Текст книги "Воздушный замок Нострадамуса"

Автор книги: Антон Леонтьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Моя Софья сотрудничала с мафией? Адочка, ты уверена, что это так?

– Бабушка, – заявила Ада, – о том, что Софья виновна, отлично известно следствию. Кроме того, она мне сама сказала. Да-да, призналась в совершении ужасного преступления! Умоляла понять ее и простить. Я сказала ей, что не оставлю ее в беде, хотя... хотя не могу понять и принять то, что совершила моя сестра!

Старая княгиня застонала, Ада с тревогой спросила:

– Милая бабушка, с тобой все в порядке? Ах, мне не стоило говорить тебе правду! Софья не хотела, чтобы ты узнала ее, она так боится, что ты в ней разочаруешься!

– Она преступница, – сказала старая княгиня, пересиливая боль. – Ада, ты должна позаботиться о сестре! Я... я умираю, и я знаю это!

– Ну что ты такое говоришь, милая бабушка! – лицемерно воскликнула Ада. – Доктора с оптимизмом смотрят в будущее, они уверены, что через денек-другой ты пойдешь на поправку!

– Я умираю, – ответила твердо Елизавета Георгиевна. – Но я никак не могу смириться с мыслью о том, что Софья... моя внучка... моя любимая внучка...

Ада с ненавистью посмотрела на бабушку. Ну конечно, когда речь заходит о Софье, та сразу вспоминает, что она ее любимица. Ей старуха готова простить буквально все! А что бы она сказала, узнай, что не Софья, а Ада втрескалась по уши в мафиозо, погрязла в долгах и не знает, что делать?

– Тебе вредно волноваться, – заявила Ада. – Бабушка, ты же знаешь, что между Софьей и мной были трения, но теперь все в прошлом. Мы помирились, я... я люблю ее, несмотря на то, что она совершила. Тебе ведь известно, что из музея похищены национальные сокровища Бертрана, драгоценности стоимостью во многие десятки, а то и сотни миллионов. И если бы только это, бабушка! Во время налета была застрелена куча охранников!

Старая княгиня, силясь что-то сказать, беспомощно открывала и закрывала рот.

– Ах, какая же я глупая, бабушка! – якобы укоризненно воскликнула Ада. – Ты будешь переживать из-за этого! И все же я уверена, что ты должна знать правду. Софья, наша любимая Софья, которой ты так всегда гордилась, обречена. Законы в той южноамериканской республике чрезвычайно суровые, я боюсь, что ей грозит смертная казнь. Там запросто расстреливают или отправляют на электрический стул и за более мелкие злодеяния! Конечно, сама Софья никого не убивала, однако она замешана в кошмарном преступлении, жертвами которого стали шесть человек!

Приборы отчаянно запищали, Ада заметила, что Елизавета Георгиевна потеряла сознание. Девушка подскочила со стула, в спальню влетели врач и медсестра.

– Скажите, что с моей бабушкой? – завопила Ада.

– Остановка сердца, – бросил врач. – Мадемуазель, немедленно выйдите из спальни и подождите за дверью!

Авдотья подчинилась. Она не хотела, чтобы новость убила бабушку. Не хотела или все же в душе тайно надеялась на это? Нет-нет, старуха не должна пока умирать! В случае кончины Елизаветы Георгиевны деньги семейства унаследуют два человека – Ада и Софья. Но зачем Софье миллионы, если она все равно проведет остаток жизни в тюрьме? Конечно, Ада сгустила краски, живописуя возможное развитие событий, вряд ли Софью казнят (хотя было бы хорошо!), но деньги ей не понадобятся! Достаточно и того, что она получила адвоката, этого Хуана, как его... Далеко не самый блестящий законник, но не тратить же целое состояние на адвоката, понимая, что дело безнадежно. Ах, Софья, Софья... Аде было любопытно: причастна сестра к ограблению или нет? Она не могла представить, чтобы Софья, такая чопорная, законопослушная и разумная особа, решила вдруг связаться с бандитами. Да и обманывать она никогда не будет: кто угодно, но только не Софья, которая больше всего ценит правду и справедливость. Но в Коста-Бьянке все считают ее виновной, значит, судьба Софьи предрешена. Жаль, конечно, но что поделать... Остается разобраться с бабушкой и с завещанием.

