355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Ариэль С. Уинтер » Смерть длиною в двадцать лет » Текст книги (страница 6)
Смерть длиною в двадцать лет
  • Текст добавлен: 31 марта 2017, 13:00

Текст книги "Смерть длиною в двадцать лет"


Автор книги: Ариэль С. Уинтер



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Когда Реми отпер для него дверь, Пеллетер сказал:

– Ты не мог бы проконтролировать, чтобы Мауссье привели в комнату для допросов? В канцелярии эта моя просьба почему-то повергла всех в смущение.

– Да понятно почему, – сказал Реми, улыбаясь. – Здесь же шагу нельзя сделать просто так, на все нужна официальная бумажка, и упаси бог, если у тебя такой бумажки нет. – И Реми посторонился, чтобы пропустить инспектора.

В коридоре сразу же распахнулась ближайшая дверь, и к инспектору подскочил еще один служащий. Стараясь не выдать своего волнения и растерянности, он сказал:

– Пожалуйста, сюда, месье Пеллетер.

По-видимому, они все-таки решили для надежности приставить к Пеллетеру провожатого, раз уж он вздумал самостоятельно прокладывать себе путь по лабиринтам тюрьмы. Или даже проследить за тем, что он станет делать. Как бы то ни было, но молодой человек пошел впереди Пеллетера по коридору, ведущему в лазарет.

– Со вчерашнего дня были какие-нибудь еще инциденты? – спросил Пеллетер у своего нервозного провожатого, шагая сзади.

– Инциденты?.. – отозвался тот, не оборачиваясь.

– Как ваша фамилия?

– Месье Витье.

– Ну так вот, Витье, я имею в виду драки, поножовщину, убийства. Словом, какие-либо инциденты.

– Мне кажется, я не могу ответить на этот вопрос.

– Мне тоже так кажется.

Они подошли к стальному боксу с дверцей, разделявшей коридор на две равные части. Витье достал из кармана связку ключей на металлическом кольце. То есть на отрезке до лазарета все-таки оказалась еще одна дверь, и Пеллетер теперь был рад, что к нему приставили провожатого.

Витье отпер дверь, но на этот раз Пеллетер шагнул за порог первым. В спертом воздухе пахло аммиачными парами из лазарета.

Идя по коридору, Пеллетер даже и не знал, сопровождает ли его до сих пор Витье. Дверь в лазарет была открыта – по-видимому, здесь считалось, что раненым арестантам не до побега.

В лазарете по сравнению со вчерашним днем было тихо. У двери сидел на стуле надзиратель. Пациент был здесь всего один – вчерашний заключенный, получивший ножевые ранения. Казалось, что этот щупленький, бледный, осунувшийся человечек провел на больничной койке не двадцать четыре часа, а несколько недель.

Пеллетер подошел к нему и присел на соседнюю койку. Он заметил, что больной наручником прикован к кровати.

В лазарет вошел Витье и встал в изножье постели больного.

Пеллетер поднес к лицу больного свои документы, но арестант, шныряя глазами то на Пеллетера, то на Витье, не проявил ни малейшего намерения взглянуть на них.

– Я старший инспектор Пеллетер из Центрального управления. Приехал разобраться в том, что у вас тут происходит. Надеюсь, вы сможете рассказать мне о том, что случилось вчера.

Заключенный продолжал стрелять глазами то на Пеллетера, то на Витье, лицо его при этом оставалось неподвижным. Слова Пеллетера его не впечатлили.

– Вы знаете, кто напал на вас с ножом?

Арестант, болезненно поморщившись, отвернулся.

Пеллетер пересел поудобнее – чтобы металлический каркас койки не врезался в ляжки.

– Витье!

Молодой человек, засмотревшийся в задумчивости на раненого, вытянулся в струнку. Вид у него теперь был такой, словно он ожидал собственного приговора. То ли сама атмосфера здесь была такой гнетущей, то ли все они тут просто боялись Фурнье, державшего в постоянном напряжении и заключенных, и персонал.

– Оставьте нас на минуточку, – сказал ему Пеллетер, кивнув на дверь.

Витье отошел к двери и встал рядом с сидевшим на стуле надзирателем. Они не перемолвились ни словом.

Пеллетер, облокотившись на колени, наклонился к больному и, понизив голос, спросил:

– Вы можете мне сказать, кто напал на вас с ножом?

