Текст книги "Дело об убийстве [Отель «У погибшего альпиниста»]"

Автор книги: Аркадий и Борис Стругацкие

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

В дверях, весь какой-то корявый и неестественный, стоял господин Луарвик Луарвик. Пиджак сидел на нем как-то особенно криво, брюки сползли и имели такой вид, словно их жевала корова.

– Один небольшой, но важный разговор, – объявил он.

– В чем дело? – спросил инспектор, собирая патроны и вставляя обойму в пистолет. Луарвик, по-птичьи наклонив голову, осматривал комнату. – Не ищите, чемодана здесь нет. Вы готовы отвечать на мои вопросы?

– Не надо вопросов, – сказал Луарвик. – Надо быстро убрать чемодан. Это не чемодан. Футляр. Внутри прибор. Олаф не убит. Олаф умер. От прибора. Прибор очень опасный – угроза для всех. Олаф дурак – он умер. Мы умные – мы не умрем. Скорее давайте чемодан.

– Так, – сказал инспектор. – Хорошо. Я вам дам чемодан. Что вы станете с ним делать?

– Увезу подальше. Попробую разрядить.

– Прекрасно, – сказал инспектор. – Поехали. – Он шагнул к двери. – Ну? Что же вы стоите?

Луарвик молчал.

– Не годится, – сказал он наконец. – Попробуем по-другому. – Он полез за пазуху и вытащил толстенную пачку банкнот. – Я даю деньги. Много денег. Вы даете мне чемодан. – Он положил пачку на стойку.

– Сколько здесь? – спросил инспектор.

– Мало? Тогда еще вот. – Луарвик полез в боковой карман, вытащил еще одну такую же пачку и бросил ее рядом с первой.

– Господи!.. – пробормотал хозяин ошеломленно.

– Сколько здесь денег? – повторил инспектор, повысив голос.

– Я не знаю, но все ваши, – ответил Луарвик.

– Ах, не знаете? А где вы их взяли? Вы явились сюда с пустыми карманами. Кто вам их дал? Мозес?

Луарвик молча попятился к двери.

– Вот что, Луарвик, – сказал инспектор. – Эти деньги я конфискую. Алек, вы свидетель: попытка подкупа.

Он взял обе пачки и, сложив в одну, взвесил на ладони.

– Вы взяли деньги? – оживился Луарвик. – А где чемодан?

– Я их конфисковал.

– Конфисковал… Хорошо. А где чемодан?

– Вы не понимаете, что такое «конфисковал»? – сказал инспектор.

– Так вот пойдите и спросите у Мозеса…

Луарвик пятясь вышел. Инспектор отдернул штору – за окном было утро.

– Здесь, наверное, тысяч сто, – сказал хозяин. – Неужели этот чемодан столько стоит?

– Наверное, гораздо больше, – сказал инспектор. – Мозес… Мозес или Хинкус… – Он помолчал. – Ну ладно. Сейчас я попробую запустить хорька в этот курятник…

* * *

В столовой еще никого не было. Кайса расставляла тарелки с сандвичами. Инспектор выбрал себе место спиной к буфету, лицом – к входной двери, взял сандвич и, нехотя жуя, стал ждать. Часы пробили девять, и вошел Симоне – в толстом пестром свитере, свежевыбритый, но с помятым лицом.

– Ну и ночка, инспектор, – сказал он, усаживаясь. – Я и пяти часов не спал. Нервы разгулялись. Все время кажется, будто тянет мертвечинкой по дому… Нашли что-нибудь?

– Смотря что, – сказал инспектор мрачно.

– Ага… – сказал Симоне и неуверенно хохотнул. – Вид у вас неважный.

Вошла Брюн, по-прежнему в очках, с прежним нахально задранным носом. Она буркнула неразборчиво: «Привет» – и села, нахохлившись, уткнувшись в тарелку.

– Коньяку бы сейчас выпить… – сказал Симоне с тоской. – Но ведь неприлично… Или ничего? А, инспектор?

Инспектор пожал плечами и отхлебнул кофе.

– Жаль, – сказал Симоне. – А то бы я выпил…

В коридоре послышались шаги, инспектор весь поджался, уставясь в дверь. Вошли Мозесы. Эти были как огурчики. То есть это госпожа Мозес была как огурчик, как персик, как ясное солнышко. Но и старик был по-своему хорош: в петлице у него шевелилась астра, благородные кудри пушисто серебрились вокруг маковки, аристократический нос был устремлен вперед и вниз.

