Текст книги "Заклятая подруга"
Автор книги: Арина Ларина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Глава 8
– Ёкарный Бабай! – охнула Лизавета на весь офис, едва подруги вернулись с обеда. Разумеется, она сразу залезла на сайт.
– Ответил? – спросила Маргарита. По тону Бабаевой было непонятно, обрадована она или обозлена.
– Бабай – это твой Бабаев? – уточнила Горецкая, жизнерадостно прогарцевав к своему месту. – А почему ёкарный?
– У меня одиннадцать писем, – поведала собравшимся Лиза и нервно хихикнула.
– Я же говорила: такую красоту даже занавеской не скроешь! – засмеялась Лера.
– Не помню, чтобы ты что-то такое говорила, – хмуро процедила Лизавета, щелкая «мышкой». – Мне кажется, с красотой и доступностью мы переборщили. Вон их сколько слетелось.
– Ах ты, горе какое! – отмахнулась Лера. – Мужикам она понравилась. Как теперь жить-то со всем этим?
– Я не знаю, что им отвечать, – насупилась Лиза.
– Отвечать? – поперхнулась Рита и тревожно покосилась на Горецкую, многозначительно подергав бровью. – А зачем им отвечать? Или ты передумала и решила сменить скакуна?
– Лошадей на переправе не меняют, – вкрадчиво напомнила Валерия, сурово погрозив в пространство пальцем.
– Загнанных – меняют, – возразила Рита и сокрушенно добавила: – Лера, нас не слышат, как я погляжу.
– А я, значит, еще ничего! – вдруг радостно воскликнула Лизавета.
– Правильно, – обрадовалась Маргарита. – И что из этого следует? То, что я и говорила: найди себе что-нибудь поприличнее. Благо выбор есть.
– Нет! Это значит, что у меня есть шанс снова понравиться Славе!
– Да уж, никогда интеллигенту, каким бы умным он ни был, не постичь логику маргинала, – резюмировала Горецкая. – А опытной бабе не понять, как можно быть такой наивной дурой и наступать на одни и те же грабли, приговаривая, что это не грабли или грабли, но не те же! Я тебе последний раз, балде, предлагаю: найди среди тех, кто написал, подходящего мужика и займись личной жизнью, а не повторным охмурением собственного супружника.
– Да вы ничего не понимаете! – снисходительно улыбнулась Лизавета, слегка дезориентированная неожиданным успехом у противоположного пола. Раньше она не думала, что, кроме Славы, могут быть другие мужчины. Да и сейчас они были ей не нужны.
– Куда уж нам, курицам, – послушно поддакнула Рита и, вздохнув, намекнула: – Может, раз уж ты все это затеяла, поглядим, что твой благоверный ответил?
– А он не ответил, – растерянно заморгала Лиза.
– Как? – удивилась Горецкая. – Мы что, опять будем пить и рожать идеи?
– Нет уж, давайте подождем, – заволновалась Рита. – Вдруг он к вечеру отреагирует? Он вообще еще спать может. Художники – они такие!
– Откуда ты знаешь? – вздрогнула Лизавета.
– У нее есть один знакомый художник, – улыбнулась Горецкая.
– Сейчас Лизка шутки плохо понимает, ты аккуратнее, – предупредила Рита и ободряюще подмигнула Бабаевой: – Не дрейфь, Лизон, он, может, друзей на выручку позвал. Вчера мы письмо на троих соображали, теперь они станут на троих соображать!
– Ой, так друзья могут меня узнать! – всполошилась Лизавета.
– Как интересно! Ты им позировала, что ли? Или того?.. Хотя о чем я? Кроме Славика, мужиков-то больше нет. Он же один, как в пустыне белый медведь. И как в тундре кенгуру, – заметила Лера.
Рабочий день заканчивался. Когда не надо, время с грохотом катится, как гигантский валун с горы, норовя придавить маленького человечка. А человечек мечется внизу, поглядывая на часы и причитая: «Ну еще чуть-чуть! Ну одну минуточку…»
Если Слава не напишет до конца рабочей смены, придется ждать до следующего утра. А это будет просто пыткой! Невыносимой, мучительной пыткой. Ведь как раз этот кусочек времени будет тянуться и тянуться, словно в замедленной съемке, наматывая на катушку ожидания измочаленные нервы бедной Лизы.
