Текст книги "Угол белой стены"

Автор книги: Аркадий Адамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 30 страниц)

– Хочешь сказать, поответственней? – усмехнулся Вальков. – Хочешь сказать, почему в начальники не вышел, так, что ли?

– А хотя бы и так. Образование у тебя есть?

– Ну есть.

– Какое, если не секрет?

– Высшее. Заочное, правда.

– Юрфак небось?

– Нет. Своя высшая школа у нас.

– Так. Значит, высшее образование, – удовлетворенно констатировал Николай Иванович, отхлебывая черный остывший чай. – Опыта тоже не занимать. Так?

– Так.

– Ну-с. Взыскания, поощрения, тут как?

– Всякое бывало. Вот последнее – орденом наградили. Трудового Красного Знамени.

– Ага! Вот видишь? Выходит, и с начальством отношения налажены. Оно небось представляло. Почему же, спрашивается, тебя не продвигают? Сколько можно, по-нашему, в подмастерьях ходить? А почему не начальником цеха, не еще повыше?

– Был, – вздохнул Вальков. – И повыше был.

– Сняли, значит?

– Сам рапорт подал. Не для меня пост.

– Это ты брось. Не боги горшки обжигают.

– Во-во. Так мы и выдвигаем. По такому принципу. Отличился на своей работе, набрался опыта, получил диплом – выше тебя. «Поможем, подскажем» или вот, как ты, «не боги горшки обжигают». А что получается? Вот хоть в нашем деле. Я, к примеру, в уголовном розыске работаю. Это дело люблю, знаю. И получается, прямо тебе скажу, неплохо. Много сложных дел раскрыл. Ты только не подумай, я перед тобой не хвастаюсь.

– Да знаю я тебя, знаю, слава богу, – нетерпеливо махнул рукой Николай Иванович.

– Ну вот. Поощряли меня, поощряли, а потом и выдвинули. Расти, мол, дальше. Стал я начальником. Вроде бы по заслугам стал. А получилось что? А получилось, что я свою специальность ну как бы на другую сменял. И начали меня помаленьку греть. Одно упущу, другое не предусмотрю, этого не туда поставлю, там не так выступлю. А я уже замечаю, что вроде во вкус вхожу, других-то посылать легче, чем самому бегать. Вот тут я, знаешь, и испугался. Почувствовал, не в том направлении меня расти пустили.

– Глупости, – досадливо возразил Николай Иванович. – Не учили тебя, вот и все. А надо бы на особые, скажем, курсы тебя послать, методы руководства изучить, психологию…

Вальков махнул рукой:

– Не в этом дело. Тут прежде всего другие способности нужны, другое призвание, если хочешь. Руководство, на мой взгляд, – это особая специальность, И обучать ей надо тех, у кого склонность к этому есть. Ты вот агрономом, допустим, не стал? Почему же я руководителем стать должен? Нет у меня такого таланта, и интереса к этому тоже нет. Вот я рапорт и подал. Пошлите, мол, меня назад, пока я ту, старую свою специальность, не забыл. Ну и послали.

Николай Иванович молча снял очки, подышал на стекла и принялся тщательно и неторопливо протирать их носовым платком.

– Тут ты, пожалуй, прав, – задумчиво произнес он. – У нас действительно полагают, что на инженера, скажем, учить надо, а в руководители сам вырастет. Вероятность ошибки тут возрастает в огромной степени. Отсюда всякие, конечно, трагедии. Это мы каждый день хлебаем. Но с другой стороны. Ведь у тебя тоже перспектива должна быть. Говоришь, не туда тебя растить начали. А куда, спрашивается, тебя растить? И потом зарплата, тоже не последнее дело. Ведь у человека семья появляется, дети, расходы прибавляются, да и квартира уже побольше требуется, – Николай Иванович невольно бросил взгляд вокруг себя. – В этом смысле тоже перспектива нужна. Другие ради этого за посты и цепляются, и охотятся; хотя, с другой стороны, – перебил он сам себя, – вот у нас на заводе, допустим, лекальщик шестого разряда, высшего, – это же фигура! Это и уважение, это и зарплата. Инженер того не получает, что он.

– Выходит, не только ради зарплаты некоторые за посты цепляются? – усмехнулся Вальков.