– Доброе утро, господа! – хрустально прощебетала мадам.

Инспектор покосился на Симоне. Симоне косился на госпожу Мозес. В глазах его было какое-то недоверие. Потом он судорожно передернул плечами и схватился за кофе.

– Прелестное утро! Так тепло, солнечно… Бедный Олаф – он не дожил до этого утра.

– Как ваши дела, дорогой инспектор? – осведомился господин Мозес, искательно глядя на инспектора.

– Следствие напало на след, – сообщил тот. – В руках у полиции ключ. Много ключей. Целая связка.

Симоне снова загоготал было, но сразу же сделал серьезное лицо. Дверь отворилась, и на пороге появился Луарвик Луарвик в сопровождении хозяина.

– Доброе утро, господа! – произнес хозяин. – Позвольте представить вам господина Луарвика Луарвика, прибывшего к нам сегодня ночью…

– Очень приятно, господин Луарвик, – сказал Мозес, покровительственно улыбаясь.

Хозяин усадил Луарвика за стол и вопросительно посмотрел на инспектора. Инспектор наклонил голову, и хозяин тотчас же вышел.

Луарвик оглядел стол, выбрал крупный лимон и стал его есть, откусывая вместе с кожурой. По узкому подбородку его потек на пиджак желтоватый сок. У инспектора свело скулы, и он снова стал смотреть на дверь. А в дверь уже осторожно протискивался Хинкус. Он вошел и сразу остановился. Мозес равнодушно-приветливо покивал ему и вновь обратился к своему кофе. А вот Хинкус с лицом совладать не сумел. Сначала вид у него сделался совершенно обалделый, затем на лице явственно проступила радость, он даже заулыбался совершенно по-детски, потом перехватил удивленный взгляд инспектора, потупился и направился к своему месту.

– Как вы себя чувствуете, Хинкус? – спросил Симоне.

Хинкус вскинул на него вдруг ставшие бешеными глаза.

– Я-то себя ничего чувствую, – сказал он, усаживаясь. – Вы кое у кого другого спросите, как он себя чувствует…

– То есть как это? – удивился Симоне.

– А вот так… – Хинкус бешено уставился на Мозеса. – Что – не выгорело дельце? Сорвалось, а, старина?

До крайности изумленный господин Мозес откинулся на спинку кресла.

– Это вы мне? – спросил он.

– Ладно, ладно, – пробормотал Хинкус, с остервенением запихивая салфетку себе за ворот. – Замнем для ясности… – Он обеими руками взял большой сандвич, краем заправил его в рот, откусил и, ни на кого не глядя, принялся жевать.

– Господин Хинкус сегодня встал с левой ноги, – безмятежно улыбаясь, сказала госпожа Мозес. – Он, наверное, плохо спал, и ему приснилось что-нибудь нехорошее…

Хинкус коротко глянул на нее и сейчас же отвел глаза. За столом воцарилось неловкое молчание. Неловко было всем, кроме Луарвика. Луарвик, казалось, ничего не видел и не слышал. Он ел второй лимон. Хозяин поспешно сказал:

– Господа, я понимаю – нервы напряжены. Но мы должны помнить, что следствие находится в надежных руках господина инспектора Глебски, а тот факт, что мы оказались временно отрезаны от внешнего мира…

– Одну минуточку, – сказал инспектор. – Я имею сообщить следую– щее. Какие-то мерзавцы избрали этот отель местом сведения своих личных счетов. Предупреждаю, что два часа назад я воспользовался любезностью господина Сневара и отправил с почтовым голубем донесение в окружную полицию. Полицейский вертолет должен быть здесь с часу на час. А потому я предлагаю упомянутым мерзавцам прекратить всякую преступную деятельность, дабы не ухудшать своего и без того безнадежного положения. Благодарю за внимание, господа.

– Ах, как интересно! – восхищенно воскликнула госпожа Мозес. – Значит, среди нас есть бандиты? Ах, инспектор, ну хотя бы намекните, мы поймем!..

Инспектор не ответил. Разговор больше не возобновлялся, тихонько звякали ложечки в стаканах, все продолжали завтракать в молчании, не глядя друг на друга.

