Текст книги "Прямо по замкнутому кругу"
Автор книги: Арина Холина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Глава 7
Андрею позвонили, как только он вышел из душа.
Был чудный майский вечер, когда после теплого, даже жаркого дня город ласкает прохлада, и пахнет сирень, и хочется выпить, чтобы не озябнуть, и уже предвкушаешь первый глоток, от которого даже немного поламывает все тело, но чуть позже сниходит блаженное расслабление…
– Узнаешь? – поинтересовался звонивший.
– Нет, – признался Андрей.
– Твой друг, Герман, – произнесла трубка.
– А-а… – протянул Андрей, начавший уже сомневаться в том, не сходит ли он действительно с ума и не померещилась ли ему вся эта история с демоном.
– Есть задание. Поедешь на Тверскую… – Герман продиктовал адрес. – Купи букет цветов, а ровно в десять вечера позвони в правую от лифта дверь на пятом этаже. Там нет номеров, поэтому ты никого не удивишь. Скажи, что пришел к Ларисе, и объясни, что тебе в сорок первую квартиру. Извиняйся поэнергичнее и все такое.
– А что дальше? – буркнул Андрей.
– Ничего.
– Это все? – Андрей удивился.
– Все, – подтвердил Герман и отсоединился.
На часах было семь.
Андрей не сразу понял, что разволновался, лишь врезавшись в пару углов, разбив стакан и налив сок мимо кружки, догадался, что беспокоится сверх всякой меры.
Он поспешно натянул спортивные штаны, схватил пачку сигарет и вышел на улицу.
В последние дни его душа и тело словно отдалились друг от друга. Тело просыпалось по будильнику – душа спала до двух. Тело работало – душа то дремала, то жаждала чтения, кино, то хотела прогуляться.
Андрей искал выход из тупика.
Он мог дружить с Алиной, мог не дружить, мог податься в секту, мог пойти в грузчики… но все это были декорации, и выходило так, что актер он бездарный – вжиться в новую роль ему не суждено. Он заложник амплуа – амбициозный молодой человек со способностями чуть выше средних.
Надо смириться. Найти решение, как со всем этим жить дальше.
Андрей вернулся к дому и собрался было устроиться на лавочке, покурить, но заметил, что его любимая скамейка занята девушкой. Придется сесть на ту, что под деревом, а там слишком мрачно, поэтому Андрей шел медленно – с надеждой, что девушка успеет уйти.
Но та не уходила. Мало того – оказалась Глашей.
– Привет! – Глаша первой подала реплику.
– Какими судьбами? – улыбнулся Андрей.
– А тебе хорошо с длинными волосами.
Волосы нельзя было назвать длинными – они просто немного отрасли и пошли волной.
– Надо подстричься, – ответил он и сел рядом.
– Не надо! – отрезала Глаша. – Тебе не идет стрижка. Как жизнь?
– Что ты здесь делаешь?
– Гуляла в парке, – пояснила она. – Какие планы на вечер? Хочешь в кино со мной пойти?
– А что за кино? – поинтересовался он.
– «Баскиа». Про художника.
– Не слышал, – Андрей пожал плечами.
– То есть ты не смотрел «Баскиа»? – ужаснулась Глаша. – Как же ты живешь-то?
– В смысле… – смутился Андрей. – Ты уже видела этот фильм? Он не новый?
– Ты сейчас так произнес «не новый», как «заразный» или «порнушка с детьми», – ухмыльнулась она.
– А какой смысл смотреть фильм еще раз?
Глаша взглянула на него и помолчала.
– Ты-то его вообще ни разу не видел, – напомнила она. – Я озадачена. Ты что, не перечитываешь книги и не пересматриваешь фильмы?
Андрей покачал головой.
– А зачем? – спросил он.
– Да ты страшный человек! – воскликнула Глаша. – Затем, чтобы еще раз насладиться! Значит, это для таких, как ты, снимают кино-говно – главное, что новое! Жуть!
– Ты мне хамишь? – уточнил Андрей.
– Пока только вхожу во вкус, – буркнула она.
– И где показывают этот твой фильм про художника?
– На Новой Риге.
– Что? – растерялся тот.
– У моих знакомых есть дом, в доме – кинозал, ключи от дома – у меня. Я там по пятницам смотрю кино. Это традиция.
