Текст книги "Трудно быть солнцем"

Автор книги: Антон Леонтьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Я приоткрыла дверь и проскользнула на территорию дворцовых комнат, где доселе не бывала ни разу. Плач становился все громче и громче. Пройдя метров десять, я увидела вход в небольшую каморку, комнатушку, обставленную столь же скудно, сколь и безвкусно. На кровати, застеленной темным покрывалом, лежала ничком молодая девушка и отчаянно рыдала, закрыв лицо руками. Я сразу ее узнала. Настенька, дочка того самого пожилого дворецкого, Никифора, работавшего у князей с незапамятных времен.

– Что произошло, моя хорошая? – ласковым голосом произнесла я, опускаясь рядом с рыдающей девушкой. Та встрепенулась и подняла на меня опухшие, покрасневшие глаза. Настеньке едва ли было восемнадцать лет, она была поздним ребенком Никифора, его возлюбленным чадом и солнечным лучиком в княжеском дворце. Я достаточно хорошо знала покойную матушку Настеньки.

– Елена Карловна, – прошептала она и снова зарыдала, обхватив меня горячими руками. – Помогите мне, прошу вас!

– Но что такое случилось, дитя мое? – спросила я. – Кто довел тебя до слез, дорогая моя девочка? Расскажи мне, прошу тебя!

Мне было безумно жаль глупышку. Кто и как обидел ее? Разумеется, я помогу ей во что бы то ни стало. К моему сожалению, я не смогла стать ей крестной матерью, однако после трагической скоропостижной смерти ее родительницы я чувствовала себя ответственной за судьбу девочки. Отец ее, Никифор, был предан князьям больше жизни. Чопорный и глуповатый, он считал, что Святогорские – самые важные в мире люди, а счастье для него и его дочери, работавшей во дворце горничной, заключается в том, чтобы прислуживать им. Много раз я слышала от него страшные слова о том, что хорошо бы вновь возродить крепостное право. Как мне кажется, сам Никифор был бы в диком восторге, если бы вновь, как и многие поколения его предков, стал фактически рабом князей Святогорских.

– В чем дело, моя милая крошка? – сказала я, гладя девушку по льняным волосам. – Расскажи мне, кто причинил тебе боль?

– Это все он, – ответила, захлебываясь горькими слезами, Настенька. – Это все он! Я не знаю, что мне теперь делать, Елена Карловна. Вся жизнь моя разрушена! Я опозорена!

– Деточка, – начала я, однако в этот момент услышала грозный окрик Никифора, который вошел в каморку дочери. Дворецкий, облаченный в смешную старинную ливрею эпохи царицы Елизаветы Петровны, в напудренном парике, злобно уставился на меня.

Никифор и так никогда не отличался красотой, а в этой карнавальной одежде вызвал у меня подлинный смех. Он же, гордящийся своим высоким, как он полагал, местом, не видел абсолютно ничего смешного.

Всегда полный достоинства и пытающийся копировать манеры своих хозяев, на этот раз он поразил меня своим безобразным поведением. Дворецкий буквально подскочил ко мне, схватил за руку и вытащил из комнаты.

– Сударыня, вам здесь делать нечего, это комната моей дочери, а вас ждет его сиятельство князь, – прошипел он, выпучив на меня свои крошечные глазки. – Попрошу вас удалиться как можно быстрее!

– Уважаемый Никифор, вашей дочери требуется мой совет и моя помощь, – ответила я. – В чем причина ее слез? Вы же ее отец, вы должны знать!

– Не ваше дело, – грубо отрезал дворецкий, снова оттолкнул меня и захлопнул у меня перед самым лицом дверь комнатушки. Я, нимало не растерявшись, попыталась приложить глаз к замочной скважине, но потерпела неудачу – ключ с обратной стороны мешал мне увидеть то, что происходило между отцом и дочерью. До меня долетели отдельные слова:

– Дура, я же говорил тебе… Ты не хочешь, чтобы об этом все узнали… Это честь для тебя… Молчи… Я не желаю ничего слышать…

Дверь внезапно распахнулась, на пороге возник Никифор. Парик съехал набок, лицо раскраснелось. Его руки, сжатые в кулаки, заметались перед моим лицом.