Первым поднялся Симоне. Он предложил руку госпоже Мозес, и они вместе покинули столовую. Господин Мозес извлек из-за стола Луарвика, поставил его на ноги, и тот, меланхолично дожевывая лимон, потащился за ним, заплетаясь башмаками. Потом ушла и Брюн. За столом остался только Хинкус. Он сосредоточенно ел, словно намеревался заправиться на долгий срок. Кайса собирала посуду, хозяин помогал ей. Инспектор неторопливо курил, разглядывая Хинкуса прищуренными от дыма глазами. Когда тот, наконец, поднялся тоже, инспектор сказал:

– Подождите-ка, Хинкус. Нам надо поговорить.

– Это насчет чего? – угрюмо осведомился Хинкус.

– Да насчет всего.

– Не о чем нам говорить. Ничего я по этому делу не знаю.

– А это мы сейчас увидим, – сказал инспектор. – Пойдемте-ка в бильярдную… Алек, будьте добры, спуститесь в холл и посидите там, как сидели ночью. Понимаете?

– Понимаю, – сказал хозяин. – Будет сделано.

Инспектор распахнул дверь в бильярдную, залитую ярким утренним солнцем, и пропустил Хинкуса вперед. Хинкус вошел и остановился на жарких солнечных квадратах, сунув в карманы руки и жуя спичку. В зале гремела тарелками Кайса, напевая что-то тонким голоском. Инспектор взял у стены стул, поставил его на самое солнце и сказал: «Сядьте». Хинкус сел и сразу сощурился – солнце било ему в лицо.

– Полицейские штучки… – проворчал он с горечью.

– Служба такая, – сказал инспектор и присел перед Хинкусом на край бильярда, в тени. – Ну, Хинкус, так что там у вас произошло с Мозесом?

– С каким еще Мозесом? Я его и знать-то не знаю.

– Это вы тоже знать не знаете? – Инспектор вытащил пистолет, показал издали и положил на бильярд рядом с собой.

Хинкус быстрым движением перебросил изжеванную спичку из одного угла рта в другой. Он молчал. В дверь просунулась Кайса и пропищала:

– Подать что-нибудь?

– Идите, идите, Кайса, – нетерпеливо сказал инспектор. – Ступайте… Ну? – сказал он Хинкусу.

Хинкус проворчал:

– Ничего я по этому делу не знаю. А вот точно знаю, что жалобу на вас подам – за истязание больного человека.

– Хватит болтать, Филин! – гаркнул инспектор. – Ты гангстер! Тебя разыскивает полиция! Ты влип, Филин! Твои ребята не поспели, потому что случился обвал! А полиция будет здесь самое большее через два часа. И если ты хочешь отделаться семьдесят второй, тяни на пункт «це» – чистосердечное признание до начала официального следствия! Понял, какая картинка?!

Хинкус выплюнул изжеванную спичку, покопался в карманах и вытащил мятую пачку сигарет. Затем он поднес пачку ко рту, губами вытянул сигарету и задумался. Инспектор сидел на краю бильярда, свесив одну ногу, а другой упираясь в пол, курил и, зло усмехаясь, разглядывал струйки дыма в солнечном свете.

И тут Хинкус вдруг наклонился вперед, поймал его за свисающую ногу, изо всех сил дернул на себя и повернул. Инспектора снесло с бильярда, и он всеми своими девяноста килограммами, плашмя, физиономией, животом, коленями грянулся об пол.

* * *

Первое, что инспектор увидел, придя в себя, был плафон над бильярдом. По плафону бегали солнечные зайчики. Инспектор застонал и сел, прислонившись к ножке бильярда. Хинкус валялся неподалеку, скорчившись, обхватив руками голову, а над ним, как Георгий Победоносец над поверженным змием, возвышался Симоне с обломком тяжелого кия в руке.

– Вам повезло, инспектор, – сказал он, сияя. – Куда вам досталось? По плечу?

Инспектор кивнул. Говорить он не мог. Здоровой рукой достал из кармана платок и осторожно промокнул ссадину на лбу. Хинкус застонал, заворочался и попытался сесть. Он все еще держался за голову. Инспектор взял с подоконника графин, подобрался к Хинкусу и облил его водой. Хинкус зарычал и оторвал одну руку от макушки. Симоне присел на корточки рядом с ним.

– Надеюсь, я не перестарался? – озабоченно сказал он.

– Ничего, старина, все будет в порядке, – сказал инспектор. – Сейчас мы его живо приведем в порядок. Принесите-ка еще воды.

– И бренди! – с энтузиазмом подхватил Симоне.

– Правильно, – сказал инспектор.

Симоне принес еще воды и бутылку спиртного. Инспектор разжал Хинкусу рот и вылил в него полстакана коньяку. Остальные полстакана он выпил сам. Потом Хинкуса оттащили к стене, прислонили спиной, инспектор снова облил его из графина и два раза ударил по щекам. Хинкус открыл глаза и громко задышал.

