Текст книги "Повесть об отце"

Автор книги: Антонина Малютина

Повесть об отце

Вместо предисловия

Мой отец, писатель из народа Иван Петрович Малютин, прожил долгую интересную жизнь (1873—1962). Он вышел из самых низов, огромные препятствия пришлось преодолеть ему, чтобы, не учась ни в какой школе, стать писателем-самоучкой. В дореволюционной русской литературе было немало таких писателей из народа. Они стремились зажечь сердца угнетенных ненавистью к поработителям, жаждой знания и лучшей жизни. Таковы И. Суриков, С. Дрожжин, И. Белоусов, М. Леонов, И. Назаров и многие другие.

В предоктябрьской статье «О писателях-самоучках» М. Горький отмечал, что хотя это «люди страшной жизни», тем не менее, в отличие от разочарованной интеллигенции эпохи реакции, они крепко верят «в торжество добра, разума и правды» и выражают «непосредственный голос массы», ее «проснувшуюся мысль», назревающее «активное отношение к жизни, к людям, к природе».

Эта характеристика полностью применима к жизни и деятельности И. П. Малютина. В одном из стихотворений он говорит:

 
Я пришел к вам из толщи народной,
Из глуши новгородских лесов,
Жизни светлой, разумной, свободной
Я искал еще с юных годов.
Как хотелось мне света и знанья,
Но кругом все была темнота,
И напрасными были исканья,
Не сбывалася долго мечта.
 

Судьба была беспощадно сурова к отцу. Бедное, нищее детство в лачуге малоземельного крестьянина, повседневная борьба за кусок хлеба, ссылка в Сибирь за распространение среди рабочих Ярославской Большой мануфактуры революционных книг, скитания по селам и городам, возвращение на родную Волгу лишь через двадцать лет – таковы основные вехи его жизни.

Первое стихотворение «Бедная Настя» напечатано им в 1895 году, но только с 1910 года он активно выступает как поэт демократического, гражданского направления в газетах и журналах Кургана, а также в петербургских, ярославских, самарских, суздальских изданиях. Стихи Малютина заняли свое скромное место в общем потоке революционной поэзии Сибири 1905—1917 годов. Они вошли в сборники вольнолюбивой поэзии.

В 85-летнем возрасте Малютин вступил в Союз советских писателей (Челябинское отделение) и издал свои первые книги «Незабываемые встречи» (1957 г.) и «Воспоминания» (1958 г.), вышедшие в Челябинске и Москве. О них тепло отозвались Н. Телешов, А. Фадеев, Вс. Иванов. «…Я по существу убежден в Вашей талантливости, а жизнь, прожитая Вами не похожа на другие», – писал ему А. Фадеев.

Что побудило меня рассказать об отце? Отчасти то, что нас связывала глубокая любовь и духовная близость, несмотря на разницу возрастов в сорок лет. Я считаю счастьем, что более трех десятилетий прожила под одной крышей с человеком такой большой и щедрой души. Никогда не забыть те звездные ночи, когда мы вдвоем, старик и ребенок, увлеченные астрономией, отыскивали на небе знакомые светила, уходили в дали отечественной истории или плакали над вечными творениями мировой литературы. Мы не замечали скудости заваленной папками и переплетными досками комнаты, и не было счастливее нас в целом свете! А когда я отходила ко сну, ко мне прилетала сама Афина Паллада с благоухающей ветвью в руках… Если судьба разлучала нас, – сотни писем оставались памятниками нашей дружбы.

Личность Малютина обладала притягательной силой. Природный ум, независимость взглядов подтверждены многими фактами биографии: участливым отношением к окружающим, стремлением словом и делом помочь им избавиться от страданий, стремлением ко всему прекрасному, созданному учеными, писателями, артистами, художниками. Это был сеятель добра и света, облагораживающий тех, кто общался с ним, своей влюбленностью в книгу, своим живым теплом, сокровищами многолетней житейской мудрости. «Я люблю отыскивать в людях хорошие черты, добрые души, – говорил он. – И как радостна бывает такая находка!»

Письма Малютина пересыпаны цитатами из Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Никитина, изречениями мудрецов, народными пословицами, поднимавшими дух близких и друзей, их уверенность в себе. Боясь усугубить чужую боль, он всячески избегал жалоб на невзгоды. «Я – оптимист и живу словно в царстве берендеев – мечтами. Хочется, чтобы люди радостно жили», – признавался он. Эта любовь к жизни и людям, эта неослабевающая тяга к знаниям глубоко поучительны для современной молодежи. Поэтому я вижу свой долг в том, чтобы написать о нем.

