Текст книги "Последний бог"

Автор книги: Антон Леонтьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Не смейте более называть меня так! Я вам отныне не отец! Вы сделали меня посмешищем и заставили нарушить свое обещание!

Затем Соломон швырнул в лицо сыну пачку денег со словами:

– У вас имеется ровно час, чтобы собрать свои вещи и покинуть мой дом. Я не желаю больше ни видеть, ни слышать вас. В Берлине вам не место. И в Германии тоже.

– Отец, я хочу объяснить вам, что люблю...

Старик схватил со стола тяжеленное бронзовое пресс-папье, швырнул его в Альфреда (тот едва увернулся, иначе бы ему наверняка размозжило голову) и крикнул:

– Вон! Из-за вас я нарушил слово! Вон!

Альфред вышел из кабинета старика и отправился к себе в комнату. Он прилег на кровать и мгновенно заснул. В себя пришел только потому, что его кто-то тряс за плечо. Это был один из слуг. Четверо других стояли около кровати.

– В чем дело, Михель? – спросил, зевая, Альфред.

– Господин Вайнгартен, который был вашим отцом, соизволяет передать, что час истек, – ответил Михель.

Альфред потряс головой и удивился:

– Разве приступ у старика еще не прошел? Пора бы уже успокоиться. А теперь ступайте прочь и дайте мне поспать!

Но слуги подхватили Альфреда за руки и за ноги. Он пытался сопротивляться, но ничего не мог поделать с четырьмя дюжими мужчинами. Михель указывал им путь. Они протащили извивающегося Альфреда по всему дому и вышвырнули за дверь особняка. Михель бросил вслед пачку денег.

– Господин Вайнгартен велел передать, что это ваша доля наследства, – сказал он. – Он больше не желает иметь с вами ничего общего.

Альфред отправился к Джеральдине, у которой провел три восхитительных дня и две еще более восхитительные ночи. Поведав ей о ссоре с отцом, он был уверен, что старик одумается и вот-вот сам пошлет за ним.

Но никто не приходил. Настало время Джеральдине отправляться в Париж, и Альфред решил сопровождать ее. Он превратился в ее любовника, однако танцовщица не отвечала ни да ни нет на его предложения руки и сердца.

– Я еще не готова к семейной жизни, – обычно говорила она.

За Парижем последовал Амстердам, за Амстердамом – Лондон, откуда они на корабле направились в Нью-Йорк. И везде Джеральдину встречали с восторгом. Одна из сестер Альфреда тайно корреспондировала с ним, сообщая о том, что происходит в Берлине. Отец после скандала с несостоявшейся свадьбой сильно сдал, матушка постоянно плачет. А у Софии произошел нервный срыв, бедняжка сошла с ума и оказалась в психиатрической клинике.

Альфреду не было особого дела до событий в Германии: он был поглощен романом с Джеральдиной. Ему пришлось узнать, что танцовщица любит роскошный образ жизни и что теперь, лишившись поддержки отца, он стал ей неинтересен. Но и расстаться с ним она отчего-то не спешила. Видимо, все-таки тоже была в него влюблена.

Так прошло почти полтора года, и ранней весной 1928 года назрело время для принятия решения. Альфред узнал, что у Джеральдины появился новый поклонник – разведенный американский миллионер. И что тот предложил ей стать его женой. Между Альфредом и Джеральдиной произошла серьезная ссора, когда танцовщица сообщила, что намерена выйти замуж за миллионера.

– Посуди сам, Фредди, – сказала она своим мягким певучим контральто, – мне в этом году исполнится двадцать девять. Я нахожусь на пике своей славы, однако у меня появилось много подражательниц. И все они намного моложе, а танцуют ничуть не хуже. Еще несколько лет, и моя звезда начнет закатываться. А еще через три-четыре года обо мне окончательно забудут. Я скопила кое-какой капитал, однако муж-миллионер мне придется весьма кстати.

– Но ты же его не любишь! – воскликнул в отчаянии Альфред.