– Еще коньяку? – спросил инспектор.

– Да… – сипло выдохнул Хинкус. Он выпил, облизнулся и спросил:

– Так что вы там говорили насчет семьдесят второй «це»?

– Признания пока еще не было, – напомнил инспектор.

– Сейчас будет, – говорил Хинкус. – Но семьдесят вторую «це» вы мне обещаете? Вот в присутствии этого физика-химика?

– Ладно, – сказал инспектор. – Рассказывай… И смотри, если ты хоть слово соврешь… Ты мне два зуба расшатал, сволочь…

– Значит, так… – начал Хинкус. – Меня намылил сюда Чемпион. Слыхали про Чемпиона? Еще бы не слыхать… Так вот, полгода назад пригребся в нашу компанию один тип. Звали его у нас Вельзевулом. Работал он самые трудные и неподъемные дела. Например, работал он Второй Национальный банк – помните? Или, скажем, задрал он броневик с золотыми слитками… В общем, красиво работал, чисто, но вдруг решил завязать. Почему – не знаю, я человек маленький, но говорят, что поцапался он с самим Чемпионом и рванул когти. Вот Чемпион и намылил нас кого куда – ему наперехват. Приказ был такой: засечь его, взять на мушку и свистнуть Чемпиона. Вот я его и засек здесь. Тут и все мое чистосердечное признание.

– Так, – сказал инспектор. – Ну и кто же у нас здесь Вельзевул?

– Ясно кто – Мозес.

– Та-ак. А кто такой Луарвик?

– Какой Луарвик? А, это который все лимоны жрал… Первый раз вижу.

– А Олаф? Тоже из вашей банды?

Хинкус прижал руку к сердцу.

– Вот тут, шеф, как на духу! Как в церкви, шеф! Сам ничего не знаю и ничего не понимаю. Я его не трогал. Одно скажу, шеф, – Вельзевул на мокрое дело ни за что не пошел бы: у него зарок такой – не убивать. У него тогда вся чародейская сила пропадет, если он живую душу загубит…

– Какая еще чародейская сила?

– Ха! – сказал Хинкус. – То-то и оно! Вельзевул, он что? Тьфу! Его соплей перешибить можно. А вот баба его… Ясное дело, кто сам не видел, тот не поверит, но я-то своими глазами видел, как она сейф в две тонны весом по карнизу несла…

– Ну-ну, Филин… – сказал инспектор.

– Что, не верите? – сказал Хинкус, криво усмехаясь. – Ну ладно, пускай я вру. А как броневик с золотом брали, знаете? Подошел человек, перевернул броневик на бок – голыми руками, – и пошло дело… В газетах же писали.

– Газеты врут, а ты повторяешь, – сказал инспектор.

– Повторяю… Чего мне повторять, когда я сам это видел… Да чего там: вот сейчас я вас, извиняюсь, как ребенка положил, шеф, а ведь вы мужчина рослый, умелый… Сами посудите, кто ж это меня мог таким манером скрутить и под стол засунуть?

– Кто? – спросил инспектор.

– Она! – В глазах Хинкуса плеснулся пережитый ужас. – Матерь пресвятая, сижу я там, а она стоит передо мной… то есть я сам и стою – голый, мертвый и глаза вытекли… Как я там с ума не свихнулся – не понимаю! Пью, пью и ведь не пьянею – как на землю лью!.. Господи, матерь пресвятая!.. Как она этот рельс взяла…

Хинкус сделал движение руками, словно завязывал что-то в узел. Лицо задергалось.

– Какой рельс? – ошеломленно пробормотал инспектор.

Симоне быстро налил полстакана и подал Хинкусу. Тот жадно высосал спиртное, утерся, глядя перед собой стеклянными глазами.

– Я ведь как думал: сяду на крыше, все вокруг видно, живьем, думаю, не выпущу ни за что. Пули, думаю, серебряные – возьмут… Тут-то он ее на меня и наслал… Она ведь любой вид принимать может… Думали, гады, меня с ума свести, да не вышло у них! Тогда она меня и скрутила. – Хинкус безнадежно махнул рукой. – «Люгер» отобрала – я ей сам отдал, на, думаю, возьми, отпусти только душу на покаяние…

– Какой рельс? – гаркнул инспектор.

– Хе!.. – сказал Хинкус. – Вы думаете, она кто? Баба? Она и не человек вовсе.

Инспектор свирепо глядел на него.

– Покойник она, – шепотом сказал Хинкус. – Днем живая ходит, а ночью мертвая лежит!

Симоне, только что хлебнувший бренди, поперхнулся и закашлялся. Инспектор растерянно поглядел на него. Кашляя, Симоне выпученными глазами смотрел на Хинкуса. Тогда инспектор сильно потер ладонями щеки и сказал сквозь зубы:

– Стоп, Филин. Оставим это. Объясни лучше, почему они тебя просто не шлепнули?

– Так я же говорю: нельзя ему людей убивать, нельзя. Это же все знают. Господи, да разве я взялся бы его выслеживать, если бы этого не знал?

– Пусть так. Хорошо… Ну а почему они не смылись, когда тебя связали?

Хинкус замотал головой.

– Не знаю. Тут я сам ни черта не понимаю. Я уверен был – все: открутит мне теперь башку Чемпион. Смотрю – а они здесь! Не знаю… Может быть, дорогу завалило? Так ведь этой ведьме завал разбросать – раз плюнуть.

– Каким образом? – вдруг спросил Симоне. Он был необычайно серьезен и даже как-то хмур.

– Что? – сказал Хинкус.

– Как она может разбросать завал?

– Ну как… Как бульдозер! Как она подкоп под музей делала. Только дым шел… Она и на человека-то похожа не была – машина и машина…

– Слушайте, Симоне, – сказал инспектор. – Может быть, это гипноз?

Симоне не ответил, а Хинкус обиделся.

– Ладно-ладно, – сказал он. – Гипноз… Мне-то что, я свою игру отыграл. А вот вам, шеф, еще придется с ней встретиться…

– Хватит об этом, – резко сказал инспектор. – Чемпион должен приехать один?

– Ну зачем один. При нем всегда трое, сами знаете…

– Что он собирается делать с Вельзевулом?

– Откуда мне знать, – угрюмо сказал Хинкус. – Шлепнуть он его собирался, – добавил он. – От Чемпиона не завяжешь.

– Так, – сказал инспектор. – Ну ладно… Симоне… Я вас попрошу… – Он осекся. Симоне в комнате не было. Рядом с его стулом стоял недопитый стакан.

***

В конторе инспектор, залепленный пластырем, морщась от боли в поврежденном плече, рассматривал оружие, разложенное на столе: тяжелый многозарядный винчестер, две охотничьи двустволки, облезлый старинный «смит-вессон». Хозяин, притихший и испуганный, с виноватым видом стоял рядом.

– Н-да… – процедил инспектор, щелкая расхлябанным механизмом «смит-вессона». – Не густо… Это все?

– Но ведь, Петер, – осторожно сказал хозяин, – на машине сюда не проедешь – обвал…

– Вы воображаете, что вертолеты есть только у полиции? Я удивляюсь, почему его до сих пор нет… – Инспектор с отвращением швырнул револьвер в угол. – Черт бы вас подрал, Алек! Надо быть полным идиотом, чтобы не завести в этом отеле рацию!

– Понимаете, – виновато сказал хозяин, – мне это невыгодно…

– Ах, это вам невыгодно! А то, что через два часа нас всех сожгут из огнемета, – это вам выгодно? Чемпион свидетелей не оставляет. Мы даже в горы не можем удрать – он найдет нас по следу!.. Ладно. Берите свою пушку и пошли к Мозесу.

– Зачем? – спросил хозяин, поднимая голову.

– Попробую взять его за глотку.

Инспектор вытащил из кармана «люгер» и положил пистолет за пазуху.

– Сволочь… – прошипел он сквозь зубы, ощупывая плечо. – Сломал-таки мне ключицу.

Хозяин нехотя взял винчестер, прислоненный к сейфу, но не тронулся с места.

– В чем дело? – спросил инспектор жестко.

– У меня нет серебряных пуль, Петер, – негромко сообщил хозяин.

– Так будете стрелять свинцовыми, мать вашу так… – гаркнул инспектор. – И прекратите этот срам – нет там никакого зомби! Там всего-навсего, – он сказал это с огромной язвительностью, – всего-навсего гангстер первого класса и гипнотизер невероятной силы. Ясно?

– Ясно, – кротко сказал хозяин.

Они вышли в коридор, хозяин запер дверь в контору, позвал Леля и велел ему сидеть у порога. В доме было тихо, только Кайса на кухне звякала посудой.

Когда они вышли в холл, инспектор сказал:

– Подождите меня здесь, я сбегаю за Симоне. Лишний человек не помешает.

Он вбежал по лестнице на второй этаж и постучал к Симоне. Никто не откликнулся. Инспектор открыл дверь и заглянул в номер. Номер был пуст. Инспектор снова вышел в коридор, миновал опечатанный номер Олафа, заглянул в следующий номер, нежилой, и без стука ввалился в номер к Брюн. Брюн, пригорюнившись, сидела за столом с дымящейся сигаретой на губе. Перед ней стояла основательно початая бутылка и включенный транзистор. Из транзистора тянулась приглушенная сладенькая мелодия.

– Прошу прощения, – сказал инспектор. – Симоне здесь нет? – Он и сам видел, что нет.

Брюн медленно повернула голову, уставилась черными окулярами и произнесла хрипловато:

– Дверь закройте… Или туда, или сюда…

Инспектор затворил дверь и, все ускоряя шаг, двинулся по коридору. Он заглядывал в нежилые номера, сунулся к Хинкусу, миновал столовую и осмотрел бильярдную. Симоне нигде не было. Закусив губу, он уже почти бегом вернулся к Брюн. Она сидела все в той же позе, только сигарета докурилась почти до губ.

– Простите, Брюн, – сказал инспектор. – Вы Симоне не видели?

Брюн сунула окурок в пепельницу, пьяно хихикнула и сказала:

– Что – и этого стукнули? Правильно, чего время терять…

– Вы видели его после завтрака?

– Нет, – сказала Брюн. – И видеть не хочу…

Некоторое время инспектор молча глядел на нее, потом сказал:

– Слушайте, Брюн. Нам всем грозит очень большая опасность. Я вас прошу: возьмите свой транзистор и идите на крышу. Как только увидите какой-нибудь вертолет, или самолет… или, может быть, людей на дороге, сразу бегите ко мне. Я буду в номере у Мозеса.

– А на кой черт все это?

– Я вам потом объясню. В общем, нас всех могут перебить, если мы зазеваемся… Так можно на вас надеяться?..

Вряд ли на нее можно было особенно надеяться, но она поднялась, взяла под мышку транзистор и стала искать пальто.

Инспектор повернулся и побежал вниз, в холл. Хозяин стоял там, как часовой у денежного ящика – с винчестером у ноги. Увидев лицо инспектора, он сразу спросил:

– Что случилось?

– Симоне пропал, – сказал инспектор сквозь зубы. – Ладно, пошли…

По дороге к номеру Мозеса инспектор заглянул еще в комнату Луарвика, но там тоже было пусто. Бормоча проклятия, инспектор двинулся дальше по коридору и остановился перед дверью с номером один. Здесь он оглянулся на хозяина. Хозяин держал винчестер на изготовку, лицо у него потемнело от нервного напряжения. Инспектор кивнул ему, чтобы ободрить, и рывком распахнул дверь.

Прямо перед ним, спиной к нему, стоял какой-то человек, мучительно знакомый и в то же время совершенно неуместный, совершенно невозможный здесь. Инспектор застыл на пороге. Человек быстро обернулся и отступил в сторону. Инспектор узнал его: это был инспектор полиции Петер Глебски.

– К стене, – севшим голосом сказал инспектор, тяжело шагнув вперед. Пистолет он держал в руке, изо всех сил сжимая рукоять. Ноги плохо слушались его. Как в тумане он видел перед собой строгое с поджатыми губами лицо Мозеса, стоявшего за столом; белое с закаченными глазами лицо Луарвика, лежавшего в кресле, и свое собственное лицо, равнодушное, равнодушно улыбающееся, невозможное, совершенно невероятное, – у него кружилась голова, когда он глядел на себя самого, и слабели ноги.

– Всем к стене! – повторил он хрипло.

– Уберите оружие, Петер, – сказал голос Симоне.

Инспектор дернулся. Симоне тоже был здесь – сидел верхом на стуле в сторонке, тоже сумрачный, строгий, сосредоточенный.

– Оружие здесь не понадобится, – сказал он. – Никто не собирается на вас нападать.

Инспектор покосился на своего двойника и испытал новый шок. Двойника не было: у стены, приветливо улыбаясь, стояла госпожа Мозес во всей красе.

– Так, – сказал инспектор. Он чувствовал, что рубашка прилипла ему к лопаткам. – Значит, вы тоже из этой банды, господин физик… Не двигаться! – гаркнул он, заметив, что госпожа Мозес намеревается отойти в сторону, к свободному креслу.

– Здесь нет никакой банды, – сказал Симоне. – Здесь все гораздо сложнее, чем вы думаете, Петер. Это не люди…

– Помолчите, – сказал ему инспектор, не сводя глаз с Мозеса.

– Это не люди, – повысив голос, сказал Симоне. – Это пришельцы с другой планеты…

– Я вам сказал, помолчите! – сказал инспектор. – С вами я поговорю потом!

– Черт бы вас подрал! – рявкнул Симоне. – Вы дадите мне сказать хоть два слова, полицейская вы балда! Это пришельцы с другой планеты, понимаете! Они попали в беду, им надо помочь, а не размахивать «люгером»!

– Всё? – сказал инспектор. – Теперь сядьте и заткнитесь… Мозес, вы арестованы по обвинению в принадлежности к гангстерской шайке Джона О'Хара, известного по кличке Чемпион, а также в убийстве доброго гражданина Олафа Андварафорса.

– Слушайте!.. – в отчаянии воскликнул Симоне. Инспектор не обратил на него внимания.

– Предлагаю сдать оружие и прекратить все ваши гипнотические упражнения. Предупреждаю, что все, что вы с этого момента скажете, может быть использовано против вас на суде.

Мозес молчал. Он стоял, ссутулившись, тяжело опершись руками на стол, заваленный исписанной, исчерканной бумагой, лицо его обвисло, глаза полузакрыты. Потом он медленно сказал:

– Оружия у меня нет. И я не совершил никаких преступлений. Вы заблуждаетесь, инспектор. Я не участвовал в гангстерской шайке. Я помогал людям, которые боролись за справедливость. Ваша жизнь оказалась слишком сложной для меня. Когда я увидел, как вы здесь живете, я понял, что не могу быть просто наблюдателем. Я хотел помочь, я задыхался от жалости…

– Он был наблюдателем, понимаете! – вмешался Симоне. – Ему было запрещено вступать в контакт!

– Да, – сказал Мозес. – Мне было запрещено. Я нарушил запрет, и оказалось, что меня обманули. Оказалось, что это бандиты. Мафия или что-то в этом роде… Как только я понял это, я бежал. Часть убытков я уже возместил. Вот… – Он порылся в куче бумаг, вытащил чековую книжку, протянул ее инспектору. – Миллион крон я уже внес в Государственный банк. Остальное будет возмещено золотом, когда я вернусь домой. Чистым золотом…

Инспектор взял книжку, не глядя сунул ее в карман.

– Продолжайте, – сказал он.

– Теперь об Олафе, – сказал Мозес. – Олаф не убит. Олаф не может быть убит, потому что он вообще не живое существо. Олаф и вот Ольга – это, как у вас называется, кибернетические устройства, роботы, запро– граммированные так, чтобы походить на среднего человека соответствующего социального положения… Мы должны были покинуть Землю прошлой ночью. Здесь в горах наша стартовая площадка. Но случилась авария… Вот Луарвик – он наш пилот, он сильно пострадал, видите. И еще при взрыве погибла энергетическая станция, которая питала наших роботов. Ольгу я подключил к переносному аккумулятору… – он двумя пальцами поднял со стола и показал инспектору черную коробочку, – а аккумулятор Олафа, чемодан – помните? – оказался у вас. Олаф почему-то не успел включить свой аккумулятор… И вот мы здесь застряли. Я очень прошу вас помочь нам.

Все молчали. Госпожа Мозес любезно улыбалась, стоя у стены. Потом Луарвик что-то пробормотал и неуклюже заворочался в кресле. Мозес положил ему руку на лоб, и он затих. Инспектор сказал:

– Это вы меня вызвали сюда?

– Да. Я надеялся, что вы отвлечете Хинкуса.

– Записка – тоже ваша работа?

– Да. И браунинг.

– Плохо, – сказал инспектор. – Неуклюже.

– Да, – сказал Мозес. – Не умею я такие вещи… Поймите, я не преступник. Я виноват, конечно, но ведь еще не все потеряно. Вместо меня пришлют другого, и со временем мы установим с вами официальный контакт, поможем вам – поможем вам уничтожить на Земле горе, страх, нищету, ненависть… Дайте нам возможность вернуться домой, инспектор!..

– Вы могли уже двадцать раз уйти отсюда, – угрюмо сказал инспектор. – Мне понадобилось вас арестовать, чтобы узнать об этом вашем желании.

– Мы не можем уйти. Только Олаф умеет исправлять повреждения. Он механик. Без него мы как без рук. А аккумулятор у вас. Отдайте нам чемодан, и мы уйдем.

– Ах, чемодан!.. – неприятно улыбаясь, сказал инспектор.

– Слушайте, Петер, – снова вмешался Симоне. Видно было, что он изо всех сил сдерживается и очень старается говорить спокойно. – Ведь вы хотели бы, чтобы никакого убийства не было? Отдайте им чемодан, они на ваших глазах снова включат Олафа и уйдут… Поймите, если бы не эта авария, их бы здесь уже давно не было, и не было бы убийства…

– Не пойдет, – коротко сказал инспектор и встал.

– Да почему же! – в полном отчаянии заорал Симоне, потрясая кулаками.

– Слишком много вранья наворочено вокруг этого чемодана, – жестко сказал инспектор. – Хватит на эту тему!.. Господин Вельзевул, повторяю: вы арестованы. Имейте в виду, Чемпион ищет вас, чтобы убить. Имейте это в виду, когда начнется стрельба. В ваших показаниях будет разбираться суд, и я могу вам только обещать, что буду защищать вас силой оружия до последнего. Всё.

Он шагнул к двери, и тут Симоне, налившись кровью, заорал во все горло:

– Да подождите же, черт вас дери!.. Стойте!.. Вот… Вот… Вот чертеж их корабля! – Он хватал со стола и тыкал в лицо инспектору смятые бумаги. – Вот траектория их полета… Вот схема робота… Вы можете понять: Ольга не человек. Это робот. Вы понимаете, каких высот в науке они достигли, если умеют создавать таких роботов!.. Вы понимаете, что мы потеряем, если они погибнут? Боже мой, Мозес, не стойте столбом! Покажите этому болвану хотя бы то, что вы показывали мне!..

Мозес схватил черную коробочку и завертел ее в длинных белых пальцах. Инспектор попятился, выставив перед собою «люгер». Он не отрываясь смотрел на госпожу Мозес. А госпожи Мозес уже не было – вместо нее хихикал, показывая плохие зубы, Филин-Хинкус. Потом он расплылся, потерял очертания и вдруг превратился в Симоне. Потом – в хозяина, потом – в инспектора, потом в какого-то незнакомого человека с толстой сигарой в зубах, потом – в Кайсу и наконец снова в госпожу Мозес, которая подхватила с пола скрученный узлом швеллер и легко, как пластилин, развязала его.

Инспектор медленно вытер с лица выступившую испарину. Он хотел заговорить и не мог. А Симоне кричал, брызгая слюной:

– Ну!.. Ну!.. Вы видели? Теперь вы верите?.. Ну!..

– Всем арестованным оставаться в комнате, – проговорил наконец инспектор и повернулся к двери.

– Инспектор, – сказал вдруг Мозес ему в спину. – Ну хотя бы Луарвика. Я – ладно… Пусть… Но отпустите хотя бы Луарвика. Он ни в чем не виноват. И он не приспособлен долго жить у вас, на Земле. Его не тренировали специально, как меня. Он умирает. Я прошу уже не за себя, инспектор…

Инспектор, не оборачиваясь, шагнул в дверь. Хозяин молча последовал за ним, и уже в коридоре огромными прыжками их нагнал Симоне.

– Вы понимаете, что вы делаете? – сказал он задыхаясь. – Ведь вы наврали насчет почтовых голубей?.. Если поможем им бежать, у нас хоть совесть будет чиста.

– Это у вас она будет чиста, – сказал инспектор угрюмо. – У меня будет замарана по самые уши…

– Но они же ни в чем не виноваты! Их обманом втянули в эту историю.

– В этом будут разбираться другие инстанции.

Они вышли через холл и остановились у дверей конторы.

– Вот тебе и первый контакт… – бормотал Симоне, голова его была опущена, плечи ссутулились. – Вот тебе и встреча двух миров!..

– Не капайте мне на мозги, – сказал ему инспектор. – Алек, отправляйтесь в холл, это будет ваш пост. Симоне, перестаньте ныть. Поднимитесь на крышу и следите за небом. Я буду здесь, в конторе.

Он достал ключ и отпер дверь.

– Алек, – в отчаянии сказал Симоне. – Попробуйте вы. Помогите мне убедить этого кретина!..

Инспектор вошел в контору, с грохотом захлопнул за собой дверь и повернул ключ. Симоне ударил в дверь обоими кулаками и заорал: