Текст книги "Вендетта. День первый"

Автор книги: Антон Леонтьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

* * *

Девушка вернулась на вокзал, заняла место в зале ожидания и принялась мысленно сортировать известные ей факты. Время пролетело незаметно, и женский голос объявил, что на первый путь прибывает скорый поезд до Москвы. Наконец-то Настя смогла расположиться на верхней полке и заснуть.

В столице ей пришлось задержаться на два дня, так как билетов до Петербурга на ближайшее время не было. И вот наконец Настя прибыла в свой родной город. Как же долго она мечтала об этом моменте, сколько раз во сне ей виделся родной дом!

Настя оказалась около родительской квартиры, но на звонки никто почему-то не реагировал – судя по всему, никого в квартире не было. Настя попыталась открыть дверь ключами, которые у нее были с собой, но ничего не вышло: замки оказались новые. И пришлось снова ждать.

Тетя Оля появилась только во второй половине дня – нагруженная несколькими объемными сумками, она вышла из лифта и увидела племянницу, сидевшую на коврике около входной двери.

– Добрый день, тетя Оля! – воскликнула девушка и бросилась к женщине.

На лице тетки отразилось легкое смятение, а затем возникла деланая улыбка.

– Настенька, вот сюрприз! – произнесла она, ставя сумки на пол. – А что ты здесь, скажи на милость, делаешь?

Девушка изумилась:

– Но ведь вам должны были отправить телеграмму от моего имени о том, что я попала под амнистию и выхожу на волю!

– Ничего не получали! – заявила тетя Оля.

Отчего-то тетя Оля не спешила открывать дверь и впускать Настю в ее собственную квартиру. Девушка поведала тетке о том, как добиралась из Нерьяновска через Москву в Петербург. Наконец тетка открыла дверь и сказала:

– Ну проходи же, что ты стоишь...

Последние слова были произнесены раздраженным тоном и походили больше на приказание, нежели на приглашение. Настя переступила порог родительской квартиры. Первое, что бросилось в глаза, – новые обои, новый гарнитур в прихожей, новая люстра, навесной потолок.

– Вы сделали ремонт? – удивилась девушка и провела рукой по обоям. – Как красиво! Тетя Оля, большое вам спасибо!

– Туфли снимай! – буркнула тетка.

Настя открыла дверь и прошла в гостиную – ноги утонули в ворсистом белом ковре. От прежней обстановки, несколько аскетичной и старомодной, но все же родной ей, не осталось и следа.

– Живо в ванную! – приказала тетя Оля. – Настя, ты должна тщательно вымыться. Извини, но ведь ты из... из тюрьмы вернулась. У тебя же вши могут быть!

Тетка запихнула племянницу в ванную (при этом сгребла разнообразные флаконы и баночки, стоявшие на полках, сунув ей в руки увесистую бутыль с этикеткой, на которой было изображено странное, какое-то уродливое насекомое), затем вручила Насте большую бурую мочалку, кусок хозяйственного мыла и рваное полотенце. Девушка еще нежилась в горячей воде, когда в дверь постучали.

– Настя, освобождай ванную! – донесся голос тети Оли. – Скоро Саша и Рита с работы придут!

Когда Настя вышла из ванной, тетя Оля тотчас ринулась туда, посыпала ванну ядовито-зеленым порошком с резким хвойным амбре, чем-то спрыснула и принялась отчаянно тереть. Насте сделалось несколько не по себе – разве она зачумленная или прокаженная, что тетка так усердно драит ванну после того, как она в ней искупалась?

– Я приготовила тебе раскладушку, – заявила тетка, трудившаяся в ванной. – На лоджии. Сейчас, слава богу, тепло!

Балкон оказался застекленным и превращенным в небольшую уютную комнатку с навесными шкафчиками и несколькими фикусами в горшках. Настя опустилась на раскладушку и подумала, что наконец-то находится дома. Только вот почему-то на душе было муторно.

Затем тетка позвала ее на кухню (там тоже все было новым), поставила перед Настей сковородку с жареной картошкой, бутылку ряженки и сказала:

– Ты, наверное, проголодалась, Настя! Если бы я знала, что ты приедешь, то приготовила бы что-нибудь вкусное.