– Круто… Я занят до половины одиннадцатого.
– Отмени, – она передернула плечами.
– Не могу.
– Что-то важное?
– Ну, да…
– А что именно? – настаивала она.
– Да какое тебе дело! – разозлился Андрей, но тут же устыдился своей необузданности. Ссориться с Глашей не хотелось.
– Просто интересно, что люди называют важным. – Она, кажется, не обиделась.
– Одно дело.
– Ясно. Ты уверен, что не можешь его отменить?
Андрей задумался.
– Вот что я тебе скажу, – решился он. – Это дело жизни и смерти.
– Чьей?
– Моей.
– Хорошо.
– А зачем ты ездишь смотреть кино за город? – поинтересовался он.
Глаша оживилась.
– Понимаешь… – она наклонила голову и улыбнулась. – Это так просто – идешь в кино, покупаешь билет, смотришь какую-то чушь… Или покупаешь диск, вставляешь в проигрыватель… Нет предвкушения. Нет ощущения, что ты это заслужил. А так я сажусь в поезд, еду, оказываюсь в каких-то елках, вхожу в дом, включаю свет, ощущая себя очень важной персоной, ради которой открывают целый кинозал, разогреваю соус, высыпаю чипсы в миску… А после вызываю такси, возвращаюсь домой и по дороге думаю о том, что видела… Мне нравится. Это, кстати, для меня лично очень важно. И время начинает течь по-другому.
– Ты сумасшедшая.
– Это ты сумасшедший.
– Я-то почему? – рассмеялся Андрей.
– Твоя жизнь – тоска зеленая, – сказала она и поднялась со скамьи. – Ладно, если что – звони.
Андрей смотрел ей вслед и думал о том, что это был самый дурацкий разговор за всю его жизнь.
Он еще посидел – покурил, а потом поднялся в квартиру, переоделся в майку и джинсы, взял ключи от машины, купил по дороге букет цветов и поехал на Тверскую.
Его жизнь – «тоска зеленая»?
Он вздрогнул.
Вот оно!
Конечно, он часто кутит, и у него много женщин, и каждые выходные он ходит по клубам и ресторанам… Но всегда в этих клубах и ресторанах происходит одно и то же. Оттого и хандра, и злость… оттого он редко спит с одной и той же женщиной… Оттого капризная, непредсказуемая Алина так его увлекла.
Она все-таки не без странностей: могла тогда ответить на предложение купить ей последний «БМВ»:
– Что за чушь!
И могла обрадоваться какой-то ерунде, вроде стекляных бус, а назавтра устроить истерику, что белое золото носят «одни лохушки из глубины сибирских руд», а сейчас модно желтое золото, и он ее почти оскорбил…
Ему скучно. А как себя развеселить, он не знает.
Андрей припарковался и набрал код на домофоне.
Охранник спросил, в какую он квартиру. Андрей ответил, как научили: в сорок первую, к Самгиной.
Охранник кивнул.
Андрей вышел на пятом этаже, осмотрел красивую деревянную дверь, выждал с минуту и позвонил. Долго не открывали, но наконец дверь распахнулась без предварительных «кто там?». Хозяин, в отличие от большинства граждан, не высовывал нос за порог и сам на площадку не выходил – дверь он раскрыл широко, так, что в поле зрения появился просторный холл, заставленный книжными полками.
Мучжина Андрею понравился. Высокий, с красивым нервным лицом. Лет пятидесяти пяти, но в отличной форме. Черная водолазка, спортивного кроя брюки цвета кофе с молоком и с множеством карманов. Дорогие очки.
Лицо усталое и немного злое.
– Добрый вечер, – сказал хозяин квартиры.
– Э-э… – Андрей сделал вид, что растерялся. – Наверное, я ошибся… Здесь живет Лариса?
Мужчина задумался.
– Это такая светленькая с тонкими ногами? – уточнил он.
Андрей кивнул.
– Нет, – хозяин покачал головой. – Не живет. Она выше. Не помню, на каком этаже, мы с ней просто часто в лифте ездим.
– Н-да. Простите… – забормотал Андрей. – Неловко вышло… Мне, вообще-то, сорок первая квартира нужна…
Мужчина снова задумался.
– Это на следующем этаже, – сказал он. – А я вот с ума схожу… – неожиданно добавил он.