– Выходит, – Ответно улыбнулся Николай Иванович. – Но как же все-таки с твоей-то перспективой? Ты же в самом деле вроде как лекальщик шестого разряда.

– Вот-вот, – оживился Вальков. – И у нас сейчас об этом задумались. Был я, допустим, инспектором уголовного розыска в райотделе, так меня в горотдел перевели, в республиканское управление, а там, глядишь, и по важнейшим делам сделают. Это, брат ты мой, тоже перспектива, не думай.

– По важнейшим делам, это звучит, – уважительно подтвердил Николай Иванович. – Это перспектива стоящая, если, конечно, зарплатой подкрепить. – И, усмехнувшись, добавил: – Были бы важнейшие дела. Вальков устало махнул рукой.

– На наш век хватит, к сожалению. А потом, что считать важнейшим. Каждая спасенная человеческая судьба – это тоже важнейшее дело. Преступная жизнь начинается с малого.

Николай Иванович нахмурился:

– Не преступника надо спасать, а людей от него. Я смотрю, добренький ты очень.

– Спасешь преступника – спасешь и будущие его жертвы, – возразил Вальков. – Вот когда Сашка Жуков сидел в лесу и плакал, это, брат, то самое и было. Ты, часом, не знаешь, где он теперь?

– Федька Грачев встретил его во Владивостоке. Старпомом плавает.

– Вот, видал? Может, ему тот случай уроком на всю жизнь стал, почем знать.

– Что Сашка, – пожал плечами Николай Иванович. – Какой он преступник. Вот у нас в городе было дело. Ужас, я тебе скажу. Казнить за это мало.

– Казнить никогда не мало, – задумчиво произнес Вальков. – Казнить всегда много, часто – слишком много. Война в нас еще сидит, что ли. А жизнь… Про нее в старину говорили: «Бог дал, бог взял». А теперь можно сказать: «Природа дала, природа взяла». Только так.

– Это ты им скажи, – с гневом прогудел Николай Иванович, наливаясь краской. – Им, кто на такое дело пошел.

– Не только сказать, повторять и повторять надо. Из поколения в поколение, – строго сказал Вальков. – И пример показывать.

Николай Иванович сердито посмотрел на друга из-под очков.

– Ну ты же идеалист, я вижу. В том случае, к примеру, поздно говорить. Понимаешь? Одних нет, а у других уже руки по локоть в крови.

Вальков усмехнулся:

– Ты про факт толкуешь, а я про проблему, социальную к тому же. Если иметь в виду факт, то, конечно, поздно. Вот именно поздно.

Он устало потянулся.

– И вообще поздно, – решительно объявил Николай Иванович, взглянув на часы и отодвигая пустой стакан. – Я завтра в поезде отосплюсь. А тебе с утра крутиться… по важнейшим делам.

– Это точно, – согласился Вальков. – Ну что ж. Давай укладываться, раз так.

Да, завтра ему предстоит крутиться, что верно, то верно. Дело об убийстве таксиста Гусева за сутки только чуть продвинулось. Не простое дело, надо сказать. Совсем не простое.

Друзья, стараясь не шуметь, поднялись из-за стола.

…Утром, перед началом оперативного совещания, в городские управление приехал замнач. уголовного розыска республики полковник Сарыев. Он зашел в кабинет Нуриманова, когда тот еще был один, и обрадовался этой минуте тишины и покоя.

– Здорово я тебя застал, – сказал он, подсаживаясь к столу. – Ну как с убийством, светит что-нибудь?

– Мало, – вздохнул немногословный Нуриманов, закуривая, и, разогнав рукой дым, добавил: – Пока.

– А кто этим делом у тебя занимается? Имей в виду, тут нужен надежный человек, очень надежный. Со всех концов, понимаешь, мне по этому делу звонят. И сверху, понимаешь, и снизу. Вот я к тебе и удрал. – Сарыев хитро улыбнулся. – Так кто, спрашиваю, занимается?

– Макарыч.

– Э-э, Вальков? – Сарыев недовольно передернул плечами. – Жаль. Сонный он, понимаешь, какой-то стал, рассеянный, вялый, – с каждым словом он говорил все убежденнее, круглое бронзовое лицо его нахмурилось. – Стар становится Вальков. Посмотришь – лысый, добрый дядюшка, а не работник уголовного розыска.