Джеральдина поцеловала любовника в губы и пояснила:

– Зато у него три нефтяные вышки и контрольный пакет акций железнодорожного консорциума. Однако он ревнив, и нам, Фредди, придется расстаться. Но ты должен знать: я любила и люблю только одного человека – тебя. А теперь тебе лучше уйти – мой будущий муж сейчас пожалует в гости.

Альфред и помыслить не мог своей жизни без Джеральдины, поэтому, оказавшись в номере третьеразрядного отеля, где обитал последние месяцы, решил... покончить с собой. Семьи у него не было, любимой тоже – так зачем же влачить жалкое существование?

На последние деньги он приобрел шестизарядный револьвер и бутылку дорогого шампанского. Осушив ее до дна, он улегся на скрипучую постель и поднес револьвер к виску. И как раз в тот момент в дверь номера кто-то постучал. Альфред закрыл глаза и спустил курок.

Вместо выстрела раздался безвредный щелчок. Альфред с остервенением снова попытался выстрелить себе в голову, но безрезультатно. Он проверил барабан, убедился, что во всех шести гнездах сидят пули, запихнул дуло в рот и в третий раз спустил курок. И снова ничего!

Альфред принялся неудержимо смеяться – вороватый торговец оружием продал ему негодный револьвер! И что ему теперь делать? Каким иным способом покончить с собой? Проще, наверное, взобраться на небоскреб и спрыгнуть с восьмидесятого этажа. Да, так он и сделает, причем немедленно...

Стук в дверь возобновился. Альфред рывком открыл ее:

– Чего вам?

На пороге стоял почтальон. Завидев мужчину с горящим взором и с револьвером в руке, он выронил телеграмму и побежал прочь.

– Идите вы все к черту! – крикнул Альфред и швырнул вслед почтальону пистолет.

Грянул выстрел, коридор заволокло сизым дымом. Ошарашенный произошедшим, Альфред нагнулся, дабы поднять оружие и попытаться снести себе череп, но его рука наткнулась на желтый лист бумаги.

Он развернул бланк и прочитал телеграмму от одной из своих сестер: «Сегодня папа умер. Инфаркт. Ты – единственный наследник. Ждем тебя в Берлине».

* * *

Альфред четыре или пять раз прочитал текст телеграммы, прежде чем понял, что имела в виду сестра. Отец скончался и оставил ему все свое состояние, исчисляемое многими десятками, если не сотнями миллионов! Но ведь старик грозился вычеркнуть его из завещания, и Альфред не сомневался, что он давно так и поступил...

Поэтому, тотчас забыв о желании покончить с собой, он отправился звонить в Берлин. Поговорив с сестрой, удостоверился в том, что старик в самом деле не изменил завещания – то ли не успел, то ли не захотел.

– Мы ждем тебя, Альфред, – сказала сестра, – ты нам очень нужен.

И Альфред улыбнулся самому себе. Вот так поворот судьбы! В тот день, когда он едва не покончил с собой (и наверняка сделал бы это, если бы не неисправный револьвер, проданный ему жуликом), из бедного сорокалетнего мужчины с начинающейся лысиной и образовавшимся небольшим животиком он превратился в одного из самых богатых людей Европы.

Альфред явился в шикарный отель, где квартировала Джеральдина, ногой открыл дверь номера – и застал ее на диване с трясущимся старцем.

– Кто это, дорогая? – прошепелявил тот.

Схватив миллионера за шкирку, Альфред выбросил его из номера.

– Фредди, твоя сцена ревности не к месту! – вспылила Джеральдина. – Джимми сделал мне предложение, и я ответила согласием. Мы завтра же летим в Лас-Вегас, чтобы заключить брак.

– Как велико состояние у Джимми? – лениво поинтересовался Альфред.

Тонкие бровки Джеральдины взлетели вверх, и она притворно воскликнула:

– Мне это совершенно безразлично!

– Дорогая, я знаю, что ты хорошая актриса, – заявил Альфред. – И уверен: ты наверняка выяснила всю его подноготную, прежде чем пустила к себе на порог.

– Тридцать миллионов, – нехотя ответила танцовщица.

– Гм, не так уж и много, – усмехнулся Альфред. – Не знаю точной суммы, но мой отец, скончавшийся в Берлине сегодня утром, оставил состояние по крайней мере раз в пять больше. И я – единственный наследник.