Казалось, что заключенный опять сделает вид, будто не слышал вопроса, но вдруг, не поворачивая головы, он громким шепотом произнес:

– Не знаю.

– А вы знаете, почему на вас напали?

Заключенный закрыл глаза и покачал головой. Он видимо уже думал об этом, но ответа так и не нашел.

– А как насчет тех, кого убили? Люди здесь что-нибудь говорят об этом?

Последовала длительная пауза, и Пеллетер уже начал опасаться, что ему придется начинать сначала, но раненый наконец выдавил из себя:

– Никто тут ни о чем не говорит.

– Если вы сообщите что-нибудь, если поделитесь со мной тем, что знаете, то я, возможно, смогу помочь, – сказал Пеллетер, наклонившись к нему еще ближе и даже съехав на самый краешек койки.

Но никакой реакции опять не последовало.

– Да вы не бойтесь, никто не узнает, о чем я с вами разговаривал. Я и с другими заключенными тоже побеседую.

Раненый арестант вдруг повернул голову к Пеллетеру, глаза его были расширены.

– Я ничего не знаю! Там во дворе было полно народу. Пырнуть меня мог кто угодно, но у меня жалоб нет. И я не знаю больше ничего!

– Ладно, – не стал настаивать Пеллетер.

Зрачки у заключенного были увеличены, ноздри раздувались, и он походил на человека, снедаемого страхом, болью и отчаянием.

– Ладно. – Пеллетер встал, не сводя пристального взгляда с раненого арестанта. – Но это у нас с вами, скорее всего, была последняя возможность поговорить в отсутствие заместителя начальника тюрьмы.

Реакции снова не последовало. На лице арестанта читалось все то же выражение боли и негодования. Упоминание имени Фурнье не изменило ничего.

Старший инспектор смотрел на лежащего арестанта, расстроенный тем, что так ничего и не сумел из него выудить. С каждым новым событием Пеллетер, казалось, узнавал все меньше и меньше, и даже жертвы этих безобразий предпочитали оставаться равнодушными. По опыту Пеллетер знал, что иногда подобная беспомощность была всего лишь вопросом времени, но только не в этом случае. Слишком много всего уже произошло, и кто-то знал, почему. Оставалось только найти нужного человека и задать ему правильные вопросы.

Пеллетер отвернулся от раненого арестанта и направился к двери.

– Витье, – сказал он, – проводите меня к Мауссье.

Мауссье уже ждал его в комнате для допросов, как и в прошлый раз, скованный по рукам и ногам цепями. К удивлению Пеллетера, Фурнье пока так и не появился. Оставив Витье с надзирателем снаружи, Пеллетер вошел и сел за спиной у Мауссье.

– Зачем вы порезали ножом человека в тюремном дворе? – спросил Пеллетер.

Мауссье даже не предпринял попытки обернуться.

– Ба, инспектор, да вы меня удивляете! Вы же прекрасно знаете, что вчера такой привилегии, как прогулка во дворе, мне оказано не было. Иногда она полагается мне, а иногда нет. Это решает месье Фурнье. Для моего же собственного блага. Тут, знаете ли, некоторые из парней меня не слишком-то любят. Не знаю, правда, почему.

В голосе Мауссье слышалась веселость. Его, похоже, ничуть не вывело из себя то, что Пеллетер уселся сзади. Но Пеллетеру сегодня было не до его игрищ. Стараясь придать голосу невозмутимость, он сказал:

– А как вы получаете еду? Вам разрешено питаться за общим столом?

– Нет, еду мне приносят в камеру, причем заместитель начальника тюрьмы следит за тем, чтобы это делали по возможности разные люди. А что такое? Почему вы у него сами не спросите? Или он не склонен оказывать вам содействие?

Но этими язвительными замечаниями ему не удалось задеть Пеллетера. Тогда, придав голосу озабоченности, Мауссье спросил:

– А тех двух маленьких мальчиков уже нашли? Я так беспокоился за них.

– А откуда вам известно о пропаже детей?

– Да, кстати, а как там поживает мадам Пеллетер? Нет, я верю, что хорошо. С чего бы ей поживать плохо?

Пеллетер схватил Мауссье за плечи и швырнул его на пол, так что тот треснулся головой о каменные плитки, а следом за ним с грохотом упал и опрокинутый стул. Руки и ноги Мауссье были скованны одной цепью, и он лежал скрючившись, не в силах самостоятельно подняться.