– Елена Карловна, – отчеканил он. – Его сиятельство затребовал вас к себе, не заставляйте князя ждать. Анастасия – моя дочь, я несу за нее ответственность, вы не имеете ни малейшего права вмешиваться в наши дела. Или я выражаюсь непонятно, сударыня?

Я видела, как Настенька, полусидевшая на кровати, подняла на меня взор, полный страдания и призыва о помощи. Ну что же, в этот раз я ничего не могу поделать, но этого я так не оставлю. Я выясню, что же является причиной слез милой девушки и неуправляемого гнева ее отца.

Я прошествовала в залу для гостей, там же через минуту возник и Никифор. Он совершенно успокоился, привел в порядок одежду, однако его лицо все еще дышало злобой и ненавистью.

– Прошу вас следовать за мной, – произнес он.

Я, знакомая с церемониалом во дворце Святогорских, отправилась вслед за ним. Мы миновали множество роскошно обставленных комнат. Я лишний раз имела возможность убедиться в том, что Святогорские по праву считались одним из самых обеспеченных аристократических семейств в империи. Всюду богатство, сияние позолоты, малахита и мрамора.

Никифор проводил меня в южное крыло дворца, мы спустились по лестнице вниз и оказались перед входом в княжеские оранжереи. Зимой здесь благоухают орхидеи и растет клубника, летом старый князь, Феликс-старший, собственноручно возится с растениями. На старости лет князь, когда-то бывший повесой, мотом и донжуаном, промотавшим многие миллионы семейного состояния, стал примерным семьянином и садоводом-любителем.

– Елена Карловна, как же я рад вас видеть, – произнес князь. Я, изобразив на лице подобающую случаю улыбку, вошла под стеклянный купол оранжереи.

Старый Феликс, которому теперь было под семьдесят, сидел в инвалидном кресле, изготовленном для него специально в Америке. Он был красивым еще мужчиной, высоким, с шапкой густых седых волос, орлиным носом, узкими губами и пронзительными голубыми глазами, которые буравили собеседника. Он был облачен в английский костюм, как всегда, безупречно элегантный и ужасно дорогой.

– Взаимно, ваше сиятельство, – ответила я. Сухие губы старого Святогорского коснулись моего запястья.

– Вот видите, занимаюсь земледелием, – с некоторым смешком сказал он. В руке у него я заметила длинные садовые ножницы. Он занимался тем, что срезал еще не распустившиеся бутоны роз. Оранжерея была наполнена восхитительными ароматами. У меня от такого разнообразия запахов слегка закружилась голова.

– Я хочу сделать небольшое пожертвование в пользу вашего музея, – сказал старый Феликс. – Вас устроит тысяча рублей?

– Ваше сиятельство, вы более чем щедры, – произнесла я. Тысяча рублей, с учетом набирающей темпы инфляции, уже не бог весть какая сумма, однако я рада любому источнику финансирования возглавляемого мной учреждения.

– Я это знаю, – гаркнул князь и хлопнул в ладоши. – Ада, где ты? – капризным тоном прокричал он.

Из глубины оранжереи показалась молодая невестка князя, супруга его сына, Аделаида Святогорская, урожденная княжна Шереметева. Аделаида, или Ада, как называли ее в семье, была двадцати трех или двадцати четырех лет от роду, невысокая, удивительно красивая, с одухотворенным лицом, похожим на творения Рафаэля. Облаченная в просторное платье нежно-кремового оттенка, она подошла к свекру.

Святогорский уже много лет в результате несчастного случая на охоте не мог самостоятельно передвигаться. Однако у меня создавалось впечатление, что старый князь часто намеренно афиширует свою немощь и намеренно заставляет сына и других родственников относиться к нему с особым вниманием. Несколько раз я заставала князя в оранжерее за тем, что он сам тянулся к цветку или, наклоняясь, брал с пола ножницы или горшок. Значит, его недуг не такой уж серьезный, он преувеличивает собственные страдания.

– Ада, я хочу обратно во дворец, – сказал он.

Его слова обозначали одно – молодая княгиня, несмотря на то, что была беременной, должна катить кресло со стариком внутрь дворца. Я вызвалась помочь ей. Аделаида тихо поблагодарила меня. Бедная девочка, она чем-то неуловимо похожа на Настеньку, дочку дворецкого Никифора. Несмотря на то что между двумя молодыми женщинами лежит социальная пропасть, они обе несчастны. Я же вижу, что княгиня тяготится жизнью в роскошном дворце. Я знала, что ее отец, разорившийся и имеющий миллионные долги, фактически продал дочь Святогорским в обмен на то, что Феликс-старший оплатит часть его векселей. Старик не упускал возможности каждую секунду напомнить юной княгине о том, что именно он хозяин в доме.

– Ада, следуй за мной. И почему ты не надела брошь с бриллиантами, которую мой сын подарил тебе накануне? Она принадлежала моей жене.

Я, заметив мраморную бледность Аделаиды Святогорской, произнесла:

– Князь, не кажется ли вам, что Аделаиде Николаевне лучше прилечь. Она же находится в положении… – продолжила я.

– Нет, не кажется, – отрезал князь. Он, как и все представители княжеского рода Святогорских, отличался упрямством и скрытым садизмом. – Ада, я жду моего внука с великим нетерпением. Надеюсь, это будет мальчик. Нет, я знаю, что это будет мальчик! Другого и быть не может! Это твои родители понарожали пятерых дочерей и теперь ломают голову над тем, как их всех пристроить. Мне требуется наследник. Наследник, который станет умнее и талантливее, чем мой взбалмошный и инфантильный сын.

Я усмехнулась про себя. Надо же, князь не замечает одного: его сын, Феликс-младший, пошел по его же стопам. Но чего еще ждать от представителей пускай и древнего, но угасающего рода. Слишком много намешалось в их крови жестокости, распутства и вседозволенности. Мне откровенно было жалко Аделаиду Святогорскую.

– Деточка, идите прилягте, – шепнула я ей, но Аделаида ответила мне так же тихо:

– Благодарю вас, Елена Карловна. Вы единственный человек, который проявляет заботу обо мне. Мой супруг…

– Ада! – прогремел голос старика. Он, часто изображавший из себя глухого инвалида, на самом деле обладал удивительно тонким слухом. – На что это ты жалуешься Елене Карловне? Думаешь, госпоже директрисе музея интересны наши фамильные тайны? А то она церемониться не будет, опишет все в своих монографиях. Ведь так, Елена Карловна?

Он повернулся и, прищурившись, уставился на меня. Я промолчала. Мы вступили в библиотеку – огромное помещение, выстроенное ротондой. Книжные полки, на которых находились откровенные раритеты, уходили ввысь. Я давно упрашивала князя преподнести в дар музею несколько бесценных экземпляров, однако он каждый раз с отвратительным смешком заявлял мне – а что он получит взамен? Причем он так смотрел на меня, что я не знала, что и думать – о чем же он ведет речь?

В библиотеке находились молодой князь и Анна Радзивилл. Облаченная в удивительное платье нежно-сиреневой расцветки, с жемчугами на шее, она была великолепна, похожа на древнегреческую богиню. Старик кашлянул и заявил:

– Ну что, мадам, мой сын показывает вам наши владения?

– Да, князь, – мелодичным голосом ответила актриса. – Его сиятельство чрезвычайно любезен ко мне.

– То-то я смотрю, что ты, Феликс, ни на шаг не отходишь от мадам Радзивилл, – сказал князь. – А твоя законная супруга, носящая под сердцем моего внука, проводит время в одиночестве. Ада, присядь рядом с мужем!

Старый Феликс не просил, он отдавал приказания. Аделаида, похожая на тень, молча и покорно опустилась в старинное кресло по правую руку от Феликса-младшего. По левую руку находилась Анна Радзивилл. Чрезвычайно довольный своей бессовестной выходкой, старик заявил:

– Сын мой, и какая из них тебе больше по вкусу?

Я замерла. Лицо молодого князя окаменело, Анна Радзивилл тонко улыбнулась. Княгиня отвернулась, якобы не вынося яркого вечернего солнца, лучи которого лились через стеклянный купол ротонды.

Тягостную паузу прервало появление Никифора, который торжественно объявил:

– Господин Адриан Ирупов.

– Ага, наш Рокфеллер уже здесь, – потер руки князь. – Проводи его в библиотеку, Никифорушка. А потом принеси нам чай.

– Да, ваша светлость, – подобострастно произнес дворецкий, глядя по-собачьи преданными глазами на старика.

– Ирупов наверняка будет просить меня предоставить в его распоряжение мой парк. Вы же знаете, для чего именно, дорогая Елена Карловна, – Феликс-старший захихикал. – Его ненаглядная доченька, единственная наследница всего его состояния, сделанного на соленых огурцах и пеньке, выходит замуж. А вы были когда-то неравнодушны к ее жениху, не так ли?

Я закусила губу, мысленно приказывая себе не поддаваться на провокации старика. Князь, как физический, так и духовный калека, находил удовольствие в том, чтобы провоцировать других, причиняя им боль и выводя из равновесия. Но пусть не надеется, со мной у него этот номер не пройдет.

– Так, так, дети мои, – прошамкал Святогорский-старший, так и не дождавшись от меня реплики. – Сегодня такой хороший день, просто великолепный. Феликс! – крикнул он сыну. – Принеси мне из секретера мою чековую книжку. И немедленно! Молодой князь беспрекословно повиновался. Старик умел, как диктатор, всегда настоять на своем.

– Мадам, вы долго намерены оставаться в нашем городишке? – спросил он Анну Радзивилл. – Мой сын от вас без ума, последние две недели он все время проводит в вашем обществе. Не так ли, Ада?

Старику нравилось терроризировать беременную невестку, что я находила отвратительным.

– Ваша светлость, как ваша подагра? – спросила я, нанося удар по больному – в прямом и переносном смысле – месту старого князя. Пивший в юности и в зрелые годы, он к концу жизни получил в качестве расплаты подагру. Именно поэтому несчастный случай на охоте и приковал его к инвалидному креслу.

Упоминание о его болезни князю явно не понравилось.

– Благодарю за ваш интерес, Елена Карловна, – произнес он. – Но вернемся к замужеству мадмуазель Ируповой. Ее супругом станет человек, к которому вы когда-то были неравнодушны. Или, может быть, вы и сейчас неровно дышите к Федору Шаховскому?

Я с негодованием хотела было возразить, но на пороге библиотеки появился Адриан Николаевич Ирупов. Когда князь саркастически именовал его «наш Рокфеллер», то вряд ли он был далек от истины. Адриан Николаевич Ирупов, лысый и усатый господин лет сорока пяти, уроженец Староникольска, сделал состояние на торговле бакалейными товарами, или, как презрительно говорил Святогорский, «на соленых огурцах и пеньке». Впрочем, князь явно завидовал удачливому коммерсанту.

Единственной дочерью и, соответственно, наследницей миллионного состояния Ирупова была Евгения – девушка приятная, хотя и не блистающая особой красотой. Однако, что вполне понятно, отбоя в претендентах на ее руку и сердце не было – по причине богатства ее родителя.

Чтобы как-то облагородить собственное мещанское происхождение, господин Ирупов решил выдать дочь замуж за представителя родовитового семейства. Он бы с удовольствием оплатил свадьбу между Евгенией и Феликсом-младшим, но Святогорские в деньгах Ируповых не нуждались. После недолгих поисков Адриан Николаевич остановил свой выбор на князе Федоре Шаховском, человеке, которого я когда-то возжелала видеть своим супругом.

Федор Шаховской, наследник умирающего рода, был гордостью нашего Староникольска. Ученый, литератор и поэт, он снискал заслуженную славу в Петербурге и Москве. Увы, подобная деятельность не принесла ему больших доходов. Да и страсть Федора к рулетке общеизвестна…

Обремененный старой матерью, двумя незамужними сестрами и массой долгов, Федор в итоге принял предложение Ирупова стать его зятем. Евгения получает звонкий титул княгини Шаховской, а Федор, в качестве компенсации за этот мезальянс, – финансовую свободу. Ирупов, недолго думая, поступил с Федором Шаховским так же, как и старый Святогорский с Аделаидой Шереметевой.

Мне не было бы дела до всего происходящего, если бы с юности моей я не испытывала нежных чувств к Федору Шаховскому. Он находил прелесть в нашем общении, когда мы вместе предавались изучению загадок природы и мироздания. У каждого своя судьба – я не могла и помышлять о браке с Федором, нашла тихое счастье рядом со своим супругом, ныне покойным, а Федор подался в столицу в надежде заработать при помощи своего несомненного таланта.

– Дорогой князь, – любезнейшим тоном произнес Ирупов, – как ваше драгоценное здоровье?

– Дорогой Адриан, – ответил подобным же тоном Святогорский, – а как ваша подготовка к свадебному торжеству?

Появился и Феликс-младший, который принес отцу чековую книжку.

– Елена Карловна, прошу! – Князь что-то нацарапал на чеке и протянул его мне. – Думаю, пяти тысяч вам хватит!

Пять тысяч рублей! Князь расщедрился. Он подарил мне такую большую сумму, явно чтобы утереть нос Ирупову и выставить себя в его глазах благородным филантропом.

– Елена Карловна, как же хорошо, что князь заботится о процветании наук и искусств в Староникольске, – заметил Ирупов шутливым тоном, в котором я, однако, уловила желчные нотки. – Прошу и от меня принять скромный дар на нужды вашего музея. Мой будущий зять, как известно, также увлекается наукой. Прошу вас!

Достав чековую книжку из кармана пиджака, Ирупов выписал мне чек.

– Десять тысяч, Адриан Николаевич! – с восторгом, не заботясь о приличиях, вскричала я. – Премного вам благодарна!

– Адриан, вы более чем щедры, – заметил князь-старик злобным и раздраженным тоном. – Ада, позвони в колокольчик, где этот несносный дворецкий с чаем? Я хочу пить!

Аделаида, повинуясь приказанию старика, позвонила в колокольчик. Через минуту, сбиваясь с ног, появился Никифор, притащивший поднос с чайником и чашками.

– Ну что ты так долго копаешься, – капризно заявил Феликс-старший. – Вечность пройдет, пока тебя дождешься.

– Ваше сиятельство, прошу прощения, – произнес дворецкий.

– Ну ладно, – уже миролюбиво сказал Святогорский, потеряв всякий интерес к дворецкому. Как я заметила, его мыслями вновь завладел Ирупов и предстоящая свадьба его дочери. – Итак, Адриан, с чем пожаловал?

Промышленник, отпив немного ароматного чаю, ответил:

– Князь, я хочу обратиться к вам с просьбой… Надеюсь, вы пойдете мне навстречу. Дочь моя, как вы совершенно правильно заметили, скоро выходит замуж, и я хочу сделать праздник для нее незабываемым. Князь, будьте так любезны, разрешите провести торжество в вашем парке.

– Ага, вот зачем вам понадобился старый инвалид, – удовлетворенно заметил Святогорский-старший. – Никифор, – произнес он, – почему чай такой холодный?

– Ваше сиятельство, сию секунду исправлю, – дворецкий побежал прочь.

– Как он мне предан, – пробормотал старик. – Верный, тупой Никифор. На таких и нужно полагаться в этой жизни, он не предаст!

На губах старика заиграла улыбка, он походил на кота, который налакался хозяйских сливок. Как он и ожидал, Ирупов обратился к нему с просьбой, и именно от него зависело, состояться торжеству в его парке или нет.

– Мне надо подумать, – протянул старик. – Феликс! – крикнул он сыну. – Ну, чего ты пялишься на мадам Радзивилл, ты же слышишь, о чем я беседую с господином промышленником. И когда вы хотите устраивать это празднество?

– Через месяц, – ответил промышленник. – Или даже раньше. Я весь в нетерпении, князь!

– О, в еще большем нетерпении ваш будущий зять, князек Шаховской, – смачно и бестактно заметил князь. – И куда направятся молодые после заключения брака? Ну-ка, расскажите, Адриан, я все хочу знать!

Понимая, что он целиком и полностью находится во власти своевольного и капризного князя, Ирупов с милейшей улыбкой продолжил:

– Я подумал, что Венеция – это то самое, что подойдет моей дорогой Евгении и моему зятю. В парке я хочу устроить праздник для всех гостей, большой, настоящий праздник, который бы запомнился на всю жизнь. Все-таки свадьба – редкое явление…

– Ну почему же, – сказал Святогорский. – Кто знает, князь, времена меняются, возможно, вашей дочери, как и мадам Радзивилл, придется испытать счастье замужества несколько раз. Скажи, дорогая моя, – обратился он к Аде, – ты ведь не имеешь ничего против того, чтобы мой сын развелся с тобой и женился бы на Анне?

Ужасаясь и удивляясь полнейшей бестактности князя, я не выдержала и выступила в защиту бедной Аделаиды, которая и так была бледнее некуда.

– Князь, как вам не стыдно! Аделаида Николаевна, пойдите прилягте, – требовательным тоном произнесла я.

Старик злобно взглянул на меня.

– Елена Карловна, я смотрю, вы чувствуете себя у меня во дворце, как у себя дома. Или, Феликс, ты желаешь взять в жены Елену Карловну? У нее уже есть наследник, у меня будет внук. Ну, что скажешь?

Аделаида, поставив с грохотом чашку, пробормотала стандартные извинения и, даже не дожидаясь благословения старого князя, выскользнула из библиотеки.

– Бедная девочка, – с притворной жалостью произнес князь. – Феликс, ну чего ты сидишь. Ступай за женой, посмотри, чтобы все было в порядке. Не надо мне преждевременных родов. Я хочу, чтобы мой внук появился на свет здоровым и крепким.

Он снова отхлебнул чая уже из нового чайника, который в спешном порядке принес Никифор. Дворецкий, вытянувшись по струнке, наблюдал за своим повелителем.

– Сразу видно, что теперь ты готовил на кипятке, Никифор, – сказал князь. – Ступай и скажи своей несносной дочери, чтобы она не рыдала, а то ее вопли разносятся по всему дворцу. Слезами горю не поможешь.

– Удивительная черствость, – пробормотала я вполголоса, однако достаточно громко, чтобы князь заметил, обращаясь ко мне:

– Дорогая моя Елена Карловна, как вы думаете, стоит мне пойти навстречу Адриану Николаевичу?

– Конечно же, да, – с жаром ответила я. – Господин Ирупов, безусловно, достойнейший член нашей небольшой общины, князь, и праздник, который он намеревается устроить для Евгении и князя Шаховского, станет знаменательным событием.

– Я тоже так думаю, – сказал старик. – Ну что же, если и Елена Карловна не имеет ничего против, то я согласен. Но с единственным условием. Пусть Елена Карловна и станет распорядителем этого торжества. И пожертвуйте ей еще на нужды музея небольшую сумму, Ирупов!

Промышленник, не заставляя себя долго упрашивать, выписал мне еще один чек, на такую же сумму, что и до этого. Я вздохнула с чувством неземной радости. Всего за три четверти часа я получила средства в размере двадцати пяти тысяч рублей. Надо же, теперь я смогу приобрести новые микроскопы!

– Нужно узнать, согласна ли сама Елена Карловна, – ответил Адриан Николаевич. – Я был бы счастлив, уважаемая Елена Карловна, видеть вас распорядителем на моем празднике, однако понимаю, что это будет отрывать вас от научной деятельности, так что приму ваше «нет»….

– Никакого «нет» я не приму! – закричал с радостью Святогорский. – Елена Карловна, свадьба дочурки Адриана Николаевича и вашего бывшего возлюбленного в ваших нежных руках. Или вы становитесь распорядителем, или…

– Я согласна, – прервала я князя, даже не позволив ему завершить фразу. Надо же, Святогорский думал, что подобная миссия будет для меня тяжелой, однако ничего подобного! Федор расстался со мной, я никогда не тешила себя иллюзиями на его счет. Для меня уже давно главным стала наука и мой музей.

– Я согласна, – повторила я. – Адриан Николаевич, вы можете рассчитывать на мою помощь.

Промышленник поцеловал мне руку и произнес добродушно:

– Я знал, уважаемая Елена Карловна, что могу рассчитывать на вас. Спасибо вам огромное! Ну что, князь, вы же не нарушите своего слова, которое дали при свидетелях только что?

Отношения, как можно было заметить, между Ируповым и Святогорским были напряженные, если не сказать – обостренные. Еще бы, между ними шла война за право считаться самым богатым, самым значимым и самым уважаемым семейством в нашем городке. Святогорские уже на протяжении нескольких столетий играли превосходно эту роль, однако Адриан Ирупов со свойственной всем нуворишам бесцеремонностью пытался вытеснить князя и занять его, как считал Святогорский, законное место.

– Разумеется, нет, – проговорил раздраженно князь. – Феликс, хватит чесать язык с мадам Радзивилл. Вези меня в спальню, я утомился. Итак, Адриан, делайте все, что хотите, только не спалите мне дворец, когда будете устраивать фейерверк. Я согласен, согласен, согласен!

Как только князь удалился, промышленник бросился ко мне с выражениями самой искренней благодарности.

– Елена Карловна, спасибо, – произнес он. – Я никогда не забуду вашего благородного поступка.

– Бросьте вы, – ответила я, наблюдая за Анной Радзивилл, которая, оставшись в одиночестве, уставилась на прелестные фонтаны, разноцветные брызги которых били в княжеском парке. Я представила себе, какой величественной и незабываемой станет свадьба Федора и Евгении, и не удержалась от тяжелого вздоха. Но я не завидую Ируповой, будь что будет.

– Если позволите, мы обсудим с вами все детали на грядущей неделе, – сказал Ирупов. – Я приглашаю вас к себе домой. Моя дочь просто без ума от вас, она все уши мне прожужжала, что желает видеть вас на свадьбе, но я и просить вас не мог…

– Милая девочка, – произнесла я. – Я так рада за Евгению Адриановну, скажу вам откровенно. Она заслуживает счастья рядом с князем Шаховским. Я его знаю, он станет отличным мужем. Хотя вам, Адриан Николаевич, и придется контролировать его траты, в особенности его страсть к азартным играм.

– О! – воскликнул промышленник. – У меня все под контролем, князь знает, что его карточные долги – это не моя головная боль, и если он наделает их опять, то я не собираюсь оплачивать их из собственного кармана. Будем надеяться на его благоразумие.

Я и не сомневалась, что Ирупов, как это и свойственно капитанам предпринимательства, держал все под контролем. Иначе вряд ли бы ему удалось достичь тех высот, которые он покорил. На этом мой визит к Святогорским закончился. Я, сопровождаемая Адрианом Ируповым, покинула библиотеку. Анна Радзивилл так и осталась сидеть у окна в лучах заходящего солнца, которые падали на нее сквозь стеклянную крышу ротонды и придавали ей странный и зловещий вид.

В ближайший месяц я не раз пожалела, что мне пришлось опрометчиво дать согласие и сделаться распорядителем на свадьбе Евгении Ируповой и Федора Шаховского. Однако я занимала этот пост номинально, Ирупов пригласил из Петрограда и Москвы юрких людей, которые, получив колоссальный гонорар, обещали устроить все самым наилучшим образом. На мою долю выпали приглашения и написание речи для отца невесты. И это отнимало много времени, раньше, предоставленная самой себе, своему сыночку и музею, я обладала большим количеством времени, теперь оно сократилось до минимума. Евгения Ирупова, которая не могла и часа провести без чьего-либо совета, постоянно посылала за мной, и в те дни я фактически стала жительницей чудесного особняка Ируповых.

