Текст книги "Жертва для дракона (СИ)"
Автор книги: Арабелла Фигг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
– Значица так, – мрачно сказал староста, оглядев свой малый совет, который всё никак не мог проникнуться важностью дела, ради которого был собран: мельник о чём-то шушукался с Куркулём… в смысле, с Михой, мужиком прижимистым и себе на уме; Холера, которую никто не звал, но которая всё равно припёрлась, зыркала своими совиными глазищами так, словно выбирала, кого бы проклясть; а кузнец просто с ходу потребовал у старостихи пива – глотка у него, видишь ты, пересохла. Хозяйка на кузнеца посмотрела неласково, но ссориться с таким полезным человеком не стала, принесла жбан с ледника, и понятно, что пива захотели все, даже ведьма. Староста дождался, пока все выпьют по кружечке, и начал свою речь заново: – Нынче осенью наша очередь посылать девку к колдуну.
– Как наша? – всполошился мельник, у которого поспели аж три девки на выданье. – А верхнегорские?
– Окстись! – сказала Холера злорадно. – Их очередь в тот раз была, сапожникова старшая чёрный камушек вытащила, а младшая той же осенью замуж выскочила, с приданым-то, которое за старшую сестрицу собрали. Нет бы хоть годик траур поносить по сестре-то…
– Ты это, Марта, – перебил её староста, – помолчи чуток. Потом вон моей расскажешь про сапожникову младшую, а нам надо прикинуть, кто из девок у нас камушки тянуть будет.
– А чего сразу девки? – возмутился мельник. – Пусть парни тоже жребий тянут!
Староста хмыкнул: ну, понятно – чем больше народу, тем скорее чёрный камушек вытащит из горшка кто-то другой, а не мельниковы пухленькие, сдобные плюшечки.
– Так тебе парней и отдадут, – возразил кузнец, водрузив на стол чёрные от нагара мозолистые кулаки, так что сразу стало ясно – на кузнецовых младшеньких, ещё не женатых, лучше даже не смотреть. Целее будешь.
– Приболотные в тот раз отдали, – припомнил Миха. Ему-то, в общем, было всё равно, у него и сыновья были женаты, и дочь замужем в Рыжей Глине, но ему хотелось позлить кузнеца.
– Так они кого отдали, – презрительно отозвался кузнец. – Этого, как его? Белобрысый такой дурачок-пастух, всё на дудочке играл? Болтали, что вот так заиграется, а стадо разбредётся кто куда, вот он и тёлку Жихареву, породистую, с графства соседского привезённую, волкам и скормил.
– Не скормил, – поправил мельник. Не справедливости ради, а чтобы в свою очередь позлить ведьму. – Потерялась она, а Нутины парни её тогда нашли на болоте и хозяину пригнали. Не задаром пригнали, понятно, вот он и орал, что всё до последней нитки с дудочника взыщет.
Нута была знахаркой в Болотищах, и болтали, будто Марта Холера таких, как Нута, с костями сожрёт и не поперхнётся. Ну, может, и так. Кто их знает, этих ведьм, как они силами меряются? Да только у Нуты было двое сыновей – первостатейных охотников, а от стрелы под лопатку, как ни крути, никакое колдовство не спасёт. И оба были женаты, а младшая невестка, говорили, тоже того… поколдовывала. А уж внуки-внучки по болоту шастали, как по своему подворью, не боясь ни трясины, ни нечисти, так что народ шептался, будто к деду они бегают по ягоды. Дескать, не от человека Нута своих парней родила, а от болотника какого. А вот Холера не сподобилась ни родить, ни ученика завести, и в одиночку ей тягаться с болотниковой полюбовницей явно было не с руки, могла она там её с костями сожрать или не могла.
Холера на мельника глянула злобно и подозрительно, но он сделал вид, будто Нутиных сыновей помянул просто так. Будто нечаянно к слову пришлось, и она постучала кружкой по столу, подзывая старостиху.
– Деточка, – сказала она нестерпимо-сладким голосом, – принесла бы ещё старухе пивка твоего, а? Уж до чего оно тебе нынче удалось, до чего удалось…
«Деточка», у которой было уже четверо внуков, мрачно поглядела на «старуху»-свою ровесницу, но взяла жбан и ушла за пивом. А то ведь сквасит весь бочонок, ведьма проклятая. Пусть уж лучше выпьет пару кружек – авось поперхнётся.
Поперхнулась она, как же! Да и у остальных ничего в глотке не застряло, вылакали только так. И на опустевшую миску с вчерашними пирожками посмотрели так, словно на посиделки пришли, а не по делу. И напоминая о деле, хозяйка поставила перед мужем мешочек сушёных бобов. Староста его неохотно развязал и вытащил три крапчатых сморщенных боба.
– Ну, вот твои три, – сказал он мельнику. Тот горестно кивнул. – И твои двое, – непреклонно прибавил староста, обращаясь к кузнецу.
Тот гневно раздул ноздри, но Холера его опередила:
– Да ты погоди наших считать! Приблудыш-то, который у Бирюковой вдовы живёт, не лучше пастушка придурковатого. Дед у него помер, ко мне в ученики не идёт – какой из него знахарь будет? Никакого проку с сопляка, вот его и отдать.
– Хм, – сказал староста, рассеянно погремев сухими бобами в мешочке. Понятно было, что ведьма злится на мальчишку, пославшего её тёмным лесом, но связываться с ним сама она с чего-то… боится? Дед-то у него непрост был, ой непрост. Не знахарь деревенский, настоящий магик, забравшийся с чего-то (а скорей, от кого-то) вместе с внуком в здешнюю глушь. И ежели отдать парня злому колдуну на прокорм его дракону, то получится, что Холера чужими руками посчитается с ним за отказ.
А с другой-то стороны, кто им этот Дар? Дед у него и впрямь полезный был мужик: и вылечить тебе больного, и роды трудные принять, и погоду угадать на две-три седьмицы вперёд, и подсказать, где колодец сподручнее копать… да много чего ещё. А внук его ни лекарскому делу толком выучиться не успел, ни к деревенской работе не был привычен. Родных у него опять же нет, никто не станет ни грозить, ни в ногах валяться. И свои все целы.
Он посмотрел на мужиков за столом (на Холеру можно было и не смотреть, на рожу её злорадную) – народ изображал задумчивость, но ясно было, что ведьмина мысль всем понравилась.
– Ну, так чего? – спросил староста, не желая брать на себя одного такой грех – отправить живого человека на лютую смерть.
– А чего? – буркнул кузнец. – Всё равно ж кого-то посылать придётся, а он и впрямь не нашенский. Чужак и есть чужак.
– Парня жалко, – притворно повздыхал мельник, – но у него ж и правда родни никакой. А ежели кого из наших отдавать, обид потом до следующего раза хватит, на все три десятка лет.
– Эт верно, – согласился староста, и остальные поддержали его нестройным ворчанием, что чужак по-любому лучше.
На том и порешили. Староста ссыпал бобы в мешочек и вернул его жене, кликнул сыновей и пошёл с гостями на площадь перед часовней – созывать сход.
Могучий, страшный и злой колдун Хризострат на самом деле был таким владыкой, что лучшего и желать не надо. Всё, что ему нужно было от крестьян и охотников из деревушек, кривым неровным кольцом охвативших его башню – это вполне посильный по самому неурожайному году оброк в виде провианта для его слуг-змеелюдов. В споры и свары своих подданных он не лез, предоставляя старостам право разбираться как сами знают, работать по хозяйству в своей башне не только не заставлял – за ворота никого не пускал, даже телеги с мукой, овощью и копченьями разгружались на той стороне подъёмного моста. Были, конечно, любопытные дураки, тянувшие шеи, чтобы хоть одним глазком глянуть, а что там, за двухсаженной каменной стеной. Однако нормальные люди спешили выгрузить оброк и отъехать от башни как можно дальше, да поживее, пока колдун на что-нибудь не разозлился и не кликнул своего дракона.
