в неподвижности, в изолированном помещении, два с половиной. А потом состоялся мой переход. Они могли бы вернуть меня не через два часа, а через два с половиной. Это так! (Под словом «они» он подразумевал своих соотечественников.) Но что будет, если я проведу здесь три часа? Или если ты вернешься и не застанешь меня? Об этом мы не подумали. Это будет тем самым совмещением разных событий в одно время, о котором нас предупреждали ваши потомки. Единственный выход, – перейти к нам не тебе одному, а нам обоим. Тогда физические условия останутся неизменными. Да, только так! – Он опять думал вслух (почему-то по-русски). – Тогда не будет разницы… Но дадут ли они достаточный импульс для двоих?… Что случится, если он окажется недостаточным?… Конечно, мы просто останемся здесь… Именно здесь… Оба! – Тут он перешел на свой язык, и я, естественно, ничего понять не мог.

– Рискнем? – спросил он вдруг, как мне послышалось, с веселой ноткой в голосе.

– Рискнем! – сказал я с готовностью.

– Ты молодец! – сказал он.

Я думал, что он протянет мне руку, но он остался неподвижным. И, вспомнив его просьбу, я тоже старался не шевелиться. Зачем это нужно, я не понимал, но чувствовал, что это очень важно.

Он посмотрел на мои часы (своих у него, видимо, не было). ОНИ ПОКАЗЫВАЛИ ПОЛОВИНУ ШЕСТОГО.

– Теперь скоро! – сказал он.

Мы опять надолго замолчали. Я всеми силами старался совладать с волнением, но оно становилось все сильнее.

В этот момент на пустынном пляже показался какой-то человек, шедший в нашем направлении. Когда он приблизился, я узнал его. Это был наш сосед по дому.

Быстрым шагом ОН ПРОШЕЛ МИМО, НЕ ГЛЯДЯ НА НАС.

Я знал, что если буду молчать, мое волнение только усилится, и спросил:

– Откуда вы так хорошо знаете наш язык? Или наши потомки триста лет спустя… то есть я хотел сказать триста лет назад, говорили на таком же языке?

– На очень похожем, но не на таком.

– Откуда же?

Он снова посмотрел на мои часы. Видимо, и он волновался не меньше, чем я. А может быть, и больше. Ведь он знал, что нас ожидает и какие опасности нам грозят, тогда как я не знал ничего.

Говорят, что неизвестная опасность пугает больше, чем известная. Мне кажется, что, возможно, и наоборот. В тот момент, во всяком случае, было вполне вероятно, что его волнение сильнее. Если я готовился впервые проникнуть в иной мир, то и он был у нас впервые, да к тому же брал на себя ответственность (хотя бы моральную) за мою жизнь. Его фраза: «Иначе я не предложил бы тебе перейти к нам»-говорила о том, что эту ответственность он сознавал и относился к ней отнюдь не легкомысленно.

Помню, что при этом я подумал, что, рассказав ему мою биографию, не спросил его, кто он сам. Задавать этот вопрос человеку, по крайней мере вдвое старшему, казалось невежливым. Почему? Видимо, потому, что он был до неправдоподобия похож на обычного человека, «землянина», как пишут теперь в фантастических книгах.

– Не будем пока касаться этого вопроса, – сказал он. – У нас осталось мало времени. Через полтора часа мы встретимся снова на этом месте, и тогда я отвечу подробно на любой твой вопрос.

Неожиданно у меня появилась мысль, которую я не мог не высказать, хотя он явно не хотел больше разговаривать.

– Когда мы «уйдем» к вам, – сказал я, – то исчезнем с этого места?

– Конечно!

– А если в это время кто-нибудь будет смотреть в нашу сторону?

– Кто-нибудь мог видеть и мое появление, – ответил он. – Мы хотели, чтобы произошло именно так. А я хотел бы, чтобы увидели твое и мое исчезновение.

– Зачем?

– Чтобы твой рассказ был достовернее.

– Вы хотите, чтобы люди узнали о вас?

– Разумеется! – сказал он. – Но они не узнают.

– Почему вы так уверены в этом?

– Потому что ваши потомки ничего о нас не знали. Признаюсь, что при этих словах я вздрогнул. И именно потому, что они меня испугали.

– Может быть, – робко сказал я, – это произошло потому, что мне не суждено вернуться.

– Ты странно говоришь, – сказал он. – «Суждено»… Впрочем, это понятно. Не вернуться ты никак не можешь. Никаких причин опасаться этого нет.

– Почему же они не знали?

– Я попал к вам в неудачное время. Нас никто не увидит и твоему рассказу никто не поверит. Вот и все!

– А разве нельзя принести от вас доказательства?

– Нет, нельзя. Но об этом мы поговорим также потом. Время истекает. Молчи! И лучше всего закрой глаза.

Я послушался его совета, но, прежде чем закрыть глаза, посмотрел на часы.

БЫЛО БЕЗ ДВУХ МИНУТ ШЕСТЬ.

Он безусловно понял, что я испугался, но не счел нужным спросить меня еще раз, согласен ли я после его слов идти с ним. А я чувствовал себя словно подопытный кролик, которого привязывают к лабораторному столу. И страшно и нет сил для сопротивления. Скорее всего, это чувство появилось потом при воспоминаниях об этих секундах. Тогда я, видимо, ни о чем не думал.