– Что? – Андрей хлопнул ресницами.
– Да сценарий этот чертов… – пробормотал мужчина. – Дрянь какая-то… Я же писатель, и зачем я ввязался в эту авантюру?!
Андрей все хлопал глазами, пока в голове не забрезжило понимание.
Этот человек… Вадим Сидур!
– А вы… – смутился он. – Вадим Сидур?
– Ну-ка, заходи! – распорядился писатель и посторонился.
Андрей продолжал стоять на месте.
По легенде у него свидание.
Наверное, он не должен нарушать договор. Сказали позвонить – он позвонил. И все.
Или нет?
Кто знает, может, писатель… людоед?
Но Андрей вспомнил слова Глаши. Тоска зеленая.
Он может познакомиться с великим писателем, а может уйти и всю жизнь жалеть, что не сделал это.
И Андрей переступил черту.
– Обувь не снимай! – заорал Вадим, едва Андрей потянулся к шнуркам. – За мной!
Андрей шел за Сидуром, заглядывая в открытые двери. Хоть он и не был романтиком, а уж упрекнуть его в чрезмерном воображении и вовсе было нельзя… почувствовал, что попал в особенное место. Эта квартира будто располагалась высоко в небе – снаружи ее не ограничивали улицы, города, страны… Она могла бы находиться в Париже, Нью-Йорке, Мадриде, Праге… Квартира жила в своем собственном измерении, где время исчислялось не сутками, не зимами и летами, а какими-то одной ей понятными событиями, которые и составляли ее личный календарь.
Где-то Андрей прочитал, что настоящее искусство – это одеваться вне стиля, вне моды, создавая цельный образ, который нельзя отнести к определенному времени.
Такой была эта квартира.
Новые кресла соседствовали с потертыми кожаными диванами, старинные затоптанные ковры – со свежими дорогими обоями, классические картины с современным искусством, и не было никакого порядка, но было чисто. Здесь пахло табаком, вкусными мужскими духами и весной.
Писатель провел Андрея на кухню, где кухонный гарнитур жизнерадостного зеленого цвета (привет из 60-х) дружил со старинным буфетом, витражным столом и модным угловым диваном из палевой кожи.
– Располагайся, – пригласил Вадим. – Кофе? Чай? Я варю отличный кофе с корицей и гвоздикой.
– Тогда кофе, – ответил Андрей и растекся по дивану.
А диван принял его и сказал: «Поспи, дорогой, на моей широкой груди».
– Ты мои книги читал? – спросил Сидур, посыпая кофе корицей.
– Читал, – ответил Андрей.
– Понравилось?
– Очень! – искренне признался Андрей.
– Обманываешь?
– Два-три романа наизусть могу рассказать!
– Ладно, это мы выяснили… – Сидур замолчал на полминуты, после чего выключил кофе и разлил его по чашкам. – В последний момент всегда отвлекаюсь… – он кивнул на кофеварку. – А то знаешь… – добавил он, поставив чашки на стол. – У писателей такие дела… Я бы в голове прокручивал: читал – не читал, нравится – не нравится… Понимаешь? Па-ра-но-йя! – по слогам произнес он. – Хорошо на улице… – Сидур присел на широкий подоконник и выглянул в окно. – Литература – ремесло для эгоцентриков. Совета не спросишь, ни с кем не поделишься – все должно быть твое, личное… Через нутро должно пройти… – с этими словами он погладил себя по животу. – Есть хочешь?
– Не особенно, – Андрей покрутил головой.
Но писатель уже открыл холодильник и принялся выставлять на стол всякую снедь.
– А кино – это коллективный разум! – воскликнул Сидур. – Продюсер, режиссер… какой-нибудь там редактор… – Все эти умники лезут тебе в голову! Это же просто насилие над личностью! Я с ума сойду!
– Вы все сами пишите? – уточнил Андрей.
– О чем я уже раз сто пожалел! – вскипел Вадим. – Но ты понимаешь… С другой стороны, отдашь ведь какому-нибудь недотепе, он все испортит, а мне потом будет стыдно! Невозможно!
Он с грохотом захлопнул дверцу холодильника и сел за стол напротив Андрея. Несмотря на злость, на крики, на усталость, глаза у Вадима были добрые. А вокруг рта так глубоко залегли морщины человека, который много смеется, что, казалось, он неспособен грустить.