Дракон у колдуна был… ну, одно слово – дракон. Здоровенная крылатая ящерица, плюющаяся огнём, в своё время в два счёта разогнала войско графа, решившего, что приличный такой кусок земли к востоку от его владений ему совсем не помешает. И к служителям Света Предвечного, говорят, колдун на нём наведался, когда пресветлые братья задумались, а с чего это такая паства томится под властью злобного чернокнижника и десятину храму не платит? Хризострат якобы заявил, будто ему наплевать, кому молятся людишки на его землях – Предвечному Свету, Старым богам или замшелому пню в Мавкиной роще. Хотите, дескать, поставить часовню, так и ставьте себе, но в мои дела не лезьте. И служители Света с этим якобы согласились, потому что на крыше храма в это время сидела огнедышащая крылатая змеюка. Кто мог этот разговор слышать, а после подслушанное разболтать – Предвечный Свет знает, но слухи такие упорно ходили, да и пресветлые братья в самом деле злобного чернокнижника не трогали, как и он их. А ещё дракон любил охотиться на разбойников. Именно охотиться – налететь, растерзать негодяев, разгромить и сжечь постройки вместе с теми, кто из них выскочить не успел… но разбойников он однако не жрал – ни сырых, ни прожаренных в его пламени. Очевидно, грязные и вшивые мужики, жёсткие и вонючие, были ему не по вкусу. Вместо этого каждые пять лет дракону жертвовали по молоденькой девке или парню – деревня за деревней присылали вместе с оброком.
Дар всё это слышал много раз. В ту осень, когда они с дедом решили остановиться в этих краях (Дар заикнулся было про перевал, но дед только невесело посмеялся), как раз отдали дракону девушку из Верхнегорья. Родители тех, кто вытащил белые камешки, скинулись на приданое младшей сестре бедняжки, но старшую это, понятно, не вернуло. Этой осенью подошла очередь Заречья, и Дар с беспокойством думал о том, как бы дракону не скормили без всякого жребия Ринку: ни отца, ни братьев, даже младших, у неё не было, мать-вдова защитить свою старшую точно не сумеет, да и от него проку немного.
Ну, не воин он! И даже магом боевым стать не сумел – не было у него отцовских талантов. А целительские, в мать и деда, надо было ещё очень долго и настойчиво развивать, однако после смерти деда с наставниками было сложно. Бабка Нута из Болотищ и травницей была отличной, и магией лечебной худо-бедно владела, но учеников ей в своей семье хватало. Нет, она охотно отвечала на вопросы, объясняя непонятное и подсказывая кое-какие приёмы и рецепты, но всерьёз брать учеником чужака даже не собиралась: зачем ей?
А вот дама с очаровательным прозвищем Холера одно время крутилась, зазывала к себе в ученики, но тут уж Дар вежливо отказался от такой чести, потому что знахаркой она была так себе, а по-настоящему ей удавались только пакости в виде заковыристых и трудноснимаемых проклятий. Деревенские её ненавидели так же сильно, как и боялись, и это очень осложняло Дару жизнь: к нему обращались только те, кому Холера помогать отказалась. То есть, те, кому он и сам помочь не очень-то мог – либо за недостатком знаний и опыта, либо потому что время было безнадёжно упущено. Собственно, если б не охотники, которые Холеру не любили, но и не боялись, да не пресветлый брат Кириан, без конца обострявший свою подагру вином и жирной острой пищей, было бы совсем печально, а так удавалось кое-как сводить концы с концами и даже понемногу помогать хозяйке, в одиночку выживающей с четырьмя девчонками. Хотя бы лечить их бесплатно, особенно самую младшую, слабенькую и болезненную.
Он готовил (для неё, главным образом) прогревающее растирание впрок, добавляя в мерзкого вида бурую массу топлёный жир по капле и тщательно эту смесь перемешивая, когда в дом влетела растрёпанная Ринка.
– Дар! – завопила она, задыхаясь от слёз. – Дар!
– Опять? – взвился он, схватив её за руки и задирая рукава до локтей. Никаких багровых пятен там на этот раз не было, и он с бесцеремонностью целителя рванул тесёмку, стягивающую ворот рубашки. Однако и там кожа тонкой шейки, умилительно торчащих ключиц и худеньких плеч была чистой, без синяков и ссадин.
– Нет, нет, – она отпихнула его руки и судорожным рывком затянула тесёмку обратно. – Беги, Дар, тебя дракону скормить хотят. Сход решил, сюда мужики идут уже!