Лицо Джеральдины просияло. Она бросилась на шею Альфреду и прощебетала:

– О Фредди, как же я люблю тебя! Ой, извини, прими мои соболезнования в связи со смертью твоего батюшки.

– Ты выйдешь за меня замуж? – спросил Альфред, и ответ танцовщицы, конечно же, положительный, не заставил себя ждать: дряхлый Джимми с его жалкими тридцатью миллионами был тотчас предан забвению.

Прежде чем отправиться в Германию, Альфред и Джеральдина побывали-таки в Лас-Вегасе, где заключили брак. В Берлин они прибыли из Нью-Йорка на цеппелине уже законными мужем и женой. Впервые за многие месяцы Альфред ступил на порог родительского дома – отныне полновластным хозяином.

Соломон готовил сына в наследники, однако после разрыва Альфред полностью забросил занятия банковским делом. Теперь же приходилось многое освежить в памяти. Новый глава финансовой империи решил не отказываться от прежнего образа жизни и предоставил наемным менеджерам возможность заниматься делами. Джеральдина была в упоении – осуществились ее самые дерзкие мечты. Мало того, что ее супруг был мультимиллионером, так она еще и любила его. Во всяком случае, так она думала.

* * *

Последовала череда феерических праздников, шикарных приемов и небывалых путешествий. Новоявленная фрау Вайнгартен без всякого сожаления ушла с подмостков, решив, что теперь она может сконцентрироваться на куда более важном и приятном занятии – трате состояния мужа.

Альфред ничуть не сожалел о кончине отца. Он всего один-единственный раз побывал на его могиле (похороны прошли в отсутствие новобрачных, находившихся на пути в Европу), но не испытал никаких чувств – отец превратился для него в совершенно чужого человека.

Крах на бирже осенью 1929 года не затронул финансовую империю Альфреда Вайнгартена. Более того, кризис только увеличил его состояние, когда в течение нескольких недель он оказался владельцем большого количества недвижимости, которую разорившиеся клиенты были вынуждены предоставить ему в качестве уплаты долгов.

Джеральдина, появившаяся на свет в хижине на Ямайке, стремилась к одному – превратиться в настоящую светскую даму, более того, в законодательницу мод. И она достигла желаемого, ведь муж удовлетворял любой ее каприз.

Весной 1930 года она ощутила первые признаки беременности и девятью месяцами позже произвела на свет здорового темнокожего мальчика, которого нарекли в честь ее отца Джошуа. Германия к тому времени разительно переменилась – мировой финансовый кризис сильно ударил по немецкой экономике, миллионы людей потеряли работу. Все больше и больше бюргеров пленялись речами новоявленного мессии по имени Адольф Гитлер, который обещал решение всех насущных проблем в течение короткого времени и открыто заявлял, что корень зла – инородцы, в первую очередь евреи.

После рождения Джошуа Джеральдина с утроенной силой окунулась в омут удовольствий. Когда в результате банковского кризиса, начавшегося сначала в Австрии и накрывшего позднее и Германию, финансовая империя ее мужа понесла значительные убытки, Джеральдина не сочла необходимым экономить. Она желала, чтобы ее праздники и приемы были самыми экстравагантными в немецкой столице. Что ей вполне удавалось.

Во второй половине 1932 года Джеральдина, к своему большому огорчению, поняла, что беременна во второй раз. Вообще-то она заявила мужу, что не намерена портить фигуру, вынашивая нового отпрыска, но пришлось смириться с неизбежным. Хуже всего, что ребенок должен был появиться только в феврале или марте 1933 года, что означало: свой тридцать пятый день рождения в январе, который должен был стать грандиозным праздником, Джеральдине придется встретить в интересном положении. Женщина сразу возненавидела неродившегося ребенка, который украл у нее возможность блистать на собственном празднике. Зато Альфред был на седьмом небе от счастья и заранее души не чаял во втором сыне, не сомневаясь, что опять родится мальчик.