Эта книга – и биография, и обзор творческого пути, и воспоминания. Я стремилась по мере сил дополнить рассказанное им самим в мемуарах.

Если в сердцах читателей этой книги вспыхнет хоть искра от огня любви, которую я питаю к моему герою, если они задумаются над этими правдивыми страницами, сопоставят прошлое с настоящим, смелее взглянут в лицо трудностям, – моя цель будет достигнута.

В глуши новгородских лесов

Май 1969 года. Я сижу в уютном читальном зале Центрального государственного архива литературы и искусства. Доносится приглушенный шум великой столицы. За окнами цветут деревья, и на моем столике благоухает черемуха, роняя белые лепестки «а старую рукопись «Странички жизни». Пожелтевшие листы, исписанные дорогим отцовским почерком, переносят меня в далекие годы.

Нищая деревенька Пята на берегу Шексны в пяти верстах от захолустного Череповца – теперь индустриального гиганта. Вросшие в землю полусгнившие избушки подслеповато глядят на единственную улицу. Позади – тощее деревенское поле. Вдали за рекой нескончаемой полосой темнеет казенный лес. Работают здесь не покладая рук. И все же многим уже с осени приходится прикупать хлеб. Кто имеет коровенку – и те оставляют ребятишек без молока: все уносят продавать господам.

В семье одного из таких малоземельных крестьян – Петра Михайловича Кулева – 11(24) апреля 1873 года родился первенец, названный Иваном[1]1
  Мой отец в юности переменил фамилию Кулев на Малютин.


[Закрыть]. Петр Кулев с семьей, вскоре разросшейся до семи человек, не мог прокормиться земледельческим трудом и, чтобы не умереть с голоду, выучился сапожному ремеслу, как и большинство однодеревенцев.

Ульяна Степановна – его жена, происходила из старообрядческой семьи. Вместе с богомольными стариками долгие часы проводила она в моленной. Нередко приводили сюда и мальчика, усаживали его на крашеную скамью и заставляли перебирать красивую маленькую лестовку. Но ребенка пугали полумрак и медные лики угодников, озаряемые отблесками восковых свечей.

Старообрядцы не уставали напоминать Ульяне о ее «грехе» (брак с православным), убеждали уйти в лесной скит и там молиться о прощении. В конце концов они довели молодую женщину до сумасшествия. Это было первым горем Иванова детства, оставившим в душе мальчика неизгладимый след ужаса и тоски.

О лечении в старой деревне не могло быть и речи. Ульяну держали под замком в чулане и выпускали только в моленную. Сын ее почти не видел. Как светлый луч, явилась она ему на пороге жизни, и воспоминание о ее голубых глазах, передавшихся Ивану, о нежном голосе и ласковых натруженных ладонях навсегда осталось в детском сердце. И чем дальше отодвигалось детство, тем дороже становилась память о матери…

Отец Ванюшки – человек незаурядный – днем шил сапоги, а ночами сидел за чертежами «вечного двигателя». Однако для серьезных занятий механикой нужны были знания, а он овладел лишь азами их, да и то «самоуком». Деревня тонула в темноте и нищете. Непросвещенный народ населял окрестные леса лешими, реки – русалками. В неопубликованном рассказе Малютина «Пустынька» поведана одна из местных легенд о встрече в лесу у ночного костра с уже умершим земляком Солиным. В другом – «Косточка-невидимка», помещенном в «Алтайском крае», описана деревенская быль: суеверный парень, желая обладать косточкой-невидимкой, ночью варит в банном котле совершенно черную кошку, однако его ожидает горькое разочарование.

Когда семья Петра Кулева переселилась в соседнюю деревню Угол, у Ванюшки появился приятель – Дмитрий Павлович Меньков («Павлыч»). Друзья убегали за околицу, собирали черемуху, купались, удили рыбу. С тех пор в сердце навсегда вошла любовь к природе. Тихие закаты, белые ночи с соловьиными трелями, казалось, обладали колдовской силой. Впоследствии Малютиным было написано немало стихотворений о природе – «Тишина», «В защиту леса», «Смерть сосны», «Сыплет солнце лучи золотые» и ряд других.