– Что вы, тетечка Оленька, картошка ваша – просто объеденье! – воскликнула девушка, набросившись на еду.

Первый раз за время их общения тетя Оля слабо улыбнулась.

Вскоре в прихожей раздались голоса, и на кухню вошли двоюродный брат Насти Саша (он отпустил усы и заметно возмужал), молодая красивая женщина в просторном сарафане, не скрывавшем то пикантное обстоятельство, что она беременна (это была супруга Саши Рита,) и, наконец, дядя Дима, муж тети Оли. Он за прошедшие два с половиной года ничуть не изменился, разве что начала проклевываться на темени лысина.

Саша был очень рад видеть кузину, обнял ее и поцеловал. Рита оказалась милой женщиной, а Настя, кивнув на ее живот, спросила:

– И когда ждете прибавления в семействе?

– Во второй половине сентября! – ответили с гордостью будущие родители.

У Саши была масса вопросов, но тетя Оля выслала его из кухни под предлогом того, что ей и отцу надо поговорить с Настей.

– И вообще, милые мои, вы собирались в кино, не так ли? Насте все равно надо в себя прийти, отдохнуть...

Дождавшись, когда молодые люди уйдут, тетя Оля, присев рядом с племянницей, сказала:

– Ты сама видишь, Анастасия, что Риточка беременна. В нашей квартире, как ты понимаешь, места для молодоженов и их ребенка нет.

– Тетя Оля, конечно же, я согласна с тем, чтобы Саша и Рита жили в моей квартире! – откликнулась девушка. – И их малыш, когда появится на свет, тоже. Кстати, вы уже знаете, кто у них родится – мальчик или девочка?

– Мальчик, но это неважно, – отрезала тетя Оля.

Настя захлопала в ладоши:

– А имя уже придумали? Разумеется, Саша и Рита могут жить здесь, сколько захотят. И я чем смогу, тем им и помогу. Боже, подумать только, я стану теткой, хотя бы и двоюродной! А как бабушка? Я хочу ее увидеть! И забыла совсем сказать: вы сделали отличный ремонт в квартире, все такое красивое и новое! Но куда вы дели вещи мамы и бумаги папы? В кладовке храните или на антресолях? Право же, тетя Оля, не стоило так тратиться и обновлять всю квартиру! Это же наверняка влетело вам в копеечку!

Тетка, поджав губы, произнесла странным тоном:

– Да, Настя, ремонт действительно влетел нам в копеечку. Хотя Дима все сам делал, у него же золотые руки. Но что не сделаешь ради благоустройства жилья собственных детей! А теперь давай начистоту – зачем ты сюда пожаловала?

Настя опешила от такого вопроса.

– Тетя Оля, я не понимаю, что вы имеете в виду, – произнесла девушка. – Меня освободили по амнистии, и, конечно, я отправилась домой. Куда же мне еще следовало ехать? Вы – мои единственные родственники, не считая бабушки. И это, в конце концов, моя квартира...

Дядя Дима что-то бурчал, но тетя Оля прикрикнула на него:

– Дмитрий, иди лучше телевизор смотри и оставь нас с Анастасией наедине! – А когда тот удалился, женщина заявила: – Твой арест в Нерьяновске стал для всех нас подлинным шоком. Еще бы, ты, старательная студентка, и вдруг – воровка!

– Тетя, все совсем не так, я не воровка! – возразила Настя. – Точнее, в квартиру к Хрипуновым я, конечно, проникла, но если бы ты только знала, с какой целью! Кстати, мне теперь известно, что Хрипуновы умерли. И он, и она! Протокол, разумеется, уничтожен. Понимаешь, все связано со смертью папы и мамы...

Тетя Оля вдруг выкрикнула:

– Анастасия, оставь смерть моей сестры и ее мужа в покое! Факт остается фактом – тебя поймали с поличным, арестовали, судили, приговорили к трем с лишним годам и отправили в колонию, где ты до недавнего времени и отбывала наказание, по моему мнению, вполне заслуженное. Думаешь, тебе одной было тяжело? А о нас ты подумала? Какой это был для нас шок, какой позор! Хорошо, что из соседей и друзей никто не знает. Даже бабушке, когда она была жива, ничего не сообщили...