Ада внезапно испугалась: а вдруг старушка сию секунду умрет? Тогда в силу вступит завещание, подписанное Елизаветой Георгиевной около трех недель назад. И половина состояния отойдет Софье! С такими деньжищами она сможет позволить себе дюжину самых известных адвокатов, и те отмажут ее от тюрьмы, доказав, что сестрица была не в себе или стала жертвой гнусного заговора. Нет, бабушка не должна умирать. Во всяком случае – не сейчас!

Переполненная жалостью к самой себе, Ада приказала принести себе кофе и нервно закурила. Наконец двери спальни отворились, оттуда вышли утомленный врач и встревоженная медсестра.

– Что с милой бабушкой? – воскликнула, бросив сигарету в пепельницу из зеленого нефрита, Ада. – Доктор, не молчите! Неужели... Неужели она... О господи!

– Мадемуазель, – пояснил врач, – не будем питать иллюзий: дело близится к неизбежному финалу. На сей раз нам удалось вновь завести сердце, однако в течение почти двух минут мадам княгиня была на грани жизни и смерти.

– Так сделайте же что-нибудь! – запальчиво ответила Ада, стараясь скрыть улыбку. – Она не может просто так умереть! Вы же врач! На что тогда все эти инъекции, таблетки, чертовы пищащие аппараты?

– Мадемуазель, современная медицина еще не в состоянии побороть смерть, – ответил медик. – Мы делаем все возможное, но дни вашей бабушки сочтены. Она угасает. Вы должны быть готовы к тому, что мадам княгиня скоро покинет нас. Ее сердце слишком слабо.

– Вы хотите сказать, что бабушка...

– Да, это так, – кивнул врач. – Не думаю, что мадам княгине осталось жить больше пары дней. Следующий приступ убьет ее.

– Я хочу ее увидеть! – заявила Ада.

– Мадемуазель, я хорошо понимаю ваше состояние, – возразил доктор, – но любое напряжение, волнение может оказаться для мадам княгини фатальным.

Одна из медсестер, выглянув из спальни, сообщила:

– Ее светлость хочет видеть вас, мадемуазель. Я пыталась отговорить ее, однако она настаивает.

Ада прошествовала в спальню. Бабушка, бледная, хрупкая и беззащитная, вызвала у нее жалость. Княгиня что-то прошептала, Ада, не понимая ни слова, склонилась над кроватью.

– Ты должна позаботиться о сестре, – услышала она слабый голос несчастной старой женщины. – Ты ведь не оставишь Софью в беде после того, как меня не станет?

– Ну что ты, бабушка! – заверила ее Ада. – Однако я должна сообщить тебе кое-что страшное: в Коста-Бьянке суровые законы, в случае признания Софьи виновной – а мы должны учитывать и такой исход дела, – все принадлежащие ей деньги, недвижимость, драгоценности будут конфискованы. Она должна будет компенсировать, хотя бы частично, ущерб, нанесенный ее действиями, Коста-Бьянке. Да и страховые компании пожелают урвать кусок. В таком случае, бабушка, Софья останется без средств к существованию, все то, что ты завещаешь ей, перейдет в казну коррумпированной южноамериканской страны. Ты ведь не хочешь этого?

Бабушка что-то прошептала, Ада, разобрав только: «Но что же делать...», уверенно ответила:

– О, не беспокойся, бабушка! Я уже обо всем подумала! Ты должна составить новое завещание, согласно которому единственной наследницей становлюсь я. В таком случае продажные чиновники и алчные представители страховой компании ничего не получат – ведь у Софьи не будет за душой ни гроша! А как только все уладится, моя сестрица получит свою половину состояния, я тебе обещаю! Тебе не стоит так переживать! В Коста-Бьянке можно купить любого и каждого, и если заплатить кое-кому, то Софью скоро выпустят – она попадет под амнистию или что-то в таком роде. Или ее вообще оправдают – я уверена в ее адвокатах, как в себе, они – лучшие в своей области!

– Ада, я так благодарна тебе, моя девочка, – прошептала княгиня. – Но у нас нет времени для того, чтобы составить новое завещание...

– Я все улажу! – заявила счастливая Ада. – Бабушка, нотариус прибудет через пятнадцать минут! Ты ведь готова подписать новое завещание? Вот и хорошо!

Она выбежала из спальни и бросилась в кабинет. Схватив трубку телефона, девушка набрала номер и произнесла:

– У меня очень хорошие новости. Я знаю, что говорю. Если поторопишься и пришлешь мне ушлого нотариуса, то через день я стану миллионершей. Да, ты не ослышался, мы расплатимся с твоими и моими долгами и будем купаться в роскоши. Я жду!

Нотариус, месье Александр Буланье, не замедлил появиться. Он оказался крошечным мужчиной лет пятидесяти с бегающими глазками и тоненькими усами. Мэтр Буланье, как знала Ада, частенько оказывал разнообразные услуги представителям преступного мира, однако сам никогда не преступал закон. Такой ей и требовался – человек, который выполнит все формальности и в то же время сделает так, чтобы позднее, когда бабушка умрет, никто не смог опровергнуть ее последнюю волю.

Она провела нотариуса в спальню. Бабушка пребывала в полудреме. В какой-то момент Ада испугалась – а вдруг старушка уже умерла? Но тут Елизавета Георгиевна приоткрыла глаза и спросила:

– Почему ты не позвала нашего семейного нотариуса?

– Его сейчас нет в Бертране, – соврала Ада. – Бабушка, мэтр Буланье все уладит, ты только ни о чем не волнуйся.

– Я хочу, чтобы... чтобы все состояние было завещано моей внучке Авдотье с условием, что половину она обязуется передать своей сводной сестре Софье после... после того, как она выйдет из тюрьмы... – прошептала старая княгиня, переводя взгляд на нотариуса.

Тот с готовностью закивал:

– Мадам, я все улажу! Завещание будет составлено тут же. Итак, приступим...

Полчаса спустя мэтр зачитал княгине ее новое завещание. Елизавета Георгиевна промолвила:

– Благодарю вас, месье.

– Теперь требуется только ваша подпись! – откликнулся нотариус.

Он вложил в ослабевшие пальцы княгини ручку. Ада испугалась – вдруг старуха уже не в состоянии поставить закорючку и тем самым утвердить свою последнюю волю?

Но старая княгиня все же начертала свое имя. Мэтр Буланье выхватил из-под ее руки завещание, положил его в большой конверт из плотной бумаги, заклеил его, скрепил сургучной печатью и поставил свою подпись. Ада проводила нотариуса в кабинет.

– Все прошло как нельзя лучше, – заявил нотариус и достал из кармана лист с завещанием. – Ваша бабушка ничего не заподозрила.

– Отличная идея – зачитать ей одно завещание, а подать на подпись совершенно другое, – хмыкнула Авдотья.

Мэтр понимающе улыбнулся.

– Как вы и хотели, в завещании, подписанном вашей бабкой, единственной наследницей объявляетесь вы. Без всяких условий! Ваша сестра Софья ничего не получает – вне зависимости от того, выйдет она из тюрьмы или нет.

Ада вытащила чековую книжку и спросила:

– Сколько вы хотите, мэтр?

– Мадемуазель, вы совсем скоро унаследуете миллионы, – сказал он. – Так что давайте поговорим о моем гонораре после того, как вы понесете тяжелую утрату – после смерти вашей любимой бабушки!

Распрощавшись с нотариусом, Ада осведомилась о самочувствии Елизаветы Георгиевны. Узнав, что та заснула, Ада направилась к себе в апартаменты вздремнуть.

Несчастная бабушка, она думает, что Софья, ее любимая Софья, которую она готова защищать в любой ситуации, получит половину состояния... Как бы не так! Софья ничего не получит! Ее мать лишила Аду отца, так пусть Софья за это и поплатится. У нее нет никакого морального права на деньги семьи! А вот Аде требуется срочно расплатиться с долгами! И она незамедлительно это сделает... как только старушка покинет наш бренный мир!

