Текст книги "Круги по воде"

Автор книги: Аркадий Адамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

– И все-таки, – теоретически – неисправимых, людей нет, – решительно заявил Кучанский, – потому что никто, не родится преступником. Преступником становятся. Под воздействием тех или иных неблагоприятных обстоятельств и качеств характера. Значит, мы можем…

– Скажите, – перебил его Виталий, – есть неизлечимые болезни, как, по-вашему?

– Есть, конечно. Но что из того?

– Разве они теоретически неизлечимы? Спросите любого врача. Он вам скажет: пока неизлечимы. Пока! Наука не дошла ещё до этого. Но дойдёт. Любой врач в этом уверен. Так и с преступностью. Это же социальная болезнь! И наука не дошла ещё до лечения всех видов этой болезни. Поэтому одинаково глупо кричать, что все болезни излечиваются и все преступники исправляются. Пока не все исправляются, и не всех мы можем: исправить.

– Верно, – поддержал Игорь. – Нечего заниматься самообманом. Кроме вреда, ничего в таких случаях не бывает.

Кучанский рассмеялся.

– Ну, братцы, спорить с вами трудно, но можно, – он обратился к Виталию: – Как вы думаете, почему мы признаем наличие неизлечимых болезней и не признаем наличия неисправимых преступников?

– По глупости, вот почему!

– Нет, это слишком примитивно. Тут, мне кажется, есть причина более серьёзная. Вы не видите разницы между, так сказать, медицинской болезнью и социальной. Медицинская болезнь – примем условно этот нелепый термин – не влияет на нравственность, на воспитание людей. Социальная болезнь прямо связана с этим. Вот представьте. Если бы мы провели у нас в городе анкету среди людей: что делать с теми, кто заболел, допустим, брюшным тифом? Все в один голос ответили бы: лечить, что же ещё? А вот в одном городе провели анкету: что делать со злостными хулиганами? И многие ответили: расстреливать, и даже ещё хуже – вешать на площадях, чтобы неповадно было другим. Что это такое? Это результат неправильного нравственного воспитания. Жестокостью не уничтожишь жестокость, – это ещё Маркс сказал.

– И все-таки сажают преступников в тюрьму, и все-таки иногда их расстреливают! – воскликнул Виталий. – И пока другого выхода нет.

– Да. Но людям надо прививать мысль, что это крайняя, вынужденная мера. Что это результат не неизлечимой, а запущенной болезни. Вы понимаете? На каком-то, более раннем этапе её можно было излечить, и её нужно было излечить. Чтобы люди стали внимательны, чутки, чтобы готовы были помочь оступившемуся человеку. И чтобы не уповали на жестокость, не воспитывали её в себе. Гуманизм – вот что надо прививать людям. Причём не абстрактный, не пассивный, а активный, наступательный, боевой. В такой среде не возникнет преступник, не совершится преступление.

– Ну, тут я, пожалуй, согласен, – сказал Виталий.

– Красиво говорите, – усмехнулся Игорь. – И красивая у вас теория. Но если, допустим, убивают человека, хорошего, всеми уважаемого и любимого человека, – голос его неожиданно дрогнул, – тогда возмущённая человеческая совесть требует наказать убийцу, так наказать… – Игорь не мог сдержать гнева, – что бы действительно никому не было повадно. Вот чего требует человеческая совесть, человеческое горе, наконец!

Все трое на минуту умолкли и подумали о Лучинине, о его нелепой, трагической гибели и о тех, кто был тому причиной, с кем придётся всем им столкнуться уже завтра.

Забившись в угол дивана, задумчиво сосал свою потухшую трубку Виталий. Игорь, сидя за столом, медленными глотками отпивал ставший чёрным и уже давно остывший чай. А Кучанский расхаживал по комнате, сунув руки в карманы своих светлых, щегольских брюк. Он первым и нарушил молчание, задумчиво сказав:

– У некоторых народов есть древний и мудрый обычай. Если ссорятся два человека или две семьи, они обращаются к третьему, всеми уважаемому человеку и просят разрешить их спор. Они не доверяют своему разгорячённому чувству, вспыхнувшему гневу и обиде. Они ищут справедливый и беспристрастный ответ: кто виноват?

– Это мудро, – согласился Виталий.

Игорь молча пил свой чай.

– Нас не выбирали, – продолжал Кучанский, – но нас обязали тоже быть беспристрастными и справедливыми.