Евгения, которую я знала поверхностно, мне нравилась. Высокая, несколько нескладная, она не отличалась красотой, но и некрасивой ее нельзя было назвать. Ей исполнилось двадцать четыре, в принципе, возраст критический, еще пара лет – и она могла бы остаться в старых девах. Поэтому понятно нетерпеливое желание отца устроить для дочери выгодную партию.

Мне, совершенно не разбирающейся в нарядах, драгоценностях и последних веяниях парижской моды, пришлось с головой погрузиться в предсвадебные приготовления. Евгения платила мне своим искренним расположением и дружбой. Я видела, что бедная девочка, в сущности, совершенно одинока. Отец, который только тем и занимался, что умножал и без того огромный капитал, постоянно пропадал в губернском центре или в Петрограде, а то и за границей.

Матушка Евгении, женщина своевольная и изнеженная, большей частью лежала в своем будуаре, обставленном в ужасных темно-изумрудных тонах, жаловалась на мигрень и давала дочери ненужные советы.

Федор, которого я снова увидела после двухлетней разлуки, также не принимал особого участия во всей суете. Ирупов вначале тешил себя надеждой, что сможет привлечь Шаховского к своим делам и передать ему со временем бразды правления многочисленными акционерными обществами, где сам был полновластным хозяином, но эти стремления потерпели крах.

Федор, не в обиду ему будет сказано, был совершенно иным, нежели Адриан Ирупов, типом. Высокий, с гривой темных волос и сверкающими глазами, он умел пленять женские сердца. Он походил на своего предка, Ипполита Шаховского, который одно время был любовником Екатерины. Правда, молодой князь закончил не очень хорошо – его отравили. Говорят, по причине того, что стареющая императрица до безумия влюбилась в него, и это не понравилось кому-то из ее могущественных фаворитов.

Евгения, как я видела, была на седьмом небе от счастья. Крутясь около огромного зеркала, примеряя очередное платье или шикарную драгоценность, недостатка в которых не было – благо, в ее распоряжении находился кошелек родителя, – она предавалась мечтаниям. Она хотела завести пятерых детей, прожить с Федором, которого обожала, как минимум пятьдесят лет и скончаться в один день и час на супружеском ложе, держась за руки. Девочка, к которой я поначалу испытывала некоторую антипатию и даже ревность, наивными речами растопила мое сердце. Я полюбила ее всем сердцем и с утроенными силами принялась за обустройство праздника.

Праздника, который обернулся ужасающей, страшной и незабываемой катастрофой, но кто бы знал, кто бы тогда знал…

Торжество было намечено на начало августа. С каждым днем, приближавшим день венчания, Евгения становилась все нервознее. Федор, которого я видела изредка, казалось, тоже любил молодую невесту. Я совершенно успокоилась. Мне было важно знать, что он не поступился принципами и не решил взять Евгению в супруги только из-за огромного приданого, которое давал за ней Адриан Николаевич. Матушка и две незамужние сестры Федора уже вертелись около невесты. Они, как стервятники, чуяли запах денег, водопад которых вот-вот грозил обрушиться на Федора.

Они давали бесполезные советы, восторгались драгоценностями и вытребовали себе подарки. Евгения не скупилась на подношения вдовой княгине Шаховской. Старуха, раздражавшая меня своей говорливостью и глупостью, за счет Ирупова накупила новый парижский гардероб и засияла новыми драгоценностями. Две сестры Федора, старые девы возрастом давно за сорок, неожиданно нашли себе ухажеров – двух офицеров из благородных семейств. Видимо, деньги Ируповых притягивали всех, как свет фонаря притягивает бабочек.

Месяц пролетел совершенно незаметно, тем более что помимо обустройства свадебных торжеств я занималась, как и прежде, музейными делами, усиленно работала над монографией и уделяла внимание своему растущему ангелочку, Карлуше. Как-то вечером, когда мой мальчик заснул у меня на руках, а я сидела в кабинете своем перед письменным столом в полутьме, я вдруг поняла, что счастлива. Я знаю, люди мне сочувствовали, считали меня «синим чулком» и думали, что я посвятила жизнь науке только по причине всякого отсутствия жизни приватной, но я-то знала, что это на самом деле не так. Я была подлинно счастлива, меня устраивало такое существование.