А вдруг... вдруг бабушка протянет еще месяц-другой? Подталкиваемая темными мыслями, Ада накинула шелковый халат и спустилась на первый этаж. Часы показывали три четверти второго. Доктор и медсестра дремали в креслах. Ада незамеченной проскользнула в комнату.

Старая княгиня лежала на кровати. Ада склонилась над бабушкой и присмотрелась: может, она уже умерла?

Внезапно Елизавета Георгиевна открыла глаза и прошептала по-русски:

– Софьюшка...

Ада отшатнулась. Мерзкая старуха даже на смертном одре зовет не ее, а Софью! Вслед за этим один из приборов противно запищал. Ада поняла: у бабушки начался очередной приступ. Волнистая линия на мониторе сменилась почти прямой.

Воровато оглянувшись, Ада вытащила вилку из розетки – аппарат стих. Девушке сделалось страшно. То, что она делает, называется...

– Софьюшка! – произнесла старая княгиня еще раз и, глубоко вздохнув, смолкла.

Подстегиваемая любопытством и нечистой совестью, Ада приблизилась к княгине, взяла ее прохладную руку.

– Бабулечка! – позвала она тихо.

Елизавета Георгиевна не отвечала. Ее веки были прикрыты. Ада попыталась нащупать пульс, но его не было.

Выждав для верности несколько минут (которые показались ей нескончаемыми), будущая наследница миллионов включила аппарат. Линия на мониторе была совершенно прямой. Бабушка умерла.

Ада выбежала из комнаты и поднялась к себе. Она напряженно ждала. Когда часы пробили половину третьего, в дверь постучали. Горничная робко доложила:

– Мадемуазель, ваша бабушка... мадам княгиня...

Она залилась слезами. Отпихнув рыдающую дуреху, Ада величественно прошествовала вниз. Прислуга толпилась в гостиной, перешептываясь. Ада властно заметила:

– Мадам и месье, мне понятна ваша тревога за жизнь моей бабушки, однако прошу всех разойтись по своим комнатам! Я хочу остаться с ней наедине!

Она прошла в спальню. Над бабушкой склонились доктор и медсестра. Повернувшись к вошедшей Аде, врач сказал:

– Мадемуазель, примите мои самые искренние соболезнования. К великому сожалению, мадам княгиня скончалась во сне некоторое время назад.

Ада, вдруг судорожно всхлипнув, опустилась на колени около кровати и взяла бабушку за сухонькую ладонь. Врач и медсестра тактично вышли. Ада взглянула в лицо бабушке. Ну что ж, каждый когда-нибудь отправится в мир теней... Во всяком случае, у старушки была насыщенная жизнь.

Девушка вышла из спальни и, подавив зевок, сказала:

– Месье доктор, буду вам признательна, если вы позаботитесь обо всех формальностях. Я чувствую себя совершенно разбитой. И еще погребение... Пусть этим займется секретарша бабушки. Я не могу заставить себя думать о том, что милая любимая бабушка...

Она позволила уговорить себя выпить чашку мятного чая и принять седативное лекарство. Вокруг Ады суетилось несколько человек, она заметила слезы в глазах дворецкого, одной из бабушкиных компаньонок и горничной. Надо же, они скорбят о смерти своей госпожи!

Вернувшись к себе в спальню, Ада тотчас позвонила любовнику-шулеру и радостно оповестила его:

– Эдуард, милый, старушка только что отдала богу душу. Я, правда, немного ей подсобила... Но мы теперь миллионеры!

Ада подумала о Софье. Что ж, ее сестрице, по всей видимости, придется несладко. Будь на то ее, Адина, воля, Софья провела бы в тюрьме остаток жизни. В любом случае она ничего не получит, даже если ей и посчастливится когда-нибудь выйти на свободу.

Девушка улеглась в постель и моментально заснула.

* * *

– Сеньора, меня наняла ваша сестра, она просила представлять ваши интересы, – сказал Хуан Миндос. – Однако у меня создается впечатление, что вы не желаете внимать моим советам.

Он видел перед собой изможденную, испуганную красивую молодую женщину, облаченную в безразмерную форму серого цвета. От Софьи его отделяла решетка, они общались друг с другом в комнате для свиданий.