Слава ускользал из рук, а она с отчаянием, достойным лучшего применения, пыталась ухватить хвост этого скользкого ужа под названием «семейное счастье». Ведь еще можно уцепиться, пока оно скользит в ладонях. Это потом уже ничего не исправить, а сейчас пока есть шанс…
Все остальные письма Лиза удалила не читая.
– Какая сила воли! – восхитилась Горецкая. – Хоть бы нам дала полюбопытствовать, что сейчас молодым и красивым пишут.
– Я тебе сама могу рассказать, что пишут красивым, которые позируют в занавесках, – усмехнулась Рита.
За стеклом кабинета завис Танненшток. Он опасливо жался к противоположной стене, прикрывшись листом фикуса, и блестел круглыми очками, разглядывая Бабаеву. Лизавета в этот момент, углубившись в тягостные мысли, задумчиво копалась за пазухой, ловя сползшую лямку лифчика. Лямка никак не находилась, поэтому Лиза не торопясь заползала все глубже, расстегивая одну за другой пуговки форменной блузки.
Танненшток покрылся испариной и стал промокать блестящий лоб платком. Он снял очки, торопливо протер их и неловкими, судорожными движениями вернул на нос. Лизавета раздраженно оттянула ворот и заглянула внутрь. Танненшток начал сползать по стене, нервно сглатывая. Найденная лямка была молниеносно водружена на место, пуговки застегнуты, а Лиза снова припала к монитору. Не выдержав напряжения, немец отошел от стены и на деревянных ногах вломился в кабинет. Ему неудержимо хотелось быть поближе к этой… странной девице.
Называть ее туземкой больше не хотелось. Права мама: надо было жениться перед отъездом на сухопарой, чернобровой Йоханне и взять ее собой. В конце концов, какая разница, кто готовит тебе еду, стирает рубашки и иногда делает что-то еще? Главное, чтобы еда была вкусной, рубашки чистыми, а человек проверенным. Как мама. И вот теперь физиология бурлила в крови и била в мозг, точно одуревший шаман в бубен.
Его явление вызвало легкий переполох, заставивший Горецкую срочно бросить в ящик пузырек с лаком и строго уставиться в монитор, оттопырив озонировавшую ацетоном руку. Маргарита трусливо смела в ящик какие-то купюры, которые многократно перетасовывала и пересчитывала, словно надеясь, что они начнут размножаться делением. А Лизетта даже не шелохнулась, продолжая гипнотизировать экран. Она покачивала длинной, гладкой ногой, от чего у Танненштока в животе все обрывалось и падало, а затем снова взлетало, от души шлепая по желудку. А может, и по душе. Кто его знает, что там у человека внутри болит и ёкает. У бедного директора именно ёкало.
Он молча постоял, ожидая еще какой-нибудь реакции от подчиненных. Горецкая улыбнулась с материнской теплотой, Соловьева улыбнулась вежливо, а длинноногая возмутительница директорского спокойствия вдруг напряглась, округлив глаза, как сова, и крикнула:
– Йо-хо-хо! Бинго!
«В лотерею выиграла?» – подумал шеф и ревниво нахмурился. В это предновогоднее время работы был непочатый край. Какие могут быть игры?
– Лизка, – прошептала Горецкая, пока директор крадучись совершал обходной маневр, чтобы заглянуть в монитор обнаглевшей сотрудницы.
Лизавета резко обернулась и вскинула на шефа прозрачные чистые глаза, виновато тряхнув пышной челкой. Это было так трогательно и мило, что Танненшток с тихим клекотом ринулся к двери.
– Обалдеть, – прокомментировала Валерия, одурело посмотрев вслед начальству.
– Вот это номер, – хихикнула Рита.
– Девочки, свершилось, – чуть не расплакалась Лиза.
– Интересно, она о том же, о чем и мы, или все о своем? – меланхолично возвела глаза к потолку Горецкая.
– Письмо от Славы пришло! – Лизавета сложила ладошки и счастливо вздохнула.
– Дурдом, – объявила Рита. – А ты тут посторонних не замечала, Лизок?