Политическая и экономическая ситуация в Германии тем временем только ухудшалась – безработных, а вместе с тем и недовольных становилось все больше. Джеральдине однажды на собственном опыте пришлось убедиться в том, что радикальные настроения усиливаются. Она была в лавке модистки, желая сделать новые приобретения, когда туда же ворвались оголтелые молодчики в коричневых рубашках, на рукавах которых имелись красные повязки с изображением странного креста с загнутыми краями. Заметив Джеральдину, они обозвали ее «обезьяной» и «дочерью выродков», и женщина впервые ощутила небывалый страх.

– Убирайся из нашей благословенной Германии! – заорали типы в лицо Джеральдине, боровшейся со слезами. – Такие, как ты, заставляют страдать простой немецкий народ! Вы наживаетесь на его бедах!

Благо подоспела полиция – молодчики исчезли. Дрожа и рыдая, Джеральдина отправилась домой, где поведала мужу об ужасном инциденте.

– А, это так называемые национал-социалисты, – ответил Альфред. – На выборах в рейхстаг нынешним летом они набрали больше тридцати семи процентов голосов, а на повторных выборах в ноябре скатились до тридцати с небольшим... Краснобаи и демагоги! Не обращай на них внимания, их время проходит.

Когда через некоторое время Джеральдина поехала в другую модную лавку, чтобы обсудить покрой платья для своего юбилея, к ней вышел хозяин – почтенный седой господин. Джеральдина часто прибегала к его услугам, и хозяин всегда радушно встречал ее. Однако в тот раз все изменилось – он не улыбался, лицо мужчины выражало крайнюю степень недовольства.

– Фрау Вайнгартен, – произнес он, делая ударение на фамилии Джеральдины, – должен разочаровать вас: я не смогу вам помочь.

– Вы хотите сказать, что не можете справиться с моим заказом? – в удивлении протянула женщина.

Хозяин потеребил серебряную цепочку от часов и ответил:

– Не «не могу», а не хочу! Ваш муж – еврей, а мы не обслуживаем в своей лавке евреев с тех пор, как я вступил в национал-социалистическую немецкую рабочую партию.

Джеральдина заметила на стене портрет странного бледного человека с черной челкой и смешными усиками. Кажется, то и был австриец Гитлер, который недавно получил немецкое гражданство и являлся фюрером этих самых национал-социалистов.

– Но ведь еврей – мой муж, а не я сама! – беспомощно возразила Джеральдина.

– Вы сами – представительница цветной недорасы, – передернулся хозяин, – что еще хуже!

Джеральдина, наговорив хозяину дерзостей, ушла с гордо поднятой головой. В другой лавке ее встретили с распростертыми объятиями: еще бы, ведь она была очень выгодной клиенткой. Однако женщина никак не могла забыть о происшествии. Странно, но несколько приятельниц, которые раньше сочли бы за честь быть приглашенными на прием в дом Вайнгартенов, в ответ на приглашения прислали письма, извещавшие, что они не желают больше поддерживать контакты с семьей, в которой муж является евреем, а жена мулаткой.

Джеральдина решила не забивать себе голову подобной ерундой и занялась подготовкой незабываемого праздника.

Через какое-то время к ней пришла бонна ее сына, вся в слезах: она вместе с маленьким Джошуа прогуливалась в Тиргартене, и там их окружили наглые молодчики, внимание которых привлекла смуглая кожа мальчика. Узнав, что он сын банкира Вайнгартена, гитлеровцы заявили бонне, что ребенок является выкрестом и дегенератом, потому что его отец – еврей, а мать – негритоска, а таких, как он, необходимо убивать.

Джеральдина запретила бонне ходить в Тиргартен и предпочла тотчас забыть об инциденте. Наконец наступила долгожданная дата – 30 января 1933 года. В тот морозный понедельник все началось так, как и представляла себе Джеральдина: муж еще в постели поздравил ее – выйдя из спальни, она обнаружила будуар, заполненный желтыми розами, своими любимыми цветами: их было никак не меньше нескольких сотен. Супруг преподнес ей сафьяновый футляр, в котором находилось самое роскошное изумрудное ожерелье, какое только доводилось видеть Джеральдине (изумруд был ее любимым камнем).