Она заметалась, хватая что под руку попадётся и пихая схваченное в котомку, а на Дара словно напал столбняк. Он медленно, очень медленно нагнулся и поднял с пола деревянную лопаточку, которую уронил, увидев зарёванную подружку, аккуратно положил её на стол, а ещё зачем-то плотно прикрыл горшок с топлёным жиром. Наверное, чтобы кот не добрался.
– Ну, раз идут, – деревянным безжизненным голосом сказал Дар, – надо выйти во двор, а то вломятся сюда всей толпой, замучаетесь потом полы отмывать.
– Какие полы, что ты болтаешь, дурак? – горестно завопила Ринка. – Беги, говорю!
Он покачал головой, накинул дедову старенькую, но всё ещё тёплую котту (под вечер особенно ясно становилось, что лето уже кончилось, как бы днём ни светило солнце) и, не слушая причитаний, вышел во двор. Куда уже, отпихнув плечом хозяйку, вваливался старший сын старосты, за глаза прозванный Хряком.
– А, вон он и сам! – радостно завопил Хряк, тыча пальцем в Дара. – Что, Рыжий…
Договорить он не успел, потому что Дар деловито чиркнул ножом крест-накрест по левой ладони и, быстро шагнув ему навстречу, впечатал окровавленную ладонь ему в лоб.
– Если ты, паскуда, – тихо проговорил он, и у всей толпы, заполнившей тесный дворик, мурашки по спинам пробежали от этого бесцветного голоса, – ещё раз свои грязные лапы распустишь, у тебя даже на собственную бабу никогда больше не встанет.
Побелевший Хряк очумело размазывал кровь по лицу, не понимая, чужая это или своя. Братец сунулся было ему на подмогу, вымученно хохотнув:
– Так тебя ж дракон сожрёт, и проклятие твоё тю-тю!
– Дурак, – равнодушно обронил Дар, брезгливо стряхивая кровь с руки (брызги попали на кузнеца, и тот опасливо подёргал рубаху, словно боялся, что и его тела коснётся про’клятая кровь). – Как только я умру, проклятие завяжется на мою смерть и станет неснимаемым. Спроси вон госпожу Холеру.
Ведьма, разумеется, была уже тут как тут, кто бы сомневался. С наслаждением пялилась на происходящее, на прозвище обиделась, конечно, но упустить возможность сказать гадость просто не смогла.
– Истинная правда, – с чистым, бескорыстным удовольствием поддакнула она. – Пока колдун жив, либо его самого упросить можно, чтоб проклятье своё снял, либо другого найти, посильнее того. А как помрёт, так и всё – насмерть тебе сделано будет, да ещё и детям перейдёт.
Народ шарахнулся от Хряка, как от заразного больного. Старосту в Заречье не сильно любили, но всё же уважали. Сыновей его – просто не любили, а уж про’клятого сыночка теперь, того гляди, вовсе из деревни выживут. Дар против такого совершенно бы не возражал.
– А ну тихо! – рявкнул староста. – Ты, парень, того… руки бы сам не распускал.
– А то все кости переломаете? – насмешливо спросил Дар. – И избитого Хризострату притащите? Интересно, как это ему понравится?
Староста смешался, а про себя подумал, что правильно они решили знахаря недоделанного колдуну отдать. Вон усишки едва пробились, и уже наглый такой, а дальше-то что было бы? Как пошли бы лет через пять-шесть с Холерой собачиться, так и всей деревне бы перепало, пока они разбираются, кто страшнее.
– Ему всё равно тебя дракону отдавать, – буркнул староста. – Жевать проще будет. Словом, так. Через пару дней соберём оброк, поедешь с ним в башню. Вздумаешь удрать – сунем в погреб, и будешь там сидеть, а так в баню сходи, помолиться там или попрощаться, с кем вздумаешь… чтоб всё по-людски.
– По-людски? – хмыкнул Дар. – Ну, спасибо.
– До полуночи тебя кузнецов старший будет сторожить, – сказала тётушка Гата, смахивая слёзы. – А потом его Куркуль сменит. Давай, я его в дом позову чаем напоить, а ты ему сонного зелья какого подольёшь?
– И тогда в побеге моём обвинят вас, а дракону вместо меня Ринку скормят без всякого жребия?
Дар взял в свои руки усталые, натруженные, коричневые от солнца кисти рано постаревшей женщины.
– У меня к вам просьба, тётушка, – сказал он с обречённым спокойствием. – От деда мне остались несколько книг по магии и целительскому делу, вы пошлите кого-нибудь надёжного в Болотищи: у Нуты хоть один из внуков обязательно будет магом, вдруг ему пригодится? Или она сама что-то полезное в книгах найдёт, или невестка её… в общем, отдайте ей.
– Сама схожу, – кивнула она.
– А вот это – вам. Мне уже не понадобится, а вам девчонок замуж выдавать.
Он аккуратно подрезал корешок одной из книг и кончиком ножа выцарапал из двойной кожи несколько серебряных монет – дедов запас на самый-самый чёрный день. Тётушка Гата посмотрела на них и заплакала уже не сдерживаясь, словно только теперь по-настоящему поняла, что её постояльцу в самом деле ничего больше не понадобится.
– Я говорила, – всхлипнула она, – что так нельзя. Что по-честному надо, по жребию. А они мне – не боишься, дескать, что на твою девку жребий выпадет? Я-то боюсь, понятно, да так оно было бы, как судьба решила, а тут вышло, будто тобой от колдуна откупились.
Судьба… Дар сдержанно хмыкнул. Кто говорит, что от неё не уйдёшь, дед говорил, что нет никакой судьбы – кто прав? Дед умер почти три года назад, всего на два года с небольшим прожил дольше, чем решил граф, а ему самому дали отсрочку в пять лет. Судьба?
Следующие два дня без конца тянулись сочувствующие с пирогами, сливками, яблоками и прочими угощениями. Ну, и с самогоном, понятно – очень разочаровываясь, что Дар принимал подношения, вежливо благодарил за них, но и сам не пил, и сочувствующим не наливал, отдавая бутыли вдове: «Спрячьте пока, тётушка, вам пригодится нанять мужиков – дрова заготовить или починить что-нибудь». В часовню он, разумеется, не пошёл: внук мага, сын магов, к богам он относился так… они где-то там и заняты важными делами, а он уж как-нибудь сам по себе. Пресветлый брат сам заявился в дом к тётушке Гате, выпил не чинясь самогону, потому как вина в её доме отродясь не водилось, и закусил жареной уткой от мельничихи, не перестающей благодарить всех богов разом, что дракон сожрёт не её кровиночек. Ещё он попросил изготовить того чу’дного растирания сколько удастся впрок, благословил Дара и хозяйку с дочками и ушёл, унося с собой остатки утки.
Посетители эти с их подношениями, с их фальшиво-соболезнующими, а на деле облегчённо светлеющими мордами раздражали Дара так, что он почти обрадовался, когда в дом заявился староста и объявил, что оброк собран и ждут только драконью жертву. Ещё он слегка заискивающе попросил снять проклятие с сына, но Дар только плечами пожал.
– Я же его не бесплодием и потерей мужской силы наградил, – сказал он. – Я его предупредил, чтобы руки не распускал. Пока он ведёт себя прилично, ничего плохого с ним не случится, а уж если опять начнёт девчонок лапать – сам будет виноват.
– Я бы на твоём месте вообще всю деревню прокляла, – злобно прошипела Ринка.
– А зачем? – печально возразил Дар. – Вы же останетесь с госпожой Холерой вместо настоящей знахарки, куда уж ещё вас проклинать?
Солнце расщедрилось на по-настоящему тёплый денёк, ветер гнал по прозрачному осеннему небу лёгкие облака, золотились перелески, сверкали вдали вечными льдами вершины Долгого хребта… Обидно было умирать в такой день, но с другой стороны, умереть он мог ещё пять лет назад, после пыток и заключения в тёмной и вонючей камере, да ещё каким-нибудь медленным и мучительным способом: граф полагал, что просто повесить – это скучно и не произведёт должного впечатления на горожан. А пойти на корм дракону – это наверняка быстро. Если же нет… Ну, Дар кое-что приготовил на такой случай.
До башни доехали резво, даже слишком, на Даров взгляд. Мужики споро покидали на землю у моста мешки, тюки и бочонки и живо укатили, не дожидаясь, пока колдуновы змеелюды затащат всё это добро во двор между башней и стеной. Дар стоял в сторонке, ждал, когда на него обратят внимание, но прислуга Хризострата занята была перетаскиванием припасов, и он сначала медленно, с опаской двинулся по мосту, а потом плюнул и зашагал решительно. В сущности, чего ему было бояться? Его так и так ждал скорый конец, и какая разница, просто в жертву его принесут или накажут за наглое проникновение в святая святых?
– Так-так, – ухмыльнулся, завидев его, крепенький, хоть и начавший заплывать благополучным жирком, бодрого вида мужичок в дорогой мантии. Выглядел он лет так… ну, весьма средних он казался лет, но зубы у него до сих пор были крепкие, ровные и белые, а в волосах не было ни следа залысин и седины. Дар на его фоне ощутил себя особенно нескладным, длинным и тощим, да ещё глядя на ровный золотистый загар хозяина башни, вспомнил о своих веснушках, которым тесно было на носу и на скулах и которые сползали на плечи, на руки, даже на живот – никакие масляные настои не помогали, не ложился загар на бледную кожу. Глупо было думать обо всём этом накануне бесславной кончины, но вот… само собой думалось как-то. Может быть, именно для того, чтобы отвлечься от мыслей о смерти. – Неужели эти грязееды додумались прислать ко мне мага? Нет, я знаю, что они идиоты, но не до такой же степени!
Он попытался взять Дара за подбородок, но тот брезгливо отшатнулся.
– О, да мальчик ещё и с характером, – восхитился Хризострат.
– Перца не надо, да? – ядовито спросил Дар. – Так съедите?
– Кто? Я?
– А кто же ещё? – огрызнулся Дар. – Нет такого мага, который заставил бы дракона служить ему. Так что дракон – это вы.
– Какой умный и начитанный ребёнок, – с умилением сказал Хризострат. – Я счастлив, что мои подданные – такие идиоты. Меня ждут весьма насыщенные пять лет.
– Пять лет? – растерялся Дар, ожидавший, что жить ему осталось не больше часа.
– До следующей жертвы, – любезно пояснил дракон и взял его под локоток. – Только что ж мы тут стоим? Входи, не стесняйся. Только ланцетик свой выбрось, будь так добр. Нервирует слегка, знаешь ли.
– Это не для вас, – хмуро сказал Дар, вытаскивая ланцет из рукава. – Это чтобы быстро.
– Вот дурачок, – фыркнул Хризострат, отобрал у него опасный инструмент и сунул куда-то в складки мантии. – Тебя как зовут, рыжик?
– Дар… Дарлай.
– Дар-р, – Хризострат раскатил это «Р» на языке. – Красиво. Что ж, Дарлай, умирать ты немного поторопился, людей я не ем. Не из моральных соображений, а из чисто гастрономических – невкусные вы, предпочитаю баранину.
– А жертвы – это чтобы вас боялись?
– И для этого тоже, – согласился дракон, тянувший Дара за собой по винтовой лестнице вверх, вверх и вверх. – Однако больше для другого. Когда какая-нибудь драконица разок в столетие бросает Зов, чтобы привлечь самцов, и ты как дурак мчишься к ней со всех крыльев, всегда оказывается, что рядом с нею уже ошиваются с полдюжины других претендентов. Драться с ними, что ли? Чтобы разок красиво покувыркаться в вечернем небе? Вот уж наслаждение! Можно сделать куда проще – принять людской облик и забавляться с молоденькими хорошенькими человечками.
– Забавляться? – Дар от возмущения споткнулся на лестнице, Хризострат еле его удержал. – Я не…
– Погоди, – перебил его дракон. – Я могу тебя силой заставить, могу голодом морить и прочие меры принять, но с тобой, мажонок, я знаю куда лучший способ. Смотри, – он наконец распахнул какую-то дверь, и перед онемевшим Даром взметнулись под высоченный потолок бесконечные ряды книжных полок. – На пять лет это всё в твоём полном распоряжении – при одном условии.
– Спать с вами по доброй воле?
Дар хотел спросить это самым ехидным тоном, но не получилось. Он заворожённо разглядывал стройные ряды плотно стоявших книг. Даже в доме деда библиотека была куда скромнее… была, пока не сожгли вместе с домом.
– Предлагаю сделку, – интимно понизив голос, почти шепнул Хризострат, кончиками пальцев обводя его скулы, щёки, горло с обеих сторон… – Я честно стараюсь доставить тебе удовольствие, ты так же честно не пытаешься изображать мученика, а принимаешь мои ласки, как они того заслуживают.
– А вы так уверены, что сумеете мне его доставить?
Дар опять же попытался съязвить, но от волнения голос чуть не сорвался. Спасибо, хоть петуха не пустил, только шёпот получился сиплым, словно придушенным. Слишком уж велик был контраст между тем, чего он ожидал – и что случилось на самом деле.
– А вот сейчас и узнаешь, – пообещал Хризострат и поцеловал его.
Для начала, словно спрашивая разрешения, едва коснулся губ губами – легко, невесомо почти, но как-то так, что у Дара заныло в животе. Мужчинами он никогда не интересовался, хотя и предубеждений против такой любви не имел: всё же вырос он в столице графства, а нравы в крупном портовом городе были весьма вольные. С ним, случалось, тоже пытались заигрывать, но Дар всегда вежливо уклонялся от подобной чести. Однако проклятый дракон целовался так, что по спине даже не мурашки пробежали, а колонной промаршировали здоровенные рыжие муравьи. Ни с одной девчонкой никогда такого не было, и Дар послушно расслабил губы, пропуская нагловатый горячий язык.
– Ох, рыжик, – шепнул Хризострат, неохотно разрывая поцелуй, – какой же ты отзывчивый. Это будут лучшие пять лет за последние век-полтора, я думаю…
*
– Меня ты тоже отдашь оркам?
– Много чести, – пренебрежительно отозвался Хризострат.
– Кому? – усмехнулся Дар. – Мне или им?
Дракон, разумеется, не соизволил ответить. Встал, накинул роскошный шёлковый халат, расшитый золотой канителью, нашарил ногами комнатные туфли, тоже вышитые золотом. Золото он любил до смешного: посуда, столовые приборы, подсвечники, наконечники для перьев – всё, что могло быть отлито из золота, было золотым. Его, Хризострата, личные вещи, конечно. Дар же обходился столовым серебром и фарфором (тоже, впрочем, недешёвым), писал самыми обыкновенным перьями, и горшок у него под кроватью стоял обыкновенный, из обливной глины.
Не сказать, чтобы он от этого страдал. Если Хризострат надеялся, что глупый смешной человечек будет исходить завистью к хозяину башни, то зря. В башне всегда было основательно протоплено (дракон мог часами валяться перед камином, молча глядя в пламя, поэтому топился камин практически беспрерывно), светло, чисто – что ещё нужно сыну и внуку потомственных целителей? Уж точно не золотые ложки или ночные посудины.
Гораздо сильнее Дару не нравилось, что Хризострат всегда сразу же уходил к себе, стоило обоим чуть отдышаться. Нет, они часто разговаривали, иногда весьма подолгу – рассказывать дракон умел и любил, а пожил он немало и видел много всякого на своём драконьем веку. Но спать он всегда уходил к себе. Не доверял, видимо, подневольному любовнику. Не желал оказываться беспомощным и беззащитным, засыпая рядом с пленником. Это было понятно, и всё равно неприятно. Дар не ждал от старой подозрительной крылатой ящерицы доверия, но идиотом-то зачем его считать? Перехватить ножом, пусть даже перочинным, горло спящему недолго, особенно когда точно знаешь, где опасно близко к коже подходят крупные кровеносные сосуды. Да потом-то что? Серпенты, конечно, заметно помельче своих родичей-нагов, но их явно больше десятка (за пять лет Дар, к стыду своему, так и не понял, сколько у Хризострата хвостоногих слуг – слишком уж одинаковыми были невыразительные змеиные морды)…
Да будь их хоть двое-трое, всё равно хватило бы выше головы! Это в атласы медицинские Дар зарывался с головой и целительские заклинания разучивал до мигрени, до звона в ушах и крови из носу. А драться никто его не учил, и оружия опаснее перочинного ножа он в руках не держал. Вернее, Хризострат позволял ему набивать руку на тушах, отрабатывая разрезы строго определённой глубины и длины, но за Даром во время таких упражнений всегда бдительно следил кто-нибудь из прислуги, а уж прихватить с собой нож, уходя из кухни, нечего было и мечтать.
Дар, в общем, и не мечтал. Он первые полгода-год был уверен, что его нынешняя жизнь – такая же отсрочка от казни, как и их с дедом побег из Белой Гавани. Те же пять лет взаймы у смерти. Потом Хризострат как-то небрежно, между делом, обмолвился, что вот этот красный алмаз в его перстне – нет, дурачок, это не рубин – он получил от орочьего вождя за очередную глупую деревенскую девку. Ну вот, не знают орки цены ни камням, ни девкам: на рынке в каком-нибудь Квейсе за такую рабыню больше пары серебрушек никому бы наглости не хватило запросить, а клыкастый идиот отвалил за неё стоимость хорошего такого за’мка. Тогда-то, во время разговоров о цене на рабов и на алмазы, и выяснилось, что надоевших любовников-любовниц дракон меняет у орков на драгоценные камни и золотые слитки. Орки, конечно, идиоты, говорил Хризострат, но об опасности близкородственных связей знают слишком хорошо, а соваться на земли, принадлежащие дракону, чтобы добыть там жён и детей, хозяин этих земель отучил их ещё пару веков назад. Так что клыкастые честно платят за свежую кровь, а золото и камушки лишними не бывают, верно? Дар тогда ехидно поддакнул в том смысле, что да, конечно, золотишко никогда не помешает, но это же не значит, что его надо своими ручками мыть. Новость, что его не убьют через пять лет, а просто и незатейливо продадут оркам, слишком ошеломила его, так что он опять откровенно нахамил Хризострату, но тот опять лишь посмеялся.
Вообще-то, к оркам Дару тоже не сильно хотелось. Когда восторг по поводу отмены смертного приговора поулёгся, Дар довольно уныло прикинул радости будущей жизни в орочьем клане: грязная холодная пещера, заполненная дымом костров и воплями десятков детей всех возрастов, куча лапника, застеленного шкурами, вместо кровати, обугленное над углями мясо вместо нормальной человеческой еды… С каким бы почтением орки ни относились к магам, и к целителям в особенности (ну, если правдой были рассказы отцовых друзей), никаких отдельных удобств они для своих шаманов не создавали. Собственно, диким горцам наверняка и в голову не приходило, будто кому-то могут не нравится куски горелого сверху и полусырого внутри мяса и кишащие блохами плохо выделанные шкуры. Но что ему оставалось? Бежать? Куда? На запад, в Белую Гавань? В объятия графских стражников? На север, в лес за болотами, населённый эльфами и их родичами? На юг, где до самого моря тянулось унылое безжизненное плоскогорье, по которому неподготовленный человек просто не уйдёт далеко? К перевалу на востоке? Без тёплой одежды и обуви, без припасов в дорогу, без оружия? Да в конце концов Дар не был уверен, что даже если сумеет как-то выбраться из башни, – например, пользуясь одной из частых отлучек Хризострата, – он доберётся хотя бы до храма в Рыжей Глине. Вот почему-то казалось ему, что первый же встреченный им охотник, дровосек или пастух скрутит его и притащит обратно в башню, чтобы не смел гневить злого колдуна.
Оставалось смириться и принять всё как есть, надеясь, что сбежать, возможно, удастся позже, уже от орков. А пока надо было с удвоенным усердием учить заклинания и хирургические приёмы, чтобы длиннозубым достался не бесполезный сопляк с зачатками целительского дара, а действительно полезный человек… которому проще будет втереться в доверие к вождю и шаману. Понятно, что и в этом случае удрать удастся не в первый же месяц и даже не в первый же год, но хоть какие-то перспективы – в отличие от последствий побега из драконьей башни.