– Что? – воскликнула потрясенная Настя. – Бабуля умерла? Но когда? И почему вы ничего мне не сообщили?

Тетя Оля нехотя пояснила:

– Да, мамочка умерла, уже почти год прошел. И кстати, из-за тебя! Дима случайно проболтался о том, что ты в колонии, у мамы случился сердечный приступ, в больнице она и умерла. Вот видишь, что ты наделала, Анастасия! Смерть родной бабки на твоей совести!

– Тетя Оля, это нечестно, – тихо проговорила Настя. – Я не желала бабушке смерти. Я не хотела, честное слово. Мне очень жаль...

– Все вы, кто сидел, такие! – взвилась тетка. – Только о себе и думаете, только на себя одеяло тянете! А о нас, своих родственниках, ты подумала? Ты там на всем готовом жила, о будущем не заботилась, что в жизни происходит, не ведала. А как Союз развалился, здесь такое началось! Цены сразу до небес взлетели, инфляция скакнула, а зарплаты как были крошечные, так и остались!

– Но ведь вы сделали ремонт... – проронила Настя, стараясь прийти в себя от вести о смерти бабушки. Она так хотела навестить старушку, и вот теперь оказывается, что больше никогда ее не увидит. – И еще от бабушки осталась квартира... И коллекция картин... И драгоценности... – Бабушка Настя (в ее честь Лагодины и назвали дочку) была когда-то известной балериной.

– Вот, вот, ты сразу о материальной стороне дела! – запричитала тетка, и Насте сделалось стыдно. – Еще бы, чему тебя в колонии еще могли научить? Только деньги чужие считать, в чужой рот заглядывать, имуществом других распоряжаться! Мама все нам оставила и Саше!

– Что ж, конечно, правильно, – пробормотала Настя.

Тетка победоносно посмотрела на племянницу и продолжила:

– А что касается этой квартиры... За квартирой надо было кому-то смотреть, в порядке содержать, ремонт делать. Мы и занялись, все сами оплатили! Поэтому вполне естественно, что мы здесь и прописались. А тебя ведь отсюда выписали, когда отправили в колонию. Кроме того, квартиру мы приватизировали.

– А что это значит? – спросила Настя.

– Квартира, Анастасия, теперь наша собственность. Была государственная, а стала наша. Вернее, моя и Сашина. Риточку мы решили не прописывать. Ее малыша пропишем, а вот саму Риточку – зачем? У нее собственные родители имеются, а у тех своя «трешка».

Настя, в голове которой все смешалось – смерть бабушки, приватизация какая-то, беременность Риты, кивнула:

– Я, если ты хочешь знать мое мнение, не против. Если вы приватизировали, значит, так тому и быть. Говорю же, я не против того, чтобы Саша, Рита и их ребенок жили здесь...

– Еще бы ты была против! – заметила ехидно тетка. – Я ведь сказала – квартира приватизирована на мое имя и на Сашино. Понимаю, ты так долго была в колонии, что от жизни отстала. Ладно, объясню: раз мы жилплощадь приватизировали, значит, она теперь наша. И только наша.

– Но ведь квартира моя! – возразила Настя. – Я была здесь прописана и хочу теперь снова здесь прописаться...

– Ишь чего, – заявила тетя Оля. – Явилась из колонии – и на все готовое? Прописать ее, видите ли, требует! Никаких прав у тебя, Анастасия, нет! И прописывать тебя мы не будем!

Настя только и выдавила из себя:

– Но, тетя Оля, что же мне делать? У меня никого, кроме вас, нет, и квартира была только эта... Может быть, вы позволите мне тогда жить в бабушкиной?

– Бабушкину мы сдаем, – сообщила тетка. – Ты что, думаешь, мы можем на мою и Димину зарплату жить и ремонты делать? Саша в частном охранном предприятии работает, но ведь там тоже не ахти как платят. Риточка же в туристическом агентстве, но ей скоро в декрет идти. Если бы не квартира мамы и не ее коллекция...

