Текст книги "От -50° до +50° (Афганистан: триста лет спустя, Путешествие к центру России, Третья Африканская)"

Автор книги: Антон Кротов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

27 августа, суббота. Дырки из-под Будд

Утром я довольно быстро дошёл до развилки дорог; здесь к моей глуховатой дорожке примыкала другая, более оживлённая трасса Чарикар—Бамиан (тоже, конечно, грунтовая, но шириной в две машины, а не в одну). Прохладным утром я прибыл в Бамиан.

Городок этот, в долине реки Бамиан, небольшой, тихий и уютный. Расположен на высоте 2000 метров над уровнем моря, поэтому здесь не так жарко, как в Мазари-Шарифе или в Кандагаре. Город выстроился вдоль речки одной основной улицей. Двухэтажные глиняные и цементные домики на этой улице представляют собою гостиницы, харчевни, магазины и лавки ремесленников, все обвешанные предвыборными плакатами. Во многих магазинах стоят банки знакомой всем нам сгущёнки с синими этикетками, я купил одну – ба! Производство Украины! Полтавская область! Надо же, тащить сгущёнку, на каком-нибудь КАМАЗе через пять стран, 5000 километров, да и наконец по таким дорогам! Цена была двойная, а содержимое (как потом я обнаружил) склеилось комками и слегка горчило. Афганское солнышко поджарило украинскую сгущёнку. А вот другого украинского продукта – сала – тут, конечно, не было.

Из чудес техники – в Бамиане работает афганская сотовая связь, попадаются люди с мобильниками! А также неплохое, уютное и дешёвое, Интернет-кафе, в котором я встретил иностранцев: парня и девушку.

– Я из России, а вы откуда? – спросил я их.

– Из Кореи.

– Из Южной или из Северной?

Они засмеялись:

– Из Южной, конечно. А как вы добрались до Бамиана? Сколько с вас содрали афганцы за аренду машины?

Я объяснил, что машину не арендовал и достиг Бамиана своим ходом и автостопом. Интуристы чрезвычайно удивились.

Лавки выходят своими «парадными витринами» и портретами кандидатов на базарную улицу. А задняя сторона этих лавок весьма грязна и выходит к реке. Здесь мясники потрошат мясо, рыболовы возятся с рыбой, а работники харчевен выливают помои, так что вонь там изрядная. Любопытно, что параллельно в этой реке стирают бельё, плещутся холодоустойчивые дети.

За рекой (через неё есть мост) находятся поля, а за ними – высокий склон горы, возвышающейся метров на двести над полями, рекой и городом. В этом склоне, довольно мягком, с древних времён были вырыты сотни дырок-пещер. Если вы были в Сирии, в деревне Маалюля есть такие же есть дырки – кельи монахов, что жили там в древности. Эти дырки в Бамиане тоже были кельями монахов (буддийских), и они же вырыли три самые большие ниши, в которых когда-то были статуи Будд, которые после их демонтажа стали так известны. Сейчас на деньги американцев статуи стараются восстановить, и к одной из дырок даже подогнали кран, но непонятно как и из чего будут восстанавливать. Реставраторы – главная беда всех древних сооружений. Вероятно, новых Будд отольют из цемента, ибо других методов реставрации азиатские археологи не знают. Противно бывает видеть «древние» крепости и замки, обновлённые цементом и бетоном, или же Золотые Ворота в Киеве – тоже бетонные, сооружённые в 1983 году в честь 1500-летия города. Уж лучше настоящие полуразрушенные временем стены и замки, чем кирпичный, цементный, бетонный, пластмассовый разукрашенный новодел.

Итак, в дырку с краном я лазить не стал. Изучил несколько пещер-келий. Они и в нынешнее время используются, но не как жильё, а как склады или загоны для скота. Некоторые кельи заперты на замочек. Была закрыта и дверца в келью, откуда можно было подняться во вторую дырку от Будды.

Третья дырка для Будды была самая большая (50 метров) – в неё может поместиться современный 16-этажный дом. Не ленились древние строители. Но выдолбить такую статую не очень сложно: гора мягкая. Если бы у меня было 100 лет времени и 100 человек рабочих, тоже мог бы организовать и выдолбить что-то подобное.