Весь день походил на сказку – Джеральдина готовилась к приему, назначенному на вечер. Незадолго до прибытия первых гостей облаченная в голубое платье Джеральдина прошла в кабинет мужа, чтобы тот, конечно же, сделал ей комплимент. Джеральдина была довольна тем, что беременность не слишком портит ее внешность, хотя она многое бы отдала, чтобы ребенок не мешал ей царить на празднике.

Альфред сидел за столом и смотрел в потолок, скрестив руки на груди. Джеральдина капризно спросила супруга:

– Фредди, почему ты ничего не скажешь о моем платье?

Муж, рассеянно взглянув на Джеральдину, как-то апатично промолвил:

– Ты, как всегда, великолепна.

Почувствовав – что-то произошло, Джеральдина приблизилась к Альфреду и с трепетом спросила, опасаясь худшего (разорения банка и предстоящей нищеты):

– Какие-то неприятности, Фредди?

– Как только что стало известно, рейхспрезидент фон Гинденбург назначил нового рейхсканцлера, – ответил муж.

Джеральдина, совершенно не интересовавшаяся политикой (ее занимали только политики, и то для того, чтобы иметь возможность пригласить к себе наиболее влиятельных и знаменитых), беспечно воскликнула:

– И что из того, Фредди? Забудь!

– Главой правительства стал Адольф Гитлер, – произнес муж. – Почти все уверены, что он не продержится и пары месяцев и сам себя демонтирует, после чего Франц фон Папен с триумфом займет потерянный им пост рейхсканцлера. Но мне Гитлер и его политика очень не по душе. И он не похож на человека, от которого так легко избавиться.

– Ах, да ну ее, политику! – заявила капризно Джеральдина и поцеловала мужа в щеку. – Гости начнут съезжаться через полчаса. И пожалуйста, не будь сегодня букой – никаких разговоров о новом канцлере, Фредди! Ведь у меня день рождения!

Прием удался на славу, несмотря на то что мужчины обсуждали новость дня – назначение Гитлера рейхсканцлером. Джеральдина купалась во всеобщем внимании и, без сомнения, блистала, являясь самой обворожительной дамой среди собравшихся. Маленького Джошуа, чтобы он не мешался под ногами, вместе с бонной отослали в детскую. После чествования именинницы и торжественного ужина имели место танцы. Джеральдина, как заметил Альфред, много смеялась и наслаждалась праздником, где была в центре внимания.

Альфред пригласил ее на медленный танец, и они закружились в полумраке огромного бального зала. Взгляды гостей были устремлены на них – самую красивую пару на приеме. Альфред прошептал на ухо жене:

– Я тебя так люблю...

* * *

В тот момент в зале вдруг вспыхнул верхний свет, послышались крики, музыка заглохла. Альфред и Джеральдина в недоумении остановились посреди зала. Большие двери были распахнуты, слуги в страхе пятились, уступая дорогу какой-то женщине. Особа была нелепо одета – давно вышедшее из моды пальто, старая шляпка набекрень, растрепанные волосы.

– Я хочу видеть его! – раздался истошный крик.

Альфред похолодел. Он узнал голос, который не слышал уже много лет и который не чаял услышать еще когда-нибудь в жизни.

Гости расступились, пропуская странную особу к чете Вайнгартен. Женщина с горящими глазами и бледным лицом, с искривленными злобой губами топнула ногой и воскликнула:

– Вот, оказывается, чем вы занимаетесь! Что, Альфред, не рассчитывал увидеть меня снова?

– Кто она такая, Фредди? – спросила Джеральдина, обеспокоенная тем, что незнакомка может сорвать ей прием.

– Моя бывшая невеста, – ответил тот вполголоса, – София фон Минхов. Разреши, я сам все улажу...

Альфред сделал несколько шагов по направлению к Софии. О своей несостоявшейся жене он знал, что та перенесла нервный срыв, долго лечилась в Берлине, потом за границей, наконец вернулась в Германию, где была помещена в санаторий для душевнобольных. София так и не смогла оправиться после того, как жених оставил ее прямо перед алтарем.