Пеллетер пнул стул, и тот отлетел в угол.

Мерзкий старикашка сотрясался от беззвучного смеха.

Пеллетер обошел стол и нарочно встал подальше, чтобы не поддаться соблазну и не начать пинать Мауссье. Ему вспомнились слова Сервьера в день самой первой их встречи, когда Сервьер спросил его, как он мог тогда находиться в одном помещении с этим монстром и не убить его. Мысль эта охладила его гнев. Решительный шаг был сделан, оставалось только посмотреть, приведет ли он к результатам.

Он сделал еще несколько шагов и встал так, чтобы видеть лицо Мауссье. Тот продолжал смеяться, силясь разглядеть пол вокруг себя, потом сказал:

– Очень хорошо. У меня кровь пошла. – Он лизнул каменный пол и зловеще ухмыльнулся. – Кровь!.. Отлично! – И Мауссье расхохотался.

Тогда, присев перед Мауссье на корточки, Пеллетер сказал ему одну фразу, которой надеялся вытянуть из него наконец какой-нибудь ответ:

– Я отбываю сегодня с вечерним поездом. Все, я больше не участвую в этом.

– Ну, это как посмотреть, – возразил Мауссье. – Ваше участие в этом… оно будет зависеть от того, что скажет пресса, и от того, что скажут в Центральном управлении по поводу того, что скажет пресса, когда господин мэр, и господин Летро, и господин начальник тюрьмы решат, что было бы неплохо повесить все свои ошибки с раскрытием этих убийств арестантов и пропажей детей на приезжего детектива. А я тут, по правде говоря, совершенно ни при чем. – Мауссье, похоже, решил, что ему удалось задеть Пеллетера за живое, и одна только эта мысль возмущала детектива. – Но вы же знаете эти крошечные провинциальные городишки… Тут отродясь никто ни за что не отвечает и люди подолгу не задерживаются на своих местах.

– Ишь как заговорил! Ты у нас что же, политическим активистом заделался? Или социальным реформатором?

– Нет. Обеспокоенным гражданином. Такое название мне больше нравится. – Мауссье продолжал злобно ухмыляться. – Мне вообще нравится слово «озабоченный»… Такое… толковое слово.

У Пеллетера начали затекать ноги, он поднялся с корточек и сел за стол. Тот самый стол, за которым сидел два дня назад. Отсюда ему не было видно Мауссье – только стену напротив. Ее грубо отесанные камни представляли собой целый географический мир, в котором запросто мог заблудиться муравей. Вот и он сам сейчас чувствовал себя таким же заблудившимся муравьем.

Тишину нарушил Мауссье. Желание поговорить было его единственной слабостью, не изменявшей ему ни при каких обстоятельствах.

– Я ничего не знаю про этих пропавших ребятишек. Они не имеют никакого отношения ко всему этому.

– Но если тебе что-то известно обо всем остальном, то, может быть, проще было бы рассказать мне?

– Я ничего не знаю и обо всем остальном.

– Тогда о чем ты знаешь?

– О мертвых арестантах.

– О них я тоже знаю.

– О-о, вот видите, каких успехов вы уже добились, господин инспектор! Меня прямо завидки берут!

Сейчас, когда Пеллетер не мог видеть его, а только слышал его голос из-под стола, разговаривать стало легче.

– И кто же вывез тела? – спросил Мауссье.

Вместо ответа Пеллетер задал ему свой вопрос:

– Кто убил этих людей?

– Ну… Если вы ответите на мой вопрос, то я, возможно, отвечу на ваш! – В голосе Мауссье снова звучали нотки наслаждения.

– А ты не боишься, что тебя примут за стукача?

Мауссье эти слова разозлили.

– Послушайте, детектив, я уже говорил вам, что давно привык к оскорблениям! Когда тебя оскорбляют, это не так уж и плохо.

Пеллетеру это утверждение показалось сомнительным, зато Мауссье задал очень правильный и очень насущный вопрос. Как мертвые тела арестантов оказались за пределами Мальниво? Кто вывез их?

Пеллетер задумчиво смотрел в стену, а Мауссье вдруг принялся мычать какой-то мотивчик. Как оказалось, мотивчик детской песенки. Песенки про то, как дети пошли в гости к бабушке.