Когда Софье сказали, что ее хочет кто-то видеть, она вообразила, что ее посетила Ада. Но сестрица, как выяснилось, отправилась в Бертран. Ее ждал адвокат.

Хуан Миндос уже приходил накануне. Софья критически посмотрела на своего будущего защитника. Старенький потрепанный костюм, очки в дешевой оправе, приторный одеколон – все это свидетельствовало о том, что он вряд ли принадлежит к числу преуспевающих адвокатов.

– Сеньор, скажите честно, сколько процессов вы выиграли? – спросила его Софья.

Хуан Миндос на секунду смутился.

– Вам не стоит ни о чем волноваться, – ушел он от ответа. – Я уже разговаривал с представителем прокуратуры. Он полон оптимизма, и...

– Звучит как-то зловеще, – перебила его Софья. – Значит ли это, что прокуратура уверена в своей победе? Сеньор Миндос, запомните: я невиновна! Вы должны знать: мадам Эстелла фон Лаутербах намеренно заманила меня в ловушку. Наверняка она замешана в похищении драгоценностей. Она и доктор Себастьян Хоуп.

Сердце у Софьи защемило. Почему Себастьян так поспешно выехал из отеля? И вообще, как выяснилось, в «Эксцельсиоре» человек с таким именем не останавливался. Получается, что Себастьян все время их знакомства жил под чужим именем? Но почему? Неужели... Софья гнала от себя эту мысль. Она же любит Себастьяна!

– Сеньора, мне известны ваши аргументы, – сказал Хуан Миндос. – И вы, моя клиентка, вправе определять стратегию защиты, которой я буду неукоснительно следовать. Однако разрешите мне дать вам совет: нелепо, более того, опасно настаивать на том, что вы невиновны, и огульно обвинять уважаемых людей, например, мадам фон Лаутербах, в причастности к ограблению. Что же касается доктора Себастьяна Хоупа, то, как вам известно, таковой в отеле не проживал. У меня имеется к вам предложение...

Он раскрыл видавший виды портфель, вынул из него папку, выудил лист и приложил его к решетке. Софья пробежала глазами текст.

– Сеньор, да вы что? – вырвалось у нее. – Вы же мой адвокат, а предлагаете признаться в том, чего я не делала!

– Сеньора, – вздохнул Миндос, – это ваш единственный шанс. Если вы будете сотрудничать со следствием, то получите не больше пятнадцати лет. Уверен, что судья проявит к вам снисходительность и снизит срок до тринадцати или даже двенадцати лет. Отсидите на самом деле годика три-четыре, потом мы подадим прошение о помиловании. Если все хорошо организовать... ну, вы понимаете, о чем я... обратиться к нужному человеку и позаботиться о том, чтобы он получил вознаграждение за свое усердие, то вы окажетесь на свободе!

Софья оторопело уставилась на адвоката. Хуан Миндос говорил страшные вещи. На листе бумаги черным по белому было напечатано ее признание. Но как она может признаться в том, чего не совершала?

– Сеньор, – произнесла резко Софья, – я отказываюсь от ваших услуг! Мне не требуется адвокат, который склоняет меня к признанию и говорит, что я получу «не больше пятнадцати лет».

Миндос потер щеку, вздохнул.

– Сеньора, мы же не в Европе или Северной Америке, а в Коста-Бьянке. Если вы откажетесь от моих услуг, то вам придется предстать перед судом вообще без защитника – таковы правила, введенные недавно президентским указом. Предложение прокуратуры более чем щедрое, мой вам совет – примите его! Сами посудите – никто не сомневается в том, что вы причастны к ограблению, да и при таких убойных уликах было бы глупо сомневаться. Ваше нежелание идти на компромисс только разозлит суд, и если вы будете упорно утверждать, что невиновны, то получите на всю катушку. А знаете, что это значит в Коста-Бьянке? Или пожизненное заключение, или смертная казнь – вы ведь обвиняетесь, во-первых, в причастности к ограблению, во-вторых, к убийству шести человек, в-третьих, вам инкриминируется сопротивление представителям закона. Чрезвычайно серьезное обвинение, сеньора! В Коста-Бьянке казнят едва ли не каждый день нескольких преступников – на электрическом стуле, при помощи смертельной инъекции или в газовой камере. Не думаю, что вы хотите разделить их судьбу. Подпишите признание – и вы сохраните себе жизнь, а через несколько лет – максимум через четыре года – выйдете на свободу.