– Чего?
– Да ничего. Шеф тут, тобой контуженный, забегал, – терпеливо пояснила Лера.
– Да ну, – отмахнулась Лиза, недоуменно глядя на экран. – Чего-то я не понимаю, девочки! Что это?
– Танненшток вокруг тебя круги нарезает, как голодная акула, и глазки строит, – усмехнулась Рита. – Молодой, богатый, стабильный! А ты, как кошка за валерьянкой, бегаешь за своим Славой!
– Он мне фотографию прислал, – растерянно пробормотала Бабаева. – И как это понимать?
– Чего там у тебя, болезная ты наша? – старчески вздохнув, Горецкая перебралась поближе к подруге.
У Лизы обнаружилась какая-то веселенькая мазня во весь экран.
– Ишь ты! Творческие люди слова в простоте не скажут! – воскликнула Рита. – Это шифр, девочки! Надо разгадывать.
– Я столько не выпила, чтобы разгадать, – отказалась от предлагаемой перспективы Лера.
– А на словах что просил передать? – Рита улеглась на плечо Бабаевой и старательно разглядывала загадочный шедевр. – Проще говоря, буквы-то там есть хоть какие-то?
– Только вот это, – беспомощно развела руками Лизавета.
«Это» радовало глаз веселенькими солнечно-желтыми кляксами, оранжевыми завитушками, бурыми крапинками и прочим буйством красок и форм.
– Самовыразился, однако, – голосом чукотской бабушки проскрипела Лера. – Чего делать будем?
– Может, ему еще одну голую фотку послать? – предположила расстроенная Лиза.
– А у тебя есть? – вздохнула Маргарита. – Или пойдем щелкаться в интерьерах директорского кабинета? Думаю, тогда мы его добьем, и любимый шеф скончается от счастья. А то он тут силился тебе в декольте заглянуть, чуть организм не вывихнул, а ты его и не заметила.
– Ладно, чего голову ломать. Не быть вам, тетки, дипломатами! Он нам прислал не пойми что, и мы ему тоже шараду отправим! – воскликнула Горецкая и села за компьютер.
– А какую шараду? – робко поинтересовалась Лизавета.
– Сейчас нароем какой-нибудь стих в Интернете. Про любовь.
Лера быстро набрала в поисковой строке «стих про любовь», и подруги обалдело уставились на результат. Судя по всему, стихи про любовь не писал только неграмотный. А таковых, как известно, очень мало. Практически вымерший вид, не считая полуграмотных. Ткнув в первую попавшуюся ссылку, подруги получили дивное четверостишие:
Душа плутала в темноте.
И были все совсем не те.
И трепетал души магнит
Под косогорами ланит!
– Это я уважаю, – засмеялась Рита. – Это вам не шарада, это цельный ребус! Автор жжет!
– То, что доктор прописал, – потерла ладошки Горецкая. – «Под косогорами ланит!» Вот ведь человека от любви как плющило.
– Девочки, ну что за ересь! – поморщилась Лизавета. – Мы так до бесконечности будем переписываться! Пока ему какая-нибудь тетка просто не напишет, мол, приезжай, белье постелила.
– Вряд ли твой художник клюнет на подобный примитив! И вообще, физиология быстро возьмет свое, и вторую картину он вряд ли осилит. Скорее всего, назначит свидание, – подумав, изрекла Валерия.
– Интересно, где? – заволновалась Лиза. – Не дома же!
– А почему не дома? Ты создай ему условия! Впрочем, условия и так созданы. Ты же на работе восемь часов болтаешься. За это время любую Данаю можно раз десять… нарисовать! – подбодрила подругу Рита. – А мы тебе отгул дадим, да, насяльника?
– Легко, – кивнула Горецкая и неожиданно произнесла: – А вообще я бы тебе советовала подыскивать запасной аэродром.
– Зачем? Почему? – всполошилась Бабаева и, судя по красным пятнам на щеках, собралась заплакать.
– Неизвестно, как твой Славочка отреагирует на такую подставу. Представляешь, он ждет Данаю, припираешься ты, да еще уличаешь его, что он в тебе эту самую Данаю не разглядел. И тычешь ему в нос фотки, на которые он, как карась на червяка, повелся, – пояснила Лера.