Пеллетер резко встал, скрежетом стула по полу прервав сольное выступление Мауссье.

Вот опять он не узнал ровным счетом ничего. Все те же туманные намеки, все те же попытки поклепа на заместителя начальника тюрьмы… Эта очередная встреча, похоже, опять послужила для Мауссье поводом поразвлечься, и Пеллетер чувствовал себя клоуном в цирке.

Он подошел к двери, собираясь постучать. Из-под стола послышалось звяканье цепи, но Пеллетеру было не видно, что Мауссье там делает.

– Мауссье! – рявкнул Пеллетер.

Мауссье затих.

– Если эти дети не найдутся в скором времени живыми, то ежедневные прогулки в тюремном дворе тебе, считай, обеспечены. И тогда я не ручаюсь за твою жизнь.

Ответа не последовало.

– Или в следующий раз, когда я запущу сюда надзирателей, мне понадобится только понаблюдать за тем, кто и как будет вывозить твое тело из Мальниво.

С этими словами Пеллетер постучал по металлической двери, давая понять тем, кто за нею находился, что он готов выйти.

Глава 8
Пропали и нашлись

На улице заметно потеплело, и Пеллетер запарился в такси – был весь взмокший, когда наконец вылез из машины все там же у кафе. Парило явно к дождю. Небо по большей части расчистилось, но на востоке угрожающе громоздились серые тучи.

Главная площадь Вераржана была пустынной, город погрузился в послеобеденные дела. Прохожих не было – только старики, рассевшиеся в рядок у подножия памятника.

В кафе тоже было безлюдно. Пеллетер заказал себе пива и бутербродов с ветчиной и сыром навынос. Он собирался вернуться в полицейский участок – узнать, не пришло ли каких вестей о пропавших детях. А еще он намеревался отправить Мартена обратно в тюрьму изучать папки с делами и позвонить в Центральное управление Ламберу.

В дверях подсобки появилась официантка, и хозяин кафе поторопил ее с заказом для инспектора.

Пеллетер глянул на часы. Час дня. Трое суток уже прошло с тех пор, как было найдено первое тело. Вообще всегда самый трудный момент в расследовании, малодоступный пониманию обычных людей, это… ожидание.

Хозяин кафе любезно улыбался Пеллетеру.

– А мальчишек все-таки нашли, – сказал он, качая головой. – Да они вообще-то уже большие, чтобы потеряться в поле. – Он презрительно фыркнул. – Я в их возрасте ходил пешком за много миль, чтобы подоить коров.

Пеллетер ничего не ответил, но испытал внутреннее облегчение. Его вообще-то даже и не удивило, что мальчики нашлись. Этим конечно же и объяснялась такая тишина в городе. Он потянулся в карман за сигарой, но тут же вспомнил, что заказал обед.

– Это же надо устроить такой переполох! – не унимался хозяин кафе. – Надеюсь, они получат хорошую взбучку.

Официантка принесла Пеллетеру его бутерброды, завернутые, как он с удовлетворением заметил, во вчерашний номер «Веритэ».

– Ну а как они вообще? С ними все в порядке? И как обстоят дела со всем другим – с этими мертвецами-арестантами и с пропавшей девушкой?

Пеллетер проигнорировал его вопросы и, поблагодарив официантку, забрал у нее свой обед.

На улице он с удовольствием глотнул из горлышка холодного пива. Бутерброд тоже был отличный. Бенуа, даже несмотря на нервные потрясения последних дней, выпекал прекрасный хлеб с твердой хрустящей корочкой. Пеллетер жевал бутерброды на ходу, чувствуя, как по спине снова начал струиться пот. Он был несказанно рад, что ребятишки нашлись, но остальные вопросы пока продолжали висеть в воздухе. Он никак не мог избавиться от ощущения, будто постоянно упускает какую-то очень простую вещь, способную привести его к ответам на эти самые вопросы. Слишком много отвлекающих событий случалось за последнее время. Слишком много для такого маленького городка.

На ступеньках полицейского участка стоял какой-то человек. Пеллетер узнал его, только когда тот его окликнул:

– Поздравляю, месье Пеллетер, с удачным исходом!

– Сервьер!

– Мы уже готовим к сегодняшнему вечеру новый спецвыпуск. И заголовок такой красивый… – Он картинно всплеснул руками. – «НАЙДЕНЫ!»