– А я вам уже говорил, – хмуро возразил Игорь. – Я не электронно-счётная машина. А ты, – он посмотрел на Виталия, – тем более. Так что мы возвращаемся к старому спору. Зачем это надо?

– Хорошо, – сказал Кучанский, расхаживая по комнате. – Не будем возвращаться, – он остановился перед Игорем. – Что Носов?

– Сегодня арестован, – ответил тот. – И не только за анонимные письма. Это прямой соучастник Анашина в нападении на Булавкина. Он подстрекатель, он же и угнал с завода машину. Ордер вы подписали ещё три дня назад, если помните.

– Сейчас я подписал бы его ещё уверенней, – ответил Кучанский. – Это необходимо и справедливо. А тогда мы все-таки поспешили. И вы правильно сделали, что не арестовали его тогда.

Виталий с симпатией посмотрел на Кучанского.

– Что собираетесь делать, завтра? – спросил Кучанский, снова принимаясь расхаживать по комнате.

Игорь отодвинул от себя пустой стакан.

– Я уже сказал, – ответил он. – Новое опознание Анашина. Затем допрос главаря, Ревенко, по новым данным, насчёт Булавкина. И допрос Носова, тоже об этом. Не хотите участвовать?

– Хочу, Особенно в допросе Ревенко. Я с вами согласен, тут без него не обошлось. А вести допрос придётся кому-нибудь из вас. Савельев перегружен.

Утром, за завтраком, и даже ещё раньше, когда делали зарядку, друзья обсуждали, кому из них следует допрашивать Ревенко.

– Ты испортил с ним отношения, – сказал Виталий. – Никакого контакта не получится, и признаний не добьёшься. Давай допрошу я.

– Но зато я с ним знаком, – с сомнением покачал головой Игорь. – Я знаю его повадки. Это тоже не последнее дело. Эх, черт возьми! – досадливо прибавил он. – Добрые люди по субботам в баню ходят, а мы…

– А мы уж в Москве отмоемся, – с усмешкой ответил Виталий. – Жалко только, костюм я испортил.

– Молчал бы, – вздохнул Игорь. – Тебя хоть собаки не рвали.

В конце концов, уже подходя, к горотделу, решили, что допрос Ревенко всё-таки проведёт Игорь.

В Чудиловку была немедленно отправлена машина за Ларой Кожевой.

Ревенко появился в кабинете внешне совершенно спокойный. На нем был все тот же, теперь, правда, сильно помятый костюм, галстук небрежно съехал набок, юлстые щеки заросли рыжей щетиной.

Плотно усевшись на стул, он враждебно спросил:

– Что вам ещё от меня надо? Предупреждаю, подписывать ничего не буду.

Он то сцеплял короткие, покрытые золотистым пушком пальцы, то расцеплял их и, наконец, сунул руки в карманы пиджака. Обычно они помогали ему разговаривать, сейчас Ревенко разговаривать не собирался…

Игорь спокойно ответил:

– Сегодня мы займёмся выяснением совсем другого вопроса.

– «Мы»? – иронически переспросил Ревенко. – Лично я не собираюсь выяснять с вами никаких вопросов. Я собираюсь жаловаться на вас прокурору.

Последние его слова и услышал Кучанский, входя в кабинет. Он не спеша опустился на диван, чувствуя на себе пытливый и насторожённый взгляд Ревенко, и сказал:

– Я прокурор. После допроса можете подать мне жалобу.

– Прекрасно, – коротко заявил Ревенко и повернулся к Игорю. – Что ж, вас слушаю.

– Будете отвечать на вопросы?

– Если это снова не окажется провокацией.

Игорь перевёл дыхание и даже попытался сосчитать до десяти. Как все-таки хорошо, что он взял этот допрос на себя. Уж Виталий бы сейчас резанул!

– Я хотел бы, – ровным голосом произнёс он, – выяснить некоторые обстоятельства, касающиеся шофёра Булавкина.

– Пожалуйста, – с неожиданной готовностью ответил Ревенко. – Сколько угодно.

Игорю даже показалось, что Ревенко с облегчением вздохнул, и это было совсем уж странно. Тем не менее он как можно равнодушнее спросил:

– Какую командировку вы выдали Булавкину?

– На Чеховский завод. Он должен был пригнать оттуда грузовую машину с панелями. Их шофёр заболел, – быстро, без малейшей запинки ответил Ревенко.

– Когда Булавкин должен был выехать туда? Ревенко секунду помедлил и на этот раз ответил неторопясь, словно вслушиваясь в свои слова:

– Утром двадцать пятого, в четверг, если не ошибаюсь. Так ему была выписана и командировка.

– Вы потом не меняли своего решения?

Ревенко подозрительно взглянул на Игоря, затем метнул быстрый взгляд на сидевшего в стороне Кучанского и торопливо, словно был готов к этому неприятному вопросу, ответил:

– Да, я изменил решение. Мне позвонили с Чеховского завода…

– Вам не звонили оттуда, – покачал головой Игорь. – Мы проверили. Никто не звонил.

– Ну… Этого я уже не помню. В общем, я изменил решение, – раздражённо произнёс Ревенко.

– Как изменили?

– Булавкин должен был ехать вечером в среду, то есть двадцать четвёртого. Выяснилось, что панели нужны очень срочно. Хотя… я, конечно, помнил, что он собирался прийти к вам. Но интересы производства требовали.

– Почему же вы так волновались и удивлялись, что он исчез? Вы же сами ему велели уехать?

– Я не удивлялся, – с достоинством возразил Ревенко. – Я, если помните, возмущался.

– Тем более. Почему?

– То есть как это – почему? Он же угнал машину! Я и сейчас возмущаюсь. Тем более что он так и не приехал на Чеховский завод. Это уже черт знает что!

Игорь снова поразился его выдержке. Ему самому стоило больших усилий выглядеть спокойным.

– А как Булавкин должен был ехать туда? – спросил он. – На чем?

– На поезде. На чем же ещё? Не мог же он потом гнать оттуда сразу две машины? И вообще! Если вы звонили на Чеховский завод, то должны знать, что они ждали нашего шофёра.

– Да, они ждали – это верно. Но не дождались.

– Вот именно! А вы удивляетесь, что я возмущаюсь!

– С кем Булавкин должен был туда ехать?

– Один, конечно.

– Все это очень логично, Владимир Яковлевич, – усмехнулся Игорь, откладывая в сторону ручку. – Но, оказывается, Булавкин по-вашему приказу поехал туда на машине и вдвоём.

Ревенко даже подпрыгнул на стуле от неожиданности. Лицо его снова налилось кровью, он стукнул кулаком по столу и закричал:

– Ложь!.. Гнусная ложь! Опять провокация, да?! Опять?! Но сейчас тут прокурор! Тут прокурор! И я докажу! Я требую! – он обернулся к Кучанскому. – Вы слышите?! Вы видите, что делается?!

– Вижу, – холодно сказал Кучанский. – И мне очень неприятно это видеть. Может быть, вы сначала спросите, откуда эти сведения, а потом уже будете возмущаться?

– Да! – крикнул Ревенко, снова поворачиваясь к Игорю. – Откуда у вас эти сведения?

– От Булавкина.

– Что?! – Ревенко на секунду опешил. – Так вы его нашли?

– Да, нашли.

– Тогда давайте этого мерзавца сюда! – снова побагровел Ревенко. – Устраивайте… эту самую… очную ставку! Это ложь, вы понимаете?..

Он так волновался, что у Игоря на какой-то миг даже шевельнулись сомнения в правдивости слов Булавкина. Но он тут же прогнал их. Ревенко, конечно, знает, что случилось с этим парнем, и уверен, что очной ставки быть не может. Поэтому Игорь спокойно и очень серьёзно сказал:

– Вы слышали, что сказал нам Булавкин там, у вас в приёмной?

– Ну, допустим, слышал.

– Он сказал, что хочет сообщить нам то, чего никто, кроме него, не знает. Так вот, ваше решение отослать его в тот вечер из города не связано с желанием помешать ему увидеть нас?

– Допустим, но…

– Вы знали, что именно он собирался нам сообщить?

– Нет, я не знал. Но… действительно опасался.

Последние слова Ревенко произнёс тихо, но твёрдо.

– Так. Это очень важно, – заметил Игорь. – Отсюда следует…

– Отсюда ничего не следует, – решительно возразил Ревенко. – Я не давал приказа ни о машине, ни о втором человеке. Повторяю: это ложь. При прокуроре повторяю.

Он уже не кричал, не стучал кулаком. Он говорил, ровным, бесстрастным тоном. И, что особенно удивило Игоря, в голосе его звучала прямо-таки несокрушимая убеждённость.

– Хорошо, – согласился Игорь. – Тогда скажите: как вы передали в, тот вечер Булавкину свой приказ?

– Как передал? – Ревенко на миг задумался. – Передал через Василия Носова, мастера нашего завода. Впрочем, – он усмехнулся, – вы ведь уже с ним знакомы.

– Да, знакомы. Так вот, Носов вообще отрицает свою причастность к этому эпизоду. Он утверждает, что случайно встретил Булавкина в тот вечер и Булавкин попросил его передать нам, что не сможет прийти. Вот и все.

– Да они что, сговорились?! – снова было вскипел Ревенко, но тут же взял себя в руки и уже холодно и твёрдо произнёс кинув взгляд на Кучанского: – Я требую и с Носовым очной ставки.

– Это легче, – сказал Игорь. – Носов здесь. А Булавкин лежит в больнице, раненый, да ещё за семьдесят километров отсюда.

– Что вы говорите?! – всплеснул руками Ревенко.

Нет, положительно невозможно было так играть, невозможно было так притворяться. Или этот Ревенко просто великий актёр, или…

– Скажите, – спросил Игорь, – вы говорили Носову, почему отсылаете Булавкина?

– Да…

– Как вы это ему сказали?

– Сказал, что он что-то знает. Что надо помешать ему сообщить это вам. Я имел в виду… эти злополучные письма.

Игорь и Кучанский незаметно переглянулись.

– Хорошо, – сказал Игорь. – Мы дадим вам сейчас очную ставку с Носовым. А пока вы подпишите протокол допроса.

– Пожалуй, – медленно произнёс Ревенко. – И я попрошу товарища… – он споткнулся на этом слове, – прокурора присутствовать на этой очной ставке.

– Ну что ж, – согласился Кучанский. – Но вы, кажется, хотели подать жалобу?

– Я подумаю, – уклончиво возразил Ревенко. – Теперь я, пожалуй, подумаю.

– Вам о многом следует подумать, – заметил Кучанский. – Вы не закоренелый преступник, Ревенко, вы просто плохой, очень плохой и опасный человек. Но вы, мне кажется, умный и волевой человек. Если вы подумаете и все поймёте и если вы решите, то можете стать другим. Уверен.

– Я подумаю, – ровным, бесстрастным голосом, повторил Ревенко.

– А сейчас вы побудете в соседней комнате, – сказал Игорь.

Он снял трубку и позвонил дежурному.

Когда Ревенко увели, в кабинет вошёл Виталий.

– Ну, девушку привезли, – сообщил он. – Как у вас?

– У нас происходят странные вещи, – усмехнулся Игорь и посмотрел на Кучанского. – Вы не находите, Андрей Михайлович?

– М-да, – покачал головой тот.

– Так расскажи же, черт возьми! – нетерпеливо воскликнул Виталий.

– А вот слушай.

Игорь не успел ещё закончить свой рассказ, как дежурный доложил, что из тюрьмы доставлен Носов.

– Пусть ведут сюда, – распорядился Игорь и добавил, обращаясь к Виталию: – Опознание проведём потом. Сейчас надо ковать железо.

Ввели Носова.

Он был в старом коричневом пиджаке, надетом поверх синей шёлковой тенниски, и в старых, сильно разношенных ботинках. Длинные руки его были сцеплены за спиной. Мясистое, хмурое лицо спокойно. Очевидно, он уже смирился со своим арестом.

– Садитесь, Носов, – сказал Игорь. – И учтите, здесь присутствует прокурор, – он указал на Кучанского.

– А мне-то что? – грубо ответил Носов, опускаясь на стул. – Я все как есть уже рассказал. По мне, хоть Кто тут сиди.

Но было видно, что присутствие прокурора все же произвело на него впечатление.

– Вы сейчас все это подтвердите на очной ставке, – Игорь повернулся к Виталию. – Введите Ревенко.

Носов бросил на него подозрительный взгляд, но, промолчав, отвёл глаза.

Это была странная очная ставка.

С разрешения Игоря первый вопрос Носову задал Ревенко.

Они сидели возле письменного стола, напротив друг друга, разделённые только маленьким приставным столиком, – полный, рыхлый, но сейчас собранный, напористый Ревенко и налитый бычьей силой, кряжистый Носов, растерянный и подавленный.

– Изволь отвечать, Василий, – нервно сказал Ревенко. – Какое указание я тебе дал вечером двадцать четвёртого насчёт Булавкина? Точно отвечай!

– Сами знаете какое, – хмуро произнёс Носов, глядя в пол.

– Отвечай. Честно отвечай.

Ревенко как будто забыл, что он не на заводе и что Носов уже не его подчинённый.

При первых же словах Носова Виталий вздрогнул. Он узнал этот голос. И теперь пристально, не отрываясь, смотрел на Носова.

– Чего отвечать-то? – отрывисто переспросил Носов. – Ну, сказали, чтоб ехал, и все. Я и передал.

– Командировку ему передал?

– Ну, передал…

– На сколько человек была командировка? Ты её при мне прочёл. Отвечай!

– На него и была.

– Как же ты смел послать двоих?

Носов вздрогнул и, набычившись, посмотрел на Ревенко.

– Отвечайте, Носов, – сказал Игорь.

– А я… и не посылал. Анашин сам… попросился. К брату ему надо было.

У Ревенко на толстых щеках заходили желваки.

– Неправда, Носов, – покачал головой Игорь. – Булавкин говорит, что….

Он остановился, увидев, как побледнел вдруг Носов, как тяжело заходила вдруг его волосатая грудь и синяя тенниска, казалось, вот-вот лопнет под её напором.

– Чего?.. – прохрипел Носов, – Чего?… – он задыхался.

Ревенко, поражённый, молчал.

– Булавкин жив, – медленно и холодно произнёс Игорь. – Он жив, Носов. И дал показания.

– Ничего не знаю! Ничего! – продолжал хрипеть Носов, не поднимая головы. – Пальцем его не трогал!

– Это мы знаем, – все так же холодно подтвердил Игорь. – Трогал его Анашин. И не пальцем. Ножом.

– Ничего не знаю.

Но, тут уже Ревенко пришёл в себя. Щеки его тоже побледнели, взгляд стал острым и злым.

– Я разрешил: брать машину, Василий? – с холодной яростью спросил он. – Отвечай!

– Не знаю…

– То есть как это не знаешь?!

Ревенко, видимо, уже понял, в какую историю он может попасть, и теперь не просто помогал, теперь он защищал самого себя от страшного обвинения.

– Ну!.. – крикнул он, стукнув кулаком по столу. – Отвечай!

– Спокойно, Ревенко, – строго сказал Игорь.

Носов упрямо молчал, опустив голову.

– Так, Василий, – медленно, с горечью произнёс Ревенко. – Меня ты, значит, выдал с головой. А я тебе кое-что доброе сделал. Верно? А вот этого подонка Анашина ты… ты защищаешь. Не ожидал я этого. И меня из-за него топишь и себя. Так, да?

Носов поднял голову и мутным взглядом окинул комнату, словно не понимая, куда он попал. Потом взгляд его остановился на Ревенко.

– Я… он сам… – сбивчиво пробормотал Носов, – Сам её пригнал… Егор… Забор выломал…

– Зачем ты привёл к нему Булавкина?! – срываясь на крик, спросил Ревенко.

Толстое лицо его стало снова багроветь, рыжие короткие пальцы судорожно сцепились на пухлых коленях.

– Чтобы… значит… не болтал…. – словно загипнотизированный, глядя ему, в глаза, с запинкой произнёс Носов.

Ревенко, оцепенев и тоже не сводя с него глаз, прошептал непослушными губами:

– Выходит, убить решили, чтобы не болтал… Так выходит?..

Носов бессильно опустил голову, могучие плечи его обвисли, в лице уже не было ни кровинки.

Все молчали.

Новое опознание Анашина провели часа через два.

Теперь стало очевидным, что Ревенко и Носов опасались Булавкина по-разному. Чего опасался Ревенко, было ясно. А вот чего опасались Носов и, конечно, Анашин, даже в особенности – Анашин?

Но к концу очной ставки Носов был в таком состоянии, что о немедленном допросе его нечего было и думать. Сонный, флегматичный, невозмутимый Носов, казалось, окончательно лишился дара речи. Он лишь мычал, мотал головой, затравленно озирался, неожиданно оборачиваясь то в одну, то в другую сторону, словно боясь, что кто-то нападёт на него. При этом мясистое, бледное его лицо приобрело такое испуганно-бессмысленное выражение, что казалось, вместе с даром речи он потерял и рассудок. У Виталия даже мелькнула мысль о предстоящей судебно-психиатрической экспертизе.

Он так и сказал потом Игорю и Кучанскому, когда они остались одни.

– Успокоится, – махнул рукой Игорь. – Уж очень все неожиданно на него свалилось. Лучше давай подумаем: почему они решили убрать Булавкина, что он им сделал, особенно Анашину?

– С ним Булавкин был почти не знаком, – покачал головой Виталий. – Тут что-то не то.

– Кажется, и с Носовым у Булавкина конфликтов не было? – спросил Кучанский.

– Да, – согласился Игорь. – Тем более все это странно.

– К тому же, – продолжал Кучанский, – если Булавкин что-то знал, то он бы нам сказал. Ведь это «что-то» должно быть очень важным, если из-за него готовы были убить человека.

– Конечно, – снова подтвердил Игорь.

– Булавкин очень важное и сказал, – задумчиво произнёс Виталий. – Он вспомнил слова Лучинина: «Я ещё подерусь» и «я поеду на рыбалку».

Все трое молча переглянулись.

…В конце дня приехал наконец Савельев.

– Давайте приводить опознание, – отрывисто предложил он.

И снова у стены кабинета встали четверо молодых, с первого взгляда довольно похожих, черноволосых парней. Анашин, как и в прошлый раз, был вторым справа. Он стоял спокойно, и насмешливая ухмылка чуть кривила его губы.

В кабинет вошла Лара Кожева.

Девушка на миг остановилась на пороге, смущённо оглядев комнату и всех людей вокруг.

Савельев уже собрался предупредить её об ответственности, как вдруг Лара тихо вскрикнула, прижав ладонь ко рту, и, указав другой рукой на Анашина, срывающимся голосом, воскликнула:

– Вот он!.. Он шёл!..

– Успокойтесь, посмотрите внимательней, – сказал Савельев, изо всех сил стараясь, чтобы голос не выдал его. – Подойдите, поближе и ещё раз посмотрите на этих людей. Узнаете вы того, кто…

Девушка сорвалась с места, подскочила к Анащину и с ненавистью произнесла:

– Это он. Он меня ещё удочкой задел и сказал: «А, чтоб тебя…» и выругался. А второй человек его одёрнул и сказал; «Извините, девушка». Я очень хорошо… я точно помню. Я же вам говорила, – обернулась она к Виталию.

– Дура… – процедил сквозь зубы Анашин. – Разуй глаза…

– Молчите, – строго оборвал его Савельев.

И стал заполнять протокол опознания.

Девушка отошла к дивану, где сидели сосредоточенные, серьёзные Виталий, Кучанский и ещё двое мужчин – понятых, случайные люди, жильцы соседнего дома. Один из них встал, уступая ей место. Но она, всхлипнув, махнула рукой и торопливо достала из сумки платочек.

А потом Виталий поехал к Лучининой.

– Да, – сказала Ольга Андреевна. – Все так и было в тот вечер. Он взял только одну удочку и сказал, что ему надо подумать. Но мне показалось…

– Это сейчас неважно, – мягко перебил её Виталий. – Сейчас самое важное – факты. Он больше ничего не сказал?

– Нет, – она грустно покачала головой. – Мы очень мало с ним говорили в последние дни.

– Как он был одет, когда ушёл?

– Плащ, коричневый, «болонья». Кепка… я забыла, какая кепка, – вдруг с отчаянием произнесла она.

– Неважно. Что ещё?

– Ещё? – переспросила Лучинина. – Ещё сапоги.

– Сапоги ведь стоят в передней?

– Это другие.

– В котором часу он ушёл?

– Уже смеркалось. Часов в девять, наверное, или в десять.

– А приехал домой с работы когда?

– Около семи. Это для него очень рано. Но была пятница. Поэтому.

– Вы случайно не заметили, он приехал или пришёл?

– Заметила. Я стояла на балконе и… ждала его все-таки, – Ольга Андреевна проглотила подступивший к горлу комок.

Виталий подумал: «Сколько страданий может вынести человек, даже самый крепкий? Есть ведь, наверное, предел?»

– Он приехал на машине, – тихо продолжала Лучинина, разглаживая складки скатерти на столе. – Его привёз этот мальчишка…

Она прикусила губу.

– Спасибо, Ольга Андреевна, – тоже тихо сказал Виталий. – Все. Я пойду. Вы не беспокойтесь.

Но она проводила его до двери.

Следующий день был воскресенье.

– Есть предложение, – сказал Виталий за завтраком. – Пойдём к реке, на мост, – и задумчиво прибавил, глядя куда-то в пространство. – Там, видно, неплохо думается, если Женька туда ходил.

– Принято, – сказал Игорь.

Они вышли на залитую солнцем, но ещё по-утреннему прохладную и безлюдную улицу и двинулись в сторону реки.

Воскресный город ещё только просыпался.

На небольшой, пустынной площади, возле горсовета, друзьям отдал честь дежурный милиционер. Видно, узнал. Потом их обогнал белый новенький «Москвич».

Потемневшие от времени двух – и трёхэтажные каменные дома с бесконечными вывесками на фасадах уже привычно сменились деревянными, маленькими, отгородившимися от улицы низенькими заборами, зеленой стеной кустарника и фруктовых деревьев. Яблони в этот год бурно плодоносили, тяжёлые ветви их свешивались чуть не до земли, и хозяева подпирали их палками.

Улица незаметно взбиралась в гору.

Друзья шли молча. Виталий сосал свою трубку. И! каждый знал, о чем думает другой. В белых рубашках, без галстуков, они чем-то неуловимо были схожи между собой – высокий, лёгкий, светловолосый Виталий и коренастый, смуглый неторопливый Игорь, старший лейтенант и капитан, оперативные работники милиции, сыщики, как говорили в старину. Глядя на них со стороны, трудно было это предположить. Инженеры, спортсмены, журналисты – это пожалуйста, Но сыщики…

Река открылась внезапно – широкая, спокойная, искрящаяся на солнце. И тропинки, весело петляя, устремились к ней по широкому откосу. Возле густых ив, недалеко от берега, стоял белый «Москвич». Оттуда, с реки, доносились чьи-то возгласы, смех, плеск воды.

Виталий и Игорь сбежали по откосу и двинулись вдоль густых зарослей ив и кустарников.

– Купаются, – завистливо сказал Виталий, поравнявшись с машиной, – им, конечно, хорошо…

На старом, потемневшем от времени мосту было безлюдно и тихо. Внизу еле слышно плескала вода, сквозь её прозрачную, чуть рябоватую поверхность было видно далёкое дно, тяжёлые камни, освещённые солнцем, стайки рыбёшек между ними.

– Сильное здесь течение, – заметил Виталий, облокотившись на перила и вглядываясь в водяные струи под мостом.

– Да, серьёзная река, – кивнул Игорь.

– По мосту Женька ходил один, – задумчиво сказал Виталий, – Это точно. Куда же делся Анашин?..

– М-да, – неопределённо буркнул. Игорь, закуривая.

Он бросил пустой коробок и стал смотреть, как его подхватило течение и, кружа, вынесло из-под моста.

– Где ж твоя зажигалка? – спросил Виталий.

– Потерял, – досадливо ответил Игорь, – Когда возился с этим чёртом Анашиным. Хорошая была зажигалка…

Он ещё больше перегнулся через перила и стал рассматривать чёрные, мокрые, заросшие мохом опоры моста.

– И вообще, – продолжал рассуждать Виталий, – зачем ему был нужен этот Анашин? Непонятно… Если собрался на рыбалку, должен был ехать в Пожарово. А тут какая рыбалка? И при чем тогда Анашин?..

Пока он говорил, Игорь перелез через перила и, уцепившись руками за настил моста, повис над рекой, потом ловко обхватил ногами толстую опору и соскользнул по ней чуть не к самой воде.

– Ты чего это? – удивлённо спросил Виталий, перегибаясь через перила.

– Тут была цепью привязана какая-то лодка, – глухо ответил Игорь, внимательно разглядывая соседнюю опору. – Её здорово рвало течением…

– Цепью?! А ну…

Виталий спустился вниз.

Потом, когда, они выбрались снова на мост и отряхивали мокрые, перепачканные брюки, Виталий, слегка запыхавшись, спросил:

– Как думаешь, эксперт сможет установить, та это цепь или не та? Отпечатки ведь очень ясные?

– Во всяком случае, надо попробовать, – рассудительно ответил Игорь. – Думаю, можно. А пока едем в Пожарово. Сейчас же. Мы и так с этим делом задержались.

– А ордер?

– Потревожим товарища прокурора, – усмехнулся Игорь. – И товарища эксперта тоже. Как её зовут, я забыл?

– Оксана Владимировна. Капитан милиции и почтённая мать семейства. В воскресенье даже неудобно тревожить.

– Ничего. Сейчас важно не второе её качество, а первое. И тут она, бедная, ко всему уже, наверное, привыкла. Пошли.

– Пошли, – энергично подхватил Виталий.. – Углова надо будет прихватить. А понятые найдутся, на месте. Вот только как быть с ней? – он покосился на заинтересовавшую их опору. – Если, бы её выпилить…

– Ты что, рехнулся? – сердито спросил Игорь. – Придётся экспертам повозиться на месте.

– Ну, завтра мы дадим бой, – усмехнулся Виталий.

Они чуть не бегом вернулись в город.

…Однако бой грянул только через два дня. Собственно, это даже не было боем. Как выразился потом Виталий: «такие боя не принимают, чуть что, они просто уползают и ждут своего часа».

В кабинет к Кучанскому вошли все вместе: Игорь, Виталий и Томилин. Там ещё никого, кроме хозяина, не было. Кучанский пожал руку каждому и сказал:

– Присаживайтесь. Устроим небольшое совещание. Дело серьёзное. Сейчас подойдут…

Кучанский не успел кончить. В кабинет шумно, по-хозяйски вошёл Раскатов, а за ним Савельев.

– Здравствуйте, товарищи, – зычно произнёс Раскатов, пожимая всем руки, потом, крякнув, опустился на диван. – Ну что ж, начнём, Андрей Михайлович?

– Сейчас, – ответил Кучанский, берясь за телефон.

Последним вошёл Роговицын, даже не вошёл, а как-то совсем неслышно проскользнул в дверь, так, что Виталий в первый момент его даже не заметил.

– Здравствуйте, уважаемый коллега, – произнёс над его ухом Роговицын, протягивая маленькую, сухую руку.

При этом он не улыбнулся. Узкое, морщинистое его лицо с ввалившимися щеками было неразличимо в подробностях, только блестели стекла очков в толстой оправе, и сквозь них нельзя было уловить выражение глаз. Потом щуплая его фигура в сером костюме сразу метнулась куда-то, и Роговицын опустился на стул в углу кабинета.

– Начнём, – сказал Кучанский и повернулся к Игорю. – Прошу, товарищ Откаленко, доложите нам материалы по делу.

Игорь поднялся, держа в руках папку с бумагами.

Говорил он медленно, веско, взвешивая каждое слово.

– …Вот результаты последних экспертиз, – сказал он наконец. – Биологической, по исследованию пятен в лодке. Ещё одной биологической, по исследованию пятен на одежде подозреваемого, изъятой в доме его брата в Пожарове. Последняя экспертиза оказалась очень сложной. Пятна были тщательно замыты. Но при обработке люминолом они ярко засветились в темноте, – Игорь положил на стол перед Кучанским акты экспертиз и продолжал, перебирая бумаги: – Вот протокол опознания, протокол нового допроса Носова. Вот акт трассологической экспертизы следов лодочной цепи. Эксперты и тут провели большую работу, надо признать.

– Что бы мы вообще без них делали, – вставил Виталий.

– Шагу без них не ступишь. Вот так, – веско добавил Раскатов, словно осуждая кого-то.

– Ваши выводы ясны, – сказал Кучанский. – И требование тоже. Что скажете вы, Павел Иосифович?

Роговицын потёр рукой большой морщинистый подбородок и спокойно, чуть иронично произнёс:

– На этот раз наши молодые коллеги представили нам не ощущения и воспоминания, а факты. Я их поздравляю. Некоторую скороспелость отдельных выводов мы, надеюсь, поправим в ходе дальнейшего следствия. Их версия…

– Это уже, извините, не версия, – резко заметил Виталий.

– …их версия, – ровным голосом повторил Роговицын, – довольно перспективная. А с окончательными выводами, как подсказывает опыт, спешить никогда не следует. Надо ещё поработать.

– Вы считаете возможным удовлетворить требование товарищей? – спросил Кучанский.

– Повторяю: надо ещё поработать. К сожалению…

– К сожалению, – подхватил Кучанский, – у Павла Иосифовича в производстве сейчас очень много дел. И поэтому, – он обернулся к Игорю, – нам пришлось выделить другого следователя.