Софья отчеканила:

– Сеньор Миндос, я не желаю иметь с вами дела! Ваши рассуждения поражают меня! Создается впечатление, что вы не мой адвокат, а сотрудник прокуратуры! Я сама буду защищать себя!

Хуан Миндос хмыкнул.

– Сеньора, будем считать, что вы временно не в себе. Через несколько дней вы поймете, что одной вам не справиться. Я предоставлю вам возможность подумать над предложением прокуратуры и решить, хотите вы принять ее предложение или нет.

– Не хочу! – выпалила Софья и обратилась к надзирателю, стоявшему у нее за спиной: – Свидание окончено, уведите меня обратно в камеру!

– Думаю, что вскоре вы измените свое мнение, – произнес адвокат. – Поймите же, сеньора, все, и я в том числе, желаем вам только добра и пытаемся объяснить, как можно понести минимальные потери. Иллюзорно рассчитывать на то, что вас оправдают, нужно прикладывать все усилия для того, чтобы уменьшить кару, которая вас неминуемо ждет!

* * *

Комиссар Умберто Гарсиа ждал в приемной министра внутренних дел больше трех часов.

Он знал: чтобы попасть на аудиенцию к его высокопревосходительству, следует записаться у одного из двух секретарей. Министр был всегда занят: поездки по стране, визиты за рубеж, отпуск... Когда комиссар Гарсиа впервые попытался добиться встречи, ему ответили, что министр принять его не может. Но он должен увидеться с министром! Ведь речь идет о человеческой жизни и раскрытии «преступления века»! Поэтому комиссар, отличавшийся въедливым характером и всегда добивавшийся того, чего хотел, заявился в министерство, уселся на стул в приемной и сообщил секретарям, что не сдвинется с места, покуда министр не примет его.

Он видел перешептывающихся чиновников, которые решали, можно ли выдворить настырного комиссара, призвав на помощь охрану. Все же Умберто Гарсиа был не простым просителем, и наверняка, раз уж он так добивается аудиенции министра, дело у него крайне важное.

Наконец один из секретарей произнес:

– Комиссар, вы добились своего, сеньор министр примет вас. Но запомните: в вашем распоряжении десять минут!

Умберто Гарсиа шагнул в кабинет его высокопревосходительства – полковник Рауль Бартарьега ждал его. Комиссара не интересовала фамилия нынешнего главы МВД, ведь министры постоянно менялись, каждый новый на посту долго не удерживался.

Полковник, изящный мужчина лет сорока семи – сорока восьми, с иссиня-черными курчавыми волосами, смуглым лицом и пронзительными глазами, расположился за письменным столом, над которым висел гигантский портрет президента республики. Комиссар прошествовал по блестящему паркету и остановился около письменного стола. Ни стула, ни кресла поблизости не было.

Министр что-то быстро писал. Он сосредоточенно водил ручкой по бумаге, комиссар Гарсиа ждал. Так продолжалось около пяти минут. Не отрывая взгляда от бумаг, министр произнес:

– Итак, Гарсиа, в чем дело? Мне доложили, что вы возжелали объявить голодовку у меня в приемной, если я вас не приму?

– Ваше высокопревосходительство, – сказал Умберто Гарсиа, – у меня имеются кое-какие соображения относительно похищения драгоценностей Гримбургов.

– Неужели? – произнес полковник Бартарьега и взглянул на комиссара. – Что вы хотите услышать от меня, Гарсиа? Похвалы? И президент, и я рады, что благодаря вашей сноровке ограбление было так быстро раскрыто, а один из его организаторов – эта девица из Бертрана с ужасной славянской фамилией – арестован. Плохо, конечно, что преступница все еще не созналась и не выдала имен своих сообщников, да и драгоценности не найдены, но это дело десятое. Если вы пришли требовать повышения, то считайте, что получили мое согласие, на днях я подпишу соответствующий указ.