– Да вы и впрямь уже становитесь ежедневной газетой, – не переставая жевать, заметил Пеллетер.

– Возможно, это мой шанс продвинуться в моем деле и уйти на более крупный газетный рынок.

– А кто же тогда будет писать для «Веритэ»?

– Ой, инспектор, я рад, что вы тоже в хорошем расположении духа. Ну я же в «Веритэ» не единственный репортер.

Пеллетер доел свой бутерброд и картинно отфутболил скомканную в шарик обертку, сделанную из упомянутой газеты. Но Сервьер не заметил этой шутки.

– А как все было?

Сервьер достал свой блокнот, тем самым напомнив Пеллетеру его самого, отчего тот снова испытал нечто вроде симпатии к молодому репортеру.

– «Во вторник 4 апреля, приблизительно в пять часов дня, Жорж и Альбер Перро вышли из кондитерской лавки месье Марка и направились по улице Принсипаль домой, на ферму Перро. Жорж предложил срезать путь через поле, но мальчики быстро потерялись в высоком бурьяне и сильно перепугались».

– Вы так и собираетесь написать?

– Я еще точно не решил. Продолжаю. «Стемнело, пошел дождь, и мальчики застряли в диком поле. Утром выяснилось, что Альбер заболел и не был способен продолжать путь. Жорж побоялся оставить брата одного. Мадам Перро, решив, что ее дети из-за плохой погоды остались в городе у тетки, не обращалась в полицию до четверга, 6 апреля. Начальник полиции Летро организовал поиски, продолжавшиеся всю ночь и все утро, после чего мальчики были обнаружены в поле к западу от города, теперь уже оба с сильным жаром. Они были доставлены в больницу, и я надеюсь услышать рассказ о происшедшем от них самих, а также от людей, которые их нашли, и от полицейских».

– Тогда чего вы ждете здесь?

– Да месье Розенкранц сейчас в участке, и я решил на всякий случай не попадаться ему на глаза, поскольку его, похоже, расстроило то, что я упомянул его жену во вчерашнем материале.

Пеллетер не смог сдержать улыбки, уже начав подниматься по ступенькам.

– Инспектор, подождите!

Пеллетер остановился и обернулся.

– У вас есть что-нибудь новое по убийству Меранже?

Улыбка исчезла с лица Пеллетера.

– Или, возможно, вы смогли бы как-то прокомментировать это происшествие с пятью мертвыми телами арестантов, найденными вчера? Или прокомментировать исчезновение мадам Розенкранц.

Окончательно помрачнев, Пеллетер недовольно заметил:

– Я думал, Сервьер, вас сегодня интересуют только хорошие новости!

– Хорошие новости это те, что позволяют газете расходиться с лотков.

– И все-таки лучше пишите про найденных детей, – посоветовал Пеллетер и повернулся, но тут же, замешкавшись, остановился.

– Что-то еще? – оживился Сервьер.

Пеллетер не ответил. Ему вспомнилось его сегодняшнее утреннее ощущение, будто он постоянно что-то упускает и от этого не знает, как действовать дальше. И вспомнились мысли о том, что он пока только реагирует на события, а не предвосхищает их. Тогда, может, стоит спровоцировать какие-нибудь новые события? Он повернулся к Сервьеру.

– Запишите-ка вот это. Инспектор Пеллетер крайне ободрен ходом расследования убийств в тюрьме Мальниво. У него имеются многообещающие зацепки, и он надеется раскрыть это дело к завтрашнему утру, когда выйдет эта газета.

Сервьер лихорадочно строчил в своем блокноте. Закончив, он устремил на Пеллетера восхищенный взгляд, глаза его блестели от возбуждения.

– Это правда?

– Завтра узнаем. – Пеллетеру вспомнилась симпатичная молодая женщина, робко переминавшаяся на пороге обеденного зала в отеле Вераржана. Конечно, ее имя не стоило трепать в газетах. – И, пожалуйста, оставьте в покое тему исчезновения мадам Розенкранц, – прибавил Пеллетер.

– Но все уже и так знают…

– Нет, оставьте эту тему, – повторил Пеллетер настоятельным тоном, поднимаясь на последнюю ступеньку. – Я и так дал вам много информации. – И он взялся за ручку двери в полицейский участок со стороны мэрии.