– Стоять! – завизжала София и вынула руку, которую до сих пор держала в кармане пальто. Гости охнули – женщина сжимала пистолет.

– Он заряжен! – захохотала София. – Шесть патронов!

Гости и слуги начали осторожно отступать, оставляя Альфреда и Софию наедине.

– Рад видеть тебя... – произнес довольно растерянно Альфред, не без опаски взирая на оружие.

– Я прочла о празднике в газете, – сообщила София. – Вообще-то нам в лечебнице запрещено читать свежую прессу, но я нашла забытую одной из медсестер газету. И там черным по белому было написано, что твоя жена отмечает свой день рождения. Хм, твоя жена... Я должна была стать твоей женой, но ты меня бросил!

Голос Софии дрожал, по лицу текли слезы. Альфред надеялся, что кто-то из слуг догадался вызвать полицию. Как так получилось, что умалишенная сбежала из лечебницы и оказалась на приеме, да еще с огнестрельным оружием?

– София, мне очень жаль, – продолжал Альфред, – безусловно, я поступил с тобой мерзко и недостойно. Ты заслуживаешь гораздо более порядочного и честного человека, чем я...

– Замолчи! – взвизгнула София. – Мне нужен только ты! Я так люблю тебя, Альфред! И скажи, ты ведь меня тоже?

Альфред обернулся на застывшую, как статуя, Джеральдину, на испуганных гостей и растерявшихся слуг.

– Прошу тебя, София, успокойся. Давай пройдем со мной в кабинет и там все обсудим. Хочешь целебного чая?

– Даю тебе пять секунд, – отчеканила София. Она держала пистолет обеими руками, и дуло было направлено прямо в грудь Альфреда. – Ты любишь меня или нет? Если дашь неправильный ответ, я выстрелю. Один, два, три...

– Да, я люблю тебя, – выдохнул Альфред.

София издала протяжный стон:

– О, я знала, что ты все еще любишь меня!

Вдруг одна из дверей открылась, и в зал вбежал Джошуа – мальчик не имел представления о разыгравшейся сцене. С криком «Папа, папа!» он бросился к Альфреду. София мгновенно направила пистолет на ребенка и спросила:

– Кто это?

– Мой сын, София, – ответил Альфред, почувствовав, что страх захлестнул его. – Ты обязательно полюбишь его...

София уставилась на мальчика и, криво улыбнувшись, произнесла:

– Он похож на ангелочка. Ты прав, Альфред, я обязательно его полюблю. После того, как стану твоей женой.

Альфред шагнул навстречу к Софии и мягко произнес (еще пара метров, и он сможет забрать у нее оружие):

– Увы, дорогая, невозможно, я ведь женат. Но для тебя всегда будет особое место в моем сердце.

– Я прекрасно знаю, что ты женат, Альфред, – протянула София. – Именно поэтому и пришла сюда. И я стану твоей женой, обязательно. Но вначале тебе придется превратиться во вдовца!

С этими словами она навела пистолет на Джеральдину, стоявшую в центре зала, и трижды выстрелила в нее. Альфред бросился на Софию, повалил ее на пол. К визжащей сумасшедшей устремились слуги и несколько мужчин из гостей. Альфред вырвал из рук Софии дымящийся пистолет и швырнул его на паркет. Будучи абсолютно уверенным, что Джеральдина не пострадала (она находилась на большом расстоянии от Софии, а та вряд ли была хорошим стрелком), Альфред обернулся – жена лежала на полу, около нее на коленях стоял маленький Джошуа и, держа Джеральдину за руку, горько плакал.

Альфред метнулся к ним и увидел, что на голубом платье растекается бордовое пятно. Джеральдина с шумом дышала, на ее губах пузырилась кровь. Альфред подхватил жену на руки, чувствуя, как кровь пропитывает и его одежду, ринулся с Джеральдиной, находившейся без сознания, на улицу, где один из слуг уже подготовил автомобиль. Они отправились в берлинскую клинику Шарите.

Альфред передал раненую жену на руки врачам и остался в коридоре – Джеральдину требовалось прооперировать, причем как можно быстрее. От успешного исхода операции зависела жизнь не только матери, но и еще не родившегося ребенка.

