Текст книги "Круги по воде"

Автор книги: Аркадий Адамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

ГЛАВА V
ПЕТЛИ НА ДОРОГЕ

Виталий с удовлетворением проглядел свою запись. Ну что ж. Неплохо, совсем неплохо! Если удастся выяснить все эти моменты, многое станет понятно.

На клочке бумаги он записал: «1. На каких машинках отпечатаны три анонимки? 2. Печатал один человек: во всех трех письмах одни и те же орфографические ошибки. Что за человек? 3. Четвёртое анонимное письмо написано от руки – почерк знакомый, очевидно Булавкина! 4. В подписанных письмах – только жалобы, в анонимных – обвинения».

Что же можно сказать по поводу первого пункта? Пока ничего. Ни одна машинка не известна.

Теперь пункт второй. В письмах содержатся весьма конкретные обвинения в адрес Лучинина. Даже приводятся цифры. Например, балансовая стоимость якобы утильного оборудования, переданного Барановскому комбинату. Значит, писал человек, хорошо знающий заводские дела и, кроме того, имеющий доступ к документам. Причём писал ещё за месяц или за два до ревизии.

Наконец, пункт третий. Очень интересный пункт! Что тут интересного? Ну, прежде всего, стиль. Анонимка к Лучинину написана разухабистым языком. А тут стиль деловой и вполне грамотного человека. Словно Булавкин писал под диктовку. Во-вторых, тут приводятся факты, которые сам Булавкин вряд ли мог знать. Например, незаконная выплата денег по фальшивым нарядам. Откуда он может это знать? Случайно? Кто-то сболтнул при нем? Вряд ли. Но писал письмо все-таки Булавкин. Этот почерк Виталий запомнил отлично. И эксперт подтвердит в два счета. Одну минуту! У него, кажется, при себе анонимка к Лучинину.

Виталий раскрыл одну из папок на столе и принялся перебирать лежавшие там бумаги. Он вытащил два листка, отпечатанные на машинке. Это было объяснение Ревенко по поводу его несогласия с некоторыми пунктами акта ревизии.

Внимательно рассмотрев шрифт, каким были напечатаны эти два листка, Виталий вынул из папки анонимные письма. Так и есть! Одно из них напечатано на той же машинке. Конечно, его писал не Ревенко. Хотя бы потому, что он не делал, бы орфографических ошибок. Да и вообще… Но машинка та же!

На память пришла хмурая девушка-секретарь в приёмной у Ревенко. Пожалуй, и она не писала. Хотя проверить это и следует. Но кому же она давала пользоваться машинкой? Во всяком случае, ясно одно: автор анонимки – работник завода.

Да, но где же анонимка к Лучинину? В папке её не оказалось. Видимо, осталась у Игоря.

Виталий взглянул на часы. Ого! Он сидит тут уже полдня. Не мешает чего-нибудь пожевать.

Он снял трубку и позвонил в горотдел. Дежурный сообщил, что Откаленко и Томилин куда-то выехали. Сказали, что вернутся часа через полтора.

Одному обедать не хотелось, и Виталий решил пройтись по городу. Он устал от трудного разговора с Роговицыным, от копанья в бумагах, наконец, просто от сиденья за письменным столом. Решительно Виталий не создан для такой работы.

Он надел пиджак и собрал со стола бумаги. Оставив папки секретарю и предупредив, что позже они снова понадобятся, Виталий с облегчением вышел на улицу.

Жмурясь от яркого солнечного света, он секунду постоял, решая, в какую сторону ему двинуться. В гостиницу идти не хотелось, в горотдел рано. Куда же пойти? То есть как куда? Река! Он уже издали её видел. Большая река. И там мост, тот самый мост…

Виталий нахмурился. Как он мог это упустить! Мост надо посмотреть, заставить себя и посмотреть. Это связано с обстоятельствами дела. И, черт возьми, записано у него в плане.

Он огляделся. Пожалуй, река в той стороне. Да, конечно.

Улица оказалась необыкновенно длинной и все время упрямо поднималась в гору. С обеих сторон тянулись старые двухэтажные каменные дома с глубокими, тёмными подворотнями и бесконечными вывесками на фасадах. Магазины то и дело сменялись конторами и учреждениями. Казалось, на одной улице разместились все городские организации.

Постепенно каменные двухэтажные дома сменились одноэтажными, деревянными. Вдоль тротуара потянулись палисадники и заборы, исчезли вывески. Асфальтовая мостовая кончилась и пошла булыжная.

Виталий бодро шёл, закинув пиджак за спину и с интересом поглядывая по сторонам.

Улица пошла вниз. Домики тут стояли ещё реже, еле заметные среди зелени садов, и улица приобрела вид совсем уж деревенский.

Виталий невольно ускорил шаг. Перед ним открылась река, а за ней – луга, берёзовые рощи и тёмная полоска леса на самом горизонте. Высоко над лугом в голубом небе плавали два ястреба, распластав крылья.

Улица незаметно кончилась. Протоптанные всюду тропинки вели по жёлто-зеленому травянистому склону к гряде могучих ив и кустарника у самого берега реки.

Виталий огляделся.

Слева, куда уходил город, над рекой угрюмо возвышался тёмный и массивный железнодорожный мост. А справа, вдали, за деревьями, был виден другой, деревянный и лёгкий, по которому в этот момент двигалась грузовая машина.

Виталий с разбегу спустился по склону и зашагал по тропинке, петлявшей среди кустов и деревьев вдоль самого берега реки.

К мосту он вышел неожиданно быстро. Под его чёрными балками плескалась вода. Пустынная жёлтая дорога бежала к нему через поле.

А на мосту Виталий увидел одинокую женскую фигуру. Облокотившись на перила, женщина неподвижно смотрела куда-то вдаль.

Виталий невольно остановился около последнего дерева, обняв рукой его корявый, толстый ствол. Какой-то странной, безмолвной скорбью поразила его вдруг открывшаяся картина: мост, пустынная дорога, женщина, шорох листвы над головой, плеск воды…

Постояв, Виталий направился к мосту. Женщина стояла спиной к нему. Но когда он взошёл на круглые, неровные бревна моста, она оглянулась.

И Виталий сразу узнал её. Хотя сейчас она была в простом тёмном платье без рукавов, с тонкой ниткой багряных кораллов, кольцом охватившей шею, и в чёрных туфлях на загорелых ногах. В руках она держала портфель. Короткие, отливающие тёмной медью волосы слегка растрепались от ветра, а большие, выразительные глаза на смуглом лице взглянули на Виталия как-то отрешённо и горестно.

Виталий нерешительно остановился в нескольких шагах от женщины, слегка смущённый, что уж и вовсе было ему несвойственно, пробормотав:

– Здравствуйте…

Женщина чуть заметно пожала плечами.

– Я вас не знаю.

– Мы встречались с вами на заводе, – сказал он. – Около кабинета Ревенко. Не помните?

– Нет, – она покачала головой и отвернулась.

– Я приехал из Москвы, – словно оправдываясь, добавил Виталий.

– Из Москвы? – она снова повернулась, и в тёмных влажных глазах её мелькнула тревога. – Я слышала. А зачем вы приехали?

– По делу Лучинина.

– Разбираться в его… преступлениях? – она через силу произнесла это слово.

– В его гибели, – тихо произнёс Виталий.

– Гибели… – прошептала женщина. – Вы его не знали…

– Я его хорошо знал, – возразил Виталий, тоже опираясь на перила. – Мы десять лет дружили с ним в школе.

– С Женей?!

– С Женей, – задумчиво подтвердил Виталий, следя за тугими, искрящимися струями воды внизу, и глухо добавил, стукнув кулаком по бревну: – Не верю… не верю, что он мог это сделать.

– Я бы тоже… не поверила.

– Да? – он быстро поднял голову и посмотрел на женщину. Глаза её были полны слез, и она кусала губы, чтобы не расплакаться.

– Но вот видите… – она на секунду умолкла. – Он это сделал… Такой сильный, такой смелый… – голос её снова прервался. – Как он мог?..

Она поспешно отвернулась, закрыв лицо руками. Плечи её вздрагивали.

«Плачет, – ошеломлённо подумал Виталий. – Плачет… Неужели?..»

– Я вас понимаю, – сказал он дрогнувшим голосом. – Я был его другом… И я понимаю.

Она не ответила, только смахнула слезы и стала смотреть на реку.

– Но скажите мне, – продолжал Виталий. – Как это могло случиться? Я все равно должен был с вами встретиться и задал бы вам этот вопрос.

В ответ она только горестно и недоуменно пожала, плечами.

– Я читал акт ревизии, – помолчав, добавил Виталий, – и анонимные письма в прокуратуре…

– Это все ложь, – страстно возразила она. – Грязная, подлая ложь!

«Две женщины говорят, что это ложь, – подумал Виталий, – две женщины, которые его любили».

– Это надо доказать, – с горечью произнёс он. – И это совсем не так просто.

– Если вы его друг, вы обязаны доказать!

Она обернулась и требовательно, почти гневно посмотрела на него.

«До чего же она хороша! – невольно подумал Виталий. – Женька, Женька, что ты наделал?..»

– Я сделаю все для этого, поверьте мне, – сказал он. – Но вы должны мне помочь.

– Я?.. Чем же я могу помочь? – с тревогой спросила она.

– Сейчас скажу. Кстати, нам надо познакомиться. Меня зовут Виталий Лосев. А вас?

– Таня, – она протянула ему маленькую смуглую руку, – Филатова.

– А теперь скажите, – продолжал Виталий, – вы ведь вместе с Женей работали над проектом для Барановского комбината?

– Да… – её губы снова задрожали. – На мне лежала технологическая часть. Я технолог.

– Кто ещё был в бригаде?

– Черкасов Пётр Андреевич. Он механик. Способный и очень опытный инженер.

Виталий вспомнил худого, лысого человека в очках с кожаной папкой на «молнии», который вместе с Таней был тогда в приёмной.

– Что он за человек?

– Он?.. Но я же сказала…

– Вы сказали, какой он специалист. А я спрашиваю, какой он человек?

Виталий задавал вопросы подчёркнуто деловито, напористо и сухо, не давая ей снова расплакаться.

– Человек? – она помедлила, задумавшись. – Вежливый. Осторожный. Ну и, пожалуй, недобрый. Да, да. Очень вежливый и очень недобрый. Вообще немного странный, – она слабо усмехнулась. – Всякие изречения собирает, пословицы. Мне иногда подсовывает. Вот сегодня, например… – она открыла портфель, достала белый квадратик бумаги и протянула его Виталию. – Сам даже перепечатывает. Вот, полюбуйтесь. Виталий взял у неё листок и прочёл: «Пословица жителей Мадагаскара: „Действуй как хамелеон: смотри вперёд, не забывай оглядываться назад и всегда будь начеку“[1]1
  У хамелеона уникальные глаза, способные смотреть в разные стороны, независимо друг от друга.


[Закрыть]».

– Интересная пословица, – усмехнулся Виталий и попросил: – Можно, я оставлю это пока у себя?

Больше, чем сама пословица, его заинтересовал шрифт, каким она была напечатана.

– Пожалуйста, – Таня равнодушно пожала плечами. – Можете вообще себе оставить.

– Теперь я хочу спросить вас ещё об одном человеке, – сказал Виталий, радуясь, что она успокоилась, что не дрожит её голос и в красивых, строгих глазах исчезли слезы.

– О ком?

– О вашем шофёре, Сергее Булавкипе.

– Он ведь куда-то, говорят, пропал, – удивлённо произнесла она. – Вы слышали?

– Да. Его ищут. Так вот, расскажите о нем.

– Что же вам рассказать? – она задумалась. – Легкомысленный он какой-то, пустой. Но Жене почему-то нравился. Жене многие нравились. И тогда он не замечал их недостатков. Он…

Её глаза снова наполнились слезами, и, с силой закусив губу, она поспешно отвернулась.

– Не надо, – мягко попросил Виталий. – Не надо. Я ведь хочу ещё кое о чем вас спросить.

– Спрашивайте, – глухо ответила она, не поворачиваясь, и требовательно повторила: – Ну, спрашивайте.

– Хорошо, – Виталий чуть помедлил, чтобы дать ей успокоиться. – Вы никогда не слышали, чтобы кто-нибудь грозил Жене?

Она повернулась так стремительно, что Виталий даже вздрогнул.

– Слышала, – испуганно прошептала она. – Да, да, слышала. Мне говорил… Боже мой, кто же мне говорил?.. Ах да! Иван Спиридонович. Так вот…

– Постойте, – прервал её Виталий. – Кто такой Иван Спиридонович?

– Симаков. Это чудесный человек! Бригадир слесарей. Так вот. Ему как-то сказал Носов… Он был выпивши… Носов сказал, что Женя хочет его закопать, но что он сам его закопает.

– Так и сказал? – ошеломлённо переспросил Виталий. – Что закопает?

Он ведь почти наизусть помнил анонимку, присланную Лучинину.

– Да, да, именно так, – возбуждённо подтвердила она. – Я эти слова очень хорошо запомнила. Он посмел так сказать, – глаза её гневно блеснули.

– Значит, Носов… – прошептал Виталий. – Появился некий Носов…

– Ой, мне же пора! – воскликнула Филатова, взглянув на часы. – Обед давно кончился.

– Пойдёмте, я вас провожу до города, – Виталий оторвался от перил. – Мне тоже пора.

И они, не сговариваясь, бросили последний, долгий взгляд на тихую, переливавшуюся на солнце гладь реки. Потом медленно двинулись по дороге в город.

«Носов… Носов… – вертелось в голове у Виталия. – Ведь я слышал эту фамилию…» Натренированная его память тут же высветлила из толпы людей, окружавших в приёмной Ревенко, невысокого, широкоплечего человека в засаленной кепке, в куртке и синей майке, чуть не лопавшейся на могучей волосатой груди. И сразу же вспомнились слова Ревенко: «Лучинин хотел уволить его за прогул…»

…Пыльная дорога незаметно перешла в улицу. По сторонам появились домики, потянулись заборы.

Начался город.

Когда запыхавшийся Виталий появился, наконец, в горотделе, он застал Откаленко и Томилина негромко беседующими у стола.

– Ну, вот и он, – сказал Игорь, подняв голову. – Все брюки небось уже в прокуратуре просидел, пока мы тут полгорода облазили.

Виталий повалился на диван, кинув рядом с собой пиджак. Игорь внимательно посмотрел на приятеля: чтобы он так небрежно швырял пиджак, должно было случиться что-то необычайное.

– Ну, рассказывай уж, рассказывай, – подчёркнуто спокойно и чуть снисходительно сказал он.

Виталий уловил его тон и загадочно усмехнулся. Потом не спеша полез за трубкой. Однако показного спокойствия хватило ему ненадолго.

– Ну, братцы, и встреча же у меня сейчас была! – воскликнул он. – С ума сойти можно.

Игорь деловито спросил:

– В прокуратуре?

– Нет, потом.

. – Так начни по порядку. С прокуратуры.

– Вот дал бог начальника, – повернулся Виталий к Томилину, словно ища его сочувствия. – Я ему потрясающую новость хочу сообщить, а он «по порядку»! Что ж, начнём по порядку, – он снова откинулся на спинку дивана. – Итак, девять ноль-ноль. Прибыл в прокуратуру. Девять тридцать. Товарищ Роговицын соблаговолил меня принять…

Некоторое время он ещё выдерживал этот тон, но затем продолжал, уже откровенно горячась, размахивая зажатой в кулак трубкой.

– …одним словом, вполне вежливо разругались. Дальше я брюки протирал уже в другом кабинете. И тут пошли открытия…

Игорь и Томилин слушали молча, не перебивая, При этом Томилин мрачно уставился в какую-то точку на полу, а Игорь внимательно и чуть насмешливо наблюдал за приятелем.

Когда же Виталий перешёл к своей встрече с Филатовой, Томилин, насторожившись, поднял голову, а в глазах у Игоря исчезла усмешка.

Виталий, наконец, кончил, и Игорь отрывисто спросил:

– Твои выводы?

– Пожалуйста, – с вызовом ответил Виталий. – Первое. Носов и Булавкин связаны между собой. Второе. Они как-то причастны к гибели Лучинина. Третье. Булавкин прислал анонимное письмо в прокуратуру, но, судя по стилю, ему кто-то его продиктовал.

– Если это Булавкин прислал…

– Тут уж я уверен.

– А я только допускаю. Ну, хорошо. Об этом потом. Что ещё?

– Ещё четвёртое. Остальные анонимки написаны каким-то одним человеком, хотя напечатаны на разных машинках.

– Почему думаешь, что одним? – спросил молчавший до сих пор Томилнн.

– Орфографические ошибки одни и те же, – усмехнулся Виталий. – И переносы неверные. И тьма опечаток.

– Тебе что-нибудь известно о Носове?

– Кое-что Филатова рассказала. Лучинин, например, объявил ему выговор. Не дал квартиры в новом доме. Хотел даже уволить. Это ещё Ревенко говорил. Помнишь? В общем, поводов, как видишь, хватало. И я тебе ручаюсь…

– Ты погоди ручаться. Погоди. Темно пока что.

– Но луч света все-таки появился! – запальчиво возразил Виталий.

– Допустим. Но… пожалуй, перераспределим обязанности. Как в таких случаях Федор Кузьмич поступает, ты обратил внимание? Это наше начальство в Москве, – пояснил он Томилину.

– Ах вот оно что, – усмехнулся Виталий.

– Предлагаю следующее. – Игорь неторопливо вытянул из кармана сигарету и щёлкнул зажигалкой. Потом продолжил: – У нас возникло три направления. Первое – это преступления, в которых обвиняется Лучинин.

– Мнимые преступления, я уверен!

– Погоди. Тут, брат, ещё надо разбираться и разбираться. В том числе во всяких бумагах. И все сто раз проверить. Каждый факт. Вот это я беру на себя. Дальше. Записка Булавкина, анонимка Булавкина… Ну, первую он мог, конечно, написать…

– Мог? – удивлённо воскликнул Виталий. – Да не мог, а написал! И сам же завёз её на машине!

– Допустим. Но мог ли он написать и анонимки?

– Так ведь рука же одна!

– Согласен. Но чья?

– Ну, знаешь! Булавкин угнал в тот вечер машину, на ней подъехал к гостинице и передал записку. Это факт? Факт! Так его эта записка или не его? Задача для дошкольника.

– А ты видел подлинный почерк Булавкина?

– В записке?

– Нет, на других бумагах.

– Ну, допустим…

– Ничего допускать нельзя, – решительно оборвал его Игорь. – Нужна квалифицированная экспертиза. Нужна полная уверенность. Сегодня Волов изымет образец его почерка на заводе. А вот экспертизу удастся, к сожалению, провести только, видимо, в понедельник.

– Но дело не возобновлено! – упорствовал Виталий. – Роговицын не желает его возобновлять. Это он мне сказал сегодня совершенно определённо. И он не вынесет постановления!

– Чепуха! Розыск Булавкина ведётся самостоятельно. Сегодня у нас пятница? В понедельник я сам пойду в прокуратуру. К этому самому, как его?

– Кучанскому, – подсказал Томилин.

– Да, к нему! И добьюсь возобновления дела.

– Очень интересно, – иронически усмехнулся Виталий. – Что же ты мне поручишь?

– За тобой будет важнейшее дело – поиск Булавкина. Свирское шоссе. Забыл?

– Ах да! – и, помедлив, Виталий добавил: – Пожалуй, ты прав.

– Теперь третье направление. – Игорь посмотрел на Томилина. – Надо собрать сведения о Носове. Что за птица?

– Поглядим, – ответил Томилин и добавил, кивнув на Виталия: – А ему в помощь дадим кого-нибудь из наших, местных.

В конце концов все было решено.

А потом пришёл усталый и злой Волов.

– Все облазили, – сообщил он. – И странное, скажу вам, дело. В тот час, когда Булавкин шёл от Речной к заводу, на его маршруте в разных местах оказались три знакомых парня и девушка. Двое стояли у ворот, больше часа стояли, беседу вели. А один с девушкой в кино шёл. И как раз по улице Менделеева, а потом по Речной, то есть прямо навстречу Булавкину. И никто из них его не видел. Никто! Странное дело, а? Чисто по воздуху перелетел. Или почему-то другим путём пошёл, дальним.

– Та-ак. Ещё одна загадка, – вздохнул Игорь.

– Тут их, будь здоров, сколько, – сердито откликнулся Томилин. – Загадок этих.

Незаметно подкрался вечер.

Кончился ещё один трудный день. Но впереди были другие дни, ещё труднее. Пружина поиска медленно сжималась.

Утром в субботу Игорь Откаленко пришёл в горотдел один и заперся в кабинете Томилина.

Он положил перед собой на стол зеленую папку из прокуратуры, потом достал сложенные вчетверо листки с объяснениями Ревенко и квадратик бумаги с пословицей жителей Мадагаскара. Пробелов её глазами, он усмехнулся и покачал головой.

Прежде всего Игорь занялся письмами из зеленой папки. На отдельном листе он выписал по порядку все обвинения в адрес Лучинина, которые там содержались. Затем принялся читать акт ревизии.

Те же обвинения. А чем подтверждаются? Ага, вот! Пункт о незаконной передаче оборудования Барановскому комбинату. Некоторые утверждают, что оно было исправно. Другие – что было утильным, валялось под снегом во дворе. И при этом ссылаются на акт о списании его как непригодного. Но комиссия почему-то верит первым.

В своём листе Игорь против пункта об оборудовании сделал пометку. Затем снова принялся читать акт. И вдруг даже присвистнул от удивления.

Оказывается, комиссия основывается не только на словах. Все куда солиднее! Оказывается, бухгалтерия завода направила на комбинат счёт за это оборудование и предложила его оплатить. Счёт подписан директором завода и главным бухгалтером Олешковичем. Выходит, оборудование все-таки не было утильным?

Около своей пометки Игорь приписал фамилию Олешковича, жирно подчеркнул её и поставил восклицательный знак.

«Так. Пойдём дальше», – сказал он себе, чувствуя, как беспокойство все больше охватывает его.

В акте есть и обвинение в незаконной выплате денег. И опять ссылка на бухгалтерию. В ведомости на выплату эти фамилии стоят, а нарядов на выполненную работу нет. Но есть распоряжение Лучинина выплатить деньги.

Игорь снова записал фамилию Олешковича, теперь уже против пункта о выплате денег. И на этот раз поставил вопросительный знак.

Но тут его мысли прервал телефонный звонок. Дежурный доложил, что пришёл инженер Черкасов. И почти сразу раздался деликатный стук в дверь.

На пороге появился невысокого роста худощавый человек в очках, редкие волосы были гладко зачёсаны назад, открывая большой, с залысинами лоб, на костистом, синеватом после бритья лице чёрный клинышек бородки казался приклеенным. Черкасов был одет в серый поношенный костюм, галстук на белой рубашке завязан торопливо и небрежно. В руках он держал потёртую кожаную папку на «молнии». На вид Черкасову было лет пятьдесят, может быть, немного больше.

– Разрешите? – сдержанно осведомился он.

– Да, да, прошу вас, – ответил Игорь, поднимаясь из-за стола. – Извините, но пришлось вас побеспокоить.

– Пусть вас это не смущает, – все так же сдержанно ответил Черкасов. – Необходимость. Я понимаю.

Он опустился на стул.

– Хотелось бы, Пётр Андреевич, – приступил к разговору Игорь, – узнать ваше мнение об изобретении Лучинина и обо всей этой истории с проектом для Барановского комбината. Вы ведь в курсе дела?

– Более или менее, – отрывисто сказал Черкасов, нервно поправляя галстук. – Скорее менее. И прошу меня правильно понять. Я инженер. У меня есть собственные замыслы. Смею надеяться, важные. Мне нужен покой. Государство получит больше пользы, если я эти мысли осуществлю. И не буду ввязываться в склоки.

– Но изобретение Лучинина… – начал было Игорь.

– Не признали? – быстро, с ноткой какого-то удовлетворения перебил его Черкасов и тонко усмехнулся. – Естественно. Вы знаете, что сказал по этому поводу Макс Планк? Он сказал: «Новые научные истины побеждают не путём убеждения их противников, просто эти противники постепенно вымирают, а новое поколение усваивает истину сразу».

– Выходит, надо ждать, пока мы вымрем? – улыбнулся Игорь. – А потом Лучинина признают сразу? Довольно грустная перспектива.

– Что ж делать, – невозмутимо возразил Черкасов и потрогал бородку, словно проверяя, на месте ли она. – Люди так устроены. Бертран Рассел, например, писал: «Человек является самым интересным и в то же время самым противным животным на Земле».

– Скажите, пожалуйста, – удивился Игорь. – Но он, кажется, не теряет надежду исправить человечество?

Черкасов покачал головой.

– Вряд ли. Очень уж давно следовало бы начать. Оскар Уайльд, знаете, как-то сказал: «Если бы пещерные люди умели смеяться, история пошла бы по другому пути».

«Черт возьми, он начинён изречениями, – с беспокойством подумал Игорь. – Надо, пока не поздно, выбираться из этой энциклопедии».

– Скажите, Пётр Андреевич, – спросил он, – вы видели книгу профессора Ельцова?

– Да, конечно.

– Ну и действительно, Лучинин…

– Не знаю, – отрывисто произнёс Черкасов. – Не исследовал.

Он становился необыкновенно краток, если не при бегал к чужим изречениям.

– Но это возможно исследовать?

– Элементарно.

– Понятно. Теперь история с проектом для Барановского комбината. Здесь утверждается, – Игорь указал на лежавший перед ним акт ревизии, – что туда были проданы синьки с чертежей, по которым перестраивался ваш собственный завод и которые были обнаружены в столе у Евгения Петровича.

– Чушь! – оскорблённо вскинул голову Черкасов. – Я не привык даром получать деньги.

– Но как же тогда все, это получилось?

– Весьма просто. Мы сделали оригинальный проект. Для комбината. По его техническим условиям. И кальки с него – кальки, а не оригиналы! – Евгений Петрович оставил у себя для пополнения технического архива завода. С нашими авторскими подписями, кстати говоря.

– Но подписей не оказалось, – возразил Игорь. – На них были штампы вашего завода.

– А это уж мне неизвестно, куда делись подписи, – развёл руками Черкасов.

– Но выходит, что проект вашего завода отличается от того проекта?

– Естественно, – усмехнулся Черкасов и снова потрогал бородку. – В новый проект я внёс и свои идеи.

– Тогда где же проект вашего завода?

– Его не было.

– То есть как так не было?

– Перестройка шла под руководством Евгения Петровича. На ходу. Прямо по эскизам.

– А вот комиссия утверждает, что этого не может быть. Что найденный в столе у Евгения Петровича проект – это проект вашего завода.

– Безграмотное утверждение.

Игорь улыбнулся.

– Вы так и заявили комиссии?

– Меня об этом не спрашивали, – нервно пожал плечами Черкасов.

«Ну, Виталий бы сейчас с тобой сцепился, – зло подумал Игорь. – А нельзя, нельзя. Тут надо по-другому».

– Что ж, логично, – спокойно произнёс он.

– Не правда ли? Я решил, пусть они сами, в конце концов, уточняют свои отношения. При чем тут я?

– Вполне логично, – повторил Игорь, и при этом ни один мускул не дрогнул на его лице, только чуть потемнели глаза и тяжёлый подбородок слегка выдвинулся вперёд. – Но вы разрешите, Пётр Андреевич, записать ваше мнение?

Черкасов беспокойно затеребил бородку.

– Разве это так необходимо?

– Да, конечно.

– Но мне кажется… все это дело прошлое?

– Не совсем. Ещё лучше, если вы напишете сами. В виде заявления или объяснения.

– Ни в коем случае, – поспешно возразил Черкасов, рукой как бы отстраняя от себя это предложение. – С какой стати? Вы меня вызвали. Задавали вопросы. Я только отвечал.

– Ну что ж. Это тоже логично. Тогда запишу я. Не возражаете?

– Воля ваша, – упавшим голосом произнёс Черкасов и опять схватился за бородку, перебирая её негнущимися пальцами.

Игорь молча достал из ящика стола лист бумаги, положил его перед собой и неторопливо закурил, громко щёлкнув зажигалкой.

Черкасов с тревогой следил за его приготовлениями и при щелчке зажигалки чуть заметно вздрогнул.

– Ну что ж, приступим, – сказал Игорь. – Я вам буду задавать те же самые вопросы. У вас, кстати, паспорт с собой?

– Да, да, естественно.

Черкасов дрожащими руками вынул бумажник, но, раскрыв его, не сразу нашёл паспорт. Он даже сдвинул очки на лоб и поднёс бумажник совсем близко к глазам.

Когда все было закончено, Игорь протянул ему исписанные листы.

– Прочтите. Если все верно, подпишите вот тут, внизу.

Черкасов, протерев пальцами стекла очков, словно они запотели, молча кивнул и углубился в чтение.

Игорь курил, откинувшись на спинку кресла. Смуглое лицо его с приплюснутым носом и тяжёлым подбородком казалось невозмутимым. Он сейчас походил на боксёра, отдыхающего после тяжёлого раунда.

– С вашего позволения, вот тут хотелось бы исправить, – неожиданно сказал Черкасов, поднимая голову. – Тут, видите ли, написано, – он снова зачем-то протёр стекла очков и прочитал, близко поднеся бумагу к глазам: – «Лучинин оставил кальки у себя для пополнения технического архива завода». Так вот, если нетрудно, вставьте слово «по-видимому». Я ручаться не могу.

– Но для чего же ещё?

– Не знаю, не знаю. Могу только предполагать.

– Пожалуйста.

Игорь вставил слово и сделал сноску внизу страницы. Потом спросил:

– Все?

– Минуточку, минуточку, – торопливо произнёс Черкасов, продолжая читать. – Вот… И тут… Вы записали: «На кальках были наши авторские подписи». Прошу вставить: «Насколько я помню». Дело, знаете, давнее. Мог и запамятовать. Потому очень прошу вас…

– Что ж, пожалуйста.

Игорь сделал новое исправление.

Черкасов принялся читать дальше, держа бумагу около глаз.

– Вот ещё, – через минуту сказал он. – Я не могу так категорически утверждать, что проекта нашего завода не было.

– Но вы же видели, что работа шла по эскизам?

– Эскизы видел, а проекта не видел, – упрямо покачал головой Черкасов. – Чего не видел, того не могу утверждать. Это уж элементарно, как вы понимаете.

– Та-ак. Значит, напишем, что проекта вы не видели. Это будет уже точно?

– Пожалуй. Хотя все-таки лучше выразиться так: по правилам проект должен был иметься, но я лично видел только эскизы.

– Насчёт проекта это ваше предположение?

– В некотором смысле, конечно.

– Предположения нам не нужны. Запишем факты: проекта вы не видели, а эскизы видели. Не возражаете?

– Ну, пожалуй, – неуверенно произнёс Черкасов.

– Вы в чем-то сомневаетесь?

– Нет, нет…

Игорь ещё раз исправил протокол.

«Это просто счастье, что Виталий с ним не встретился, – подумал он. – Представляю себе, что было бы».

Когда Черкасов, наконец, подписал последний лист протокола, Игорь как бы между прочим спросил:

– Кстати, Пётр Андреевич, у вас, кажется, есть дома пишущая машинка?

– Да, – тревожно ответил Черкасов. – Но я полагаю, это не криминал?

– Ну что вы, – Игорь заставил себя улыбнуться. – Просто хотелось бы узнать, не давали ли вы её кому-нибудь. Не помните?

– Нет. Хотя… позвольте, позвольте… – Черкасов провёл рукой по лбу. – Кому-то я её, помнится, давал…

– Хотелось бы знать.

– Извольте, – не очень охотно согласился Черкасов. – Постараюсь припомнить. Если удастся, я вам вечерком позвоню.

На том и договорились.

Черкасов, церемонно распрощавшись, ушёл. Руки ему Игорь не подал, и Черкасов инстинктивно не протянул свою.

«Что ж, – подумал Игорь, расхаживая по кабинету, – все-таки мучился я с тобой, кажется, не зря». Главное обвинение против Лучинина выглядело теперь более чем сомнительно.

Да и сам Черкасов. Он неискренен и завистлив. И наверное, завидовал Лучинину. Правда, он трус. И сам ничего не предпримет. Но подтолкнуть другого… И дать машинку… Кому же он её дал? Интересно, решится он это «вспомнить» или нет.

…Черкасов позвонил не «вечерком» а ровно через час.

– Вспомнил, – торжествующе сообщил он, словно это должно было послужить компенсацией за его по ведение в кабинете у Игоря. – Одному человеку давал.

– Кому же? – едва сдерживая нетерпение, спросил Игорь, локтем придвигая к себе бумагу. «Неужели Носову?» – мелькнуло у него в голове.

– Это, видите ли, Слава Небогов. В редакции газеты работает. И больше никому. Право слово, никому!

Последние слова прозвучали, пожалуй, не вполне искренне.

«Вот тебе и раз, – удивлённо подумал Игорь. – Кто же это такой Слава Небогов?»

Утро застало Виталия за городом, на раскалённом, обдуваемом ветром Свирском шоссе.

Серая и узкая асфальтовая лента, на которой, словно лишаи, проступали то тут, то там зернистые и неровные круги булыжника, вилась среди бесконечных полей, где волновалось под порывами ветра золотистое море ржи или вдруг изумрудным пушистым ковром расстилались посевы овса и гречихи. Дорога то неутомимо взбиралась вверх, то вдруг долго шла под уклон, на миг ныряя в прохладную тень перелесков и снова окунаясь в душный жар полей.

Изредка в сторону от шоссе уползали в поле пыльные просёлки.