Ванюшка радовался, когда ходил с отцом рыбачить, засыпал его вопросами: есть ли у земли конец, можно ли дойти до него и как далеко идти. «Очень далеко», – отвечал Кулев. И, видя разочарование сына, старался утешить его историями из разных книг. Вскоре он купил церковнославянскую азбуку, сделал лапку-указку и начал обучать восьмилетнего сына чтению.

– Аз, буки, веди, глаголь, добро, – повторял ученик за учителем названия славянских букв, водя по букварю указкой.

Ни библиотек, ни книг в тогдашней деревне не было. Книги доходили сюда только случайно. Например, городские интеллигенты, которым крестьянки приносили продукты, иногда досылали их деревенским грамотеям. Порою собрания старинных сочинений обнаруживались в старообрядческих семьях. Однажды попало из города «Открытие Америки Христофором Колумбом», которое и для Ванюшки стало открытием совершенно нового мира. Удалось ознакомиться с путешествиями Ливингстона, Миклухо-Маклая, Пржевальского. Вместе с ними маленький читатель переносился то в непроходимые дебри реки Амазонки, то в Новую Гвинею, то в раскаленные пустыни Средней Азии. Особенный интерес вызывали биографии замечательных людей, они позволяли проследить развитие человеческой мысли, пути достижения цели, воспитывали мужество и волю.

В стремлении к науке Ванюшку поддерживал Павлыч. Этот собиратель книжной мудрости вечерами приходил сапожничать к Петру Кулеву и за работой без конца рассказывал о выдающихся путешественниках и ученых. Он выучил маленького друга писать, нарисовав буквы на листке грязной серой бумаги. Настоящим кладом для друзей оказались книги, выброшенные одним старообрядцем потому, что они были гражданской печати: номера «Современника», «Отечественных записок», «Русской мысли», хрестоматия по литературе Полевого с толкованиями, середина иллюстрированной «Естественной истории», старинная книга «Ядро Российской империи», какая-то «Механика». Возникла любовь к старинным книгам, как и к предметам древнего искусства.

Научившись читать в одну зиму, Ванюшка скоро в своих познаниях обогнал товарищей, ходивших в школу. Уже через год после овладения грамотой он приобщился к русской литературе. В деревню попадали не только размалеванные лубочные издания с рассказами о Бове-королевиче и Еруслане Лазаревиче, но и трехкопеечный «Хуторок» Кольцова, народные рассказы Толстого в издании «Посредник», произведения Успенского, Станюковича, Лескова.

«Помню одну лунную ночь, – вспоминал Малютин, – когда над Пушкиным, взятым у друга Василия Андреича Монина (впоследствии поэта. – А. М.) только на один вечер, я просидел до утра, читая при лунном свете, да так и заснул над книгой, а когда проснулся, то надо было ее вернуть, так как Монин собирался в отъезд и с Пушкиным никогда не расставался. Господи, как я завидовал ему!»

В другой раз они с Павлычем читали накануне пасхи «Мертвые души» Гоголя. Поэма сначала испугала своей беспросветной грустью, а потом внушила твердую веру в скрытые силы народа.

Ванюшка совершенствовался в искусстве письма. Земляки – В. Монин и И. Штарев, служившие у разных торговцев, писали ему, прилагая марки и бумагу. Он отвечал длинными письмами. Неудержимо тянуло к книгам. Хотелось рисовать и чертить, хорошо выходили географические карты, скопированные из календарей. Завидно было глядеть на ребят, ходивших учиться. Ванюшке школу заменил подпол. Здесь, на сырой завалинке возле стены, он прятал книжки и крохотные листки бумаги для рисования и записей. А ночью потихоньку спускался, зажигал самодельную лампочку-коптилку, и начиналось чтение.

Позднее эти суровые годы запечатлелись в стихотворении «Сирота»:

 
Теплой ласки,
Милой сказки
В раннем детстве,
В малолетстве
Я не знал.
И никто-то надо мною,
Бесталанным сиротою,
Песен дивных.
Переливных
Не певал.
Тихо плакали и пели
За окном моим метели,
Или осенью ненастной
Над судьбиною несчастной
Ветер выл…
Да в грозу из темной тучи
Доносился гул могучий…
Да с житейской бурей споря,
Я, дитя нужды и горя,
Набирался сил…
 

Так проходило детство. И хотя оно было несладким, но казалось милым, заставляло сердце сжиматься тоской при воспоминании о нем.