Последующие два часа были самыми страшными в жизни Альфреда. Он, вообще-то не веривший в бога, начал вдруг горячо молиться, прося всевышнего сохранить жизнь Джеральдины. Странно, но о ребенке он почти не вспоминал, почему-то не сомневаясь, что тот скончался. А по Берлину с зажженными факелами шествовали вереницы нацистов, ликовавших по поводу назначения их вождя рейхсканцлером, – зрелище было одновременно завораживающим и пугающим.

Наконец двери операционного отделения распахнулись, на пороге возникла массивная фигура старшего хирурга. Альфред кинулся к нему, желая знать, как состояние его жены.

– Нам удалось стабилизировать положение, – сообщил медик, – однако ее жизнь по-прежнему находится в опасности. Ближайшие два дня все решат. И поздравляю вас, герр Вайнгартен. Понимаю, сейчас не время для радости, но все же... Вы стали отцом прелестной девочки.

– А? Что? – произнес потрясенный Альфред. Весть о том, что он во второй раз стал отцом, оставила его безразличным, он даже не обратил на слова врача внимания, настолько мысли были заняты состоянием здоровья Джеральдины. – Так как она?

– Ваша дочь появилась на свет на седьмом месяце, однако она – очень здоровый ребенок, выстрелы не нанесли ей вреда, – пояснил врач. – Уверен, что девочка выкарабкается.

– Да я не о ребенке спрашиваю, а о Джеральдине! – в отчаянии воскликнул Альфред. – Как она?

Его допустили к кровати, на которой лежала его жена – она была так не похожа на саму себя! Лицо пепельного цвета, губы сиреневые... Альфред попытался прикоснуться к ней, но врач не разрешил.

– Мы делаем все, что можем, герр Вайнгартен, – ответил он. – Ваша жена была ранена дважды – одна пуля попала в легкое, другая угодила в голову. Второе ранение крайне серьезное, но мы не теряем надежды. Не желаете ли видеть свою дочку?

Альфред не желал. Ему не разрешили остаться около Джеральдины, поэтому он занял место за стеклянной перегородкой, прямо напротив кровати, на которой лежала жена. Приехавшая в спешке одна из сестер сообщила Альфреду, что София накануне сбежала из сумасшедшего дома, но теперь ее поймали и снова водворили под замок.

Врачи оказались правы – два последующих дня оказались решающими. Ранним утром первого февраля Альфреда сморил короткий сон. Придя в себя от голосов, он увидел врачей, суетившихся над Джеральдиной. А пятью минутами позже она умерла.

* * *

Альфред был оглушен этой вестью. Он провел несколько часов в палате с женой, держа ее за руку, и только когда медики настояли на том, чтобы он позволил им забрать тело, Альфред повиновался.

Он вернулся в опустевшей без жены особняк. Слуги уже привели в порядок зал для приемов, однако одно из зеркал было разбито пулей – третий выстрел Софии не достиг цели.

Альфред заперся в кабинете и никого не хотел видеть. Только после долгих уговоров впустил к себе старшую сестру. Та сказала ему:

– Ты должен смириться, Альфред.

– Я не хочу смириться со смертью Джеральдины! – выкрикнул Вайнгартен.

– На все воля божья! – заметила сестра, бывшая набожной особой.

– Я ненавижу бога! – заявил Альфред. – Если он существует и именно его волей была определена смерть Джеральдины, то его необходимо судить за преднамеренное убийство!

– Ты не в себе, Альфред, – посуровела сестра. – Уверена, очень скоро ты раскаешься в своих еретических словах. Ты должен с честью выдержать испытания, ниспосланные на тебя господом. И не забывай – у тебя двое детей!

– Двое детей? – тупо переспросил Альфред. Наконец, после нескольких мгновений мучительных раздумий, вспомнил, что, помимо Джошуа, имеется еще только что родившаяся девочка.

– И отчего она не умерла вместо Джеральдины? – спросил он у сестры.

Та была шокирована:

– Как ты можешь подобное говорить, Альфред! Она твоя дочь, и ты должен заботиться о крошке!