– Ты знаешь, Андрей… – Сидур заученным жестом поднял руку с сигаретой, его часто так фотографировали. – Я успешный писатель. И это был мой выбор. Давно, в семидесятые, я писал концептуальные вещи. В восьмидесятые – философские. А потом устал быть непризнанным гением. И стал писать детективы. Я их всегда любил. Но ощущение, что продаю душу дьяволу, осталось. Куда-то не туда я свернул. Слишком резко переломался.
– Но сейчас…
– Знаю! – Вадим его перебил. – Сейчас я могу выпустить что угодно, и кто-то это купит… Но мне уже не хочется изменить мир. Ясно?
Они помолчали. Молчать в этой квартире тоже было приятно.
– Ты любил когда-нибудь так, чтобы не думать о себе? – спросил писатель.
Андрей покачал головой.
– Да ну тебя! – расстроился Сидур. – А я вот любил, только она от меня ушла. Мы поссорились. А я ее до сих пор люблю. И она меня. Только мы лет десять не созванивались. Пятнадцать лет не виделись. Она живет в Нью-Йорке. Я там был сто раз и ни разу не набрал ее номер.
Они снова помолчали. Тишину прервал телефонный звонок. Мобильный Андрея вибрировал в кармане куртки.
Звонила Глаша.
– Через пятнадцать минут отходит электричка, – сообщила она.
– Слушай… – заволновался Андрей. – Я… У меня…
– Девушка? – прошептал Вадим.
Андрей неопределенно покачал головой.
– Глаш, слушай, я тут в гостях у интересного человека, у Вадима Сидура… Может… Пригласим его?
– Поезд через пятнадцать минут, – напомнила Глаша.
– А на машине?
– На машине не годится.
– Черт! – расстроился Андрей.
– Что такое? – поинтересовался Сидур.
Андрей коротко и сбивчиво обрисовал ситуацию.
– Скажи своей девушке, чтобы никуда без нас не уезжала! Я кое-что придумал! Ей понравится! – засуетился Сидур, бросился кому-то звонить, кричал, метался по квартире, собирая вещи, и, наконец, вытолкал Андрея на лестничную клетку.
– Давай, быстро! – покрикивал он.
На машине Андрея они забрали Глашу, которая пыталась отбиться, но не вышло – Вадим схватил ее за шиворот и потащил за собой.
Заехали на Остоженку, в шикарный новый дом, огорошили мужика в пижаме, в котором Андрей признал одного из лидеров списка «Форбс».
– Вадик, наххх, ты же водить не умеешь! – суетился лидер.
– Ты со мной ездил в Испанию? – возмущался Сидур.
– Это меня и пугает! – Мужик воздевал руки и всячески изображал отчаяние.
– Да пошел ты в задницу, скупой говнюк! – Вадим потрепал приятеля по плечу и был таков.
– Что?! – возмущалась Глаша.
– Что?! – вторил ей Андрей.
Они уже минут десять плутали по стоянке.
– Да вот! – Сидур торжественно указал на роскошный трейлер.
– Ух ты… – простонала Глаша. – Ни разу в таком не ездила, представляете?
– В таком – точно не ездила, – кивнул писатель и открыл дом на колесах.
Это был настоящий пятизвездочный отель. Отделка из карельской березы. Кожаный диван. Двуспальная кровать. Изящная кухня. И даже стильная душевая кабина.
– Охренеть… – удивился Андрей.
– А ты точно умеешь ее водить? – насторожилась Глаша.
– Будем ехать медленно, – успокоил ее Вадим.
Ехали действительно медленно. И в одном ряду. Зато можно было валяться на кровати, пить чай и смотреть новости по телевизору.
– Я не буду Хичкока! – кричал Вадим с водительского сиденья. – Мне надоел Хичкок! Я сто лет живу на свете и не могу больше смотреть Хичкока!
– А «Головокружение»? – соблазняла его Глаша.
– В жопу «Головокружение»!
– А «Паранойю»?
– Да на хрен ее, мать твою… – ругался Сидур.
Андрей ничего не понимал, но ему все нравилось.
– Сюрприз! – Глаша с довольным лицом вытащила из сумки диск в конверте и устроилась рядом с шофером.