Самая большая дырка из-под Будды была обнесена забором. Пока я думал, что там за забором, из-за него выскочил полицейский с наручниками и молодым переводчиком. Этот парень, нарядившись в европейский сэконд-хэнд, кричал:

– Тикет! Тикет! 170 афгани! – покупайте билет, иначе вас арестуют!

Мент уже догнал меня и щёлкал наручниками, а я пустился от него наутёк по полям, утверждая, что никакие дырки и будды меня не интересуют. Смешнейшее дело! Ведь 2000 лет, пока будды были более-менее целы, никто «тикетов» к ним не продавал, а теперь, когда афганцы разрушили этих будд и об этом разнеслась молва по всему миру, – осмотр дырок из-под них стал платен! Убегая от мента и переводчика, я чувствовал себя правым ещё и потому, что ни в одну дырку от Будды я так и не залез, да и вывесок никаких не было, что дырки платные. Утомившись от бегания за мной, преследователи отстали, а я оказался в старом городе, с узкими улочками, развалинами крепости, старыми глиняными домишками и любопытными детьми.

Так я осмотрел город Бамиан, купил там яблок (отличные и недорогие яблоки растут в Бамианской долине) и пошёл по этой долине на восток, по дороге на Чарикар. Впрочем, пока не стопил, а просто шёл и фотографировал. Крестьяне на полях обмолачивали свою пшеницу при помощи древнейших технологий: пара волов, к которым были прицеплены деревянные санки, ходили кругами по стопке колосьев; зерно вываливалось из колосьев и его отделяли путём провеивания: поднимали вилами колосья, стебельки сдувало ветром, а зёрна сыпались вниз. Вилы были сделаны полностью из дерева. Потом ещё раз всё пропускали через сито, и отделяли зерно от шелухи. Я тоже подходил и участвовал в обмолоте зерна. Крестьяне дивились на меня, но в гости не звали.

Вдоль всей долины было много глиняных крепостей неизвестного века, причём внутри до сих пор жили люди. В одном месте на дороге стоял почти новый, но, конечно, сломанный танк. Я вдоволь пофотографировался на нём, с рюкзаком и без, и даже нацепив на дуло свою майку, которую мне подарили люди из журнала «Экспедиция» (быстро загнувшегося). На спине майки было написано: «Экспедиция. Раненых не бросаем, пленных не берём». На танке смотрелось прикольно.

Несколько раз меня встречали, пешком и на велосипедах, англоговорящие. За этот вечер их было четверо. Но тут я обнаружил полную бесполезность «сопровожатых» и англоговорящих. Они начинают с вопроса: «Hallo, how are you?» (Привет, как дела?) «Where are you from?» (Откуда?) Потом начинают спрашивать, где мой офис. Во многих областях Афганистана укоренилось мнение, что иностранец – это существо, обитающее в офисе, совершающее оттуда небольшие вылазки, в ходе которых всем встречным выдаётся по сто долларов (магическая сумма, не больше, ни меньше). Почти каждый англоговорящий афганец, встретив иностранца, мечтает с ним подружиться только для того, чтобы узнать, где у него офис, и найти там себе работу переводчиком, уборщиком, или ещё кем и получать вожделенные сто долларов.

После того, как попутчики узнают, что офиса у меня нет, и я не имею постоянного местожительства в Афганистане, и ста долларов я им, скорее всего, не дам, – они приглашают в гости, но это приглашение у них только ритуальное, не настоящее. Все четыре англоговорящих человека сперва интересовались, где мой офис, потом звали в гости и говорили «Welcome, welcome», но когда с ужасом понимали, что я и впрямь желаю посетить их жилища, в испуге ретировались, объясняли, что сами бездомные, приехали в гости, живут на поле или вообще нигде, а идут не к себе домой, а по какому-то вечернему делу. Все они были без бород.