Но Альфред ничего не хотел слышать о дочери. После похорон Джеральдины (он запретил кому бы то ни было еще сопровождать катафалк на кладбище) Альфред тотчас отправился в банк, где принялся за работу. Возвращаясь поздно ночью домой, он заходил в спальню к сыну, где любовался на него спящего – Джошуа так походил на мать. О дочери он предпочитал не говорить и даже не думать. Видел ее всего один раз, мельком, в больнице, и она показалась ему самым уродливым и мерзким существом на свете. Альфред вбил себе в голову, что, если бы не ребенок, Джеральдина непременно выжила бы. И напрасно врачи и родственники пытались переубедить Вайнгартена, доказывая, что с такими серьезными ранениями, которые были нанесены Джеральдине, у нее почти не имелось шансов выкарабкаться.

Старшая сестра Альфреда, Эмма, взяла малышку к себе в дом и заботилась о племяннице как о собственной дочери. Альфред как-то заявил, что судьба дочери ему безразлична, и захотел даже отдать ее приемным родителям, но сестра воспротивилась этому.

Поглощенный своим горем, Альфред не обращал внимания на тревожные политические события: поджог рейхстага, принятие закона о неограниченных полномочиях нового правительства, главой которого был Гитлер, первоапрельский бойкот еврейских сограждан, первые погромы, запрещение профсоюзов и начало преследования «инородцев».

В начале 1934 года, когда минул год со дня смерти Джеральдины, Альфред второй раз в жизни увидел свою дочку, которую сестра, взявшая на себя функции воспитательницы, нарекла Верой. Девочка в отличие от старшего брата Джошуа была светлокожей, но с темными глазами и черными вьющимися волосами. Альфред под давлением сестры взял малышку на руки и, к своему удивлению, убедился в том, что ребенок вовсе не монстр и не чудовище, каким он представлял его себе.

– Вера – дочка Джеральдины, и если ты в самом деле любил покойную жену, то не имеешь права отрекаться от малышки, – сказала брату Эмма. – Она ведь ни в чем не виновата!

Слова сестры и встреча с дочкой несколько смягчили сердце Альфреда, и он предложил незамужней Эмме переехать к нему в особняк вместе с Верой, где бы она смогла заботиться как о племяннице, так и о племяннике.

Гитлер входил в силу – расчеты его некогда многочисленных врагов не оправдались, и все поняли, что недооценили привлекательную темную силу национал-социализма. После кончины в августе 1934 года дряхлого рейхспрезидента Пауля фон Гинденбурга Гитлер объявил о том, что будет совмещать посты главы правительства и главы государства. И ему никто не возразил: после «ночи длинных ножей», в ходе которой были ликвидированы несогласные как в собственных рядах, так и из числа политических оппонентов, он превратился в полновластного диктатора.

Лицам еврейского происхождения с каждым днем все сложнее и сложнее становилось жить в Германии. Адвокаты потеряли возможность заниматься практикой, врачи не могли лечить пациентов, журналисты – публиковать статьи. Альфред понимал, что в первую очередь жертвами одиозного режима станут не только среднестатистические немцы с еврейскими корнями, но и те, кто принадлежит к так называемому истеблишменту. Благодаря обыкновенному подкупу и хорошим связям в правительственных кругах (многие из наци были должниками банка Вайнгартена и в обмен на списание долгов делились секретными планами руководства страны) Альфред узнал: его персоналия уже обсуждалась на самом высоком уровне, и Гитлер лично приказал разобраться с «этим богатым евреем». Но фюрер пожелал, чтобы все было сделано «в полном соответствии с нашим немецким законом, без применения силы, а не то заграница снова поднимет хай». Альфреду было известно, что магазинчики и лавки простых евреев попросту вытесняются, а то и захватывются конкурентами-арийцами, но его банк был одним из самых крупных в Европе, а имя Вайнгартена знали по всему миру, поэтому руки у нацистов были связаны, они не могли открыто репрессировать знаменитого банкира. Но огромные активы банка и гигантское личное состояние Альфреда Вайнгартена привлекали пристальное внимание нацистской верхушки.