Тетка прикусила язык, а Настя воскликнула:

– Ее картины и иконы! И драгоценности, которые бабушка собирала столько десятилетий! Но ведь бабуля мне сама говорила много раз, что коллекция достанется и вам, и маме. А драгоценности она мне хотела отдать...

– Хотела, да передумала! – отрезала тетка.

Настя вдруг поняла, что родная сестра ее матери лжет. Тетя Оля что-то скрывала, и девушка даже знала, что именно: пока она была в колонии, тетка просто-напросто присвоила часть наследства, доставшегося племяннице от покойной бабушки.

Тетя Оля вышла с кухни. Настя допила ряженку, поднялась – и случайно задела книжку, лежавшую на столе. Та упала, из книги вылетела какая-то бумажка. Настя подняла ее и увидела ту самую телеграмму, в которой сообщалось, что ее освобождают из колонии. Значит, родственники все же получили весточку. Но почему тетка сказала, что телеграмма не дошла?

Когда Настя задала ей этот вопрос и даже показала телеграмму, мамина сестра вырвала бланк из рук девушки со словами:

– Наверняка Риточка получила и забыла нам сказать. Она такая рассеянная!

В тот же день Настя с дядей отправилась на кладбище, чтобы навестить бабушкину могилку. Домой они вернулись в начале десятого вечера. Первым, что бросилось Насте в глаза, были две сумки, стоявшие у порога. Тетя Оля указала мужу на комнату и сказала:

– Марш в спальню и сиди там, Дмитрий. Мне надо серьезно поговорить с Анастасией.

Чувствуя неладное, Настя прошла вслед за теткой на кухню. А та вдруг сказала:

– С учетом сложившихся обстоятельств, Анастасия, я не могу позволить тебе жить в нашей квартире.

– Тетя Оля, скажите, это ведь ваши знакомые из паспортного стола помогли квартиру на себя оформить? – спросила зло Настя. – Вы же всегда похвалялись, что у вас везде связи, вплоть до Смольного.

Тетка злобно сверкнула глазами:

– Ты переходишь все границы, Анастасия! И я еще тебя в колонии навещала!

– За два с половиной года всего один раз, – напомнила девушка. – Да уж, нечего сказать, хорошая тетка!

– Вон! – закричала родственница. – Причем прямо сейчас! Не потерплю, чтобы всякая... всякая зэчка меня в моей же квартире оскорбляла!

– Никуда я не пойду! – ответила ей в тон Настя и демонстративно уселась на угловой диванчик. – Вы что, милицию вызовете или команду медиков?

– А почему бы и нет? – хмыкнула тетя. – Отличная идея, Настенька! Знаешь, что я заметила, когда вы с Димой были на кладбище? Что у меня из серванта пропал золотой перстень с рубином, тот самый, что от бабушки достался. И, сдается мне, если милиция тебя обыщет, то найдет колечко в твоих вещах. Ты же воровка, Настенька. По слогам тебе повторить: ты – во-ров-ка! Тебя по амнистии освободили, а ты за старое взялась. Так что тебе сразу второй срок – как это называется в твоих кругах? – впаяют! И теперь отправят в колонию построже, где-нибудь за Уралом.

Настя в ужасе слушала тетю Олю. Господи, и это сестра ее мамы?

– Вижу, ты все поняла, – заключила «добрая» родственница. – Видишь ли, Настенька, когда речь заходит о семье, любая женщина становится опаснее разъяренной тигрицы. Я хотела все полюбовно решить, но ты и слышать ничего не желала. Значит, если нельзя по-хорошему, будет по-плохому. Ну что, мне звонить в милицию или, как там у вас, у зэков, принято говорить, в ментовку?

Тете Оле явно нравилось произносить блатные словечки. Настя вместо ответа подхватила две сумки, а тетя Оля подтолкнула племянницу к двери со словами:

– Ну, ты, надеюсь, хорошо уяснила? У нас своя жизнь, у тебя отныне тоже своя.

На языке у Насти вертелась масса злых и даже оскорбительных фраз. Но она не дала воли гневу, а, улыбнувшись, сказала:

– Тетя Оля, булгаковский Воланд говорил, что квартирный вопрос испортил москвичей. Познакомься он с вами, то непременно бы добавил, что и петербуржцев тоже. Не извольте беспокоиться, такие родственники, как вы, мне и даром не нужны!