Вообще, самые бесполезные афганцы – англоговорящие безбородые, молодые, противные, продавшиеся новой власти и уже устроившиеся на какую-нибудь должность (все эти недостатки могут сконцентрироваться в одном лице). В окрестностях городов, где много иностранного влияния, многие афганцы уже стали таковыми. Впрочем, в этой поездке мне удалось повстречать и немало «правильных» (классических) афганцев, которые пока ещё не сменили окладистую бороду на голое лицо, афганский халат на европейские обноски и крестьянское поле на работу в офисе зарубежной миссии.

Правильные местные люди обычно не говорят по-английски.

…Поскольку в окрестностях Бамиана никто меня в гости не пригласил (а вернее, пригласили поочерёдно четверо, и все смылись от меня), – я шёл, пока не стемнело, и заночевал в стогу.

28 августа, воскресенье. Скоростное жёлтое такси

Проснулся в стогу сена. Крестьян на поле ещё не было. Вот бы удивился афганский труженик полей, придя с граблями на поле и найдя в своём стогу… хориджи (иностранца)! – собрался и продолжил путь на восток. Было 4.30 утра. Солнце где-то уже встало, но скрывалось от меня за высочайшими горами. Поэтому в ущелье было ещё сумрачно, туманно и холодно. Прозрачные ручейки, стекающие с гор, содержали очень вкусную и холодную утренннюю воду. Над некоторыми домиками-кубиками уже курился дымок: афганцы готовили утренний чай и пекли хлеб.

Помимо отдельных домиков, в ущелье сохранились города-крепости, вернее – городки, и непонятно, когда их в последний раз чинили – то ли в древности, то ли в годах уже 1980-х, или уже после войны? Крепости были жилыми, и в одной из них сквозь пролом в стене были видны внутренние домики, заборы, загоны для скота и т. д., всё как в обычной деревне, но окружено 5-7-метровыми стенами с большими башнями.

Шёл, и машин никаких не было ни в одну, ни в другую сторону. Дорога тянулась вдоль речки; домики были и на другой стороне, но там была лишь узкая тропинка для ослов. Туда, на тот берег, вели шаткие мостики; в случае нападения врагов спихнуть их в речку – дело некольких секунд. Некоторые домики были из двух-трёх этажей, на верхние этажи вели лесенки, деревянные или бамбуковые. Вдоль самой дороги, рядом, не было ни одного жилого дома: все обитаемые дома стояли или выше в горах, или в крепостях, или на другом берегу реки. А параллельно дороге попадались поля, каналы, хлевы, сараи и подсобные помещения. Электричества нет.

Женщины все без чадры, ни одной закрытой! Дети стайками не бегали за мной, в отличие от многих других местностей. Однако, и здесь все поголовно мечтают быть сфотографированными.

Дорога здесь была заметно лучше, чем та, по которой я пришёл из Доси в Бамиан. Тут даже две легковушки могли бы разъехаться почти везде. Но что-то машин долго не было, я шёл, шёл, …, как вдруг сзади послышался шум, и на большой скорости меня догнал клубок пыли, центром которого являлось… новое жёлтое такси, не разбитая развалина, каких много в Мазари-Шарифе, а новое, даже казалось – только что вымытое. Я посторонился, пережидая, не стал стопить: какие вообще такси могут быть в бамианских ущельях? Да и если такси, оно точно платное. Но машина остановилась сама. Кроме водителя, там сидели ещё два афганца, средней бородатости, в халатах.

– Садись, подвезём! – закричали они (на своём языке), открыв три дверцы из четырёх и энергично махая руками.

– Такси нету, денег нету, – отвечал я привычно.

– Какие деньги! Мы же афганцы! Залезай бесплатно!

Я не стал долго ломаться и согласился. Афганцы и впрямь оказались очень крутыми, с золотыми перстнями, мобильниками и проч., а ехали они на такси из Бамиана в самый Мазари-Шариф, километров пятьсот! Чтобы успеть за день, они выехали спозаранку.

Водитель-таксист, спеша доставить VIP-людей, гнал с огромной скоростью, заливая долину мельчайшей пылью, целое облако. Эта мелкая пыль, лежащая на дороге слоем по щиколотку, она только и ждёт, чтобы проехала машина или всадник, и тогда она поднимается тучей и подкрашивает весь мир в серый цвет. С такой скоростью мы ехали, что сто километров, оставшихся нам до асфальтовой трассы, прогнали всего за семь часов!