– Но вы же сами предложили! Сами! – воскликнула Лиза.
– А как от тебя отвязаться? – приподняла бровь Валерия. – Тем более что это лучше, чем подкладывать под мужа нас с Риткой. Да, Марго?
– Не знаю. Мне до сих пор кажется, что идея очень даже разумная. Я так и представляю, как у Славика второе дыхание откроется!
– Ага! – радостно подхватила Горецкая. – А еще у него откроется третий глаз. И вот он с этим глазом, да на втором дыхании рванет на предельной скорости в заоблачную даль! Ладно, чего тут обсуждать. Мужские души – потемки. Их поведение невозможно предсказать, когда дело касается чувств. Вот с поступками все ясно. Пришел домой – швырнул носки. Поперся в душ – будет на себя в зеркало любоваться. Купил пиво – станет смотреть футбол. А на уровне эмоций они, как мухи, сбитые газеткой: то ли на пол упадут, то ли об стекло шмякнутся, то ли дальше полетят по синусоиде.
Бабаева судорожно всхлипнула и начала кривить губы, собираясь разрыдаться.
– Лизавета, не реветь! – прикрикнула на нее Лера. – Тушь потечет! Значит, так: Рита распечатывает себе этот текст, открывает дома анкету и отправляет сонет про косогоры Славику. Желательно перед сном, чтобы Лизка точно была дома. Всем все ясно? Тогда по домам.
Девушки с облегчением стали выключать компьютеры. Конец рабочего дня всегда воспринимается позитивнее его начала.
Герр Танненшток, спонтанно вознамерившийся пригласить Лизетту на ужин, мерил шагами холл перед лифтами. Увидев сотрудниц, цокающих каблуками, словно русская тройка, он заметался, как таракан в банке, и запрыгнул в очень кстати подъехавший лифт. О том, что длинноногая Лизетта будет не одна, он не подумал.
Уехать директор не успел.
Едва двери лифта начали съезжаться, цокот усилился, и в щель протиснулось округлое колено. Девицы ввалились в кабину, притиснув Лизу к шефу. Взгляд у нее был блуждающим и отсутствующим. По губам скользила таинственная улыбка. Глядя мимо Танненштока, Лиза Бабаева представляла, как пройдет их со Славой свидание. «Можно явиться в маске! Тогда Слава не узнает!» Она восторженно улыбнулась. Танненшток ответил робким кивком. «И надеть другую одежду! Одолжить дубленку у Риты! Или у Леры!» Лиза улыбнулась еще шире и закусила губу, восторженно прикрыв глаза.
Танненшток нервно сглотнул и сделал крошечный шажок в ее сторону. Не просто же так она подает знаки. Может, ждет чего-то?
«А под дубленкой только белье! Или вообще без белья? Или это слишком самонадеянно в первое-то свидание? Хотя почему первое? Это муж! И фигура у меня о-го-го!» Лиза гордо поправила грудь и провела ладонями по бедрам. Танненшток икнул и зажмурился.
Лифт плавно затормозил и выпустил пассажирок на волю. Взмокший от переживаний директор без сил привалился к зеркалу и блаженно улыбнулся. Все ясно. Завтра он вызовет Бабаеву к себе и пригласит поужинать. В том, что она не откажется, герр Танненшток теперь не сомневался.
Глава 9
Картина стояла на самом видном месте. Едва Лизавета вошла в комнату, муж, стыдливо краснея, торопливо набросил на мольберт какую-то тряпку.
«Что же он там такого нашифровал, дурачок?» – с нежностью подумала Лиза. Ревности она не испытывала. Лишь необыкновенный подъем и бурление в крови, словно у ребенка, ждущего Деда Мороза.
Слава, снедаемый смутным чувством вины, суетился под ногами и даже чмокнул жену в лоб, впрочем, сразу шарахнувшись в сторону. Видимо, боялся духовно изменить своей Данае.
Лиза понимающе улыбнулась и решила не мешать любимому, вившемуся около компьютера. Она даже спать легла пораньше, чтобы не тормозить процесс сближения. Мучило лишь одно: она до самого утра не узнает, что он там написал Ритке. Вернее, ей, своей Лизочке. И как неприятно, что Марго прочитает эти слова первая!