– Ну? – заинтересовался тот.
– «Кика»! – завизжала Глаша.
– Откуда она у тебя?! – Вадим так орал, что чуть не потерял управление. – Я ее ищу долгие годы! Она должна быть моей!
Наконец приехали.
В дом они не заходили – Глаша сказала, что это лишнее, неинтересно. Кинозал находился в подвале.
Хозяева обустроили его в стиле ретро – красные бархатные диваны, занавес с кистями, хрустальные бра по стенам.
Глаша принесла чипсы и теплый сырный соус, мужчины раздвинули первые ряды, Глаша высказалась на тему творчества Педро Альмадовара и фильма «Кика» в частности, Андрей с Вадимом похлопали и…
Андрею казалось, что должно случиться чудо. Так и вышло. Дома, в Москве, он бы и пяти минут не продержался.
Он привык к энергичным боевикам, к комедиям с указателями «здесь смешно», к ужастикам с правильным распределением психологического напряжения и кровавой резни.
От предсказуемости Андрей получал удовольствие – он знал, что напрягаться не придется.
А сейчас он смотрел сумасшедшее кино с некрасивыми женщинам, которые действительно ему нравились, с очень странными шутками, от которых сгибался пополам и хохотал до ломоты в щеках, и сумасшедшим сюжетом, который просто невозможно было с чем-то сравнить.
После просмотра Глаша и Вадим заставили его хлопать стоя.
– Он не пересматривает фильмы, – сказала Глаша Сидуру.
Тот обернулся и уставился на Панова.
– Он опасен, – заявил писатель.
– Покажем ему класс? – подмигнула Глаша.
И они поставили «Кику» заново. Правда, на этот раз они трепались и разговаривали.
Назад ехали на рассвете.
– Звони, – сказал Сидур, продиктовав Андрею свой номер телефона.
– Хорошо, – улыбнулся тот.
– Сейчас звони, чтобы я твой номер записал! – раздраженно сказал усталый писатель, которого все-таки измотал этот дом на колесах. – Такое впечатление, будто мы летели на самолете, – жаловался он.
Домой Андрей возвращался, спрятавшись от яркого солнца за темными очками, и на секунду ему даже показалось, что жизнь удалась.
Глава 8
Светлана, маркетолог, 31 год: «Тайны? О боже… Да, у меня есть тайна, о которой я никому не рассказываю. Не потому, что это стыдно, просто… Не знаю… Это… интимно. Я хотела рассказать подруге, но… это слишком личное. Короче! Впервые на арене… Иногда я открываю свой гардероб и подолгу смотрю на одежду! Вот! Я же говорила – это чушь (смущается). Просто я долго не могла позволить себе купить больше одной пары джинсов в год, и… В общем, вот так. Шкаф – это мой фетиш. Я горжусь им. Не самим шкафом – одеждой».
Борис, менеджер по продажам шоко-лада известной марки, 33 года: «Это бред. Вы не будете смеяться? Извините, мне хочется сказать это с закрытыми глазами. Ха-ха-ха! Да нет, я шучу. Я… Я смотрю гей-порно. Не фильмы – снимки! Ищу в Интернете. Причем я не гей – это точно. Снимки меня не возбуждают. Мне было бы не стыдно быть геем! Это точно. Просто мне интересно, как у них… Я бы хотел понять. А потом я удаляю все следы – из журнала, из временной папки… Хоть и живу один».
Федор, музыкант, 24 года: «Ну-у… Это глупость, но каждый раз, когда я выхожу в Интернет, я заклеиваю камеру стикером. Если, конечно, не пользуюсь „Скайпом“. Мне кажется, они могут следить за мной. Нет, я в это не верю, но сама идея мне не нравится».
Диана, домохозяйка, 27 лет: «Я купила тренажер для боксеров – ну, знаете, такой мужской торс с головой, глазами и ртом… Как настоящий. Иногда я его целую. А иногда надеваю на него блондинистый парик, представляю, что это Памела Андерсон, и рву его в клочья – ну, в переносном смысле… Однажды даже кисть вывихнула».
* * *
Андрей не сразу отправился домой. Он зашел в ближайший ресторан, купил бутылку вина и поднялся на крышу. Там для жильцов разбили искусственный садик, несколько елочек в кадках, и поставили скамейки.