Семь часов сто километров? Да, действительно, новая легковушка проезжает здесь 15–20 километров за час, и то это очень быстро, ведь на этих горных убитых дорогах скорости пешехода (налегке), всадника, КАМАЗа и осла примерно совпадают и равны 40 км в день. А такси втрое быстрее.

Чем дальше, тем цивилизованнее становилась местность: появились в облаках пыли встречные машины. Даже проехала пара белых «ооновских» джипов. На огородах уже растут яблоки, картофель (выше в горах их не было). Дома каменные и глиняные. Много кладбищ с зелёными флагами, зьяраты (мазары), много новостроек от фонда Ага-Хана: мосты, каналы, новые сады. У дороги увидел школу – типа той, что уже видал под Ишкашимом. Человек сто мальчишек сидели на земле под большим деревом, пластиковый стул был только один – у учителя, который что-то им вещал. Тени дерева хватало только на 30–40 человек, остальные 60 сохли под солнцем и не очень заинтересованно слушали объяснения учителя.

В одной деревне было электричество – столбы для проводов из суковатых кривых палок. Значит, работает в горах мини-ГЭС от какого-нибудь ручья. Некоторые люди, тусующиеся вдоль дороги, притворялись дорожными рабочими: видят, что едет машина, вскакивают, берут лопаты, приглаживают один-два метра битой дороги и ожидают вознаграждения. Женщины, увидев выныривающую из-за угла машину, спешно заворачиваются в платок – то ли от страха, то ли от пыли.

Ехали долго, общались (как могли), остановились в придорожной столовой с надписью «О, Мухаммад!» А на железной бочке, оставшейся с невесть каких времён, надпись по-русски: «Ответственный: ст. [арший] л. [ейтенант] Шульга В.И.» Портретов Карзая здесь нигде нет, но есть изображения какого-то шейха, а в депутаты баллотируется некий предвыборный мудждахид, дядька, похожий на имама Хомейни, под лозунгом «Сделаем как в Иране». Местное население, хазарейцы, являются мусульманами-шиитами, в отличие от прочих афганцев, суннитов. Один мужик в харчевне совершал намаз с помощью особого устройства, изготовленного в Иране. Это молельный камень со счётчиком, плоская коробочка размером с компас. Кладёшь его на землю и когда при поклоне нажимаешь на камень лбом, в коробочке щёлкает цифра (1-2-3-4), указывающая число совершённых поклонов, чтобы не сбиться. Техническое новшество.

Водители плотно меня накормили, повторяя, что афганцы всё всегда всем делают бесплатно, и рекламировали другим посетителям харчевни: «Пешком идёт!» Все удивлялись, так как здесь «автостопом» означает «пьядэ», «пешком»! Мы пьём чай, а столовщик моет стаканы в арыке, из которого все моются и пьют, и в котором тут же плавают кости крупных животных (съеденных в этой харчевне), очистки от овощей и прочий мусор.

А рядом люди жили своей жизнью. Бородатый седой старик с мешком за плечами, лет восьмидесяти, тащился куда-то (тоже «пьядэ»), опираясь на посох. Другой старик, помоложе, сидел в харчевне и деловито закладывал за губу… носву. Зелёную жевательную траву слабонаркотического действия, которую порой жуют таджики и афганцы. Люди, употребляющие носву, повсюду следят своими зелёными плевками. Говорят, что от неё меньше хочется спать (водители подчас применяют её). Сколько я не уверял водителей, что носва это харам, никто мне не верил. В городах носва кое-где продаётся открыто, в пакетиках на развес. А вот других наркотиков я в продаже не видел.

Повсеместно виднелись дети, возвращающиеся из школы. Похоже, здесь теперь ввели всеобщее бесплатное низкоэффективное обязательное обучение.

В одном селе вдоль дороги шёл базар. Посреди базара стоял танк – как новенький. Все его объезжают, наверное, уже лет двадцать. Жаль, что китайцы далеко, не достали ещё до этих мест, чтобы распилить его на металл и вывезти к себе в Поднебесную. И целиком ведь не утащить. А в других местах – тоже старые танки, и ведь это не только деньги и металл, но и непонятно за что угробленные жизни. Стоят они, как надгробия. А зачем всё?

Железные ворота-калитки в некоторых деревнях созданы из разных ржавых огрызков железа, включая обломки лопат, жесть из американских гуманитарных консервов с надписью «USA», и пр. Вилы у крестьян полностью деревянные, из суковатого дерева. Обмолот зерна – повсюду. Сезон.

Грунтовая дорога из Бамиана соединяется с основной в городе Чарикар. Там начинается асфальт – удивительное чудо, приближающее города впятеро. Если измерять страны и расстояния не в километрах, а в днях пути (на машине), – географические очертания мира окажутся совсем другими, чем мы их представляем на глобусе. Некоторые страны, например Европа, Украина и вся Европейская часть России, станут ничтожными, если выбрать правильный масштаб. Например 1 сантиметр = 1 день езды на машине, ну для точности 12 часов езды на легковушке или джипе. На асфальте и на равнине это будет, например, 1000 километров, хотя асфальты тоже бывают разными: на автобанах и 1500 км, а где-нибудь в российской глубинке или в горах поменьше. Таким образом, «афганское кольцо» будет неравномерным: от Мазари-Шарифа до Кабула будет меньше сантиметра, с Кабула до Кандагара столько же, дальше до Герата сантиметра полтора, а с Герата до Мазара – уже три сантиметра, а с Герата до Кабула напрямик – сантиметра четыре-пять, не меньше. Россия от Калининграда до Читы уложится в 7 см., а от Читы до Анадыря и Уэлена будет сантиметров тридцать, и то проходимых только на некоторых машинах и только в зимнее время. Судан, Чад, Центральная Африка и Конго-Заир на такой карте превысят размеры Европы и Америки во много раз, и это будет правдивая величина: ведь куда важнее знать, что требуется два месяца на пересечение Конго-Заира, или месяц на Судан, – чем умничать, говоря, что площадь Судана и Заира – примерно по 2,5 миллиона кв. км. «Миллион квадратных километров» ничего не говорит, а вот два месяца на пересечение страны – и сразу всё понятно.

К сожалению, изготовление такой правдивой карты в двумерном плоском пространстве бумаги весьма затруднено. Придётся объяснять лишь словесно, что асфальт сокращает дороги, приближает расстояния и исторические эпохи. Двадцатый век, и вслед за ним двадцать первый, бегут вдогонку друг за другом по асфальтовым дорогам, оттесняя на забытые пыльные грунтовки век девятнадцатый и восемнадцатый, и оставляя минувшие тысячелетия прятаться в тупичках конских и пешеходных тропинок – а те испуганно прижимаются к стеночке, когда мимо по параллельному асфальту проносятся светящиеся фуры, гружённые современностью.

Город Чарикар. «Бородатые» ЗИЛы – с бородой из цепей и бубенчиков, по пакистанскому образцу. Газированная вода в бутылках охлаждается в арыке. Водитель и новые афганцы после пыльной дороги занялись самоочисткой: шофёр помыл машину, пассажиры постирали платки и носки и повесили их сушиться на крышу и на «дворники» такси.

Ближе к вечеру перевалили Саланг – быстро и легко. По сравнению с поездкой три года назад – всюду новый асфальт, обломки танков и БТРов убрали, почти всё разминировали, появились новые харчевни и магазины, скоростные автобусы с кондиционером, и уже трудно узнать – я всё вглядывался, но не мог узнать – те горные сёла, мимо которых проходил три года – три тысячелетия назад. В тоннеле появилось освещение, дорожная разметка и кнопки с надписью «SOS». Дорожные знаки! Километровые столбики!

Осталось-таки пара минных полей, но там уже – красивые щиты и знаки, «Осторожно – мины!» А может быть, их оставили нарочно – как напоминание о минувшей войне? Или, наоборот, на случай очередной войны, чтобы потом не утруждаться и не минировать заново?

Я не узнал ни одного места, хотя тогда думал, что запомнил их навсегда.

Нельзя в одну и ту же реку войти дважды, и нельзя один и тот же Саланг проехать дважды. Дети, которые бегали за мной три года назад, уже выросли, смотрят телевизор и продают газировку в придорожных харчевнях проезжающим грузовикам.

Асфальтовые дороги – враги настоящих путешествий, несмотря на то, что многие думают обратное.

…А в заполненных до предела расписных пакистанских грузовиках проезжают мимо мухаджиры из города Пешавара – бывшие беженцы, возвращаются домой, – и везут в кузовах сундуки, велосипеды, ящики, табуретки, дрова (вдруг на новом месте не будет дров?), детей, старух. Даже вентилятор ехал на вершине одного кузова – и он крутился, действительно крутился, приводясь в движение встречным ветром!

Расстались мы в городке Хинджан. Таксист и его крутые пассажиры (звали их Мохаммед Айдар и Мохаммед Хасан) отправились к себе в Мазари-Шариф, а я решил изучить городок Хинджан, переночевать там, а также съездить (или сходить) в афганскую глубинку – в города Бану и Нахрен.

Хинджан. Состоит из множества (много сотен) глиняных кубиков-домиков, окружённых двориками с глиняными стенками, и нескольких сотен полей, ступенчато спускающихся к реке. Между полями прорыты узкие поливные каналы, с помощью системы заслонок (из камня или дёрна) вода попеременно подаётся то на одно, то на другое поле, и полностью его заливает. Через мокрые поля ведут хитрые, почти невидимые насыпи-тропинки, имеются пересекающие каналы мостики из одной-двух палок, истёртых добела тысячью прохожих. Через речку имеется длинный шаткий мост, по которому, однако, переходят не только пешеходы, но и граждане с ослами, гружёными поклажей.

Я решил заночевать научным способом. Понятно всем, что этот шаткий мостик – самое средоточие поселковой жизни, где вечером проходят все жители, возвращающиеся с полей, пастбищ и проч. Я перешёл речку и обосновался на берегу, начал мыться и стираться. Афганцы, как я и предполагал, ещё с моста видели меня и не шли дальше в свои дома, а собирались на берегу вокруг моего рюкзака, обсуждая моё появление.

Когда я постирался, достал хлеб, набрал воду из реки и принялся ужинать, число зрителей уже превысило тридцать человек. Солнце между тем опускалось. Прервав поедание хлеба, я демонстративно пересчитал всех зрителей и объяснил им:

– Сегодня, спать, твой дом, можно. Завтра, дорога.

Моё изречение вызвало гул обсуждений и толкований. Я продолжил есть хлеб, гул всё нарастал. Наконец один из толпы, самый смелый дядька, понял моё предложение, поманил меня рукой: пошли! Переночуешь, иншалла, а завтра в путь.

Я собрал хлеб и постиранные вещи и отправился за мужиком по лабиринту тропинок в полях. Зрители следовали за нами змейкой. Пришли сначала во двор, к большому дереву. Там потусовались с полчаса – наверное, спешно предупреждённые жёны торопливо готовили в это время угощение. Наконец, пошли в дом этого мужика (зрители отстали и разбрелись по домам, ибо уже резко темнело), где в специальной гостевой комнате мужское население дома выслушало мой рассказ о путешествии на кривом языке. А также угостили меня пловом. Когда же настал час сна, оказалось, что спать мне в этой комнате не следует – то ли жарко там ночью и душно, то ли просто здесь это было не в обычае. Поэтому хозяин отправил меня спать на крышу. Куда я, изрядно запылившись, затащил-таки свою пенку, спальник и рюкзак.

Ах! На крыше оказалось дерьмо! Но нет, чего бояться: это же сушёные кизяки, топливо, местный энергоноситель. По азиатским стандартам в кизяках нет ничего грязного или противного, напротив, это ценные «дрова», а в Индии даже и лекарство. Так пришлось мне спать рядом со складом энергоносителей, ну а хозяин со своими многими домочадцами всё-таки остался внутри дома.

Высоко над головой висели многочисленные звёзды. Хорошо всё.