Слава пришел в спальню под утро, когда уставшая от ожидания Лизавета спала тревожным сном, изредка вздрагивая и бормоча что-то невнятное.
Жизнь – многоликая штука. Как ограненный алмаз. И сверкают, как правило, далеко не все грани. А те, что сверкают, в любой момент могут погаснуть, уступив место другим.
Лера Горецкая любила жизнь. И бриллианты тоже. И дело даже не в их красоте или ценности, а в том, что эти камушки служили эквивалентом ее самооценки и оценки ее достоинств окружающими. Если мужчина дарил ей что-нибудь эдакое, можно было удовлетворенно констатировать: ценит, дорожит. А если не дарил, то очень быстро получал отставку. Экономные и медлительные Лере не подходили. Чего медлить, если жизнь проносится со скоростью пассажирского экспресса? Не успеешь вскочить на перроне, следующий шанс представится лишь на конечной остановке. А кому она нужна, конечная-то? На то она и конечная, что там все завершится.
А еще Лера очень любила себя. Не просто любила, а холила, лелеяла и берегла. Если в двадцать лет женщина воспринимает свою привлекательность как само собой разумеющееся, к тридцати начинает лениво, без фанатизма, интересоваться кремами от морщин, то после сорока ее жизнь – тяжелый, каждодневный труд.
И с каждым новым годом уровень самооценки норовил упасть: то ли мужчины измельчали, то ли Лерины котировки на рынке межполовых отношений обваливались. Второй вариант она считала шутливым допущением, поскольку было ясно, что именно мужчины мельчают. И так-то настоящих и идеальных мужиков давно истребили феминистки, да еще и имевшиеся в наличии изумляли обилием недостатков. И недостатки размножались, как мухи весной, прямо на глазах у изумленной Горецкой.
Тем приятнее было изредка в унылой кучке сомнительных кавалеров обнаружить нечто более-менее достойное.
Сайт знакомств был единственным вариантом выбирать себе пару. Безусловно, временную. Постоянный источник забот в виде волосатого существа, требующего еды, порядка и верности, Лере был не нужен. Вот если бы ребенок… но мечты об этом забылись давным-давно. Не судьба.
Как сказала тогда пожилая, суровая врач – в жизни есть множество иных радостей. Смириться с подобным фактом было трудно, почти невозможно. Но с годами боль утихла, оставив шрам на сердце. Или в душе. Иногда он тихонько ныл, но недолго, ведь Валерия Горецкая была женщиной волевой, самодостаточной и умела наступить сама себе на горло.
Порой к тихому нытью старой душевной раны присоединялся смутный страх перед одинокой старостью. Легко быть самодостаточной, хорошо зарабатывающей дамой. Трудно быть одинокой, самодостаточной старухой. А вдруг ее так скрючит от одиночества, что захочется прислониться к какому-нибудь побитому жизнью старичку? Вздорному, заносчивому, требовательному любителю водочки, баньки и огорода… Ужас! Уж лучше сейчас начать подбирать что-то подходящее, пока совсем не вышла в тираж. Нет, не мужа! Ни в коем случае! Просто друга. С которым можно сходить в театр, в клуб, съездить куда-нибудь, а потом иметь возможность отдохнуть от него. Причем чтобы каждый – на своей территории.
Очередное письмо от виртуального кавалера пришлось как нельзя более кстати. Он вошел в ее жизнь, как ключ в подходящую замочную скважину, легко открыв железный замок.
Седоватый, статный, с мужественным лицом, широченными плечами и каким-то бизнесом. Неважно каким. Главное – материальная самостоятельность мужчины. Поскольку мужчина без денег, как машина без колес, как ручка без чернил и охотник без ружья. Вроде и есть, а толку – ноль.
В том, что от кавалера должен быть толк, Валерия не сомневалась.
Геннадий не набивался инспектировать ее прелести, не заигрывал и не изображал влюбленного в виртуальное фото. Он просто приглашал в театр.
Уже в антракте Лера была абсолютно очарована. Она не потеряла голову, но улыбаться начала благосклонно и мысленно уже делала всяческие допущения.