И, не дожидаясь реакции тетки, Настя сбежала по лестнице.

Девушка вышла на улицу, уселась на скамейку и задумалась. Нет, не так она представляла себе встречу с родственниками.

Здесь она никому не нужна. Но значит ли это, что она имеет право сдаваться?

* * *

Настя вытащила из конверта деньги и пересчитала. Негусто... Тетя Оля всегда была, мягко говоря, скуповата. Девушка поехала к Московскому вокзалу, где быстро договорилась с пожилой женщиной, сдававшей квартиру, о том, что снимет жилплощадь на ближайшую неделю. А потом, когда деньги закончатся, придется что-то предпринять.

На следующий день Настя отправилась в университет. Она приняла решение закончить учебу и получить диплом.

В деканате по причине летних каникул была только секретарша – самого декана на месте не было. Встретила она посетительницу не самым любезным образом, отфутболив в учебный отдел. А там, когда узнали, что Настя провела последние два с половиной года в тюрьме, началось... Полная дама с рыжими волосами, увешанная золотыми украшениями, как изваяние языческого божка, откровенно заявила:

– Вы что, рассчитываете, что вас просто так восстановят? Вы же сидели! Да и все сроки давно прошли. Вы были отчислены, не забывайте! Так что ничего поделать нельзя...

Затем, всласть помучив расстроенную Настю, дала вдруг добавила:

– Ну вообще-то, если постараться, можно что-то сделать.

– Я буду очень вам признательна! – воскликнула Настя радостно.

Рыжеволосая «богиня» присовокупила:

– А вот признательность ваша, милочка, обойдется вам в семьсот... ммм... в семьсот пятьдесят баксов. Наличными. Ну, вы понимаете... Иначе ничего поделать нельзя!

– Понимаю, – ответила Настя и, не прощаясь, вышла из кабинета начальницы.

То ли она слишком много времени провела в колонии, то ли все так стремительно изменилось. Но почему все и везде хотят получить деньги, причем за то, что должны делать бесплатно? Или в том-то заключается так называемая рыночная экономика?

С мечтой о восстановлении в университете и дипломе философского факультета Насте пришлось распрощаться. Деньги заканчивались, и ей предстояло съехать со съемной квартиры. Настя, набравшись мужества, спросила у хозяйки, не могла бы та помочь ей советом.

Женщина, узнав, что Настя вернулась из колонии, сказала:

– Мой муж при Сталине сидел, а зять при Брежневе. Причем и тот и другой ни за что. Одним словом, я знаю, как легко попасть в этот порочный круг и как тяжело из него вырваться. Вы, Анастасия, произвели на меня хорошее впечатление, и я вижу, что вам нужна помощь. Дочь моих хороших знакомых занимается «челночеством», и ей требуются работники. Вас устроит?

– Конечно! – не задумываясь, ответила Настя. – Только что такое – «челночество»?

Что оно такое, Настя узнала от Лизы – здоровенной тетки с черными, как смоль, волосами, килограммом косметики на лице и прокуренным, как у старого боцмана, голосом. Тетка была хозяйкой небольшого мехового салона и обладательницей автомобиля марки «Опель Корса». Лиза Насте не очень понравилась – шумливая, вульгарная, через каждое второе слово вставляющая матерные выражения, не выпускающая из пальцев сигареты. В общем – современная бизнесвумен, живущая на доходы от перепродажи купленных за границей (в первую очередь в Финляндии, но также в Турции и Китае) вещей.

Лиза с Настей долго не церемонилась.

– Сидела? За что? Вышла по амнистии? Родственники теперь морду воротят? Значит, так, Анастасия, фирма у меня серьезная и прибыльная. Я сама сидела, но недолго и по глупости. Ладно, не начинай мне лапшу на ушу вешать, мне подробности твоей жизни на фиг не нужны. На людей у меня нюх. Ты вроде баба нормальная. Но учти, Анастасия, если на воровстве попадешься – во-первых, жопу оторву, во-вторых, руки вырву, в-третьих, башку откручу, в-четвертых, уволю к едрене фене, в-пятых, сдам знакомым ментам. Понятно? Только хилая ты больно, а мне работники нужны – во! Чтобы три тюка на горбу таскали! Ну ладно, давай покажу тебе мою империю...

Своим меховым салоном Лиза явно гордилась. Да и бизнес у нее, как отметила Настя, шел неплохо. То и дело заходили покупатели – как обыкновенные горожане, так и те, что относились к разряду «новых русских». Впрочем, последние не заходили, а приезжали – на иномарках с тонированными стеклами и в сопровождении бодигардов. В основном это были женщины – супруги, любовницы и дочери нуворишей и криминальных авторитетов. Таких покупателей, которые могли запросто отвалить и пять, и десять, и тридцать тысяч долларов за понравившуюся шубку из соболя, шиншиллы или чернобурки, Лиза обслуживала сама. Для других же, стандартных, покупателей имелись стандартные же продавщицы.

– Ну что, почувствовала запах капитализма? – спросила Лиза Настю после того, как очередная пассия очередного бандита покинула салон, приобретя шубку, манто, накидку и пончо.

Настя, в носу у которой свербело от едкого запаха французского парфюма, только кивнула. А Лиза продолжила:

– Ну, тебе повезло, Анастасия. За кордон, чтобы шмотки покупать и на себе переть, не поедешь. Заграничного паспорта у тебя нету, а пока сделаешь... Люська Петрищева, сволочь такая, меня бросила – подцепила богатого хахаля и мне ручкой сделала. Будешь работать в салоне. Сначала «подай-принеси», потому что тебя, неотесанную, к покупательницам выпускать пока нельзя. Но если сдюжишь, то потом и сама станешь дамочек обслуживать.

Работа в меховом салоне была вовсе не такой легкой, как представляла себе Настя, – она выполняла функции уборщицы, горничной, служанки и официантки одновременно. Когда салон закрывался, девушка принималась за мытье полов. Однако Настя не жаловалась, даже, можно сказать, радовалась – деньги Лиза платила хоть и небольшие, зато зарплата никогда не задерживалась, да в голове у Насти прочно засели слова о повышении. Вот если она станет продавщицей...

* * *

Потребовался год, чтобы Настя из разряда девушки на побегушках перешла в разряд продавщиц. Сначала она обслуживала так называемых «обыкновенных клиенток», и только еще через несколько месяцев Лиза доверила ей ответственный пост по обслуживанию богатых дам. Да и то задачей Насти было приносить шубы и подавать напитки для гостей салона или сопровождающих их лиц.

Девушка сняла крошечную комнатку в квартирке глухой бабули в Колпине и каждый день моталась в центр и обратно. В общем и целом Настя была довольна своей жизнью и мечтала о том, что, возможно, через пару лет сделает карьеру в салоне и станет полноправной продавщицей, а то и правой рукой Лизы.

Как-то в салон заявилась очередная богатая покупательница. Однако, судя по всему, она все же отличалась от прочих состоятельных дам. Настя увидела кавалькаду из пяти огромных черных джипов, остановившихся около салона. Сначала из них высыпали молодые мужчины в черном, затем наконец появилась прелестная дама в соболином палантине и величественно прошествовала в салон. Едва она оказалась внутри, как из подсобки выплыла Лиза – с заискивающей улыбкой и блестящими от радости глазами.

– Элеонора Николаевна, для нас такая честь видеть вас здесь! – проворковала она, едва ли не кланяясь.

Настя окинула взором гостью – на вид вряд ли больше двадцати пяти, платиновая блондинка, капризный чувственный рот, надменный взгляд. В общем, типичная «мадам», наверняка жена или содержанка одного из «новых русских».

Элеонора Николаевна, руки которой так и сверкали бриллиантами, рубинами и изумрудами, пожелала видеть что-нибудь «подороже и с фантазией». Ее провели в отдельный зал, расположенный на втором этаже, куда допускались только VIP-покупатели.

– А что за штучка такая? – спросила с любопытством Настя у одной из продавщиц. И та пояснила:

– Ты что, телик не смотришь? Это же сама Элеонора Верба!

– Верба? – прыснула Настя. – Ну и фамилия!

– Псевдоним. Элеонора – восходящая звезда. Только что закончили показывать сериал про мафию с ее участием, она там играла главную женскую роль. Ее называют новой Людмилой Гурченко!

Телевизор Настя не смотрела, потому что уезжала утром в начале седьмого, а возвращалась в свою квартиру часто после девяти. Быстро поев и приняв душ, она отправлялась спать.

– И, кроме того, Верба подцепила себе очень богатого мужика, – сообщила со знанием другая продавщица, любительница читать желтые газетки. – И очень могущественного – «крестного отца» петербургской мафии. Говорят, за свою роль Элеонора обязательно получит «Нику» – все уже схвачено.

– Анастасия, Наташа! – раздался повелительный зов Лизы, появившейся на лестнице. – Живо в VIP-зал! Элеонора Николаевна желает апельсиновый сок и капучино.

Настя бросилась на кухню, чтобы выполнить приказание. Через несколько минут она появилась в зале для особо важных персон – Элеонора грациозно восседала в большом красном кожаном кресле, закинув одну длиннющую ногу на другую. Актриса была в умопомрачительном платье, больше похожем на кольчугу – причем кольчугу прозрачную, сквозь которую можно было разглядеть идеальную фигуру любовницы «крестного отца».

По красной ковровой дорожке дефилировали девицы в шубах, манто и накидках – в штате у Лизы имелось несколько манекенщиц, которые представляли для избалованных и платежеспособных покупательниц эксклюзивные модели.

Настя опустила серебряный поднос на низкий стеклянный столик. Элеонора даже не посмотрела в ее сторону – конечно, ведь она всего лишь какая-то служанка! Девушка отошла в сторону и стала ждать указаний.

Хозяйка салона рекомендовала гостье то одну, то другую модель, но Элеонора была всем недовольна. Настя исподтишка рассматривала четырех амбалов в черных костюмах, которые с безучастным видом стояли около кресла актрисы. Они ее охраняют? Здесь? Смешно!

Наконец Верба снизошла до того, чтобы примерить одну из шуб. Однако тотчас раздался ее капризный голос:

– Нет, совершенно невозможно! Я выгляжу, как замоскворецкая купчиха на картинах Кустодиева! Мне осточертел соболь. Где у вас шиншилла?

Лиза замахала рукой, и Настя сорвалась с места, бросилась в подсобку. Вместе с другими продавщицами прикатила несколько вешалок с требуемыми шубами, но Элеонора к тому времени желала видеть что-нибудь совсем экзотическое – например, ягуара или леопарда, и слышать не хотела о шиншилле.

Такие клиентки были подлинным кошмаром – перед ними все сгибали спины, выполнялся любой их, даже самый идиотский, каприз, а все могло закончиться тем, что дамочка уходила, так ничего и не купив, но промучив работниц салона два, три, а то и все четыре часа.

Актриса пробыла в салоне больше двух с половиной часов и наконец, к всеобщему облегчению, удалилась, накупив несколько обновок на тридцать тысяч долларов (платил наличными один из типов в черном). Лиза собственноручно тащила пакеты вслед за Элеонорой, а Настя приводила в порядок зал для VIP-персон: напоследок Элеонора перевернула бокал с соком, и жидкость растеклась по белому ковру. Девушка, схватив ведро с тряпкой, принялась затирать пятно, но внезапно нащупала в длинном ворсе что-то твердое.

Настя подняла сверкающий браслет – платиновая змейка из бесцветных бриллиантов, кроваво-красных рубинов и васильковых сапфиров. Только что чудесное украшение она видела на запястье Элеоноры Вербы! Скорее всего, браслет расстегнулся, когда та примеряла шубы, и соскользнул на ковер, а актриса, увешанная драгоценностями, как новогодняя елка, потери даже не заметила.

Осмотревшись по сторонам, Настя убедилась, что находится в зале одна. Браслет, она не сомневалась, стоит бешеных денег. У Элеоноры и так полно побрякушек, ее любовник купит ей десять подобных вещиц. А вот если Настя оставит драгоценность себе и продаст его... Она сможет приобрести собственную квартиру! И, возможно, автомобиль. Браслет – залог ее обеспеченного будущего!

Богатые дамы иногда забывали или теряли в салоне ценные вещи, но их в неукоснительном порядке следовало отдавать Лизе, которая тотчас возвращала найденное владелицам. Одна из продавщиц как-то наткнулась на портмоне, набитое долларами, взяла себе несколько стодолларовых купюр, а остальное отдала Лизе. Но хозяин, пересчитав банкноты, заявил, что его обокрали. Несчастную продавщицу заперли в подвале и не выпускали до тех пор, пока она во всем не созналась. Лиза ее тотчас уволила.

Настя сжала в кулаке драгоценный браслет. Она у Лизы на отличном счету, та довольна ее работой. И никогда не подумает, что браслет взяла именно Настя. И вообще, Элеонора может хватиться браслета только дома или совсем не обратит внимания на его пропажу. Актриса может решить, что потеряла его в другом месте. Да и что для нее несколько десятков тысяч долларов? Хотя наверняка браслет стоит намного дороже...

Анастасия разжала кулак и несколько мгновений рассматривала браслет. Да, это ее шанс...

* * *

Вздохнув, она направилась к выходу. Лиза на улице сердечно благодарила Элеонору за сделанные покупки, а та элегантно усаживалась в один из джипов. Настя приблизилась к актрисе, и телохранители тотчас взяли Настю в кольцо.

– Элеонора Николаевна, вы потеряли, – сказала девушка, протягивая Вербе браслет.

Актриса с удивлением взяла у Насти браслет и протянула:

– Господи, а я даже и не заметила, что он расстегнулся! У него же застежка сломалась, я уже давно собиралась заехать к ювелиру...

Элеонора впервые уставилась на Настю, и девушке показалось, что актриса внимательно изучает ее. Ведь они почти ровесницы, только Настя – бедная, никому не известная и ото всех зависимая, а Элеонора – богатая, знаменитая и купающаяся в успехе.

– Как тебя зовут? – спросила она у Насти.

Девушка назвала свое имя. Элеонора хмыкнула:

– Так, так... А ты знаешь, сколько это украшение стоит?

Настя предположила:

– Двадцать тысяч?

– Без малого семьдесят пять! – объявила с наслаждением актриса. – Причем в фунтах стерлингов! По заказу Игорька мне купили браслет в Лондоне, на Бонд-стрит.

– Как вы видите, Элеонора Николаевна, любая потерянная клиентами в нашем салоне вещь тотчас возвращается владельцу, – заворковала Лиза.

– Значит, Анастасия... – протянула задумчиво Элеонора. – Ну, пока!

Дверца джипа захлопнулась, и кортеж рванул прочь.

– Отличная работа! – похвалила Лиза. – Я знаю, что могу на тебя положиться. Элеонора, конечно, стерва, но ведь она оставила у нас столько денег. Да и ее любовник самый могущественный человек в Питере!

Возвращаясь вечером домой, Настя думала о том, что совершила большую ошибку. Актриса не только не сочла нужным сделать ей материальный презент в благодарность, но даже элементарно не сказала «спасибо»! В следующий раз, твердо решила Настя, если она наткнется на что-либо ценное, непременно положит находку в карман.

На следующий день (Настя как раз готовила кофе для очередной клиентки) прибежала одна из продавщиц и, задыхаясь, сообщила:

– Иди скорей, тебя Лиза к себе требует!

Девушка вышла в салон и увидела Лизу, около которой стоял облаченный во все черное тип. Хозяйка, отведя Настю в сторону, зашептала:

– Приехал телохранитель Элеоноры Вербы. Она желает видеть тебя! Немедленно!

Насте сделалось страшно, и она опасливо поинтересовалась:

– Но что ей надо?

– Понятия не имею, – пожала плечами Лиза. – Но отказываться нельзя. Ведь ты понимаешь, что тогда будет? Может, Элеоноре взбрело в голову вернуть одну из шуб. Или, наоборот, заказать новые. Я предложила сама съездить к ней, но у парня вполне определенные инструкции – к Элеоноре надо доставить именно тебя!

Настя поняла, что ее мнение в расчет не принимается, поэтому последовала за охранником. Около салона их ждал черный джип, за рулем которого находился еще один головорез.