– Сеньор министр, вы правы, речь идет о похищении великокняжеских драгоценностей. Но у меня имеются весьма серьезные основания полагать, что истинные преступники все еще на свободе, а Софья Ноготкофф-Оболенская стала жертвой изощренной интриги.

Министр отбросил дорогую ручку, внимательно посмотрел на комиссара.

– Ну что же, Гарсиа, рассказывайте!

Пока комиссар излагал имевшиеся в его распоряжении факты, на столе у министра несколько раз звонил один из многочисленных телефонных аппаратов и мигала лампочка селекторной связи. Полковник, казалось, не замечал этого, ловя каждое слово Умберто Гарсиа.

– Никто ни в прокуратуре, ни в полицейском управлении не заинтересован в моей версии, – завершил свой доклад комиссар. – Поэтому, ваше высокопревосходительство, я и решил обратиться непосредственно к вам. Вы можете принять соответствующие меры и сделать так, чтобы Софья Ноготкофф-Оболенская была освобождена, а обвинения против нее сняты.

Министр задумчиво посмотрел на комиссара:

– Если вам верить, то ограбление было организовано мадам фон Лаутербах, которой ассистировал месье...

– Карл Новак, – подсказал Гарсиа.

– Да, да, Новак. А их покрывает кузина великого князя Бертранского ее светлость Луиза-Аврора Гримбург. – Министр помолчал немного и добавил: – Мне известна ваша репутация, Гарсиа. Явись ко мне кто-либо другой со столь невероятной историей, я бы вышвырнул безумца вон и приказал уволить его из полиции в двадцать четыре секунды. Однако вам, Гарсиа, я верю. Да, да, вам я верю.

Полковник Рауль Бартарьега смолк, о чем-то размышляя, и внезапно произнес:

– Гарсиа, вам понятно, что обвинения в адрес двоюродной сестры великого князя будут иметь далеко идущие последствия? Бертран является союзником администрации президента США, в Бертране имеется американская военная база и резидентура ЦРУ, а у нас с Вашингтоном, как вы знаете, особые отношения. Поэтому приказываю вам никого более не посвящать в ваши подозрения и публично их не высказывать. Я приму надлежащие меры, и виновные понесут наказание, можете быть в этом уверены!

– Господин министр, меня заботит судьба Софьи, – сказал комиссар Гарсиа. – Пребывание в тюрьме не идет ей на пользу, поэтому прошу сделать так, чтобы ее освободили в ближайшее время.

– Да-да, девушку освободят, – заявил полковник Рауль Бартарьега. – Однако не торопитесь, Гарсиа, не требуйте от меня, чтобы это случилось непременно сегодня! Если она выйдет на свободу завтра или послезавтра, мир не рухнет. Мне потребуется время, чтобы все уладить.

Министр напряженно размышлял. Комиссар Гарсиа произнес:

– Ваше высокопревосходительство, я понимаю, что арест мадам фон Лаутербах, Карла Новака и задержание княгини Луизы-Авроры Гримбург вызовут дипломатический скандал, но другого выхода нет. Софья невиновна, и я представил вам доказательства этого.

– Не спешите, – поморщился министр. – Гарсиа, вы мне обещали, что в течение сорока восьми часов будете держать язык за зубами. Я должен переговорить с президентом. Виновные понесут наказание, не сомневайтесь, а ваша Софья, или как там ее, выйдет на свободу. А теперь ступайте, я вскоре свяжусь с вами. Вам и будет поручено задержание подозреваемых.

Комиссар, который в душе был рад, что его дерзкая попытка увенчалась успехом, вышел из кабинета министра. На столе полковника вновь затренькал телефон. Взяв трубку, он сказал секретарю:

– Меня ни для кого нет! Ну и что из того, что звонят из президентского дворца? Скажите им, что не можете меня найти.

Полковник вышел из-за стола, сделал несколько кругов по кабинету и остановился напротив портрета президента. Недавно этот человек, его близкий друг, был полковником, и вот – стал главой государства и превратился в маршала. Он сделал своего приятеля и сослуживца Рауля Бартарьегу министром, но...