Незаметно ребенок превратился в подростка. Однажды туманным февральским утром сын с отцом шли по укатанной, словно стеклянной дороге. Холодный ветер гулял по чистому полю. Гудели телеграфные столбы. Путь на заработки был долгим. Ночевали в крестьянских избах, поужинав редькой с квасом. Однако, придя в село Никольское, где по слухам сапожники пользовались почетом, заработали мало: свои захребетники эксплуатировали труд и талант мастеров.

Подошла юность. С согласия отца Ванюшка плавал на плотах по Шексне и Волге, недолго работал матросом на пароходе. Книга жизни все шире распахивалась перед молодым человеком. Пришлось на барках с дровами плавать до древнего города Ярославля. Наступил час, когда он окончательно оторвался от родительского крова, простился с отцом, которого уже более не увидел…

Ярославская Большая мануфактура

После многих маршрутов по родным рекам Малютин обосновался в Ярославле. Теперь это громадный шумный город, крупный промышленный и культурный центр. На крутом берегу, где начинаются липовые аллеи бульвара, сейчас возвышается памятник печальнику горя народного – Некрасову.

В 90-е годы здесь было много старины и мало нового. Но молодого человека очаровала красота города, разрезанного синей пеленой Волги, убегающие вдаль зеленые просторы Заволжья, причудливая архитектура церквей и домов. Подойдя к театру, никогда не виденному прежде, с волнением прикасался к его каменным стенам, которые казались священными. Малограмотному пареньку устроиться было нелегко. Однако нашлась-таки работа на старейшей в стране Ярославской Большой мануфактуре (ныне «Красный Перекоп»). Удивило это колоссальное предприятие со множеством кирпичных корпусов, освещаемых по ночам газом. Над ними маячила далеко видимая башня. Подобно огромному блюду, усыпанному черными цветами, на ней белели часы. Много пришлось переменить на фабрике профессий: поработать разнорабочим, землекопом, грузчиком, пильщиком, сторожем, наконец, приемщиком лесопильного отделения.

Новичок проявил горячий интерес к прошлому и настоящему Ярославля. Одним из неотложных дел было посещение театра, носящего имя основателя – первого русского актера и драматурга Федора Григорьевича Волкова. Когда-то в деревне уже приходилось читать комедии «Недоросль» Фонвизина, «Ревизор» Гоголя, но как их играют на сцене – Иван не представлял. А тут настоящий театр, настоящие актеры! Первой пьесой, которую посчастливилось посмотреть, было «Горе от ума» Грибоедова. Из 50 копеек дневного заработка – 12 ушло на самый дешевый билет (галерка). Впечатление осталось на всю жизнь. С тех пор театр занял исключительное место в судьбе молодого паренька.

В годы своей старости отец вспоминал:

«Фауста» я читал и смотрел в театре лет 60 назад, «Гамлета» тоже. И множество раз смотрел разных классиков: Шиллера, Мольера и наших – Гоголя, Пушкина, Грибоедова, Островского… Это было для меня лучшим утешением в жизни, это была моя духовная пища, без которой я жить не мог бы».

Ознакомлению с городом и его лучшими людьми помогал Семен Лукич Потехин («Лукич»), фабричный кузнец и поэт. Каждая свободная минута использовалась друзьями для чтения. Очень любили они рыться в книгах на толкучке, тем более, что здесь у букинистов книги стоили подешевле. В книжном уголке толкучего рынка произошло знакомство с известным поэтом-ярославцем Леонидом Николаевичем Трефолевым (1839—1905), автором знаменитой «Песни о камаринском мужике», «Дубинушки». Поэт служил в земской управе. Местное начальство ненавидело его за демократические убеждения.

Малютин знал трефолевские стихи, часто появлявшиеся на страницах газеты «Северный край». Однажды букинист указал Малютину на представительного седого человека в поношенном драповом пальто, шапке «пирожком» и кожаных перчатках. Он читал заголовки разложенных на земле книг, открывал интересующий том тросточкой и внимательно рассматривал. Это был Трефолев.

Преодолев робость, отец подошел к маститому старцу:

– Скажите, пожалуйста, каких писателей нужно читать в первую очередь?

– Пушкина читайте, обязательно Пушкина, читайте и перечитывайте, – отвечал Трефолев. – В нем есть все, что нужно.

Спускались сумерки. По пути с рынка поэт расспрашивал юношу, откуда он, где учился, что читал, что нравится из прочитанного. Ответы его заинтересовали, он похвалил паренька за любознательность и привел несколько ярких примеров из биографий самоучек, упомянул Ивана Сурикова, Спиридона Дрожжина, с которым дружил:

– Вот у кого вам надо учиться и никогда в жизни не отчаиваться.

При встрече в управе, куда Трефолев пригласил нового знакомого, он подарил том своих стихотворений. В другой раз много рассказывал о Щепкине, о предстоящем в 1900 году 150-летии Ярославского театра.

С Ярославлем связано начало литературной деятельности Малютина. В Центральном государственном архиве литературы и искусства сохранилась тетрадь его стихотворений 1892—1894 годов. Когда я перелистываю эти страницы, то вижу отца таким, каким он выглядит на ранних фотографиях, – молодым, кудрявым, смело смотрящим вдаль, готовым грудью встретить любые жизненные бури!.. В художественном отношении стихи слабы, однообразны, архаичны, часто совсем плохи. Нередко они – подражание то Кольцову, то Лермонтову. Многие из них – послания, посвящения. Но интересно, что от одного стихотворения к другому заметно углубление тематики, искания новых поэтических форм. Автор размышляет о судьбе «оборванных, голодных» детей («Сиротки»), сочувствует рабочему, страдающему от каторжного труда ради одного «пропитанья» и не желающему мириться с таким положением («Отрывки из жизни рабочего»). Пылкая фантазия уносит сочинителя в чудесную страну, «где нет нужды, забыты вздохи» («6 октября 1893 г.»). Воспевается истинная любовь и дружба («Нет! Так не свяжут узы Гименея», «С. Л. Потехину»).

В 1895 году в газете «Северный край» появилось первое печатное произведение Малютина «Бедная Настя». В духе бесконечно дорогих автору некрасовских (традиций он рисует распад семьи под влиянием пьянства родителей и гибель их маленькой девочки, всегда заброшенной, всегда голодной. Прошли годы, а это стихотворение не утратило актуальности: подобные драмы в народном быту продолжали совершаться, поэтому «Бедная Настя» снова увидела свет в барнаульском журнале «Алтайский крестьянин» (1913).

Жестокие порядки на фабрике, грошовые заработки, бесчисленные штрафы озлобляли рабочих, и весной 1895 года вспыхнула стачка, которая была потоплена в крови. Участвовал в ней и Малютин; наблюдая жизнь и читая революционные произведения русских писателей, он понял, как угнетен и ограблен народ и кому живется весело, вольготно на Руси.

После стачки администрация стала подумывать, как бы разрядить настроение рабочих. Открыли зал для чтений с туманными картинами. Время от времени ставились и любительские спектакли, в качестве артистов выступали конторщики, и лишь на ведущие роли приглашались актеры из Волковского театра. Затем начали поговаривать о библиотеке-читальне для рабочих. Фабрика существовала почти 175 лет, число рабочих доходило до 10 тысяч, а такой читальни еще не было. Наконец, в декабре 1897 года библиотека-читальня для рабочих открылась.

Сначала текстильщики плохо посещали новый очаг культуры, но постепенно приобщались к книге. За неимением настоящих библиотекарей, администрация, знавшая о пристрастии Малютина к литературе, посадила его на выдачу книг, а заодно поручила и переплетать их. Вскоре посетители полюбили энергичного библиотекаря, который старался угодить каждому, словно близкому другу, заботливо расспрашивал, что его интересует, что читал, и советовал, что читать дальше. С этих пор библиотечное дело стало призванием Малютина на всю жизнь. Первые же затруднения натолкнули его на светлую мысль: надо прежде всего перечитать биографии писателей и критические статьи о них. И он с упоением штудировал Белинского, Чернышевского, Добролюбова, Писарева, которые стали для него высшими авторитетами.

Молодой библиотекарь снабжал рабочих механической мастерской и других цехов рекомендательными списками, куда входили и книги, не разрешенные для рабочей библиотеки. По этим спискам вскладчину приобреталась новая литература и создавались таким образом библиотечки для коллективного пользования. Сотни рабочих начали выписывать «Журнал для всех», «Вестник знания», «Самообразование», не доходившие в их библиотеку.

Малютин привык к своему делу, знал, кому что предложить, и все глубже и глубже погружался в книжный мир. У него появились сотни друзей. Казалось, теперь он настолько прочно обосновался на фабрике, что можно уже свить свое гнездо.

Из лирики Пушкина и Лермонтова, из романов Тургенева и Толстого библиотекарь постиг красоту чистой, светлой, возвышенной любви; он чувствовал, что сам способен к такой любви, он ждал ее, и она пришла… Его сердцем завладела семнадцатилетняя девушка с мозолистыми руками и лицом царицы – Анна Ивановна Чиркова (1880—1950). Немало нужды и горя видела на своем веху эта простая и душевная русская женщина. В убогой избушке заволжского рыбака, осененной пышными черемухами, где она родилась, часто не бывало и корки хлеба. Всего две зимы бегала Анюта в школу. Рано осиротев, она с семи лет пошла в няньки, потом батрачила на богачей и грузила шпат на Волге. Разделив с Малютиным его нелегкую судьбу, она более полувека была его верным другом.

Как многие другие рабочие семьи, Малютины по мере сил старались внести культуру в свою жизнь, усилить в ней духовное начало. Они читали вслух, посещали театр. Удалось присутствовать на юбилее театра, порадоваться успеху прочитанных Трефолевым стихов, увидеть московских и петербургских артистов, драматургов Сухово-Кобылина и Евтихия Карпова.

В архиве Малютина долго хранились афиши и программы этого праздника отечественного искусства.

Бывали и на фабричных любительских спектаклях. Однажды приезжие знаменитости поставили на фабрике пьесы «Волки и овцы» Островского и «Ревизор» Гоголя. Успех был необычайный. Рабочие любили театр и охотно шли на спектакли, отрывая средства от своего скудного бюджета.

В каморке Малютина нередко собирались вечерами товарищи, читали, спорили о лучшем устройстве жизни на земле и расходились лишь далеко за полночь. Задумывались над «Письмом Белинского к Гоголю». Разбирали брошюры политического содержания, поступавшие от студентов Демидовского лицея и сотрудников газеты «Северный край», где у Малютина был знакомый – корректор А. Лаптев. Потом весь этот материал – книжки, листовки – расходился по цехам.

Побывав вместе с другими рабочими в 1896 году на нижегородской Всероссийской выставке, Малютин удивлялся ее чудесам и богатствам, сопоставлял с ними бедность трудового народа. С тех пор отец стал убежденным пропагандистом запрещенной литературы. Распространение ее шло успешно. В пропаганде брошюр о социализме и коммунизме участвовали С. Л. Потехин и другой рабочий поэт – Александр Николаевич Смирнов, призывные стихи которого проникали в печать, распевались на маевках.

Малютину, безусловно, была известна деятельность самых первых ярославских социал-демократических кружков. Сам он являлся членом кружка Варакина и Лаптева. В газете «Северный рабочий», опубликовавшей в 1928 году статью А. Зайцева «У истоков большевизма», рядом с портретом рабочего-революционера В. Д. Варакина был помещен портрет отца.

После разгрома варакинского кружка возник новый социал-демократический кружок. Пропагандистом кружка стал И. П. Малютин. Вскоре и этот кружок был разгромлен ярославской полицией. О пропагандистской работе и аресте отца говорится в исторической части юбилейной-монографии «Красный Перекоп», вышедшей к 250-летию прославленного предприятия. В книге приведена выдержка из постановления губернского жандармского управления. В ней сказано:

«20 января 1902 года Ярославский полицмейстер получил сведения, что проживающий в каморке № 243 девятого корпуса Товарищества ЯБМ… Иван Петров Малютин принадлежит к противозаконному сообществу, имеющему целью распространять литературу среди фабричных рабочих в Ярославле, и подбивает их на уличные беспорядки».

После трех месяцев одиночки отцу предложили в течение 24-х часов покинуть Ярославль. Впереди ждала ссылка на три года в село Спасское Томской губернии и долгий период сибирских скитаний.

Сейчас, когда я пишу эти строки, вспоминаются слова отца, слышанные еще в давнем детстве, – слова о том, что он готов на любые муки, на смерть ради счастья людей…

В его сибирском дневнике есть такая запись:

«Блуждая по далеким чужим городам, борясь с нуждой и невзгодами, теряя на этом пути родных и близких, все рвался я к другой, какой-то более осмысленной, лучшей жизни, но увы, где она, эта жизнь?»