Его большой тайной была коллекция замечательных людей, которые общались с ним на равных. Или просто общались. Или хотя бы перекинулись парой слов.
Андрея нельзя было назвать охотником на знаменитостей – просто его интересовали яркие личности.
До сегодняшней ночи ни одна из таких личностей не удостаивала Панова вниманием. Да и девушки вроде Глаши его не жаловали. Конечно, временами он мог подкупить такую ужином в дорогом ресторане или каким-то подарком – и тогда они приглашали Андрея на одну из модных вечеринок и знакомили с друзьями, но все эти отношения скоро превращались в ничто.
Иногда Андрею казалось, что он поступает как хрестоматийный придурок – все равно что монтирует в фотошопе свою фотографию в обнимку с Брюсом Уиллисом. Или фотографируется с Алексеем Серебряковым, чтобы потом говорить: «Вот! Кореш мой!»
Наверное, он и был хрестоматийным придурком. Догадывался, что все эти богемные персонажи говорят у него за спиной:
– Да вы посмотрите только на эту кухню хай-тек! Ха-ха-ха, бу-га-га – прямо расцвет русского капитализма, девяностые годы, деньги есть – ума не надо…
– Вы представляете, он не читает! Это ведь ужас какой! Как можно общаться с человеком, который не читает?!!
– Не удивлюсь, если у него и носки от «Гуччи»! И он их гладит! Ах, как смешно!
– Давайте, давайте же наедимся и напьемся за его счет – надо же доставить человеку радость!
Андрей ненавидел этих людей. Завидовал им. Считал ничтожествами. Очень хотел разбогатеть так, чтобы они пресмыкались перед ним.
И знал, что все их слова – правда.
Кому интересна логистика? Или мерчендайзинг? Или тайм-менеджмент?
Его, так сказать, хобби.
Даже родителям с ним скучно. А ведь отец зарабатывает меньше его.
Первый раз Панову стало стыдно за такие мысли.
А ведь еще недавно он гордился, наслаждался своим положением сильнейшего в стае (по его собственному мнению), хоть и понимал, что отец ни за что не станет уважать его лишь за то, что Андрей ездит на «Порше», а отец – на «Пежо».
Его отец зарабатывал достаточно, чтобы раз в три месяца путешествовать, ходить на концерты и в хорошие рестораны, покупать украшения и красивые вещи мачехе…
Но дело не в этом. Просто отец счастлив. С женщиной, которая влюблена в него уже семнадцать лет. И если бы он дарил этой женщине бумажные стаканы из Макдоналдса, она бы все равно его любила.
Его отец не хотел большего. У него и так все было.
С матерью он развелся, когда Андрею перевалило за восемнадцать. Всю жизнь, с раннего детства, мать внушала сыну, что она – святая. Отец должен боготворить ее за то, что она не только работает каждый день с десяти до двух в школьной библиотеке, но еще и разогревает котлеты из кулинарии на ужин, заставляет мужа стирать белье, ходит за Андреем, пока тот пылесосит квартиру, и смотрит сериалы, чтобы потом в деталях рассказать им, почему Анна оказалась в публичном доме, а Мария вышла замуж за преступника.
Мать была убеждена, что отдала мужу и сыну всю жизнь, но отца при этом ненавидела более яростно – на Андрея она только кричала (временами и лупила ремнем), а вот для мужа приберегала сложные многоходовые интриги, целью которых было, например, разрушить его планы на рыбалку в Заполярье.
В разводе она, конечно, винила только мужа (и сына) и еще «эту потаскушку» – мачеху Андрея. Панов так и не понял, зачем ей нужен был этот брак, эта семья, если она их так ненавидела. Он только помнил, что мать очень уж сокрушалась из-за того, что не развелась раньше, пока Андрей был подростком, – тогда бы мачеха поплатилась за все воспитанием чужого ребенка, которого, кстати, очень любила.
Таких женщин Андрей еще не встречал.
Мать, ее подруги в сорок лет были грузными тетками, хоть его мама, трудно это отрицать, все еще была очень красива. Но она носила странную прическу, вдовьи наряды и не веселилась.