Но полковник мечтал о большем. Президент был слабоволен, глуп и жаден. Коста-Бьянке требуются радикальные изменения, а идти на них президент не готов. Будь он, Бартарьега, на его месте, то, не задумываясь, подавил бы очаги сопротивления, расстрелял бы мятежников и призвал к порядку распоясавшихся олигархов. Президент обострил отношения с Америкой, прервал поставки нефти, велел арестовать семерых агентов ЦРУ, прикрыл военно-морскую базу, запретил американским авианосцам заходить в порты Коста-Бьянки, грозил выслать американского посла и даже объявил себя – о ужас! – поклонником Фиделя Кастро. Будь полковник Бартарьега президентом, он не стал бы провоцировать Вашингтон. Всем хорошо известно, что американцы сейчас активно работают над демонтажем режима нынешнего президента, и весь вопрос в том, кто унаследует его кресло... И неуемный комиссар с его опасной теорией о причастности кузины великого князя к ограблению совсем не ко времени. В Белом доме такая новость вызовет недовольство, и человек, который будет способствовать развитию скандала, лишится шансов сделать карьеру после смены режима и президента.

Рауль Бартарьега понял, что должен делать. Министр сорвал трубку телефона и скомандовал секретарю:

– Соедини меня немедленно с бертранским посольством, скажи, что я желаю побеседовать с княгиней Луизой-Авророй.

* * *

Войдя в апартаменты Луизы-Авроры, полковник Бартарьега сразу понял, что его визита боятся. Княгиня, фальшиво улыбаясь, немедленно завела речь о погоде, Карл Новак, сидевший в кресле, наоборот, молчал. Эстелла фон Лаутербах, сплетая и расплетая пальцы в замок, стояла около бара.

– Княгиня, давайте перейдем непосредственно к делу, – прервал светскую фразу Луизы-Авроры министр, заметив, что Новак и Эстелла переглянулись. Полковник неожиданно заявил: – Мне все известно, дамы и господа!

– Что именно? – мрачно спросил Карл Новак.

Бартарьега улыбнулся и ответил:

– То, как были похищены драгоценности Гримбургов.

– Нашли чем удивить, сеньор министр! – выпалила Луиза-Аврора. – Об этом всем известно: негодная Софья Ноготкофф-Оболенская, связавшись с мафией...

– О, но ведь та версия, которая презентована общественности, не соответствует реальному положению вещей, ведь так, княгиня? – прервал ее министр.

– С чего вы взяли? – прошептала Луиза-Аврора, и в ее глазах сверкнул страх. – Я доверяю полиции республики Коста-Бьянка и не сомневаюсь в том, что она задержала подлинного виновного!

– Ах, княгиня, – расхохотался министр внутренних дел, – ваша вера меня умиляет! Даже я знаю, что зачастую невиновные оказываются за решеткой, а истинные преступники избегают наказания.

Эстелла фон Лаутербах заволновалась:

– Но какое отношение все это имеет к... к ограблению историко-искусствоведческого музея, сеньор министр? Мы все были уверены, что вы навестили нас, дабы сообщить, что дело закрыто!

– Мадам, – ответил Рауль Бартарьега, – дело будет закрыто, когда суд вынесет приговор, а преступники отправятся в тюрьму или в камеру смертников – не раньше. Но до этого еще очень далеко!

– Ваши слова пугают меня! – капризно заметила Луиза-Аврора. – И вообще, почему мы ведем разговор на такую жуткую тему? Министр, я уверена, что мой кузен, великий князь, наградит вас за быстрое и успешное раскрытие «ограбления века» высшим орденом Бертрана. Я сама буду просить его об этом!

Рауль Бартарьега, обведя взглядом троицу, холодно заметил:

– У вас достаточно хорошо получается изображать полное спокойствие, однако я вижу: вы хотите знать, что же мне известно. Я ведь в телефонном разговоре с вами, княгиня, сообщил, что вскрылись новые факты по похищению ваших фамильных драгоценностей, которые свидетельствуют о том, что преступление было замышлено и осуществлено вовсе не Софьей Ноготкофф-Оболенской, а кем-то другим...