В участке было так же малолюдно, как и во всем городе, но так же шумно, как и всегда.

– Вы, сволочи, ищете день и ночь каких-то там пропавших мальчишек, а на молодую женщину вам наплевать! – орал месье Розенкранц, стоя перед стойкой дежурного офицера.

Двое полицейских, пока еще незнакомых Пеллетеру, молча и невозмутимо наблюдали за разъяренным месье Розенкранцем. Больше в помещении никого не было. Должно быть, Летро отпустил всех остальных пораньше после утомительных ночных поисков.

Розенкранц от возбуждения перешел на английский, и Пеллетер даже смог разобрать некоторые слова, которым его во время войны научил один американский солдат взамен того, что Пеллетер научил его их французским эквивалентам.

Подойдя к рослому американцу сзади, Пеллетер аккуратно взял его под руку.

Розенкранц от неожиданности дернулся, но у Пеллетера была крепкая хватка.

– Чем тут вообще полиция занимается? – продолжал возмущаться Розенкранц, снова перейдя на французский. – Никто ничего не делает! Целую ночь и целый день искали каких-то мальчишек! А моя жена пропала вот уже как полтора суток! Из-за этих двух сопляков мне даже не дали написать заявление!

– Пожалуйста… – Пеллетер кивнул на стулья в приемной, продолжая сжимать локоть американца. – Я вас охотно выслушаю.

– Вы намерены помочь мне разыскать жену?

– Давайте сначала поговорим об этом.

Розенкранц уставился на Пеллетера. Они были одного роста, но Розенкранц умудрялся смотреть на Пеллетера сверху вниз.

– Хорошо, давайте поговорим, – сказал он, выдернув у Пеллетера руку, поправил на себе пиджак, но на предложенный стул не сел.

Пеллетер подошел к стойке и спросил у все еще насупленных офицеров:

– А где шеф Летро?

– В больнице с мадам Перро.

– Инспектор!.. – нетерпеливо окликнул из приемной Розенкранц.

Пеллетер поднял руку, давая ему знак подождать, и вновь обратился к офицеру:

– А все остальные где?

– До завтрашнего утра только минимальный состав. Нам же не хотят платить нормально за сверхурочную работу.

Второй офицер хлопнул своего коллегу по плечу, и тот понял, что сболтнул лишнее.

– Ну… я хотел сказать…

– Да я знаю, что ты хотел сказать. – Пеллетер повернулся, намереваясь вернуться к Розенкранцу.

– Господин инспектор, вы оставите какое-то сообщение? – спросил второй офицер.

– Нет.

– Инспектор!..

Пеллетер вернулся к Розенкранцу и сказал:

– Пошли!

– Куда? – удивился американец.

– Поговорить, – сказал Пеллетер, доставая сигару и прикуривая ее.

Розенкранц наблюдал за этим священнодействием, после чего сказал кратко:

– Хорошо. Идемте.

С этими словами он вышел за дверь полицейского участка, и Пеллетер последовал за ним.

На улице Пеллетер порадовался тому, что чутье не изменило Сервьеру и побудило его вовремя смыться. Не исключено, что он сейчас был уже на пути в больницу, где наверняка надеялся взять у кого-нибудь интервью. Или побежал печатать на машинке то, что надиктовал ему Пеллетер.

Розенкранц повел инспектора от площади в жилую часть города. Шагал он быстро, размашисто, гнев его еще не прошел, просто весь ушел сейчас в ходьбу. В каком-то узеньком переулочке он наконец остановился. Окна первого этажа здесь все были закрыты ставнями. Над головой на веревках не висело белья.

Крутая, почти вертикальная каменная лесенка вела в подвал. Розенкранц начал спускаться по ней, держась за стены, потом, нагнувшись под низким дверным косяком, переступил через порог.

Последовав за ним, Пеллетер обнаружил, что Розенкранц привел его в пивнушку. Крошечную, замызганную пивнушку, где стойкой бара служила просто широкая доска на столбиках и где вообще не было столиков. В тесном помещении воняло застарелым табачным дымом и дешевым пивом. Ботинки прилипали к полу, Пеллетеру приходилось с усилием отрывать их, пока он шел к стойке.