Геннадий Корзухин знакомством тоже был доволен. Сколько он себя помнил, женщины проявляли к его внешним данным повышенный и весьма настойчивый интерес. Сначала Гене это льстило. То есть не сразу, конечно. В начальной и средней школе к вниманию девочек он относился со сдержанным недоумением и легким раздражением. Вскоре все изменилось. Конечно, когда тебе шестнадцать, внимание противоположного пола льстит. Особенно, когда одноклассники прилагают титанические усилия для того, чтобы сначала пригласить барышню в кино, а потом как-то уломать ее хотя бы на поцелуй, а тебя самого эти же барышни активно зазывают прямо домой, настойчиво намекая на отсутствие родителей.
Однажды юному сердцееду показалось, что он влюбился. Карусель событий закрутилась с пугающей скоростью: студенческая свадьба, идущая на убыль романтика, взаимные придирки и констатация дефектов друг друга, с перечислением их на повышенных тонах, и, наконец, развод.
Одного такого приключения Гене хватило, чтобы навсегда потерять доверие к институту брака, тем более что доставшуюся от деда-генерала трехкомнатную квартиру молниеносно разменяла предприимчивая супруга, и озадаченный Корзухин остался в однушке на краю города.
«Все зло от баб», – резюмировал он и с тех пор относился к женщинам настороженно, старательно используя их и изредка допуская до тела. Во-первых, каждая допущенная норовила впиться зубами намертво и отволочь в ЗАГС, остервенело перебирая каблучками, пока жертва не очнулась. Так бездомная собака, нашедшая кость, тащит ее в укромное место и рычит на конкурентов, периодически перехватывая добычу поудобнее. А во-вторых, они ему не нравились. От женщин возникали проблемы, шум, суета и расходы. Они не позволяли контролировать ситуацию, норовя заграбастать все в свои наманикюренные ручки. Сначала безмятежно влезали в рубашки Гены и мотались по квартире, переставляя вещи на полках, потом принимались вить гнездо на его территории, перетаскивая приятные дамскому сердцу мелочи в огромных количествах и заполняя ими все щели, как монтажной пеной.
В общем, Геннадий старался не допустить развития отношений. Он мечтал о самостоятельной женщине, не претендующей на его свободу. Но, судя по долгим годам поисков, таковых в природе не имелось. Мама, тяжело пережившая его женитьбу, поскольку считала, что ее сын самый умный, красивый и замечательный и никто его недостоин, после развода удовлетворенно затихла и жила в благостном спокойствии, уверенная, что никогда более в ее жизни не случится стихийное бедствие, именуемое в просторечии «невестка».
Со временем женщины стали хитрее. Они старательно делали вид, будто ни на что не претендуют, а сами, как паучихи, плели вокруг наивного Гены сети, обвивая его липкими нитями кажущейся самостоятельности. Наивные! Они думали, что со временем все как-то образуется. Но Геннадий Корзухин был бдителен, как гаишник в кустах на федеральной трассе. Он внезапно выскакивал с радаром, как черт из табакерки, и тормозил разогнавшихся подруг. Расстаться вежливо получалось не всегда. Но главное – расстаться. Годы борьбы закалили Генину психику, и он перестал терзаться угрызениями совести. К пятидесяти годам он был бодр, свеж и хотел спокойного и одинокого плавания с редкими заходами в гостеприимные дамские гавани.
Эффектная брюнетка в невесомой, дорогой шубке выпорхнула из авто и уверенно направилась к нему. В жизни она оказалась приятнее, чем на фото. Невысокая, ухоженная и насмешливо-отстраненная. Вероятно, стерва, но тем лучше, поскольку стервы, как правило, реже претендовали на семейный уют и совместные генеральные уборки по выходным.
– Вы – Геннадий! – Она даже не спрашивала, а констатировала, очаровательно улыбаясь белозубой улыбкой.
Отметив мимоходом, что у новой знакомой дорогой стоматолог, Гена довольно улыбнулся и подумал, что даже если бы не был Геннадием, все равно такую интересную даму не упустил бы. Приосанившись, он оттопырил локоть и по-гусарски кивнул, мол, да, Геннадий. После чего удовлетворенно пробасил:
– Я рад, что Валерия – это именно вы. Иначе свидание могло сорваться.