– Кажется, – коротко возразил Нуриманов и, помедлив, сказал: – Классный работник.

– Был, – поправил его Сарыев. – Это конечно. Не спорю. А как из Алешки в Макарыча превратился, кончился специалист. Старой славой живет. Не спорь, пожалуйста.

Удивительно разными были эти два человека. Маленький, круглый, бритоголовый Сарыев и долговязый, молчаливый, с узким костистым лицом Нуриманов. Спорили они вечно, и, кажется, не было вопроса, по которому их мнения бы совпадали. Как ни странно, это обстоятельство их не ссорило и, что еще более странно, не мешало работать. Сарыев, кажется, даже получал удовольствие от этих споров. Часто он так и говорил Нуриманову: «Приехал к тебе поспорить» или «Вызвал тебя поспорить». Нуриманов в ответ лишь усмехался. Ни перед кем другим Сарыев не мог так выговориться, как перед молчаливым Нуримановым. А Сарыев любил поговорить длинно, горячо и красиво, любил, чтобы последнее слово всегда было за ним, и редко с кем соглашался.

– Ты помнишь дело по пошивочному ателье? – увлеченно продолжал Сарыев. – Крупная кража, квалифицированная, наглая, конечно, но и хитрая, я бы сказал, с фантазией. Как они, подлецы, грузовик подогнали, помнишь? Сторожа связали, он же глазом моргнуть не успел. А второй, из магазина, зашел погреться, так они…

– Помню, – кивнул Нуриманов. – Ну и что?

– А то, что Вальков не смог эту кражу раскрыть. Это ты помнишь? Мы-то надеялись на его опыт, на его, так сказать, талант, а, вернее говоря, на славу его, на авторитет. А Вальков, оказывается, выдохся, устал. И это понятно, это можно было предвидеть.

– Он раскрыл, – коротко заметил Нуриманов, снова разгоняя рукой дым от сигареты.

– Да? Он, говоришь? – сощурился Сарыев. – А почему, спрашивается, другому передали? У тебя много свободных людей? Твоим ребятам нечего делать? Они у тебя каждый день обедают? Вовремя спать ложатся? В кино с женами ходят? Картина, как мы знаем, как раз обратная.

– Макарыч раскрыл, – упрямо повторил Нуриманов и добавил: – У ребят спроси.

– Мне свидетельских показаний не надо! – вспылил Сарыев. – Что мне твои ребята? Я это дело изучил во как и сыт был им тоже во как. – Он провел маленькой темной ладонью по горлу. – И кончал его Леров, я же помню.

– Макарычу другое дело дали, – спокойно возразил Нуриманов. – По стадиону. И тоже раскрыл.

– Пусть! А Леров раскрыл то дело по ателье. Мы его за это поощрили. Способный парень, молодой, перспективный, растущий, дисциплинированный.

– Ученик Макарыча.

– Пусть ученик! Но зачем затирать? Наоборот! Правильное воспитание кадров требует…

В кабинет стали заходить сотрудники, и Сарыев поневоле прекратил спор. Еще возбужденный, он энергично здоровался с каждым, а когда зашел Вальков, то дружески, и притом совершенно искренне, поздоровался с ним, словно забыл о своем споре с Нуримановым. Такой уж человек был Сарыев, запальчивый, отходчивый и незлой. Он даже испытывал удовлетворение от минувшего спора, ибо считал, что преподал Нуриманову предметный урок по работе с кадрами, молодыми и старыми, для чего, как ему сейчас казалось, вполне сознательно сгустил краски в отношении Валькова, и Нуриманов, конечно же, сделает для себя соответствующие выводы.

Был доволен спором и Нуриманов: начальство получило некоторую разрядку, необходимый «разнос» как бы уже состоялся, и оперативное совещание, пожалуй, пройдет для городского управления благополучно.

Действительно, пока обсуждали суточную сводку происшествий и ход расследований некоторых второстепенных дел, все шло спокойно и гладко. Сарыев благодушно улыбался и пошучивал. Но когда подошли к делу об убийстве таксиста, Нуриманов заметил, как Сарыев насторожился и в узких черных глазах его блеснул нетерпеливый огонек.

Дело докладывал Вальков. Невысокий, плотный, с большими залысинами и чуть сонным выражением на полном, добродушном лице с мешочками под глазами и крупным бугристым носом, Вальков и в самом деле смахивал на «дядюшку», и его безобидная, простоватая внешность никак не вязалась с такой строгой профессией. И Нуриманов подумал: сколько людей, наверное, ввело это в заблуждение, кому на их горе, а кому и на радость. Да, сыщику следует меньше всего походить на сыщика.

Вальков между тем говорил спокойно, не торопясь, как будто не выступал на совещании, где находилось человек тридцать, да еще и высокое начальство, а беседовал со своим товарищем. И эта манера невольно настраивала присутствующих на деловой, откровенный разговор без оглядок на начальство и дипломатического расчета, что следует и что, пожалуй, не следует говорить. Нуриманова это одновременно и радовало, и чуть беспокоило.

– Убитый, значит, Гусев Анатолий Никитович, двадцать семь лет, – говорил Вальков, перебирая лежащие перед ним на столе бумаги, – Жена осталась, ребеночек. Ну, еще мать с отцом. В парке он работал шестой год. Характеризовался хорошо, и по месту жительства тоже. Хотя тут есть и одна колдобинка, и Гусев на ней, так сказать, споткнулся. Дело в том, что месяц назад он от жены к родителям перебрался. Говорят, зазноба появилась. Это мы, конечно, на заметку взяли.

– Установили ее? – быстро спросил Сарыев.

– Пока нет, – ответил Вальков и все так же спокойно продолжал: – Теперь, значит, место происшествия. Это Цветочная улица, около часовой мастерской с проходным двором. Убит Гусев был часов в одиннадцать вечера в машине, ударом в голову сзади тяжелым тупым предметом. Версия с ограблением не отпадает, хотя деньги остались при нем. Теперь, что еще? Проверяем связи. Может, месть, ревность. Ну и прочее.

– Семейная ссора, родственники жены, – подсказал кто-то.

– Да, и это, – согласился Вальков.

– Почему версия с ограблением не отпадает, если деньги целы? – с интересом спросил Сарыев.

– Есть тут одна зацепочка, – с сомнением проговорил Вальков. – Не знаем пока, что она даст…

– Хорошо. Это потом, – перебил его Сарыев. – Скажите, что в карманах убитого обнаружили?

– В карманах? – переспросил Вальков. – Сейчас скажу.

Он перебрал лежащие перед ним бумаги и, достав одну, пробежал глазами, затем, отложив, сказал:

– Читать протокол не буду, долго. Мы каждую вещь подробно там описали. Самое интересное что? Кошелек. В нем деньги, три рубля семьдесят восемь копеек. Бумажник. В нем двадцать восемь рублей, паспорт, права водительские, квитанция за квартплату, фотографии сыночка и еще барышни одной, той самой, наверное…

– О! – воскликнул Сарыев. – Это интересно.

– А как же, – охотно согласился Вальков. – Сегодня мы ее как раз и попробуем установить, барышню эту. Так вот, что еще в карманах нашли? – Он поглядел в лежащую перед ним бумагу и продолжал, невольно уже читая написанное там: – «Носовой платок, белый, мятый, с широкой красной каймой, бывший в употреблении, посторонних следов не имеет; гребень мужской, пластмассовый, коричневый, целый…»

Вальков все же прочитал протокол до конца. Когда он кончил, Сарыев досадливо заметил:

– Ну, ясно. Все тут интереса для дела не представляет.

Произнес он это уверенно и безапелляционно, словно приказывая больше к протоколу не возвращаться.

Однако Вальков как будто не заметил этой интонации и продолжал:

– По правде сказать, меня такой осмотр не устроил. И потом уже, в морге, я из карманов убитого весь сор вытряхнул и направил на экспертизу. Мало ли что, думаю, уж больно его там много.

– Чудит наш Макарыч, – тихо сказал кто-то на ухо соседу.

Тот сердито ответил:

– Макарыч не чудит, он ищет, понял? Ты, друг, слушай и наматывай.

– Ну и что ваша экспертиза дала? – нетерпеливо и чуть насмешливо спросил Сарыев.

– Вот в том-то и дело, – задумчиво ответил Вальков, словно решил сперва про себя оценить это открытие. – Дала она… гашиш. Вот что. Просыпался он, видать, там. А как мы установили, сам Гусев этой заразой никогда не увлекался.

– Выходит, еще одна версия, – в тон ему заметил сидевший в стороне розовощекий, чубатый Леров. – Приторговывал небось?

Вальков покачал головой:

– Это, милый, пока не версия, и, удастся ли на этом построить версию, еще вопрос. Но попробуем, конечно.

– В котором часу, вы сказали, произошло убийство? – снова спросил Сарыев. Сообщение о гашише как будто не произвело на него впечатления.

– Около одиннадцати вечера, – ответил Вальков. – Темно уже было. А Цветочная улица совсем не освещена, и вечером прохожих почти не бывает. Страшновато там ходить, по правде говоря.

– Черт знает что! – возмутился Сарыев. – Надо было давно вопрос поставить. Конечно, определенные трудности у нас с этим еще имеются. Но сигнализировать надо, добиваться. И кому, как не вам! – Он сердито посмотрел на Нуриманова, затем снова обратился к Валькову: – Жители улицы ничего не слышали?

– Никто ничего не слышал. Глухая улица. Старая. Окна на нее не выходят. Одни дувалы тянутся.

– Ай, ай, ай, – покрутил бритой головой Сарыев. – Вот заехал парень.

– Сам не заехал бы, – коротко заметил Нуриманов и добавил: – Пассажира привез.

– А может, у него там знакомые живут? – возразил Сарыев. – Может, эта самая девица? Всегда, товарищи, надо…

– Проверили, – сказал Вальков. – Нет у него там знакомых.

– Это другое дело, – удовлетворенно произнес Сарыев, по-видимому нисколько не обидевшись, что его прервали. – Тогда, конечно, пассажир. И возможно, не случайный. – Он многозначительно поднял палец и, хмурясь, посмотрел на Валькова. – Поэтому мотив ограбления и не отпадает?

– Ясное дело, – заметил кто-то. – Могли взять только наркотик.

Сарыев живо обернулся в ту сторону.

– Значит, знали, что он у Гусева был. Значит, не случайный человек сел в машину. Хотя… – он на секунду задумался, – убийца мог и неожиданно наткнуться на наркотик. И взять. А деньги оставить. Чтобы нас запутать. В таком случае не дурак, выходит, попался. Отсюда что вытекает, товарищи? – Сарыев строго оглядел присутствующих. – Вытекает, что версий много. Значит, надо быстрее работать, энергичнее, оперативнее. Вторые сутки идут! Вяло работаете. Медленно. Значит, надо подключить новых людей. – Он бросил многозначительный взгляд на Нуриманова.

Тот, нахмурившись, кивнул головой.

– Дадим Валькову еще людей, – отрывисто сказал он.

– Что ж, – все так же многозначительно произнес Сарыев. – Решайте сами. Дело ведет город. А мы проконтролируем. Если в ближайшие дни не поднимете, заберем к себе. Предупреждаю. Тем более, – закончил он с ударением, – что это дело может приобрести и более серьезный характер. Да, да, может!

Присутствующие насторожились. Но Сарыев больше ничего не прибавил.

Совещание закончилось.

Когда сотрудники разошлись, Сарыев сказал Нуриманову:

– Вчера звонила Москва. Поздно ночью. Кто, думаешь?

На худом лице Нуриманова впервые мелькнуло что-то вроде улыбки. Он не спеша закурил, помахал рукой, разгоняя дымок, и, откинувшись, коротко произнес:

– Наверно, Сергей, а?

– Точно. Коршунов. А зачем звонил, знаешь?

– Откуда? – поднял одну бровь Нуриманов.

– Честно говоря, я думал тебя пока не отвлекать. – Сарыев провел смуглой маленькой ладонью по бритой голове. – Но раз в карманах у этого Гусева нашли гашиш, то… город Борек знаешь?

– Знаю. Лобанов там.

– А-а. Ну так вот. Слушай внимательно.

* * *

Вальков зашел к себе в кабинет вместе с Леровым и Муратом Ибадовым, молодым пареньком, лишь недавно пришедшим в уголовный розыск по путевке машиностроительного завода.

Помощники его были разительно не похожи друг на друга. Огромный, голубоглазый, румяный, с пшеничным чубом, падавшим на лоб, Леров и маленький, смуглый, с блестящими, гладко зачесанными назад черными волосами и такими же черными бусинками глаз Ибадов. Подружились они с первого же дня появления Ибадова в отделе и характерами удивительно дополняли друг друга. Медлительный, обстоятельный, любивший все заранее рассчитать и десять раз взвесить, Леров умерял горячность и стремительность своего нового приятеля, в то же время невольно и сам начиная действовать и размышлять куда быстрее, чем раньше.

Единственное, но, однако весьма существенное, что объединяло их, это армейская подтянутость, точность и решительность, быстрая ориентировка и смелость – качества, которые приобретаются только службой в армии, ее суровой и мудрой, школой воспитания. И Вальков, подмечая в них эти качества, невольно вспоминал себя и все то, что дала ему самому армия, что осталось в нем навсегда, помогла идти по той трудной и счастливой дороге, которую он себе выбрал. Вальков незаметно любовался и про себя гордился своими молодыми помощниками и ни на кого бы их не променял. Всех троих как бы объединяло это незримое, но вполне ощутимое, однако, армейское братство. Закон боя «Погибай, но товарища выручай» в сегодняшней их трудной борьбе мог проявиться в любой, самый неожиданный момент. И тут Вальков был уверен, его парни не дрогнут. Они были и остались солдатами в самом лучшем, благородном и в самом прямом смысле. И Вальков, не давая спусков и поблажек, как и положено в армии, продолжал воспитывать из них бойцов, солдат нового, тоже важного и опасного фронта. Недаром Леров как-то, смеясь, заметил, что ему все время кажется, будто он сменил только часть, только род войск, только форму, но остался солдатом, навсегда Солдатом. Нет, славные у него парни, и он из них сделает опытных бойцов, передаст им все, чем богат сам, с радостью передаст, они это заслужили.

Рядом с Леровым и Ибадовым полноватый, невысокий Вальков со своими залысинами и мешочками под глазами казался действительно «дядюшкой», тем более что оба помощника относились к нему с подчеркнутым почтением и даже каким-то оттенком обожания. А тут еще сначала Леров, а потом уже при его содействии и Ибадов познакомились с Ниной. По наблюдениям Валькова и особенно Полины Осиповны девушка что-то уж очень уверенно стала командовать обоими в те редкие часы, когда молодые оперативные работники оказывались свободными от службы. Вдобавок Нина все чаще теперь возмущалагь перегруженностью отца работой и других сотрудников тоже. Такой заботливости Вальков почему-то раньше не замечал. И когда дочка, ласкаясь, гладила его по щекам и уверяла, что он плохо выглядит и что нельзя в конце концов забывать о здоровье и отдыхе, он старался прогнать от себя мысль о том, почему это она стала вдруг такой внимательной.

Однако на работе в обращении со своими молодыми помощниками Вальков старался избегать каких бы то ни было намеков.

В тот день после совещания, зайдя вместе с ними к себе в кабинет, он деловито объявил:

– Так. Поговорили, теперь надо браться за дело.

– Очень долго говорили, – подтвердил Ибадов.

– Хотя и не впустую, – рассудительно, уточнил Леров.

– Ну-с, так вот, – продолжал Вальков, тяжело опускаясь в кресло за столом. – Дела у нас такие. Ты, Гоша, отправляйся к жене Гусева. Задание, сам понимаешь, деликатное. Женщина убита горем. Осторожно ее разговори, выясни, с кем дружил Гусев, с кем во вражде был, как вообще вел себя. О той барышне боже тебя упаси заговаривать, Вот если сама начнет, то, пожалуйста, слушай. Заодно обстановочку посмотри и все такое. Понятно? Ее, кстати, как зовут?

– Галина Григорьевна.

– Ну вот. Потом к соседям зайди. Тоже аккуратно так поговори.

– Все понятно, Алексей Макарович, – кивнул чубатой головой Леров и широко улыбнулся, отгребая со лба упавшие волосы. – С женщинами у меня всегда разговор получается, доверием пользуюсь.

Ибадов при этих словах усмехнулся, блеснув черными узкими глазами. А Вальков иронически заметил:

– Смотри только не используй во зло это исключительное доверие.

– Что вы, Алексей Макарович! – испуганно воскликнул Леров, заливаясь краской. – Неужели вы думаете, что я…

– Ладно, ладно, – перебил его Вальков, сам слегка смутившись неожиданно получившимся намеком. – Задание тебе дано. Выполняй. Теперь, значит, ты, – повернулся он к Ибадову. – Надо изучить тех, кто живет на Цветочной или рядом. Машина-то у проходного двора остановилась, это тоже учти. И кто поздно вернулся домой в тот вечер. Понял? Осторожно только, чтобы никого не спугнуть, не насторожить. Найди людей, которым можно доверять. Но и им главного не говори, а… ну, словом, придумай что-нибудь.

– Я очень постараюсь, Алексей Макарович, – прижал руки к груди Ибадов. – Очень.

– Это твое первое самостоятельное задание. – Вальков погрозил пальцем. – Гоши рядом не будет. И меня тоже…

– Да, да, понимаю. Постараюсь, – сбивчиво повторил Ибадов. Он явно волновался.

– Вот и ладно, – кивнул Вальков. – А я – в парк. Если понадоблюсь, звоните туда. Вечером встречаемся здесь. А теперь топайте, ребятки. Сегодня нам надо это дело двинуть так, чтобы высокое начальство больше не сомневалось. Не подведите старика.

Это был единственный намек на ситуацию, которую Вальков прекрасно уловил по ходу совещания.

– Будьте спокойны, Алексей Макарович… Они еще увидят, – почти одновременно заверили его помощники, и в тоне их прозвучала прямо-таки несокрушимая убежденность.

Оба они а в особенности более опытный Леров, тоже кое-что подметили в ходе совещания и были немало этим уязвлены.

Тем временем Вальков достал из папки фотографию неизвестной девушки, обнаруженную в бумажнике Гусева.

– На всякий случай запомните ее. Мало ли что…

Леров, а за ним Ибадов внимательно рассмотрели фотографию, с которой на них смотрела миловидная, улыбающаяся девушка с пушистыми волосами, в пестрой открытой кофточке, тонкую шею охватывала ниточка бус. Лерову улыбка девушки показалась чуть горькой, а в больших глазах под изогнутыми ниточками бровей прятался испуг. Ибадову же эта улыбка не понравилась, ему почудилось в ней что-то хитрое и неискреннее, то же он уловил и во взгляде девушки. Впрочем, ощущения эти были так неопределенны, что оба ничего не решились сказать, и Ибадов молча вернул фотографию Валькову.

– Можно идти, Алексей Макарович? – спросил Леров.

Вальков кивнул.

Оставшись один, он минуту молча сидел за столом, подперев голову рукой и машинально барабаня пальцами другой по столу, затем, словно очнувшись, решительно потянулся к телефону и попросил у дежурного машину.

…Таксомоторный парк встретил его неутихающим шумом и суетой. К воротам тянулись выезжающие на линию машины, часть из них задержалась из-за мелкого ремонта, другие шли по скользящему графику, по тому же графику возвращались машины из города. Несколько машин стояло в стороне с поднятыми капотами, около них возились перепачканные слесари и водители. Из темных распахнутых боксов в глубине двора доносились рев заводимых моторов, визг и скрежет работающих станков ремонтной зоны, чьи-то возгласы и смех. Несколько человек суетились возле красной грузовой машины техпомощи, с которой сгружали разбитую «Волгу», – где-то в городе произошла авария.

Слева от ворот, около двухэтажного домика диспетчерской, на скамьях в тени акаций отдыхали водители.

Когда Вальков проходил мимо, кое-кто из них дружески кивал ему, а один даже остановил его и, подойдя, негромко, с ноткой сочувствия спросил:

– Ну что, Макарыч, крутимся?

Вальков вытер платком потный лоб – солнце уже поднялось в зенит и палило нещадно – и со вздохом сказал.

– Крутимся. Чего ж делать. Ты, кстати, Гусева-то хорошо знал?

– Да не очень. Вон дружок его стоит, Володька Туляков. Этот уж знал так знал. Не одну, бутылку выпили.

Водитель указал на стоявшего невдалеке бледного рыжеватого паренька в клетчатой ковбойке с закатанными рукавами. Туляков нехотя разговаривал с двумя парнями, рассеянно поглядывая по сторонам.

– Володь! – окликнул его собеседник Валькова и, когда тот поднял голову, поманил пальцем: – А ну, подойди.

Туляков что-то сказал парням и не спеша, вразвалочку, сунув руки в карманы мятых брюк, направился к Валькову. Рыжеватые волосы его были аккуратно расчесаны на пробор, белых, покрытых рыжим пушком и веснушками рук еще не коснулся загар. На одной из них, пониже локтя, был виден синий, не очень искусно вытатуированный якорь в кривых линиях волн. На другой руке была изображена полногрудая русалка, окруженная сетью.

Когда Туляков подошел, Вальков добродушно сказал, улыбаясь одними морщинками вокруг глаз:

– Давай, друг, познакомимся. Вальков Алексей Макарович.

– Слыхал, – ответил Туляков и в свою очередь представился, пожимая протянутую руку:

– Володька.

Пожатие его было вялым, рука мокрой от пота.

Вальков кивнул знакомому водителю и отошел с Тучковым к дальней пустой скамье. Присев, закурили, и Вальков спросил:

– Давно здесь причалил?

– Третий год, – как-то бесшабашно ответил Туляков.

– А до этого во флоте службу нес, рыбачил?

– Ага. На Дальнем. База – Владик, а сам по кругу – Камчатка, Находка, Шикотан, – тем же тоном пояснил Туляков, сплевывая себе под ноги.

– Надоело?

– Кому что снится. Рубль там, конечно, длинный. Но качает. Опять же климат оказался неподходящим.

– А этот климат как, принимаешь?

– Тоже, скажу, не мед. Ташкент нравится. Ходовой город, гудящий. Я такой люблю. И о зиме думать не надо. Потом народ у нас – поискать.

– С Гусевым дружил, говорят?

– Кореш мой был. – Туляков поднял голову и пристально посмотрел на Валькова, глаза его вдруг стали злыми и недоверчивыми. Найдете гадов?

– Надо найти. Ты, кстати, не слыхал, кто-нибудь из ребят его в тот день на линии не встречал?

– Зачем кто-нибудь? Я встречал. Один раз даже покурить удалось.

– Это где же и когда?

– Да у рынка. Часов так в двенадцать.

– Говорили о чем-нибудь?

– Не молчали.

Туляков сидел согнувшись, опираясь локтями о колени, и хмуро смотрел себе под ноги, дымя сигаретой.

– Ну и что Гусев тебе говорил?

– Известно что. Все о… – Туляков неожиданно умолк и, подняв голову, снова пристально посмотрел на Валькова: – Только, это между нами, идет?

– Секреты хранить умеем, – серьезно ответил Вальков.

– Ладно. Теперь уж ладно, – вздохнул Туляков. – С покойника не спросишь. Одним словом, он к Галке решил вернуться, к жене…

– Почему же так?

– А! – Туляков зло махнул рукой и снова опустил голову, так что Валькову видна была только его рыжая макушка и ровная ниточка пробора.

– Что «а»? – спросил он.

– Дешевкой оказалась его краля, – глухо ответил Туляков. – Вот что. В другого втюрилась.

– Кто же она такая, знаешь?

– Нужно мне. У меня у самого таких навалом.

– Ну, хоть как зовут?

– Динка.

– Видел ее?

– Не. – Туляков с усмешкой поглядел снизу вверх на Валькова. – Только она к этому делу не причастна. Это точно.

Вальков стал расспрашивать его о других приятелях Гусева, но среди них не оказалось никого, кто мог бы иметь хоть самое отдаленное отношение к разыгравшейся трагедии. Всех их Туляков знал, по его словам, «как облупленных», все это были ребята из их шоферской братии, разбитные, нахальные, любившие выпить, иной раз пустить в ход кулаки, при случае подцепить чаевые или некрупно надуть кого-то, – словом, знакомый Валькову тип людей, все время идущих где-то рядом с мелкими преступлениями или проступками. Но ни один из них, конечно, не мог пойти на убийство приятеля, да и не было у них причин к тому. В этом Туляков, или «рыжий Володька», как его звали в своем кругу, был убежден. И Вальков согласился с ним.

Но не ведомая никому из них Дина, в которую влюбился Гусев и которую не познакомил ни с одним из приятелей, указывала и на другой круг знакомых, которые были у Гусева. И пути к ним Вальков пока не видел.