Других посетителей здесь не было. Дряхлый старик-бармен спал на своем стуле, прислонившись затылком к стене, но вскочил, сонно протирая глаза, как только Розенкранц постучал перед ним по стойке. Не дожидаясь от посетителей заказа, старик сразу выставил перед ними две пинты пива.

Розенкранц мгновенно присосался к своей кружке и пил стоя. Старик-бармен ушел обратно спать на свой стул.

Пеллетер присел на высокий табурет и, не прикасаясь к своему пиву и попыхивая сигарой, стал ждать, когда Розенкранц заговорит. Ему вспомнилось, что рассказывал Сервьер о пьяных загулах Розенкранца.

Выдув сразу полпинты и так и не отрываясь от кружки, Розенкранц наконец сказал:

– С какой стати ей уходить от меня?

– Об этом вы мне как раз и поведаете.

Розенкранц повернулся к Пеллетеру. На лице его было написано неподдельное горе.

– Нет, она не ушла бы от меня, – сказал он, качая головой.

Розенкранц залпом допил свое пиво и собрался растормошить бармена, но Пеллетер кивнул ему на свою кружку, предложив:

– Пейте мое.

Розенкранц взял кружку в руки, но пить не спешил.

– До тех пор пока вы не заявились к нам домой, я понятия не имел, что ее отец находится в Мальниво. Нет, я, конечно, знал, что он сидит в тюрьме, но мне даже в голову не приходило, что именно в нашей.

– Она навещала его там.

– А вы откуда знаете?

– Она сама мне сказала.

Розенкранц опять присосался к кружке. Выдув все пиво, он поставил пустую кружку и сказал:

– Нет, я понимаю, что староват для нее. Что иногда, должно быть, выгляжу скорее как ее отец, нежели как муж. Но вы не представляете, как я обожаю ее! Я люблю ее больше всего на свете, больше родины, даже больше своей работы!

Он постучал по стойке бара, и встрепенувшийся старик, шаркая, пошел наливать им новые порции пива.

– Нет, я понимаю, что люди могут иметь друг от друга свои секреты, я и сам так живу, вру частенько по мелочи, как и все остальные. Но зачем ей было скрывать такое про своего отца?! И зачем исчезать, не сказав ни слова? Она же знает, что это просто убьет меня!

Он взялся за новую кружку.

– Значит, вы никогда и никаким образом не общались с Меранже?

– Никогда. Я ненавидел его, даже не будучи с ним знаком.

– А с кем-нибудь еще из этой тюрьмы?

Розенкранц повел рукой, держа в ней кружку.

– Ну здесь, в городе… Может быть. Но только шапочно. На самом деле, я не знаю здесь толком никого, кроме Клотильды. И поэтому эти сволочи из полицейского участка не хотят помочь мне! – Он свирепо вытаращил глаза. – И поэтому помочь мне должны вы! Вы должны найти ее! И доказать…

– Доказать что?

– Что все, написанное о ней в газетах, – ложь!

– В газетах просто написали, что убитый был ее отцом.

– Этого уже более чем достаточно.

– Ну, это вам лучше обсудить с Филиппом Сервьером.

Розенкранц уже прикончил новую пинту и, даже не спросив разрешения, принялся за кружку Пеллетера. Он уже нетвердо держался на ногах – возможно, ничего не ел со времени исчезновения мадам Розенкранц и поэтому пьянел быстро.

Бармен заметил, в каком состоянии находится писатель-американец, и понял, что подремать ему больше не удастся.

Розенкранц начал уже горланить, рассказывать, как он познакомился с Клотильдой и как бросил ради нее жену-американку и сына, до сих пор получающих половину его писательских заработков в Соединенных Штатах.

Пять пинт… шесть… А ведь Пеллетер еще даже не успел и сигары выкурить.

Розенкранц рассказывал, как они решили поселиться здесь, в Вераржане, вопреки всем воплям в Голливуде, и как он любил эту уединенную жизнь, где находилось место только для работы и для любимой жены.

Старик-бармен подошел снова наполнить Розенкранцу кружку, но Пеллетер покачал головой, давая ему понять, что этого делать не нужно.

Шатаясь и уже почти валясь с ног, Розенкранц повернулся к Пеллетеру.

– Как вы считаете, с ней все в порядке? Не мог тот, кто приходил за ее отцом, прийти и за ней?

– Я думаю, у нее все прекрасно, – заверил его Пеллетер. – А вы вот лучше присядьте-ка.