Мимолетно подивившись собственной фразе, произнесенной многозначительно, Гена заволновался. Волнение было приятным. Подобного с ним давно не случалось.
Лера легко рассмеялась, видимо, поняв его заумную конструкцию как-то по-своему.
Она в отличие от других не вываливала на нового знакомого подробности своей личной жизни и не теребила его наводящими вопросами из серии: «А жена не будет волноваться, что ты так поздно?» Болтала о театре, об искусстве, о книгах, о политике. Ничего личного.
Геннадий купился на это, все еще подспудно опасаясь подвоха.
В своей анкете Лера писала, что хочет необременительных отношений. Он желал того же. Но мало ли, кто что и где пишет. На заборе тоже написано!
Женщины коварны. Гена это помнил.
Тем сильнее ему хотелось, чтобы Лера таковой не оказалась.
Расстались они довольные друг другом. И слегка разочарованные обоюдной реакцией.
«Хорошо, что не стал напрашиваться на кофе», – подумала Лера, впрочем, с недовольством отметив, что хоть и здорово, что мужчина отнесся к ней с уважением и не позволил себе лишнего, а только душа требовала этого лишнего. Не порядочных, бюргерских отношений, а чего-то большего. Да где они, те, кто способен на большее!
«Хорошо, что не заигрывала и не пригласила на кофе», – размышлял Гена, глядя на пустой проспект с лениво перемигивающимися желтым светофорами. Но для полного удовлетворения чего-то не хватало. Покопавшись в своих ощущениях, он с удивлением сообразил, что, не дождавшись обычных женских штучек, чуть-чуть расстроился. От Леры хотелось бы хоть какой-то инициативы, чтобы понять, что он ей… небезразличен.
В это самое время Рита таскала на руках хнычущего Лешку, горячего, как кастрюлька с картошкой. Сопли мешали ему спать, и Алексей Андреевич, басовито всхлипывая, размазывал их по себе и одуревшей от усталости мамаше.
– Андрей! – не выдержала Рита и, не выпуская Лешку из рук, пнула похрапывающего мужа.
Супруг что-то промычал и повернулся на другой бок. Тогда Рита сунула Лешку ему под нос, ребенок немедленно заревел, а сопли потекли гуще и веселее. Испуганный муж вскочил и осовело захлопал глазами:
– Что? Что случилось?
– Лешка заболел!
– Да? И что?
– Андрюша, ничего! Его надо укачать! Я устала. Он тяжелый, у меня руки отваливаются, – разозлилась Рита.
– А, я думал что-нибудь серьезное, – облегченно вздохнул взлохмаченный папаша и рухнул обратно в постель. Несчастная Лешкина физиономия оказалась у его уха, и сын незамедлительно издал пронзительный визг, перешедший в жалобный вой.
– Рита, чего он орет-то? – Андрей снова сел и беспомощно взглянул на жену.
– Спать хочет. И болеет. Когда дети болеют, то плачут. Ты мне не объяснишь, почему он в соплях? Вы что, ноги промочили?
– Ритуль, ничего я не мочил, у меня ноги сухие, – пробормотал муж, медленно заваливаясь в подушки и засыпая в полете.
– До чего ж вы, мужики, бестолковые! – в сердцах крикнула Маргарита. – Даже за ребенком не можете уследить!
– А вы, женщины, слишком много кудахчете над своими отпрысками, – неожиданно подал голос Андрей, не открывая глаз, но довольно бодро. – Поэтому из них вырастают тепличные растения, которые с полплевка заболевают! Детей должны растить мужчины, тогда они вырастут здоровыми и сильными.
– Ага, вырастут только самые здоровые и сильные! Остальные при естественном отборе просто не выживут! – шепотом рявкнула Рита. – Давай вставай! Твоя очередь растить здоровое поколение! А мне утром на работу надо!
Она сердито замоталась в одеяло и нахлобучила на голову подушку. Ребенок с интересом слушал перепалку родителей, временно вступив в перемирие с соплями. Он так и заснул между ними, прижавшись к Рите теплой попой и пуская пузыри в папашкину сторону.