Мачеха же выбирала модные платья по фигуре (стройной, спортивной), надевала туфли на шпильках, все рвалась на танцы, флиртовала с друзьями Андрея (а те ее обожали), вкусно готовила, завела домработницу, не разрешала Андрею есть чеснок, если тому предстояло свидание с девушкой, и уговорила отца купить сыну мотороллер.
Андрей стеснялся этого, но вместе с отцом и мачехой он был счастлив.
А мать вышла замуж за бывшего военного, который служил в охране, закусывал водку черемшой и слушал группу «Лесоповал», пока мамаша окучивала на даче картошку.
Андрею казалось, что мать с отчимом ведут ненастоящую, карикатурную жизнь. Казалось, что вот сейчас он проснется – и все будет по-другому, они вместе посмеются над кошмаром, что приснился ему в знойный летний полдень.
В доме отца собирались интересные люди. Андрей не понимал, откуда он их берет, но там вечно ошивались журналисты, художники, известные стилисты, молодые актеры… И всем было весело, хорошо. Они с большим удовольствием приезжали к отцу и вели с ним долгие беседы в саду, за столом, у мангала.
Андрей надеялся, что он такой же, как они, – молодой, успешный, на дорогой машине, но им было с ним неинтересно. Они принимали его как сына замечательного человека и как пасынка красивой остроумной женщины.
Андрей вспомнил об одной встрече, которая, можно сказать, перевернула его жизнь. Одноклассник, с которым они собирались в кино, сказал, что должен отвезти что-то бабушке. На метро мальчики добрались с Преображенки до Сухаревской, дворами прошли в Уланский переулок и зашли в подъезд дома, построенного в тридцатых годах двадцатого века. В подъезде Панову не понравилось – он был темный, узкий, проходной и довольно грязный. Старый лифт визжал, как живой, отправляя их на пятый этаж.
Квартира также не произвела на Андрея большого впечатления: паркет тут по старинке натирали мастикой, мебель купили, казалось, еще до войны и повсеместно пахло едкими духами «Красная Москва».
Одноклассник зашел в гостиную (она же кабинет), Панов подтянулся за ним. Среди клубов сигаретного дыма он разглядел жилистую старушку лет семидесяти, укутанную в шелковую шаль с вышитыми розами. Седые волосы были уложены в прическу «боб» с острыми, как кинжалы, клиньями, в красных от помады губах тлел окурок «Мальборо», пальцы унизаны кольцами.
Старушка сидела за столом, на котором стояла печатная машинка, а напротив, в кресле, сутулился великий драматург. Слава драматурга была столь велика, что не поместилась бы и в Кремле, не говоря уже об этой квартире, но почему-то именно здесь тот выглядел, как школьник, только что попавший мячом в лоб главному дворовому хулигану.
– Понимаешь, Эдик, если ты всерьез намереваешься халтурить… – Она глубоко затянулась. – Если это твое выстраданное решение, то бери свои манатки и свою жалкую писанину и вали отсюда вон, пока я еще не настолько зла, чтобы дотянуться вон до той бронзовой голой бабы и треснуть тебя по голове! – отчитывала старушка Великого. – Ты соображаешь, что творишь, или уже все – забрался на другую ступень, где каждый твой пук – дар человечеству?!
– Ба, я тебе от мамы какую-то фигню принес, – подал голос внук.
– Натан, ты мне принес не фигню, а том большой энциклопедии Южакова, которым твоя мать, наверное, подпирала шкаф, потому что если бы ты хоть раз в него заглянул, то знал бы, что от Преображенской площади до Сухаревской всего двадцать минут лету, а не три дня! Ты почему во вторник не приехал, засранец? Кому Марья Ивановна пекла пирог? В наказание ты сейчас у меня сожрешь три кило простокваши вместе вот с этим двоечником! – И она ткнула пальцем в драматурга.
Драматург рассмеялся. Андрей позеленел от волнения.
– Ба, откуда у тебя простокваша? – проблеял внук.
– Я не поленюсь сходить в магазин ради такого случая, – пригрозила бабушка. – А это что за жалкое создание? – она ткнула пальцем в Андрея.
Создание раскраснелось и с трудом произнесло свое имя.
– Смотри, друг моего балбеса, вот это – Репин! – бабушка ткнула пальцем в картину на стене. – Ты в Третьяковке был?
Андрей не мог вымолвить ни слова, пока приятель не наступил ему на ногу.
– С классом…
– Оно и видно! – фыркнула бабушка. – Если я сейчас не выпью чаю, я вас всех поубиваю, честное слово, – сказала она и поднялась со стула. – Ну, за мной! – прикрикнула она в дверях.
Они сбились в кучу на небольшой кухне, где господствовал круглый стол красного дерева.
– А я на вашем спектакле был! – Чай с мятой придал Андрею смелости, и он посмел обратиться к Великому.
– С классом? – поинтересовалась бабушка.
– Ну да…
– Ужас какой!
– Что вы, Полина Яковлевна, в самом деле… – надулся драматург.
Полина Яковлевна резко к нему повернулась.
– Послушай, Эдик! – призвала она. – Ты в этой сцене на даче такого понаписал, что мое слабое сердце в любую минуту может отказать! Дай мне поворчать!
– У тебя же, бабушка, кардиостимулятор! – вмешался внук. – Ты умрешь, а твое сердце будет биться! Ты сама говорила…
Драматург расхохотался.
Бабушка тоже.
– Ладно, в таком случае угощу вас домашними цукатами, – сказала она.
Они тогда сидели у Полины Яковлевны до темноты. Ели цукаты, слушали, как бабушка и драматург спорят, как он кричит на нее, как она на него… На ужин бабушка положила им по куску торта и по бутерброду, взяв слово, что они не скажут об этом взрослым, а потом драматург развез их по домам на своей машине.
– Классная у тебя бабка, – заявил Андрей приятелю. – Чем она занимается?
– Она редактор по сценариям, – ответил тот. – Я у нее Михалкова видел. И Кончаловского. И Данелию. Он рядом живет. А еще у нее дом в Переделкине, но она там почти не бывает, она на море отдыхает.
Андрей пришел домой в таком состоянии, словно видел зеленых человечков. Его бабушка со стороны матери тоже обзывала его засранцем, но ее он боялся и недолюбливал. А с этой, грозной и скандальной, было здорово.
Тогда он первый раз в жизни, в двенадцать лет, задумался над тем, что есть просто люди, а есть особенные люди, которых любишь, даже когда они делают тебе больно. Потому что их нельзя не любить.
И его всегда удивляло то, что на бумаге он, Андрей Панов, был замечательным человеком: небедным, щедрым, активным, веселым – но его никто не любил, если не считать Даши, да и то лишь потому, что на большее у нее не хватало воображения.
Иногда ему казалось, что он – с другой планеты, и все это знают, и как бы он ни старался стать как человек, думать, как человек, чувствовать, как человек – ничего у него не получится.
У его приятеля – предателя Сергея – были обаяние золотого мальчика, легкость и уверенность любимого сыночка, который – вот неожиданность! – выбился в люди, стал большим человеком, но, разумеется, если бы сыночек утирал по клубам кокаиновые сопли, его бы еще больше любили, потому что он бы тогда был жертвой, бедненьким, несчастненьким, беспомощным малышом.
Мачеха с годами в нем будто разочаровалась – и Андрею от этого было очень больно. Отец его поддерживал, но, похоже, несколько подустал от амбиций сына и от того непонимания, что образовалось между ними. Мать все еще причисляла себя к лику святых, чем страшно выматывала окружающих.
Некому было погладить его по голове, сказать «мой маленький» – и он сам был в этом виноват.
Андрей вспомнил, как давным-давно, когда он только перешел на пятый курс Плехановского, он поехал в Крым с друзьями, и они провели там долгий жаркий август. Было вино, были девушки, была трава… и он ощущал себя эдаким старожилом, который всех знает, с которым здороваются хозяева ресторанов и продавщицы под утро отпускают в долг мадеру.
Однажды вечером, часов в девять, он шел по набережной и встретил девушку. Она тащила чемодан, а из сумки у нее торчала бутылка вина. Девушка сказала, что потеряла бумажку с адресом и телефоном человека, у которого должна остановиться, и что она надеется встретить его здесь. Андрей знал хозяина дома, отвел к нему новую знакомую, а потом они три дня загорали, любили друг друга и разговаривали.
Они мечтали, и это пьянило больше, чем коньяк. Они решали, что сделают со ста миллионами долларов, которые заработают, и в какие страны поедут, и с кем из знаменитых актеров, писателей и певцов познакомятся.