– А то, что про этих других убитых арестантов говорят, правда?

– А что про них говорят?

– Ну, говорят, будто есть и другие убитые арестанты.

– Да, правда.

Розенкранц хотел поднять свою кружку, но заметил, что она пуста.

– Еще пива! – взревел он. – Уснул ты там, что ли? О чем только думаешь?

Старик, насупившись, налил писателю еще пива, боясь поднять глаза на Пеллетера.

Пеллетер снова предложил:

– Да вы все-таки присядьте!..

Семь пинт… восемь… Розенкранц наконец плюхнулся на табурет и сразу же положил голову на стойку бара. Сдавленным голосом он сказал:

– Я просто не знаю, что делать. Мальчишек этих искали повсюду, а до моей жены никому нет дела. Что мне предпринять?..

Пеллетер подозвал старика и спросил у него насчет такси.

– Здесь нет телефона, – объяснил тот.

Пришлось Пеллетеру идти ловить такси на улице. Серые тучи распались на белесые облачка, мелкими клочьями застывшие на сумеречном небе. Близилась ночь, опять неся с собой множество упущенных возможностей. Когда же сам он наконец сможет поехать домой к своей жене?

Такси нашлось на своем обычном месте перед кафе. Как только Пеллетер объяснил, что ему нужно, водитель сразу все понял. Туда его вызывали уже много раз.

Только усилиями всех троих, включая старика-бармена, Розенкранца удалось вывести вверх по ступенькам и затем из тесного переулочка на улицу. Американца усадили на заднее сиденье, Пеллетер сел рядом с водителем, а старик-бармен вернулся в свою пивнушку.

У Розенкранца там был свой счет, так что бармен не остался бы внакладе за сегодняшнее пиво.

До дома Розенкранца они добрались уже затемно. В прошлый раз, даже в ненастную погоду, дом выглядел милым и уютным, но сейчас казался безжизненным и заброшенным.

Пеллетер вышел из машины, и ему показалось, что в конце дорожки мелькнула тень. Не прихлопывая дверцы, он сделал несколько шагов, всматриваясь в темноту. Мелькнувшей тенью мог оказаться всего лишь шевелящийся на ветру куст… Или там все-таки кто-то был? Кто-то следил за ним? Он продолжал осторожно ступать по дорожке, не обращая внимания на нетерпеливого таксиста. Тень снова шевельнулась и слилась с оградой.

– Эй!.. Может, подсобите мне немножко? – крикнул ему сзади таксист.

Но Пеллетер, не оборачиваясь, шел вперед, вглядываясь в ночную мглу. Больше никакого движения он не заметил. А может, это была мадам Розенкранц? Да нет, вряд ли – она бы прошла в дом.

– Инспектор!

Пеллетер замер, напрягая слух, потом крикнул:

– А ну выходи!..

Кусты раскачивались на ветру, и больше ничего. Может, просто сказалось вчерашнее переутомление?

– Инспектор! – снова позвал таксист.

Пеллетер повернул обратно. Если кто-то и следил за ним, то все равно вскоре станет известно, кто это делал и зачем.

Таксист корячился возле задней дверцы, безуспешно пытаясь вытащить из машины инертную тушу Розенкранца.

Вдвоем им все-таки удалось это сделать, причем Пеллетер морщился больше от бившего в нос адского перегара, нежели от натуги.

Они под руки поволокли писателя к дому, при этом таксист все время понукал:

– Ну давай же ты, урод!.. Ну давай же!..

На крыльце Пеллетер принялся обшаривать карманы писателя в поисках ключей, но таксист, тронув ручку, обнаружил, что дверь открыта. Возможно, Розенкранц боялся, что жена, вернувшись, не сможет войти в дом. А возможно, просто от перевозбуждения последних дней забыл запереть дверь. В конце концов, они с женой потому и переехали жить в Вераржан, что здесь можно было позволить себе не запирать дверей.

Пеллетер с таксистом кое-как протолкнули Розенкранца в дверной проем, Пеллетер только обернулся на пороге, стрельнув взглядом туда, где видел тень. Ему опять показалось, что там кто-то есть. Но сначала нужно было разобраться с пьяным писателем, поэтому он тоже протиснулся в прохожую, при этом мысленно спрашивая себя: неужели его недавние открытия стали поводом для преследования?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю